Сергей Чернолев (27.04.1957 – 19.10.2018). Поэт, пародист. Родился в городе Резина Молдавской ССР. Работал токарем, художником-оформителем, слесарем по обслуживанию автомобилей, гончаром и обжигальщиком керамики. С середины 80-х активно публикуется в периодике и альманахах Молдавии и Приднестровья. С 1995 г. – член Ассоциации русских писателей Молдовы, с 1996 г. – член Союза писателей Приднестровья. Автор сборников стихов «Високосные дни» и «Золотые холмы» (2003 г.), книги литературных пародий «Восьмая нота». Регулярно печатался на страницах литературных альманахов и периодических изданий России, Молдовы, Приднестровья, США (газета «Кстати»), журнал «Эмигрантская лира» (Бельгия), «Артикль» (Израиль), альманах «45-ая параллель». Был представлен в «Антологии современной литературы Приднестровья».
ЗЕМНАЯ СОЛЬ
ШУМИМ, БРАТЕЦ, ШУМИМ…
Одной тревогой с каждым сведена,
Одной любовью связанная туго,
Я говорю: – Очнись, моя страна,
И встрепенись от севера до юга.
Татьяна Кузовлева
Такая власть мне свыше суждена.
И вот прозренье вещих век коснулось…
– Ну, встрепенись, огромная страна!
В единый миг держава встрепенулась.
Мы стали в рост, угрозам вопреки.
Как много нас, бесстрашных и мятежных!
И грозно запылали языки
Бесчисленных Болотных и Манежных.
Но он, представьте, бровью не повёл,
Сведя наш пафос до никчёмной шутки.
Но день спустя затеял круглый стол
И в зал вошёл, всем пожимая руки.
– Ну, что опять, пиар или погром?
Итог – всегда предельно одинаков.
Что наломали, всё мы приберём…
Да, вот боюсь, не хватит автозаков.
НА ЛУЖКУ
До свиста в голове, до умопомраченья,
когда во сне мозга заскочит за мозгу,
несёт меня назад могучее теченье –
к душистому стожку на скошенном лугу,
где ночи напролёт без устали и лени
я губы целовал в помаде и пыли…
Александр Мельник
Ах, как меня несёт могучее теченье –
к душистому стожку и лунному лучу.
До свиста в голове, до самоотреченья,
но про свою мозгу пока я промолчу.
Я помню, целовал горячие колени,
был выбрит в сенокос ромашковый лужок,
где ночи напролёт без устали и лени
я так хотел тебя, единственный дружок.
Одна, одна, одна – в ночи звенели трубы,
и звёзды надо мной таинственно плыли.
Меня влекли к себе доверчивые губы
в помаде и пыли, в помаде и пыли…
Не то чтобы потом я не ласкал колени,
Да и с тобой сейчас – другой, другой, другой.
От тех счастливых дней остался, тем не менее,
пронзительный рефрен – мозга, мозгу, мозгой…
В ДЫМКЕ АНТИЧНОСТИ
Что мне ржавые оклики поздних вигилий?
Я сама себе нынче и Дант, и Вергилий,
И в Летейское марево брошенный лот,
И сигнальное эхо Лернейских болот…
Марина Саввиных
Что мне гласы вигилий (по-нашему – бдений)?
Так милы мне наплывы античных видений.
Я сама себе нынче – совсем неспроста –
Прометей и огонь, Ахиллес и пята.
Я сама себе гидра и подвиг Геракла,
И спартанская хватка во мне не ослабла.
Я бросаю в Летейское марево лот,
Только мрачный Аид эту шалость поймёт.
Ну, а если Аид, значит, я – Персефона,
И меня овевают ветра Посейдона.
Почему же я странную ношу влачу,
Поэтический бисер годами мечу?
Почему на просторах суконных, сермяжных
До сих пор не слыхать моих песен протяжных?
И на здешнем Олимпе – который уж год –
Заглушается эхо Лернейских болот…
МИЗАСЦЕНЫ МНОГОЖЕНЦА
чернобурка чёрной буквы. белый лист.
красной буквицы Жар-птица над строкой.
чернобуква Чёрной речки… смерти свист
сургучами красноречий успокой.
недалече черновик – мизинец жжёт,
чёртик рожицы рисует – открестись!
петербургские парижи? много жён?..
многожёнец повторяет жизнь на бис!
Сергей Сутулов-Катеринич
многожёнец, восхитительный, как князь,
казановы беззастенчивый собрат.
полигамии магическая власть
множит список занимательных затрат.
череда чересполосиц неспроста,
знаки розни – от нашествия татар.
пламенеет на полотнище листа
красной Буквицы безудержный пожар.
ай-люли, мы открываем дефиле,
перед публикой пройдитесь не спеша.
на десерт, не обессудьте, хрень-брюле –
чернобыльник, черевишня, черемша.
не кумекают чучмеки – ни черта! –
в лабиринтах поэтических кулис.
пусть черкешенка чухонки не чета…
многожёнец повторяет жизнь на бис!
