Непридуманная история про козочку, найденную в лесу в возрасте трех дней
Посвящается моей сестренке,
Жанне Танановой
Как мало нам дано, чтобы творить добро!
Спасти и защитить всегда ли в нашей власти?
А вот для зла довольно безучастья:
Смолчал, отвел глаза, и совершилось зло…
В. Донскова
1
История эта произошла в Цимлянских песках, на маленькой степной речке Аксенец.
Была осень, конец сентября, днем ярко светило солнце и было даже жарко, если, конечно, не дул северный ветер. Но по ночам становилось всё холоднее, и звезды, которые были хорошо видны с земли, как серебристые мальки в солнечный день на мелководье, утром видели, как на земле клубился молочный туман. А вы бывали свидетелями этого чуда? С первыми лучами солнца туман начинает сползать с возвышенностей в долины, в низины, к ручью и речке. Он клубами катится, как перекати-поле, вьется в спирали, струится, как вода.
Хорошо смотреть на это с холма или, как здесь говорят, с «кучугуры». Сначала показываются верхушки деревьев. Они загадочно-темны на белом полотне тумана, они встают, как неведомые великаны, потягиваясь своими могучими ветвями-руками.
Потом начинается день: еще нет солнца, но становится всё светлее и светлее, звезды тускнеют и начинают постепенно исчезать. Появляются первые лучи солнца, и вот на небе остается одна, самая яркая — «Пастушья» звезда, а точнее — планета Венера. И, конечно, Луна!
Луна… Ее бывает видно чуть ли не до обеда. Всеми покинутая, она уже не светит, становится похожей на маленькое облачко, которое неуловимо тает. А туман в низинах редеет, превращаясь в легкую невесомую дымку, которая исчезает совсем незаметно: вроде была — и вот ее нет. Странно ведь, правда?
Под утро бывают заморозки, и тогда солнцу приходится отогревать землю. Там, где коснутся земли солнечные лучи, на траве блестят капли росы — это растаявший иней, а может быть, слезы слабого заморозка, которому не терпится стать сильным и крепким морозом. Но у него еще всё впереди, целая зима.
2
Итак, в конце сентября у одной молоденькой козочки родилась дочка — маленькая, симпатичная и смешная.
Все козы были страшно возмущены: «Как?! Осенью, на зиму глядя? Никого не послушалась! Не могла подождать до весны, когда принято приносить домой маленьких козлят!»
Но молодая мама никогда прежде не имела детей, а ей этого очень хотелось, и она не стала ждать до весны. Козочка-мама была очень довольна своей дочкой, а молодой папа был горд и счастлив. Они все были счастливы: мама, папа и дочка.
Как назвали дочь родители, мы не знаем. Позже, когда она жила у нас, мы дали ей имя Ёси, Ёси-казёси. Так и будем считать, что она была с рождения — Ёси.
Утром Ёсин папа уходил со стадом, а мама и Ёси паслись возле дома. Ёси тогда еще не была настолько крепка, чтобы шагать со всеми вместе на дальние пастбища, куда двигалось стадо в поисках сочной и вкусной травы. Она сосала молочко, веселым бесенком бегала вокруг мамы, когда та паслась, и спала, привалившись к маминому боку.
И так прошли два дня, два бесконечных и счастливых дня в ее жизни. А потом начались те самые невероятные приключения маленькой Ёси, благодаря которым мы и познакомились с ней.
3
Кроме мамы и папы, у Ёси был еще и хозяин — большой человек с огромной лошадью, такой огромной, что и смотреть было страшно. Лошадь говорила «Иго-го!» и так била копытами, что земля дрожала, а маленькая Ёси пряталась за маму и крепко прижималась к ней. У хозяина были собаки-помощники, гораздо меньше ростом, чем лошадь, но страшнее их, вместе взятых, — и лошади, и хозяина с кнутом. Что такое кнут, Ёси плохо представляла, но хозяин им так «стрелял», что даже Ёсин папа боялся. А Ёси падала и притворялась мертвой. Это она сама придумала: щелкнет хозяин кнутом — она упадет, и никто ее не трогает.
На самом деле хозяин и не думал обижать маленькую Ёси. Просто коз и баранов было много, а он один. И когда он говорил им что-то, не все его слушались. А с кнутом проще: щелкнет — и всем сразу всё становится понятно, и никаких вопросов: «Ме-е — зачем? Бе-е — куда?»
Ох, уж эти собаки! Ёси их очень боялась — они были страшные, да и странные: хвост длинный, уши маленькие, а копыт и рогов вообще нет. Это Ёси знала точно: вечером собаки спали, и Ёси отважилась к ним подойти. Ноги ее подгибались, мелко дрожали, и всё время хотели убежать, спрятать Ёси за маму. Но Ёси упрямо заставляла свои ножки идти к собакам... Тогда-то и увидела: рогов и копыт не было…
Но самое удивительное было другое: собаки не ели траву! Все ели траву — мама, папа, другие козы и даже глупые бараны, которые ходили, опустив носы в землю, и говорили густым басом: «Бе-е…». Все ели траву, и Ёси, когда вырастет, тоже будет есть траву, — так Ёсина мама говорила, а она, как и все другие мамы, никогда не врет, ведь верно? Даже большая лошадь, которая ходила на копытах, тоже ела траву. Ёси не знала, есть ли у нее рога: она была такая высокая, что Ёси не могла как следует это разглядеть, а у мамы всё забывала спросить. Хозяин, и тот жевал травинку — Ёси это видела сама. Правда, сорвал он эту травинку руками… Ну и что ж, может, ему так нравится. И все-таки он ел траву и ходил на двух копытах, которые называл сапогами, а вот собаки…. собаки были совсем без копыт и не ели траву!
