Это было давно. Собственно говоря, ему казалось, что он жил всегда. Сладостный миг рождения, когда из темноты небытия нежным зелёным клювиком взошёл он на поверхность земли и, вздрогнув от неожиданности, прозрел, встретив солнечный луч – превратился для него в выцветший фотоснимок в пухлом семейном архиве памяти. Тополь, пошевелив ветвями пышной кроны, тяжело вздохнул. Сегодня был День Воспоминаний. Ему хотелось листать страницы прошлого. Он желал найти причину, главный смысл своего существования, всегда почему-то ускользавший от него, когда он погружался в пучину утекших дней и лет. Какой-то момент событий прошлого вдруг приковывал его внутренний взгляд к себе, и тогда он оставался там, остолбенев от счастья или от горя, а потом снова всё шло пёстрой и однообразной лентой из смены времён года, погоды, времени суток. Главная цель, суть жизни принимала в его медленном сознании разные образы. Он был ещё молод для того, чтобы попытаться что-то изменить, но и не юн, чтобы думать, что всё должно случиться само собой и без его личных усилий.
Жара в городе стояла изнуряющая. День сменялся ночью. Палящее солнечное око скрывалось за раскалёнными крышами зданий большого города, за высокой стеной деревьев ботанического сада, живущего с ним по соседству, через дорогу, и тогда, величаво и царственно одиноко, над спящим мирозданием всходил бледный зрак луны, окутанный звёздным мраком – душным и горячим.
Воздух был недвижим, и птицы молчали. Тополь со своими собратьями образовывал длинную шеренгу, стоящую вдоль берега городской речки с одной стороны и дороги с другой. И вот эта дорога доставляла им всем пытку адову. Асфальт под жгучими лучами солнца раскалялся и плавился, и от него поднимался вверх горячий пар, обжигая нежные листья деревьев. К вечеру асфальт становился мягким, как пластилин, и мчавшийся транспорт и острые каблучки дам оставляли в нём узорные иероглифы вмятин. При желании и фантазии можно было расшифровывать странные послания, и тем занять себя, чтобы мысленно не умирать от адского пекла и невозможности покинуть круги ада. Но такого рода разоблачениями Тополь не занимался. Ему хотя бы со своей жизнью разобраться. Узкая речушка, закованная в гранит, уже сильно обмелела и не давала прохлады, даже ночью. Трава местами пожухла, а листва у деревьев поникла и выглядела жалко. И если с небес не хлынет ливень в ближайшие два-три дня, то катастрофы не миновать. Тополь загрустил. Недобрые предчувствия всколыхнули его от самых корней до мягкой сердцевины под шершавой корой.
Поначалу ему казалось, что он будет жить вечно! Любопытный и настырный, как все младенцы мира, он жадно тянулся к свету тонким телом, пил дождевую влагу клейкими зелёными листочками гибких веточек кроны, крепил, наращивал под землею робкие ступни корневища. И он был не один, а в тесном кругу таких же, как и он подростков, растущих на свободном участке просторного сада под присмотром больших взрослых деревьев: горделивых старцев, заносчивых красавиц и красавцев, совершенно равнодушных к сопливому поколению саженцев. Но в один тихий весенний день судьба молодого дерева резко переменилась. Чьи-то руки выхватили его с силой с привычного места так, что влажные комья земли, как капли крови, полетели в разные стороны, и понесли, как ему показалось, на край света, где и высадили в подготовленную заранее ямку. Он огляделся. Прекрасный сад остался стоять, где и всегда – совсем рядом, на расстоянии пяти метров, окружённый высокой чугунной оградой. А он с такими же неудачниками, как и сам, стал полным беспризорником, выброшенным на простор вне её оградительной черты.
С этих пор им – колонистам речного берега – пришлось сражаться за жизнь в трудных условиях. Но тополь мужал в битве со стихиями. Он стойко выдерживал натиск свирепых бурь, идущих с Северного Ледовитого океана, аномальную жару летом со сменяющими её грозовыми ливнями, шквальные снегопады, затяжные метели и лютые морозы, когда иней покрывал весь ствол, все ветки, а корни в земле индевели так, что издавали звон по всему позвоночнику впавшего в зимнюю спячку дерева.
