Ленин и Сталин против интеллигенции (продолжение)0

(продолжение. Начало в № 2/2019 и сл.)

Сталинское отношение к ленинским соратникам

В связи с недостаточным образованием у Сталина отсутствовала прочная общая база, необходимая любому культурному человеку. Он не отличался глубиной в познании марксистской теории, хотя был неплохим публицистом и популяризатором марксизма. Он так и не смог изжить резкого грузинского акцента в речи, и когда его страстные, наполненные внутренним убеждением в правоте всего, что он говорил, речи разносило радио по необъятным просторам советской страны, этот резкий акцент сразу выделял его выступления из всех других, заставляя прислушиваться и замирать. Правда, Сталин нарочито никогда не акцентировал своего нерусского происхождения, а напротив, всегда причислял себя к русскому народу, подчеркивая старшинство и святость «старшего брата в дружной семье советских народов».

Через год после смерти Ленина он писал в письме к Ме-рту как о свершившемся факте:

«У нас в России процесс отмирания целого ряда старых руководителей из литераторов и старых “вождей” тоже имел место. Он обострялся в периоды революционных кризисов, он замедлялся в периоды накопления сил, но он имел место всегда. Луначарские, Покровские, Рожковы, Гольденберги, Богдановы, Красины и т. д., — таковы первые пришедшие мне на память образчики бывших вождей-большевиков, отошедших потом на второстепенные роли. Это необходимый процесс обновления руководящих кадров живой и развивающейся партии» (151).

В этой фразе раскрылся весь Сталин с его чудовищным цинизмом и презрением к едва ли не самым высокообразованным лидерам большевиков, названных им в насмешку «бывшими вождями». Ведь в то время, когда он отправлял это письмо, Луначарский, Покровский и Красин еще были истинными вождями, занимали крупнейшие должности в большевистской Советской России, не подозревая, что они уже «вышиблены со сцены» (как десятью строками ниже выразился Сталин), что на их места готовы новые фигуры из сталинского «скотного двора».

Это письмо не было опубликовано при жизни названных персон, оно увидело свет только в 1947 году в его собрании сочинений, когда стесняться (или стыдиться) было некого, хотя и в тот момент он продолжал шифровать имя своего адресата, называя его Ме-рт, словно боясь разоблачения в нечистоплотности. А когда Сталин обзывал своих коллег «бывшими», Луначарский еще оставался на большевистской «сцене» в должности министра — наркома правительства, А.Б. Красин до своей смерти 24 ноября 1926 года был полномочным представителем (послом) в Англии и членом ЦК партии, Покровский работал заместителем наркома правительства (до своей смерти 10 апреля 1932 г.). Не были «вышиблены со сцены» и трое других, названных Сталиным, в силу простой причины: они сами отошли в сторону, кто раньше, как Рожков, примкнувший к меньшевикам, кто позже, как А.А. Богданов, сохранявший до октября 1917 г. связи с Лениным, а до этого бывший ближайшим другом Максима Горького (помните, как Ленин уговаривал его «тащить хоть понемногу деньги с Горького» на ленинские нужды). Богданов нередко выступал открытым критиком Ленина, а с 1921 г. полностью посвятил себя научным исследованиям в области изучения крови и старения (гематологии и геронтологии), организовал Институт переливания крови, то есть по собственной воле отошел от партийных дел подальше, не сработавшись с Лениным.

Сталин показал, что он не намерен считаться с «умниками» из числа интеллигентов. Он ясно обрисовал тезис, что старое интеллектуальное ядро партии большевиков пора менять. Что же было говорить о более «мелких» представителях интеллигенции, которых в ближайшее время ожидала процедура «вышибания со сцены» сталинским сапогом в соответствии с планом, фактически подготовленным Лениным и деловито подхваченным и развитым Сталиным.

Вместе с тем, он, конечно, понимал важность привлечения на свою сторону вузовской молодежи. Поэтому еще 14 февраля 1922 года он вместе с исполняющим обязанности заместителя председателя российского правительства и заместителем наркома рабоче-крестьянской инспекции А.Д. Цюрюпой побеседовал с профессорами высших технических учебных заведений. Однако в специальном постановлении ЦК, изданном после встречи Сталина и Цюрюпы с ними, главным было указание на важнейшую роль Институтов красной профессуры в подготовке кадров для руководства советскими учреждениями высшего уровня. Зарплаты преподавателям в этих институтах были повышены. Студентам вузов, в которых «пекли» срочным порядком такие кадры, были повышены стипендии. Чуть позже была организована встреча Сталина с представителями вузов, готовящих кадры в области общественных наук. На этот раз ЦК партии попыталось в очередной раз более детально регламентировать процесс обучения в партийно-общественных вузах.

На 13 апреля 1925 года была дана команда собрать Всесоюзную конференцию пролетарского студенчества, на которую в столицу было привезено около 300 участников. На второй день после открытия конференции было зачитано личное послание Сталина, в котором тот обосновал необходимость ускорить процесс замены старых, дореволюционно обученных профессоров вузов новыми, «красными профессорами». «Особенность данного момента состоит в том, что мы уже успели сделать серьезные шаги в деле построения социализма, превратив социализм из иконы в прозаический предмет повседневной практической работы», — написал он и задал вопрос: «Какова должна быть роль пролетарского студенчества в этой строительной работе?» (152). Его разъяснение было строгим и высказанным без утайки (заменять надо было всех и повсюду):

«Вузы и комвузы, рабфаки и техникумы, — это школы для выработки командного состава по хозяйству и культуре. Медики и экономисты, кооператоры и педагоги, горняки и статистики, техники и химики, сельскохозяйственники и путейцы, ветеринары и лесники, электрики и механики, — это все будущие командующие по построению нового общества, по постройке социалистического хозяйства и социалистической культуры. Нельзя строить новое общество без нового комсостава, так же как нельзя строить новую армию без нового комсостава… Отличительная черта старого комсостава, строившего при капитализме, состоит в том, что он был оторван от рабочих и крестьян, он ставил себя над трудящимися массами, он не дорожил ни доверием, ни поддержкой со стороны этих масс, ввиду чего он был лишен и того и другого. Для нашей страны этот путь совершенно непригоден» (153).

Из его слов с очевидностью вытекало, что призывы к построению мостов со всеми слоями образованного общества отброшены так же, как было и при Ленине. Грамотное руководство во всех отраслях могли, по его мнению, обеспечить только вновь образованные руководители «из своих», а не люди, глубоко знающие, как руководить процессами. Его не волновало, что законы природы, исследуемые учеными и сообщаемые студентам, не зависят от партийной принадлежности профессора и его взаимодействия с массами. Ему было неважно, что профессиональная подготовка выпускников вузов определяется целиком программами обучения и умением преподавателей донести до студентов комплекс необходимых знаний. Врач без знания предмета обучения не станет лечить лучше, точно так же как на одном хорошем взаимодействии с массами архитектор не сконструирует устойчивую и требуемую заказчиками постройку. Поэтому призывы и Ленина, и Сталина к коренной ломке обучения в вузах были не просто непродуманными, они были порочными. Написанное Сталиным задание вузам по подготовке «красных специалистов» было неверным, он очевидно не осознавал важности проблемы:

«Новый комсостав по строительству нового хозяйства и новой культуры потому, собственно, и называется новым, что он должен порвать со старыми путями командования круто и бесповоротно. Не отрыв от масс, а теснейшая связь с ними; не ставить себя над массами, а идти впереди масс, ведя их за собой; не отчуждаться от масс, а слиться с ними и завоевать себе доверие, поддержку масс, — таковы новые пути хозяйствования нового командного состава. Вне этих путей немыслимо никакое социалистическое строительство» (154).