Но и это было не самое главное. Все кругом пили воду. Правда, сама Ёси сосала молоко, она, — как уверяла мама, — потом будет пить воду. А собаки высовывали длинные красные языки и лакали (да-да, вы не поверите — лакали!) воду. Ёси трясла головой, чтобы избавиться от такого наваждения, но нет: они именно ЛА-КА-ЛИ, глупо хлопая языками по воде!
«До чего же они странные, — думала маленькая Ёси. — И как много в мире неизвестного, нового и непонятного! И как интересно, оказывается, в нем жить… а я и не догадывалась».
Так маленькая козочка начинала открывать для себя мир, о котором еще вчера ничего не знала. А может, и знала, кто скажет. Я не берусь тут ничего утверждать.
4
Утро третьего дня выдалось холодным и туманным. Ёси долго не хотела просыпаться, сквозь сон тихонечко бормотала, отвечая маме, которая осторожно толкала носом свою крошечную дочку, чтобы та просыпалась: «Потом — ме, еще чуть-чуть — ме, сейчас еще рано…» Но мама не отставала от маленькой сони. И сказала ей твердо: «Ёси, пойдем, проводим папу».
Ёси, конечно, встала проводить папу. Она поднялась, потянулась на своих маленьких копытцах и первым делом занялась сосанием молока. Оно было вкусным, теплым и наполняло Ёси свежестью и силой. Сразу и утренний холод исчез, и настроение у Ёси стало отличным, так и захотелось с кем-нибудь поиграть, пободаться. Но, увы, она была единственным маленьким козленком на всё большое стадо, и бодаться ей было не с кем.
Хозяин с собаками отделил баранов и козу с козленком от стада и перегнал их на другой баз. Когда хозяин гнал их, Ёси не отставала от мамы и всем своим видом показывала: не боится она этих ужасных псов, — хотя, по правде говоря, ей очень хотелось вжаться в маму и не глядеть на эти страшные и свирепые пасти-морды. Лишь когда за мамой и дочкой закрылась дверь база, Ёси, наконец, легко и свободно вздохнула. Затем гордо посмотрела на баранов: «Вы большие, а трусливые, бежали впереди, а мы с мамой зашли на баз последними».
Она оттопырила верхнюю губу, как это делают взрослые козы, когда им что-то не нравится, изобразила на своей мордочке презрение и высокомерие, копнула копытцем песок и отвернулась от баранов.
Ёси было невдомек, что в ее поступке бараны не увидели даже тени подвига. Для них это было привычно — слушаться и повиноваться хозяину, а на воображалу-козочку бараны не обращали внимания: эка невидаль, все они маленькие зазнайки и воображалы. «Бе-едовая», — только и сказал один баран другому. Но тот был занят жвачкой, сладко щурился, шумно жевал и ничего не расслышал.
Стадо ушло. Впереди, гордо подняв голову с широкими и мощными рогами, шел Ёсин папа, сбоку шествовала лошадь, отмахиваясь хвостом от назойливых комаров и мух. Хозяин, конечно, восседал на лошади. В одной руке он держал поводья, а в другой — свой длинный кнут. Позади стада трусили хозяйские собаки, подгоняя отставших или зазевавшихся в кустах коз и баранов: «Не отставать — тяв, потеряетесь — гав».
Ёсина мама долго смотрела вслед стаду и о чем-то думала, жуя свою жвачку.
«Она, наверное, видит папу. Ведь наша мама вон какая высокая», — думала Ёси, стараясь подпрыгнуть повыше и посмотреть на своего отца. Но видела лишь пыль над дорогой да слышала: «Мее — бе…», «Мее — бе...» — и шорох песка под копытами.
5
Кто открыл дверь, когда пришла пора идти на выпас, Ёси не видела; просто бараны вдруг потянулись к выходу, а за ними — и Ёси с мамой.
Ёси прыгала, бегала, старалась взгромоздиться на маму и каждый раз, когда съезжала в песок, исхитрялась приземляться на свои тоненькие пружинистые ножки. Но иногда все-таки просто падала под ноги маме, утыкаясь носом в песок. Но мама на Ёси не обижалась, она сама была недавно такой же забиякой и прыгала на свою маму точно так же.
Бараны и Ёсина мама медленно шли и пощипывали травку, а вокруг носился, поднимая пыль, маленький черненький чертенок. Этим чертенком была, конечно же, наша Ёси. Нет, она не ела траву. «Успею», — думала она и неслась за желтым листиком. Или пыталась достать жучка из-под коряги — не носом, так копытцем.
Бараны и мама медленно шли по низинам, лазили по песчаным склонам, объедали кусты, которые росли на кучугурах, чесали рога о старые ветки дерезы и собирали ее вкусные зрелые плоды. Ёси их тоже пробовала, но они показались ей невкусными. Ей нравилось только молоко, хотя мама и говорила: «Ёси, ты потом поймешь, как это вкусно. Первые плоды чуть сладковатые и вяжут во рту, а потом они становятся пышными и слегка сочными. Но самые вкусные — вот эти, чуть тронутые заморозком, водянистые, полупрозрачные…». Ёси слушала маму внимательно, но думала: «Может, это и вкусно, но молоко вкуснее». И она была по-своему права.