Он глубоко вздохнул. Ему с детства казалось, что он не такой как все. Особенного повода так думать не было, но он чувствовал это: он – особенный. С ним приключится в жизни нечто необыкновенное! Он – герой или святой. Или – гений. И вера эта с годами – как и он сам – росла и крепла. Хотя он конкретно не знал, что же его выделит из зелёной массы сородичей, пребывающих вдоль дороги и стоически претерпевающих невзгоды капризного климата – места заключения, выпавшего на их долю. Почему?
– Карма! – донёсся до него однажды шелест из Ботанического сада. Он переспросил, и древний могучий Дуб, не торопясь и благосклонно, вкратце изложил величественную суть – закон, по которому живёт всё мироздание. От червяка – до звёзд на небе.
– И ничего изменить нельзя? – ужаснулся Тополь.
Дуб, похоже, рассмеялся.
– Что именно ты хотел бы изменить, молодой и неопытный? Мы, взрослые деревья, можем продолжать битву за жизнь или умереть. От старости или из малодушия. Но мы можем изменить своё отношение к жизни и смерти раз и навсегда. Я верю, что мой дух однажды вернётся к источнику, он вернётся к солнцу. И эта вера даёт мне силы и счастье свободы. Понимаешь?
Тополь погрузился в молчание, тянувшееся довольно долго. Ни мысли, ни облачка, её тени, не тревожило зеркальную гладь его сознания.
– Любовь! – вдруг послышался смех кудрявой Берёзы из сада, и его обоняния коснулся терпкий запах её серёжек. – Любовь способна творить чудеса!
– Кто она такая и где мне её встретить? И как я узнаю, что это – Любовь? – испугался он.
– Не задавай глупых вопросов. Любовь приходит и не оставляет в тебе ни единого кусочка тьмы. Она делает тебя солнцем! Ты сразу узнаешь её.
Шли годы. Он достиг возраста зрелого мужа, но оставался всё тем же тополем, стоящим в шеренге вдоль дороги, вдыхающим бензинные пары мчащихся авто, отражающим в зеркале узкой речки свою великолепную нестриженную шевелюру, которой любуется он один. Тополь не страдал нарциссизмом, и ему было одиноко, и его героизм в битве за жизнь ему наскучил. Он чувствовал свою никчемность и страдал не по-детски. Собаки, которых выгуливали их хозяева рано утром или поздно вечером и которые, тщательно обнюхав, иногда удобряли землю вокруг него, были не в счёт. Тополь не чувствовал красоты бескорыстия в их действиях, в их выборе, в их дружбе, если это можно было так назвать. Он воспринимал это как унижение достоинства дерева и испытывал боль и стыд подобной участи.
– За что? Нет. Я не святой. Нет. Это точно, – признался он себе однажды, ощущая, как гнев поднимается по стволу и переполняет всю его душу. – Любовь! Надо мной зло подшутила Берёза. Как я сразу не догадался? – вдруг озарило его. – Но с другой стороны Берёзы известны своей чистотой и правдивостью, своей отзывчивостью и состраданием. Нет. Это я, не благодарный, не стою появления Любви в моей жизни. Я – глупое самовлюблённое дерево, поглощённое своими мелочными переживаниями, может, потому я просто не заметил её свет? – самобичевал себя в исступлении Тополь. – Где же истина? Я жажду её не меньше, чем жаждет влагу моё тело в такую сумасшедшую жару, – продолжал он пытать себя и выплескивать накипевший негатив в воздушное пространство вокруг, атмосфера которого была и так накалена до невозможных пределов.
– Слава! Признание! Мудрость пророка и сказителя сделают твою жизнь легендой, ты станешь личностью, и миф о тебе будет передавать из уст в уста не одно поколение. Твоё имя обретёт бессмертье! Все деревья чрезвычайно чутки и видят глубже и дальше других созданий земли, – не выдержала, наконец, Липа, и её аромат перелетел высокую ограду сада и магически окутал Тополь, проникнув в самую его сердцевину.
