Предисловие редакции
В издательстве «Алетейя» (СПб.) издается новая книга Арье Бараца «День шестой», включающая в себя три связанных между собой романа: «1836», «1988» и «2140».
Последняя книга среди прочего содержит переложение евангельской истории, основывающееся на представлениях еврейской традиции. Представляя Йешуа ортодоксальным иудеем, автор пытается выяснить, какими мотивами мог он руководствоваться в своей общественной и политической деятельностью, и главное, как могло случиться, что эта деятельность — деятельность ортодоксального верующего — могла обернуться в высшей степени неортодоксальной новацией, принесшей еврейскому народу неисчислимые бедствия.
Мы публикуем фрагменты из этой книги.
«ТОТ ЧЕЛОВЕК»
Как относится к Йешуа Аноцри еврейская традиция?
Имя это обыкновенно иудеи даже не произносят, называя его «тот человек», а когда произносят, то нередко представляют аббревиатурой — ЙеШУ — «Йимах Шмо Везихро», то есть расшифровывают, как — «да сотрется имя его».
Никто никогда в еврейском мире не обвинял Йешуа в том, что он вообразил себя божеством. Обыкновенно ему приписывается занятие магией или недолжное использование своих каббалистических познаний.
Считается, что такого рода обвинения впервые прозвучали в Талмуде, который собственно и задал соответствующий подход. Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что Талмуд вообще не говорит о «том человеке».
В самом деле, в Талмуде описываются два «Йешу Аноцри», равным образом не имеющих ничего общего ни друг с другом, ни с евангельским Йешуа.
На 107 странице трактата Сангедрин говорится о том, что при царе Яннае, правящем почти за столетие до Понтия Пилата некий Йешу Аноцри был отлучен от общины своим учителем рабби Йеошуа бен Перахией, после чего «поклонился черепку» и «сбил Израиль с пути».
В других местах (Сангедрин 43а, Сангедрин 67а и Тосефта Сангедрин 10:11) сообщается о некоем Йешуа Бен Стаде, который был казнен накануне Песаха, но в Лоде, а не в Иерусалиме. При этом он был побит камнями по приговору еврейского суда за колдовство, а не распят по приговору римского суда за претензию на царский титул. Кроме того, он находился под арестом сорок дней, а не одну ночь. Тем самым отличается, как мы видим, все: место событий, выдвинутые обвинения, политический субъект, вынесший приговор и соответственно, способ умерщвления. Единственное сходство — казнь была произведена в месяце Нисан. Однако при этом не указывается общий исторический период, и, например, Тосфот Рош, в комментарии на «Сота» (47а), утверждает, что события эти имели место при царице Елене, в преддверии разрушения Храма, т.е. заведомо после правления Пилата. В другом комментарии тософистов (Шабат 104.б) утверждается, что Бен Стада жил при Бар-Кохбе, и не соответствует евангельскому Йешуа (ср. также Сефер Йохсин 1).
Итак, сложно поверить, что Талмуд и Евангелие говорят об одном и том же лице.
Имеется, впрочем, еще одно место, в котором имя Йешуа упоминается — это 57 лист трактата Гитин.
В этом фрагменте описывается, как задумавший принять иудаизм римлянин Онкелос советуется по поводу своих планов с находящимися в гееноме душами Тита, Билама и Йешуа Аноцри.
Тит не только отговаривает Онкелоса, но еще и утверждает, что самые почетные места в грядущем мире принадлежат ненавистникам евреев. Билам сообщает, что в грядущем мире Израиль занимает центральное место, но в то же время отговаривает Онкелоса принять иудаизм. Только Йешуа поддержал Онкелоса, сказав о евреях:
«Ищи им добра, и не ищи зла; кто выступает против Израиля, как будто повреждает зеницу ока своего» (Захария 2:12).
Далее сообщается, что Йешуа претерпевает наказание за насмехательство над словами мудрецов. В заключении же говорится:
«Приди и взгляни, какая разница между грешниками Израиля и пророками народов! Что посоветовал (Онкелусу) Билам, бывший пророком, а Йешу, который из грешников Израиля, говорил к их благу».
Между тем в этом фрагменте опять же нет никаких признаков того, что Гемара подразумевает того самого Йешуа Аноцри, который знаком человечеству по Евангелиям. Напротив, читателю естественней заключить, что беседовавшим с Онкелосом еврейским грешником являлся какой-либо из двух других одноименных персонажей, а именно Бен Стада или ученик рабби Йеошуа бен Перахии.
Если же предположить, что в трактате Гитин говорится именно о евангельском Йешуа, то мы должны признать, что отношение Талмуда к нему неоднозначное: с одной стороны, он повинен в легкомысленном отношении к еврейской мудрости, но с другой — предан Израилю и остается на ортодоксальных позициях: следуя его совету, римлянин Онкелос становится не христианином, а иудеем — более того, становится одним из великих еврейских мудрецов!
ФАРИСЕЙ
Но почему, если предположить, что в Гитин действительно говорится о евангельском Йешуа, он числится среди «грешников Израиля»? Когда и где он смеялся над словами мудрецов?
Ни еврейские, ни христианские источники не дают нам ни одного убедительного примера таких насмешек.
Евангелие постоянно заостряется на конфликте между Йешуа и фарисеями, представляя его как столкновение «нового» и «ветхого», истинного и лицемерного, живого и формального.
Евангелисты на каждом шагу пытаются убедить читателя в том, что фарисеи тем только и заняты, чтобы уловить Учителя на какой-нибудь «насмешке», на какой-нибудь крамоле («И посылают к Нему некоторых из фарисеев и иродиан, чтобы уловить Его в слове» Марк 12:13)
На протяжении веков заявка на это столкновение между Йешуа и фарисеями принималось всем миром за чистую монету.
