(продолжение. Начало в № 3/2017 и сл.)
1957. ВСТАЛ НА ЛЫЖИ. Еще до наступления календарных 3-х (трех) лет встал на лыжи, где и стою временами и по сей день.
1964. С родителями. Железногорск-Илимский (Братская область)
ЗИМНИЙ ЖАР. В 300 мороза стояли совсем раздетые на балконе, было жарко. К поселку подошел сильный лесной пожар. Жар чувствовался в двухстах метрах. Дома выселяли. Было жутко. Потом резко потеплело, пошел сильный снег и поднялся ветер, он и приостановил пожар.
ОПАСНОЕ ТЕПЛО. Обычно зимами было 300 — 400 мороза при ясном небе, солнце и полном безветрии. А тут потеплело до 100, хотя небо и затянуло. Надумали мы мальчишки пойти на лыжах; местных с нами не было. Вначале сопка, виды, потом другая. А потом пошел сильный снег, запуржило и мы не нашли своей лыжни. Начало темнеть. Кто-то догадался идти по распадку вниз, пробираясь через поваленные деревья; лыжи бросили. Падали, сил не было. К утру вышли на дорогу, нас искали. Обморозились, но только одному ампутировали пальцы на ноге. У меня с тех пор всегда мерзнут щеки.
1966. 58 БЕЛЫХ. Почти все лето мы с родителями провели в крошечной полуживой деревеньке Углынь — 3-4 жилых дома — тогдашнего Рузского района Подмосковья на берегу реки Озерна; купаться мальчишкам было можно. Это выморочный сектор (по Родоману — псевдосектор) между осевыми Белорусской и Рижской железными дорогами. Нынешнего Озернинского водохранилища и дорог к нему тогда не было. В деревне уже не было коров, за молоком ходили 3 км, в магазин за хлебом — 6 км. А ведь от Москвы было два часа на машине, но общественным транспортом почти 5 часов, хотя мы жили на западе Москвы. (Не тогда ли я предощутил позже «открытую» мною особую зону культурного ландшафта Внутреннюю Периферию?). Народу было мало, москвичи не наезжали — машин не было, автобус был далеко, до Москвы ехать с несколькими пересадками. Год был дивно грибной, а грибников совсем мало, и то в выходные. И вот я как-то утром в пятницу, пройдя через болотце по колено с чахлыми березками набрел на такое грибное место, усыпанное отличными белыми (сыроежек и прочего никто не брал) — что никак не мог унести, даже подберезовиков не брал, подосиновики оставил; полное ведро, рюкзачок и связанная рубашка — и еще много осталось, сложенное в кучку и накрытое папоротником. Донес с трудом. Возвращался за ними из деревни, страшно боясь, что мою кучу найдут и унесут. 58 штук, почти все маленькие и средние, крепкие и пахучие. Это был триумф, история деревни и околотка такого не знала и не помнила. Потом мама нежно замариновала ведро шляпок.
1967. Поездка с мамой в эстонский Хаапсалу
ПЕРВЫЙ КУЛЬТУРНЫЙ ШОК. В 12 лет мама повезла меня на другое море. До этого мы бывали в окрестностях Бердянска на Азовском море; почему не ездили в Крым — не знаю. После ночного поезда до Таллинна рано утром мы сели на местный поезд до Хаапсалу на западном побережье Эстонии (сейчас эту железную дорогу разобрали). Рано утром, мощеную брусчатку крошечной привокзальной площади уборщик мыл с мылом…
СЛЕСАРЬ. В городке Хаапсалу мы жили в небольшом частном доме (там все такие) у пожилой вдовы-эстонки (эстонцы преобладали, но «русские», куда причисляли всех не-эстонцев, тоже были). Постепенно заметили, что ни она с соседями, ни соседи с ней даже не здороваются. Потом разъяснилось. Муж-слесарь нашей хозяйки первым стал делать и продавать замки, когда вместе с переселенцами в городок пришло воровство. И замки, вроде, совсем ненадежные…
1968. ВТОРОЙ БАЛТИЙСКИЙ КУЛЬТУРНЫЙ ШОК. В ненастный день во время отдыха с мамой в литовском приморском курорте Паланге (очень нравилось) я пошел в детскую библиотеку, хотя сомневался, пустят ли меня — приезжего. Хотелось почитать. Пустили, записываться для чтения было не нужно, хотя и спросили, откуда я; документа не потребовали. Книги стояли на открытых полках. Современное здание с внутренним двориком полуокружало огромную сосну. Туалет (чистенький) был, хороший буфет с вкусными пирожными (маме захватил). Было тихо и чисто. Читанных книг уже не помню.
1969. Первый серьезный экспедиционный поход. Школа Юных географов МГУ. «РУЧЕЙ ИЗ ПОД ЗУБРОВ — ДЕЛАЮТ НАСТОЯЩУЮ ЗУБРОВКУ». В этом походе нас водили смотреть зубровый питомник. Из него вытекал ручей. Творческая фантазия у меня была всегда. Ей иногда верят.
Из студенческих практик
1970, 1972. ЗВАЛИ В ПОЧВОВЕДЫ. Географическую практику в Красновидово на берегу Можайского водохранилища я проходил дважды. Первый раз энергично, кратко и интересно в Школе ЮНГ (юных географов), еще школьником, а второй — растянуто студентом (студенты были слабенькие). Оба раза звали в почвоведы, на кафедру географии почв. Потому, что делал все отлично и неправильно. Отлично — точно и быстро определял и описывал тип почвы; неправильно — вначале определял тип просто глядя на разрез, а потом описывал по горизонтам. Полагается наоборот. И еще рыл шурфы рядом с каноническим местом (на которые натаскивали), но в ином месте, к примеру ниже по склону — почва оказывалась достаточно иная.
