Ничто так не беззащитно перед вольным переводом, как смешные стихи. Часто основанные на игре слов, которые, естественно, в разных языках играют с человеком и друг с другом по-разному, они просто провоцируют переводчиков наотсебятину. Вот, кстати, вам сразу и пример: по-испански отсебятина, которую несет актер, будет morcilla (основное значение — кровяная колбаса). Ну и что вы будете делать, если эта колбаса потом будет обыгрываться? Понятно, что перевод будет «колбасить», причем, тем больше, чем жестче заданные рамки — размер или, того хуже, определенный способ рифмовки. А вы думали, «сотня жаворонков в тесте» из прекрасного перевода Маршака действительно существуют в стишке «RobintheBobbin, thebigbelliedman”? И что две трогательные и уютные строчки «Мы накопили четыре конфеты — Спой нам, пожалуйста, песню за это!» действительно написал Джеймс Ривз, а не замечательная переводчица Марина Бородицкая? Да нет, у Ривза предлагались не конфеты, а банальный серебряный шиллинг. А из «Баллады из королевском бутерброде» ушла, улетучилась, нежность короля к королеве (“andkissedhertenderly” — это когда он уже успокоился, что ему дадут-таки масла), а также чудесная аллитерация в последней строке «ButIdolikeabitofbutterformybread», зато появился барабанный ритм и бодрость, столь радостные уху ребенка.
Что же говорить о лимерике, столь популярном и столь коротком! Закованным в пять строчек анапестом, притом, что первая строчка обязательно должна заканчиваться географическим названием, вторая — содержать в себе описание чудачества, свойственного жителю вышеуказанного населенного пункта, третья и четвертая (короче в два раза, чем первая и вторая!) — иллюстрацию, так сказать, этого чудачества, а пятая — изощренный эпитет, которым награждается чудак, и… опять тот же самый топоним, что и в первой строке. Первой под обстрел попадает география. Лимерики, по одной из версий, и весьма правдоподобной, родились в Ирландии, и названы так, потому что в этих коротких куплетах обязательно упоминался городок Лимрик. Кто его, спрашивается, знал до того, как эти стишки вошли в моду? Скопле — где это? А, в Македонии! Но прекрасно рифмуется со словом «вопли». А если в конце второй строки стоит «silly», то придется в переводе сменить Чили на Ирак, потому что герой-то получается «дурак». Разумеется, в третьей и четвертой строке «насест» можно заменить на «табуретку» или наоборот. Правда, Эдвард Лир, король лимерика, был еще и прекрасный рисовальщик, и если книжка лимериков — это билингва с иллюстрациями автора, может возникнуть ситуация «не верь глазам своим». А эпитеты? Что значит, например, ombliquous? Такого слова нет, так не проще ли взять что-то подходящее по смыслу к остальной бессмыслице (AbookofNonsense — называлась книга Эдварда Лира, изданная в 1846 году), чем гадать, а не родственно ли это слово, например, латинскому umbilicius — пупок… Или это от «obliquus» — косой?
Замечательный переводчик Григорий Кружков считает, что там, где в оригинале смешно, а переводчик по объективным причинам не может передать этого, он, да, должен выдумывать. А если в оригинале, страшно сказать, НЕ ОЧЕНЬ СМЕШНО? Например:
There was a Young Lady of Russia,
Who screamed so that no one could hush her?
Her screams were extreme,-
No one heard such a scream
That Lady from Russia screamed as.
Впервые, кстати, этот лимерик был переведен Владимиром Набоковым, и перевод этот есть в книге «Другие берега».
Есть странная дама из Кракова:
орет от пожатия всякого,
орет наперед
и все время орет —
но орет не всегда одинаково.
Вот что пишет о переводе Набокова Борис Архипцев, знаток и переводчик лимериков, и не только лимериков:
«Писатель вспоминает своего английского учителя, “светлоглазого шотландца с прямыми желтыми волосами и с лицом цвета сырой ветчины… Перед самым его уходом я выпрашивал у него любимую пытку. Держа в своем похожем на окорок кулаке мою небольшую руку, он говорил лимерик… о lady from Russia, которая кричала, ’screamed’, когда ее сдавливали, crushedher, и прелесть была в том, что при повторении слова screamed Бэрнес все крепче и крепче сжимал мне руку, так что я никогда не выдерживал лимерика до конца”.