Первая научная попытка восстановления образа «исторического Иисуса», предпринятая в 1835 году Давидом Штраусом, традиционно противопоставляет его учение «безотрадному, мрачному фарисейству» («Партия фарисеев… внушала массам нелепую мысль, будто все дело заключается во внешности»).
В изданной в 1863 году книге Ренана «Жизнь Иисуса» это отношение полностью сохраняется:
«Он также не изучал и ту удивительную схоластику, которая преподавалась в Иерусалиме и из которой в ближайшем будущем должен был произойти Талмуд. Если некоторые из фарисеев и заносили ее в Галилею, то он их не посещал, а когда впоследствии вступил в соприкосновение с этой пустой казуистикой, то она только внушала ему отвращение» (Глава 3).
Однако в ХХ-ом веке многим стало ясно, что в действительности не столько фарисеи «подлавливали» Йешуа на «насмешках» над Законом и уклонениях от него, сколько евангелисты «подлавливали» фарисеев, на их враждебности к Йешуа.
Многие, прежде всего еврейские исследователи, убедительно показали, что Йешуа сам был фарисеем, и что его критика не выходила за пределы той самокритики, которую можно найти в Талмуде, например в трактате Сота (22.б), где приводится список семи типов фарисеев (среди которых имеются и отрицательные), или в различных высказываниях вроде приведенного в трактате Бава Мециа (30): «Иерусалим был разрушен за то, что в нем жили только по закону и не делали ничего сверх закона».
При всем своем старании евангелисты не смогли утаить, что Йешуа был нормативным ортодоксальным иудеем, каковыми на поверку оказываются лишь фарисеи.
Автор замечательного исследования «Революция в Иудее» (1973) Хаим Маккоби пишет:
«Аргументы, которые Евангелия приводят как используемые Йешуа против фарисеев, на самом деле суть фарисейские аргументы. Стиль проповеди Йешуа также типично фарисейский. Он был фарисеем, и описание его в качестве антифарисея есть часть попытки представить его мятежником против еврейской религии, а не мятежником против Рима» (+Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 130).
Хаим Коэн в книге «Йешуа — суд и распятие» (1968) замечает:
«Йешуа не только свободно и естественно вращался в кругу фарисеев с детских лет, но продолжал учить их и «законоучителей», пришедших, очевидно, в качестве его учеников «из всех мест Галилеи и Иудеи и Иерусалима», а в субботние дни часто и охотно принимал приглашения фарисеев на трапезы» (+Х.Коэн «Иисус — суд и распятие» Иерусалим 1997 стр 55).
Давид Флуссер в своем исследовании «Йешуа» (1969) пишет: «Йешуа видел в фарисеях живых наследников Моисея и потому говорил, что в жизни необходимо руководствоваться их учением. Хотя на Иисуса косвенное влияние, вероятно, оказало ессейское движение, он, в сущности, был укоренен в ортодоксальном, несектантском иудаизме, мировоззрение и практику которого представляли фарисеи» (+Д.Флуссер «Иисус» Урал 1999 стр 71).
«Очень часто не замечают, что фарисеи, постоянно фигурирующие в евангелиях как противники Йешуа, в истории так называемого процесса над Йешуа во всех синоптических евангелиях отсутствуют… Когда первосвященник-саддукей начал преследовать апостолов, фарисей раббан Гамлиэль заступился за них и спас их от расправы» (Деяния 5:17—42).
В другом случае, когда Павел предстал перед синедрионом в Иерусалиме, ему удалось спасти свою жизнь благодаря тому, что он обратился к фарисеям (Деяния 22:30—23:10). Затем, когда в 62 г. брат Йешуа Иаков и, вероятно, еще несколько христиан были противозаконно казнены первосвященником-саддукеем, фарисеи обратились к царю — и первосвященник был отстранен…
Можно предположить: фарисеи не появляются в трех первых евангелиях в качестве обвинителей Йешуа, поскольку в то время (в 80-е гг. I в.) все еще хорошо помнили, что фарисеи осуждали выдачу Йешуа римлянам. Авторы синоптических евангелий, вероятно, не могли вписать фарисеев в рассказ о процессе над Йешуа, так как в противном случае их сообщению никто бы не поверил. С другой стороны, они не сочли уместным упоминать о факте протеста фарисеев, поскольку древним историям об Йешуа они уже придали антифарисейскую направленность» (Д. Флуссер «Иисус» Урал 1999 стр 74-75).
К схожим выводам приходили и другие ученые, так что в настоящее время не только отдельные христианские исследователи остерегаются относить фарисеев к врагам Йешуа, но и сама церковь иногда высказывается схожим образом.
Так «Комиссия Апостольской Столицы по делам религиозных отношений с иудаизмом» 24 июня 1985 года заключила: «Йешуа еврей, и остается им навсегда. Его служение изначально ограничивается «овцами» дома Израилева. Йешуа во всей полноте человек своего времени и своей палестино-еврейской среды 1-го века. Он делил ее радости и надежды… Нет никаких сомнений в том, что он хотел подчиняться Закону (К галатам 4:4)., что он был обрезан и принесен в Храм как любой другой еврей своего времени и был воспитан в правилах соблюдения Закона, уважения Закону и послушания ему… Не исключено, что некоторые упоминания о врагах или мало симпатичных евреях обязаны в историческом контексте конфликту между рождающейся Церковью и иудейской общиной. Некоторые полемики отражают подробности отношений между евреями и христианами, которые хронологически имели место гораздо позже Йешуа».
Итак, никаких «насмешек» над словами мудрецов Евангелия не содержат. Откуда же произошло это обвинение?
По-видимому, из отношения церкви, для которой осмеяние учения еврейских мудрецов стало неотъемлемой частью вероисповедания.
