We trust in love and faith, and dreams And do not do much more. We whine too often and it brings To feel to go with flow. 07.21.2018 Siberian Dick
В конце рабочего дня я забрал Алину и поехали к ней. Взял бутылку вина, приготовил шаурму, и мы уселись в садовые кресла, расставленные на балконе. Пока я готовил, Алина умудрилась съесть весь соус, он был на основе сметаны, который предназначался лавашу, пришлось делать новый. Ели мы молча. Точнее я ел, Алина все время что-то бубнила, показывая детские фотографии, и делала глоток на каждой странице старенького фотоальбома. Я ел и делал вид, что мне интересно. На самом деле мой разум был далеко, в другом городе, в Санкт-Петербурге. Лера. Она стала моей навязчивой идеей с декабря семнадцатого года, когда я, уволившись из местного правительства, устроился на работу в учебный центр, продающий «корочки». Однако я безумно стеснялся к ней подойти, к тому же, на тот момент, у меня была девушка. Ну как была, она год уже как жила в другой стране, а в средине января, на старый новый год, просто меня бросила. Переживал я сильно. Вечером пил, а по утрам хуярил как прачка. И так изо дня в день, лишь бы меньше думать о прошлом. Но как только мой разум снова смог мыслить трезво, в этот же учебный центр устроился новый сотрудник — Дамир. Он быстро взял ситуацию в свои руки, и они стали встречаться. О Лере можно забыть. Но как бы я ни старался, не мог. В 3 часа ночи одной из июньских суббот, господи, как мы тогда нажрались, пришло сообщение от Леры. — Тусишь? — Чуть-чуть, а что? — Мне скучно. — От чего? — Просто скучно. — Чем помочь? — Потусить со мной. — Ок. Где? — На Ленина, — и замолчала, бесит, когда люди что пишут и затыкаются на полуслове, — Так и? — Сейчас приду. — Через сколько? — Я на углу Красного и Кропоткина, сейчас выйду и пойду, не знаю куда, но к вам, только хуй знает через чо. Где именно вы? — Ленина 3, шавуха. Ты одна? — Да. Подруга спит. Мы у друзей. Мне скучно. — Тебя встретить? — Давай. — Ок, сейчас такси возьму и за тобой. — Спасибо. Такси ехало очень долго, вообще в этом городе вечные проблемы с такси, но в тот вечер я чувствовал себя сидящим на иголках. После разговора с Лерой я моментально отрезвел, когда машина подъехала, бросил своих друзей, и отправился забирать ее с той непонятной домашней тусовки. — Ты где? — Как раз вышел из такси у твоего дома. Жду внизу. И опять тишина. Женщины. Я прождал ее минут двадцать прежде, чем она вышла. — Лера? — написал я. — Все, я спускаюсь в лифте. Ты где? — Во дворе. Давай живей. В ожидании я поднял голову и увидел звездное небо. Часто ли люди обращают внимание на небо? Ночное черное небо, усыпанное звездами. В городе, в свете желтого фосфора уличных фонарей, витрин и люминесцентных ламп, и вечного смога, практически никогда не видно звезд, а синяя ткань, растянутая над головой, кажется серой бездонной ямой, наполненной непроглядным туманом. Но в этот вечер небо было усыпано звездами. Такими близкими, но находящимися за миллиарды световых лет от нас, но казалось, что можно подпрыгнуть и схватить себе горсть искрящейся пыли из самого центра Млечного пути. Эти миллиарды крошечных белых точек, разбрызганных в высоте, вызывают в душе состояние покоя, глядя на них, не слышны звуки улиц и исчезает вся суета, присущая большому городу. Покой прервала Лера, когда я опустил голову и увидел ее, она уже бежала вприпрыжку ко мне на встречу и, подойдя ближе, бросилась мне на шею, обняв. Такого свидания я не ожидал. Мы прогуляли всю ночь. Гуляли, трезвели и рассказывали друг другу истории своих жизней. Все это время она напоминала себе, что утром ей нужно на работу, то ли давала себе установку, чтобы пойти, то ли пыталась вызвать во мне сочувствие. Рассказала, что ни разу не была ни на одном новосибирской пляже, я посоветовал ей позвонить Алине, та, как уволилась, все дни проводила на Звезде у контейнеров. Бухала и загорала. Мы дошли до набережной и сели на лавочке с видом на другой берег. Погода была прохладная, но мы все равно оставались там и любовались небом, которое только начало затягивать огромными тучами, которые в алых лучах восхода становились коричнево- серыми. Она хотела уехать в Питер, а когда парень ее бросил, купила билет и решила, видимо, исполнить что-то такое, на что она вряд ли бы решилась, если бы осталась в Новосибирске. Мы просто шли. Я коротал ей время, взамен она позволяла любоваться своей красотой и наслаждаться смехом, таким, словно ребенок задумал что-то пакостное, потирает ладони и так ехидно хихикает. И в этот момент я понял, что не смогу без нее. По пути домой, мы проходили мимо ресторана «Мятный карась» и Лере внезапно захотелось посетить его, не именно в тот момент, а в любой день до отъезда. Я обещал ее туда отвести. Как только я проводил ее до дома, и она зашла в своей подъезд, я почувствовал насколько сильно устал, дошел до остановки, сел на лавку и стал дожидаться троллейбуса. Уже воскресенье, восемь утра, палящее утреннее солнце обжигает и без того горячую от похмелья голову. Троллейбусы едут в сторону центра и ни одного в обратную. Блядь, сегодня же день города, видимо в этом причина, подумал я и побрел, проклиная все эти сраные массовые мероприятия, вызывающие лишь проблемы тем, кто воскресным утром хочет добраться домой, а не хуярить по пустынным улицам пешком целый час. В девять я уже спал. Проснулся я около двух часов. В комнате стояла невыносимая духота, вода в стакане за время, проведенное во сне, нагрелась и стала противной. Голова раскалывалась, виски пульсировали, а силы меня покинули еще тогда, на остановке. В общем, похмелье во всей его полноте ощущений. Блевать не хотелось, и на том спасибо. — Доброе утро, трудяжка, как себя чувствуешь? — написал я. — На работу не пошла, решила лишнее это. Просто выспалась. Собравшись с духом, поднял свое размазанное по кровати тело, принял душ, оделся и спустился вниз, в магазин, где взял пару бутылок холодного пива. Забыл темные очки, мое опухшее узкоглазое от ярких лучей ебало, по другому в тот момент его нельзя было назвать, с недовольной миной двинулось из магазина домой. Какая сегодня жара, я бы с удовольствием повалялся на пляже наполовину в воде, но я сдохну, если попрусь сейчас через весь город на этот ебаный пляж. Открыл инсту. Лера выложила фотографию себя на песке. — О, ты все таки добралась до пляжа? — Да. В понедельник я посветил ей стихотворение и отправил с подписью «Это тебе за отличную прогулку». — О. Красотенюшка, — написала она. В полуденный зной вторника я пошел на обед и решил позвонить Алине. Поговорили ни о чем. Она сказала, что Лере надо где-то пожить пару недель, я ответил, что у меня есть пустая квартира, и она может перекантоваться там. В квартире, правда, не закончен ремонт, но время еще было, и я даже был готов его доделать. Как только повесил трубку, пришло сообщение от Леры: — Кирилл, это пиздец как странно, но давай жить вместе! Алина писала тебе? — А-ха-ха. Нет. Она писала тебе. — Вкратце, мне негде жить с десятого по двадцатое июля, до вылета. — Понятно. Обои клеить умеешь? — Конечно. Поклеим. — Заезжай. — Спасибо! Нет аллергии на котов? — Напомни мне в субботу кровать привезти. Есть, но я переживу. — О как, закрою его где-нибудь. Напомню. — Да нет, норм. В этом году у меня вообще не было аллергии весной, так что думаю, все нормально. Ты там скорее всего одна будешь жить, я так, вечерами буду приходить, клеить обои или еще что поделать. Хотя если диван куплю, то могу и с тобой пожить! — О, давай. Вместе веселее. Да и обои сами себя не поклеят. — Ок. — Я очень благодарна, спасибо тебе! — Ой ладно, не проблема же. В среду, переварив ситуацию с переездом Леры ко мне, пусть и не на долго, начал обдумывать план действий, искать материалы, мебель и прочие вещи, которые смогли бы создать минимальный комфорт для проживания. Блядь, как все скоро, дорого. «Отпуск отменяется!», — подумал я и решил, что раз случился такой поворот, то сэкономлю штук пять хоть на ресторане, любовь любовью, но трезво мыслить я пока в состоянии, и написал ей: «В связи со скорейшим Вашим переездом, вынужден с грустью сообщить, что караси отменяются. Во всяком случае, до момента начала сожительства». Несмотря на то, что придется совершать очень много активных действий, приложить огромное количество физических сил и потратить все накопленные на какую-нибудь хуйню средства, у меня будет шанс провести с ней несколько дней. Я даже представлял, как буду готовить по утрам завтраки, варить кофе и оставлять милые записки на столе перед выходом, так как она вставала на два часа позже меня. А вечером я приносил бы бутылку вина, какого-нибудь вкусного сыра, мы сидели бы на диване и смотрели кино или гуляли, или делали другие какие-то романтичные сопли. Я был счастлив. Сколько же мало нужно для того, чтобы поднять человеку настроение на несколько дней. Действительно, эйфория от предвкушения перспективы такой своеобразной близости преследовала меня, наверное, целую неделю. И всю эту неделю, после работы, я ездил по магазинам. Купил, привез и затащил в квартиру душевую кабину, раковину, унитаз, кухню, холодильник, стиральную машину, стол, стулья, кровать, телевизор, духовку, краны. Я купил все, ну или почти все, что, как я считал, ей могло бы потребоваться. В эти дни мы совсем не общались. В следующий раз мы увиделись ровно через неделю, в субботу. Алина меня выдернула вечером погулять и позвонила Лере. Та подошла. Мы шагали вниз по Красному проспекту. У меня была бутылка самогона, настоянного на каких-то орехах и Фанта. Мы отрывались. В тот вечер мы снова много ходили, но в итоге уселись на лавках на улице Ленина. Диман, старый знакомый, он как всегда был на кирагазе, так обрадовался нашей встрече, что подхватил меня с лавки подмышки, поднял перед собой, обнял, да так крепко, что сломал мне ребро. Сука, какого хуя люди так сильно сдавливают других? Ебанный пьяный лосяра! Когда нам наскучила буфетовская компания, как раз самогон подошел к концу, и мы решили пойди в круглосуточный магазин, расположенный на углу улиц Димитрова и Вокзальной магистрали, и купить еще что-нибудь выпить. Девочки очень долго решали, что выбрать, и мне пришла в голову идея. — Лошади или пираты? — спросил я. — Что-о? — Лошади или пираты? — Что ты несешь? — Блядь, Лера, просто ответь на вопрос! — Лошади. Я взял бутылку White Horse и Pepsi, и мы пошли обратно. В итоге мы остановились у Водника и сели на ступени университета. Алина все время говорила о Мехове и Кентурии, грузинах, о том, как она влюблена в двух мужиков, но если с первым ей нравится спать, то от второго она просто тащится, она