Если на пути встречался песчаный обрыв, для Ёси начиналась потеха. Она взбиралась наверх и начинала скакать по самому краю обрыва, взбрыкивая и кувыркаясь, очень гордая и счастливая от своей смелости и ловкости. «Ничего, что иногда я падаю и скатываюсь по песку, мне это очень нравится. Пускай бараны сердито говорят: “Бе-е-столочь…” Они слишком старые и глупые, чтобы понять, как это здорово и весело — быть маленькой и счастливой. А вот мама меня понимает — и тоже, взобравшись на самый верх кучугуры, взбрыкивает и прыгает оттуда. Как красиво она это делает! Я этого пока не умею, но когда вырасту, то непременно научусь так прыгать». А умная Ёсина мама, глядя на дочку, думала: «Глупышка ты, Ёси, разве я могу прыгать так, как ты? Я это могла очень-очень давно, когда мне тоже было всего три дня…»
Ёси очень любила свою маму, и ей нравилось играть вдвоем, особенно — забираться маме на спину. Но Ёси не всегда это удавалось. И когда не получалось, она вскакивала с песка, куда только что скатилась, слегка отряхивалась и, сделав несколько прыжков в сторону, чтобы сбить маму с толку, снова вихрем неслась на нее. И снова впрыгивала маме на спину, редко-редко удерживаясь там хотя бы минуту.
Но когда мама ложилась жевать свою жвачку, тут у Ёси всё получалось! Ох, что она вытворяла тогда на маминой спине: и прыгала, и скакала, вертясь на одном копытце, и соскальзывала с мягкого маминого живота, и бодалась, и залезала маме на шею и голову, и покусывала мамины уши! В общем, в Ёси вселялся бесенок непослушания и хулиганства!
Бараны говорили между собой: «Бее-с, а не ребе-е-енок, бе-е-дная мама, бе-е-да, что за дети теперь пошли, бее-е».
Но Ёсина мама знала, что дочка у нее умненькая и добрая. А что балуется — это так и должно быть: мама сама тоже была недавно маленькой козой-дерезой. И вообще, не стоит обращать внимания на болтовню тупых баранов.
6
Солнце поднималось всё выше и выше. Вот оно уже и остановилось. Дошло до одного, только ему известного места — и замерло в раздумье: ведь уже осень, и стоит ли подниматься выше? Еще чуть-чуть, и надо будет спускаться…
Наступало время обеда, а для наших путешественников — время идти на водопой. Туда, где можно будет не только напиться, но и вздремнуть, и заняться жвачкой, как это положено всем козам и баранам.
Но бараны были глупы и не знали, куда нужно идти, чтобы выйти к водопою. Знала дорогу только Ёсина мама, и именно она-то и должна была вывести всех к воде и к дому. Но тут Ёси, которая уже наскакалась и напрыгалась вдосталь, пососала маму и вдруг сказала: «Я устала! Спать хочу!» — и тут же прилегла на песочек, склонила головку на свой бочок и сладко засопела. Коза, как хорошая добрая мама, умилившись видом спящей дочурки, вздохнула и прилегла рядышком: пора было вздремнуть и пожевать жвачку. Бараны посопели возмущенно, побе-е-седовали между собой и тоже завалились спать.
7
Ёси проснулась раньше всех. Хорошо отдохнувшая, бодрая и готовая к новым подвигам и проказам.
Рядом начинался лес, он манил Ёси шумом листвы, своими тайнами и загадками, таинственными шорохами и птичьим пением, неизвестными запахами и звуками. Шелестом своих ветвей лес как будто звал: «Ёси, иди ко мне играть, нам будет весело и интересно! Иди, Ёси!..»
И Ёси решила сходить в лес — ведь ей было так любопытно. «Пока все спят, я туда и обратно. Только взгляну, что там, и назад — к маме». Тихонечко отойдя от спящих сладким сном баранов и мамы, она припустила в лес, наперегонки со своею тенью. Ёси так хотелось обогнать свою тень, что она обо всем позабыла. Ведь она еще не знала, что, даже если бежать на солнце, тень не отстанет, ее нельзя обогнать.
И вдруг Ёси увидела перед собой красивый яркий цветок! Резко остановившись, в сильном волнении и удивлении, почти не дыша, она подошла поближе… вот уже почти коснулась носом удивительного цветка, а тот неожиданно взмахнул лепестками и полетел. Конечно, это была бабочка, о чем Ёси тоже не знала.
Обрадованная своим открытием (цветок, а летает!), Ёси начала подпрыгивать, пытаясь достать мордочкой до летающего цветка. Но не тут-то было: бабочка взмахнула крылышками и взлетела повыше. Так началась игра. Кто за кем гонялся, было непонятно: то ли Ёси за бабочкой, то ли бабочка за Ёси. И так они долго и весело играли, пока, совершенно неожиданно, летающий цветок не исчез, не улетел куда-то высоко-высоко.
Ёси проводила его взглядом: «Прощай, летающий цветок! Прилетай еще!»
«Как все-таки это странно, — еще раз подумала Ёси, — цветок, а летает. Вот чудо! Расскажу этим соням, маме и баранам — не поверят». Она не знала, что маме и баранам эти летающие цветы давно известны.
Ёси вбежала в лес. Что за благодать была здесь! Какие красивые листья — желтые, красные... А какая трава — высокая и, наверное, вкусная… «Вот бы маму сюда позвать, когда проснется! А это что на толстой ножке? Толстая шляпка, и как странно пахнет… А вот еще и еще…». Ёси не знала, что нашла грибы, и что назывались они подосиновиками, а деревья с красными листьями — были осины: цвет их листьев такой же, как и у грибных шляпок. А вот такие же грибы, но с желтыми шляпками, и растут они под березами — называются подберезовиками.
А это что? Красная шляпка с белыми точками… Какая же она красивая! Ёси в восторге замерла, а потом подошла поближе — и отпрянула: «Фу! Какой неприятный запах!» И тут же испугалась: ведь никого не было рядом — ни мамы, ни глупых баранов, вообще никого. Ёси была одна в страшном и темном лесу, который ей так нравился еще минуту назад. Вот что делает страх: белое становится черным, неизвестное не манит, а страшит.