Вот что изрекали отцы Церкви в адрес евреев в ту пору, когда записывался трактат Гиттин:
«Богоубийцы, убийцы пророков, враги Господа, богоненавистники, недруги милосердия, враги веры своих отцов, заступники дьявола, змеи, клеветники, богохульники, люди, чьи души блуждают во мраке» (Григорий Нисский). Или: «Синагога хуже публичного дома… это притон негодяев, логово диких зверей… капище демонов, поклоняющихся идолам… прибежище бандитов и развратников, пристанище дьяволов» (Иоанн Златоуст).
Мудрецы не могли не знать, что Йешуа был такой же ортодоксальный иудей, как они сами, но тень от церковных проклятий в адрес синагоги не могла не лечь также и на него.
Позиция составителей Талмуда поэтому оказалась двойственной. С одной стороны, спасая своего товарища от дурной славы, они приписали авторство антисемитского вероучения сомнительным личностям — Бен Стаде и отлученному при Яннае Йешу, а с другой — все же поместили в ад насмехавшегося над традицией «Йешу Аноцри», который однозначно не идентифицируется, но, как правило, все же отождествляется с основоположником христианства. Тем самым церковный грех презрения к мудрецам оказался перенесен на евангельского Йешуа.
На протяжении веков отношение еврейской традиции к Йешуа развивалось преимущественно в рамках этого переноса. То есть все образы отождествлялись. Так, например, Рамбам (ХII век) пишет: «Йешу Аноцри, который воображал, что он Машиах, и был казнен по приговору суда («бейт-дин»)» (Рамбам «Мишна Тора» «Законы царей» 11:4). Иными словами, Рамбам отождествляет Йешуа с Бен-Стадой, и в результате утверждает, что «Христа» побили камнями евреи, а не распяли римляне.
И все же исходная неоднозначность талмудических образов всегда оставляла возможность альтернативного подхода, и были авторитеты, такие как современник Рамбама рабейну Там, которые считали, что Талмуд вообще не содержит упоминаний о евангельском Йешуа.
Таким образом, в рамках иудаизма вполне правомочен подход, согласно которому Йешуа — ортодоксальный благочестивый еврей. Подход этот последовательно выразил раввин Йаков Эмден (1698-1776) в своем комментарии к мидрашу «Седер Олам Раба ве Зута»: «Известно, что Аноцри (Назарянин) и его ученики тщательно соблюдали Тору Израиля («hизhиру ал шмират Торат-аИсраэлим»)… Согласно тому, что говорится в евангелии, Назарянин и его ученики вовсе не пришли затем, чтобы отменить Тору, не приведи Боже… Не правы считающие, будто Назарянин пришел полностью упразднить иудаизм, но только к народам пришел он, чтобы установить религию, которая на самом деле не новая, а старая — и это семь заповедей Ноаха. Что же касается сынов Израиля, то он обязывал их исполнять Тору до мельчайших деталей… Он всеми силами укреплял Закон Моше. Никто из наших мудрецов не заявлял столь громогласно как он, о важности вечного исполнения Торы».
Раввин Йаков Эмден — значительный авторитет Нового времени, один из «ахроним», мнение которых (в силу лучшего обзора исторической перспективы) признается доминирующим над мнением предшественников. В тех редких случаях, когда кто-то из «ахроним» высказывается против принятого прежде мнения, его подход признается определяющим.
Таким образом, исследования Давида Флуссера и других еврейских исследователей Евангелий с полным правом можно представить не частными разработками, а углублением того собственно иудейского подхода, согласно которому Йешуа следовал словам мудрецов, был одним из них.
Но как такое возможно? Как Йешуа мог без малейшего со своей стороны повода оказаться в столь щекотливом положении? Каков мог быть собственно иудейский смысл его миссии, которую опустили евангелисты, а евреи не были способны сохранить?
РЕВОЛЮЦИЯ В ИУДЕЕ
Эту миссию в высшей степени убедительно выявляет Маккоби в своей книге «Революция в Иудее». Он представляет Йешуа не просто «исторической фигурой», он представляет его «Иисусом керигмы (проповеди)», но только не христианской, а еврейской «керигмы», которая не могла не иметь политического измерения.
«Евангелия говорят нам, — пишет Маккоби, — что когда Йешуа применял выражение «Царство Божие» и «Мессия», он имел в виду нечто совершенно отличное от значения, придаваемого этим словам всеми прочими евреями того времени. Но это невероятно по существу. Если он имел в виду нечто совершенно иное, то зачем же он вообще пользовался этими выражениями? Зачем говорить «диктатура пролетариата», если вы на самом деле хотите сказать «Боже, царя храни»? Если Йешуа хотел сказать, что царство его не от мира сего, что у него нет никаких политических целей и он абсолютно ничего не имеет против римской оккупации Святой земли, то зачем он стал бы употреблять выражения, которые всей массой его соотечественников понимались как политические и революционные? Евангелия претерпели процесс искажения, в результате которого из них было удалено политическое измерение. Это не ограничилось деполитизацией ключевых фраз «Царство Божие», «Мессия», «спасение», и «сын Давидов», вся политическая атмосфера времени Иисуса была изменена до неузнаваемости. Вместо обстановки бурлящего политического недовольства нам рисуют картину мирной римской провинции» (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 125).
Но почему евангелисты затушевали политическую действительность? Маккоби в следующих словах восстанавливает ход их мысли:
«Что думали христиане Рима, когда Иудейская война затянулась, и лица римлян были повсюду обращены к евреям с ненавистью? Что думали они, когда глядели на процессию закованных в цепи еврейских пленников, проходящую по улицам Рима среди проклятий ликующих толп, и когда слышались возгласы дикого восторга при известии о смерти Симона Бар Гиоры? Что они думали, мы можем узнать, читая Евангелие от Марка, написанное как раз в то время, и другие три Евангелия, проведшие далее линию, впервые начертанную Марком. Здесь мы можем видеть, как христиане, бывшие первоначально сектой полностью еврейской, отмежевались от евреев в час их поражения.