Другая задача, поставленная Сталиным перед студентами, была сформулирована им так: «добиться того, чтобы студенты чувствовали себя общественниками и вели себя как подлинные общественники, — такова вторая задача партии». Она отражала его стремление привить новым представителям командного состава тягу к участию в развернутой им в обществе политической борьбе со всякими критиками и уклонистами, а также со специалистами, взращенными до прихода большевиков к власти. Отметим, что перестройка дел в вузах, учиненная Сталиным, чуть позже обернулась самоуправством всевозможных учкомов, вузкомов, профкомов, бюро комсомола и партии, действовавших демагогически и якобы от лица и по поручению партии, а также якобы по запросам общества.

Несомненно, что у Сталина уже были сведения о том, что студенты-партийцы теряли массу времени впустую на непродуктивную говорильню, что они сдают экзамены хуже беспартийных студентов и нередко стараются прикрыть свои плохие знания партбилетом. Поэтому ему пришлось коснуться и этой тревожной темы:

«Говорят, что студенты-коммунисты мало успевают в науках. Говорят, что они серьезно отстают в этом отношении от беспартийных. Говорят, что студенты-коммунисты предпочитают заниматься “высокой политикой”, убивая две трети времени на бесконечные прения “о мировых вопросах”. Верно ли все это? Я думаю, что верно” (155).

Но испугало его вовсе не то, что из таких студентов получатся плохие руководители строительства коммунизма, а то, что «дело выработки нового командного состава рискует стать монополией в руках старых профессоров» (156). Выход из положения был дан в полном соответствии с мифотворческими прожектами большевиков:

«…коммунисты-студенты должны уметь сочетать политическую работу с делом овладения наукой. Говорят, что добиться этого сочетания трудно. Это, конечно, верно. Но с каких пор коммунисты стали бояться трудностей? Трудности на путях нашего строительства для того и существуют, чтобы бороться с ними и преодолевать их» (157).

Сталин в этом послании конференции впервые высказал положение, ставшее центральным в его будущем обосновании преследования «безродных космополитов», тех, кто не понимает исторической роли России в мировой цивилизации и её небывалого расцвета при большевиках:

«Я думаю, что наша страна с ее революционными навыками и традициями, с ее борьбой против косности и застоя мысли, представляет наиболее благоприятную обстановку для расцвета наук. <…> Наша страна имеет в этом отношении великую будущность цитадели и рассадника наук, свободных от пут. Я думаю, что мы уже начинаем вступать на эту дорогу» (158).

Помогали ли такие бравады прогрессу страны? Ведь Россия Ломоносовых, Лобачевских и Менделеевых была традиционно сильна связями с мировой наукой, культурой, духовными и идеологическими канонами Запада и мировой цивилизации. Заявлениями об особом пути России и последующим запретом на связи с миром путем ограничения переписки, запрета свободного пересечения границ, отказа от приглашения коллег из-за границы и из-за безудержного поношения западных ценностей Сталин не только отворачивался от прежней России, но на самом деле звал к отказу от того, чем Россия была сильна.

Склоки внутри Политбюро ЦК РКП(б) помогают Сталину исключить Троцкого из членов партии

Среди шести членов Политбюро в 1923 г. (Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, А.И  Рыкова, И.В. Сталина, М.П. Томского и Л.Д. Троцкого) единства во взглядах не было. Более того, уровень склоки между Каменевым и Зиновьевым, с одной стороны, и Троцким, с другой, зашкаливал. Сталин присоединился к Зиновьеву и Каменеву, в результате чего в Политбюро сформировалась так называемая “тройка”. Вождь профсоюзов Томский и руководитель правительства Рыков были чаще нейтральны, но по ряду вопросов ближе к «тройке». Постепенно Сталину удалось создать серьезную оппозицию Троцкому, который всё еще продолжал рассматривать Сталина не более чем техническую фигуру в руководящих кругах.

Реально оценивая соотношение сил в Политбюро, Сталин рассчитал, как себя следует повести. Он прекрасно разыграл роль смиренного ученика Ленина и по окончании чтения ленинского завещания заявил, что просит утвердить его самоотвод с поста Генерального Секретаря ЦК. Расчет оказался правильным. Вместо голосования по самоотводу, Каменев предложил сформулировать вопрос иначе, а именно, поставить на голосование предложение о сохранении Сталина на посту Генерального секретаря партии. Каменев и Зиновьев, а также кандидат в члены Политбюро Бухарин, боявшиеся усиления Троцкого, не сочли нужным прислушаться к резким и однозначным требованиям Ленина. Они просто-напросто проигнорировали ленинские предупреждения и проголосовали против требования их вождя убрать Сталина с должности. Троцкий высказался за выполнение ленинского требования, но в одиночку он не мог ничего сделать. Такой результат голосования отразил неуважение к предложению Ленина и показал с несомненностью, что внутри большевистской верхушки шла борьба. Мнение больного Ленина в расчет более не принималось. За Сталиным была сохранена командная должность.

На протяжении 1923 — 1924 годов Троцкий публиковал в «Правде» статьи об истоках и уроках Октябрьской революции, не забывая подчеркивать свою роль в приходе большевиков к власти (в декабре 1923 года был напечатан цикл его статей под названием «Новый курс», в начале января 1924 года появилась статья «К вопросу о двух поколениях», осенью 1924 года вышел в свет третий том его собрания сочинений, и предисловием к нему Троцкий поместил статью «Уроки Октября». Он, разумеется, не упоминал о решающей роли Сталина в победе большевиков в России, поскольку Сталин такой роли не играл). В ответ Бухарин в «Правде» напечатал статью «Как не нужно писать историю Октября (по поводу выхода книги т. Троцкого «1917»)». Троцкий обратился 8 октября 1923 года к членам Центрального комитета и Центральной контрольной комиссии РКП(б) с предложением принять план срочной индустриализации промышленности. По его мнению, именно немедленная индустриализация должна была стать главной задачей правительства — Совета Народных Комиссаров. Он заявил также, что Политбюро ЦК РКП(б) вообще должно перестать вмешиваться в хозяйственные вопросы, и что власть в партии «узурпирована группкой лиц». Нужно расширять внутрипартийную демократию, призывал он.

Письмо Троцкого вызвало нервную ответную реакцию Сталина, увидевшего в предложениях Троцкого угрозу его ведущей роли в управлении страной. Тогда, как уже было упомянуто, 15 октября 1923 года 46 видных руководителей партийного аппарата и правительства (старых членов партии) опубликовали свое письмо в поддержку взглядов Троцкого. Указывая на Сталина как на «узурпатора власти в партии», подписавшие заявили, что именно он провоцировал кризис, так как «узурпаторы не умеют… свести концы с концами в экономической области».

Сталин, используя свою должность Генерального секретаря партии, срочно созвал Октябрьский пленум ЦК и ЦКК РКП(б), в состав которых он внедрил своих сторонников, составивших большинство. На нем «Заявление 46-ти» было осуждено. А дела в экономике страны шли плохо. Начиная с середины 1923 года Сталин, чтобы «наказать» крестьянство, резко повысил цены на промышленные товары. В ответ по всей стране прошли многочисленные забастовки. Поэтому не было удивительным, что 5 декабря того же 1923 года на общем собрании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК партии Троцкий одержал победу: в принятой резолюции «О партстроительстве» его оценка дел в стране и многие положения «Заявления 46-ти» были признаны правильными. В резолюции было сказано, что необходимо «установление режима рабочей демократии, под которым понимается свобода открытого обсуждения всеми членами партии важнейших вопросов партийной жизни, а также выборность должностных лиц и коллегий снизу доверху».

Получалось, что Троцкий взял реванш в важнейшей сфере жизни партии. Однако уже через месяц произошло событие, коренным образом изменившее историю большевистской партии.