не была уверена, хотела бы переспать с ним, но уже пару лет, как мечтает о каждой встрече, а недавно еще узнала, что Кентурия — известный московский продюсер, и тут начала немного смущаться, думать о том, сможет ли дальше общаться с ним также непосредственно. Кентурии примерно пятьдесят, высокий крупный мужик с седыми волосами и такой же седой бородой. Сколько раз я его видел, он все время был в одном и том же голубом пиджаке изо льна или тонкой джинсы. Я никогда с ним близко не общался, просто знал, что изредка он появляется в нашей компании в Буфете и там пьет. Кентурия был близким другом Джаггера, а Джаггер строил ему загородный дом где- то на окраине города за Академгородком. Затем у нас с Лерой случился легкий спор о том статуя Ленина перед нами или там кто-то другой. Я никогда не обращал внимания на этот памятник, а в кромешной темноте даже силуэт разглядеть было сложно. Лера встала и, перепрыгивая с одной ноги на другую, направилась в сторону памятника, чтобы доказать свою правоту. Это был Ленин. Алина спросила, как продвигается ремонт, я рассказал, что в среду приедут устанавливать натяжной потолок, но у меня не получается вырваться с работы, чтобы запустить работников в квартиру, так как вечером вторника я должен ехать в Челябинск, в командировку. Придется переносить на другой день. Когда закончилась кола, я оставил девочек и пошел в Универсам, благо он находился всего в двухстах метрах, из холодных напитков там, почему-то, был только Mountain Dew, я взял его, рассчитался на кассе и побрел обратно, по пути записав новое стихотворение, посвященное Лере. На следующий день, когда увидел Димана, он смутно помнил о нашей вчерашней встрече. Этот здоровый лось даже не удосужился извиниться после того, как я рассказал ему все. Но в тот момент даже сломанное ребро не могло отвлечь моего внимания от красоты юной девушки, сидящей по левую сторону, выпрямив ноги на соседнее кресло, один за одним, делающей глотки домашней водки. Как же она прекрасна. Я наслаждался каждым мгновением, каждой линией ее лица, изгибами тела, историями и, конечно же, смехом. Я был влюблен. Я прекрасно понимал, что у нас не может быть ничего серьезного, она вот-вот улетит в Питер, я остаюсь гнить в Сибири, и потому я впитывал ее образ как губка, запоминая все: внешность, одежду, фигуру, волосы, запах и взгляд. Прошло много лет с тех пор, когда я чувствовал что-то подобное к человеку и вот именно сейчас, именно она, да, нам хорошо вместе, но, блядь, у нас так мало времени. К пяти утра мы напились. Алина позвонила Джаггеру. Джаггер, он же Сергей Ковалев, старый алкаш, на вид ему от 60 до 80 лет, хотя на самом деле немного моложе, ему пятьдесят шесть, как две капли воды похожий на Мика Джаггера — один из самых известных в городе архитекторов. Прекрасный человек, всегда готовый помочь любому и по уши влюбленный в двадцатилетнюю мадам по имени Сашка, пару раз они переспали, но теперь она ебет ему только мозги и возвращается, когда у самой заканчиваются деньги на алкоголь и дурь, или когда ее кидает очередное пёхарь. В периоды между редкими встречами Джаггер уходит в глубокие запои из-за безответности чувств, но каждое утро встает в девять часов и едет на стройку или на пляж и там отсыхает. Джаггер позвал нас в гости и сказал, что готовит нам завтрак. — Что готовит? — спросила Лера. — Пасту. — ответила Алина. — Вегетарианскую? — Лера была вегетарианкой и потому часто задавала данный вопрос. — Да, я сказала ему, что ты не ешь мясо, поэтому все будет ОК, поедим и поедем домой. — Тогда двинули, — сказал я, хотя идти до его дома не больше пяти минут, — А может пешком? Здесь рядом, за углом. Мы пошли через Первомайский сквер, мимо часовни, зашли в арку на Кирова, поднялись на восьмой этаж старого кирпичного дома, что находится слева от пенсионного фонда, и зашли в квартиру. — Что за блатхата? — спросила Лера. — Это не блатхата, а Серегино жилище, будь повежливей. Иногда он приглашает нас в гости. — Ответил я, и мы прошли на кухню. Джаггер увлеченно готовил под блюзовые мотивы, которые звучали из огромной колонки Marshall, стоявшей на холодильнике. Через несколько минут он подал нам пасту, что-что, а готовит он восхитительно. Это были феттучини со шпинатом, заправленные сливочно-сырным соусом с грибами и курицей — то, чего нам как раз не хватало для завершения давно затянувшегося вечера. К каждой тарелке он поставил по хрустальной высокой рюмке на тонкой ножке, наполненной абсентом, привезенным из Франции. Мы ели, Джаггер что-то рассказывал, мы смеялись. Наевшись вдоволь, выпили абсент и, как и полагается людям, которые только- только начинали трезветь, снова вошли во вкус. Однако здравый смысл преобладал в мозгу в тот момент, и я вызвал такси. Такси приехало быстро, мы с Лерой спустились, я открыл ей дверь, посадил ее, а сам сел с другой стороны. Автомобиль тронулся, водитель почти сразу свернул с Красного на Горького. Я попросил его проехать через дом, где жила Лера, жила она как раз по пути к моей квартире, а потом уже отправиться самому, на что таксист начал ругаться, и в итоге отказался везти нас. Так, проехав метров триста, мы вышли у здания Газпрома и решили отправиться на метро, оно как раз открылось. Доехали до станции Гагаринская и Лера вышла, она не захотела, чтобы я ее провожал до подъезда. Я попросил ее сообщить, что все в порядке, когда она окажется дома. Зайдя в квартиру я написал Лере сообщение, с вопросом как она добралась, но та не ответила. Всего я написал трижды, затем уснул. К вечеру, когда я в очередной раз проснулся, я увидел ответ, который она прислала мне как раз в тот момент, когда я провалился в глубокий сон. — Ты офигеешь. Я уснула на лавочке. На лавочке блядь! — Бляяяяядь. — Это все, что я мог выдавить из себя. — Только что зашла домой. — На какой лавочке? — Из метро вышла и, около Кузины лавочки стоят, я села, чтобы насладиться утром или просто попробовать не умереть, на секунду закрыла глаза. И добрый вечер! — Нужно было спать у Джаггера, — после еды я прям за столом отключился на несколько минут и только слышал, что кто-то о чем-то беседовал, — как это делал я. — Ну вот ещё у малознакомых чуваков не спала. Я же девочка. Я только на лавке сплю. Ахахах. — А, точно. Я отвык от общения с девочками. Все, спи. — Все, привыкай к принцессе на пол шишечки. Все, я сплю. Спокойной ночи. Спасибо, что выгулял! — К принцессе я не успею привыкнуть. Утром она в Питер форева. Следующие пять дней мы не общались. Я все также занимался ремонтом. Собирал душевую кабину. Черт бы побрал тех, кто ее создал! Прикрутил боковые стенки, крышку, начал ставить центральную панель, на которой находятся все краны. Вставляю, а тут хуй! Не входит. Снимаю верх, ставлю центр, прикручиваются, ставлю верхушку и снова ничего не выходит. Теперь верхняя панель не совпадает с отверстиями для болтов. Матерюсь. Звоню товарищу. Как говорится, одна голова хорошо. Приехал. Уже вдвоем ебемся с этой злосчастной кабиной, и опять ничего не получается. — Да какой олень сверлил эти дырки? — Успокойся, тут надо выпить, наверное, а потом продолжим. Благо в соседнем доме есть магазин, спустились, взяли по три пинты New Castle и пошли думать. Пришли к выводу, что нужно разобрать кабину и вернуться завтра. Завтра было тоже самое и послезавтра. Сверлить новые дырки не хотелось. В итоге пришлось. — Привет! Как настроение? — Написал я Лере. — Отличное. Ходила на прослушивание. Мне сказали, что у меня крутой смех и подходящее чувство юмора для ведущей. Так приятно было. Через неделю в Питере будут пробы. — Крутяк! — А ты как? — У меня все хорошо, — ещё бы не хорошо. — Мяу-Мяу… — Я максимально делюсь сегодня. — Делишься? — Ахахах. Ленюсь, — конченная автозамена. — А-а. Дома сидишь и нифига не делаешь? — Именно. — Тоже нормально. — Ну. — Кровать! Напомнила! — Сегодня воскресенье. Я просил напомнить в субботу. — Ахахах. Ладно, через неделю напомню. В понедельник, с самого утра директор начал ебать мозги. Он вернулся из Грузии, и ему приспичило срочно перетащить своего брата-грузина в Россию, устроить его к себе на работу и уложиться в месячный срок. Изучив закон о гражданстве, я обозначил срок в шесть месяцев, это был самый короткий срок для иностранца. Чтобы получить российский паспорт быстрее, нужно быть Жераром Депардье. После моих слов у него случилась истерика. — Да как ты себе позволяешь разговаривать со мной в таком тоне? — Вы просили узнать, я узнал, рассказал вам всю процедуру и быстрее не получится. — Найди решение! — Чем он уникален? — Ничем. — Тогда другого решения не найти. — Не найдешь — выгоню нахуй! — Ну, выгони! Как думаешь, чья возьмёт? Лишь из-за того, что мы давно знакомы, я взялся за твой вопрос. Вопрос, который никак не касается моей работы, да и дороге твой брат в хуй не впился. — Да что ты себе позволяешь?! — вскрикнул он, переходя на визг. — Не нравится, да? Ден, ори на кого хочешь, но ты меня сам позвал. Хочешь работать со мной дальше, будь добр, веди себя адекватно. Не хочешь, поебать, через пять минут принесу заявление и ебись сам со своими проблемами. — Да что мне твое заявление, перестань. Мне вопрос решить надо. — Я тебе все сказал. Быстрее никак. Хочешь, продолжим, но ещё одна подобная выходка… Успокоился. В начале четвертого Лера прислала сообщение. — Привет. Я на среду отпросилась, так что готова помочь. — Привет! Здорово. У меня еще не решено окончательно с командировкой, если поеду, то отдам тебе ключи и узнаю, во сколько придут работники. — Отлично. Какой у тебя адрес? — Дачная 3/3. Лови ссылку на Google Maps. — Нашла уже. Я к тебе 13 приеду. — Подожди, это только примерное время. Завтра точно скажут во сколько. — 13 июля, мать! Со шмоточками. — А, ты об этом. — Дя. День продолжался обычно, ничего интересного так и не произошло до самого позднего вечера. В час ночи, дочитав очередную главу, я заснул. Видимо вечное состояние абстинента никогда не оставит мой разум, даже во сне. Мы с отцом находимся в каком-то частном секторе, неизвестно куда идем или просто гуляем. Сумерки. Нас окружают огромные тополя, закрывающие небо своими смыкающимися сводами, и маленькие бревенчатые домики с круглыми крышами. Вдруг начала звучать сирена, воздушная тревога. Я поднимаю голову и вижу сквозь листву сотни различных самолетов, больших и маленьких, быстрых и медленных, и все они летят на запад. Где-то вдалеке раздается взрыв. Я оборачиваюсь и вижу, как на горизонте разрываются бомбы, с самолетов срываются ракеты, разрушающие все, расположенное под их алюминиевыми брюхами. Мы начинаем бежать. Нас обгоняет грузовая Газель с квадратной будкой, останавливается, открывается