Двор встретил меня молчанием.
В лицо ударил порыв горячего ветра. Без скрипа и стука, будто тягучая жара проглотила все звуки, закрылась и вновь открылась форточка чьей-то квартиры.
Я нащупал в кармане сплетённые нити, сжал в кулаке. Узелки врезались в ладонь, и мне на миг стало легче. Показалось – я снова мальчишка, вот-вот из окна выглянет Дора, мы побежим к старому колодцу и будем до темноты сидеть, облокотившись о волглый камень, и пить большими кружками компот бабушки Ланбро, перекатывать во рту вишнёвые косточки, хвастаться, у кого их больше, и, конечно же, болтать о тумане…
Капля пота скатилась на переносицу, глаза защипало. Я проморгался и направился к парадной. Деревянная дверь моего детства, повидавшая не одну стычку пьяных соседей и разборку дворовых котов, одряхлела и рассыпалась в прах. Поставили бронированную – надёжную и безликую. Но таблички с именами жильцов у старых звонков остались – и я сумел разобрать полустёртые буквы: Ланбро… Когда-то у меня была подружка Дора Ланбро…
Повинуясь импульсу, я нажал на звонок – будто вдруг поверил, что прошлое откроет мне двери, те двери, которые если и существуют, то навсегда спрятаны в дымке времени и тумана.
К парадной подошла молодая девушка – в модно-дырявых джинсах и с огромными серьгами-тоннелями, в них можно было просунуть небольшой огурец. Девушка недоумённо глянула на меня, прижала ключ-таблетку к двери.
– Вы в какую квартиру?
– Тридцать седьмую.
Сам удивился, что до сих пор помню номер.
Девушка так и застыла, придерживая рукой дверь.
– И что вы забыли у меня дома?
– Вчерашний день.
– Нет, мужик, ты меня так не купишь. Нагуглил простой способ обчистить квартиру? Думаешь, самый умный?
– Спасибо! – не обращая внимания на сердитые взгляды из-под татуированных бровей, я вошёл в парадную и принялся подниматься. Второй этаж, и сразу направо.
– Вызываю полицию! – понеслось мне вслед.
– На кухне у тебя стоит старый сервант, в нём разные стекла: справа – разноцветный витраж, слева – матовый. Ящик посередине плохо выдвигается, наискосок идёт зазубрина от ножа…
Сказал наугад. За столько лет всё могло измениться. Но сервант бабушки Ланбро мне всегда представлялся вечным. Первое время, когда семья Доры уехала, я частенько напрашивался в гости к новым жильцам: надеялся, что Дора оставила мне какое-то послание, но сколько ни искал – тщетно, только сервант восседал на прежнем месте…
Я остановился на втором этаже, моя новая знакомая забежала вперёд, загородила собой дверь.
– Откуда знаешь?
Серые глаза стали грозовыми. Эх, будет буря посреди пекла!
Хотел отшутиться, прикрыть неловкость остротой, но знал: не сработает. Набравшись смелости, сказал:
– Здесь жил мой близкий друг. Я должен кое-что для неё сделать.
Девушка изучающе на меня посмотрела. Что она пыталась разглядеть за фасадом морщин и лет, не стал гадать. Но, кажется, визуальную проверку на вшивость я прошёл. Девушка открыла дверь, посторонилась, впуская меня в квартиру.
Задержав дыхание, я переступил порог. Боялся: неосторожный вдох – и я безвозвратно уничтожу хрупкую дымку воспоминаний, то единственное, что осталось от Доры. Осмотрелся, мысленно заменяя мебель и перекрашивая стены. Современная тумбочка для обуви и стеклянный столик уступили место дореволюционному трюмо с мутным зеркалом, плиты ламината облущились в старые доски, я уже чувствовал, как играет под ногами пол, кокетливая люстра потеряла свой абажур и тускло засветила одинокой лампочкой. Как зачарованный я прошёл на кухню – сервант стоял в углу, нелепый анахронизм на фоне блестящей металлом кухонной мебели. И сразу увидел бабушку Ланбро. Внимательный взгляд васильковых глаз, тонкий длинный нос, светлая, будто выбеленная кожа, из-под завязанного на цыганский манер цветастого платка выбивается витая седая прядь. Руки ловко управляются с посудой – на столе расставлены банки, на полотенце сушится вишня. Рядом крутится Дора – худенькая, тёмноглазая, но тоже с хрустально-прозрачной кожей. Бабушка Ланбро, наш кухонный генерал, отдаёт команды, и Дора послушно сыплет в миску сахар. Рот наполняется слюной – я бы многое отдал, чтобы снова попробовать того вишневого варенья…
– Эй, с тобой все в порядке?
Хозяйка квартиры коснулась моего локтя.
– Нет, Лика, – имя я прочитал на кружке, которую машинально схватил со стола. – Кажется, я ошибся.