В это время в целом Сталин уже начал широко применять методы преследования критиков. Он привлек на свою сторону нескольких членов Политбюро, недолюбливавших Троцкого, с их помощью организовал противоборствующие группировки на верхах партии большевиков и плел интриги. Конечно, многие видные большевики, участвовавшие в 1923 г. в XII съезде партии слышали письмо Ленина съезду об опасности возможного раскола партии из-за разногласий Троцкого и Сталина (пусть и с предупреждением о секретности завещания Ленина). Ленин высказал тогда озабоченность возможностью раскола в руководстве партией, грубостью и резкостью Сталина. Эти темы стали животрепещущими, и Сталину хотелось хоть что-то противопоставить Ленину.

После смерти Ленина, случившейся в январе 1924 г., он в течение нескольких месяцев обсуждал ленинские предупреждения о возможности раскола партии из-за противостояния с Троцким. В своих выступлениях и статьях он теперь стал делать вид, что он выше всяких противостояний. Так, в «Правде» 26 ноября 1924 года в статье под названием «Троцкизм или ленинизм» он решил представить себя миролюбивым и утверждал:

«Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи. Наша партия крепка и могуча. Она не допустит никаких расколов. Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развернутая идейная борьба против возрождающегося троцкизма» (159).

По прошествии всего года его «миролюбивость» улетучилась, Он стал применять административные меры жестко и грубо, а позже — в речи на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 октября 1927 г. даже постарался отвести от себя правоту слов Ленина о нем в письмах съезду партии:

«Говорят, что в этом “завещании” тов. Ленин предлагал съезду ввиду “грубости” Сталина обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается. Я на первом же заседании пленума ЦК после XIII съезда просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту» (160).

Он говорил, разумеется, неправду, Троцкий в числе «обязавших» Сталина остаться на посту Генерального секретаря, не был. А чтобы отвести от себя удар, Сталин следует давно разработанному приему: вспоминает поведение Ленина в аналогичной ситуации, когда тот вел себя резко:

«Вы знаете, что в 1921 году Ленин предлагал исключить из ЦК и из партии Шляпникова не за организацию антипартийной типографии и не за союз с буржуазными интеллигентами, а за одно лишь то, что Шляпников осмелился выступить в партийной ячейке с критикой решений ВСНХ. Сравните теперь это поведение Ленина с тем, что делает теперь партия в отношении оппозиции — и вы поймете, до чего распустили мы дезорганизаторов и раскольников» (161).

В той же речи на пленуме он решил дезавуировать свои прежние слова, напечатанные в «Правде» в ноябре 1924 г. «…что касается репрессий, то я решительно против них». Теперь он произнес другие слова:

«Говорят об арестах исключенных из партии дезорганизаторов, ведущих антисоветскую работу. Да, мы их арестовываем и будем арестовывать, если они не перестанут подкапываться под партию и Советскую власть» (162).

Не раз вспоминал он на собраниях партийцев, желая обелить свои действия, как Ленин «загнал» своего «любимчика» Томского в Туркестанский край за самый незначительный проступок, пока однажды присутствовавший в зале Томский не бросил выступавшему реплику: «Не без твоего благосклонного участия в этом».

Но главным в его поведении оставалась борьба с Троцким. Сталин использовал в ней язык французских революционеров[1]. Он объявил, что в большевистской партии возникла «левая оппозиция» и что с ней надо повести беспощадную борьбу. В конце января 1925 года на пленуме ЦК и ЦКК РКП(б) Сталину удалось при поддержке Бухарина, Каменева, Зиновьева и других своих сторонников обвинить Троцкого в «извращении истории большевизма и в попытке подмены ленинизма» своими эгоистичными целями.

Противостояние с Троцким совпало по времени со многими другими трудностями в управлении страной. Одна из них была обусловлена сталинской политикой в отношении крестьянства. Помимо повышения цен на промышленные товары, он предложил повысить налоги на предоставляемые сельским производителям средства, надеясь этим «обуздать кулака». Хотя призывы бороться с кулаками постоянно исходили от Ленина и Троцкого в 1918 году, Бухарин и некоторые другие большевики возразили против такого отношения к лучшим крестьянам. На 14-й партконференции в апреле 1925 года после доклада председателя Совнаркома Алексея Ивановича Рыкова большинством голосов была провозглашена политика в деревне, принципиально расходившаяся с ленинскими и сталинскими наметками. Было решено снизить на 40 процентов сельскохозяйственный налог, крестьянам предложили дотации от государства, право нанимать рабочую силу и сдавать землю в аренду. Были обещаны и другие послабления.

Но потерпев поражение в выстраивании взаимоотношений с крестьянством, Сталин одержал на конференции идеологическую победу над Троцким, который настаивал на том, что социализм невозможно построить в одной стране, иначе его сомнут соседствующие капиталистические страны. Троцкий неоднократно повторял, что нужна «перманентная революция» в других странах. Сталин возразил ему, что пока можно ограничиться построением социализма в одной стране, и конференция проголосовала за сталинский лозунг.

В октябре 1925 года возникло новое осложнение со сталинским руководством экономикой. Два члена Политбюро (Зиновьев и Каменев) и кандидат в члены Политбюро, нарком финансов правительства Г.Я. Сокольников (выпускник Сорбоннского университета, член Политбюро ЦК партии в октябре 1917 года и кандидат в члены Политбюро в 1925-1926 годах) представили докладную записку, в которой экономическая политика Сталина была раскритикована, и были предложены шаги, предлагавшиеся ранее Троцким. Получалось, что на этот раз Каменев и Зиновьев переметнулись из лагеря «пламенных сталинистов» ближе к позиции Троцкого. Сталин воспринял их «демарш» как очередной удар по нему с «левых позиций».

Выдающийся полемист и оратор Троцкий использовал свои таланты, чтобы в выступлениях и публикациях умело нападать на политику Сталина и позорить его недальновидность и узость. В 1926 году число сторонников Троцкого в партии в целом по стране было огромным. Сталин был вынужден признать в ноябре 1928 года на пленуме ЦК, что в лагере «левоуклонистов» состояли десятки тысяч большевиков, но он нашел способ побороть «уклонистов-интеллектуалов», увеличив прием в партию «рабочих от станка». В 1923 году в партии состояло 386 тысяч человек, в 1924 году (в результате проведенного Сталиным после смерти Ленина «ленинского набора») численность партии удвоилась и составила 735 тыс. чел., в 1927 году еще раз удвоилась — их стало 1 236 тыс., в 1930 году 1 971 тыс., в 1934 — 2 809 тыс. чел. Если в 1917 году большевиков с высшим образованием было более половины состава партии (в целом 54%, из них 32% с законченным и 22% — с незаконченным), то в результате сталинского «орабочивания» партии число лиц с высшим образованием к 1927 году упало до 1%, причем более четверти членов партии (27%) не имели даже начального образования. «Промывка мозгов» этих людей примитивными лозунгами и обвинениями Троцкого и его сторонников в «умствовании», «пренебрежении интересами рабочего класса и передового крестьянства» не представляла больших затруднений. У Сталина прорезался новый талант — в достаточно просто написанных фразах, легко находящих понимание у самых простых людей, он умел подать свои взгляды как единственно правильные, разумные, несущие пользу всем, а не одному лишь узкому кругу партийных мудрецов. В первой половине 1926 г. Сталина избрали членом (академиком) бывшей Социалистической, теперь переименованной в Коммунистическую, академию (163).

Прибег он еще к одному демагогическому ухищрению: стал выдавать свои интересы за развитие взглядов и чаяний Ленина. «Идти ленинским курсом», — призывал он, хотя от Ленина в его действиях часто оставалось только умение добиваться своих целей любыми средствами. Он действительно был отличным учеником Ленина в этом отношении. Огромными тиражами в 1926 году вышла брошюра Сталина «К вопросам ленинизма», которую могли читать все в стране. Взяв в свои руки жесткий контроль за средствами информации, ему удалось легко донести до масс своё объяснение причин устранения из партийных рядов сторонников «Левой оппозиции».

