Действующие лица:
Владимир Ленин
Надежда Крупская
Клара Цеткин
Сталин
Троцкий
Валентин Иванов
Бонч-Бруевич
СЦЕНА 1. ПРОЛОГ
Железнодорожный путь. Осенний моросящий дождь, конвоир с ружьем ведет Ленина.
Конвоир: Давай, Ленин, быстрее шагай! Ленин, не скачи, иди прямо! Ленин!
Ленин: Есть у меня ощущение, товарищ конвойный - не той дорогой идем, не той! Не той, не той! (Убегает в лес).
Конвоир: Ленин, стой, стой! (бежит следом, но безуспешно: Ленин скрывается в лесу)
Темнеет. По рельсам с грохотом движется поезд, освещая путь фонарем. Вечереет. В кадре те же рельсы, но Ленин уже вышагивает один, оживленно жестикулирует, словно ведет внутренний монолог. Сходит по жухлой осенней траве вниз, к сетчатому забору, задумчиво осматривает колючую проволоку, задевает ее, словно струны. Раздается гитарный риф.
Деревянный домик, предположительно Шушенское, потрескивающий звук моросящего дождя. Открывается дверь, выходит Ленин. Напевает песню: «Аграфена нарубила мне дровишек…».
Набирает дрова. Возвращается в дом, закрывает за собой дверь. Затемнение. Надпись на экране:
«Революционер – это мертвец в отпуске».
Дымящийся самовар. Сменяющие друг друга кадры осенней природы, трава на ветру. Огонь, вырывающийся из самовара. Граненый стакан с чаем. Закадровый голос Ленина читает письмо:
«Ты просишь меня, Маняша, описать село Шушенское. Но я ведь однажды уже описывал его. Село большое. Несколько улиц. Село грязное, пыльное. Все, как и следует. Стоит это село в степи. Садов и растительности вообще нет. Окружено оно навозом, который здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом. Да так, что для того, чтобы выйти из села, надо пойти всегда пройти через некоторое количество навоза. В верстах полутора бор. Ну, как сказать бор…. Так его торжественно называют крестьяне. На самом деле это преплохонький, сильно повырубленный лесишко, у которого нет даже настоящей тени. А те горы… о них я выразился не точно, ибо горы находятся отсюда в верстах пятидесяти. Так что на них можно только смотреть, когда облака не закрывают, точь-в-точь, как из Женевы можно глядеть на Монблан. Поэтому на твой вопрос, на какие горы я взбирался, могу ответить лишь: на песчаные холмики, которые есть в этом так называемом бору. Работа моя движется здесь очень медленно. Выписки мои, не знаю, понадобятся ли. Буду очень доволен, если станешь писать чаще. Твой В.У».
Затемнение. Надпись на экране:
«Настала эпоха мышления, которое я склонен называть мышлением парадокса и соблазна».
СЦЕНА 2. УТРО В ШУШЕНСКОМ
По дороге идет Клара Цеткин, навстречу ей Надежда Крупская с разноцветным зонтом.
Клара Цеткин: Гутен таг, Крупская.
Крупская: Здравствуйте, товарищ Цеткин. Неважно выглядите.
Клара Цеткин: Вы не лучше.
Высокомерно и обиженно оглядывают друг друга, расходятся в разные стороны.
Ленин лежит на металлической кровати, читает. Покачивает ногами в домашних тапочках. С увлечением перелистывает страницы. К нему тянется рука Клары с выкрашенными ярко-красным ногтями. Ленин как будто не замечает ее, Клара бросает на пол листочек (замедленное движение).
Ленин: Я болен. Болен мыслью.
Клара Цеткин: Я из Коминтерна, у меня письмо от немецких рабочих.
Ленин: Ямало-ненецких рабочих?
Клара Цеткин: От немецких, Володя. Читать?
Ленин: Читать, читать, читать… (бормочет) Да, потом.
Клара Цеткин: Володя, я должна сказать тебе одну вещь.
Ленин: И что же это за вещь?
Клара Цеткин: Я люблю тебя одного.
Ленин: Вот Соловьёв. Читай, гражданка!
Клара Цеткин: Володя, пойми, я не могу так больше жить. Я… женщина!
Ленин: А я – мужчина. Вспомни героя далеких лет Ивана Сусанина.
Клара Цеткин: Я всегда о нем помню.
Ленин: Так значит, мои уроки не прошли для тебя даром!
Затемнение. Ленин спит за столом, сидя, облокотившись на старинные книги. Надежда Крупская убирает со стола книги. Он просыпается.