Надеялся, что квартира даст подсказку, и я пойму, как поступить. Совесть мучила меня все эти долгие тридцать лет – с разной интенсивностью и краткими перерывами на срочные дела: свадьбы, рождения, похороны, разводы. Я ведь не сразу понял, чем Дора поступилась ради меня. Только когда сам пережил инфаркт – в том же возрасте, в котором он нагнал мою мать, – что-то начало доходить. Сплетённая в узелки нить – Дорин талисман – прошла со мной все реанимации и больницы. Знаю, глупо так думать, но уверен, она снова спасла меня. На сей раз мою жизнь. А тогда, давным-давно – моё детство…
– Мне кажется, ты не там ищешь, – неожиданно спокойно сказала Лика. – Начни отсюда! – и она ткнула пальцем мне в грудь.
Я криво усмехнулся, там искать точно нечего… Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, я принялся рассматривать фото в рамках на подоконнике. Разглядел Лику в обнимку со стариками, рядом – парень в инвалидной коляске.
Девушка уловила мой взгляд, поспешно пересела на подоконник, загораживая фото. Вся её фигура будто сжалась, на лице проступила тревога и какая-то болезненность. Я вдруг перестал видеть нелепые дырки в ушах, вызывающий татуаж, рваные джинсы… В глаза бросилась белая фарфоровая кожа. Как у Доры. Почему я не заметил этого раньше?
– Извини… Может, нужна помощь?
– Справляюсь, – быстро ответила девушка. – Я при работе, если что. Медсестра. Ухаживаю за тяжелобольными…
– Там… в кресле… твой пациент?
– Брат… – нехотя выдавила Лика. – Неудачная авария. Хотя, что я говорю, разве бывают аварии удачными… Мама с папой…
Лика запнулась.
Вот почему на семейном фото пожилые люди – наверное, остались только бабушка и дедушка. Для родителей авария была не просто неудачной – последней.
Почему-то я почувствовал себя виноватым. Полез за бумажником, не глядя достал пачку купюр – с деньгами проблем у меня не было – протянул Лике… И наткнулся на уничтожающий взгляд.
– Думаешь, всё можно купить, да? Думаешь, твои бумажки что-то исправят? – девушка словно выплевывала слова.
Я видел, чего ей стоило не расплакаться. Хотел успокоить, но не знал как.
– Сказала же, не там ищешь, – совсем тихо добавила Лика.
Я спрятал бесполезные деньги в карман. Она права, это лишь бумажки. Неужели я обнищал настолько, что мне больше нечего дать?
Развернувшись, я пошёл из квартиры прочь – и снова окунулся в жару и навязчивые воспоминания.
В середине двора доживал свой век колодец – мраморный, пузатый, обхваченный поржавевшим железным обручем. Я никогда не видел, чтобы из него набирали воду. Ворот давно скрутили, ещё во времена моего детства, шахта была прикрыта крышкой, на которую соседки ставили горшки с цветами. Открыли колодец мы лишь раз…
От жары над плитами плывёт марево. Мы сидим у старого колодца – наше любимое место для игр. Красная нить в руках Доры причудливо вьётся узелками и петлями.
– Бабушка научила, – бросает Дора, не отрывая взгляда от нити. – Сделаю для тебя…
Её лицо становится белым-белым, почти прозрачным, тонкий профиль размывается, и Дору обволакивает сладкая вата тумана. Конечно, мне это кажется, так шутит надо мной марево раскалённого воздуха. Дора верит в свой туман, и мне нравится слушать её истории, но ведь они ненастоящие.
Мраморный бок колодца приятно холодит спину, полбанки компота выпито, под рукой новый футбольный мяч – отец ни с того ни с сего расщедрился на подарок. Со мной дружит Дора-недотрога, ни одного мальчишку со двора она больше не подпускает к себе. Чего ещё желать? Но меня гложет тревога. Маме плохо. Мы ходим к ней в больницу, папа пытается шутить, но мама не обращает на него внимания. Она смотрит на меня, её лицо – такое маленькое – утопает в необъятной подушке, я знаю – она хочет что-то сказать, вот только я не хочу это слышать. Папа, наверное, тоже не хочет, поэтому всю дорогу сам трещит без умолку. Но домой мы идем уже в молчании. На ужин – подгоревшая картошка. Я без напоминаний мою посуду, делаю уроки. В гостиной во всю громкость стрекочет телевизор, но квартира кажется брошенной и пустой…
Дора будто чувствует моё настроение, поворачивает голову, внимательно смотрит. Её взгляд совсем взрослый, мне становится не по себе. Но Дора берёт меня за руку, запястье щекочут узелки нитяного браслета, и я успокаиваюсь.
Теперь точно вижу – вокруг нас клубится настоящий туман. Жара сменяется влажным холодным ветром. Дора оглядывается, ёжится. Её рука в моей начинает дрожать.
Не верю своим глазам. Выходит, истории Доры про туман – правда!
– Открой крышку! – шепчет Дора мне прямо в ухо. – Открой крышку!