Пока Троцкий бушевал и «побивал» Сталина в речах и нередко в печати, Сталин пользовался своим старым приемом: он был мастером закулисных кабинетных игр и умело вводил в состав ЦК всё новых и новых протеже, добиваясь устранения оттуда приверженцев линии Троцкого. Активно помогал ему в этом Бухарин, который 2 июня 1924 года был переведен из кандидатов в члены Политбюро ЦК. Троцкому пришлось искать сторонников среди тех, с кем у него были разногласия раньше. С этой целью он решил пойти на мировую во многих вопросах с Зиновьевым и Каменевым. Те уже тоже начали бояться административного давления Сталина и согласились выступить согласованно на стороне Троцкого против некоторых предложений Сталина. Однако Бухарин, который заинтересованно участвовал в этих внутренних распрях, опять принял сторону Сталина. К нему присоединились два других члена Политбюро — Рыков (тогдашний председатель правительства) и М.П. Томский — лидер профсоюзов, а также набиравший силу в партийных кругах нарком рабоче-крестьянской инспекции, член ЦК партии и будущий член Политбюро ЦК (с 1927 года) В.В. Куйбышев. Так вокруг Сталина сформировалась уже “Семерка”. Раскол в руководстве партией стал болезненным, исключительно острым. На 13 съезде партии в мае 1924 года Сталину удалось сильно ослабить позиции Троцкого в Политбюро и в ЦК партии (в ЦК сохранили свои места только два сторонника Троцкого — Пятаков и Раковский), а в октябре 1925 года в руководстве партии начался новый раскол: Сталин стал отходить от близкого взаимодействия с Зиновьевым и Каменевым и объединяться в большей мере с Бухариным, Рыковым и Томским. На следующем — 14-м съезде партии (декабрь 1925 года) “Новая оппозиция” Зиновьева и Каменева была осуждена. Троцкий решил присоединиться к оппозиционерам, создалась “Объединенная оппозиция”, старавшаяся всеми доступными средствами “свалить” Сталина. Но последний сумел выйти победителем и из этих внутрипартийных раздоров и более того, последовательно устранить из власти как представителей “левой”, так затем и “правой” оппозиции (Бухарина и его сторонников). Мощным подспорьем Сталину в борьбе с оппонентами стало то, что первого января 1926 года ему удалось ввести в состав Политбюро Ворошилова, Калинина и Молотова (двое первых учились лишь в начальной школе).

Осенью 1927 года общими усилиями тех, кто примкнул к Сталину во время так называемой «предсъездовской дискуссии в печати», была осуществлена мощная дискредитация взглядов Троцкого и его сторонников. Теперь уже мишенью для атак стала троица «троцкистов» — сам Троцкий, Зиновьев и Каменев. В результате в октябре 1927 года Сталину удалось вбить клин между враждующими группами в Политбюро и ЦК партии, и по решению «обновленного Политбюро» 23 октября 1927 года Троцкий был выведен из Политбюро. Большинство проголосовало также за то, чтобы вывести из состава ЦК партии членов «Левой оппозиции».

Троцкому и его приверженцам доступ к ведущим газетам перекрыли. Поэтому они попытались использовать празднование Октябрьской революции и выйти на демонстрации в Москве и Ленинграде с их лозунгами, чтобы люди на улицах увидели, к чему они призывают. Итак, 7 ноября 1927 года в колоннах троцкистов на демонстрациях в Москве и Ленинграде были подняты троцкистские лозунги. Сталин показал себя решительным и на этот раз. Против мирных демонстрантов были выдвинуты чекисты и армейские части. Троцкистов безжалостно разогнали, а лидеров «Левой оппозиции» за эти действия немедленно арестовали и разместили по тюрьмам и лагерям. В ноябре 1927 года на Пленуме ЦК ВКП(б) Троцкого, Зиновьева и Каменева исключили из партии. Решающим стало то, что именно Бухарин помог Сталину убрать Троцкого со всех постов. Высший орган партии оказался “очищенным” от трех главных членов Политбюро, работавших бок о бок с Лениным в годы победы большевиков в 1917 году и позже. Ленинский курс превратился во всецело сталинский.

Сталин повторяет прием Ленина: Троцкого изгоняют из страны, а затем уничтожают

Как было рассказано выше, Ленин внес в Уголовный кодекс страны статью, позволяющую лишать гражданства тех, кто критикует советскую власть и высылать их за границу без права возвращения. Теперь Сталин решил применить эту статью закона к яростному критику всех его действий Троцкому. Для начала Троцкого в 1928 году отправили в ссылку в Казахстан, в город Верный (будущая Алма-Ата). Бухарин снова, точно так же как и раньше, активно помог в этом Сталину. В 1929 году Троцкого выдворили из СССР в Турцию. Сначала он оказался на острове Принкипос (в России принято название «Принцевы острова»), в 1932 году его лишили советского гражданства. В 1933 году он переехал во Францию, в 1935 в Норвегию, потом пожил в США и затем обосновался в Мексике. Сталин предпринял несколько попыток покушений на жизнь своего недруга.

Устранение с политической арены в СССР Троцкого, человека, который открыто относился к Сталину свысока, помогло прекратить публичные нападки на Сталина и предоставило последнему возможность уйти от огня постоянной критики. Правда, Троцкий сам был далеко не идеальным по своим человеческим качествам. Это объясняет, почему Сталин, используя не прекращавшиеся никогда внутренние распри среди членов Политбюро, легко привлекал на свою сторону Зиновьева, Каменева, Бухарина и Рыкова против Троцкого в 1925-1926 годах, а позже Бухарина, Рыкова, Томского и других против Троцкого, Зиновьева и Каменева.

Живя в Мексике, Троцкий не прекращал публиковать свои размышления о путях распространения коммунистических идей в мире. Его рассуждения и призывы публиковали многие издания в мире, сформировалось новое движение под названием ТРОЦКИЗМ, завоевавшее огромный авторитет в разных частях света. Все более становилось ясным, что число сторонников троцкизма достигло невероятно высокого уровня, имя Троцкого приобрело гигантскую популярность. Советские шпики, рассеянные по свету, собирали всю доступную информацию об этих успехах и сообщали данные в Кремль Сталину.

В 1939 г. Троцкий завершил долго готовившуюся им статью «Сверх Борджиа в Кремле», в которой обосновывал утверждение, что Ленин умер не своей смертью, а что его убил Сталин. Окончательный вариант статьи был подготовлен 13 октября 1939 года. Автор сначала планировал издать её в американском журнале «Лайф», вел переговоры с её переводчиком, а затем опубликовал в американской газете «Либерти» 10 августа 1940 года. Можно полагать, что агенты НКВД срочно доставили в Москву текст статьи Троцкого. Сталина это произведение привело в ярость, и он повторил наркому НКВД Лаврентию Берия требование убить Троцкого. Еще раньше ответственные сотрудники НКВД Павел Судоплатов и Наум Эйтингон по приказу Берии начали планировать несколько операций по уничтожению Троцкого в сентябре 1939 года.

Первое покушение было предпринято группой из двадцати мексиканцев во главе с художником А.Д. Сикейросом, одетых в форму полиции и армии. Они прорвались в ночь на 24 мая 1940 года в дом Троцкого, круша всё на своем пути, расстреляли в упор кровать и все вещи в спальне ненавистного критика Сталина, но чудом Лев Давидович, его жена и внук остались живы. Примечательно, что в 1967 году Сикейроса наградили Ленинской премией «За укрепление мира между народами», его именем была названа улица в Ленинграде.