1973. А ЧТО, ТОЛЬКО МОЛОДЫЕ РАБОТАЮТ? Учебная практика после окончания второго курса кафедры экономгеографии СССР Географического факультета МГУ. Почти вся наша группа была на Кольском полуострове. (Остальные — стукачи, партийцы и проч. были на практике в Польше). Масса интересного. Как «экономов» нас таскают по заводам. И в шахте были. Напоследок старый небольшой алюминиевый завод в Кандалакше. Глаза жжет, дышать нечем, в горле першит — фтор. У рабочих на шее респираторы, но они не надеты. Дерзкая на язык девушка спрашивает про отсутствие пожилых рабочих (мать ее лечила самых вождей). Молчание. Потом у ворот, где можно как-то дышать, нам, особенно заинтересованным, объясняют вполголоса: «Кто в тридцать не ушел — заболел, помучился и сдох». Платили там хорошо. А преподаватели все про советские производительные силы.
1973. ТЬМЫ ИСТИН. На студенческой практики кафедры экономической географии СССР изучали Липецкой промышленный узел, ставший образцом оптимальной комплексности размещения социалистических производительных сил в противовес хаотически-стихийным буржуазным. Моя бригада обследовала большой новый завод «Станколит», должный получать весь чугун с Новолипецкого металлургического комбината (рядом) и снабжать отливками заводы города и Московского региона. В дирекции завода нехотя это подтвердили. Но удивленный просьбой начальник отдела, кажется сбыта (?) все же разрешил нам порыться во многих шкафах накладных. Мы сделали случайную выборку по методике журнала «Заводская лаборатория» (В.В. Налимов). Не было генератора случайных чисел, таблицы были. Выяснили: чугун идет с уральских заводов, а местным и московских потребителям идет совсем немного. На металлургическом комбинате другая бригада узнала: мало сырья с близкой КМА, Курской магнитной аномалии, не было московского металлолома, много металла шло в Сибирь. Но апология образцового промузла продолжалась. Меня преподаватели еще сильнее невзлюбили.
1974. КУЛЬТУРНЫЙ МАРКЁР. Летом я проходил студенческую «производственную практику», в том числе на западе Белоруссии. Мы переезжали с места на место, и я обратил внимание, что в одних местах женщины, казавшиеся мне пожилыми (50+) ездят на велосипедах, а в других местах такое не наблюдается. Положил на карту — на велосипедах ездят в бывшей (до 1939 года) Польше. Позже «пожилых велосипедисток» видел и на Западной Украине. Культурная граница? Да и дома, и села в бывшей Польше были побогаче (но все равно небогатые) и поуютнее; это в Белоруссии, на Западной же Украине (Галиция), в бывшей Румынии (Северная Буковина) и Чехословакии (Закарпатье) ощущался былой достаток.
1976. ОДНА УЛИЦА ДВУХ ГОРОДОВ. Зимняя студенческая экспедиция в Донецк. На востоке города с ним срослась Макеевка. Была общая улица, одна сторона донецкая, другая — макеевская, чей был трамвай — не помню. Почему же их не объединили в один город? — и это-то при советской мании объединения и укрупнения. Тогда бы партийная организация (КПСС, если кто помнит) была бы самой крупной на советской Украине, а такой полагалось быть у столичного города Киева. Там было интересно не только это.
1976. КАБЛУКАМИ ПО КАРАДАГУ. В ходе предсвадебного путешествия в Крым (оно по согласному решению потом оказалось вместосвадебным) выяснилось, что моя спутница не в состоянии отказываться от высоченных каблуков (она была совсем миниатюрна). И я все же сумел ее побудить (или заставить, не помню модальности) залезть на Карадаг! Она была счастлива открывающимся видам и совсем не ворчала; туфли пришли в негодность.
1977. Путешествие со старым другом почти по всей (материковой) Эстонии.
ЭРОТИКА ЛАНДШАФТА, И НЕ ТОЛЬКО. В ярком путешествии я вдруг заметил что он воспринимает ландшафт двойственно — как матерый натуралист (травки — букашки — биоценозы) и эротико-поэтически. Он воспринимал буквально женственные формы рельефа, выделял места соответственно желаемым эротическим и сексуальным действиям, сразу определял, в каком месте какая привлекательная девушка будет наиболее очаровательна; сочинял поэтические экспромты. Впрочем, другой мой приятель в каждом месте мысленно генерировал, рассказывал и даже рисовал архитектурный шедевр, выражающий дух (или смысл — уже не помню) именно этого места. Третий спутник читал финансовую стоимость всех сооружений по маршруту и автоматически реконструировал процедуру реализации, включая взятки и т.п. В теории путешествия это называется тематическими акцентуациями, которые обычно адресованы типам расселения, горным породам, породам леса и проч. Всюду жизнь.