Дуб в ответ презрительно и глухо охнул, приказывая взглядом замолчать болтушке. Строгая вера аскета довольствовалась знанием вечной жизни и в том обретала восторг, экстаз воссоединения с божественной энергией, сотворившей в давние времена этот мир, небо и звёзды. Так жили его предки, и он не собирался нарушать традиции. За их породой издревле повелась слава богатырей и долгожителей, и она делала их дубравы священными. Отдельные особи достигали почестей мудрецов, потому что в их кронах жил особый дух, выступавший в роли оракула и верховного судьи в спорах между людьми.
– Быть пророком – это дар небес. А славой и признанием заведует Колесо Фортуны, которое известно своим непостоянством. Исполни с достоинством выпавший на твою долю жребий и считай, что ты честно исполнил свой долг. До конца боролся за жизнь. Создатель знает: в чём её суть. А это, поверь, большая награда и утешение в старости. Час смерти и есть час истины. Нам, деревьям, надо быть готовыми всегда. Многие из нас, как солдаты на поле битвы, умирают молодыми, знаешь ли ты это, мой друг? Но нет ничего хуже и безотраднее, в один час превратится в старый, ни на что не способный и никому не нужный пень с комплексом несбывшихся надежд и напрасных воспоминаний!
Дуб крякнул и торжественно умолк.
Тополь смутился, не зная кому верить.
– Но можно попытаться испытать в жизни счастье! О, счастье. Длится краткий миг, но память о нём согревает душу долгие годы. Случай! В жизни многое решает случай. Смотри: не упусти его! – предостерёг жаждущего истины неожиданно старый Клён и в знак того тряхнул сухой, без единого листка веткой.
Тополь обомлел от свалившейся на него информации и стал благодарить судьбу, что живёт вблизи такой мудрой компании.
– Вот что значит порода и воспитание, вот что значит родиться аристократами! – восхищался он. – Что ж, и мне досталось, живя по соседству, немало. А рос бы где-нибудь в овраге или в пустыне – так самому бы пришлось до всего доходить. А на это ушла бы не одна горькая жизнь, полная страданий, лишений, не зная ни слов утешения, ни улыбки сострадания.
И Тополь стал ждать Случай.
Когда это случилось? Жара не давала сосредоточиться. Временные события сместились в нём, вчерашнее перепуталось с прошлогодним, а его прозрения будущего вдруг произвели в нём неожиданный всплеск. Это было как яркое и очень страшное видение. Встревоженные голоса из ботанического сада заставили его отринуть ожидания и прислушаться. Эмоции говоривших зашкаливали. Великолепные экземпляры деревьев, достойные созерцания за входную плату, ухоженные аристократы, сумевшие в почти тепличных условиях и в избранном кругу себе подобных, раскрыть красоту своих дарований, показать все достоинства породы и искусство садовников, умело подстригающих их торчащие вихры и своевременно проводящих лечебные обрезания и прививки – были не на шутку встревожены.
О, профессора своего дела, алхимики скрещивания, создатели новых династий мутантов, способных переносить не только невзгоды меняющегося климата, но и все новые нарождающиеся вирусы, убивающие всё живое, обычное, не опылённое волшебной смесью. О, учёные генетики, вторгающиеся в ДНК, меняющие наследственные характеристики и программы растений, делающие их сильными и нечувствительными к страшным нашествиям других мутантов – серийным убийцам из насекомых и химическим атакам конкурентов. Новые виды, правда, приводили в трепет восхищения одних и священный ужас других. Дуб, например, теперь приносил желуди, похожие на грибы, которые употреблялись людьми в пищу, заметно продлевающую жизнь. Клён вдруг стал два раза за лето плодоносить ягодами ежевики, а берёза – молодильными яблоками, которые не портились круглый год! Кто не хотел стать долгожителем? Не всем, правда, такая затея по карману.
– Я чувствую себя доильной коровой, – расслышал Тополь вымученный шёпот и понял, что это признание исходило от красавицы Берёзы.
– А я потерял веру – застонал Дуб.
– Я был долго счастлив, пока не почувствовал внутри себя какое-то существо. Оно растёт и пьёт мои соки. Посмотрите, скоро я засохну совсем. Но главное – это неприятное чувство чего-то враждебного, что созревает у тебя внутри, этот ужас неизвестного! – признавался товарищам Вяз.
– Все мы заложники опытов. Мы приносим пользу, чуждую нам от рождения. Мы теряем наши души и становимся прагматичными существами, безразличными к бескорыстной красоте! – подвела итоги старая мудрая Липа.