Ленин: Доброе утро, товарищ Крупская. Доброе утро. А я смотрю, и борщец поспел. Вот я все время, знаете, думаю о революционном подъеме. А, кстати, посмотрите, заслоночка, не закрыта ли она?
Крупская: Да, Володя.
Ленин: А вот теперь, Наденька, посмотрите, не открыта ли она?
Крупская: Да, Володя.
Ленин: Ах, как хорошо! Вкуснотища обалденная. А где борщец, там и хлебец.
Крупская: Ах, Володя, а почему люди не летают так, как птицы?
Ленин: Еще немножко о борще. Вот очень вкусный борщ, а можно мне добавочки?
Крупская: Нет, нельзя. Вчера Цурюпа приходил, просил оставить.
Ленин: Но мы вчера еще здесь не были.
Крупская: Ну да, вчера и приходил.
Ленин (воодушевляясь): Вот знаете, Надюш, каждый миг, каждую минуту видится мне светлое будущее. Видятся рабочим – заводы, вода – матросам, видятся – поля крестьянам. Все это всем миром, взаединщину. Видятся целые эшелоны бесплатного мороженого детям. Когда это было? - целые эшелоны бесплатного мороженого детям! Надюш, можно молочка? (лепит из хлеба чернильницу, протягивает Надежде Крупской) Надюш, плесни-ка мне молочка в чернильницу.
Крупская: Володя, ты же обещал, что больше не будешь!
Ленин: Я обещал. Я завязал. Последний раз.
Крупская: Ну, если только последний (берет в руки крынку с молоком и льет в «чернильницу»).
Ленин: Последний раз. (подставляет лицо под струю молока, жадно пьет).
Вкуснотища какая! Давай еще. Отличное молочко! (вырывает крынку из рук Крупской, молоко заливает все лицо)
Картины зимней природы. Голые деревья, падающий снег.
Вслух зачитывается очередное письмо Ленина:
«Охотой я все еще продолжаю заниматься. Теперь охота менее успешна, но не менее приятна. Теперь мы охотимся на зайцев, тетеревов и куропаток. Это еще пока новая охота, поэтому к ней я должен еще привыкнуть. Как только подвернется хороший осенний денек, а они здесь нынешний год нередки, так я беру ружье и отправляюсь бродить по лесу и по полям. Купленная в Санкт-Петербурге куртка чрезвычайно удобна для охоты. Я не могу нахвалиться ею. Вообще же насчет туалета зимнего и прочего, о чем ты как раз спрашиваешь, должен сказать, что у меня всего предостаточно, многим я уже запасся на зиму в Минусинске, кое-что куплю еще. Вообще покупать в Минусинске очень нелегко. Выбор самый жалкий. Магазины сельского типа - ну, сама понимаешь, всякая всячина. Товар попадает периодически, я как раз покупал в такое время, когда товар старый вышел, а новый еще не пришел. Так что мне, привыкшему к столичным магазинам, трудновато пока искать в здешних. Впрочем, эти столичные привычки давно пора бросить, здесь они совсем не к месту, и надо привыкать к местным. Не знаю, застанет ли вас это письмо в Москве, если да, то присоединяю еще одно забытое поручение. Пришли мне, пожалуйста, одну из наших партий шахмат. Оказалось, что в Минусинске есть партнеры среди товарищей. Я однажды с большим удовольствием вспомнил старинку. Напрасно я думал, что Восточная Сибирь такая дикая страна, в которой шахматы понадобиться и не могут. В Восточной Сибири есть самые различные места».
СЦЕНА 3. ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ ШАХМАТЫ
Домик в Шушенском, зима.
Ленин (с шахматами под мышкой, встречает у входа в дом Сталина): Товарищ Сталин, наконец-то у меня свободная минутка появилась. Предлагаю в шахматишки сыгрануть.
Сталин: Владимир Ильич, я как раз место хорошее знаю.
Ленин: Какое такое место? Пойдемте. Куда идти?
Сталин: Я Вам покажу. Пойдем.
Ленин и Сталин пробираются через сугробы на железнодорожную насыпь. По дороге беседуют.
Ленин: Я пожаловаться хотел, товарищ Сталин, Цурюпа вечно приходит и все сжирает, все жрет и жрет, никак не нажрется. Ненасытный человек.
Сталин: Мне он тоже не нравится.
Ленин: А это, значит, товарищ Сталин, и есть то самое местечко, которое Вы рекомендовали, чтобы сыграть в шахматишки?
