СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧИК
Я сунулся в эту страну, не зная броду?
И пошёл по ней бродить методом тыка.
Я огрызался не к месту, вгрызался в бросовую породу,
Спотыкался на ровном месте и трясся от тика.
Силу подводных течений я познал по сведённым икрам,
Слабость своих позиций – по волосам, восстававшим дыбом.
Не выяснив правил, я ввязывался в чужие игры,
А от костров не получал тепла, довольствуясь дымом.
Тот дым выедал мне глаза, и разъедал ориентиры -
Ведь слепота с немотой советчики не из лучших.
Вокруг все стрелки, а я мишень в заоранном тире,
Да вдруг нежданно в поводыри мне достался солнечный
лучик.
Я пошёл за ним, как во время оно евреи за Моисеем,
Оступаясь и кляня день своего зачатья,
Но с той поры пожинаю лишь то, что посеял,
И каждый Б-гом дарованный день почитаю за счастье.
ПРИЗНАНИЕ
Я родился в стране такой маленькой
В этом безмерном пространстве,
А умру в большой и такой пространной.
В той, моей маленькой, мне не хватало простора,
А в этой большой не хватает уюта.
Тело моё по ночам распростёрто на матрасе «кинг-сайз»
В квартире, схожей с утлой каютой океанского корабля.
А он несёт меня, окаянный, невесть куда,
Трубя и волны не касаясь,
По самому большому и вовсе не тихому океану,
Без раскаянья и покаянья...
И теперь, на пороге ночи
Я желаю признаться вот в чём:
В стране моей маленькой
Я был маленький и очень счастливый,
А в этой большой – я большой,
Но счастливый – не очень.
ВОСПОМИНАНИЕ О СИРЕНИ
Разбушевавшийся куст сирени
Дерзко залез в окно...
Снаружи сумерки густея серели,
Пастух играл на своей свирели,
Овцы, шоркая, несли завитое руно,
А в комнате полыхало холодным огнём
Сиренево-белое кружевное сиянье,
Источавшее нежный дурман.
Вершилось какое-то магическое слияние
Теней с предметами. Ракетой сигнальной
Взмыла луна – фантом, а может обман
Зрения, и спикировала в туман.
А сирень, между тем, обживала комнату,
Выживала картины и вещи,
И темноту, как бумагу комкая,
Обращала всё привычное и знакомое
В знаки и символы вещие,
Утишая печали вящие.
Но под утро сирень убралась восвояси –
Шаровая заблудшая молния,
Прервался сеанс космической связи,
Вещи восстановили привычные связи,
И всякие там китайские церемонии.
Ушла Гармония...
ВЫБОР МЕСТА
Я живу мимолётно, поверх,
Остраненно и отстраненно,
Для страны, для себя и для всех
Неприкаянно посторонний.
Выбор места, как выбор судьбы,
Судьбоносно непредсказуем,
Рык шофара не выкрик трубы,
Вмиг напомнит, что риск наказуем.
Растеряв и родных, и друзей,
Я себя оградил частоколом,
Тело стало грустней и грузней,
Да и совесть в коросте укоров.
Память стылая – талый снежок,
Обжигает озябшие пальцы,
Вострой спицей цепляет стежок,
Вкось напялив былое на пяльцы.
И за что мне такая напасть
И зачем мне такая морока,
Мне бы только ничком не упасть,
Мне бы лишь продержаться до срока.
КОЕ-ЧТО О СНАХ
* * *
Сон – репетиция смерти.
И страх перед нею смиряя,
Я каждую ночь умираю,
Чтоб вырвавшись утром из нетей,
Вновь репетировать смерти,
Покуда, согласно смете,
Я числюсь на этом свете.
* * *
Сон дурной исчезает,
Стоит открыть глаза.
Дурная явь исчезает,
Стоит открыть глаза.
Но стоит закрыть глаза -
Сон дурной истязает,
И стоит закрыть глаза -
Дурная явь истязает.
ЧИТАЯ ЕККЛЕСИАСТ
* * *
Было время разбрасывать камни -
Я их разбросал.
Время пришло собирать те же камни -
Я их не собрал.
Так с той поры в пыли обретаются –
Ждут собирателя.