В РУКАХ ГИТАРА. Путешествуя с другом, я завидовал его гитарной игре и бардовскому пению, ну и следствиям в общении, внимании девушек. Играть и петь я совсем не умел, совсем. Потом подумалось, что дело отнюдь в игре на гитаре и пении даже своих песен — а просто в гитаре. Когда друг объелся мороженым и стал хрипеть, мы поспорили. Я предположил, что если буду лишь изображать барда с травмированной рукой, но не петь — внимание сосредоточится на мне. (На что спорили — не помню). Скоро мы встретили компанию туристов и они, завидев гитару, позвали нас к своему костру. Гитару нес я, и правую руку на перевязи. После ужина попросили спеть и сыграть. Друг что-то прохрипел, а я, держа гитару правильно (друг показал) сказал глубокомысленно, поглаживая бороду, что петь могу только под гитару, а тут … руку повредил. Девичьи взоры все равно сходились на мне, и с милой девочкой мы обменялись трепетными поцелуями и московскими телефонами. Что и требовалось доказать…
МОЛОКО НА ДОРОГЕ. С другом почти месяц путешествовали по всей Эстонии методом двух рюкзаков, сложенных не по персональному, а по функциональному принципу — в одном городские вещи, в другом — походные. В походном этапе бродили по внутренней юго-восточной Эстонии. Июль был жаркий. На проселочных грунтовых, но ухоженных дорогах на подмостках приманчиво стояли (для молокосборщиков) большие бидоны с молоком. Нам объяснили, что проходящим путникам в жару можно отпить по кружке молока из бидона (только по одной!), но внутрь не залезать ни в коем случае. Так мы и сделали два раза, аккуратно наклоняя бидон и тщательно его закрывая и ставя точно на место. Молоко было очень вкусное, как и почти вся еда в Эстонии. Ни тогда, ни раньше с родителями, ни потом во время десятка путешествий по всем трем странам Балтии во времена СССР (стыдно было чувствовать себя оккупантами) ни разу ни столкнулся с враждебностью, хотя временами чувствовалась отчужденность…
ЗА ГОСТЕПРИИМСТВО. Оставив свою палатку, мы ушли в маршрут. Вернулись к вечеру. По некоторым признакам нашей палаткой кто-то пользовался. Ничего не пропало, вещи были на месте. Верно, укрывались от дождя и жгли костер. Оставили нам пару горстей земляники в бересте; вместо сожженных дров было принесено дров с избытком, нам хватило до конца похода; котелки гости наполнили водой (до родника было неблизко). Было абсолютно чисто. Походный этикет тогда соблюдался.
ОБМЕН. Мы стояли в туристической зоне для пеших и велосипедистов у чистого купального озера; въезд на поляну был надежно перекрыт железобетонными надолбами. Было оборудованное кострище и яма для мусора; чисто. Таких мест на озере было несколько, хорошо изолированных и не связанных между собою тропами; вытоптано не было. В 3 км была стоянка для автомобилистов, тут было замусорено и шумно, большинство машин, судя по номерам было из Ленинграда. Набрав множество отборных лисичек и стремясь еще на денек задержаться (еды уже не было, кроме чая, сахара и соли) мы пошли их менять. Поменяли удачно — хлеб, банка мясных консервов, даже вкусная эстонская полукопченая колбаса. Тушеные с сыром лисички были у нас в лагере.
1979. БЕЗ ВОДЫ И ЧАЯ. В августе путешествовал с девушкой по Южному берегу Крыма. Палатка у нас была, и уставши от городских толп мы встали лагерем к западу от Нового Света. «Встали» — не совсем верно, палатка стояла лишь днём, защищая нас от солнца, а ночью мы ее опускали — по морю вдоль берега ходили пограничные катера (до Турции триста километров, но все же…) и светили по берегу прожекторами. Три раза проходили по тропе пешие наряды пограничников, разные, и лениво говорили: «Чтоб в следующий раз вас тут не было». Что в одну, что в другую сторону, до источника воды было километров по 7-8 горными тропами. Сходили раз в Новый Свет, помылись, набрали воды в железные котелки, тогда ведь не было пластиковых емкостей. Но гораздо ближе был запущенный заброшенный виноградник с вкусным и притом разным виноградом. И вот обленившись, мы как-то раз набрали полные рюкзаки и сумки винограду и почти целую неделю никуда не ходили. И ели виноград, и сок давили. Молодость, море, общение… Но выйдя потом к источнику воды — мы полдня пили котелок за котелком чаю. А ели что? — хлеб, помидоры, сою в консервах, кабачковую икру.
1983. В походе по Горному Алтаю
РУКОВОДЯЩАЯ ОВЧАРКА. Летом ходил в плановый поход по-над Телецким озером. После подъема от южного берега озера по долинам Чулышмана и Башкауса (до сих пор помню) вышли на плато — горно-луговую степь. Много пасущихся бычков (овец что-то не видели) и овчарок, немного алтайцев. Запомнилась яркая картина вечером. Овчарки спокойно, по деловому собирали разбредшихся коров, даже без лая. Пастух, видимо пьяный (меняли туристам мясо за водку), спал у потухшего костра. После сбора стада вожак овчарок стал теребить алтайца-пастуха, очень упорно, тот не просыпался. Пришлось даже его слегка покусать. Продрав глаза, пастух подудел в рожок и стадо послушно двинулось куда-то. Остальное овчарки делали сами.
