Третий всадник Апокалипсиса литературы Или готовьтесь к похоронам, господа
И мчится он прямо на нас с огромной скоростью. И мы смирились с его мощью. С тем, что он существует и здравствует. И звать этого всадника – графоманская часть литературы. Казалось бы, нет ничего страшного в том, что есть люди неодарённые, но пишущие, издающие и продающие свои книжки. Есть и есть. Сказать такому человеку о его бесталанности неудобно. Да и ни к чему наживать врагов. И отчасти графоманы люди – с деньгами. Иногда даже приходиться идти к ним на поклон – просить деньги на издание или ещё на какие-то нужды. Сама сталкивалась не раз с такого вида литературными опусами. Говорю слово «литература» оттого, что графоманы так или иначе часть этого процесса, его поток, его читатель. Вообще графоманы существовали всегда. Во все времена. Как и невежественные люди, например, вспомним Бенкендорфа Александра Христофоровича, кому в 18 веке была поручена роль политического наблюдателя за Пушкиным. А этот наблюдатель по словам современника, «имел самое лишь поверхностное образование, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно». Вспомним Баратынского и Вяземского. Вспомним насмешки Пушкина «его бобровый воротник» - несомненно, как и «полуглупец» всё это часть одного – неприятия Пушкиным процесса возле литературы, как основы. Недаром произошла травля писателя и обвинения его во вторичности. Процессы литературные нашего времени – также насыщены неприятиями, завистью и откровенной травлей одарённых писателей.
Мне часто попадались в руки книги, написанные бездарными людьми. В наш век всеобщей грамотности и умения владеть языками, компьютерами, интернетами нетрудно опубликовать свои вирши на любом портале, начиная от стихи.ру до рифма.ру и прочими интернет-сайтами, где происходит полемика, переписка между людьми и, конечно, восхваления. Но это не так вроде бы страшно. Подумаешь, люди в свободное время обмениваются мнениями в открытом доступе.
Страшно иное – когда неразборчивому читателю попадают в руки подобные графоманские издания. Куча бездарной литературы, горы макулатуры. Графоман подчас не осознаёт, что он графоман. А наоборот, считает, что ему завидуют иные, обвиняя его в бездарности.
И мчится этот всадник, разрушая настоящую русскую большую литературу, отнимая лучших читателей, тот золотой фонд людей разбирающихся, что настоящее, а что нет. Кроме этого, издательств и самоиздательств хоть пруд пруди, были бы деньги. Тут и вещи об истории нашего государства извращённые и искалеченные псевдо-писателями. Тут и стихи однодневки. Приключения. А того хуже стихи для детей, написанные графоманом, прослушанные детьми на «ура», ибо громко и весело прочитаны со сцены.
Подарила мне книгу стихотворений одна женщина, написавшая тринадцать книг в рифму за три года. Одно из стихотворений выглядит так: «Угол бабушки комнаты». Я долго молчала – года два, два с половиной, но однажды не выдержала и тихонько возразила: «угол бабушки»? Овал дедушки? Треугольник отца? Да, комично. Да, неграмотно. Но это часто и повсеместно! Вот ещё один пример из очерка, посвящённого Н. Рубцову: «Приезжая в Москву на учебную сессию, квартировался Рубцов большей частью у Саши, так как доступ в общежитие Литинститута ему был закрыт. Саша всячески ухитрялся проводить опального заочника-поэта мимо охранников, которые восседали кораблём. То спиной своей широкой друга закроет, а Рубцов в момент мышкой проскочит (он худенький был), то с помощью подручных средств «видоизменит» Колю и представит его вахтёру, как родственника, приехавшего в Москву навестить студента и привезшего ему деревенских харчей на пропитание…» Этот очерк издан в издательстве (не буду оглашать название). Но скажу, что «большей частью» квартироваться неудобно, а вот «чаше всего» возможно. А уж охранников, восседающих кораблём, не видела…
Многие рвутся стать писателем… Считая, что таким образом, можно денег заработать, атакуют издательства, редакции журналов.
Многое идёт самиздатом. Это и есть разрушение по-настоящему. Смерть. Апокалипсис и Армагеддон литературы. Началось это одновременно с разрушения устоев государства нашего – образования, медицины, науки. Сколько бы мы не хвастались прорывными технологиями, всё рано идёт разрушение.