Другой план убийства Троцкого Эйтингон готовил с сентября 1939 года в Европе. Он уговорил испанца Рамона Меркадера включиться в выполнение операции. В её начале Меркадер, живший с начала 1930-х годов в Париже, обольстил американку русского происхождения Сильвию Агелофф-Маслову, которая работала одним из личных секретарей Троцкого и прибыла с кратким визитом в Париж. Её новоявленный «жених» Меркадер попытался приехать в США, чтобы оттуда, заметая следы, пробраться в Мексику, но ему не дали въездной визы в США. Тогда по приказу Судоплатова в Москве был сфабрикован паспорт на имя якобы канадского бизнесмена Фрэнка Джексона, с этим документом Меркадер беспрепятственно прибыл в США, затем проник в Мексику и там как жених Сильвии посещал охраняемую местными властями виллу Троцкого, где притупил бдительность охраны.

20 августа 1940 г. Меркадер пришел в дом Троцкого и был беспрепятственно допущен в кабинет Льва Давидовича. У него в руках была свернутая газета и рукопись собственной статьи, которую он якобы хотел показать Троцкому и обсудить её содержание. Было это через 10 дней после выхода в свет статьи “Сверх Борджиа в Кремле”. Пройдя в кабинет и оставшись с Троцким наедине, Меркадер вытащил из свернутой газеты металлический ледоруб и размозжил ему голову. Через три дня Троцкий скончался в больнице.

Эйтингон с матерью Рамона (давнишней агенткой советского НКВД) ждали Меркадера в автомашине неподалеку от виллы Троцкого, надеясь, что что ему удастся выбежать из дома, но его успели схватить, скрутить и доставить в полицию. Меркадера арестовали, осудили, он отбыл весь 20-летний срок тюремного заключения в Мексике, затем прибыл в СССР, где Президиум Верховного Совета СССР 31 мая 1960 г. наградил его званием Героя Советского Союза, и 6 июня 1961 г. из рук председателя КГБ А. Шелепина он получил золотую звезду Героя Советского Союза и орден Ленина за свое кровавое преступление. До середины 1970-х годов он жил и работал в Москве в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, потом был приглашен на Кубу Фиделем Кастро, где умер в 1978 г. Советское руководство выполнило просьбу Меркадера, перевезло его прах в Москву, где он был похоронен на Кунцевском кладбище (считавшемся филиалом Неводевичьего). На могильном постаменте высечено имя Лопес Рамон Иванович, ниже латинскими буквами написано Ramon Mercader del Rio.

Безусловная поддержка Сталиным «красных спецов»

Возвращаясь к середине 1920-х годов, можно указать, что на XIV партийном съезде, проходившем с 18 по 31 декабря 1925 года в Москве, Сталин объявил о широкой индустриализации страны (использовав прежние неоднократные предложения на эту тему Л.Д. Троцкого). Съезд принял несколько важных организационных решений. Так, он одобрил сталинское предложение, согласно которому теперь все редакторы центральных органов печати должны были утверждаться Центральным Комитетом партии (возможности появления в печати любых критических материалов в адрес партийного руководства были этим устранены). Другое важное решение было связано с регламентацией работы комсомольской организации. Теперь любые оргрешения комсомолистам нужно было предварительно согласовывать с вышестоящими комитетами ВКП(б). Через две недели (14 января 1926 г.) крупнейшая в стране комсомольская организация — комитет комсомола Ленинградской губернии отвергла это ущемление их прав:

“Губком вынес постановление, которое является неслыханным в истории коммунистического союза молодежи, не имевшим прецедента со времени его основания: губернский комитет комсомола отказался признать решение партии правильным (16 голосами против 8)” (164).

Сталин так же, как это было присуще Ленину, уделял большое внимание взращиванию «красных спецов». Из «Биографической хроники», публиковавшейся в каждом томе его Сочинений, видно, что в годы ожесточенной борьбы с троцкистской оппозицией, планами индустриализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства, наряду с многочисленными выступлениями, встречами и беседами, ему, тем не менее, пришлось выкроить время для встреч и обсуждения проблем с обучением кадров. 19 января 1926 года он беседовал со слушателями Института Красной Профессуры (165). На апрельском пленуме 1926 г. и несколькими днями позже в докладе активу Ленинградской парторганизации он снова уделил большое внимание задаче быстрого выдвижения кадров командиров производства, обученных в новых условиях и способных выполнять программы переустройства промышленности (при этом снова повторял по нескольку раз одни и те же словесные конструкции, как учили его в семинарии языку проповедников):

«…задача состоит в том, чтобы создать многочисленные кадры строителей индустрии из рядов рабочих и советской интеллигенции, той самой советской интеллигенции, которая связала свою судьбу с судьбой рабочего класса и которая строит вместе с нами социалистический фундамент нашего хозяйства.

Задача состоит в том, чтобы создать такие кадры и выдвинуть их на первый план, оказывая им всемерную поддержку» (166).

Прибег в этом выступлении он и к передергиванию фактов, заявив, что победа Красной армии в Гражданской войне была одержана благодаря тому, что на роли командиров были назначены необученные военному делу люди, что эти «комполки и комбриги, начдивы и комкоры» прекрасно показали себя. «Без этих новых командных кадров, вышедших из низов и поднявшихся вверх благодаря своим способностям, мы не смогли бы построить армии, мы не смогли бы победить наших многочисленных врагов”, — сказал он (167). Однако было хорошо известно, что Ленин и Троцкий всеми силами старались приглашать на высшие командные позиции в войсках хорошо обученных генералов Царской армии, перешедших на сторону большевиков.

Шахтинский процесс

Сталину в годы борьбы с Троцким и другими хорошо образованными соратниками Ленина приходилось выносить нарекания, исходившие от этих людей, в отсутствии у него достаточных знаний, в непонимании многих вопросов государственного управления, (как это часто делал Троцкий /168/). Эти оскорбления ему, наверное, никогда не говорили в лицо, но он замечал ухмылки, слышал шепотки за спиной. Долго он помалкивал на этот счет, делал вид, что ничего не знает, но не знать такого отношения к себе, не мог. «Шибко умных образованцев» ждали в скором будущем расстрелы в годы Большого Террора. Огромное число (несколько миллионов!) самых образованных интеллектуалов покинули Россию в первые годы после революции. Это были не одни только члены семьи Романовых и видных дворянских фамилий, а крупные ученые, известные преподаватели, музыканты, композиторы, артисты, писатели и просто образованные специалисты, видевшие как их душит новая власть, как издевается над ними Чрезвычайка, как партийные лидеры науськивают на них простых жителей страны. Сожаления от того, что страна потеряла наиболее ценных интеллектуалов, покинувших красную Россию, никто из вождей не выказывал.

Сталин к 1928 году, когда только-только борьба с троцкистской оппозицией в руководстве большевистской партией подошла к завершению, и он выиграл эту битву, решил сильно ославить «слишком образованных» в глазах всего народа. Можно предполагать, что он уже прокручивал в мозгу планы будущей кровавой эпопеи Большого Террора, но пока еще было рановато (и даже опасно до поры до времени) казнить всех старых и новых недругов только на том основании, что они не любили его. Теперь же наступил момент, когда можно было приступать к массивному опорочиванию интеллектуалов, этой «белой кости», оставшейся в наследство от царских времен. Надо было обвинить их в злокозненности и в преступлениях против советского народа. Ни больше ни меньше. Врагов к ответу!

Это помогло бы и раскрутить на верной основе, понятной всему простому народу, идеологическую программу срочной и массовой замены старых интеллектуалов новыми кадрами из народа, кадрами, выращенными в новых — советских вузах. Нужно было найти врагов, ославить их всенародно, затем сурово осудить и пригвоздить к позорному столбу, показав всем этим из бывших, кто еще оставался у руководства отраслями промышленности, предприятиями, заводами и фабриками, что их может ждать при неповиновении.