4 ЛИТРА ЧАЮ. В походе был полный хаос. Забыли чай (после того я всегда и всюду вожу с собой чай, уж какой-никакой). В самом конце похода нас, выдав остаток продуктов и весь чай за 12 дней, перебросили катером на берег озера на днёвку. Я дежурил. Сварил в 6-литровом кане (походный плоский котелок) чаю — пачки 2 по 50 г, наверное. Двое немного отпили. Остальное я выпил сам. Плохо мне не было, мне было только хорошо. И хорошо думалось. Еды оставалось мало, но вокруг были поля сыроежек — кликнул девочек собрать, помыл грибы в озере. Шесть вёдер сыроежек почистить было невозможно. И мы вдвоем с напарницей по дежурству помыли мне ноги и я подавил эти сыроежки босыми ногами — как виноград. На ужин была сытная грибная каша с остатками всех круп и с луком; всем понравилось. А ступни болели…
1984. ОХ, НЕ ДЕЛОМ ВЫ ЗАНЯТЫ! Возвращались туристкой компанией из подмосковного похода «на 9 мая». Поход был удачный еще и обилием сморчков, очень вкусных. Мы не отравились, — стоя на берегу речки Волгуши (там рядом ныне 20-этажные дома) мы их трижды отваривали и сливали отвар. Проходя через деревню, поймали неодобрительные взоры. Раздался возглас — «ох, не делом вы заняты». — Спросили: «А дело-то что?!. — Ну как же, мужикам водку на праздник пить, бабам картошку сажать».
1986. В тот год у нас с Катей Дюшен (она не была моей девушкой, но ладили мы прекрасно) состоялось большое путешествие, яркое, рекреационно-познавательное, для меня еще и очень интеллектуально продуктивное. Его центральное звено — полное безлюдье и запустение — теряющаяся тропа от Морщихинской (где кончилась дорога от Каргополя) до Кенозера (некогда бойкий торговый тракт, а ныне тракт туристского маршрута); пересечение границы старых уездов и нынешних районов.
ОБЕТНЫЙ КРЕСТ. После разных перипетий мы устроили дневку в настоящей охотничьей избушке с печкой по-черному у истока вытекающей из озера бурной речки Порженки. В сторону Кенозера уже была видимая хоженая тропа. Через день утром, отдохнув друг от друга, мы двинулись по тропе вниз. Через час от нее круто вправо уходила меньшая, старая, но еще отчетливая тропка. Нам внезапно без всяких оснований просто потянуло туда. Куда мы идем — не знали, но вниз, в общем к озеру, но в сторону от деревни, где должны была быть пристань катерка. Правда при тамошних болотах тропы причудливы извиваются — мы так однажды на развилке прошли 6 км по тропе, ведущей к ягодному болоту. Карты у нас вообще не было; представление о местности было. Было и описание (рукописное) маршрута, но с него уклонились. Мы встретили настоящий старый обетный крест в вековом ельнике, под ним еще сохранились принесенные не более пяти лет назад предметы. Сам крест был явно 19 века. Через час после креста засверкало озеро. На берегу на баржу грузилась сенокосная техника для переброса на север, в столицу озерного края Вершинино (там севернее, холоднее и сенокос позже), куда нам и было нужно. Нас взяли безвозмездно. На рейсовый катер мы бы все равно не успели. Так мы вошли в мир часов, а потом и минут. В самом походе нам это было не нужно, да и ночи были светлые; жили днями.
САМОВАР-ТО УЖ КИПИТ. После осмотра Кенозера новый знакомый за скромную мзду на моторке перебросил нас на самую юго-западную оконечность озера, уже к вечеру. В Вершинино мы купили хлеба — больше купить было совершенно нечего, все по карточкам; и еще немного копченой рыбы у хозяйки, где ночевали. Солнце садилось в озеро на северо-западе и мы видели горизонт, соскучились по нему в лесах. Нам предстояло пересечь границу Архангельской области, где мы были, и Карелии, чтобы двигаться дальше в сторону Пудожа. Можно ли пройти, известно нам не было, никто не знал, что там за границей; когда-то, еще до войны ходили по старой дороге; деревни в этом краю начали прореживаться в коллективизацию. Но расстояние было на один недлинный дневной переход, готовы были и ночевать. Переход выдался трудный. Было сыро, душно, потно и очень комарино, под сапогами хлюпало. После некомфортного перекуса вошли в полосу сплошного сухого кустарника и буквально ломились сквозь него, держа направление в общем по компасу. Пару километров мы шли больше двух часов; впереди всё казался просвет. И вот опушка, зарастающие поля — открытое место, свежий ветер сдул комаров и нас освежил. Деревушка, дымок, нам приветливо машет женщина. Встретила словами про самовар. «Слышу, давно уж слышу, как вы ломитесь, медведь-то не так ходит. Да кто б ни был, надобно чаю. Оттудова никто никогда и не хаживал». И еще нам достались корки от вчерашнего рыбника (тесто, в котором запекается целая рыбина), очень вкусные. Это и была Карелия.
РАЗГОВОРЫ В БЕЛОЗЕРСКОМ КРЕМЛЕ. После больших пеших этапов мы двигались по воде по Волго-Балту. Ночевали в Девятинах и в Горицах в комнатах отдыха пассажиров очень дешево, в Белозерске пришлось в гостинице. Сиживали на валу кремля, одного из первых в будущей России. Подходил молодой мужик — я думал, стрельнуть сигарет, — нет, просто поговорить. Он был из КПЗ (камера предварительного заключения) выпущен (неофициально) на сенокос в городских угодьях. Посажен был за то, что зарубил топором изменщицу-жену, застав ее в своем доме с любовником. Ему обещали лет 12. Признаков печали, тоски и раскаяния он не обнаруживал: «А что еще я должен был сделать?» Беседовали и со старушкой, чистой и светлой, в этот день радостной от многих удач. От умершего соседа ей досталась в давно оговоренное наследство большая поленница дров, года на два. А еще ей вовремя дали пенсию, а в магазине по карточкам давали сливочное масло, и ей досталось. Должны были дать 200 (двести) граммов (на месяц — отоваривали далеко не всегда), а дальняя родственница продавщица отпустила 300 граммов. Пенсия у нее была 12 рублей.
