Мертвый дом
Рыбалка удалась. Рюкзак, полный окуньков и щук, приятно давил плечи. По совету местных я решил выйти к электричке, пройдя по улице довольно крупного села.
Обогнав стадо коров с пастухами, я присел на скамейке возле забора небольшого дома и закурил. Через дорогу во дворе двухэтажного дома деловито стучал по усохшему дереву дятел, наполняя округу монотонными звуками, похожими на выстрелы детского автомата.
Дом казался странным. В такой приятный летний вечер его окна были закрыты, нескошенная трава в человеческий рост лохматыми космами пробивалась через штакетник забора.
Ворота возле скамейки со скрипом распахнулись и из них появилась сухонькая старушка в цветастой косынке и палкой в руке. Она с интересом посмотрела на меня, поздоровалась и присела на край скамейки.
— Зараз корову прыведуть, — пояснила старушка. По всему было видно, ей хотелось поговорить с незнакомым человеком.
Времени до электрички было достаточно, и я спросил у пожилой женщины, кивнув прямо: «Странный дом. Большой, но какой-то запущенный. Неужели в нем никто не живет?»
— У тэбэ маты е, чы вже похороныв? До нэйи часто приходыш? — неожиданно спросила женщина.
— Мама жива. Навещаю, но мог бы и чаще, — виновато ответил я, сжав пустую сигаретную пачку.
— Катря тут жыла з симьею, та зараз вси воны землэю вкрываються. А в хати тильки бисы хороводы водять.
Я приподнял брови и внимательно посмотрел в лицо старухи, требуя продолжения. Бабка покосилась в сторону улицы, откуда должно появиться стадо, уселась поудобнее и не спеша начала рассказ, который я передаю по-русски:
«Давно это было. Где-то в начале шестидесятых потянулись в наше село люди из Курской области. Говорили, что на Украине живется лучше. Приезжали семьями и поодиночке. Переселенцам совхоз выделял участки под строительство, кое-какие деньги, стройматериалы и корма выписывали по себестоимости.
Так у нас появилась Катерина. Очень скоро и сестра к ней приехала. Девки быстро замуж вышли, и молодые семьи начали строиться. Работали в совхозе, держали большое хозяйство, постепенно приходил достаток. А с ним и запросы.
Решила Катря двухэтажный дом построить. Первый такой на селе. Но денег на строительство не хватало. Написала она матери в курскую деревню, к себе жить приглашала. Мать продала дом и приехала к дочери с котомкой и вырученными деньгами.
Пока молодые строились, Поликарповна четверых внуков нянчила, куховарила, хозяйство вела, по стройке помогала.
Хороший дом получился. Высокий, с большими окнами, под шифером, с просторными кирпичными сараями для скотины и птицы. И про гараж не забыли. Не маленький — для мотоцикла с коляской, а под будущую машину.
Гордо ходила Катря по селу, на новоселье все совхозное начальство пригласила. Только мать не посадила за стол. Принесла ей тарелку холодца и рюмочку в ее комнатушку.
Прошло полгода. Вышла я как-то раз за ворота, а навстречу Поликарповна с котомкой идет. Вот такими слезами плачет. (Старуха прислонила большой палец к основанию мизинца.)
Выгнала ее Катря из дома. Мешать она стала. Дети выросли. Лишний рот, да и уход за ней нужен. Промолчали зятья, промолчала и младшая дочь. Даже на дорогу денег не дали.
Я предложила у нас пока пожить, может, всё и угомонится. Вдруг дочерям стыдно станет, образумятся. Видимое ли дело, мать из дому выгонять. Ни разу в селе такого не было.
Но Поликарповна не согласилась. Зла на дочерей не держала, но обида грудь жгла. Ох, как жгла! Сказала Поликарповна, что в домах дочерей бесы богатства поселились. Жадными они стали, только о деньгах и разговоры. Стыдно ей было в свою деревню возвращаться, но деваться некуда.
Дала я ей денег на дорогу, харчей в котомку положила. Через время слух по селу прошел. В деревне Поликарповны председатель колхоза домик ей выделил. Дровами и углем помогал, соседи старуху присматривали. Через пять лет Поликарповна умерла.
