В настоящее время мы наблюдаем подлинный книжный ренессанс. Издаётся настолько много новых публикаций, что сейчас легче напечатать что-либо, нежели найти рецензента, который бы это проанализировал. Поэт, о котором пойдёт речь ниже, является приятным исключением – критики ждут его произведений. О его поэзии писал большой ценитель и знаток Евгений Витковский, где в тексте дважды назвал автора Мастером, а это, как принято говорить, дорогого стоит.
У автора на счету две книги: первым было издание под названием «4» (2001), в котором участвовали четверо филадельфийских авторов, включая Георгия, второй сборник «сольный», и ставший событием в литературной жизни Зарубежья («Цикорий звёзд». Водолей, Москва).
Хотя «Цикорий звёзд» – первая самостоятельная книга Георгия Садхина – он давно сложившийся поэт, со своей интонацией, образной системой, поэтическим языком. Его лирика – со всем её своеобразием и остро ощутимой индивидуальностью, естественно вливается в русло русской поэзии, это один из её притоков. Метафорическому восприятию творчества Георгия Садхина как потока, способствует и то, что реки занимают значительное место в его творчестве, зачастую служат сюжетообразующим элементом. Рыбалка, купанье, байдарки, мосты – занимают значительное место в текстах. Но реки у поэта это и рубежи меняющихся периодов его реальной жизни: рождение и детство на реке Псёл (Украина), юность и зрелость – реки Пахра и Москва-река – город Троицк под Москвой (оттуда же села Успенское и Троицкое, деревня Пачёво…). Наконец – «якорь» брошен на реке Делавер (Филадельфия).
Лирика Садхина – это пласт русской поэзии, её неотторжимая часть. И здесь интересны его заимствования и включения их в своё творчество. Обычно говорят в таких случаях о «подражаниях» – но «подражаний» у Садхина нет, есть сознательные заимствования и неизбежные совпадения. Заимствования никогда не становятся шаржем, переиначиванием, чем часто пользуются поэты. Садхин испытывает величайший пиетет перед близкими ему поэтами и совершенно самостоятельно использует их отдельные фразы, строки, ритмику. Область же совпадений в поэзии, как и использований и подражаний, – огромна. Ведь недаром А. Ахматова говорила, что поэзия – вся одна большая цитата, как писал об этом В. Шилейко. Есть упоминание и цитирование многих поэтов и песенных текстов. Но повторяем ещё раз – не цитированием и не повторением отдельных тем и сюжетов – весь строй, вся сущность поэзии роднят Садхина с необъятной великой русской поэзией. Литературное наследие обладает гипнотической властью над словом, воображением, и оно же рождает новые формы, ритмы и фразеологию.
Коротко коснёмся биографии поэта и тогда очень многое прояснится в его поэтическом творчестве. Вырос Георгий на Украине, отсюда идёт пейзажная лирика, любовь к природе, и много воспоминаний о детстве, где главный герой – любимый город Сумы. По профессии автор инженер-физик. Много лет он занимался зеркальными оптическими покрытиями для космических аппаратов и телескопов. Тут уж, конечно, и до звёзд галактических совсем недалеко. Вот теперь и проясняется глубинный смысл названия сборника, когда цветок цикория становится символом звёздного неба и мечты о нем поэта-физика, прожившего много лет в академгородке под Москвой – Троицке. Потом, в 1994 году была эмиграция. Наверное, как и у всех, начало новой жизни было сложным: поиск работы, переживания, связанные с этим процессом, изучение английского, ответственность перед семьёй и родителями.