1986. ХОРОШО БЫ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ НА ПОЛЧАСА ОТКЛЮЧИТЬ… Разрабатывая методики составления карт «агропромышленного комплекса СССР» (был такой, его некогда возглавлял Горбачев), собирал в Баку в республиканском министерстве сельского хозяйства данные, переписывая их из одних таблиц в другие от руки. В какой-то момент начальственный азербайджанец произнес эту фразу и в ответ на недоуменный взгляд тихо добавил «мы бы всех армян вырезали».
1987. ЗАПАХ МЕСТА. Путешествовал с приятельницей по Литве, побыли и в прекрасной Игналине (национальный парк). Карты нам дали в конторе, даже показали тайный брод через межозерный пролив (обход-объезд — 12 км), важный для этого расчлененно-озерного края. Много ходили. Вечером обсуждали пройденные места, я рисовал границы на карте. Моя спутница точно помнила, как и где именно менялся запах мест, но не могла его описать. Визуальное и обонятельное членение местности совпадали.
НОЧЬ. Путешествуя по Литве, мы уже поздно вечером прибыли в Палангу. Ночлега не было, палатку ставить было негде. Одна из спутниц на хорошем литовском языке (была двуязычна) попросила разрешения расстелить наши спальные мешки на веранде домика у самого моря. В домике света не было — хозяева легли спать рано. Светила луна с лунной дорожкой. Играли слабые волны, плеск был музыкой. Мы молчали. Как же мы спали… Рано утром я кинулся в холодную и такую свежую воду.
1988. Путешествие с будущей женой (тогда мы этого не знали) по Эстонии
ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ПРИЛАВКА. Летом мы были в Нарва-Ыйесуу, с девушкой (будущая жена) приморском курорте в устье реки Нарва в восточной Эстонии. Жили скромно — нам еще предстоял Лахемааский национальный парк и Таллинн (тогда он писал с одной «н»). Грибов было много — а денег мало. На крошечном рыночке грибы неплохо шли. И я решил после обильного сбора — нам все равно столько негде было приготовить — продать их. То были крепкие маслята, немного лисичек. Без смущения разложил грибы по кучкам и стал ждать покупателей. Постепенно они шли, и небольшие деньги капали. Быстро я уловил в себе что-то новое — нет, не жадность. Ощутил новую категоризацию публики — я стал сразу спонтанно группировать всех проходящих, выделяя тех кто подойдет, а среди них именно тех, кто купит грибы. Торг принес нам 12 советских рублей, это на нынешние деньги (2019) 2500-3000 рублей. Было весьма кстати. И в Лахемаа повезло — в обмен на мой обещанный интересный доклад (потом вполне одобрили) нам дали даром 3 дня пожить в простом, но удобном и изящном кемпинге в Вийтна. Пока я готовил доклад, моя спутница собирала чернику, вернулась точно по времени и месту, вошла на территорию базы с полным котелком ягоды, поглядывая на местность вокруг, на карту и в компас.
1991. МАРШРУТ ЕСТЬ МАРШРУТ. В 1970-е — 1990-е наша туристская компания, водимая Родоманом регулярно ходила в однодневные подмосковные походы. Иногда, при новом маршруте для нас с Борисом Родоманом это было и путешествие. Ходили в позднесоветские годы со все сокращавшимся ассортиментом походной еды; были случаи — брали только хлеб и какие-то домашние остатки, даже в Москве становилось голодновато. Маршруты обычно раз в два года повторялись. И вот осенью мы, встретившись в электричке собрались в недлинный (световой день уже был короткий) радиальный (то есть с возвращением на туже самую станцию) маршрут от станции СнИгири (а поселок именуется СнЕгири — такие разночтения бывают). Сойдя со станции, мы увидели какую-то суету у маленького магазинчика — люди выносили помногу яиц. Яиц! Яйца здесь (почему?) продавали без карточек (они лицемерно назывались талонами) и в любом количестве, но без тары! Встали — чудо продолжается — в совсем небольшую очередь. Мы с женой купили 50 (пятьдесят) штук на все деньги. Но мысли отказаться от маршрута ни у кого не даже мелькнуло. Тащили с собой все яйца 18 км по сильно пересеченной местности, с глубокими оврагами, местами по грязи, кто в чем. Ящики с помойки, котелки, я нашел большой кусок шины весом в пуд, куда вошли все наши яйца. На привале объедались роскошной яичницей из разбившихся яиц. Дома осчастливили родственников…
1993. ОДНА СТРАНА — ДВЕ СИСТЕМЫ. Летом, путешествую по Волге с интервалом в неделю побывал и побыл в Нижнем Новгороде и в Ульяновске. В Нижнем ощущался бум жизненной энергии и разнообразной активности, всё было, установили удобные телефоны-автоматы с выходом на межгород и чуть ли не на заграницу; было много разной еды, недорогой тоже; все двигались быстро, все торопились и были оживлены, звучал смех. Реклама и одежда были яркими; было много молодых лиц; очередей не было. Ульяновск же оказался каким-то пожилым, бродили сомнамбулы, в очередях — немалых — стояли отоварить талоны (и на хлеб тоже) немытые тетки в тапочках и старых халатах и стертые мужички. Спешить им было некуда, из-за крайней бестолковости и медлительности обслуги всё было крайне медленно. Даже женщины в Нижнем были все красивее и моложе.