Тополь обомлел.
– А я ведь завидовал этим бедолагам. Я готов был променять свободу на тихую, как мне казалось в неведении, гавань их существования. Он радостно тряхнул листвой и внезапно испугался: а вдруг доберутся и до него? Какая в нём польза, если подумать хорошенько? Ну да, он известный в городе чистильщик воздуха. Ну, даёт он в жару тень. Одна девушка повадилась этим летом сидеть у его корней и читать книги, прислонясь нежной спиной к тёплому стволу.
Тополь задумался. Он смог многое узнать нового из того, что она читала. В перерывах между чтением она смотрела на воду, на лодки, что плескались в воде напротив, и думала. Да, он забыл сказать, что на другом берегу речушки располагалась Лодочная Станция, и почти всегда в такую жару кто-нибудь там возился, а потом отправлялся в круиз по многочисленным водным артериям города. Девушка приходила сюда.
– Почему не в ботанический сад? – задал он как-то вопрос и услышал ответ:
– В саду жарко сейчас, а здесь присутствие воды. Она освежает, можно окунуть ноги, помечтать, полюбоваться на лодки, побыть в благосклонной тени этого доброго Тополя, зарядиться от него силой жизни. Ведь стоит же в такую жару, молодец, и не жалуется. Всё терпеливо выносит. А – зимой, в морозы…
И Тополь увидел слёзы на глазах девушки. Он оторопел.
Жара длилась, и её силы не иссякали. Девушка стала приходить каждый день. Ещё с утра он готовился к встрече с ней и молил жару не покидать город как можно дольше.
В тот день она пришла и была особенно красива. И книга была особенно интересна. История про неплодоносящую смоковницу его потрясла. Вдруг он почувствовал, как надвигается Беда. Беда шла к его девушке и хотела забрать её у него. Он затрепетал от самых дальних корней до последней веточки своей пышной кроны. Он стал лихорадочно думать, чтобы он мог предпринять. Но почему он так беспокоится? Что случилось?
Да. Произошло неожиданное. Тополь почувствовал, что неравнодушен.
– Но кто я и кто она? – сокрушался он. – Она такая красивая, свободная, талантливая. Однажды я стал свидетелем, как она всего за пару часов, спасаясь в жару в моей тени, написала целую поэму! О своём дедушке, как я понял. Почему?
– Я любила дедушку. Он, занимая высокую должность, многим помогал. Он был щедрым человеком, ценил книги и искусство, любил поработать в саду. Когда весной зацветали яблони, вишни, сливы, высокие груши, когда распускались нарциссы, тюльпаны и ирисы – благоухание сада наполняло весь наш дом. Это был всегда праздник души. А когда дедушка умер, все его забыли. Кроме меня и бабушки, – услышал Тополь и так растрогался, что чуть не заплакал, но не смог по известной причине.
– Ещё она и рисует. Я видел наброски карандашом в тетради. А у неё дома, я знаю, есть картины, написанные маслом. Да. А что – я? Я могу давать лишь тень, защищать её от полуденного солнца, от его безжалостно палящих лучей. Но она выбрала почему-то меня? Почему? Может быть я – красив? И Тополь покраснел. Это было никому не заметно. Но девушка, кажется, что-то почувствовала и с интересом принялась разглядывать его ветви и листья, подняв лицо вверх.
– Я испытываю дискомфорт, когда она уходит. Почему? Почему моё желание видеть её возле себя растёт с каждым днём и часом, и я хочу слиться с ней, стать одним целым? Почему, когда она приходит, мне кажется, что я весь изнутри озаряюсь светом, а когда она уходит, то всё во мне меркнет. Это доставляет мне страдание. Я тоскую и по ночам мне холодно, как никогда не было, даже в лютый мороз. Свет – ключевое слово! Кто мне говорил, что любовь – это свет? Берёза, кажется. И как она оказалась права. Теперь я не только испытал это высокое чувство света, но и узнал о нём многое. Девушка приходит с книгой, иногда двумя. В красивом летнем платье садится на траву, облокачивается спиной к моему стволу, как спинке кресла, достаёт из сумки книги, раскладывает у себя на коленях и погружается в чтение. А я замираю, стою, затаив дыхание, боясь пошевелить ветвями, чтобы не шуметь и не отвлекать. И я слышу все слова, какие она находит в её умных книгах. О, это не какие-то глянцевые журналы, модные однодневки. Нет. Моя девушка читает книги о Боге. Чаще всего это Плотин и Дионисий Ареопагит в переводах. Но бывают и другие авторы. Случаются и стихи и романы.