задняя дверь и какие-то люди машут руками нам из этой будки и зовут внутрь с криками: «Давайте скорей!» Запрыгиваем. Самая обычная рабочая будка, но на нижнем ее этаже расположена кухня с баром и удобная деревянная лестница, ведущая туда. Оказалось, что водитель этой машины просто подбирал людей на улице, спасая от надвигающегося огня. Так в нашей компании оказался Иван, высокий парень с черной густой шевелюрой в виде гриба или очень странного каре в белом костюме. Он сказал, что у него есть место, чтобы всем спрятаться. Этим местом оказался огромный пентхаус, расположенный на верхнем этаже семидесятиэтажного белого дома с огромными прямоугольными десятиметровыми колоннами, вершины которых оседлали гигантские мраморные львы. Открытая площадка, бассейн, музыка, софиты и девушки в купальниках. Виски лилось рекой, казалось, я один беспокоюсь за то, что происходит вокруг и смотрю во все окна в ожидании того, что вот- вот на нас нападут. Рядом с пентхаусом стоял точно такой же небоскреб, в котором жили мои знакомые и я, дабы развеяться, зашел к ним на несколько минут. В квартире жил Голум, тот самый, о котором рассказывал Толкин, был для них словно член семьи, но никогда не выходил на улицу. И тут вновь раздалась воздушная тревога, я выглянул в окно и увидел приближающуюся угрозу. Побежал вниз, чтобы забрать отца и искать новое убежище. Однако, спустившись на улицу, увидел, что на меня летели дроны, летели они косяком. Дроны были странной С-образной формы, словно от большего железного пончика отрезали треть и так оставили, а на концах заметил по два лазерных ствола. Я побежал в противную сторону, а когда обернулся, увидел как люди ловили их, надевали на себя и использовали в качестве оружия и реактивного ранца. Потом уже выяснилось, что правительство несколько лет разрабатывало подобные устройства, чтобы в случае угрозы вооружить ими население. Вдруг я почувствовал, что кто-то пытается обнять мою ногу и увидел Голума. Стряхнул его с ноги, на что тот проворчал: «Скоро наступит эра Голума!», — и обнял кого-то другого, от чего Голум начал расти, буквально впитывая в себя тело того бедняги. Затем Голум закинул себе на спину двух жирных женщин и стал размером со слона, стоящего на задних ногах. В общем, я драпанул от него подальше. Залетаю в здание с пентхаусом, но меня почему-то не хотят пускать дальше стойки ресепшн. Я поворачиваю голову и вижу девушку, сидящую в кресле в углу и смотрящую на меня томным взглядом. Потом она отводит взгляд и кому-то кивает. Следом мне предлагают пройти и извиняются за произошедшее недоразумение. Лифты не работают, и мне приходится бегом подниматься на последний этаж. Вечеринка была в самом разгаре и мои слова о воздушной тревоге никто не воспринимает в серьез. Забираю отца и мы, не дожидаясь никого, уходим. Ночь. Мы в деревне. Повсюду хаос. К утреннему сумраку атаки закончились. Кто-то начал предлагать еду и вещи в обмен на что-то полезное. Вообще, вся деревня походила на один большой базар. Вот на углу бары со шлюхами, рядом валяется обожранная нищета, на ступенях расположились импровизированные прилавки с едой, топорами, лопатами и ружьями. Люди словно смирились с судьбой и проводят последние дни в разложении собственных душ. Внезапно за руку меня кто-то хватает, оборачивая голову вижу девушку из того самого кресла. Она дергает меня за запястье и просит уйти, сказав: «Пусть все будет быстро, одну ли две минуты», — я невольно пошел за ней. День был серый, промозглый, но за этот день удалось немного придти в себя и оправиться от прошлой беготни и стресса. Я понимал, что нужно двигаться дальше, и вот, с заходом солнца, вновь зазвучало ноющее пение сирены, но в этот раз воздушных судов на горизонте не было. Я поднялся выглянуть из-под бревна и увидел людей, идущих в мою сторону, а следом конвой. Из мегафона кто-то кричал, направляя всех людей в одну сторону, и все время повторял фразу: «Остановился, значит умер!» Нас привели в огромный барак, в котором расселили. Захожу в одну из комнат, и снова та самая девушка по правую сторону, а слева Леха, пьяный орущий Леха. «Блядь, что за хуйня?», — подумал я. Голова былая тяжелой. Медленно встал и направился в ванную, чтобы поссать, почистить зубы и залезть в душ: «Давно же такого говна мне не снилось». Сварил кофе, пожарил пару яиц, бекон, поел и направился на работу. День был спокойный. Утром зашел к директору, предупредил, что завтра с обеда уйду, нужно делать домашние дела, в полдень пошел пообедать, прогулялся и в пять вечера заглянул в Муку, опрокинуть там пару пива и написал Лере. — Привет! Тебе точно завтра удобно будет? Не хочу лишний раз напрягать. — Привет, нет, конечно. — Думаю ладно, все равно отпросился. — Ок, что-нибудь придумаю тогда. — Главное расскажи что, как, куда и во сколько. И все. — А, я подумал, что не сможешь. — Да чтоб тебя, кто же так предложения строит. — Конечно я помогу! Ты чего? — Первое, мне нужно тебе передать ключи. Адрес: Дачная 3/3, этаж 18, квартира 126. В 11 часов обещают приехать. У меня командировка изменилась, утром еду в Черепаново, к обеду постараюсь вернуться и отпущу тебя. — Хорошо, тогда давай сообразим как тебе удобней передать мне ключи. — Скажи куда и во сколько приехать. — Так, я на работе до семи часов, ты можешь привезти мне их либо сюда, либо домой, Советская, 62, но ближе к восьми вечера. — Куда тебе будет удобней, туда и привезу. — Давай тогда на работу, пока я тут. — Адрес? Постараюсь успеть. — Каменская, 74. Приехал в семь сорок, нашел ориентир, какое-то туристическое агентство и написал ей. — Я возле «Туда-Сюда». — Иду. Она спустилась, мы обнялись и вышли на улицу. — У тебя есть сигарета? — Держи. — Ответил я. — В пачке всего одна сигарета! — Заявила она немного удивленным тоном. — Да кури ты уже! Жалко, что ли? — и она закурила. — Как дела на работе? — Ой, теперь все в офисе, подходя ко мне, говорят, что я уеду, мне быстро все надоест, и вернусь обратно, или что я фигней занимаюсь и вообще можно взять отпуск, провести там пару недель и вернуться со свежими силами. — Ну а как ты хотела, если люди не хотят тебя отпускать, они начинают язвить, кидать колкие фразочки, сознавая твое решение, но, тепля небольшую надежду, вносят свой вклад в переубеждение тебя от столь решительного шага. — Как ты? Что в Черепаново делал? — Я как обычно. А в Черепашках очередной пиздец, украли пару тонн проводов, надо провести инвентуру, подготовить заявление в полицию, херня короче, ничего интересного. Вот ключи, кстати. Так, в разговоре со мной, и наступил конец ее рабочего дня. Лера поднялась за сумочкой, и мы потихоньку пошли в сторону остановки. Я тоже жил в той стороне. — Может пешком, здесь всего два квартала? — Спросил я. — Три. — Ясно, значит на автобус. — Да нет, я не против, пошли пешком. — Неужели нельзя сначала ответить на вопрос, а затем уже делать замечание? Прогуливаясь по городу, прошли мимо Центрального рынка, огромного молла, Авиастроительного колледжа, свернули на Советскую и через пару минут подошли к ее дому. Всю дорогу мы о чем-то болтали, шутили, ни разу не поднимали тему переезда. Мы наслаждались моментом. Оставив ее у подъезда, я побрел обратно на Красный проспект и пошел вверх по улице. Через сорок минут оказался дома. Больше ничего интересного в этот день не было. Без пяти одиннадцать Лера написала мне сообщение. — У тебя очень красивый вид из окна, — значит уже на месте. И отправила фотографию, сделанную с балкона. — Есть немного. Доброе утро! — Доброе! Эмм… Тут меня спрашивают по расположению светильников. — Блин. Значит так: один в коридоре у двери, один у туалета, три других по центру основного коридора. Кстати, скажи им, чтобы лестницу, которая в ванной, не ставили на деревянный пол, у нее острые ножки! — Короче, им нужно прям показать где устанавливать светильники. — Сможешь сама подобрать оптимальное расположение? — Мазафак! В коридоре пять светильников… — Сейчас накидаю схему. — Бля, позвони мне, что ли? — И скидывает номер своего телефона. Я выслал ей наспех составленную в блокноте схему и набрал номер. Она долго смеялась, но вроде бы поняла. Рассказала, что монтажники предупредили о том, что может сработать пожарная тревога, так как при установке потолков используется газовая пушка. — Не могу дозвониться до ЖЭУ, чтобы предупредить о потолках, может противопожарка сработать. Эти сучки там всяко ногти делают сидят. — начала Лера. — Спустись к консьержке. — Точняк. Правда, когда я заходила, ее тоже не было. — Тогда поднимись на 26 этаж, там ТСЖ. — А ты скоро? — Да, скоро буду, минут через сорок. — Хорошо, их можно минут на десять оставить? Я очень хочу пи- пи. — Ну конечно можно. — Ура! Я не описаюсь. Когда я зашел, Лера была в дальней комнате и смотрела в окно. Мы поздоровались, слегка обнявшись и соприкоснувшись щеками, как это делают старые знакомые. Прошлись по квартире, я рассказал как и где хочу разместить мебель, попланировал вслух, она попозировала, сделала несколько фото на фоне голых стен и стоявших у них обрезков полового покрытия, потом сказала, что ей пора на пробы в какое-то шоу и ушла. Я остался следить за тем, как натягивают потолок. От газовой пушки в квартире стояла ужасная жара, окна мне открывать запретили, мол, потолочная ткань от тепла растягивается, иначе ее невозможно будет установить в пазы, прикрепленные к стенам по периметру всей квартиры. От нагревания материал жутко вонял, это напомнило мне, как пахнет детский надувной круг или дешевый надувной матрац, который только что достал из упаковки и начал надувать губами, но на много более концентрированный. Когда работа была закончена, я даже остался доволен. Квартира сразу преобразилась, несмотря на голые стены, которые еще только требовалось оклеить обоями, белый глянец потолка сделал комнаты ярче, и будто бы увеличил в размерах. В восемь вечера я написал Лере. — Спасибо тебе громаднейшее. Как тебя отблагодарить за помощь? — Вообще не за что, не я же их натягивала. Ты меня тоже выручил, пустил к себе пожить чуть-чуть. Хотя я не буду выпендриваться. С тебя Кофе! — Ок. Когда? — Да хоть завтра. Или когда у тебя будет свободное время. — Я сегодня в 11 часов буду за рулем. Можем взять кофе и ебануть куда-то, где красиво. — Давай. — Наберу, значит. Мать попросила забрать ее вечером с работы, отвезти на дачу. Она работала директором аптеки, находящейся в небольшом торговом центре, расположенном в отдаленном районе города, Родниках. Я поехал за ней, в десять часов забрал ее, и через семь минут мы уже были на даче. Дачей назывался большой каменный четырехэтажный дом, на первом этаже которого