1993. Камчатское путешествие.
ЖИЗНЬ НА ОБОЧИНЕ. Возвращаться из Ключей — военно-научный городок под Ключевской сопкой — решил по земле; туда летел самолетом из Петропавловска-Камчатского (в Петропавловске-Казахстанском я тоже был). Надо было всмотреться во внутреннюю Камчатку изнутри. Первый день я голосовал 8 часов с 6 часов утра на выезде из поселка безуспешно. Рейсового наземного транспорта тогда не было — сейчас есть, но нет пассажирских авиарейсов. На обочине или чуть отходя от нее — но в прямой видимости дороги — я просто жил: ел, пил, думал, писал дневник и предавался прочим жизненным отправлениям. На следующий день голосовал с 5 утра и уже в 6 поймал попутку прямо до моей гостиницы в Петропавловске.
ЛАНДШАФТ? Земля дрожит; мечутся густые разноцветные пары; газы удушливые; красные, синие, желтые, зеленые водоросли на стенках, нечеловечески красивые; бурлят колодцы; сильные, резкие, жгучие, бодрящие, дурманящие запахи; остывает лава. Всё первозданное и первородное. Вулкан Мутновский.
ПАР УШЕЛ В ОТЧЕТ. Тогда начинали строить Мутновскую геотермальную станции на склоне действующего вулкана — большие запасы перегретого пара должны были вращать турбины. Но разведка путем бурения скважин, из которых бил раскаленный пар шла столь долго и бестолково, что почти весь пар выпустили даром (Станцию позже пустили совсем небольшой мощности)
НА ТРАКТОРАХ ПО РЫБЕ. После пребывания на стойке я двумя членами экологической инспекции ходил в долгий яркий маршрут. Камчатка — страна горная, реки и ручьи текут по долинам. Тогда рыба шла на нерест, но за отсутствием других дорог трактора шли прямо по ручьям, прямо рыбе.
ТАЗИК ИКРЫ. На первой же стоянке в лагере геологов нас угостили тазиком красной икры из свежевыловленной красной рыбы. Полчаса от ручья до стола. Без чая (водки) есть нельзя. Но уже через три дня она мне приелась.
МЕДВЕДЬ ЕЛ НЕ РЫБУ. Я ловил — т.е. с выбором просто доставал идущую на нерест рыбу — воды почти не было видно. Рядом медведь ловко брал рыбу одной лапой и кидал в кучу, но не ел. Меня видел, но внимания не обращал. Когда я вернулся через час, он выедал только икру, сидя на задних запах и держа рыбу в передних лапах. Я его понимаю.
ТОПЛИВНЫЙ КРИЗИС. На Камчатке была катастрофа с горючим, автобусы не ходили, пассажирские авиарейсы отменяли. Шло строительство дорог к Мутновской геотермальной станции. Шоферы, каждый на своем грузовике ездили за 30 км на обед. В три эшелона кругами летала военная авиация — солнечная спокойная погода.
ПРИВАТИЗАЦИЯ ЛАНДШАФТА? Душой Кроноцкого заповедника была Долина Гейзеров. Некая фирма подписала с государственным заповедником контракт — оказывает всю необходимую помощь по Долине (сходни, трапы, дежурство и проч. — популярнейшее место несмотря на заповедность) в обмен на то, что Заповедник дает садиться только вертолетам только этой фирмы. Тогда экскурсия стоила 100 долларов.
ЗАРАБОТАЛ ОБЕД. В конце жизни на Камчатке, после (по отзывам) яркого доклада с концептуальными впечатлениями меня, соскучившегося по нормальной еде, новые знакомые позвали обедать — просто, сытно и вкусно. Я не стал бы это упоминать, но за два постсоветских года путешествий меня угощали обедом ровно семь раз.
НА КАПИТАНСКОМ МОСТИКЕ. В день вылета с Камчатки я утром помчался на частнике в порт пройти по огромной живописной Авачинской бухте, где стоит несколько не то что судов — флотов — грузовой, ближний и дальний рыболовецкий и проч. Могли бы поместиться военные флоты всех великих держав. Уговор был заранее, с перевала шофер погудел, я помахал. Приехал — оборудованное гидрографическое судно с эхолотом, рациями, антеннами, пеленгаторами, прожекторами, сиренами и проч. готово было отдать швартовы; поднимали флаг. Капитан в полной форме взял под козырёк, матрос взял меня под локоть, и я взошел на капитанский мостик обозревать бухты; в рубку тоже спускался, поизучать на приборы и посмотреть рельеф дна работающим эхолотом, рельеф сложный. На мостик в 12-00 — адмиральский час, установленный Петром (после оного можно водку) — мне подали чарку и закусить и морской обед: вкусный борщ и макароны по-флотски. Обошли почти всю окруженную высокими вулканами бухту, издали видели закрытый город Петропавловск-50, смотрел, как встаскивают трал и мн. др. Высадили меня близ гостиницы, я поднялся и поехал в аэропорт. Трехчасовый маршрут — 36 долларов, долларами. Судно годилось и для открытого моря.
1993. КАСАЯСЬ ТРЁХ ВЕЛИКИХ ОКЕАНОВ. Был на Белом море (Северный Ледовитый океан), Беринговом (Тихий) и Черном (Атлантика). Спасибо Т. Заславской и Т. Шанину!