Бедная маленькая Ёси кидалась из стороны в сторону, натыкаясь на ветки и кусты, и в ужасе кричала: «Ме-е — мама! Ме-е — бараны! Где-е вы?..» Но в ответ ей только гудел в ветвях неизвестно откуда налетевший северный ветер, разбрасывая по сторонам беснующиеся страшные тени, — те самые, которые еще минуту назад сулили маленькой козочке загадочные тайны и приятные приключения. Лес наполнился ужасным гулом, шорохами, дикими криками, невнятным шуршанием; тревожно шумела листва, звучали испуганные голоса птиц. Казалось, лес проснулся, разбуженный Ёсиным страхом, и сейчас, рассерженный, решил наказать Ёси!
Бедное Ёсино сердце выпрыгивало из маленькой груди, глаза не могли ни на чем остановиться и выбрать дорогу. Все голоса, шорохи, стоны, крики птиц, которые она слышала, превратились вдруг в страшные и непонятные звуки, таящие опасность, которая с каждым мгновением становилась всё ужасней. Страх наполнял всю Ёси — от копытцев до кончика хвоста, и, позабыв про всё на свете, она кинулась бежать, бежать, куда глаза глядят. А смотрели Ёсины глаза, увы, совсем не туда, откуда она пришла.
Ветки кустарников больно хлестали Ёси по бокам, длинная трава путалась под маленькими ножками, деревья подставляли под копытца корни и сучки. Липкая паутина загораживала дорогу, колючие репьи вцеплялись в мягкую шерстку и старались удержать Ёси в своих объятьях… Лес как будто рассердился за что-то на маленькую козочку!
8
Ёсина мама проснулась, будто ее подбросила неведомая сила. В голове тревожно мелькнуло: «Где Ёси?!» Дочки не было рядом. Маму обдало жаром и холодом.
«Ёси! Ёси!» — кричала она, взлетев на вершину кучугуры. Проснувшиеся бараны мгновенно сгрудились, голова к голове, и заговорили разом: «Бе-е-да, бе-е-да!». Они были хоть и глупые, но добрые — и очень испугались за маленькую проказницу.
Дунул ветер, и со стороны леса донесся сквозь шум листвы далекий, дрожащий от страха, тоненький голосочек Ёси: «Ме-е — мама — ме-е!..»
Ёсина мама кинулась мимо сгрудившихся в кучу баранов к лесу — спасать свою малышку. В голове у мамы стучало: «Ёси… Ёси… Ёси попала в беду!» Испуганное воображение рисовало ей страшные картины, одна ужаснее другой. А вдруг на Ёси напали хищники? А вдруг она свалилась куда-то и сломала ножку? А может, ее ужалила гадюка, может, ее клюют черные вороны… Несчастная Ёсина мама испытывала в этот момент то, что ощущают, наверное, все мамы на свете, когда их дети попадают в беду.
И вот теперь представьте себе весь тот переполох, что сотворился сразу со всеми. Сквозь деревья, кусты и лесные травы, путаясь в осенней липкой паутине, спотыкаясь о корни, неслась, не зная куда, бедняжка Ёси. За нею, невидимой за деревьями и кустами, на довольно приличном расстоянии мчалась и истошно мекекекала ее мама-коза. Еще дальше, опустив низко, почти до земли, головы, молча, сгорбившись, бежали бараны. Только иногда кто-нибудь из них чихал от поднятой ими же пыли, да слышалось громкое и тяжелое сопение…
Расстояние между Ёси и мамой с баранами то увеличивалось, то сокращалось. Казалось, еще чуть-чуть — и они встретятся. Но лесное эхо забавлялось этой погоней и, вместо того, чтобы преодолеть какие-то полсотни метров навстречу друг другу, все бегущие вдруг разворачивались и снова мчались в разные стороны. Иногда, казалось, они были уже близко друг от друга, совсем рядом, и у мамы-козы радостно стучало сердце: вот сейчас, за теми кустиками, она увидит наконец свою дочку. Но эхо Ёсиного испуганного «Ме-е…» снова становилось всё слабее и слабее, и ужас опять охватывал несчастную маму! А затем голос Ёси вновь звучал совсем близко, и вновь загорался в маминой душе огонек надежды. А эхо знай потешалось над ними! Теперь уже Ёси гонялась за мамой, а бараны, отставшие от козы, — за Ёси, и только за ними самими никто не гнался… Если ко всему этому переполоху добавить стрекотню сорок и гвалт ворон, то можно себе представить, какие дикие, несуразные звуки раздавались тогда в лесу.
Одно было понятно: теперь заблудились все; и Ёси, и бараны, и мама. И самое печальное, что все они в эти минуты, бестолково бегая то вперед, то назад, то по кругу, удалялись мало-помалу в сторону, противоположенную дому, углублялись всё дальше в лес, в котором Ёси могло ожидать самое непредвиденное.
Если бы кто-нибудь увидел Ёси такой, какой она была во время этой погони, я уверен, он бы расхохотался или испугался. Почему? Представьте себе маленькую козочку на тоненьких ножках, в колечках мягкой черной шерстки, облепленную всю, с ног до головы, паутиной. Добавьте несколько листьев, прилепленных паутиной к бокам и спине, маленькую веточку дерезы, запутавшуюся в шерстке своими колючками, и множество репьев, больших и маленьких, которые прицепились там и сям. Вот такою и была Ёси в тот миг. Остается еще добавить, что глаза ее были выпучены от страха и блестели, и что она кричала «Ме-е!» истошным голоском, который — усиленный и искаженный эхом — всего сильнее пугал саму обладательницу этого голоса. И что она мчалась, спотыкаясь и падая, временами взбрыкивая от страха своими маленькими ножками. Кстати, подобное же неприглядное зрелище представляли собой и Ёсина мама с баранами.