располагалась спальня, туалет, кухня, столовая и зал, и гараж. На втором этаже были две спальни, кабинет и библиотека. Третий и цокольный этажи пустовали из-за отсутствия потребности в лишних площадях. Вокруг дома был огород, два парковочных места, беседка, на которой расположилась качеля с диваном, баня, двадцатифутовый контейнер, служивший в роли сарая или склада, теплица с базиликом и другой зеленью и, конечно же, грядки с морковью, свеклой, огурцами, тыквой, баклажанами, кабачками, помидорами и болгарским перцем, и уличный туалет из синего пластика с белой крышей, но с установленным внутри фаянсовым унитазом вместо обычной дырки в полу. Также в огороде росли две огромные березы, три привезенных мной несколько лет назад ели, одна из Караканского бора, две другие из Томской тайги, как и несколько маленьких кедров, и какие-то цветы, а посредине лежала груда огромных камней, оставшихся от стройки, которые никто, почему-то, до сих пор никуда не убрал. На пороге нас уже встречали племянники, всего их четверо, старшему, кажется, двенадцать, младшему два года. Отдельно я всегда выделял племянницу. Шестилетняя девочка с огромными голубыми глазами, белокурыми кудрявыми волосами, тонкими чертами лица и самой милой улыбкой на свете, и как водится в этом возрасте, совершенно не знающая меры ни в чем, тем более в игре. Иногда она приезжает в гости с остальными детьми, когда те садятся играть в компьютер и не дают ей долго играть, она приходит ко мне, и я начинаю ее щекотать. В этот момент из ее детского горлышка параллельно со смехом вырываются адские визги, от которых, будь они чуть выше, из ушей могла бы пойти кровь. Она просит ее отпустить, но когда отпускаю, сама начинает задираться и добиваться того, чтобы я снова щекотал ее ребра. Дети показали мне все рисунки, порванные струны на стареньком черном Ibanez Les Paul и разбитое фарфоровое сердце, которое кто- то когда-то мне подарил в знак величайшей любви всех времен и народов. Естественно, она давным-давно закончилась, так не успев толком начаться. Гитару пришлось в экстренном порядке забрать домой, потому как на комбике и педали в итоге обнаружились следы ковыряния отверткой, и с целью спасти хоть что-то хорошее, оставшееся из моей юности, я упаковал все в чехлы и отнес в багажник. Кричать на детей бесполезно, да и я настолько спокойный человек, что не стал бы портить им настроение из-за, в общем-то, целой гитары и пары царапин на примочках, сел в машину и написал Лере. — Через двадцать минут могу заехать. — Вот давай через тридцать. — Да, моя госпожа. — Ахаха, ролевухи начались. — Только без страпона! — В смысле без страпона? Я зачем тогда иду, то? По пути я заехал на заправку. Там была приличная очередь. Смотрю на часы, опаздываю. Ну что поделать, пусть теперь ждет, переживет, поди. Уазик передо мной затарахтел, выдал большое облако белого дыма, тронулся и, наконец, уехал. Я занял колонку и пошел теперь в другую очередь, в которой люди с недовольными рожами ожидали, когда освободится касса, так как бензин бак уже залит, а просто уехать совесть не позволяет, и камеры кругом. Наконец я вставил карту в банковский терминал, две с половиной тысячи за полный бак. Пиздец. Ну и цены. — Ты где? — написала Лера. — Скоро буду, заправляюсь. — Через шесть минут я был у ее подъезда. — Выходи, мамзель. — Бегу! — Не споткнись. Она вышла, села на пассажирское сиденье, и мы отправились в Чашку кофе у Маяковского. Лера была одета в кожаную косуху из тонкой кожи, голубые джинсы и белую маечку в горошек разных цветов. Она всегда выпрямляла волосы, ей не нравились кудри и день за днем с упорством, достойным лучшего, утюжила их. Но в тот вечер она была максимально естественна, без макияжа огромные черные гласа, как два прицела, мельком взглянули на меня во время приветствия, губы растянулись в нежной улыбке, волосы действительно были немного волнистыми, не сказать что там был какой-то пиздец, совсем наоборот, милые слегка кудрявые светлые волосы, а длинная шея, в момент, когда она садилась в на переднее сидение, вытянулась и стала еще длиннее из-за чего отвороты куртки разошлись, оголив тонкие острые ключицы. По пути я спросил, как прошли пробы. — Ну, вроде бы хорошо. Мне сказали, что у меня хороший смех, приятный голос и интонация правильная, хотя я немного съедаю окончания, и речь становится смазанной. — Тренируйся. Есть разные упражнения для дикции. В детстве, до седьмого класса, я не выговаривал звук «Эл», точнее вместо того, чтобы произносить его, прижимая кончик языка к небу, я отводил нижнюю челюсть немного влево, как-то напрягал левую щеку и издавал звук, чем-то очень отдаленно напоминающий звук «Эл». — А как ты это исправил? — Я знал, по какому принципу должен издаваться этот звук, по аналогии со звуком «Эль» как в слове ель, например, только старался произносить его тверже. — Откуда ты это мог знать? — Да черт его знает, просто был уверен, что именно так нужно делать. — Жесть. — Меня в школе из-за это ебучего звука «Эл» дети часто дрочили. Однажды даже вызвали к директору, после того как я одному уроду, который был вдвое больше меня, ебнул стулом и ножкой немного рассек голову. Он сам напросился, доставал меня каждый день на протяжении месяца или двух. — Отец тогда меня выпорол солдатским ремнем за это, блядь. Но я был доволен, к тому же с того дня ко мне больше не подходили, говорили, мол, ну нахуй с ним связываться. — Но речь не об этом. Я целыми днями, несколько недель подряд, после школы, вставал перед зеркалом и проговаривал разные слова с твердым «Эл». — И тебе хватило сил каждый день так разговаривать с самим собой? — Да, по началу получалось коряво, слово «яблоко» я произносил как «яблёко», «лыжи» как «лижи», «лодка» -«лёдка», «была» -«быля». — Ахаха, быля-бля… Как же смешно! — Это тебе, блядь, смешно. В один из зимних вечером я все также репетировал перед зеркалом, когда мать пришла с работы. Вошла она как раз, когда я пытался выговорить слово «была». Она начала ругать меня за то, что я матерюсь, а когда пришел отец, рассказала ему. Я, естественно, пытался объяснить, что так, как я думал, смогу устранить дефект своей речи и, наконец-то, нормально разговаривать. В общем, в тот вечер я отхватил эпических пиздюлей. Отхватил не за хуй собачий. Мне запретили делать мои упражнения. Конечно, делать я их не перестал и даже не думал об этом, уж слишком уверен был в том, что именно так я смогу говорить как нормальный человек и от меня все отъебутся с этой жалкой пародией на твердую «Эл». Теперь я тренировался в тайне ото всех, перед сном, шепотом или пока сестра на прогулке, а родители на работе. — Вот это уже не смешно. — Плевать! Я добился, чего хотел. Теперь у меня офигенная дикция. Думаю, поняла, для чего я рассказал тебе эту историю. Тренируйся. Захочешь — подскажу тебе несколько упражнений. Приехав в чашку, я взял американо себе и латте Лере, отдал ей печенюшку, которую положили на крышку стакана, она быстро ее закинула в рот и мы поехали дальше. К тому времени погода испортилась, мы решили немного прокатиться. Ближе к полуночи остановились в самом центре Бугринского моста, вышли, закурили и стояли, смотря на огни засыпающего города вдалеке. — Я первый раз вижу город таким красивым. — Сказал я. — А я ни разу не была на этом мосту. Здесь хорошо. — Она немного вздрогнула от легкого ветерка, пролетевшего со стороны реки. — Мне очень страшно! — Не бойся, все будет хорошо. — Боюсь. Я еду совсем одна, у меня там нет ни друзей, ни даже просто знакомых. А если мне там не понравится? А если я не найду работу? А если… А если… — Мне показалось, что на ее глазах навернулись слезы. — Все, поехали, — нужно было срочно сменить тему, иначе это закончилось бы истерикой, — но запомни, если ты действительно этого хочешь — у тебя все получится! Я открыл дверь, Лера села, завел машину, и мы поехали дальше. Проехали мимо Меги, свернули на Советское шоссе и направились в сторону улицы Петухова. Я показал находящийся справа заброшенный виноводочный завод, который обанкротился в период, наверное, самого массового запоя нашей страны в конце девяностых. Показал ей Хилокский рынок, тещин язык, площадь Маркса, но в итоге мы уехали в Заельцовский парк, где в полной тишине смогли насладиться сигаретами, темнотой, друг другом и комарами, этими мелкими кровососущими пидарасами. Никого совершенно не смущал тот факт, что подъем в шесть, а в восемь нужно начать готовить очередной совершенно бесполезный отчет о проделанной ранее работе. В час ночи я повез Леру домой, ехали мы молча. Нет, мы не устали друг от друга, в тот момент нам можно было уже не произносить ни слова, лишь встретиться взглядом или заметить начало движения руки, чтобы понять что нужно каждому в тот самый момент. У подъезда я остановил машину, повернулся к Лере и на миг мне показалось, что это тот самый момент, в котором герои какого-нибудь фильма замечают искру, пробежавшую между ними, и жадно начинают, закрыв глаза, толкаться языками, вцепившись друг в друга влажными губами. Несмотря на легкое помутнение, я прервал паузу, пожелал Лере спокойной ночи, обнял ее, и дождавшись, когда она зайдет в свой подъезд, поехал в сторону дома. В девять утра пришел в себя, как же ненавижу утро, какой же долбоеб придумал работать с восьми, я написал Лере. — Бодра ли ты, девица? — Если бы мне не к десяти и если бы не кофе, было бы куда хуже. Всю ночь снилась какая-то дичь! Ты сам, то, как? — Дичь? Я люблю дичь, она вкусная. — Да, у меня своеобразное чувство юмора. — Этим утром я особенно ненавижу всех вокруг, но в целом нормально. Только кофе не успел выпить. — Я думаю, что сейчас приду на работу и тоже буду всех ненавидеть, главное ножи канцелярские убрать. Кофе можешь выпить на работе, у меня это в планах. — Надо херачить в Кузину… — Вдруг оно того стоит? Мне вот нужно для этого просто встать. Но наш кофе вызывает сомнения и, кажется, гастрит. — Уговорила. Встал и пошел. — Ахаха, дар у меня! Через двадцать минут я вернулся в свой кабинет уже со стаканом горького американо со льдом и выслал ей фотографию. — Кофѐечка, — написала она, — будь бодр! — Угу. День тянулся долго, но ничего полезного и увлекательного он не принес. Вечером зашел в Jawspot выпить пару бокалов. У входа на лавке меня встретила Никола, работавшая там официантом рыжая худенькая девушка с очень маленьким острым носом, большими ступнями, белой, почти прозрачной кожей, покрытой татуировками, сделанными, будто, пьяным ребенком в самые кризисные годы его жизни во сне: кривые неаккуратные надписи, размазанные картинки; но при этом на ней они смотрелись весьма гармонично. Никола