Предлог для массированного процесса над вредителями нашелся быстро. Было объявлено, что неожиданно в угольной промышленности, на шахтах произошли невиданные раньше крупные аварии, в результате чего важнейший сектор экономики оказался под грозным ударом. Никто не заикался о том, что за десятилетие советской власти в шахтах Донбасса всё оборудование и все машины износились и стали выходить из строя, что раньше все они были закуплены за границей и не производились а России, что организационная неразбериха не могла не вести к хаосу на производстве, а плохо обученные «новые кадры» начальников часто требовали от подчиненных в приказном порядке что угодно, но не знали ни деталей производства, ни методов решения возникающих трудностей. Обветшавшие и неправильно ремонтировавшиеся подъездные пути разваливались, что вело к авариям, старые котлы взрывались, неправильный крепеж проходок вел к завалам штолен, малосильные электроподстанции неожиданно останавливались, несмотря на грозные «волевые» приказы партийных начальников.

Если в первые годы большевистского правления обходилось как-то без крупных аварий, то после почти десяти лет советской власти угольная промышленность стала давать сбои. Обвинить в этом Сталин решил инженеров и техников высшего звена. Так было начато широко освещавшееся во всей советской печати «Шахтинское дело».

Итак, Сталин решил создать в умах населения тревогу за судьбу страны и обвинить в разветвленной антисоветской подрывной деятельности именно руководителей-интеллектуалов. Чекистам было дано задание найти нужных для этого персонажей. В течение нескольких месяцев шла подготовка к арестам и осуждению большого числа руководителей предприятиями на местах, а также администраторов из республиканских и союзных наркоматов. Была установлена слежка за перепиской этих людей с заграницей, за их разговорами в «узком кругу», за авариями на подведомственных им предприятиях и шахтах, и в самом начале 1928 г. усилиями сыщиков был якобы набран материал для ареста не двух-трех или даже десятка заговорщиков и вредителей, а более полусотни руководителей угольной промышленности страны. Под стражу были взяты сразу 53 человека.  А.Я. Вышинский (в то время ректор Московского университета, позже Прокурор СССР и министр иностранных дел СССР) опубликовал в 1927 г. учебник «Курс уголовного права», в котором обосновал в деталях методы придирок к подследственным. В нем был сформулирован язык возможных обвинений к врагам советской системы. Главный прокурор того времени Н.В. Крыленко сделал нужные заготовки для своих подчиненных, и в январе 1928 года в стране началась настоящая газетная истерия с обвинениями в массовом вредительстве огромной «банды» специалистов, управляемой из-за рубежа, которая якобы орудовала в 1923-1925 годах на шахтах в Донбассе и в главках в Харькове (тогдашней столице Украинской ССР) и с 1926 года в Москве. Массивный процесс против инженеров и руководителей отраслями угольной промышленности каждый день оставался главной новостью прессы.

Обвиняемых из числа так называемых «бывших», переписывавшихся с родными и друзьями, живущими в Европе, объявили завербованными Западом вредителями (ОГПУ видело в письмах с Запада лишь зашифрованные команды вредить на производстве). Для многих в стране этот процесс показался странным. Ведь все эти годы печать уверяла, что дела в Стране Советов идут лучше некуда, производство угля растет год от года и вдруг такое?

Вскоре после объявления о выявлении крупной вредительской сети (с 6 по 11 апреля 1928 г.) был созван Объединенный пленум сразу трех ведущих комитетов большевистской партии — Центрального Комитета ВКП(б), Центральной Контрольной Комиссии и Центральной Ревизионной Комиссии ЦК ВКП(б). Это был один из первых случаев, когда вместе собрали сразу все высшие органы партии. Сталин 10 апреля сделал доклад от имени Политбюро ЦК партии и был «избран в комиссию для окончательного редактирования резолюции о шахтинском деле и практических задачах в борьбе с недостатками хозяйственного строительства» (169). До суда было еще далековато, а «окончательное редактирование резолюции» о вредительстве уже шло полным ходом.

Через три дня (13 апреля 1928 года) Сталин выступил на эту тему еще раз — на собрании актива партийных организаций Москвы с многочасовой речью. В первой же фразе, со вздохом облегчения, он сказал, что состоявшийся двумя днями раньше Пленум ЦК, ЦКК и ЦРК был первым пленумом, посвященным не разборкам с внутрипартийными «отщепенцами», а, как он выразился, «чисто деловым пленумом, пленумом без внутренней партийной драки». Ему пришлось объяснять, как он и другие руководители прозевали такие крупные неурядицы в жизни страны:

«Обратили ли вы внимание на то, что не только шахтинское дело, но и заготовительный кризис к январю 1928 года явились для многих из нас “неожиданностью”? Особенно характерно в этом отношении шахтинское дело. Пять лет работала контрреволюционная группа буржуазных спецов, получая директивы от антисоветских организаций международного капитала. Пять лет писались и рассылались нашими организациями всякого рода резолюции и постановления. Дело угольной промышленности у нас, конечно, шло все-таки вверх, так как советская система хозяйства до того жизненна и могуча, что она все же брала верх, несмотря на наше головотяпство и на наши ошибки, несмотря на подрывную работу спецов. Пять лет эта контрреволюционная группа спецов совершала вредительство в нашей промышленности, взрывая котлы, разрушая турбины и т. д. А мы сидели, как ни в чем не бывало. И “вдруг”, как снег на голову, — шахтинское дело» (170).

В этой речи он клеймил еще не осужденных «спецов» (именно их Сталин назвал вредителями), куя общественное негодование по поводу вредителей-интеллектуалов. Он так обрисовал ситуацию:

«Факты говорят, что шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших раньше угольной промышленностью.

Факты говорят далее, что эти спецы, будучи организованы в тайную группу, получали деньги на вредительство от бывших хозяев, сидящих теперь в эмиграции, и от контрреволюционных антисоветских капиталистических организаций на Западе» (171).

В последующие два месяца шумиха вокруг действий вредителей-специалистов высокого уровня, интеллигентов старой выучки разрасталась. День ото дня промывка мозгов шла по нарастающей. Это свидетельствовало, что исход судебного процесса был предрешен.

Лишь 6 июля 1928 г. приговор, наконец-то, был оглашен на заседании не суда низшей инстанции, а на самом высоком уровне — Верховного суда СССР. Пять подсудимых были приговорены к высшей мере — расстрелу, 40 — к различным срокам заключения, четверо оправданы (четверо скончались в ходе следствия).

Спустя много десятилетий я услышал от своего наставника в мои школьные годы, тогда еще доцента Горьковского университета Петра Андреевича Суворова, рассказ, который я записал. Во время Шахтинского процесса он учился в Московском университете и жил в студенческом общежитии рядом с местом, где проходил суд над шахтинскими вредителями и даже сумел попасть на некоторые заседания суда. Вот эта запись:

«Мы жили в общежитии МГУ в здании, которое располагалось напротив Дома Союзов. Теперь на месте этого общежития построили новый корпус гостиницы «Москва», а тогда общежитие примыкало к стереокино. Во время процесса, проходившего в Доме Союзов, около парадного подъезда всегда роилась толпа народа, жаждавшего прорваться внутрь. Но вход был только по пропускам, и вооруженная милиция строго следила за этим. И вот, в один из первых дней процесса, когда кто-то из жильцов нашей комнаты вышел из общежития, к нему обратился еле прорвавшийся через эту толпу простой мужчина и спросил: «Не подскажете ли, где тут есть столовая попроще?» Пока мой сосед по комнате объяснял, выяснилось, что этот мужичок был привезен в Москву то ли из Владимира, то ли из Смоленска, чтобы участвовать в работе группы «народных заседателей», которым поручалось по указке свыше «осудить» шахтинских вредителей. Тогда бойкий студент сообразил позвать этого новоявленного «юриста» к нам в комнату. Мы напоили его чаем с сахаром, чем могли подкормили (жили мы тогда бедно, по-студенчески), а он в благодарность дал нам пропуск «на одно лицо» на все дни процесса, и мы вчетвером бегали по очереди на процесс.