И вот, наконец, Ёси появилась возле высокого тополя, что стоял в окружении молоденьких осинок. Следом выскочила мама. Ёси думала, что за нею гонится неведомое и свирепое животное, под которым так страшно трещат сучья, — но оглянулась и остановилась, как вкопанная: это была ее мама, самая лучшая на свете! О, что это была за встреча! Сколько тут было радости, восторга, взаимной нежности и ласки! Ёси тыкалась маме в ноги, в мордочку, тихонечко мекекекала, а мама говорила: «Угугу-угу-гу» и прижималась губами и носом к своей дочке, проверяя: всё ли здесь, всё ли цело?
Ёси была цела и невредима, только очень и очень измучена этой безумной погоней. Маленькие ножки козочки дрожали и подгибались от неимоверной усталости. Чтобы подкрепиться, Ёси пососала маму, тотчас подогнула ножки, легла на травку — и в ту же минуту уснула в изнеможении...
Бедная Ёсина мама! Она в этот момент услышала треск сухих сучьев, шумное дыхание и сопение: кто-то яростно продирался к ним сквозь кусты. Нужно было бежать, но сколько мама ни толкала Ёси носом, — та спала, спала сном уставшего счастливого ребенка. А дикое и страшное животное всё приближалось, вот оно уже за близкими кустами, трещит и сопит, вот-вот доберется сюда, чтобы растерзать бедненькую Ёси…
Молодая мама в этот страшный миг не думала о себе. Для нее важнее всего на свете был ее ребенок, ее малышка Ёси. У мамы даже мысли такой не возникло — оставить Ёси и убежать!
Козочка-мама с решительным видом встала, загородила собой дочку, нагнула голову с острыми рожками в сторону неведомого врага и стала ждать…
9
Лес преобразился. Солнце не проникало под его крону и скользило своими золотыми лучами по верхушкам деревьев, вместе с ветром играя желтыми и красными листьями. На небе уже появилась луна. Осенью она становится смелее и выходит на небосвод очень рано, когда солнце еще не ушло, а только склонилось к земле — там, далеко-далеко на западе.
Птицы торопятся в такое время найти место, где можно провести ночь в безопасности. Ежик спешит к дому, неся на спине гриб-боровичок, который ему посчастливилось найти среди подберезовиков и подосиновиков. Ящерицы ныряют в свои убежища, вырытые в земле под корнями трав, чтобы не попасть, на ночь глядя, на ужин юркой скопчихе. Лось чешет свои огромные рога о ветвистую дерезину и грозно трубит, вызывая на бой своих соперников, готовых посягнуть на его телочку-невесту, пасущуюся рядом и иногда гордо вскидывающую голову, любующуюся своим женихом-великаном: такой в обиду не даст!
Из терновых кустов, где находится волчье логово, нетерпеливо и озорно сверкают глазами подросшие волчата. Когда стемнеет, мать с отцом, матерым волком, поведут их на охоту и будут учить: как подкрадываться незаметно, как идти по тропе, бесшумно ступая след в след, как запутывать следы, где искать и как «брать» добычу... Сегодня их первая охота! Ах, как не терпится волчатам показать родителям, какие они смелые и ловкие!
Зашевелились филины и совы — выспались. Но в лесу еще не темно, можно немножко подремать. А уж потом — берегитесь, полевки и ящерки, не зевайте, маленькие птички и зайчики: за день ваши стремительные и бесшумные враги проголодались!
Ночной лес — это охота сильных и ловких, ночной лес — это «мой дом — моя крепость» для слабых. Ночной лес живет по своим законам и эти законы жестоко и безраздельно правят им! Но еще не ночь в лесу, хоть и не проникают сюда больше лучи солнца.
Так чего же так испугалась Ёсина мама, кого ждет она, выставив свои острые рожки, с кем она готова сразиться насмерть ради своей малышки?
10
Треск сучьев и шумное дыхание всё ближе и ближе. Уже видно, как верхушки краснотала закачались, сначала в одну сторону, потом в другую. Ёсина мама в последний раз оглянулась на спящую Ёси, встала поудобнее, напряглась…
Что это там забелело, среди кустов? Опустив низко головы, тесной кучей, яростно сопя и громко стуча копытами, в густых клубах пыли выскочили на Ёсину маму из кустов хвороста — бараны. Да, это были они!
Увидев козочку-маму и спящую под тополем Ёси, бараны остановились. Остановились точно так же, как и бежали, — тесно прижимаясь друг к другу, как бы боясь отстать и потеряться. И замолчали. Слов в этот миг не было ни у баранов, ни у Ёсиной мамы.
Бараны окружили спящую Ёси, отдышались и начали ее чистить: убирать паутину и репьи из ее шерстки. Через минуту Ёси был вычищена и вылизана. Ни слова в упрек бараны не сказали ни спящей Ёси, ни ее маме. А говорят, они глупые… Нет, просто они не такие, как все.
Ёсиной маме было очень неудобно перед ними: не за то, что случилось, а за то, что она про них подумала плохо. И чтобы как-то загладить свою вину, она лизнула каждого барана в мордочку.
Всем очень хотелось пить, и давно было пора искать дорогу домой. Но где она, та дорога, что ведет к дому, в какой стороне, за какой рощей или кучугурой она начинается?