Из стихотворений возникает совершенно понятная картина – автор любит природу, путешествия, туризм. Ясно, что он поездил по многим странам, провёл много времени в парках и на берегу океана. Отсюда и широкий диапазон образов. Героями Садхина могут стать птицы, рыбы и другие животные: аисты, цапли, воробьи, тигры, кони, караси, собаки, дельфины или же очеловеченные предметы: «зелёные ветры», луга, ручьи, сосны, байдарки, старый дом, фонарный столб и так далее. Из прекрасных авторских находок можно нанизать целое ожерелье великолепных сравнений, которыми насыщены стихотворения поэта: «чёрное горло кривого колодца», «как рыжий пёс – уткнулся в ноги солнечным пятном», «гнезда, как чьи-то ненужные шапки», «похож на хвост зверька трамвай, виляющий вагоном юрко», «прибой, шутя, выбрасывал на сушу визжащих, белозубых негритят», и множество других ярких, впечатляющих образов. Есть у него такой талант – передавать свои внутренние чувства просто, искренне, без надрыва, без внешнего напряжения.
Поэтому я приятно удивился, ознакомившись с материалами Международной научно-практической конференции Кубанского государственного университета. Там я нашёл записи прекрасного современного российского литературоведа Марианны Юрьевой в разделе «Персоналии русского литературного зарубежья конца ХХ – начала ХХI веков», где она исследует творчество поэта Георгия Садхина.
Марианна Юрьева
«Земля обетованная»:
Русская литература в художественной рецепции Георгия Садхина *
Юрьева Марианна Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы, теории литературы и критики, Россия, Кубанский государственный университет, г. Краснодар.
В статье рассмотрена специфика поэтической образности лирики Г. Садхина, которая находится в тесном диалоге с традициями русской классики. Выявлены реминисцентные ряды, порождающие смысловые и ритмические поля стиховых структур.
Составление литературной карты русской словесности – одна из актуальных проблем современной науки, связанная с геополитическими и культурными реалиями XX – начала XXI вв. Локализация читательского и авторского континуума не совпадают с фактическими границами одной государственности, расширяя не только представление о взаимовлиянии национальных литератур, но о модусах художественности в целом. Жизненный и творческий багаж, увозимый писателями в эмиграцию, сформировал специфику художественных текстов, создаваемых в иноязычной среде. Их поэтическая платформа во многом базируется на культурном опыте, привитом образовательной и социальной средой, из которой прорастала индивидуальность каждого отдельного художника. Однако «ареал обитания», его темпоритм и законы формируют иное восприятие русской фактуры, побуждая к неизменному сопоставлению и обновленному взгляду на мир и самого себя. Пользуясь термином Виктора Шкловского, можно сказать, что «эмиграция – это реализация остранения».
Несомненную ценность для истории литературы имеет и «собирание» имен, изучение творческих лабораторий русскоязычных писателей, оказавшихся за рубежом в 1990-е – 2000-е гг. Их отъезд уже не имеет политического «подтекста», не связан с трагедией «изгнанничества» или «невозвращения». Однако опоэтизированное пересечение «границ» порождает «двойную оптику» текстов, в которых прошлая жизнь переходит в категорию «иного», становится мифом.
Обращение к традиции становится своего рода «лекарством от забвения», питательной почвой для художественных интенций. Русская классика – не декорация, не пастиш, а способ самоидентификации для тех, кто определяет своё гражданство как «человек мира». Именно таким является творчество Георгия Садхина, иммигрировавшего в США в 1994 г.
Автор многочисленных литературных альманахов («Встречи», «Побережье», «Весла», «Рог Борея»), он постоянно проживает в Филадельфии – «столице» русской поэзии: «Там пекут еврейскую халу, провожают друзей украинскими песнями “до дому, до хаты”, игнорируя тот факт, что “хата” стоит то ли на Флорентийщине, то ли на какой-нибудь Эквадорщине. Век-то на земле двадцать первый: были бы деньги на билет. Сегодня, по аналогии с «парижской», принято говорить о «гудзонской ноте», о ностальгической лирике, в которой символическое Большое Яблоко (Нью-Йорк) – попытка писателей-эмигрантов «привить свои души к Америке». Через архитектонику ее городов, строгую графическую линейность улиц, «прямоту» зданий и даже «отражений стволов у реки» в поэзии Г. Садхина отчетливо проступают контуры детских воспоминаний, образы близких людей: «Засыпай, и тебе возвратиться придется / к одинокому пню и семейству опят, / и к ведру в черном горле кривого колодца / предыдущего сна, и опять / ты проснешься от зова; в полуночном мире / лиру тронет бессонный певец, / а в другой одинокой холодной квартире / не уснет престарелый отец».