1995. ВЪЕХАЛ В ЗОНУ — ДЫШУ СВОБОДНО! Так говорили в Арзамасе-16 (официально Саров, недолго назывался Кремлёв) в 1995 году; слышал не раз за шесть дней пребывания. Говорили возвращающиеся с «большой земли», из-за границ зоны, — всерьез и с облечением.
1995. Нижний Новгород
МАРШРУТ ВДОЛЬ КОНВЕЙЕРА. Во время конференций МАРС (ассоциация регионалистов) нам устраивают экскурсии. Обязательно завод и местная достопримечательность. Тогда это был Нижний Новгород и потому ГАЗ, автозавод. Нас с гордостью провели по конвейеру, где собирались автобусики «Газель» — они имели хороший рынок еще и потому, что завод пробил для них право управлять с любительскими правами. Мужики кое-где играли в карты, когда конвейер делал шаг, они лениво вставали и что-то привертывали, потом снова брались за карты. Толстые бабы перед телевизором с сериалом вместо карт пили чай и тоже неспешно вставали и садились. Профсоюз, говорят, был сильный. Во вредном цеху покраски, где дышать было совсем нечем, работали одни женщины без респираторов, частью беременные. Молодые менеджеры мечтали уволить просто всех и набрать вьетнамцев.
1995. ГРУДЬЮ ТОЛЬКО НЕ РАБОТАЛА. В том же Нижнем Новгороде в кафе в центре мы наблюдали и другую работу. На раздаче, между стойкой с кассой и окном на кухню работала некрасивая, но из-за выражения и живости лица и движений привлекательная девушка. Она успевала принимать заказы, получать деньги и давать сдачу, передавать заказы на кухню, выдавать талончики с номером, брать из кухонного окошка и вручать посетителям подносы с едой, еще и выкликать номера и отвечать на вопросы про еду. Была приветлива, понимала шутки и отвечала на них. Она беспрерывно вертелась, работая обеими руками и разговаривая. Какую-то педаль она нажимала правой ногой, еще что-то она нажимала левой ногой, поднимая коленку, использованные подносы отодвигала локтем… И еще она улыбалась и благодарила.
1995. «МЫ ТУТ ТРИ РАЙОНА ПРИКУПИЛИ». В 1990-е приватизировали всё. Шустрая администрация Братска (работали ГЭС и алюминиевый завод) заключила соглашение с тремя бедными соседними районами. Братск брал на себя все дотации районам и выплату их налогов. Взамен пустяк — контроль над всей хозяйственно-экономической деятельностью на их территории («исключительно при полном согласии Сторон»).
1998. «СТРАНА БОЛЬШАЯ». Калининград на самом западном краю государства РФ. Встретил военного в отпуске с Дальнего Востока (Южный Сахалин). Спросил — неужто места ближе не было. «А сюда-обратно дорога — всё оплачивают, почти месяц к отпуску».
1998. ЮЖНЫЙ САХАЛИН
«ОТВЕЗУ РОВНО НА БУТЫЛКУ». Из Южно-Сахалинска делал маршруты. Доехав до Холмска на берегу Татарского пролива, двинулся на Невельск. Автобусов вообще не было, по морю ничего. Попутки не брали, их почти и не было. Стал торговать частника, но тот соглашался только на часть пути, хотя денег я хорошо предлагал. Объяснил.
НОЧНОЙ ТЫМОВСК. Ехал из Южно-Сахалинска японским поездом по японской же узкоколейке, единственной в Северной Евразии со спальными вагонами. Смотрел в окно. В Тымовске вышел ночевать, чтоб утром ехать и опять смотреть. Ровно в 20-00 полностью погасло все электричество, наступила тьма. У меня была подробная карта и я заранее рассчитал кварталы. Дошел с фонариком. В гостинице был генератор и даже телевизор. Тут рубль окончательно рухнул. Ночь была беспокойная, но я продолжил утром свой путь.
1997. Енисейское путешествие.
ПРЕОДОЛЕНИЕ НЕУДАЧ. В Красноярске в гостинице утром пришла череда неудач. Сгорел кипятильник (но уже после кипячения чаю, к счастью), радикально порвался тапочек-сланец и сломался унитаз (про него я уже писал). Жалко было терять хорошую погоду, но без кипятильника я не мог. Направился на рынок со сложенным походным рюкзачком, чтобы потом в маршрут. Купил тапочки, кипятильник и носки и временно сложил в пластиковый пакет. Его тут же срезал цыганенок. Тут еще пошел и сильный дождь. Упрямства мне не занимать. Прижимая к себе рюкзак и оглядываясь — но цыганят разогнал дождь — купил все заново, до крайности изумив продавцов. Дождь кончился, и я поехал к подъемнику на Красноярские столбы.
ЛИМОЛОГ НА ГРАНИЦАХ. Поднявшись кресельным подъемником на Столбы, оказался кряду на многих границах сразу, одновременно, одномоментно — леса и степи, гор и равнины, глубокой долины огромной реки и обычной суши. Еще и в узле границ трех огромных природных стран — Западной Сибири, Восточной Сибири и гор Южной Сибири. Прямо надо мной встала и упорно стояла (несколько часов) очень резкая, абсолютно отчетливая граница контрастных погод. По одну сторону, к востоку — яркое солнце и голубое сверкающее небо с отличной дальней видимостью, по другую сторону, к западу — противный мелкий дождь и туман, низкая облачность, почти ничего не видно. Граница была четкой до теоретичности, ширины не имела вообще, точно стояла над грядой низких скал из Красноярских Столбов. Один шаг разделял два мира и две погоды. И тот же шаг в ортогональном направлением разделял северный мрачный мир угрюмых лишайников и мхов и южный светлый сухой желтый степной мир.