Сталин: Идите вперед, дальше гораздо лучше.
Ленин: Товарищ Сталин, вы все время говорите, дальше лучше, я вон палку железную захватил.
Сталин: Да я и сам по локоть в снегу.
Ленин: А куда лезем-то.
Сталин: А там и узнаем.
Ленин: Это и есть Ваше заветное местечко, товарищ Сталин?
Сталин: Ну не знаю, насколько заветное.
Ленин: А вот знаете, я все время о мировой революции думаю. Как Вы меня не ругайте и дурачком не кличьте. А я все об этой революции. Она мне, как мать родная, не дает покоя и все. Хоть по пояс в снегу, хоть по пояс в дерьме, извините.
Оказываются на самом верху насыпи. Ленин оглядывается
Ленин: А Вы сами-то здесь часто бываете, товарищ Сталин?
Сталин: Ох, часто, каждый день.
Ленин: Смотрите, какое чудо. Прекрасный, знаете, видок, на Шушенское.
Садятся на рельсы, открывают коробку, расставляют шахматы
Ленин: Неклассические, знаете ли, шахматы.
Сталин: Странноватые. Вот и поезд подходит, а мы сидим.
Ленин: Ну и пусть подходит, а мы посидим, нам что?
Прямо на них мчится товарный поезд. Нарастающий гул перекрывает голоса игроков. Монтажные перебои рифмуют игру в шахматы и неуклонно пребывающий поезд.
Сталин: Вот и шах добру.
Ленин: А что шах-то, товарищ Сталин, в прошлый раз, кажется вот туру эту-то Вы и прозевали.
Сталин: А что нам тура, у нас Туруханский край имеется.
Ленин: Ну, Туруханский, знаете ли, край. У нас вон вся Мордва, вся Молдова за нами. Ну, знаете, меняем пешку на пешку.
Сталин: А я Вашего коня домой заберу, а то карманы совсем пустуют.
Каким-то мистическим образом поезд уже прошел мимо по одноколейке. Ленин и Сталин погружены в игру.
Ленин: Товарищ Сталин, что Вы скажете теперь при таком раскладе? И поезд Ваш чертов уже прошел.
Сталин: Да что тут скажешь, поезда уже нет, а вот выход всегда имеется.
Ленин: Рокировочка, товарищ Сталин?
Сталин: Ну да, рокировочка.
Ленин: Что, товарищ Сталин, партия?
Сталин: Мы же вроде с Вами на охоту шли?
Ленин: Да? А я думал, что мы так с Вами по старой дружбе в шахматишки, ну знаете…
Сталин: Ну, раз ружья забыли, можно и партию.
Ленин: А ружье разве мы не брали с Вами. Ну елки-палки!
Сталин: Может, чайком угостите?
Ленин и Сталин собираются обратно – вниз с насыпи.
Ленин: Чайком – пожалуйста, ну Вы только не жалитесь на него, чаёк у нас морковный. К нему адаптация нужна. Адаптивный, так сказать, рецептивный. Надежда Константиновна тоже долго привыкала… Сейчас заберу палку.
Сталин: Да, с мороза и такой чай приятный.
Ленин: У нас, как говорится, молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет.
Сталин (бодро прыгая вниз): Ну, где Вы там?
СЦЕНА 4. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПРИАПИЗМ
Шушенское. Дом Ленина. Задумчивый Ленин смотрит на книжную полку, пьет чай, ест борщ и одновременно что-то пишет. В это самое время (монтажные перебои) Троцкий идет по рельсам, нарочито длинно шагая. Затем Троцкий опускается на четвереньки и быстро бежит по рельсам. Ленин продолжает смаковать борщ, причмокивая языком. К домику Ленина зловеще крадется чья-то тень. На фоне этих кадров звучит песня «ГО»: «Этим утром я принял решение…»
Следы, это был человек и нету.
Следы. Это только то, что осталось.
Следы, не размытые морем, следы.
Словно ветер вдоль окопа дошел до берез.
К крыльцу моему.
Этим утром я принял решение, принял решение.
Следы от сапог, от ботинок, от туфель.
Повсюду следы, уходящие в лес или в дюны.
По морозной примятой траве, по первому снегу.
Следы. Это был человек и нету.
Следы – это только то, что осталось.
Но все остается с тобою навеки.
Навеки уходит, а тебе уже ничего не страшно.
Утром, а не днем и не ночью.