курила, я сел рядом, обнял ее в знак приветствия, достал свои золотые Мальборо и сделал глубокий вдох. — Прекрасная погода сегодня, — всю неделю стояла жара больше тридцати градусов, и на небе не появлялось ни облачка, — сейчас бы на пляж. — Нет. Меня заебала уже эта жара, я только и спасаюсь в баре под кондиционером весь день. А еще я постоянно сгораю из-за того, что у меня очень светлая кожа! — Пользуйся защитным кремом. Говорят, помогает. — Ой, блядь, не умничай! Мы молча зашли в бар, я поздоровался с барменом, взял в холодильнике соленое пиво и сел за стойку. В жару действительно тяжело находиться на улице, но в этом году первое тепло началось только в средине июня, по сути, даже весны толком не было, с начала апреля по июнь месяц было одно сплошное начало апреля, снег и дождь чередовались в попытках захватить власть в этом сраном городе, пиздец обуви, пиздец одежде, машинам, обувшимся в летнюю резину, их водителям, всему, что хорошего обычно приносит весна каждый год, был полнейший пиздец. Я сделал глоток: «Боже, как же охуенно в жару выпить легкого соленного пива!» К концу вечера я был достаточно пьян, чтобы послать нахуй очередного дебила, севшего рядом и пытавшегося со мной заговорить о каком-то абсолютно ненужном мне дерьме. На удивление, он замолчал, бармен, глядя на меня, пожал плечами, и сказал соседу, что я не в настроении. Настроение у меня было отличное, я не хотел себе его портить историями вечно несчастных случайных собутыльников, которые помечу-то, постоянно видят во мне не то друга, не то психолога. Пусть идут нахуй! Все! На-а-а-а-а- ахуй! С Николой мы еще несколько раз выходили курить. Она мне нравилась. Хорошая девочка, приятная. Может быть, даже, я ее выебал, но нежелание портить с ней отношения или услышать отказ, или отсутствие влечения в те моменты губили любые мысли о ней в зародыше, я не заморачивался на этот счет, она приносила мне выпить, иногда рассказывала какие-то истории, а я их слушал, время от времени вставляя парочку колких фраз, мы смеялись, а потом я напивался до беспамятства. В половину двенадцатого мне надоело пить, так и не удалось накидаться, потому я двинул в сторону метро, купил жетон и десять минут прождал поезд. Когда приехал на станцию Заельцовская и поднялся на улицу, автобусов уже не было. Пришлось переться пешком. Через двадцать минут был дома, принял душ и к часу ночи завалился в кровать и уснул. Утром я проснулся с ощущением песка в глазах. Ненавижу вставать в шесть часов. Выпил воды, сполоснулся, сварил кофе в турке, у меня была старинная медная турка, я ее помню еще из своего детства, когда по утрам, находясь в очередной летней трехмесячной ссылке в деревне, где жил мой дед, наблюдал за тем, как он, словно колдует над магическим зельем, готовит что-то в этой каплеобразной посудине, не отходя ни на секунду, то убавляя, то прибавляя газ, и через минуту оттуда начинает исходить восхитительный сладковатый аромат этого самого зелья. Пить его тогда мне запрещали. Теперь же с ежедневной утренней ненавистью ко всему живому я варю себе кофе лишь для того, чтобы хоть немного проснуться. Вся романтика, некогда жившая во мне, улетучилась в возрасте 23 лет, и с тех пор я, просыпаясь, пью эту черную, горькую жидкость, ни о чем совершенно не думая. Очередной завал на работе, созданный на пустом месте волею больного мозга директора, застал меня после обеда. С утра он о чем- то истерил, доставая каждого работника, а когда очередь дошла до меня, он спокойно сказал, что Москва недовольна какими-то там отчетами, и что нужно решить этот вопрос и больше не допускать подобного. Вопрос решил и, так как это была пятница, ушел с работы около семи. — Вот где еще можно бухнуть только в рабочее время. — Написала мне Лера и отправила фотографию с бокалом шампанского, стоящем на, судя по всему, офисном столе. — Видимо на работе. А я наконец-то закончил сегодня и завтра вроде не нужно на работу. — Опа. Что делать будешь? — Х.з., пока просто иду. — Куда? — По улице Ленина, потом сверну на Красный и пойду вверх по проспекту. — Ахаха… Подробно. — Ну. И не ржать! — Ла-адно. Как дела? — Протянула она — Утомился немного, но в целом нормально. Думал разъебет директор сегодня, но нет, все обошлось. — Накосячил что ли? — Нет, напротив. Просто ответил ему опять грубо, а он, видимо вспомним наш прошлый разговор, правильно воспринял мои слова. — Взрослые отношения, все дела. — Как ты? — Да вроде норм, бухая. — Хорошо тебе. Дальше пить пойдешь? Нифига, я вспомнил, что у меня самогон дома есть. — Дальше, хуже. Потом расскажу. — Ок. Спустя час от Леры пришло голосовое сообщение. — Между прочим. Между прочим, никогда мы не записывали друг другу голосовые сообщения, вот. — Сказала она, хихикнув в конце. — На тебе голосовое сообщение. Только зачем? — Да просто. — Ну ладно. Она была где-то там, я сидел в Буфете и давился дешевым пивом. Может быть тогда мы думали друг о друге, а может веселились или ненавидели вселенную за всю хуйню, через которую постоянно проходится проходить. Своих мыслей в тот вечер я не помню, я просто пил и пил, и пил, и пил, пока не понял, что еще глоток, и я отключусь прямо в баре, заказал Uber и, оказавшись дома, вырубился до полудня следующего дня. Утром, разгребая сообщения, заметил, что Лера изменила картинку в вацапе. Теперь там красовалась ее фотография в красной майке и с синими губами на фоне балконной двери. — Ахаха, я не сразу признал фон фотографии. — Дыа-а, хе-хе-хе, ну я не я, если бы не сфоталась у тебя дома. Придя в себя, поехал в Леруа Мерлен, чтобы выбрать межкомнатные двери. Выбор не был сложным, так как лимит на цену покупки уже был определен заранее. Так что мне оставалось лишь найти того, что поможет их перетащить. Без двадцати три, очень кстати, позвонил Егор. — Привет работник. — начал он. — Здорова! Как дела? — Да ничего, джинсы зашел купить. — Тоже хорошее дело. — Ага, а то старые продырявились. — Какие планы на сегодня? — Пока никаких нет. — Я думал подпрячь тебя немного. Я двери сейчас в Леруа покупаю, надо, чтоб кто-то подсобил. — Ммм… И что для этого нужно сделать? — Нужен мне помощник, вот. — В плане выбрать или перенести? — Я уже на кассе, оплачиваю их. Чуть позже загружу и повезу. Нужно затащить, двери то не тяжелые, боюсь, не справлюсь с тремя доводчиками в подъезде. — А мне без машины или как? — Я на машине, тебя могу подобрать. — Или мне подъехать прямо к дому? — Ты территориально где? — На дачной, в магазине одежды. — Понятно. Ты без машины, да? — Нет, за рулем. — Короче, я не знаю во сколько, но, думаю, через час смогу подъехать туда. — Так, а если доехать до шестого, а потом ехать обратно… — мусолит Егор. — Смотри, можешь доехать до Родников, бросить машину, там тебя заберу и поедем. — Ладно, я тогда дома буду. — Через час заеду. Забрал Егора. Тут позвонил отец и предложил заехать на дачу, взять немного самогона на вечер. Так мы и сделали. Потом доехали до моего будущего жилища, занесли двери в подъезд, лифт и, соответственно, в квартиру, и с чистой совестью поехали до меня. Мы поели, так как я в этот день даже не завтракал, а после раздавили на двоих пол литра самогона с Pepsi и пошли гулять. Выходя из дома, поставил на кушетку рюкзак, к которому прислонил бутылку сэма и бутылку колы, и выслал фотографию всего этого богатства Лере. — На прогулку? — написал я ей следом. — Ахаха. Это предложение? — Ага. — Я бы с удовольствием… Но у меня мокрая голова. — Купить по пути полотенце? — Ахаха… Или фен. — Следом пришла фотография, на которой Лера в розовом полотенце, немного отогнув голову в сторону, чуть задрав вверх подбородок, оттягивает, зажав между большим и указательным пальцем, прядь волос. Красная как поросенок, подумал я, сморщила нос и вытянула чуть вперед губы. Волны волос спускались по одной щеке, а две тонкие прядки нашли себе место у самого кончика носа. И ключицы, да, это самые прекрасные ключицы, которые я когда-либо видел, под сводом которых виднелась таинственная ложбинка, большая часть которой была прикрыта полотенцем. Она была прекрасна. — А я уже бутылочку шампанского открыла. — Бери с собой. Фен я вряд ли найду в одиннадцать вечера. Или ты про амфетамин? — Ахаха… Рано! Ладно. Куда? — Я иду по Кропоткина, подхожу к Красному. — Бля, мне нужно время, чтобы собраться, и волосы мокрые. Блядь, блядь… — Мокрых волос не дам, а время пока есть. — Ахаха… Если простужусь, лечить меня ты будешь! — Не вопрос! Это я умею. — Хорошо, иди в сторону Заельцовской, я не дома, у меня нет горячей воды, а тазик меня доканал. — Эмм… Я возле Достоевского. — Что? Где это? Сфотай! — Пересечение Писарева и Красного. Дом с колоннами. — Ага. Иди ко мне на встречу. — Иду! — Давай, как раз соберусь. Мы с Егором пошли в обратную сторону. Почему женщины никогда не могут подавать информацию полностью? Мы уже дошли до ее дома, а она, оказывается, где-то в другом месте. — Прохожу Золотое яблоко. — Я вышла. — Иду на встречу. — Бля, холодно, кстати. — Кофту дам! — На волосы намотать ее? — Можно и так. Заельцовская. — Я перехожу через дорогу от… па… В общем там, где Республика. — Ты не поверишь, но я понятия не имею где это. — Ладно, ты где стоишь? Там где Дудник, скорее всего? — Да, возле него. — Вот там и стой! Мы встретились, обнялись, я познакомил ее с Егором и все втроем направились вверх по Красному, Лера с бутылкой шампанского в руке, мы с Pepsi, на треть разведенным алкоголем. Шли весело, все время о чем-то болтали, смеялись. У Егора было неповторимое чувство юмора, когда он выдавал очередной перл, лицо Леры кривилось в такую гримасу, которая словно кричала: «Да что за хуйню он несет?», — но чуть позже она привыкла, а может быть просто охмелела и даже смеялась над его шутками. Мы шли по аллее, расположенной посредине Красного проспекта. Переходя улицу Фрунзе, Лера, бурно рассказывающая историю, споткнулась о свою собственную ногу и молниеносно обняла асфальт, находящийся под нашими ногами. Она соскочила со словами: «Все нормально!», — проверила, не разбила ли часы и всех нас разорвало в истерике. К трем часам она сказала, что ей пора домой. Егор пошел к своим друзьям в Гевару, а я — провожать Леру. Я был уже достаточно пьян, думаю и она тоже. Я проводил ее до станции метро Дом офицеров, где она попросила ее оставить, сказав, что дальше пойдет одна, и кажется, сказал ей напоследок, что влюблен и попросил написать, когда та доберется домой. Она тоже предложила мне вызвать такси, и чтобы отстала, я сказал, что сейчас вызову, а сам направился обратно. По пути мне пришло несколько сообщений: «Но меня другое держит. Ты должен понимать. Хотя есть ты. Я волнуюсь