Их путали с мятежными евреями по одному тому, что Бог, которому они поклонялись, был евреем, к тому же распятым за мятеж. Где же решение этой злополучной проблемы?
Оно должно было напрашиваться с ясностью прямо-таки ослепительной и казаться им богоданным. Йешуа боролся не против римлян, а против евреев! Они получили Евангелие от иерусалимских иудео-христиан. Но это Евангелие казалось им теперь искаженным проеврейским пристрастием. Да, оно наверняка было искажено, иначе просто быть не могло, и теперь на их долю выпало исправить его и восстановить факты такими, какими они должны были быть! В таком-то умонастроении Марк и сел писать свою версию Евангелия» (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 239).
Так из биографии Йешуа оказался полностью удален политический контекст, а сам он оказался представлен борцом не с римлянами, а с фарисеями.
Гипотеза «зелотской» подоплеки евангельской истории (высказывавшаяся, впрочем, и до Маккоби) проливает свет на многие странные на первый взгляд евангельские эпизоды, как например:
«Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно. И, выйдя, пошел по обыкновению на Масличную гору, за Ним последовали и ученики Его» (Лука 22:38).
Под римской оккупацией евреи с мечами по Иерусалиму не разгуливали. Но чем тогда могла быть эта прогулка на Масличную гору в Пасхальную ночь, если не попыткой вступить в войну, в ту последнюю войну Гога и Магога, о которой поведал пророк Йехезкель:
«И будет в день тот, в день прихода Гога на землю Израиля, — слово Господа Бога! — возгорится гнев Мой в ярости Моей» (38:18-39:8).
Другое пророчество об этой войне записано в книге Захарии: «Тогда выступит Господь и ополчится против этих народов, как ополчился в день брани. И станут ноги Его в тот день на Масличной горе, которая пред лицом Иерусалима к востоку; и раздвоится Масличная гора от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдет к северу, и половина ее — к югу. И вы побежите в долину гор Моих; ибо долина гор будет простираться до Асила… и придет Господь Бог мой и все святые с Ним. … И Господь будет Царем над всею землею; в тот день будет Господь един, и имя его — едино… И вот какое будет поражение, которым поразит Господь все народы, которые воевали против Иерусалима…» (Захария, 14:3—21).
«Воюющие против Иерусалима», — пишет Маккоби, — были не кем иным, как римлянами, языческими варварами, объединившими народы в великую империю и поднявшими лица свои против Бога. Он же, Йешуа из Назарета, был тем, которому пророк адресовал свои инструкции, Мессией, который въедет в Иерусалим на молодом осле и встанет в «долине гор» вместе с горсткой «святых», чтобы стать свидетелями явления славы Божией на Масличной горе». (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 189)
«Он верил, что время для исполнения пророчеств настало… что произойдет великая битва против римлян, куда евреев поведет потомок царя Давида, что битва эта будет сопровождаться чудесами, окончится победой Мессии и евреев, которые затем вступят в эпоху независимости; что она будет и эпохой мира, когда богоданная миссия евреев как народа Господня будет признана всеми народами, а Храм в Иерусалиме станет рассматриваться как духовный центр мироздания». (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 157)
Итак, Йешуа поднялся на Масличную гору в сопровождении вооруженных двумя мечами учеников, чтобы в завязавшемся бою побудить Всевышнего к вступлению в обещанную Им войну, чтобы вызвать на римлян страшные казни, подобные тем, которыми Всевышний некогда покарал египтян!
Маккоби объясняет столь отчаянное выступление Йешуа его психологическими особенностями: «Можно возразить, что в этом рассказе Йешуа выглядит безумцем. Неужели он мог ожидать, что пророчества Захарии буквально исполнятся в эту ночь на Масличной горе? Почему он так уверен в том, что знает точный час исполнения пророчеств и что они исполнятся именно через него? Как личность Йешуа обладал характером, который сегодня был бы назван холерическим или даже маниакальным, то есть обычно пребывал на вершине энтузиазма и эйфории. Это позволяло ему совершать чудесные исцеления и производить на своих соратников такое сильное впечатление, что они не могли дать памяти о нем умереть. Он не был Йеудой Галилеянином или Бар-Кохбой, которые тоже считались мессиями, но обладали обычным темпераментом. Те пытались захватить власть, потерпели неудачу, на этом все и кончилось. Не случайно религия нового мира выросла именно вокруг Йешуа.
Позднейшим христианским эллинистам понадобилось сделать один только шаг, чтобы превратить пламенную убежденность Йешуа в своей вселенской миссии в догму о его божественности. А его уверенность в победе, одержанной рукой Бога, а не методами партизанской войны, — в пацифистскую потустороннюю доктрину, переносящую концепцию победы в «духовный» план. Маниакальный темперамент Йешуа стал главной движущей силой раннехристианской церкви с ее экстатическим духом, всемирными амбициями и убежденностью в конечной победе». (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 189-190)
Между тем признание Маккоби того факта, что все восстания иудеев против римлян, начиная с Йеуды Галилеянина (6-7 г. н.э.) и кончая Бар Кохбой (135 н.э.) были именно мессианскими движениями, снимает необходимость объяснения «казуса Йешуа» его маниакальностью. Все восстания иудеев против Рима с прагматической точки зрения были отчаянными, были маниакальными и безумными, все они, в конечном счете, делали ставку на поддержку небес.
Иосиф Флавий пишет: «Главное, что поощряло их к войне, — двусмысленное пророческое изречение, находящееся также в их священном писании и гласящее, что к тому времени один человек из их родного края достигнет всемирного господства» (Иудейская Война Кн 6. Гл 5:4).