ВЕРБЛЮЖИЙ КРЕСТ
Я в луже на Тверской разглядываю гордо
четвероногий стан, посадку головы –
нет, весь я не верблюд, а лишь – верблюжья морда,
жующая туман на улицах Москвы.
Ефим Бершин
Я лирой дорожил, всегда стремился к людям,
к тем, в чьих сердцах живёт святая простота.
Нет, весь я не верблюд, и должно ли верблюдам
жевать кромешный смог у Крымского моста.
Слух обо мне прошёл по всей стране великой,
и это подтвердит читатель строк моих,
сирийский бедуин, досель смурной и дикой,
беспечный иудей, и друг степей калмык.
Всегда найду в пути ствол древнего колодца,
самум или хамсин не повергают в страх.
Четвероногий стан, повадки иноходца
и – мессианский блеск в прищуренный зрачках.
Нет, весь я не верблюд!
Пустыни и нагорья
лежат передо мной на тыщи вёрст кругом.
Я надвое разъять могу преграду моря,
ступая по песку за облачным столпом.
ЗЕМНАЯ СОЛЬ
Мы встретились на линии беды,
никто из нас не знал ответа – где мы?
безвкусным было море – жадный демон
всю соль, похоже, вынул из воды.
Лада Пузыревская
И жадный демон вынул из воды –
не раковину в дымке перламутра,
я помню, как сияло это утро,
когда с тобой на линии беды
мы встретились, на линию огня
был так похож замусоренный берег,
его наполнил шумный муравейник
курортников, но мучило меня
совсем не то, саднила душу мысль –
так почему безвкусным стало море,
одна догадка осенила вскоре –
я – соль земли, и это зашибись,
знать, такова высокая судьба,
я так хочу промчаться автобаном
и удивить друзей анжанбеманом,
соль отирая с дерзостного лба,
всё прочее – мура и мишура,
гуд бай – бай-бай, мой непутёвый друже,
курортники слетаются на ужин,
и соль блестит на кончике пера.
В ЛЕСНОЙ СТОРОНЕ
Был лес – приглушённого света обитель.
Подобных гигантов я прежде не видел:
стволы эти тёмно-кирпичного цвета
огня не боятся;
износу им нету.
Николай Сундеев
Был лес – я гигантов подобных не видел.
В него я входил, как простой небожитель.
Здесь правили вечности гулкой законы:
как чаши, стояли
древесные кроны.
Тот лес стороной обходили пожары.
Над ним, как лампады, светили Стожары.
И между ветвей, словно огненный ангел,
с пронзительным криком
летел птеродактиль.
Но в этом лесу неприступно-суровом
гортань наполнялось неведомым словом.
Так надобно ль – мудро замечу меж нами –
безмолвствовать
в этом сияющем храме?
Мне эхо в ответ громыхало по-свойски.
О, нет, здесь ещё не бывал Заболоцкий!
И редкие звери к ручью не сходили
во власти высоких,
прекрасных идиллий.
ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ
Под окнами
асфальтировщик,
национальность не скажу,
дороги выверенный росчерк
ладонью гладит, как жену.
Дмитрий Артис
Нет, так умеют только эти,
чьи корни в дальнем кишлаке.
Всё дело здесь в менталитете,
в мужской осознанной тоске.
Когда желанье на пределе,
я тем же навыком пленён.
Снимаю нежно у постели
хиджаб с любимейшей из жён.
И также на разрыв испытан,
готов на непомерный риск.
Мне по душе – горячий битум
и трепет знойных одалиск.
ПОД СТУК КОЛЕС
Странники со странностями. В страны
Чёрт их и кондуктор вновь понёс.
Поезда, я знаю – наркоманы.
Поезда не могут без колёс.
Елена Шелкова
Хоть и не стремлюсь в иные страны,
Мне привычен перестук колёс.
Поезда, я знаю – наркоманы.
Им ли толковать про передоз?
Прогуляюсь по бетонной кромке,
Перед транссибирским полотном.
Перегон – от ломки и до ломки –
Нашему составу нипочём.
Не спешит кондуктор. Разговором
Веселит, раскуривая план.
Но уже за ближним семафором
Ускользнёт в сиреневый туман.
Кто-то глянет на него с испугом.
Как это знакомо, давний друг!
Блистером тряхну над самым ухом,
Застучат колёса тук-тук-тук.
Как горят над тамбуром созвездья,
Освещая призрачную высь.
По привычке зависаем вместе…
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Добираем горестный остаток.
Вновь судьба готовит нам удар.
Вот и всё. Конечный полустанок.
– Здравствуй, ненавистный санитар!
НА ПЕПЕЛИЩЕ
Всё меньше теплится желаний,
Всё реже тяга к словесам…
На пепле яростных терзаний
Смешно грустить по чудесам.
Валерий Кожушнян
Не нужно долгих назиданий.
Достаточно взглянуть вокруг.
На пепле яростных терзаний
Не до чудачеств, милый друг.
И в сердце теплится всё меньше
Наивной веры в идеал.
И если мы коснёмся женщин,
То здесь трагический провал.
Как важно под просторным небом
Надыбать новую стезю.
И на дорожку – горьким пеплом
Посыпать голову свою.