за тебя. Не знаю что чувствую. И почему не говорю». В ответ, пьянющим еле разборчивым голосом с длинными паузами между каждым коротким предложением, я записал ей двухминутное сообщение, в котором посоветовал бросить ей то, что держит, убавить чувства, валить в свой Питер, лепил что-то про то, что она найдет там свою судьбу, опять сказал, что влюблен, но не смогу сделать ничего для того, чтобы она осталась и уж тем более не смогу отговорить, повторил о том что Петербурге будет лучше и что нужно валить из этого сраного города и обозвал Новосибирск хуевым, хоть одна правдивая фраза в моей речи. — Не хочу! Не хочу! — В ее голосе послышались слезы, — это пьяный бред, именно так это все и называется. Просто я маленькая, вот и все. И напиши, пожалуйста, как будешь дома! — Ок. — Это все, что я смог выдавить из себя в тот момент. Прошел час. Для меня, кажется, он был вечностью, но был стерт из памяти несколькими стопками текилы с сангритой. Блядь, в этом гребанном городе ни в одном заведении не знают, как готовить сангриту. В итоге пустили за бар, сам смешал все ингредиенты в блендере, ибо настаивать сок времени не было, научил бармена и продолжил бухать. — Я дома, а ты? Пожалуйста скажи, что поехал домой. Дурак! — Добрых снов. — Так ты дома? Все в порядке? — В порядке. — Кажется прошла вечность, пока я смог набрать это сообщение. Утром я проснулся, на удивление, бодрым, сил, правда не было, но немного нашел, встал и пошел варить кофе. Егор спал на диване в гостиной. Я приготовил завтрак. Потом стало скучно, завтрак уже на столе и мне не хотелось, чтобы его ели остывшим. Я зашел в комнату, пнул Егора в бок и сказал просыпаться. Он нехотя заворочался, и с отборным матом начал подниматься со своего и без того неудобного ложа. — Вставай, пошли жрать. Я уже все приготовил — Бля-а-а… — Протянул он, — давай я не буду. — Вставай сука! Я нахуя омлет сделал, — и добавил, — из четырех яиц. Вставай! Он неторопливо поднялся. — Дай щетку. — Ебаный рот. Пальцем почистишь! — Ну, чо, у тебя нет щетки? — На, блядь. Эстет хуев. — Я достал из пенала щетку и протянул ему. — Кофе на столе. — Я не пью кофе. — Так нахуя я его варил тогда? — мне стало обидно, я же старался, хотел накормить друга. — Точно не будешь? — Да. Я вылил кофе в раковину, помыл кружку и поставил ее на стол с мыслью, что если захочет пить, пусть сам справляется с этой задачей. В десять я написал Лере. — Бодра ли ты девица? — Вроде бы да. А ты? Сам, то, жив? — ответила она через два часа. — Ага. Я вчера лишнего ляпнул, извини, — извиняться мне было не за что, но подумалось, что мои слова могли как-то задеть ее. — Ничего лишнего ты не ляпнул. — Уже на пляже? — Сейчас поедем с Ленкой до Наутилуса, на большее мы не способны. Что она, что я, обе пьяны до сих пор, — ответила она около трех часов дня. — Погоди, мы тоже сейчас собираемся, могу подхватить. — Будет очень круто. Во сколько? — Душ, посуда и 15 минут. — Отлично! В целом мы готовенькие. И готовы. Лена хочет KFC, как вы на это смотрите? Ты вообще с кем поедешь, то, ты сказал «мы»? — Мы с Егором. Сейчас уже выезжаем. Я его до Родников докину, он берет свою машину и за вами. Можете пока дойти до кефаса, если хотите, в целях экономии времени. Как раз я за вами приеду. — Огонечки-огонечки! Ну все, тогда мы сейчас выходим до кефаса, а вы туда подкатывайте. — Лера, кефас на Калинина который? Буду минут через десять там. — написал я. — Ты чо, какое Калинино? Я же дома. Который возле Галереи. КЕФАС, КОТОРЫЙ ВОЗЛЕ ГАЛЕРЕИ, ДА! — Я понял с первого раза! Ну все, скоро буду. — Чувак, а что по алкогою? Ты за рулем, да? Просто думаем, может в кефасе пиваса взять? Что думаешь? — Да, я за рулем, Егор тоже за рулем сегодня будет. В Галерее Магнит есть, идите туда, я буду через пять минут, остановлюсь у светофора. — Все, окей, поняли. Сейчас Лена возьмет покушать, мы зайдем в Магнит за пивом и подойдем. Думаю, я вас увижу. Нет, я слепая, не увижу. Вы… Пам-пам… Помашите, помахайте, помахе… Ну вы поняли. — Увидишь, белая Волга, с багажником на крыше. Буду как дебил махать. — А-а-а… Крутяк! Волга и дебил, кайфовый дуэт! — Я на месте, жду, — написал я через пару минут. Еще через десять добавил, — прогресс есть? Лера отправила мне фотографию пакета из парфюмерного. — Мы сейчас! — Вместо пива косметика? — Ну чо, блин, я сегодня обнаружила, что у меня сгорел пресс, хотела сказать, но живот, так будет вернее, по этому мне надо что-то, чтобы наверняка не сгореть, иначе пизда мне. — Мы в алкоголе, а алкоголь в нас, — пошутила она, — ну в общем сейчас мы возьмем и выйдем к тебе. — Возьмите какой-нибудь карачки или водички, а то пиздец, что-то сушняки давят. — Уже поздно. Хотя у меня есть с собой вода. Я дам тебе. — И отправила фотографию двух довольных девиц с упаковкой светлого козла в руках. Через пару минут они подошли к машине. Лера была одета в черную обтягивающую майку, голубые потертые джинсы, за спиной болтался огромный рюкзак, а на голове была широкая тканевая повязка черного цвета. Лена была в голубой джинсовой безрукавке, накинутой поверх прозрачного сетчатого топа, коротких шортах и больших очках, в которые были вставлены обычные стекла. Так она казалась себе умнее и симпатичнее. Обе сели в машину, я тронулся. По пути, возле Аркады, подхватили Егора. Всю дорогу девочки о чем-то шутили, я иногда поддерживал разговор, но в основном следил за дорогой, так как, несмотря на неплохое самочувствие, похмелье все-таки тревожило мое тело и разум. Подъезжая к Звезде, мы завернули в Гигант потому, что девчонки по дороге выпили все пиво, которое было предназначено для того, чтобы веселее скоротать время на пляже. В Гиганте они взяли еще по две бутылки, в этот раз Kronenbourg 1664. Себе я тоже взял одну бутылку, так как вода особо не лезла, а пить хотелось, к тому же нет ничего лучше бутылки пива после бурно проведенной ночи. В пять мы припарковались возле пляжа и пошли в сторону контейнеров. Одним таким контейнером как раз владеет один мой товарищ, у которого, к тому же в этот день был день рождения. Когда мы подошли, я его поздравил и спросил, не помешаем ли мы, он ответил, что нет, и мы быстро разделись и побежали купаться. Вода в реке мне не понравилась, она была слишком холодной, но чтобы не ударить в грязь лицом, пришлось остаться, девочкам хотелось нырять и выпрыгивать из воды, а мы с Егором служили им в качестве трамплина или пружины, которая их выталкивала. Мой член давно сжался от холода до состояния горошины, но вскоре и девочки начали замерзать и мы, наконец, вышли на берег. Подошли к контейнеру, достали по пиву, но тут именинник, который уже оказался на сильной такой кочерге, сказал нам, чтобы съебали. Мы взяли вещи, и перенесли их на пару метров, вглубь пляжа, где и расположились. Лежать было здорово. Я хоть и был доволен тем, что впервые за этот год выбрался на пляж, но все же сделал это исключительно ради баб. Ради Леры. Джентльмен, блядь. Пару раз мы еще заходили в воду, но в основном лежали. Егор все время стоял. Хуй знает зачем. Мне было лень. Девочки обсуждали, как Лена полетит в Китай, Лена была моделью и получила свой первый заграничный контракт, первый перелет, первое расставание со знакомой и комфортной обстановкой, и как она всего этого боится. Потом меж собой они обсудили отношения. Говорили они тихо, я мог уловить лишь отдельные слова, которые, выпадая из контекста, не имели абсолютно никакого смысла. Но обсуждали это достаточно долго. Через какое-то время обе начали активно ворочаться, зашуршали пакетами, я повернул голову и увидел, что Лена завязывает в узел ручку от маленького пакетика Лере на правой руке. Минут через пять на безымянном пальце появилось импровизированное кольцо. — Ты выйдешь за меня? — Спросила Лена. — Нет, только за Кирилла! Я обернулся, и мы все закатились смехом. Честно признаюсь, на секунду это даже польстило, но бабы давно уже были пьяны, потому в серьез эти слова воспринимать было нельзя. Где-то, посреди всего этого пляжного веселья Лера спросила, напишу ли я ей еще какое-нибудь стихотворение, я ответил, что подумаю над этим, но в голове уже давно маячили первые строки. В семь вечера, когда солнце перестало припекать, а песок начал становиться прохладным, мы начали собираться. По пути к машине Лера сказала, что хочет ромашек, но ромашек нигде не было, потому я сорвал ей какие-то стремные дикие цветы, один, похожий на болиголов, с шапкой маленьких белых цветочков, второй — синего цвета, с цветками выстроенными в пирамидальном порядке. Почему-то она жутко обрадовалась. Вскоре мы дошли до машины, сели и поехали домой. На трассе была огромная пробка. Минут через двадцать Лере приспичило покурить. Она вышла из машины и пошла по направлению движения транспорта. Началось небольшое движение, и мы отъехали метров на сто, из-за чего она испугалась, побежала, села в машину, надулась, развалилась и высунула ноги в окно. Вскоре девчонки уснули, и я в полной тишине, совершенно никуда не торопясь, повез Егора обратно на площадь Ленина, высадил его на пересечении Депутатской и Красного, пожелал удачи, обернулся, сфотографировал двух пьяных, спящих куриц, к слову, на фото они получились ужасно, будто две растекшиеся по дивану желатиновые коровы, и двинул в сторону их дома. Ехал медленно, аккуратно, чтобы не потревожить их сон раньше времени. С Красного свернул на Достоевского, затем на Советскую, въехал во двор дома и остановился у подъезда. Лера спала, положив одну ногу на подлокотник. Я аккуратно пощекотал ее ступню, она заворочалась, еще раз пальцами пробежался по подушечкам, медленно открыла глаза и без особого энтузиазма отметила, что прибыли к дому и пора выходить. Я обернулся к ним. Первой вышла Лена, она открыла дверь, ступила на асфальт, нагнулась, отклянчила задницу и передом влезла на заднее сидение, собирая свои манатки. В этот момент Лера придвинулась ко мне и взяла меня за руку, что-то пробубнила об усталости, том, что напилась, хочет спать и не хочет уходить. Я и сам устал к тому моменту, так что пожелал всем удачи и сказал убираться, пока не передумал. Утром мать попросила забрать ее с работы, потому я поехал на дачу, где меня у входа сразу облепили племянники, не давая ступить и шага. В итоге я завалился на диван в полутемной гостиной и чуть не уснул. Хотя, наверное, уснул бы, но дети все время носились рядом и не давали ни на секунду закрыть глаза. Я отправил Лере фотографию, сделанную в машине. — Бляяяяяяяядь! — У меня есть скрытые таланты. — Ахаха, как фотать бухих баб, к примеру. — Да-да-да, — посмеялся я, — я прям ржал над той фоткой. — Бля, я прнцесса! — Знаю. Маленькая пьющая