Бараны и мама кое-как растолкали Ёси и пошли, куда глаза глядят. Шли кучно, касаясь боками друг друга, чтобы опять не потеряться. Впереди шла Ёсина мама, а за нею теснились бараны. У Ёси от усталости болело всё, что только могло болеть. Ножки подгибались и ступали не туда, куда им нужно было ступать. Глазки слипались и хотели спать, но Ёси упрямо заставляла их открыто смотреть на мир. Чтобы опять не остаться одной, она всё время старалась прижаться к маминым ногам: так надежнее.
Бараны шли, как всегда, низко опустив головы и дружно посапывая носами. Но шли они, если внимательно присмотреться, не совсем обычно: всё время поглядывали на Ёси — здесь ли она, не отстала ли, не потерялась ли? Они чувствовали себя в ответе за маленькую козочку…
11
Начало смеркаться, совсем исчезли тени дня и появились странные тени ночи. Луна стала наполняться серебристым светом, постепенно всё сильнее и сильнее делясь этим живым подвижным серебром с потерявшей цвета, потемневшей землей, освещая верхушки деревьев и кустов, кучугуры и поляны, отбрасывая загадочные, четкие, сказочные тени.
Лес начал редеть, всё больше вокруг было полян и чистых лугов. Теперь наши путешественники шли быстрее, обходя кустарники и рощи, шли так быстро, как только могла идти маленькая Ёси. Она окончательно проснулась, и ей от усталости хотелось прилечь, поплакать, но нужно было идти. Своей хандрой Ёси только расстроила бы маму и баранов, а она ведь и так доставила всем много неприятностей…
Впереди опять шла Ёсина мама, ведь ночью близорукие бараны вообще плохо видят. Она чувствовала, что где-то впереди есть вода: ветерок иногда доносил до нее запах свежести, ила, кваканье лягушек и шорох тростника и куги. Правда, запах был немного не таким, как у той воды, где обычно пили козы. Да и шороха камыша не было слышно, а он ведь шумит громче и его слышно дальше, чем кугу и тростник. Значит, это не речка, значит, это и не дом, и очень может быть, что всем им не придется сегодня ночевать на своем базу. Но лучше, — рассуждала Ёсина мама, — напиться воды и ночевать в лесу, чем спать в том же самом лесу, но без воды. Нужно напиться и выспаться, а утром искать дорогу домой. Как говорится, утро вечера мудреней.
О том, что впереди вода, Ёсина мама никому не сказала: а вдруг она ошибается, и тогда все только еще сильнее расстроятся и захотят пить еще больше. Запах воды то исчезал, то появлялся снова, а шум тростника всё время нарастал, усиливался. Значит, впереди все-таки вода!
Бараны вдруг остановились, зачихали и заблеяли: «Бе-е-ода, бе-е-ода!»
Ёси очень испугалась: какая еще «бе-е-ода», мало ли сегодня было бед. Но мама мекекекнула на ушко Ёсе: «Это они так говорят: «вода — бе-е-ода». И Ёси обрадовалась тому, что скоро все смогут всласть напиться.
Через небольшой перевал они прошли, не заметив крутого подъема: так спешили к желанной воде. В низине увидели небольшой чиганак, маленькое озеро с темной в ночи водой, в которой плавала луна в окружении своих маленьких пажей — сотен лучиков далеких звезд.
Ёсина мама и бараны забрели в воду и долго с жадностью пили, временами поднимая головы и отдыхая, потом снова пили, но уже неторопливо, наслаждаясь каждым глотком вкусной и прохладной влаги.
Когда они напились и, довольные, вылезли на берег, Ёсина мама повела всех к трем большим деревьям, росшим поблизости. Там было хорошее место для ночлега. Под деревьями можно было спокойно переждать осенний дождь и ветер; мощные стволы и ветви могли защитить путешественников от глаз голодных хищников, для которых не существует темноты…
12
Ночь… Какая она была в последний день сентября? Светила луна, ярко мерцали в чистом небе звезды. Они собирались вместе и как будто играли в каком-то удивительном спектакле: одни изображали Льва, другие Медведицу с Медвежонком, бредущих по звездной дороге с названьем Млечный путь. Стрелец мчался на Кентавре, целясь в голову звездного Дракона из лука, сделанного тоже из звезд. Водолей лил сверху вниз звездную воду, но на землю она не падала. Только временами какая-то неосторожная звезда отрывалась от потока и, чиркнув по небосводу светящейся полоской, падала вниз, быстро сгорая в полете.
Ночь, полная тайн и загадок, опустилась на лес, на луга и поля…
13
Но ничего этого наши путешественники не видели. Они спали тяжелым от всего пережитого, беспокойным сном.
Ёси, привалившись к маминому боку, тихонечко посапывала. Иногда во сне она жалобно мекекекала. Ей снилось, что она опять потерялась и ищет маму. Бараны во сне сопели и вздрагивали, им тоже снился прошедший день. Временами кто-нибудь из них говорил: «Бе-е!..» и начинал молотить по песку ногами: ведь ноги всё еще бежали по этому бесконечному лесу.
Только Ёсиной маме ничего не снилось. Она не спала, а лишь дремала, часто проверяя, здесь ли ее любимая дочка. Убедившись, что Ёси рядом, снова начинала чутко подремывать, прикрыв Ёси своей головой. Только под утро маму все-таки сморил глубокий сон. Она наконец-то тоже забылась, измученная бессонной ночью и полным приключений днем.
14
Когда хозяин пригнал свою отару домой, он не обратил внимания, что в стаде нет баранов и козы с козленком — они всегда приходят позже, ближе к ночи. Но когда стемнело, всерьез забеспокоился: где же они? Оседлал коня, свистнул собак и поскакал искать пропавших баранов и козу.