Особенно мне запомнился один из молодых, весьма интеллигентных и воспитанных инженеров. Его обвиняли в том, что он организовал и осуществил аварию на шахте. Но тут произошел досадный конфуз. Адвокат осужденного представил доказательства, что его подзащитный долгое время до взрыва находился в командировке в другом городе, где он к тому же болел. Доказательства были настолько весомыми, а обвиняемый вел себя настолько рассудительно, спокойно и уважительно, представил такое алиби и так опроверг все уловки следователя и прокурора, что не было никаких сомнений, что его непеременное оправдают.

Когда же председатель суда объявил ему приговор — «четыре года тюремного заключения», весь зал ахнул. Предвзятость и несправедливость была очевидна даже для тех отобранных людей, которые сидели в зале. Адвокат сумел сказать, обращаясь к народным заседателям, свезенным со всех концов России: «Да, гордое имя человек больше не звучит гордо» (172).

Рассуждать на крупных митингах о Шахтинском деле Сталину казалось очень важным. Поэтому через несколько дней после оглашения приговора он выступил с речью перед ленинградскими большевиками, не скрывая истинную пружину развернутого им судилища. Он объяснил, почему так часто и так решительно и громогласно обвиняет шахтинских вредителей: он повторил снова, что нужно создать условия для срочной замены профессионалов, воспитанных в дореволюционное время и «орудующих» во всех областях управления, на верных людей, настроенных на успешную работу по разработанным Лениным и им идеологическим лекалам:

«Существо и смысл шахтинского дела состоит в том, что мы оказались почти безоружными и совершенно отсталыми, до безобразия отсталыми в деле обеспечения нашей промышленности известным минимумом преданных делу рабочего класса специалистов. Урок, вытекающий из шахтинского дела, состоит в том, чтобы ускорить темп образования, создания новой технической интеллигенции из людей рабочего класса, преданных делу социализма и способных руководить технически нашей социалистической промышленностью.

… дело в том, что таких людей из старых специалистов, готовых идти рука об руку с Советской властью, становится относительно все меньше. Дело в том, что абсолютно необходима для них новая смена из молодых специалистов. И вот партия считает, что новую смену надо создавать ускоренным темпом, если мы не хотим оказаться перед новыми неожиданностями, и создавать ее нужно из людей рабочего класса, из среды трудящихся» (173).

Истерия обвинений в адрес старорежимных специалистов-интеллектуалов не утихла и по окончании Шахтинского процесса. Вслед за ним Сталин инициировал в 1929-1931 годах несколько столь же мифических по своей сути судилищ, но столь же масштабных по освещению в прессе. В 1929-1930 гг. это был процесс над Академией наук СССР («Академическое дело»), по нему было арестовано около 100 ученых, затем над «Промпартией» (декабрь 1930 г., арестовано в разных городах около 2000 человек), «Трудовой Крестьянской партией» (суда над ними проведено не было, а 21 сентября 1931 г. председатель ОГПУ СССР В.Р. Менжинский подписал обвинительное заключение по делу; по нему было арестовано 1296 специалистов) и нескольких более мелких по размеру, но также сфабрикованных судебных процессов над вредителями в промышленности, транспорте, сельском хозяйстве и во многих наркоматах.

Одновременно Сталин плел интриги против Бухарина, Рыкова и многих еще остающихся на свободе руководителей, выдвинувшихся при Ленине. С начала 1970-х годов в энциклопедиях и справочниках, издававшихся в СССР, были повторены фразы, что все эти процессы были фальсификациями от начала до конца, что Трудовой Крестьянской партии, также как Промпартии никогда не существовало, они были выдуманы, а все «доказательства” сфабрикованы.

Все эти действия подстегивали демагогов к поиску врагов в окружавшей их среде, учили людей прерывать любые связи с родственниками и знакомыми за рубежом, развивали страх перед возможным нападением на СССР иностранных армий, учили тому, что Запад «точит зубы на Советскую Россию».

Но, разумеется, шумиха не помогала решить проблему замещения «командиров производства и сельского хозяйства» новыми кадрами «красных спецов». Это объясняет, почему Сталин старательно вмешивался в проблему подготовки новых «проверенных» кадров инженеров и специалистов всех уровней. Строки из подневных записей его встреч в Кремле и в других местах говорят о таком его стремлении. Так, только в 1928 году он 9 мая принял делегацию студентов Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова, через неделю, 16 мая 1928 года, выступил с большой речью на съезде комсомола, где опять вернулся к этой теме, но, повторив фразы Ленина, обсуждал её в заметно других выражениях:

«Рабочий класс не может стать настоящим хозяином страны, если он не сумеет выбраться из некультурности, если он не сумеет создать своей собственной интеллигенции, если он не овладеет наукой и не сумеет управлять хозяйством на основе науки.

Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться. Учиться упорно, терпеливо. Учиться у всех — и у врагов, и у друзей, особенно у врагов. Учиться, стиснув зубы, не боясь, что враги будут смеяться над нами, над нашим невежеством, над нашей отсталостью…

Нам нужны теперь большевики-специалисты по металлу, по текстилю, по топливу, по химии, по сельскому хозяйству, по транспорту, по торговле, по бухгалтерии и т. д. и т. п. Нам нужны теперь целые группы, сотни и тысячи новых кадров из большевиков, могущих быть хозяевами дела в разнообразнейших отраслях знаний. Без этого нечего и говорить о быстром темпе социалистического строительства нашей страны. Без этого нечего и говорить о том, что мы сумеем догнать и перегнать передовые капиталистические страны» (174).

Меньше, чем через две недели (28 мая) он приехал в университет Свердлова в связи с 10-летием этого учебного заведения, в тот же день побеседовал со студентами Института Красной Профессуры и Коммунистической Академии.

8 июля он пишет письмо членам кружка по партстроительству Комакадемии, 30 октября принимает в Кремле молодых членов Центрального бюро ВЦСПС, а 27 ноября руководящих комсомольских работников.

На все эти встречи и речи приходилось выделять время в годы максимального напряжения его сил и нервов, когда еще не завершилась его борьба с оппозицией в партии, когда шла подготовка к тотальной коллективизации сельских хозяйств и сама коллективизация, когда споры о темпах ускоренной индустриализации промышленности были напряженными. Но проблема замены интеллектуалов новыми — красными спецами казалась ему не менее важной. Поэтому он продолжал заниматься этой проблемой.

Его не оставляли равнодушными сообщения о неудовлетворительной успеваемости студентов вузов — членов большевистской партии, не желающих тратить время на повседневное и напряженное освоение профессиональных знаний, а больше занятых говорильней. Поэтому в уже упоминавшейся речи на собрании актива Московской парторганизации он опять повторил, что неверно утверждать будто бы «невозможно коммунистам, особенно же рабочим коммунистам-хозяйственникам, овладеть химическими формулами и вообще техническими знаниями» (175). Он заявил, что «шахтинское дело… сигнализирует нам, …что мы плохо обучаем кадры в наших втузах, мы плохо подготовляем наших красных спецов. Это вывод, от которого никак не отвертеться». Он обосновал причину плохого обучения в вузах и технических институтах (втузах) тем, что студентов обучают по книжкам, тогда как надо учить, посылая постоянно на соответствующие специальности предприятия, где бы они видели своими глазами, что нужно знать руководителям. Такой совершенно поверхностный и примитивный подход свидетельствовал, что он ничего не знал о методах образования в институтах, о широте преподаваемого материала, о необходимости не просто чтения учебников, а проработки материалов учебников, решении задач, прохождении практикумов и выполнении лабораторных упражнений и о многом другом. Он и в православной семинарии был плохим студентом, а уж с университетским и институтским стилем преподавания (серьезном и многообразном) не был знаком даже в минимальной степени.