Если утром, а не днем или ночью.
Один на один с собою.
Принял решение. Принял решение.
Если утром, а не днем, и не ночью.
Если утром, а не днем, и не ночью.
Один на один с собою. Один на один с собою.
Ты принял решение. Ты принял решение.
Этим утром я принял решение».
Ленин есть борщ. В дом входит Троцкий, в руках держит табурет.
Ленин: Милый Лев Давыдыч, собственно, хлеб да соль (Троцкий, хитро улыбаясь, высыпает в тарелку с борщом здоровенные гвозди) Прощаю я тебя, Лёвушка. Внутри-то ты все равно хороший, добрый. И, как говорится, не оскудеет рука дающего.
Троцкий (кричит): Ленин! Ты почему здесь валяешься, как лентяй? Другие, вон, работают, а ты здесь лентяйничаешь. Как потом трудодень пропущенный отрабатывать будешь? Иди, давай, таскай толстый конец бревна! Выходи из палатки, разговаривать будем! Бить буду. Больно. Очень.
Ленин: Значит, ты вот что удумал: решил меня накормить десятисантиметровыми гвоздями. (ест потихоньку борщ, отпихивая на край тарелки гвозди) Ты бы лучше присел, а морду мне набить всегда успеешь. И табуреточка, я смотрю, у тебя с собой.
Троцкий (резко садится): Ну, говорите, Ленин.
Ленин: Вот, почерпнул я, Лёвушка, полную ложку борщеца (зачерпывая ложку с гвоздями) и подумал: жизнь-то она штука сложная. Тут вот иной раз накрутишь себе, думаешь, что черное – это белое, а глядь - оно синее. Вот, знаешь Лёвушка, хорошо нам рассуждать тут, сидя с полной ложкой борщеца (держит перед носом Троцкого ложку с гвоздями). А вот еще притча еще на эту тему, презабавнейшая, кстати, притча. Жил сеятель. Сеял, значит, пахал и сеял, а дочь его в это время блудила. Или вот, еще одна притча. О том, как грибник ходил за грибами в лес, а дочь его в это время что? Блудила. А был еще плотник, рубил людям избы, пролетариату рубил избы. А дочь его в это время что? Блудила. И после всего вот этого ты мне заявляешь – работай!
Троцкий (стремительно встает): А вот сказано: Деда Мороза нет. Что ты на это скажешь, учитель?
Ленин: А вот здесь стоп. Давайте-ка углубимся с Вами в метафизический смысл слов. Как известно, слова бывают заимствованные, то есть пришедшие к нам из-за границы. Вот так, бывает, скажешь чисто по-русски – «антаблемент!» и ёкнет чего-то внутрях.
Троцкий (орет в самое ухо Ленину): Ну и чё?!! Говорите, пожалуйста, понятнее, Ленин, Вы не в бане.
Ленин: Вот вы все время, товарищ Троцкий, кричите на меня. А на самом деле разговор гораздо более серьезный. Вот, предположим, жизнь. Я вот раньше считал, что жизнь – это всего лишь интеллектуальный приапизм, а теперь, когда столкнулся с любовью в действии, считаю, что любовь это мужской, закостенелый, одеревенелый шовинизм.
Троцкий: У меня тоже была женщина (достает из кармана и надевает женскую шапочку). Ее звали Валентина Николаевна Ризеншнауцер.
Ленин: А я ее знавал, толковый, знаете ли, работничек.
Троцкий: Я любил ее. Она меня любила вдвойне. Но пришла беда, ее взяли на войну, да так и не отдали.
Ленин: Какие мерзкие скоты.
Троцкий: Хотя, знаете, может так и надо (пытается засунуть пальцы с мышеловку, которая стоит на книжной полке у Ленина).
Ленин (бьет его по рукам): А ну прекратите, товарищ Троцкий! Я здесь мышеловочку поставил не для того чтобы Вы сюда свои пальцы совали. Оттяпает по локоть! Товарищ Троцкий, какого хрена Вы подскочили? Сядьте!
Троцкий (резко опускаясь на табурет): Я ей говорил, останься, ведь была осень… (механически нажимает кнопку шахматных часов, предоставляя следующий ход собеседнику)
Ленин: А Вы, товарищ Троцкий, забыться, забыться не пробовали? (принимает тон Троцкого и тоже бьет по кнопке шахматных часов)
Троцкий: Да! (включает часы)
Ленин: Ну и как? (нажимает свою кнопку)
Троцкий: Нет! (со всего маху бьет по кнопке часов)
Ленин: А дихлофосом, товарищ Троцкий? Дихлофосом не пробовали? (оставляет ход за собой)
Троцкий: И все это я называл счастьем (в руках держит невесть откуда взявшийся топор)!