Флавий же приводит одну историю, имевшую место через пару десятилетий после евангельских событий, подтверждающую правдоподобность гипотезы Маккоби: «некий египтянин, выдававший себя за пророка, уговорил простой народ отправиться вместе с ним к Масличной горе. Тут он обещал легковерным иудеям показать, как по его мановению падут иерусалимские стены, так что, по его словам, они будто бы свободно пройдут в город. Когда Феликс узнал об этом, он выступил из Иерусалима и нагрянул на приверженцев египтянина» («Иудейские древности» ХХ 8.6). Об этом «пророке» упоминается также в «Деяниях апостолов» 21:38).
Таким образом, для принятия решения выступить против Римской империи с двумя мечами, не нужно было быть маньяком, достаточно было просто получить убедительный «знак свыше».
Нам остается только предположить, что таким «знаком» явилось провозвестие разрушения Храма.
Действительно, Йешуа выступил ровно в то самое время (за сорок лет до разрушения Храма), когда мудрецам стало открываться, что Израиль ждет катастрофа (Йома 39.б; Гитин 56.а).
Но самое главное, что это открылось и самому Йешуа («приступили ученики его, чтобы показать ему здания храма. Иисус же сказал им: видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено» Мф 24:1).
Йешуа помнил слова пророка: «беита ахишена» — «в назначенное время ускорю» (Йешайя 60:22); он понимал (как это выясняется в Сангедрин 97а), что досрочное Избавление предпочтительнее, так как предупреждает бедствия («удостоитесь — ускорю, не удостоитесь — в назначенное время»). И решился выступить.
Пытаясь разрешить некоторые евангельские противоречия, Маккоби предположил, что Йешуа решил претворить свой план Избавления в Суккот, хотя и был казнен полгода спустя на Песах.
Такое отклонение от общей евангельской линии едва ли представляется оправданным. Тем более, что точная дата выступления была известна из пророческого предания: «в Нисане было избавление, и в Нисане в будущем произойдет избавление» (Рош-Ашана 11.а) Это положение прекрасно объясняет восхождение Йешуа на Масличную гору именно в пасхальную ночь — в пасхальную ночь 3790 года.
Этот «назначенный» год, 30-ый год н.э. (3790), является, поэтому, наиболее подходящим зеркалом для рассмотрения года 2140-го.
Следует оговориться, что в иудейской традиции принято датировать разрушение Храма 68-м годом (таков результат расчета, произведенного Раши в комментарии на «Авода зара» 9.а). Т.е. отсчет «сорока лет» должен вестись с 28, а не с 30 года. Между тем общепринятая историческая датировка (70 год) также фигурирует в различных традиционных текстах и является полностью приемлемой (см. например, комментарий Амаор Агадоль на толкование Рифа к «Авода зара» 2).
Чуда не произошло, мессианский выстрел, произведенный Йешуа в 3790 году, оказался холостым. Но что тогда значит, что эта попытка избавления привела к возникновению самой представительной мировой религии, благодаря которой с одной стороны ТАНАХ распространился во всем мире, а с другой евреи оказались в этом мире изгоями?
ВОСКРЕСАЮЩИЙ БОГ
Протестантский теолог Бультман объясняет предпосылки этих процессов следующим образом: «Древнейшая община, видимо, считала его Мессией, но она не приписывала Иисусу в связи с этим наличия особой метафизической сущности, которая служила бы основой для авторитетности его слов. Хотя на основании его авторитета она исповедовала, что Бог сделал его Царем общины. Эллинистическое же христианство сразу превратило Иисуса в «Сына Божия», приписав ему божественную «природу», и таким образом ввело в обиход способ рассмотрения его личности, абсолютно чуждый ему самому». (Бультман «Иисус» «Путь» М. 1990 Стр 127).
Этот «способ рассмотрения» напрямую связан с «религиями спасения» крайнее распространенными среди окружающих евреев народов. Маккоби в следующих словах пишет об этом явлении: «Культы мистерий начали обещать своим посвященным бессмертие, не в том смысле, что их тела будут жить вечно, но в том, что души будут освобождены от телесных оков и вознесутся в мир Духа… Эти культы имели долгую историю и в своих истоках восходили к доисторическим культам плодородия. В своей первоначальной форме они включали человеческие жертвоприношения, в которых жертва умерщвлялась для возобновления жизненных сил природы. После символического воскрешения эта жертва обретала божественную природу и заслуживала поклонения. Но в позднейших эллинистических проявлениях эти религии уже не были связаны с человеческими жертвоприношениями. Они стали спиритуализированными и полными аллегорического смысла. И связывались уже не с плодородием, а с обновлением и спасением индивидуальной души.
Их главным содержанием были смерть и воскресение божества; целью мистерий было дать посвященным приобщиться к этой смерти и воскресению и тем самым обрести бессмертие и богоравный статус» (Х.Маккоби «Революция в Иудее» М. 2007 стр 117).
Именно «религии спасения» сформировали вероучительное и культовое ядро церковного христианства.
О том, что в христианском культе присутствуют элементы поклонения умирающим и воскресающим растительным божествам, было известно всегда. На протяжении веков не афишировалось, но и не являлось секретом, что знаменитый тропарь «(некто) воскресе из мертвых, смертию смерть поправ» взят из песнопений в честь «умирающего и воскресающего» Диониса.