* * *
Сколько сил я скормил суете,
Сколько дани я отдал тщеславью,
Сколько ласк раздарил я не тем,
Сколько ложных кумиров восславил.
И теперь, подбивая счета,
Понял я – от грехов не отмыться,
А пытаться лукавить – тщета,
Ключ утрачен – бессильна отмычка.
Вот и мыкайся. Сколько? Б-г весть.
Я, как вьючный верблюд одногорбый,
В ушки игл уже не пролезть,
А терзаться – от сих и до гроба.
* * *
Складываю камни в дом,
Складываю буквы в слова.
Не знаю, что будет потом
И где преклонится глава.
Дело моё полный швах,
Дрова обращаются в дым,
И тело в шрамах и швах,
Но держит удары под дых.
Не отдохнуть рукам,
Не наглядеться глазам.
Господь проведёт по кругам,
А жизнь проживу я сам.
НАБЕРЕЖНАЯ В САНТА МОНИКЕ
Присоседюсь к бомжам, на траве квартирующим в парке,
Восходящее солнце лицо по-щенячьи оближет.
Забудусь на время, презрев холостую запарку,
Чем дольше глядишь на небо, тем Б-г тебе ближе.
Чем больше глядишь на воду, тем сильнее жажда напиться,
Чем больше глядишь на травы, тем слабее желанье травиться,
Чем больше глядишь на волны, тем меньше охоты топиться,
Чем больше глядишь на горы, тем крепче решимость пробиться.
Бомжи, между тем, проспали всю ночь и утро,
Они никуда не глядят, и без того им уютно...
ГОЛЛИВУДСКИЕ ГОРЫ
Утром туманным голливудских гор не видать.
Сплошное бельмо заполонило зрачок,
Куда-то канула каменная гряда,
Как будто по ней бесшумно прошёлся каток.
Таранит оторопь с горечью в унисон,
Удавка ужаса захлёстывает гортань,
А что, если горы и впрямь навсегда унесло
В настежь распахнутые адовые врата.
Но стоит только из неба распухшей десны
Прорезаться солнцу и выпотрошить туман,
Как горы вновь воссияют в обновах лесных
И сердце уймётся, сошедшее было с ума.
Фантомы природы и смутность смятенной души,
Знамений невнятица и взрывы в оглохших ушах,
Рождают чудовищ, и сколько ты их ни круши,
В миг извернутся и сами тебя сокрушат.
ИЗ ЖИЗНИ ПАЛЬМ
На Беверли-драйв тонкая пальма чередуется с толстой.
Толстые посолидней, зато те берут статью и ростом.
Соседствуют мирно, не поддаваясь зависти, а тем более злости,
Просто живут согласно, а это, поверьте, непросто.
Верно, поэтому и доживают до годов преклонных,
Гнутся, не прогибаясь и не кланяясь выскочке ветру,
Опахалами крон отмахиваются непокорно,
И не размениваются на разные там цветочки и ветки.
Умирают они стоически и, конечно же, стоя,
Не докучая соседям, и, главное, корням их держащим.
Просто выходят из неизменного строя,
Уступая место молодым и дерзающим.
САНСЕТ
Все поют на разные голоса –
Гармонии в мире как не было, так и нет,
Всё так же жалится самоубийца оса,
Всё так же жалится самолюбивый кларнет.
Разноголосица – клубящаяся белизна,
Чёрный квадрат – трубная немота,
Мессия явился, но мир его не признал,
Дал маху, конечно, но промах на ус намотал.
Прошлое глухо, словно песчаный скат,
Грядущее гулко, словно пещерный зев,
Самое тяжкое – достойно встретить закат,
Но главное всё же – успеть до заката прозреть.
Закатное солнце подлодкой уходит на дно,
Оранжевым светом окрасив безбрежную гладь.
В прибежище утлом пригрезится город родной,
И тем, кто не дрогнет, воистину исполать.
Ушанги Рижинашвили — известный писатель, переводчик, издатель, доктор философии, член Международного Пен-клуба, лауреат ряда литературных премий. Его перу принадлежат пятнадцать книг стихов и прозы, а также две монографии. Произведения Ушанги Рижинашвили переведены на многие языки, в том числе на английский и иврит. В настоящее время писатель живёт в Лос-Анджелесе и продолжает активно заниматься литературной деятельностью.