Ленин: А Вы философствовать не пробовали? (аккуратно отнимает у Троцкого топор).
Вот возьмем яблоко (разглядывая топор). Можно взять его и элементарно, как червяк яблоко, сожрать. А можно сказать: яблоко не равно дому.
Троцкий: Вот-вот! Мне как раз жить негде. (держит в руках бревно)
Ленин: Душа, она, товарищ Троцкий, знаете ли, категория сложная (отводит бревно в сторону). И вот так она, в общем-то, философия. С одной стороны глянешь: вроде не наука. А люди-то умирают, и закапывают этих людей на одной глубине: два – два с половиной метра.
Троцкий (опять начинает истерить и подскакивает вверх): Ленин! Прекратите демагогию! Я Вас лучше в сто раз! Это я убил Мирбаха, и Фани Каплан – это тоже я!
Ленин: Господь с тобой, Лёвушка!
Троцкий: Я ухожу, голова моя гордо поднята. Меня звали сниматься в «Андалузском псе»! В главной роли! (вихрем убегает)
Ленин (задумчиво рассматривая трещины на плохо оштукатуренной стене): Все время задаюсь одним и тем же вопросом: есть ли какой-нибудь смысл у бытия? Одни трещины наблюдаю (подходит к стене, проводит пальцем по трещине). Вот какой-то маленький просвет… Ни хрена, видимо, смысла нет, но так хочется верить, что все-таки есть (ест борщ). Борщец обалденный сегодня!
Ленин один меланхолично перебирает струны гитары, входит Надежда Крупская.
Крупская: Троцкий опять нагадил в передней. Я послала его в людскую.
Ленин не обращает внимание на эти слова, сочиняет песню:
Нет вещи почетней у наших бойцов,
Чем красное знамя дедов и отцов,
Чем красное знамя дедов и отцов.
Не вещи почетней у наших бойцов.
Мне кажется, даже на луне, кажется мне.
Я доволен вполне,
Когда красное знамя видится мне.
Это красное знамя дедов и отцов.
Это красное знамя дедов и отцов.
Это красное знамя...
Затемнение. Текст на экране:
«Поменьше пышных фраз, побольше простого будничного дела, забот о пуде хлеба и пуде угля».
Вечер. Ленин сидит при керосиновой лампе и пишет что-то. Звучит голос Ленина:
«Маркс показывает, как при рыночной экономике абстракция вписана в сам индивидуальный опыт, абстракция непосредственно вписана в наши отношения к другим. Мы игнорируем их в самом подлинном смысле этого слова. Мы их сводим к носителям абстрактных социальных функций, но самое главное – это то, что конкретная система власти неизбежно предполагает специфическую эмоциональную структуру. Фундаментальная холодность позднекапиталистического субъекта скрывается или вытесняется фантомом насыщенной эмоциональной жизни, фантомом, служащим в качестве фантазма, экранирующего нас от реальных страданий других. Цена, которую неизбежно приходится платить за эту абстракцию, состоит в том, что сама сфера частной жизни овеществляется, удовольствие становится предметом вычислений. В условиях позднего капитализма наша эмоциональная жизнь является предельно расколотой. С одной стороны, сфера частной жизни, одинокие островки искренних чувств и напряженной работы. С другой – экран в метафорическом и в буквальном смысле слова. Даже если наши милосердные поступки квазиперсонализированы, подобно фотографиям и письмам ребенка из Африки, которому мы регулярно посылаем деньги, но, в конечном счете, деньги сохраняют здесь ту же самую фундаментальную функцию, отмеченную психоанализом. Мы платим, дабы удержать страдания других на должной дистанции. В противоположность такому идеологически эмоциональному экрану, подлинная работа любви состоит не в том, чтобы в помощь другим бросать через ограду крошки с нашего стола, скорее всего, она заключается в снятии этого барьера, в том, чтобы напрямую проникнуть к отгороженному от нас страданию Другого».
СЦЕНА 5. ТРУДОВЫЕ БУДНИ
К Ленину приходит Бонч-Бруевич, стучит в дверь. Открывается дверь, выглядывает Ленин.
Бонч-Бруевич: Товарищ учитель, Вы дома? Телеграмм пришло много.