Вполне сознающий влияние этих мифов и мистерий на церковный культ о.Павел Флоренский пишет:
«Есть иные, которые пытаются уязвить культ, покивая на сродство, якобы ими изобличенное, весеннего церковного цикла — весеннего поста и весенних празднеств — <и> почитаемых воскресающих божеств, «духов растительного мира», как очень удачно формулировали исследователи религии… Ну да, конечно, это так именно, за одним только исключением, что при таких нападках всякая религия, кроме христианской, уже заранее осуждена, и вопрос только идет о том, как бы поколебать христианство. Эти наивные возражатели, в сущности, считаются с исключительностью христианства более самих христиан, тогда как последние вовсе не нуждаются в таком глубоком разрыве со всем человечеством и вовсе не думают, что на всем протяжении истории человечество жило одними только глупостями. При таких возражениях делается открытие, запоздавшее по меньшей мере веков на осьмнадцать, ибо уже апологеты твердили о христианстве как энтелехии обще человеческой религии и видели в Христе исполнение, полноту и гармонию всех человеческих предчувствий, томлений, надежд и смутно памятуемых откровений. Ну да, эти возражения правильны, но только слабы, робки: надо говорить не о подобии указываемых там представлений христианским, а — дерзну сказать — о тождестве их, нумерическом тождестве. Сами ясно не сознавая, языческие пророки, хотя и коснеющим языком, говорили не о чем ином, как именно об этом самом, совершившемся в определенный год и день, воскресении этого Самого, родившегося в Вифлееме, «распятого же за ны при Понтийстем Пилате», — Спасителя мира. Сквозь туманы истории и мутную среду расстроенной человеческой души, языческим пророкам уже виделись еще неясные и сбивчивые очерки грядущих событий». Флоренский «Философия культа» Богословские труды №17 1977 244.
Но, похоже, пришло время договорить этот тезис до конца, и признать, что «откровение» о «воскресении родившегося в Вифлееме,— «распятого же за ны при Понтийстем Пилате» — Спасителя мира» сложилось в первую очередь именно на основании прозрений «языческих пророков» (прозрений циклического возрождения), а не пророков Израиля, понимание воскресения которых было существенно другим (единократным историческим событием).
Еврейская и языческая теологии воскресения имеют, разумеется, точки соприкосновения. Иудейское благословение «воскрешающий мертвых» покрывает широкий диапазон Божественных проявлений, и, в частности, распространяется на дожди, на возрождение растительности. Однако акценты и векторы различны.
Если бы ученики Йешуа не сочли его воскресшим, а весть об этом воскресении не оказалась преподана в понятиях и терминах религий умирающих и воскресающих растительных божеств, мы бы очень мало знали о еще одном провале мятежа против Рима.
Но как такое могло произойти?
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Как отметил рабби Эмден, «Аноцри принес в мир двойное благословение. Во-первых, он уничтожил идолопоклонство, удалил литых богов, которым поклонялись народы, и научил их семи заповедям потомков Ноаха. А во-вторых, он дал им моральные законы, которые сделали их жизнь даже более суровой, нежели этого требует Тора Моше».
Этические и интеллектуальные достижения христианской цивилизации значительны, и можно понять Провидение, направившее народы по этому пути, пусть даже и ценой поругания Израиля, предвещенного, кстати, более чем за тысячелетие («И станешь ужасом, притчею и посмешищем среди всех народов, к которым отведет тебя Господь». Дварим 28:37).
Но все же это продолжающееся и поныне поругание вселяет немалые сомнения и вызывает вопросы: Имеется ли во всей этой истории также и какой-то смысл с «тыльной», с израильской стороны? Не присутствует ли в миссии Йешуа также и какой-то собственно еврейский «позитив»?
По-видимому, его можно усмотреть в сцене прощания Йешуа с учениками имевшего место все на той же Масличной горе.
В этом эпизоде евангелист Лука не сумел утаить, что цели Йешуа всегда были, и что особенно важно — навсегда остаются «политическими»:
«Они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли».
Сказав сие, он поднялся в глазах их, и облако взяло его из вида их.
И когда они смотрели на небо, во время восхождения его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо. Тогда они возвратились в Иерусалим с горы, называемой Масличная, которая находится близ Иерусалима» (Деяния 1:6-12).
Итак, ученики Йешуа связывали его миссию с «восстановлением Царства Израиля», в которое свято верили. Что же касается самого Учителя, то он их упование целиком разделял. Слова же ангелов позволительно интерпретировать в том смысле, что вернется Йешуа именно к моменту этого восстановления (когда «раздвоится гора Масличная от востока к западу»), и вернется не только затем чтобы разделить всеобщее ликование, но и чтобы скорректировать запущенный им некогда процесс.
Что-то в ту пору должно срастись. Ведь если гибель еврейского праведника обернулась беспрецедентным духовным взрывом, обновившем мироздание и «наполнившим его вестью о Машиахе», то естественно заключить, что то был срыв (собственно иудейской) миссии чрезвычайно близкой к своей реализации, что Избавление, как мыслит его Израиль, находилось от Йешуа на расстоянии вытянутой руки.
++++
Согласно мидрашам, Машиах родился в день разрушения Храма. Но этим днем позволительно признать день вынесения небесами соответствующего приговора, а именно Йом Кипур 3790 года, в который «жребий (козлов) не выпал на правую сторону; красная лента не побелела; западный свет перестал пылать; двери святилища открылись сами собой» (Йома 39.б). Таким образом, еврейская традиция позволяет считать временем рождения Машиаха (после которого мир стал наполняться вестью о нем) пору завершения евангельской истории!
Но как тогда получилось, что на протяжении веков Йешуа мирился с ролью главного душителя свободы своего народа?! Как Ангел Эсава смог обвести вокруг пальца еврейского праведника? Как Ангел Смерти умудрился войти в историю в роли ее ведущего вдохновителя?
Ниже я предлагаю возможную литературную версию этой загадки; ниже я пытаюсь воссоздать «небесный» пролог к созданной Мировым духом «Поэме шестого дня», пролог, который, возможно, приблизит нас к пониманию связанного с 2140-м годом эпилога.
АНТИДОТ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ
«Пролог» этот, способствующий восстановлению доброго имени Йешуа в еврейском мире, в тоже время оказывается известным вызовом миру христианскому.