СОБЛАЗН. Плыл из Красноярска в Дудинку. Видимо, выделялся — борода, штормовка, бинокль, всё смотрел на берега частью с капитанского мостика (капитан разрешил). Беседовал и (тайно) изучал норильчан. Молодая, вполне привлекательная художница ехала на этюды и все восхищалась моими путешествиями. Попросила посмотреть карты. Деньги и документы были у меня на себе под штормовкой. Дал ей ключ (замок хлипкий) от каюты и пошел на палубу. Подзамерз, берег стал малоинтересен, решил выпить чаю. Вхожу — совершенно обнаженная, на моей койке сладострастно раскрыла объятия. Тело хорошее. Выгнал.
ПРИЕХАЛ СГЛАЗИТЬ НАШ ГОРОД!?!». В конце енисейского путешествия работал в Норильске. Был у заместителя мэра (но город де-факто управлялся «Норильским Никелем»). Спросил, что будет делать администрация, если зимой (морозы до 400, ветра до 30 м/сек) одновременно прекратится подача газа и электроэнергии. Вопль…
1998. БАЛТИЙСКИЕ БАРХАНЫ. Побывали с женой в настоящей с виду, безлюдной песчаной пустыне совершенно без растительности, с крупными волнами мелкого почти белого песка. Именно в этих местах снимались в СССР сцены фильмов с действием в песчаных пустынях. То была узкая Куршская коса между Балтийским морем и Куршским заливом с мягким, комфортным климатом; недалеко и курорты бывшей Восточной Пруссии и Литвы.
1999. СIЯ ВОДА УКРАДЕНА У Б.Б. РОДОМАНА. В июне 1999 мы с Борисом Родоманом поехали на очередную конференцию регионалистов в Смоленск. Мы знали, что там плохая питьевая вода (в 2018 была уже приемлемая), но она вообще оказалось ужасным раствором сероводорода. Поэтому воду мы везли с собой из Москвы. Жили в общежитии с общей кухней вместе с другими участниками, в основном профессорами; посторонних не было. Я воду держал в комнате. Родоман же свои бутыли с надписью держал на кухне. Надпись сбылась.
2000. ЛИСА ЗА РАБОТОЙ. В этот год я последний раз в Подмосковье на убранном поле, поздней осенью (но до снега) видел мышкующую лису с хвостом длиной почти в туловище. Она очень методично, по всем правилам оптимального сканирования обследовала поле, богатое мышиными норками. Она двигалась по спирали, и пройдя до конца поля, поворачивала обратно. Торопясь на электричку, чтоб не идти в темноте я не дождался конца ее охоты (а может — работы), и уходя, пожелал ей успеха. За все время, кажется, она поймала только одну мышку. А что не пожелал мышкам удачи — не знаю, верно из эстетизма. Лиса много красивее…
2000. Евразийское путешествие. Аркаим.
Делал большой маршрут, исследуя по гранту фонда Макартуров евразийство; кстати, все отчеты — финансовый с документами и научный за полтора года работы заняли у меня неделю и 10 страниц (институтский отчет примерно за тот же срок и сумму в тридцать раз меньшую терзал три месяца).
В ТАКОМ МЕСТЕ НЕЛЬЗЯ КУРИТЬ! Южный Урал — евразийский регион. И миновать тогда уже легендарный, но еще мало раскрученный Аркаим я не мог. Самый старый протогород на территории РФ. Идеологический вулкан на воображаемой могиле Заратустры. Кстати, могила И. Канта точно так же «на российской земле»; могила Чингисхана всё ищется в Прибайкалье. Реальные солнцепоклонники (новые «зороастрийцы») и много странных групп. Сама гора Аркаим — в стороне в 6 километрах. А здесь южно-уральские сопки старых вулканов в почти безлесной лесостепи. Сакрализована была ближняя «гора Любви». Днем по ней бродили странные люди, в основном женщины. Гора выделялась среди всех виденных мною мест России — она была абсолютно чистая, совершенно чистая, хотя и была вся исполосована тропинками — ни пакета, ни бумажки, ни окурка. Что окурка — спички не было. И когда я достал сигареты — окурок собирался класть во взятую с собой баночку (археологи предупредили) — мне решительно сделали замечание.
ВСТРЕЧА СОЛНЦА. Узнав от местных археологов о ритуале разных групп — встречать восход солнца на горе Любви— и я собрался, встав ночью и накурившись впрок. На восточном склоне сопки кучками стояло несколько разных групп, но везде преобладали женщины самого разного возраста. Все молчали или говорили только внутри групп и совсем вполголоса. Когда стало светлеть, но солнце еще не показалось (холодно было, зябко, курить очень хотелось) кучки стали оформляться, выстраиваясь цепочками лицом к солнцу. Одна группа вдруг полностью обнажилась и при появлении красноватого краешка солнечного диска вскинула руки вперед и вверх. В другой, одетой в белое (светлое?), группе все молча упали на колени. В третьей группе пели на малопонятном языке, а может просто тянули несложную мелодию. Самой яркой была четвертая группа, состоявшая из нескольких молодых людей, преимущественно девушек, и одного средних лет вождя, крепкого осанистого мужика. Они делали какие-то сложные поклоны солнцу и движения руками, а вождь прохаживался перед их строем спиной к солнцу. Неожиданно он дал одной из девушек звонкую пощечину, а она низко поклонилась и поцеловала ему руку.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer5/kagansky/