Немудрено, что “глупая частушка” навечно врезалась в память ребенка — “любимая пытка” как-никак, но даже самая блестящая память может невзначай подвести: глагол scream в лимерике действительно повторяется несколько раз, играя важную смысловую роль, а вот глагол crush в нем начисто отсутствует! Он, конечно, просится в строку, делая сюжет более осмысленным, и, несомненно, был бы в тексте, будь это настоящая частушка, а не “нечто вроде”. И в этом вся разница: частушка осмысленна, подчас сатирична, лимерик же — по определению — беззлобен и бессмыслен, ибо осмысленный нонсенс — это, простите за каламбур, полный нонсенс, потому как уже и не нонсенс вовсе!».
В этом объяснении — «лимерик по определению бессмыслен» — и заключена суть подхода Бориса Архипцева к переводу поэзии нонсенса. Из посылки «это бессмысленно» он делает не напрашивающийся вывод «… и значит, я могу менять что угодно, это все равно бессмысленно», а прямо противоположный: «если это бессмысленно, нужно, чтобы было бессмысленно именно так, как у автора.». «Thereismethodinone’smadness» — «В этом безумии есть своя система», — как говорит Полоний в «Гамлете», и эту систему переводчик должен передать.Даже если нам, привыкшим смеяться со смыслом («не на наш ли счет вы грызете ноготь?» — опять Шекспир, помните?) это будет не очень смешно. Это форма, которую, пусть она и малая, надо уважать. И вот переводы лимерика про громогласную россиянку, сделанные Архипцевым:
Дико воет девица из Скопле.
Чтоб унять этот вой, эти вопли,
Что ни делал народ, —
Все белугой ревет,
Завывает девица из Скопле!
Голосила девица в России
Так, что прямо святых выносили;
Слушать не было сил,
Сроду не голосил
Так никто, как девица в России.
Обратите внимание: в 1994 году Борис Архипцев еще позволяет себе «Скопле» вместо «России», в 2003 — переводит заново, и топоним сохранен. Итак, есть переводы и посмешней, чем у Архипцева: в них от крика глухие просят пощады, дохнут селедки, сыплется пыль со стропил от крика, звенит стеклотара, в России случается катастрофа. Но Лир точно не хотел всех этих эффектов. И переводчик это понимает.
Лексика английских лимериков часто церемонна и несколько напыщенна. Скажем, “incongruous” — это по-русски скорее «несообразный», чем просто «нелепый». Но наряду с «сокрушенным», «отвратив», «почивал», «о, гремучий старик!», Архипцев иногда вводит и простонародное «дал дёру». И усиливает нонсенс столкновение того и другого: «Сокрушенный, замолк старичонка». Или змея вползает в сапог флейтиста «пестрой лентой» (имени Конана Дойля, понятно), а потом, послушав его игру, «даёт дёру». И, конечно, неологизмы: ненасыпный, зверейшая, злоключиться, причудистый… Иногда напыщенность и пафосность достигается просто… удвоением согласной буквы, как в лимерике про молодую особу из Лукки, которая пострадала от любовной разлуки.
Борис Архипцев, согласно меткому выражению Натальи Горбаневской, «прописал Лира в Коломне», где живет сам, и в этом есть что-то замечательно, по-нонсенсовки справедливое: Юэлла, Аоста, Килдер, Клер, Комптон, Коломна… Лимерик, мне кажется, сам по себе в хорошем смысле провинциален. Но очень надеюсь, что переводы Архипцева будут широко известны и в столицах. Вот я, например, в Питере, благодаря издательству «Вита Нова», сейчас читаю:
Некий старец, дабы не отчайцца,
Приобрел легконогого зайца
И погожливым днем
Вдаль унесся на нем,
И с тех пор не боится отчайцца.
А еще издательство «Геликон-плюс» порадовало книгой «Чистый nonsence», в которой значительная часть текстов переведена на русский впервые.
В общем, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, во дни, когда страстно спорят сторонники перевода одомашнивающего и перевода остраняющего, Борис Архипцев, с его пониманием самой сути, национального характера переводимого, переводчик, умеющий улыбаться по-английски, нам поддержка и опора.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer5/kapustina/