Рассмотрение исторического дебюта Мирового духа в контексте иудейской ангелологии, не может не смущать христианский ум.
Сознавая это, я бы хотел предложить своему христолюбивому читателю разъяснение, которое бы могло послужить «антидотом» к предстоящему чтению.
На протяжении веков в церкви процветала уверенность в том, что именно христиане адекватно трактуют ТАНАХ. Вот как эта вера была озвучена папой Иннокентием III в энциклике Constitutio pro Judaeis (1198): «Не уничтожай евреев совсем, дабы христиане никогда не могли забыть Твой закон, который, хотя сами евреи и не понимают его, начертан в их книгах для тех, кто способен понять его…»
Научные успехи последних полутора столетий внесли в христианское сознание значительные коррективы. Сегодня даже многие апостольские христиане согласны с приведенным выше утверждением протестантского теолога Бультмана: «Древнейшая община не приписывала Иисусу наличия особой метафизической сущности, которая служила бы основой для авторитетности его слов…. Эллинистическое же христианство сразу превратило Иисуса в «Сына Божия», приписав ему божественную «природу», и таким образом ввело в обиход способ рассмотрения его личности, абсолютно чуждый ему самому».
Но как можно оставаться апостольским христианином, придерживаясь подобных взглядов? Как можно жить в ладу с христианской догматикой, считая, что исторический Йешуа себя никаким Богом не воображал?
Объяснение усматривается в приведенных выше словах о.Павла Флоренского: «уже апологеты твердили о христианстве как энтелехии общечеловеческой религии и видели в Христе исполнение, полноту и гармонию всех человеческих предчувствий, томлений, надежд и смутно памятуемых откровений».
Один из апологетов — Климент Александрийский (150-215), писал, что Иисус Христос «прежде чем явиться во плоти для спасения людей… подготовил весь христианский мир к этому спасению, дав иудеям Закон, а эллинам — философию» (Климент Александрийский «Строматы» I. 1 М. 1892)
Открытия эллинских философов в не меньшей мере, чем откровения еврейских пророков обеспечили теологическую базу христианского вероучения.
По сути это означает, что по вере церкви, ее религиозный опыт шире того собственно пророческого, который открылся в ТАНАХе.
«Да, — согласится такой просвещенный христианин, — только евреи хорошо понимают, что написано в их текстах, однако имеются нюансы, которые виднее как раз со стороны. Так, если идея боговоплощения в ТАНАХе полностью отсутствует, то это не значит, что Творец мира Сам ее в виду не имел. Просто Он шире смотрит на вещи, чем преподал это Израилю, и этот «более широкий» Божественный взгляд как раз и обнаружился в опыте церкви».
Очевидно, что при таком подходе, никакая иудейская трактовка евангельских событий церковной веры поколебать не может. Однако важно сознавать каким образом она способна эту веру подтвердить. Дело в том, что христианский гений исходно отмечен интеллектуальной бинокулярностью, не просто позволяющей, а обязывающей рассматривать истину одновременно, как с «новозаветных», так и с «ветхозаветных» позиций.
Дело в том, что в христианскую концепцию боговоплощения вмонтировано ее категорическое неприятие иудейской стороной.
В своей книге «Теология дополнительности» я пишу: «Христианская идея боговоплощения существенно отличается от схожих представлений язычников. Например, согласно учению того же индуизма невидимое, бестелесное, безатрибутивное божество, примиряясь с немощами и условностями человеческого существования, нисходит в мир, нисходит во плоти, по меньшей мере в образе вполне атрибутивных существ, и выполняет ту или иную миссию по спасению человечества. Так, известно девять воплощений (аватар) Вишну, восьмой из которых явился Кришна, считающийся главнейшей и наиболее адекватной формой воплощения.
Но чем тогда Кришна отличается от церковного Иисуса? Почему Церковь не идет вслед за теми, кто видит в Иисусе воплощение Вишну? В чем особенность христианства? По-видимому, в том, что для христианства крайне существенным представляется то обстоятельство, что Иисус Христос — это воплощение не «вообще Бога», а именно Бога Израилева, т.е. того единственного известного миру Бога, который принципиально воплощен быть не может. Ведь не будет преувеличением сказать, что категорический запрет на поклонение любому материальному предмету в качестве божества является основой основ иудаизма.
Таким образом, христианство, провозгласившее воплощение, изначально стоит перед коренным парадоксом, или даже лучше сказать, состоит из коренного парадокса: если воплотился Бог, который по существу может воплощаться, то это никакое не воплощение (во всяком случае смысл слова «воплощение» здесь принципиально другой, а именно индуистский, гностический смысл). Однако, если воплотился Тот, кто по существу не может воплощаться, то какой же Он тогда Невоплотимый?
Христианская мысль всегда уклонялась от заострения этого парадокса. Сами догматы были сформулированы безупречно. “Не полезно… признавать во Христе Иисусе или только Бога без человека, или лишь человека без Бога”, — говорилось в послании папы Льва I, послужившем основой для решений Халкидонского собора. На этом соборе Иисус Христос был провозглашен одновременно и истинным Богом и истинным Человеком.
Эта парадоксальная формулировка по-разному и неоднократно воспроизводилась в самых разных сферах европейской культуры, и в ХХ-ом веке с особенной продуктивностью обнаружила себя в квантовой механике, согласно которой электрон является и истинной волной и истинной частицей.
Однако в самой христианской теологии этот открытый ею принцип дополнительности в дальнейшем никак не разрабатывался. Обыденная христианская мысль опасливо перетолковывала эту догматическую антиномию в духе своеобразного монофизитства, т.е. сползала к интерпретации — только “истинный Бог” (в современной теологии подход этот получил наименование «христологии сверху”).