Никто из родных на похороны не приехал, колхоз ее хоронил.
Но дом, из которого выгнали мать, всегда для лиха открыт. А оно замков не знает.
Купила Катря для единственного сына машину. Первую на селе. Даже у председателя своей машины не было.
В тот год суровая зима выдалась. Поехал Мыкола с ветерком в город к невесте, а оттуда его мертвым на полуторке привезли. Разбился в дороге насмерть. Поседела в тот день Катря. На землю кидалась, разбитые ноги сыну целовала. Но не открыл смерзшиеся веки сынок, не обнял мать.
А через полгода Катрин муж погиб. На совхозном тракторе приехал на обед и, когда еще не остывший трактор заводил, он дернулся, покатился и придавил Володьку к сараю. В Харьков его отвезли, операцию знаменитый профессор делал, но через неделю Володьку холодного в дом привезли.
Черной с тех пор Катрина сделалась. Словно пеплом посыпали.
А тут еще дочь в шестнадцать лет замуж выскочила. Уехала с мужем на Север. И ни одной весточки до сегодняшнего дня. Говорят, что она на курскую могилу бабушки приезжала, большие деньги соседям по уходу за могилкой заплатила. Никто больше у нас ее не видел.
А лет десять назад и Катрю в нашем озере нашли. Несчастный случай или сама утопилась — один Бог знает. Хотя все понимали, за что Катре такое наказание выпало.
Дурная слава о доме пошла. Никто не хотел в нем жить. Даже ласточки гнезд не вьют. Только ветер под крышей воет, а может, то бесы поют.
Когда младшая сестра дочь замуж выдавала, гостей под сто человек пригласили. В кафе тогда свадеб не играли, решили не в балагане, а в Катрином доме свадьбу устроить. Что ему без дела стоять. Но, как часто бывает с пьяных глаз, заспорили родственники, кто больше подарков и денег дал молодым. Скандал, драка. Жених и невеста так и не ночевали вместе. Через месяц на развод подали. Больше дочь замуж не выходила.
После этого решила Катрина сестра дом освятить. Святой водой проклятие смыть. Батюшку с певчими из Харькова привезли. Запели певчие, открыли перед батюшкой ворота. Окунул священник кропило в ведерце с водой, закинул руку, чтобы во двор брызнуть, но так и застыл в оцепенении.
Развернулся и говорит: “Это мертвый дом. Освящать его не буду”. Сколько не сулили денег, так и увезли батюшку ни с чем. Что такое “мертвый дом” — до сих пор не знаем.
Вскоре от младшей сестры муж ушел. Часть дома Катрины принадлежала ему. Вот и решил он пожить в пустом доме.
Пить начал, а через год умер по неизвестной причине.
С тех пор в этом доме никто не живет. Покупателей не нашли. Придут люди, плечами пожмут, поспрашивают соседей и уезжают восвояси.
Никому он не нужен. Обычно на второй год в заброшенных домах начинают дверные ручки откручивать, на третий стекла и двери, а потом шифер снимать. А этот целехонький стоит, но пустой. Боятся люди беду накликать».
Два пастуха, громко щелкая кнутами, гнали стадо. Раздутые вымена коров со шнурами выпученных вен мерно покачивались над дорогой. Солнце прикрыло лицо брусничной вуалью, торопя в дорогу.
— А вот и Зорька! — бабка палкой подстегнула корову, остановившуюся у ворот, и повернулась ко мне. — Чаше проведывай мать, сынку. Никогда не забывай ее здесь и там, — старуха подняла палку к верху, — и всё у тебя будет хорошо. Материнские молитвы зло не пробивает.
— А от и Зорька! — бабка палкой подстегнула корову, остановившуюся у ворот, и повернулась ко мне. —Частiше проведывай мать, сынку. Нiколи не забувай ее тут и там, — старуха подняла палку к верху, — и усе у тэбэ будэ хороше. Материнскi молитви зло нэ пробиваэ.