Но тех нигде не было: ни в кустах, что росли стеной на западе, ни у речки на водопое. Не было их и в соседней березовой роще. Хозяин был сильно зол, он так устал за день. Ему хотелось наконец-то отдохнуть. Но бараны будто провалились сквозь землю!
Пастух развернул коня к лесу. Ночью бараны в лесу — это очень плохо, волки любят их, ох, как любят. Это хозяин хорошо знал.
Он приказал собакам: «Искать!», свистнул — и те молча кинулись выполнять приказ. Оставив всадника далеко позади себя, они понеслись, заглядывая за каждую кучугуру, рощу и куст. Они привыкли так поступать, это было частью их жизни: пасти стадо, подгонять отставших, защищать отару от волков, искать пропавших... И еще многое другое умели делать пастушьи собаки-овчарки.
Всю долгую осеннюю ночь они без устали искали пропажу, а их хозяин, не переставая, свистел и щелкал кнутом, надеясь привлечь внимание непутевых животных. Только под утро собаки нашли след потерявшихся — и молча, по-деловому, понеслись по нему. Усталый всадник еле-еле поспевал за ними, он был рад, что наконец-то найдет баранов и козу. Про маленькую Ёси, тяжело и невольно вздыхая, он старался не вспоминать. Еще вчера вечером, не найдя часть своего гурта рядом с хутором, он решил, что козленок отстал и пропал. Хозяин окончательно выкинул Ёси из головы и не думал о ней.
15
Ёси снился страшный сон: на нее напали волки, а мама с баранами защищала ее. Ёси никогда не видела волков, но мама говорила, что они такие же, как овчарки, только серые и еще страшнее. Но как это — еще страшнее? Ёси не могла себе этого представить, и волки в ее сне были такие же, как собаки, только совсем серые. Бараны и мама били их своими рожками, топтали копытами, сбивали с ног и гнали прочь. Волки жалобно скулили, выли, взвизгивали и, поджав хвосты, удирали в темноту, в ночь. Тут появился хозяин на лошади, со своими собаками и кнутом, собаки громко лаяли и рвали волков так, что только клочья летели. А хозяин страшно кричал и стегал «серых» кнутом…
Чем закончилось это сражение, маленькая Ёси не узнала, потому что сон вдруг кончился.
Ёси было очень холодно. Вокруг был сплошной иней: на ветках дерезы, на траве, на опавших листьях... Это был утренний заморозок, но Ёси об этом еще ничего не знала; просто ей было холодно, очень холодно, вот и всё.
Самое главное, что она заметила, проснувшись, — то, что рядом не было ни мамы, ни баранов — никого! Ёси была одна.
Она вспомнила свой сон и не смогла понять, был ли это сон или явь. Но вот то, что она теперь совсем одна посреди холодного леса, было точно не сном. Ёси испуганно вскочила и закричала так громко, как только могла: «Ме-е-е!» Ответа не было. Только сова, что сидела в густых ветвях, открыла сонные глаза и сказала испугано: «Угу-угу».
Ёси кричала и бегала вокруг деревьев, пока не упала в изнеможении от усталости, голода, холода и горя: «Одна-одна-одна…» В который уже раз она попыталась припомнить, что же случилось ночью: ведь были же и волки, и бараны, и мама, и хозяин на лошади, и собаки. Были! Но где теперь они все? Куда подевались?!
Одно приходило ей на ум: она теперь совсем одна, брошенная и позабытая, и ей нужно идти искать маму. Но куда же идти, в какую сторону?
«Нет, я лучше подожду здесь, мама обязательно за мной придет. Она же у меня одна, и я у нее одна». И с этой мыслью Ёси опять провалилась в забытье…
16
Пока Ёси спит, я попытаюсь рассказать, что же произошло на самом деле, куда подевались бараны и Ёсина мама, были ли тут волки и собаки с хозяином; словом, что же случилось на самом деле ночью и почему Ёси в итоге осталась одна.
Вышло так: с небольшой возвышенности человек и собаки увидели три дерева, под которыми смутно белели спящие бараны. Хозяин вполголоса прошипел понятную всем пастушьим собакам команду: «По-шел!», щелкнул кнутом и яростно свистнул. Собаки с азартом сорвались с места и понеслись, низко распластавшись над землей, повизгивая от нетерпения и негодуя на наших несчастных путешественников.
Бараны и Ёсина мама в испуге вскочили. Ничего не понимая, еще не очнувшись от тяжелого сна, они, напуганные собаками, криками и кнутом хозяина, кинулись бежать — бежать от собак, от криков, от деревьев и от спящей непробудным сном Ёси. Спросонья никто из них ничего не успел понять: в глазах у них стояли одни лишь страшные, оскаленные собачьи морды да злющее лицо хозяина с его кнутом.
Не будем осуждать ни хозяина, ни собак: они ведь всю ночь не спали и, конечно же, были очень сердиты. Откуда они могли знать, что виновата во всем была маленькая козочка, на которую и сердиться-то нельзя?
Когда Ёсина мама и бараны опомнились, даже и тех деревьев, что приютили их на ночь, уже не было видно. Мама кричала: «Ме-е, — проснись, Ёси! Ме-е!». Бараны блеяли: «Бе-е-да! Ёси, проснись! Хозяин, там Ёси! Собаки, там осталась маленькая Ёси!».
Но хозяин не понимал их. И собаки тоже не понимали, почему коза, выставив острые рожки, кидается на них, а бараны рвутся назад. Пастух, испугавшись, наотмашь хлестал кнутом, думая: уж не взбесились ли его бараны и коза? Может, сошли с ума от страха, а может, без воды ополоумели? Он спешил домой! Стояло уже утро, и пора было гнать стадо на выпас, а до дома пастуху предстояло еще идти и идти. С досады он плюнул, слез с коня и стал помогать собакам, подгоняя козу и баранов.