Нет, конечно, запретить издание книг нерегулируемым способом невозможно. Работать псевдоиздательствам и типографиям, накупившим оборудование для печати агиток, тем более. Да и ни к чему это. Путь будут. Зарабатывают, как могут. Но людям объяснить, где подлинное, а где поделочное – это возможно. Отчего бы нет? Нет, я не предлагаю ввести цензуру, как в царские времена. Но поставить препятствие коню, которого оседлал третий всадник Апокалипсиса, возможно. И нужно и необходимо, пока не истоптал он благотворную почву истиной литературы. Подлинного творения. Конечно, моя фантазия неудержима. Сегодня я всю ночь раздумывала над тем, как графоманы затравили Шолохова, обвинив его в плагиате. Хочешь убить писателя, обвини его в грехе воровства чужих текстов. Это самый тяжёлый грех. Да и пуль не надо тратить, штыков и сабель. Достаточно пару-тройку постов в социальных сетях, с пере-постами на лентах твоих виртуальных друзей, и всё! Писатель повержен. Так можно легко расправляться со своими недругами. Потому что известно, что писательская среда самая завистливая. Увы, это так. «У поэтов есть такой обычай, в круг сойдясь, оплёвывать друг друга» (Д. Б. Кедрин)
Самое смешное это то, что заведомо бездарные писатели образуют некие союзы, называя их «литературными объединениями», «союзами местных литераторов», «союзами столичных искусств» и так далее, а также организуют конкурсы и фестивали, убеждая местные власти в их пользе. Как музыкальные, так стихотворные, либо музыкально-поэтические, либо просветительские или конкурсы кого-либо. Там без зазрения совести вручаются награды, вымпелы, значки, поощрения, как денежные так и безгонорарные. Многие люди наживаются на самолюбии доморощенных поэтов, предлагая им издаться у них за их средства, далее быть принятыми в союз, награждёнными и поощрёнными. Я видела многих наивных писателей, которые получали ордена и медали. Да и как не прельститься этим награждением? Ведь ты умеешь писать ямбом и хореем. Ты можешь и анапестом завернуть! Даже сонет состряпать! Конечно, такие люди, пишущие свои тексты, нуждаются в некой защите, в неком щите от обывательской оценки. Поэтому они бегут за грамотами и вымпелами. Тратят свои деньги.
А с другой стороны, почему не нажиться на самовлюблённом и недалёком писателе? Отчего бы не срубить бобла? Ибо известно, что деньги не пахнут! О, сколько раз я натыкалась на подобных людей, ни сколько не меньше, как на безграмотные и бесталанные книги!
И мчится этот всадник, сметая на своём пути всё живое и безгранично талантливое! Конечно, он затопчет и меня. И мне подобных. Список велик. Пока есть ещё люди, разбирающиеся что подлинно, а что нет. Но их время упущено. И невозвратно.
Предвкушаю, сколько будет сделано комментариев по поводу моего эссе. Не беспокойтесь! Я привыкла. Меня обвиняли и в «мертворождении», и в подражании кому-либо, и во вторичности, и в том, что якобы я пишу кому-то какие-то кометы под их виршами, и в иных грехах смертных. Одним обвинением больше, одним меньше. Уже не страшно! Страшно иное! Копыта коня, которого оседлал бледный, страшный ужасный всадник. Он невысокого роста, на нём мантия, его лицо злое, искажено гримасой пренебрежения к талантливому. Он поёт свои песни, типа «а-ля-рус». Или что-то в этом роде. А ещё я знаю всех остальных его собратьев – смерть, войну (отечественная литература, отечественная война» А. Вознесенский), голод, мор. Ибо так оно и будет!
Каков выход? О, если б знать!
Если бы знала, то я научила бы – как!
Не гореть, не сиять, быть не открытой учёными.
Как нам созерцать невозможнейший мрак,
восходить в небесах пепелищами чёрными.
У людей только звёзды, а мне – эллипс твой
плазм горящих, снедающих, плавящих,
трав и листьев сгорающих, шишек и хвой.
Стой!
Опасно врагам и товарищам!
Секретарша в прихожей. Охранник в дверях. В небе – жарище!
Если б знала, кормила бы знаньями я
и высоким, святым, монастырским, аббатовым.
Траекторий мучительнее, чем жнивья
по-немецки «krivaito», латышски «ckiwe»,
криво-косо у нас под Саратовом!
Этот профиль сияющий!
И свет очей!
Огнь любви!
«Заповедник» Сергея Довлатова,
под ногами нет почвы – лишь сгусток ночей,
нет земли – той рябинной, исплаканной!
Умирать на чужбине сложнее всего!
Вот поэтому в космос, в галактику, млея,
распадаясь по-птичьи в своё серебро,
имя вплавив Эдмунда Галлея!
Прячь-не прячь. А яйцо это в кролике. И
прогорит его серая, мягкая шкурка.
Я, как чучела Маслениц на раз, два, три
поджигаюсь сама без костра и окурка.
Всех сподвижников пламя во мне, бунтарей
и фосфин этот рыбий, дельфиний, китовый:
Геростратам такое число алтарей
и не снилось, как смертникам выжженной крови.
Астероидов этих – убийц и пройдох,
мой последний возлюбленный, проще – сожитель,
от его изощрённости взял бы да сдох,
как от зависти жаркой сам Джек-Потрошитель.
А по мне плачет остров зимой Алатырь!
О, не надо, не надо, чтоб об руку – руку!
Я тебе повторяю: сожглись вглубь и вширь
все кощеевы зайцы – по паре за штуку.
Все спалились. И даже ладонь на ладонь
не клади. Я – Везувия лав километры.
Дохристосовый путь. Доязыческий стон,
доархейский и доменелайский огонь
в небе – пеплы!
И последняя песнь третьего всадника апокалипсиса: никакого творчества. Всех объединят в одно: все виды искусства и предадут. Туда-то точно всадник не попадёт, мимо проскачет. Ибо сорок свечей будет зажжено, и дверь на замки закрыта. Но это уже иная история. О ней в следующем эссе. Если не зашибут копыта – эти дубовые, железные подковки.
Я уже вижу их чёрное солнце, их сияние и слышу скрежет сломанных позвонков!