Ворота закрылись, через пыльные стекла заброшенного дома я пытался рассмотреть его обстановку, но ничего не увидел. Окна отсвечивали отблесками красных пятен, напоминая глаза каких-то мифических животных.
«Как жаль, что у жизни нет черновиков. Неужели история заброшенного дома лишь череда слепых случайностей? И нет связи между перегрызенными пуповинами матери и дочерей и пустым жилищем?» — думал я, смотря в окно электрички.
Вечером следующего дня моя мать изумленно воскликнула у порога: «Сынок! Так неожиданно. Что случилось? Почему не предупредил о приезде?»
Я обнял родные плечи: «Ничего серьезного, ма! Соскучился просто».
У молитвы три сердца
— А еще нужно пять капельниц поставить. Можно на дому, — знакомый доктор выписал лекарство от застарелой хронической болезни. — Медсестру подсказать или сам найдешь?
Вечером того же дня я позвонил Тоне, медсестре из соседнего подъезда, и через час уже лежал на диване ее квартиры с введенной в вену иглой. Обездвиженный временным бездельем, я периодически посматривал то на падающие капли лекарства в прозрачном стаканчике медицинской системы, то на полочку с иконами Спаса и Богородицы в черных деревянных киотах, красиво украшенных вышитым рушником.
— От бабушки и дедушки память, — подошедшая с кухни Тоня предупредила мой вопрос. — Даже хаты в селе не осталось, только их могилки и эти старые иконы. Я не слишком воцерковлена, но в трудные минуты молюсь на образа и прошу у Господа помощи.
— Ну и как, помогает? Чувствуешь Божью руку?
— Иногда помогает, иногда нет. Причем без всякой закономерности. Но как жизнь прижмет, ноги сами к иконам голову несут.
— Со мной точно так же. Но я не только ради любопытства спросил. Расскажу случай, который заставил меня задуматься и даже немного кое в чем усомниться.
Лет двенадцать-пятнадцать назад мне позвонила женщина с просьбой отремонтировать телевизор. Она приехала из какой-то среднеазиатской республики и снимала однокомнатную квартиру в нашем городе. Ремонт старого лампового телевизора затянулся, и, как часто бывает, завязался откровенный разговор. Имени ее не помню, на вид — слегка за пятьдесят, целеустремленное лицо с восточным разрезом глаз.
— Почему я в Харькове? — переспросила хозяйка. — Хочу зарегистрировать у вас религиозную организацию.
— Исламскую, наверное?
— Нет, христианскую. Вы православный человек, насколько я понимаю? Храм посещаете?
Я кивнул: «Да, но не так часто, как положено христианину. Да и посты почти не соблюдаю».
— Вы, наверное, замечали, Саша, что даже при усердных молитвах Господь не спешит с помощью. А если быть честным перед самим собой — то в большинстве случаев наши молитвенные просьбы так и остаются просьбами.
В моей вере всё по-другому. Просящий обязательно получит помощь от Господа, — она вкратце описала суть своего учения, но я ничего не понял. — К сожалению, все усилия по регистрации пока безрезультатны.
Прошли годы, но ее слова о малой результативности молитв нет-нет да и аукнутся в моей душе, порождая эхо сомнений.
— Такие сомнения и меня часто посещали, — Тоня подкрутила колесико капельницы. — Но после одного случая я стала тверже в вере и усерднее в молитвах.
Работаю я в больнице. Один из докторов нашего отделения ужасно рассеян и забывчив. Не стану называть его имени, но коллеги между собой зовут его Доктор Ник — по инициалам. Квалифицированный специалист, полностью отдает себя работе. Но о его дырявой памяти в больнице ходят легенды. И если бы только это…
Однажды Доктор Ник подошел к койке недавно поступившей пожилой женщины:
— Я ваш лечащий врач. У вас тяжелая форма болезни, к сожалению, за лечение придется платить.
— Да?! И сколько? — испуганно промямлила больная.