В целом, Сталин был вынужден признать, что массированное обучение преданных большевистскому руководству кадров решается плохо. В 1929 году он публикует в «Правде» многократно перепечатавшуюся позже статью «Год великого перелома» (176), в которой опять отмечает недостатки в подготовке «красных спецов»:

«Задача построения тяжелой промышленности упирается …в проблему кадров, в проблему: а) приобщениядесятков тысяч советски настроенных техников и специалистов к социалистическому строительству и б) выработки новых красных техников и красных специалистов из людей рабочего класса. …проблема кадров ищет еще своего разрешения. [Она] является теперь, в обстановке технической реконструкции промышленности, решающей проблемой социалистического строительства. …Отсюда задача партии — взяться вплотную за проблему кадров и овладеть этой крепостью во что бы то ни стало» (177).

Однако призывы к кавалерийским наскокам в воспитании знающих, а не примитивно натасканных кадров специалистов, не могли способствовать достижению успехов в этой сфере. Ему докладывали о неудачах подготовки нужных кадров, поэтому ему пришлось, спустя еще два года, на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г., снова разочарованно распространяться на тему плохой решаемости задачи создания армии квалифицированных интеллектуальных кадров. Эта проблема оставалась явно нерешенной, и ему не оставалось ничего другого, как повторить: «наша страна вступила в такую фазу развития, когда рабочий класс должен создать себе свою собственную производственно-техническую интеллигенцию, способную отстаивать его интересы в производстве, как интересы господствующего класса” (178).

Неудачи в получении нужного стране количества обученных кадров подвигли его на совсем уж химерический по сути подход. В последней из упоминаемых речей он выделил новый способ выдвижения в командиры производства в СССР. Для начала он повторил рецепт Ленина, считавшего, что обучение в вузах детей рабочих и крестьян — задача номер один, а в дополнение надо подучить на местах передовых пролетариев и крестьян, чтобы выдвинуть их в командиры производства. Но Сталин пошел еще дальше — делать командирами людей вообще без образования (не только высшего или среднего), но не подучивать их вовсе, ибо они сильны духом, идейные и доказавшие своей практической работой преданность партии и советскому руководству. Таких неучей, посчитал он, нужно отбирать и ставить (не боясь ничего!) во главе предприятий и организаций. Они будут противостоять кастовой природе старорежимных спецов. После занятия начальственных кресел их теперь нужно будет называть тоже интеллигенцией:

«производственно-техническая интеллигенция рабочего класса будет формироваться не только из людей, прошедших высшую школу — она будет рекрутироваться также из практических работников наших предприятий, из квалифицированных рабочих, из культурных сил рабочего класса на заводе, на фабрике, в шахте. Инициаторы соревнования, вожаки ударных бригад, практические вдохновители трудового подъема, организаторы работ на тех или иных участках строительства — вот новая прослойка рабочего класса, которая и должна составить вместе с прошедшими высшую школу товарищами ядро интеллигенции рабочего класса, ядро командного состава нашей промышленности. Задача состоит в том, чтобы не оттирать этих инициативных товарищей из “низов”, смелее выдвигать их на командные должности, дать им возможность проявить свои организаторские способности, дать им возможность пополнить свои знания и создать им соответствующую обстановку, не жалея на это денег» (179).

В конце речи ему пришлось, правда, согласиться, что небольшое число признавших правоту большевизма и честно трудящихся на благо страны «старорежимных спецов” все-таки пока придется оставить на занимаемых ими постах. Но он адресовал им открыто произнесенные угрозы неминуемого и жестокого наказания в случае отклонения от “линии партии”, «шараханья” в стороны, как он выразился:

«Советская власть могла практиковать лишь одну единственную политику в отношении старой технической интеллигенции — политику разгрома активных вредителей, расслоения нейтральных и привлечения лояльных. … Конечно, это не может радовать старую интеллигенцию. Очень вероятно, что они все еще выражают соболезнование своим разбитым друзьям. Но не бывает того, чтобы сочувствующие и, тем более, нейтральные и колеблющиеся добровольно согласились разделить судьбу своих активных друзей, после того, как эти последние потерпели жестокое и непоправимое поражение» (180).

Можно себе представить, какие зазубрины оставляли эти злобные выпады “вождя народов” в душах пока еще не арестованных и не уничтоженных честных специалистов.

В годы после обвинения специалистов в ходе Шахтинского процесса и проведения так называемых процессов над Промпартией, Трудовой Крестьянской партией и другими чисто мифическими изобретениями Сталин не переставал твердить, что только благодаря бдительности партинйого руководства и чекистов удалось избежать непоправимых потерь в развитии страны. Так, в статье в «Правде» в июне 1938 г. он объяснил:

“Уроки шахтинского дела и “заготовительных маневров” капиталистических элементов деревни плюс наши ошибки планового порядка не могут и не должны пройти для нас бесследно» (181).

(продолжение следует)

Цитированная литература

Сталин И. В. Письмо т. Ме—рту, Cочинения, т . 7. стр. 43. Сталин И. В. К Первой всесоюзной конференции пролетарского студенчества: Обращение, Сочинения, т. 7, стр. 85. Там же, стр. 86-87. Там же, стр. 87. Там же. Там же, стр. 87-88. Там же, стр. 88. Там же, стр. 88-89. 164. Сталин И. В. Троцкизм или ленинизм? Речь на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС 19 ноября 1924 г., Сочинения, т. 6, стр. 357. Сталин И. В. Речь на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 октября 1927 г., Cочинения. т. 10, 1949, стр. 175—176. Там же, стр. 189. Там же, стр. 190. Там же, т. 7, стр. 396. Ярославский Ем. История ВКП(б), часть 2, стр. 172. Там же, т. 8, стр. 390. Сталин И. В. О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии: Доклад активу ленинградской организации о работе пленума ЦК BKП(б) 13 апреля 1926 г., Сочинения, т. 8, стр. 189. Там же, стр. 138. Троцкий Л. Д. Иосиф Сталин. Опыт характеристики. Портреты революционеров, М., Издательство «Московский рабочий», 1991, стр. 91. Примечание 8 к 11 тому Сочинений Сталина, стр. 368. Сталин И. В. О работах апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК: Доклад на собрании актива московской организации ВКП(б) 13 апреля 1928 г., Сочинения, т. 11, стр. 34-35. Там же, т. 11, стр. 53. Записано мною со слов доктора биологических наук П. А. Суворова в городе Горьком в 1963 году. Сталин И. В. Об итогах июльского пленума ЦК ВКП(б): Доклад на собрании актива ленинградской организации ВКП(б) 13 июля 1928 г. Сочинения, т. 11, стр. 215-216. Сталин И. В. Речь на VIII съезде ВЛКСМ 16 мая 1928 г. Сочинения, т. 11, стр. 76-77. Сталин И. В. О работах апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК: Доклад на собрании актива московской организации ВКП(б) 13 апреля 1928 г., впервые опубликовано в “Правде” № 90,
18 апреля 1928 г.. см. также Сочинения, т. 11, стр. 58. Сталин И. В. Год великого перелома, «Правда», 3 ноября 1929 г., №259. Сталин И. В. Сочинения, т. 12, стр. 123-124. Сталин И.В. Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства: Речь на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г., Сочинения, т. 13, стр. 66. Сталин И. В. Сочинения, т. 13, стр. 67-68. Сталин И. В. Там же, стр. 70-71. Сталин И.В. Против опошления лозунга самокритики, Правда, “Правда”, 26 июня 1928 г., № 146; Сочинения, т. 11, стр. 130.

[1] Со времен Великой Французской революции те, кто стремился сохранить существующие порядки (консерваторы), именовались правыми, а те, кто требовали решающих перемен, левыми. Изначально такое деление возникло благодаря тому, что в зале заседаний французского Национального Собрания справа сидели фельяны — сторонники конституционной монархии, слева якобинцы — приверженцы революционных перемен, а в центре отводились места умеренным депутатам – жирондистам.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer5/sojfer/