Истина, однако, состоит в том, — и халкидонская формулировка подразумевает это — что христианство становится самим собой только в момент признания принципиальной самодостаточности позиции иудаизма, т.е. в момент признания полной законности коренного неприятия им христианства. Без иудейского неприятия идеи воплощения идея эта теряет всю свою силу, перерождается в идею «аватары».
Таким образом, христианство получает право на свою эксклюзивную трактовку природы Иисуса («истинный Бог и истинный человек») только тогда, когда оно предоставляет аналогичное право также и трактовке иудейской, формулировку «истинный Бог» недвусмысленно отвергающей».
Я — автор приведенных строк — в боговоплощение не верю, но я не понимаю, каким образом верующий в него человек способен адекватно свою веру исповедать, не приняв во внимание еврейское видение.
ВЕРСИЯ СИНОПТИКОВ
В завершение этого затянувшегося предисловия необходимо сделать две оговорки.
Оговорка первая: данное исследование восстанавливает события в контексте наличной иудейской традиции, а не эмпирической истории (которую оно, разумеется, учитывает). В частности, я вкладываю в уста своих героев высказывания из трактатов и мидрашей, которые появились значительно позже евангельских событий. Разумеется, какие-то устные эквиваленты аналогичных суждений во времена Йешуа существовали, но я не пытаюсь под них стилизоваться, не пытаюсь закамуфлировать более отдаленные источники. Моя задача соотнести евангельскую историю именно с тем иудаизмом, который формировался на протяжении веков и сохранился до наших дней. Моя задача реконструировать евангельскую версию, раскрывающую собственно иудейские вероучительные возможности и подходы.
Оговорка вторая: Согласование евангелий работа головоломная. Хаим Коэн в своей книге «Иисус — суд и распятие» замечает по поводу различий между синоптическими евангелиями и евангелием от Иоанна:
«Разногласий и противоречий много, и некоторые из них касаются предметов столь существенных, что подчас кажется, будто речь идет о совершенно различных происшествиях и личностях. Временами Иисус в Евангелии от Марка ничуть не похож на Иисуса в Евангелии от Иоанна: они говорят иначе, действуют иначе, умирают иначе». Х.Коэн «Иисус — суд и распятие» Иерусалим 1997 Стр 13).
Очевидно, что в том случае, когда согласовать версии евангелистов невозможно, не остается ничего другого, как произвольно принять лишь одну из них. По целому ряду причин я предпочитаю версию синоптиков, и не беру в расчет версию Иоанна (отличающуюся от синоптической во всех без исключения деталях).
В первую очередь это дает о себе знать в вопросе датировки евангельских событий.
Пилат правил с 26 по 36 год, служение Иоанна Крестителя, согласно Луке, началось в 28. Таким образом, казнен Иисус мог быть с 30 по 36 год.
Как описывают все Евангелия, распят он был в пятницу. Однако, согласно синоптикам то был пасхальный день — 15 нисана, а согласно Иоанну его канун — 14, то есть день, когда закалывались пасхальные агнцы.
Таким образом, по свидетельству Иоанна, суббота совпала с Пасхой. Такое совпадение имело место в интересующие нас годы дважды в 33 и 36 годах, поэтому обыкновенно годом распятия Иисуса считают 33 год. Однако между 26 и 36 годами Песах ни разу не выпадал на Пятницу, что вроде бы делает версию синоптиков попросту недостоверной.
Между тем важно понимать, что в древние времена начало месяца определялось не путем вычислений, а наблюдалось визуально. Если в ожидаемый вечер свидетели не усмотрели нового месяца, то этот день считался 30 днем предыдущего месяца, и соответственно, все дни следующего месяца сдвигались на один. По этой причине евреи вне Эрец Исраэль (которые не могли быть оповещены в какой именно из дней наступил новый месяц) отмечали все праздники два дня. Согласно календарю, при Понтии Пилате Песах пришелся на четверг лишь однажды — в 30 году, а это значит, что он вполне мог праздноваться в том году в пятницу.
Многие считают невозможным, чтобы Йешуа был распят в саму Пасху. Так Рустам Хазарзаров пишет: «По версии синоптиков получается, что Иисуса судили и казнили в первый день по наступлении Пасхи — 15 нисана, чего категорически евреям нельзя было делать по Закону: в первый день Песаха «никакой работы не должно делать» (Исх.12:16; Лев.23:7; Чис.28:18; Втор.16:8). Арест и суд Санhедрина, безусловно, подходят под определение работа. Кроме того, Симон Киринеянин не мог работать на поле в пасхальную ночь и последующее наступившее утро (Мк.15:21), ибо перед пасхальной трапезой прекращалась всякая работа (Мишна. Песахим.4:5). И Иосиф Аримафейский не мог купить погребальные атрибуты (Мк.15:43-46) в тот день, когда запрещена была вся торговля (Неем.10:31). Следует помнить, что хотя перед праздниками и совершали казни (Мишна. Санhедрин.11:4; Вав Талм. Санhедрин.89а), но в сами праздники, по иудейским законам, казнить запрещалось (Деян.12:3-4; Мишна. Санhедрин.4:1; ср. Ин.19:31)».
В этом утверждении упускается из виду, что судили и казнили Йешуа не евреи, а римляне. Как убедительно показывает Хаим Коэн, то, что представлено евангелистами Сангедрином, на самом деле было экстренным собранием, направленным как раз на спасение Йешуа (сбор противоречивых показаний).
Все действия, описанные в синоптических евангелиях, могли совершаться в праздник. Так, если речь шла именно о покупке плащаницы, то это значит, что деньги были переданы позже.
По поводу «возвращающегося с поля» Симона Киринеянина (Мк 15:21) следует отметить, что в оригинале написано «ἐρχόμενον ἀπ’ ἀγροῦ», что можно перевести и как «возвращающийся из деревни». Такой перевод имеет широкое хождение на других языках («from the country»).
(окончание следует)
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer4/barac/