принцесса. — А мне больше эта нравится, — Лера присылает фотографию, на которой ее ступни выставлены в окно машины по пути с пляжа, — или эта, — и скидывает еще какую-то фотографию. — Ты чего не спишь? Была же вполне себе сплюха в машине. Сам бы поспал. — Ахаха, я в душ сходила, горячей воды у нас нет, а ледяной душ бодрит. Так что мешает? — Я на даче. Привез мать с работы. Поем и поеду домой мыться. Здесь только летний душ, а он холодный, баню топить не хочется, — отправил ей фотографию вида гостиной с дивана, стоящего в центре, — в полумраке засыпаю. — Круто, все бы отдала за баню сейчас. Или за дачу. — На что готова? — Ахаха, да были бы варианты. — Так не интересно! — Хм. Я много что могу. Ну, колесо ты уже видел, говносально тоже. Что дальше? Я вкусно готовлю, только не так, как делаю сальто. — Как на счет, готовить во время сальто? — Фак! Ты меня убиваешь. — Нууу, так и что? — Ладно, буду добр, ничего взамен не прошу. — Уиии… А мог бы! — Зачем? Я не корыстный человек. — Да бля… Ну чо за… Почему нет, то? — Докопаться решила? — Чуть-чуть. Можно? — Пожалуйста. — Кирюшка-мурлюшка. — Господи, да откуда она берет эти гребанные уменьшительно-ласкательные? — Одно испытание тебе все-таки предстоит. — Хорошо, какое? — На даче сестра с четырьмя детьми и мать. Если готова на такие жертвы, то милости прошу. — А я бы, кстати, не отказалась. Детей очень люблю. — Ну все, тогда заедем. — Кирюшка, ни в этот раз. Я спать хочу уже. — Спи. Сладких. — Сплю. Почти. В следующий раз я все сделаю. — Спи уже. — Сплю. Зайдя домой, я принял душ, умылся, выпил стакан воды, лег и включил какой-то сериал, но почти сразу поставил на паузу и начал писать очередное стихотворение. Дописав стихотворение, нажал плей, но на восьмой минуте мой разум уже бродил где-то в царстве Морфея. Спал я крепко. На утро, на удивление, проснулся около шести часов. Выспался. Встал, сварил кофе, залез в душевую кабину, приготовил завтрак, съел его, погладил голубую рубашку в разноцветрую крупную точку и хлопчатобумажные брюки мятного цвета, одел красные мокасины, красный ремень Hermes, кажется это единственная дорогая вещь, за которую я отвалил кучу бабла, но мне когда-то, несколько лет назад, очень нужен был ремень этого цвета, но ни в одном магазине я подобного не встретил и пришлось его заказывать с Ebay, дошел до остановки, сел в автобус и к половине восьмого был уже на работе. Утро выдалось очень энергичным, до одиннадцати я готовил какие-то судебные документы, пару раз сбегал в управление, кое-как отпросился с совещания и вначале двенадцатого смог немного передохнуть и написать Лере. — Доброе утро! Помнишь, о чем меня спрашивала на пляже? Вот, читай. — Я отправил ей стихотворение, написанное накануне. Спустя двадцать минут поступил ответ. — Привет. Стих потрясающий, у тебя без сомнения талант. В моей жизни очередные перемены. Видимо мы с Дамиром не можем друг без друга, любим. Надеюсь не на то, что поймешь, а на то, что ремонт доделаешь без моей мотивации. Спасибо тебе за все и прости, если сможешь. Ты знаешь, больше всего я не хотела тебя обидеть. — Да брось, все хорошо. Тебе спасибо за компанию. — Написал я. Блядь, какие же бабы ебанутые. Еще вчера она напросилась ко мне на знакомство с родственниками, утром весь дом кувырком. Я прекрасно понимал, что ничего мне не светит, но сука, осталось чуть больше недели до отъезда. Я не просил ничего, не строил совместных планов, наслаждался моментом, любовался этой юной алкоголичкой, где-то в глубине души мне, конечно, хотелась ее выебать, но достаточно было встретиться, поболтать. Она меня вдохновляла. Я ей нравился. День был ни к черту. После работы я зашел в Буфет. Там никого не было, я взял кружку лагера. К восьми часам я уже нахуярился, а к десяти написал шесть стихотворений: о любви, о жизни, об алкоголе, о настроении и прочем сентиментальном говне. На следующий день, в половину четвертого, Лера, как ни в чем не бывало, написала. — Привет. Как дела? — Хай. Норм. — Вот же ебанутая женщина. Написала накануне какую-то хуйню, слилась, чем очень сильно меня взбесила, а теперь здрасте, приехали. Чо доебалась? Вчера же сказала, мол, все, отъебись парниша. Неужели снова что-то поменялось в ее сумбурной жизни? А я, ну я, то, зачем отвечаю? Сейчас же начнется очередной вынос мозга. Никогда такого не было и вот опять! Боже, я совсем перестал понимать ее логику. — Чем занимаешься? А ты на работе еще? — Работу работаю. Минимум часов до семнадцати буду здесь. — Работяжка. Что же, блядь, происходит? Что? Нахуя задавать вопрос, а следом гаситься? Снова весь день на смарку. Работать мне уже не хотелось, в голове кипел котел мыслей, никак друг с другом не сочетающийся, я не мог сконцентрироваться ни на одной идее, словно смотришь фотоальбом, зажав все страницы большим пальцем и, медленно сдвигая его, пытаешься запомнить хоть одну фотографию на любой из его страниц, меняющихся с огромной скоростью. — Сама как? — написал я около шести вечера. — Да вроде отлично, — точно, блядь, отлично, выебла весь мозг человеку, и сразу стало все отлично, — все как будто налаживается. Работы дохуя и еще столько же. Заебалась. Быстрее бы все. — Да, действительно, быстрее бы все. — Тут осталось, то… — ответил я, сдерживая всю ярость, которая во мне накопилась. — Ну вот да, чуть-чуть. Три следующих дня в полной гармонии со своим одиночеством я занимался работой, ремонтом, писал, в общем, жил своей обычной жизнью. Нет, конечно, я думал о Лере, постоянно думал, скучал, но меня никто не провоцировал и мне это нравилось, вдохновение меня не покидало и все было вполне себе заебись. Но в понедельник пришло очередное сообщение. Утром понедельника я начал, по пути на работу да и на самой работе тоже, я всматривался в лица людей, их выражения, пытался угадать чужие настроения, в голову пришла мысль о том, что мне нравятся красивые люди, мол это же так охуенно встречать людей, чьи лица не похожи на навоз. Мне так понравилась эта мысль, что я выложил ее в инсте. — Да, кстати, — ответила Лера на историю. Твою ж мать, кто тебя за язык, то, тянул? Было же все офигенно. Ну как офигенно, около полуночи я вышел с работы жутко заебавшимся и недобившимся нужного мне результата, сел в последний поезд метро, сделал селфи и отправил публикацию. — Офигенная рубашка. — Да чтоб тебя! — Ну. Еще два спокойных дня. Не скажу, что меня не бомбило, но все же в такое время я восстанавливал свои духовные силы, бухал. Работа меня давно уже заебала, но пока не подвернулся другой вариант, трудился в поте лица ради «великой цели». Никто не знал, что это за цель. На самом деле директор создавал проблему, получал пиздюлей от вышестоящих руководителей, а потом я или кто-то другой, с языком на плече, пытался найти ей решение. В воскресенье вечером я поехал на дачу. Нужно было покормить куриц, которых держал отец, а заодно поесть свежей клубники, ведь самый разгар сезона, а я даже не ел ягоды. В доме никого не было. Что весьма нравилось. Тишина и покой окружали меня, еще, правда, кудахтанье куриц и лай собак с соседних участков, но в любом случае, эти звуки были гораздо приятней тарахтения машин и вечного пиздабольства людей. В огороде цвели цветы. Теплое вечернее солнце насыщало их краски ламповым нежным оттенком. Наверное, час я ходил кругами, подбирая нужные ракурсы, пока не вспомнил о курицах. Насыпал в двадцати литровое ведро зерна вперемешку с комбикормом, открыл загон, куры в этом году какие-то бешенные, особенно бройлеры, три жирных бройлера запрыгнули на ведро в надежде урвать себе самое верхнее зернышко, кисть чуть не оторвалась от предплечья, всего три курицы, а весят минимум десять килограмм, пришлось их с силой скидывать с края ведра, но на место первых прилетали другие, не менее наглые. Все мое спокойствие мигом улетучилось. С задачей я, конечно, справился, но эти пернатые гады вывели меня из равновесия. И обосрали ботинок. — Мои любимые! — Написала Лера, видимо увидев фотографию ромашкового куста в одном из постов. — Ты говорила. — Ты помнишь. — В этот момент я был уверен, что, написав последнюю фразу, она улыбнулась. — Я соскучилась. Правда. — Если у нее все так заебись, большая светлая любовь, и прочее, то какого хуя она скучает по мне? Вот опять, было пиздатое воскресенье, никто мне не выносил мозг, даже никто ни разу не позвонил за это день, я был почти счастлив, пока не начал распинывать кур, тут еще и она. На самом деле я тоже скучал, постоянно думал о ней, но я из той породы, которой один раз стоит сказать, отвали, как я больше никогда не обращусь первым к такому человеку. Я радовался и негодовал одновременно. Меня отшили, кроме того, что очень грубо, так еще и без доли фантазии, так, на отъебись. — Не знаю чем тебе помочь. — Ничем! — Ну вот, надулась. — Как и положено. — Плохо, когда на пустяки обижаются. — А я, вот, девочка. Мне можно. Вообще с такими аргументами все можно! — Господи, и ебанутой быть, видимо, тоже можно. — До поры, до времени. — Не груби. — Ни капли. — Тут я вспомнил, о фотографии, которую я сделал в предпоследнюю нашу встречу, качество было весьма посредственным, на фотографии была Лера, она сидела на лавке у Патрика, притянув к себе ноги и укутавшись пледом. Мне захотелось отправить ей эту фотографию, что я и сделал. — Наткнулся сегодня. — Ахаха, прелесть. И я в кадр попала. — Только не пойму, что у тебя в руке. — Что-то желто-зеленое, похожее на банку пива, но шире нее. — Телефон. Чехол прикольный. — Понятно. А чего щеки такие надутые? — Я грустненькая, потому что без игрушки осталась. — Точно, мы же заходили в универсам и она увидела там метрового розового геккона и все время, сколько ходили по магазину, она таскала его с собой, обняв обеими руками, но подходя к кассе откинула его со словами: «Нахер надо!» — Ты ее почти получила. — В тот понедельник я собирался зайти в магазин в обеденный перерыв, купить эту плюшевую колбасу с лапами и закинуть ей на работу, но за пол часа до обеда меня, как раз, и кинули. — Кстати да, если бы не решила, что нахуй она не нужна. Блин, но в самолете в Питер мне было бы удобно спать на ней. — Я не о том. — О чем? — Не важно. — Целый час не было никакого ответа, и я написал ей, что мне тоже не хватает наших встреч. — Да, я знаю. — Блядь, весь момент взяла и обосрала. — Футбол смотришь? — Нет. — Вот и умничка. — Хм. Странный комплимент. — Потому что нахер надо! — Не знаю, может если бы они играли 15 минут, я бы смотрел, а тратить ночь на него совсем не хочется. — Да, он сейчас идет. Мы болельщики, просто, от бога. Ахаха. — В жопу футбол. Я уснул. Спал плохо, всю ночь ворочался, просыпался. Не покидало ощущение