Я оттаскиваю горшки, отскакивает ржавая петля, и я тяну на себя люк колодца. Крышка медленно сдвигается, а из шахты колодца, как из кипящей кастрюли, валит пар-туман. Он заполняет всё вокруг, и я перестаю видеть двор, сам колодец, Дору, только чувствую руку девочки и шершавую нить на запястье. И этого достаточно – я доверяю Доре.
Мы куда-то идём, я вдыхаю влажный воздух и, кажется, сам становлюсь туманом.
– Проси его о чем-то! Проси! – Дора повторяет все фразы по два раза, будто молитву читает.
О чём можно просить туман? Дурацкая идея. Но Дора настойчиво сжимает мою руку, и меня будто прорывает.
– Пусть мама поправится! – кричу я белёсой мгле. – Пусть она выживет!
Вихрь подхватывает нас, отрывает от земли, я кувыркаюсь, но даже тогда не выпускаю руки Доры…
Снова сижу у колодца. Под рукой мяч, рядом – Дора. Недоумённо оглядываюсь. Встаю. Крышка на месте. Горшки с цветами, правда, сдвинуты. Но их могла переставить соседка. Разжимаю кулак – в нём плетёная узелками нить.
Дора улыбается. В её глазах стоят слёзы.
– Всё будет хорошо, – говорит подружка. – Обещай, что не забудешь меня.
Растерянно пожимаю плечами. Мы все дни проводим вместе. И так будет всегда. Как я смогу её забыть?…
Из воспоминаний меня выдернул рыжий кот. Потёрся о ноги, запрыгнул на крышку колодца, деловито обнюхал руки. И недовольно дёрнул хвостом. Я был с ним согласен: мне тоже не нравился запах сожалений и разочарований.
На всякий случай я попробовал приподнять крышку. Приложил все усилия, на которые был способен сорокалетний мужчина в неплохой физической форме – тщетно. Крышка не сдвинулась и на сантиметр. А десятилетним мальчишкой я поднял её с легкостью!
То был последний раз, когда я видел Дору. Они с бабушкой Ланбро уехали внезапно, в один день. Я заметил чемоданы возле парадной, стучал в дверь – не открыли, обошёл дом, чтобы подобраться к окну Доры, но так и не докричался. Наверное, тогда я обиделся на неё. У меня появились новые друзья, и Дора постепенно забылась. Но оглядываясь назад уже во взрослом возрасте, я не мог простить себе, что не попрощался с ней. Не понял её слов.
А мама выздоровела. Пережила две моих свадьбы, развод с папой, дождалась внуков. И долг до сих пор не закрыт. Я чувствовал, нет, знал, Дора уехала из-за меня. Она чем-то поплатилась за свою помощь, чем-то важным. Не просто привычной квартирой и размеренной жизнью. Были тысячи вариантов, куда могла уехать семья Ланбро. И я потратил немало времени, перерывая архивы и соцсети в поисках хоть намёка на их имена. Всё без толку. Иногда во сне я вижу, как девушка с прозрачно-белой кожей и пожилая женщина в цветастом платке уходят по ту сторону тумана, и мягкая дымка превращается в непроницаемую стену. Но я не мистик, не шаман, без Доры я не смог поднять даже крышку старого колодца. Чем мне помочь ей? Как отплатить за её добро? Как вернуть оттуда?
Я снова побрёл к знакомой парадной – как зверь, мечась между прутьями в клетке воспоминаний. Застыл у двери, уставился на табличку с фамилией. Рука машинально скользнула в карман, нащупала узелки нити…
«Не там ищешь» – всплыли в голове слова Лики.
Ответ пришёл внезапно. Боже, какой я дурак! Ведь было столько подсказок!
Я бросился за дом, к окну.
– Лика! – закричал я. Сердце замерло.
Только не звенящая пустота, пусть кто-то ответит!
Дрогнула занавеска, в окне показалась девушка.
– Я знаю, где искать! Я нашёл! Открой дверь, прошу!
Это был самый долгий путь до двери тридцать седьмой квартиры. Каждую секунду боялся – не успею!
– Возьми! – прямо с порога я протянул Лике связанную узелками нить. – Дороже вещи у меня не было и нет. Обязательно поможет!
Я верил, что так и будет. Стало неважно, каким именно образом спасают узелки и существовал ли загадочный туман на самом деле или память причудливо вывернула детские впечатления. Люди видят то, что хотят видеть. Помогли не туман и не узелки сами по себе, через них мне передалась уверенность Доры. В этом и заключалась большая часть волшебства.
Непроницаемое лицо Лики дрогнуло. Девушка сжала подарок в кулачке, часто заморгала.
– Это сделала моя подруга. Она дважды спасла меня. И много отдала за это – больше, чем я способен представить. Теперь моя очередь выручать из беды. Я должен, просто обязан кому-то помочь…
Я говорил и говорил – про удивительную Дору и её бабушку, про наши игры, про детство – надеясь, что хоть так сумею развеять белёсую дымку забвения, за которой скрылась когда-то моя подружка.
Лика слушала с интересом, её глаза блестели, и постепенно за спиной девушки проступало другое девичье лицо. Дора улыбалась. А, значит, я всё сделал правильно.