Это обращение к прошлому зачастую реализуется через реминисцентные ряды (цитата, ритмика стиха, аллюзия), связанные с жизнетворчеством писателей-эмигрантов (Цветаева, Бродский, Северянин) или авторов, находившихся в сложном диалоге с политическим режимом (Ахматова, Пастернак, Блок, Высоцкий, Есенин и др.), для которых разграничение понятий «Родина» и «государство» концептуально.
В сознании художника-современника происходит «перекодировка» этих знаков русской культуры, за счет чего возникают оттенки смысловых интонаций, порождая новые ассоциативные поля. Например, в стихотворении «Мешки облаков по плечу...» прочитывается отсылка к стихотворению А. Ахматовой «Родная земля». Лирический герой Садхина отчетливо осознает разомкнутость внешнего и внутреннего пространств бытия, которое обретает метафизическую суть. «Бесхолмные» камни американского погоста рождают «клабищенскую дрожь», воспоминание о далекой России, которая по-ахматовски все больше становится «своей», ведь «мама легла в эту землю. / И стала земля мне родней». В зеркале настоящего отражается прошлое, в реалиях обыденного – священное: «На моей авеню из прессованной стружки / высыхают дома, и кормить воробья / из окошка протянутся руки старушки. / Как похожа она на тебя...»
Однако лирическому герою суждено «окончить» свой век на другой стороне земли, «в доме, / который построил Джек». Обыгрывание известной народной английской песенки в переводе С. Маршака связано с ностальгической концептуализацией образа детства, в котором «Родина», «мать», «язык» выступают как неразъемное единство. Родное слово становится метафорой творчества, противопоставленного регламентированности инобытия: «Я русские – ночью рифмую. / Английские – утром учу».
Через «платформы сабвэя», «вавилонскую высь» Нью-Йорка, «белые пляжи» Флориды, «пунктирные линии» хайвэя лирическому герою слышится шум иных городов и вокзалов, создаётся иллюзия суеты русской жизни, где «под мышкой» – неизменная буханка хлеба, а в «бидончике» расплескался «окрошечный» квас. Там «цыганка цеплялась за лиф полной женщины. / Инвалид мутным взглядом косил. / И “Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?” – / чернокожий по-русски спросил». Обращение к строкам из стихотворения К. Симонова – знак невозможности забвения, ведущего по волне человеческой памяти.
Поэтическая манера И. Бродского оказала влияние на всю русскую лирику, вне зависимости от локализации ее творцов. Для Георгия Садхина она есть возможность также оставить после себя устойчивые пласты, «части речи», оформленные в монолитные стиховые структуры. Усложненный синтаксис строф, организованных, как целостные синтаксические структуры, поступательно «развязывает» «узелки памяти», является нитью, скрепляющей минувшее и настоящее. Стихотворение нобелевского лауреата «Пророчество» («Мы будем жить с тобой на берегу...») написано в 1965 г., когда, по сути, решалась судьба опального художника: «Отгородившись высоченной дамбой / от континента, в небольшом кругу, / сооружённом самодельной лампой».