какого-то надвигающегося пиздеца. Утром и до самого обеда преследовало ощущение, будто глаза полны песка, башка трещала и почему-то звенело в ушах. В холодильнике повесилась мышь, потому на завтрак у меня был жаренный бекон на черном хлебесо сливочным маслом, этому рецепту меня научил лучший друг, долгое время проживший в Ирландии, и чашка горького кофе, сваренного в турке. К десяти часам начальник дороги собрал совещание, где разъебал нас за плохую организацию работы с заводом, который ремонтирует поезда, надавал заданий, и после трех бесполезно проведенных часов, я вернулся к никому, в действительности, ненужной, но очень «важной» работе. В полночь, изготовив целую кучу макулатуры, и, положив ее на подпись директору, я, наконец, вышел с работы и направился в сторону дома. Дорога заняла час. На протяжении всего этого времени я не мог определиться, толи хочется выпить, толи прилечь прямо здесь, на первой попавшейся лавке. Сил совсем не осталось. Сев в кресло, включил телевизор и как был в одежде, отрубился. В начале четвертого проснулся от того, что жутко затекла шея. Пришлось вставать. Размял шею, умылся, выпил стакан воды и завалился в кровать. Утром было так лень идти на работу, что я позвонил директору и предупредил, что не выйду. Он согласился. Уснуть дальше не удалось, потому, одев трико, я вышел на улицу и пробежал пять с небольшим километров. Надо же, еще остались силы на такой забег без разминки, а ведь года два я совсем не тренировался. Когда закончил, солнце начало припекать. После душа отварил пельмени, вообще я считаю — завтрак должен быть сытным. Позвонил Марине, она давно предлагала мне свою помощь в ремонте, и позвал ее в гости, как раз надо бы что-то поделать в домике. Пока она ехала, я взял двенадцать бутылок пива, зашел в квартиру, подключил холодильник и аккуратно составил все внутрь. Одну, впрочем, открыл и парой глотков осушил половину. Сегодня будет прекрасный день, подумал я. Когда Маринка приехала, во мне уже было полтора литра, работать мне не хотелось, но она настояла на том, что мы должны собрать кухонный гарнитур. Очень лениво, без особого желания я начал распаковывать коробки с досками. Я начал собирать тумбу, Марина — настенный шкаф. В отличие от меня, она читала инструкцию и продвигалась очень быстро, я же, напротив, упрямо следовал мысли — инструкции для дураков, и то и дело, разбирал часть собранного гарнитура потому, что что-то куда- то не подходило. В итоге открыл этот сраный буклет и все стало понятно. Затем спустился в магазин, который располагался в соседнем доме и взял еще восемь бутылок стаута. До самого вечера так и прозанимался ремонтом: собирал кухню, в очередной раз переделывал душевую кабину, выметал пыль и опилки, оставшиеся от укладки паркета. Когда закончил, понял, что не сделал ничего. Весь ебаный день потратил на что-то непонятное, а уходя, отметил, что очень медленно продвигаюсь, хоть мы и славно накидались с Маринкой. В час ночи внезапно написала Лера. — А я в Кемерове. — А я жру! — да что же не так с этим человеком? — О, молодец. Что жрешь? — Сливы и персики– на самом деле я только что их доел и завалился в кровать. — Ммм… Вкусно. Спишь? — к тому моменту будучи бухим я уже уснул. — Да, спал — ответил в половину седьмого. Башка трещала, когда я приехал на работу. Каждое движение, каждая переложенная бумажка отдавалась ударом кувалды по затылку. Оставалось только дожидаться обеда, чтобы зайти в ближайший паб и выпить там пару бокалов. — А мог бы быть в Кемерове и есть с нами ролтик, и пить винцо, — спустя несколько часов получил ответ Леры. — Будто меня кто-то звал. — А вот если бы позвала, поехал бы? — Подумал бы. — У нас, кстати, очень уютная, милая набережная. С фургончиками- кофейнями, гирляндами и нависающими над лавочками деревьями. — Наверное, хорошо там, — не понимаю, для чего мне эта информация. Она же все мне сказала. Сначала отшивает меня, потом вновь напрашивается на общение. Не скажу, что я не рад этому, вот только на душе от чего-то погано. Как назло, на полдень назначили экстренное совещание у начальника дороги по взысканию дебиторки. Пришлось очень постараться, чтобы формулировать логически выстроенные ответы на поставленные им вопросы. В целом, сборище высоких дорожных хуев прошло положительно, но легче от этого не становилось, к тому же проебанный обед сулил дальнейшее ощущение тяжести от вчерашнего веселья. К четырем часам все руководство куда-то съебалось и коллега предложил посетить буфет. Через 15 минут я залпом опрокинул кружку холодного лагера, а после второй, кажется, начал приходить в чувства. В начале девятого зазвонил телефон. — Здравствуйте! Оперуполномоченный линейного отдела полиции по городу Топки, старший лейтенант Кузьменко Анатолий Сергеевич, — раздался в трубке голос, больше напоминающий женский, — несколько минут назад на станции Топки мы задержали двух машинистов, они сливали солярку с матрисы. Мне нужно, чтобы кто-то приехал в отделение и написал заявление на ваших работников. — Доброго вечера. Сегодня это уже не получится сделать. — Почему? — Анатолий Сегреевич, понимаете, во-первых, время восемь вечера, люди уже отдыхают, во-вторых, у начальника предприятия в вашем городе нет доверенности, его недавно назначили, а Москва крайне не расторопна в подобных вопросах. — Когда сможете? — Сейчас я позвоню директору, уточню у него, но думаю, не раньше следующей недели. — Блядь, а чего так долго? — Не смогу назвать точного срока. Знаю, что вы поймали их с поличным, но у нас тоже своя бюрократия. Заявление будет, но директора пока нет в городе, кроме него, к сожалению, подписать некем сегодня. — Держите в курсе. — Лады. Да что же мне вечно звонят в нерабочее время. Позвони ты с утра, на следующий день. Напиться не дают спокойно. — Мне надо встретиться с тобой до отлета! Не знаю зачем. Просто хочу, — очередное неожиданное сообщение. Скажи, что ты против! Ох уж эта безумная юная леди, и чем она смогла так меня зацепить? Такие как она даже никогда не были в моем вкусе. Невысокого роста, чуть ниже метра семидесяти, далеко не толстая, но крупнее тех, на кого я когда-либо обращал внимание, с огромным носом и карими глазами. В ней, казалось, собраны все черты тех людей, на которых никогда не упадет мой взгляд. На нее упал. В голове не появляется ни одного внятного аргумента о том, как такое случилось, почему меня переполняют чувства и эмоции. Странно все. Выпил еще бокал. — Не против, — нет, не могу я отказать себе в удовольствие провести несколько минут в обществе объекта своего обожания. Хоть на минуту почувствовать себя счастливым. Оно того стоит. — После девяти вечера что делаешь? — Ничего не планировал, — меньше часа осталось, а я уже накирялся. Решил зайти куда-нибудь, выпить пару эспрессо, может немного отпустит. — Давай увидимся хотя бы на часик? Просто погуляем. Только если у тебя по-настоящему есть желание. — Есть, к тому же вряд ли я снова тебя когда-либо встречу. — Да. — Буду в центре. — Хорошо. У меня для тебя есть маленький сюрприз, — и через некоторое время добавила, — мой алкоголизм. — Это совсем для меня не сюрприз. Зашел в чашку кофе, цены в этой кофейне, конечно, конские. Триста рублей за эспрессо. Ладно, плевать, все равно рядом нет ни одной другой кофейни, а здесь кофе хоть и дорогой, но приличный. Единственное, чего я не понимал, для чего они к каждой чашке кладут маленькую печеньку, размером с рублевую монету. Ну для чего мне, бухому эта гребанная печенька? Ладно, насрать. Попросил добавить лед в кофе, выпил залпом две чашки, печенье отправил в помойку и вышел на улицу. Закурил. Через какое-то время мне действительно стало легче. Лера опаздывала уже на полчаса. Я был в бешенстве от такой непунктуальности. — Мне долго ждать? — Я еще с подругами. Но я ведь все равно буду! — Сиди… — Скоро буду, сейчас только тортик доем и все. Желание увидеться, конечно, сдерживало мою злость, но буквально пара лишних минут, и я бы уехал домой. — Я все. Ты где? — Площадь Ленина, — написал я, помедлив несколько минут. — Все иду туда. Уже мимо краеведческого. Дуй на встречу. — Ок. Когда она вывернула из-за угла, я понял, что Лера была немного пьяна. Мне стало легче, не нужно заморачиваться по поводу своего состояния. Мы сели на лавку за музеем. Она в очередной раз рассказала о том, как ей страшно покидать город, как Дамир называл ее маленькой дурой и оскорблял на фоне отъезда. Не знаю, зачем я все это слушал. К тому же все время, что мы провели вместе, он ей звонил. Она не брала телефон, и он снова звонил. Потом снова и снова, и снова, и так раз двести. Лера похвасталась детской бутылочкой розового цвета, на которой была нарисована какая-то свинья из мультика. Эту бутылку ей подарила одна из подруг, заранее наполнив ее Изобеллой. Ну и отвратительное, же, было пойло. Лера пила и продолжала что-то рассказывать. Я не слушал. Только смотрел. Пытался запомнить ее всю, изгибы тела, тонкие запястья, острые колени, черты лица, запах и те эмоции, которые пока еще она вызывала во мне. Еще час мы гуляли по улице. Болтали ни о чем. Мне было хорошо и тоскливо одновременно. Когда Лера допила вино, она вызвала такси. Минут двадцать мы ждали водителя, сидя на перилах в маленьком переулке за кефасом. Она даже немного поплакала, я ее обнял, так мы и просидели до приезда машины, в полной тишине. Когда она садилась в такси, мы обнялись, я поцеловал ее в шею, пожелал удачи и попросил сообщить, когда она доберется домой. Я смотрел в след, пока красные фонари не смешались вдалеке с потоком машин и не потерялись вовсе. Зашел в буфет, выпил еще несколько кружек пива и изрядно захмелев, двинул домой. — Я дома. — Хорошо. — Мне грустно. Я знаю, что ты мне многого не сказал, впрочем, как и я тебе. — Извини, но я скуп на эмоции. Да, мне хочется очень о многом рассказать, вот только не знаю, стоит ли. — Я тоже не знаю. Я говорила, что совершаю ошибку. Мне так кажется. Я их всегда совершала и опять к ним вернулась. Да что же за говно?! Я всегда знала, что это не правильно, но все равно делала. Ты самый теплый момент в моей жизни, единственный, кто находил во мне только плюсы. — Поверь, минусов в тебе не мало. Не знаю, могло ли что-то быть между нами, но Лера — она такая, другой мне не хотелось. — Это все равно лучше того, что я слышу каждый день. — Не от большого ума все те злые слова, так, защита от оскорбления собственного эго, непризнания своих ошибок, собственного выбора и кусания локтей из-за невозможности изменить ситуацию. Ответа не последовало. Не ответили мне и на следующий день. Через два дня я пожелал ей хорошего перелета. Она улетела. Я нажрался.