— Четыре тысячи. Мне за труды, ну, и за лекарства, конечно. Сами понимаете, какие у меня расходы: без автомобиля я не доктор. А вы знаете, сколько нужно денег, чтобы хотя бы помыть машину? При моем окладе в три тысячи…
И давай объяснять, как трудно жить врачам.
Бабка вот-вот заплачет от горя и безысходности.
В это время вошла медсестра, обслуживающая больных этой палаты. Услышала конец разговора и говорит доктору: «Вы знаете — это не ваша больная».
— Да!? А чья? — удивился Ник.
— Натальи Викторовны.
— А! Ну, тогда извините, с ней и будете договариваться — врач ушел, не закрыв дверь палаты.
Происшествие дошло до Натальи Викторовны. «Ну, Ник и дает! — возмутилась она. — Как можно больных перепутать? А жадный! У несчастной бабки последние деньги вымогает. Мы с Ларой (подруга и коллега по отделению), конечно, не святые, но денег с больных не просим — сколько дадут, столько и будет. Богатые часто благодарят хорошо, а бедняки — по-разному, бывает, вообще ничего не дают. Ну и ладно. На это нужно смотреть философски: сегодня даешь ты, а завтра могут подавать тебе.
Но самое интересное произошло в мою смену, на следующий день. Поставила я той бабке капельницу и присела от усталости рядом. Слово за слово, она мне и говорит: «За полчаса перед приходом вашего доктора-мужчины я сняла ладанку с шеи, с которой никогда не расстаюсь. Давно заметила: стоит мне ее хоть на минуту снять — обязательно что-нибудь плохое случится. Когда доктор назвал мне сумму, он на некоторое время отвернулся, я быстро надела ладанку с иконкой святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии и шепчу про себя: “Матушка София, помоги!” И тут медсестричка в палату вошла. Поняла я, что это матушка ее ко мне направила. Камень с души скатился. Люди недаром говорят: у врача на уме — что в твоей суме. Но где я возьму эти четыре тысячи? На лекарства у чужих людей заняла. Сижу на хлебе и воде, котлетка для меня — уже праздник. Спасибо вам, мученицы святые, мои спасительницы! Грешным делом, подумала, что смертушка уже в мою дверь постучала».
Левой рукой бабка достала ладанку и поцеловала ее.
Позже я рассказала эту историю одной глубоко верующей женщине. Она ничуть не удивилась и говорит мне: «У молитвы три сердца, и имя у каждого: Вера, Надежда и Любовь. Не будет биться одно из них — Бог не поможет. Еще нужно понимать: Господь лучше знает, что дать, а чего не дать».
В коллективе редко что утаишь. Приятель и коллега Доктора Ника как-то упрекнул его: «Зачем ты с людей деньги дерешь? А еще прописываешь дорогущие лекарства, когда знаешь — больной вот-вот умрет. В таких случаях семье нужно намекнуть, чтобы к похоронам готовились. А ты им тысячи на лекарство выставляешь. Родственники из кожи вон лезут, ты же знаешь, во сколько сейчас похороны обходятся. А от твоих лекарств больной от силы еще день-два промучается».
На что Ник ответил: «Почему я должен беспокоиться о чужих деньгах? Пусть родственники волнуются…»
Причем Доктор Ник считает себя истинным православным христианином. По воскресеньям посещает храмы, молится и постится. На автомобиле ездит по святым местам, к монастырским иконам и мощам святых прикладывается.
— Расскажу и я свою историю, — лекарство в пузырьке уже подходило к концу. — Недавно пригласила меня незнакомая бабушка настроить цифровую приставку к телевизору.
Старушка живет одна, муж давно умер, а трое детей разъехались по разным городам бывшего Союза. Как часто бывает с пожилыми людьми, бабушка надолго окунулась в воспоминания.
Замуж она вышла рано, за студента-художника. В безденежье мыкались по съемным квартирам, пока однажды не решились ухаживать за полубезумной лежачей старухой с правом наследства частного дома по договору. С тремя детьми жили в малюсенькой комнате через стену от хозяйки.