Тесноту этого «круга» – творческого, дружеского, семейного – также остро ощущает субъект лирического переживания поэзии Садхина: «С тобою очертить наедине / окружность, чтобы ею оградиться, / пусть время остановится вовне / и будет дождь осенний длится»; «Мы там будем жить, где есть лес, / пусть сосны кивают с небес, / Обёрнуты в карты, платаны / напомнят далёкие страны». Сохранение этого мира есть залог целостности бытия, в котором подросшие дети, не говорящие по-русски, «отцовского акцента сторонятся / и молча угоняют Понтиак». Этот акцент «не рифмуется с центом», лирический герой гордится, что его «не зовут по-английски», но грустит о том, что где-то там, за пределами «круга», «далеко, далеко за рассветом / в моем доме чужие живут».
Судьба русского поэта как неизменно трагическая нота русской культуры неоднократно обыгрывается в лирических миниатюрах Георгия Садхина, провоцируя размышления о собственном творчестве: «Бессонница. Гудзон. Тугая кобура / ночного патруля. Фонарь. Аптека. / Чернилам черновик оплакать, что у века / не выдрал из хвоста гусиного пера». Блоковская реминисценция накладывается на ахматовские и есенинские строки о конце пути, и вот лирическому герою уже видится этот последний час: собрав «стихи до кучи», он выходит в переулок, где «чокнутый» маньяк «пырнёт» его ножом. Отделится душа – «вспорхнёт Пегас», и полицейский бьюик «фарами обдаст» распростёртую фигуру поэта: «Настанет час, – печальный, говорят. / Из кобуры бутылку “Арарата” / достанут и короткими ночами / мне сложат два крыла – гусиных – за плечами». Надежда на творческое бессмертие рождается и через обыгрывание образов стихотворения Б. Пастернака «Ночь».
Однако если классик Серебряного века возвышает художника, парящего, как лётчик, в облаках, то Садхин прибегает к самоуничижительным фигурам: поэт XXI века, «заложник стройных ножек» у «нежности в плену» способен рифмовать лишь «заколку с позолотой» с «порнозвездой». Его парение в облаках, одетых «в белье от Гуччи», – всего лишь попытка прорыва к вселенным, где «творчество без пут». Но это желание обрести свободу на иных континентах становится «дверью на замке», а поиски комфортной жизни, Эдема – иллюзией: «Спи девочка. Когда я засыпаю / и жёлтая звезда ясна и высока, / я в собственном дворе кровь близких посыпаю, / но вновь и вновь она сочится из песка». «Землей обетованной» для поэта навсегда остаётся русская культура, вне зависимости от географических пространств, в которых он существует: «А над нагорным высоким плато / мирно кружит воробей. / Смотрит, как пишет, сидя в пальто, / “Русское поле” еврей».
Таким образом, следование традициям классики, обращение к ее образному и мотивному комплексам характерно для русскоязычной поэзии, как и для творчества исследуемого автора в частности.
-----------------
Цитируется по сборнику: Садхин Г. Цикорий звёзд: Стихотворения. – М.: Водолей.
Подготовил к печати Игорь Михалевич-Каплан.
Михалевич-Каплан Игорь Михайлович – поэт, прозаик, переводчик, издатель, культуролог. Родился в г. Мары, Туркменистан (1943). Вырос во Львове, Украина. Окончил факультет журналистики Львовского полиграфического института. В 1979 эмигрировал в США. Ныне живёт в Нью-Йорке. Гл. редактор литературного издательства "Побережье". Издал семь книг прозы и поэзии, в том числе на английском языке, «Reflected Days» (2000), и трёхтомник избранных произведений. Издавался в коллективных сборниках. Печатается в литературных журналах и альманахах России, Украины, Англии, США, Китая, Дании, Канады, Германии, Израиля и др. Член редколлегий альманаха "Встречи" (2000-2007), Филадельфия; "Связь времён" (с 2011), Сан-Хосе, Калифорния; "Украина. Русская поэзия. ХХ век", Киев; журнал литературы и искусства «Слово/Word», Нью-Йорк. Составитель многих антологий. Статьи по культуре, литературе и искусству, критические статьи и рецензии в многочисленных "толстых" журналах и сборниках.