Ёси сквозь сон слышала всё это — и лай собак, и ругань хозяина, и щелканье кнута. Вот поэтому-то ей и приснился тот странный сон-явь.
17
Солнце поднималось всё выше и выше. Там, куда доставали его лучи, иней таял, превращаясь в росу. Роса, отражая солнечный свет, сверкала на деревьях и траве. От тепла она испарялась, и над землей стоял легкий туман, который быстро уносило ветерком. Причем уносило так быстро, что и заметить это было невозможно: только чуть-чуть дрожал воздух. А в ложбинах и под деревьями еще долго лежал иней, лежал до тех пор, пока разогретый воздух не добрался и туда.
Ёси проснулась, как будто ее что-то подбросило, вскочила на ножки и прислушалась. До нее доносилось «Ме-е — ме-е» и шум копыт: шло стадо, слышался свист пастуха. Но нет, хозяин так не свистел, это был кто-то другой. Взбежав на бугорок, она увидела большую отару, собаку и пастуха. Но это явно был не хозяин! — рядом с этим человеком не было лошади, и у него была всего одна собака, да еще и совсем не такая, как у хозяина Ёси.
Но всё же, может быть, ее мама там, в этой отаре? Ёси хотела было побежать и поискать маму или хотя бы что-то узнать о ней. Может, хоть кто-нибудь что-то про маму знает? Она уже приготовилась бежать, но вдруг подумала, что мама обязательно за ней придет, вернется, — и остановилась. Подумав минутку, маленькая козочка принялась кричать: «Ме-е, ме-е, мама, ме-е!..». Но стадо было далеко и шло совсем не к Ёси, а гораздо западнее, через гряду больших кучугур, на юг. И никто не слышал слабого Ёсиного голоска…
И все-таки Ёси была услышана. И услышал ее я — да, тот самый пастух с собакой, так не похожей на хозяйских овчарок.
Мне показалось, что из-под дерезы ветер иногда доносит слабое, еле слышное мекекеканье. Я быстро огляделся, но, сколько ни всматривался, ничего не увидел: Ёси была еще малышкой, да и расстояние между нами было большое, и деревья с лежащими под ними большими сучьями мешали что-либо разглядеть.
Ветер изменил направление, и я больше ничего не слышал. И мы с Лайчиком — так звали мою собаку — отправились догонять своих коз, уходящих за песчаный перевал.
А Ёси, уставшая, голодная и замерзшая, провожала тоскливым взглядом последних коз, уходивших за большую кучугуру:
«И эти ушли. Я самая одинокая, всеми забытая, несчастливая маленькая козочка Ёси…».
Как ей было тоскливо и одиноко, я не берусь описать. А вы, если сможете, представьте сами ее тогдашнее состояние…
18
Прошел день, солнце начало склоняться к западу, и я развернул своих коз к дому, направляя их так, чтобы они шли мимо водопоя. Козы подходили к чиганаку, пили воду и шли пастись дальше. Но что это? Дойдя до перевала, за которым виднелись верхушки трех деревьев, откуда я утром слышал подозрительное «Ме-е», мои козы остановились, сгрудились и, глядя под деревья, удивленно навострили уши. А до меня донеслось то же самое: «Ме-е!» Тот же самый, дрожащий козлёночий голосок.
Когда мы с Лайчиком подошли поближе, то были удивлены и озадачены: откуда взялся этот маленький, несколько дней отроду, козлёнок? Кто его мама и куда она подевалась? Но ломать голову над этой загадкой не было времени и, положив козленка в сумку и накрыв его плащом, я погнал стадо домой.
А Ёси в сумке сразу согрелась, затихла и заснула. И спокойно спала до самого дома.
19
Глядя на сумку, в которой спала Ёси, бежавший рядом со мной Лайчик думал: «Глупышка ты, Ёси. Откуда, на зиму глядя, ты взялась? Где твоя мать и как ты очутилась здесь, в лесу? Тебя же могли съесть волки! Вот если бы мы с хозяином тебя не нашли, что бы ты делала?».
О чем думал я, возвращаясь тогда домой, честно сказать, не помню. Во всяком случае, про Ёси думал мало: за весну и лето я многих таких малышей перетаскал домой. И про этого козленка думал: найдется его мама-коза, и хозяева не сегодня, так завтра придут и заберут его. И всё — прощай!
Но вышло совсем не так. Маленькая Ёси осталась у нас. Морозную зиму она провела в теплом нашем доме: сосала молочко из бутылочки, ела в маленьких ясельках люцерну и суданку. Ждала вечера, а вечером, когда мы включали телевизор, запрыгивала на диван, предварительно покопав его копытцем (так делают все козы, чтобы убрать веточки и колючки, прогнать змей, пауков и жалящих насекомых), ложилась, прижимаясь ко мне — смотрела телевизор и жевала жвачку. Живет она у нас и сейчас. Живет совсем неплохо, ведь мы относимся к ней по-особому — как к маленькому умному существу, не похожему на нас внешне, но по духу очень близкому нам всем.
И Ёси, как мне кажется, очень довольна своим положением. Только временами упрямая детская память возвращает в ее головку какие-то обрывки, видения, запахи и ощущения другой жизни: какая-то коза, почему-то называющая Ёси своей дочкой, и угрюмые, все в паутине, в листьях и репьях, бараны, у которых из открытых ртов высунуты языки. И ей слышится до хрипоты шумное: «Уф-уф-уф...».