Да. О, как она преобразила мою жизнь, какие оттенки внесла в неё! Знание о разных светах меня потрясли до основания и перевернули представления об этом мире. Взять свет ложный, например, которым пропитан этот мир, о сложных конструкциях из мыслей, за которыми скрывается тьма, как за занавесом необитаемого, покинутого актёрами и зрителями театра. Свет искусственный, временный, зависящий целиком и полностью от энергоресурсов и накрученной техники, которая способна ломаться, погружая в ночь и хаос целые города планеты. Много света опасного. Ослепительный свет ядерной бомбы. И весь мир на грани исчезновения, вспыхни он в своей мощи. Много ещё свето-цветов. Но это вообще мираж, обманка, ловушка, сети для души. Эти танцполы, ночные клубы, наркотики – индустрия развлечения, и в результате – поломанные судьбы, ранние смерти, СПИД, больницы и тюрьмы. Нет. Я не ханжа. Я просто люблю чистоту. Чистота даёт силу видеть истинную цель каждой рождённой формы, её предназначение, её индивидуальный путь развития. Каждый обязан вернуться душой живою, зрячей к отцу веков – к источнику питания – к солнцу. А кругом так много слепых мертвецов. Мёртвые души ходят по планете, заражая пространство мраком пустой сцены.
И я научился, видите ли, страдать и терпеливо ждать. Я научился загораться внутренним светом при виде моей девушки. Вот таким видом искусства я научился за время, проведённое с ней вместе. Я страдаю, когда она уходит. Но её лучезарное лицо, её улыбка поднимает меня со дна моих страданий, и я становлюсь – счастлив! Прав был и Клён. Счастье, и страдание, и любовь – синонимы.
Совсем забыл. Идёт Беда за моей девушкой. Я должен отвести её. О, Боже правый, Отец Веков! Забери меня, но её оставь жить, прошу Тебя. Я никогда не просил. Я просто жил. Если пришло время жатвы, пусть я стану ею частью. Всё в этом мире стоит на жертве, на выборе. Так сделай меня счастливым абсолютно.
По телу Тополя пробежала дрожь, и крона его тревожно затрепетала каждым листиком. И тут он вдруг увидел лодочника, направляющего свою лодку прямо к нему.
– Девушка! – весело сказал лодочник. – Не желаете ли прокатиться со мной по финскому заливу? Вы всё сидите одна в такую жару. Не волнуйтесь, я привезу Вас обратно и даю слово, что с Вами ничего дурного не случиться. Даю честное слово отставного генерала.
Моя девушка засмеялась и вдруг села к нему в лодку. И как же я обрадовался, как обрадовался!
Дело в том, что как только они отплыли, разыгралась страшная гроза. Гром грохотал и молнии падали с небес. Случилось то, что я предчувствовал уже с утра. И я смотрел, как зачарованный, и не мог отвести глаз от ливня молний, ослепительными стрелами падающими на город, пока одна из них не понеслась ко мне и не сразила меня под самый корень. И я рухнул. Я упал, сражённый в самое сердце. Я умирал медленно, перегородив дорогу. Движение на ней остановилось. Я занимал весь асфальт, и мои дальние веточки достигали ограды ботанического сада. Его умные обитатели испуганно молчали.
Девушка приехала отдохнувшая и радостная, но увидев вместо дерева останки пня, свежее мясо щепок и меня, беспомощно лежащим на дороге, чьи листья в каплях дождя ещё нежно подрагивали и смотрели на неё, она разрыдалась так сильно, что мне стало не по себе. Она долго стояла, не решаясь уходить, и всё смотрела, как покидает меня жизнь, как моя душа поднимается в небо. А я вдруг понял, что такое Любовь, её Свет и мне стало хорошо и спокойно. Я стал легендой для неё – для моей любимой девушки. Пусть только для неё одной. Бессмертен ли я? Но разве это важно, друзья?