Почти каждый день старуха размазывала фекалии по стене у своей кровати. И каждый раз Лидия Васильевна смывала хлорной водой ее художества. Мужа от их вида тошнило, помочь жене он не мог. Однажды бабка забилась в конвульсиях. Супруг Игорь предложил не вызывать неотложную помощь. Но Лидия Васильевна все же сбегала на другой конец улицы к телефонному автомату. Медики умирающую откачали, та прожила еще два года.
Бабка уверяла, что родственников у нее нет. Но сразу после ее смерти неожиданно появившаяся племянница, матерая базарная спекулянтка, заявила молодой семье: «Какой еще договор? Дом я все равно отсужу. Денег для этого у меня достаточно. Убирайтесь немедленно, иначе вас выкинут с милицией».
Потянулись долгие месяцы судебной тяжбы. До вынесения решения суд разрешил семье Лидии Васильевны проживать в доме умершей. Каждый день спекулянтка выносила из сарая деревянный ящик из-под фруктов, разбивала его топором и разбрасывала по двору нестроганые дощечки с торчащими вверх ржавыми гвоздями в расчете на то, что заигравшиеся дети на них упадут.
— Судья с решением не торопился, — вспоминала Лидия Васильевна. — Мы дадим ему денег — в нашу пользу дело поворачивается, племянница больше на лапу даст — в ее сторону. В конце концов мы снова очутились на улице.
Правду говорят, что бури неустроенного быта и безденежья — самые легкие испытания для корабля семьи. Гораздо страшнее скалы богатства. Неожиданно к нам пришел долгожданный достаток.
Как-то к супругу обратился знакомый священник с просьбой отреставрировать икону храма. Потом еще одну и еще. Посыпались заказы. За работу батюшки платили приличные деньги. Вскоре Игорь вступил в кооператив по оказанию реставрационных услуг религиозным организациям, но фактически трудился индивидуально.
Деньги буквально обрушились на нас. Через год мы приобрели большой частный дом, позднее — «Жигули». Ко всему иереи частенько отдавали реставратору часть продуктов, приносимых прихожанами. Оказывается, если пасхальные яйца запечь в духовке, они могут храниться месяцами. Для салатов — самое то. А Игорь их ведрами привозил.
Но деньги на хвостах принесли новую беду — безудержно загулял муж. Как с цепи сорвался. Выбирал молодых и обязательно полных женщин. Чем объемнее — тем лучше. Он и мне настойчиво предлагал поправиться. Но я неизменно отвечала: «Набивать насильно брюхо и шевелить окороками в твою угоду я не намерена».
В итоге он ушел к толстенной бездетной буфетчице кафе, оставив на меня троих детей.
Беда всегда приходит со своим семейством. От волнений и переживаний у меня отказали ноги. Полностью. В больнице как-то кормили, а дома сидели голодные дети.
Старшему сыну хоть и тринадцать, но смышленый такой — маленький мужичок. Моя опора. Пришел он ко мне и говорит: «Кушать хочется, мамка. В доме ни крошки. Голодаем…»
Мне как нож в сердце вонзили. Говорю сыну: «Пойди в такое-то кафе и найди такую-то буфетчицу. Объясни ей, кто ты».
Ребенок ушел, а я достала небольшую закопченную икону Николая Угодника без киота и рамки — ту, которую муж принес домой на реставрацию и которая так у нас и осталась. Не знаю почему, но когда меня отвозили в больницу, я взяла иконку с собой. Может, потому, что в доме других не было.
Молитв я не знала, просила Угодника о помощи своими словами. И он помог.
На следующее утро пришел сын с авоськой, а в ней колбаса, творожные сырки, помидоры. Буфетчица выслушала его, расплакалась, накормила, дала сто рублей и еды с собой.
Так и пережили худшие времена. Сын еще с тех денег передачи мне носил. Ноги попустило — до сих пор, как видите, хожу. Даже без палочки.
А через три года муж вернулся в семью. Я закрывала глаза на его любовниц. А что делать — детей-то кормить и учить нужно. Всех вырастили и выучили. Сейчас они достойные люди со своими семьями.
А икону ту я сама попросила Игоря возвратить в храм.