Ленин: А! Сейчас-сейчас, секунду! Подождите немного! О, товарищ Бонч-Бруевич, здравствуйте!
Бонч-Бруевич: Здрасьте, здрасьте.
Ленин: Сейчас пойдем работать, я как раз принарядился, как раз к уличному типу. Заходите сначала сюда, чайку выпьем.
Ленин на улице сидит за столом, словно в рабочем кабинете. На столе стопки книг. Идет снег, падает на книги, в пустую тарелку, на стопку газет «За науку». Бонч-Бруевич стоит навытяжку и торжественно ожидает начала работы.
Ленин: Товарищ Бонч-Бруевич, зачитайте.
Бонч-Бруевич: «Волнения под Гатчиной. Тчк. Надо быстрее делать революцию. Тчк. Троцкий.»
Ленин: Записывайте. Я, значит, в Шушенском, приехать не могу. Тчк. Буря мглою небо кроет, зпт, вихри снежные крутя. Тчк. Давайте дальше читайте.
Бонч-Бруевич: «Ирод, временно призвав волхвов, тайно сообщил о появлении звезды и, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о младенце. И когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться ему».
Ленин: Ответим следующим образом. От всякого яблока могут родиться яблони разных сортов. Яблоня плохая и яблоня хорошая. Или вообще наоборот.
Бонч-Бруевич: Так и запишем. Прихворал Цурюпа. Шлет привет.
Ленин: Чертов этот Цурюпа! Все время придет, все сожрет! Можете быть свободны, товарищ Бонч-Бруевич. Наденька, тащите борщ! И Вам советую.
Ленин засыпает на столе, видит во сне огонь, ночь, в которой появляется лицо Клары Цеткин. Крупным планом: губы, нежно зовущие его: Ленин! Володя! Володенька! Неожиданно сцена трансформируется в кошмар. Ленин у поленницы дров, Клара с вытянутыми руками появляется из-за угла, тянется как вампир к шее Ленина, пытается поцеловать или укусить. Ленин вырывается, падает, бежит прочь по рельсам. Кричит во все горло: а-а-а-а!
В это время Надежда Крупская наливает борщ. Заботливо сморит на Ленина. Он просыпается. Зябко ёжится, но бодро потирает руки.
Ленин: Здравствуйте, Наденька! Борщец? Благодарю Вас, благодарю! Ах и очарователен борщец, ах и очарователен! С петрушкой! Обалдеть! За это я Вас и люблю! Так вот, Надя, слушайте историю. В одном губернском городе жил урядник. Человек большого ума, вежливости, чистоты и спокойствия. Этот урядник имел практически все, что может иметь урядник. Имел жену и три красавицы дочери. И вот когда он выдал свою последнюю дочь замуж, к нему в дверь постучался один божий человек. И божий человек говорит уряднику: отдай мне вон тот сюртук. А урядник говорит: я обладаю большой силой, умом и красотой, не отдам тебе сюртук. Ничего не получишь? Тогда божий человек в сердцах плюнул в пол и сказал: я уйду, но пожалеешь ты.
Крупская: Ну… Так я за добавкой?
Ленин: А добавочка мне бы не помешала сейчас.
СЦЕНА 6. ОХОТА НА ПЕРЕПЕЛОВ
Надежда Крупская у дровницы читает книгу, к ней подходит Валентин Иванов.
Крупская: «Есть вещи, которые не прощаешь, потому что их нельзя простить. А нельзя потому, что человек. Конечно, на исповеди…»
Валентин Иванов: Здравствуйте, Надежда Константиновна!
Крупская: Здравствуйте, Валентин!
Валентин Иванов: Знаете ли, третьего дня, как раз когда была перепелиная охота, шел я по нашему Шушенскому лесу, заметьте, в трезвом уме и памяти. Совершал послеобеденный моцион. И что я там увидел? Вместо охоты стоят Ваш Ленин и этот, усатый, Сталин.
Пока Иванов рассказывает, появляется изображение зимнего леса. Валентин бредет среди деревьев, отхлебывает что-то из фляжки, крадучись выглядывает из-за большого ствола. Теперь «глазами Иванова» зритель видит вдалеке силуэты Ленина и Сталина, направляющих стволы винтовок друг в друга.
Валентин Иванов: И направили ружья друг в друга (Крупская заливисто смеется, перебивая Иванова).
Валентин Иванов: Вы что смеетесь?
Крупская: Ах, Валентин!
Валентин Иванов: Вы думаете, что я шучу? Нет, я серьезно.
Крупская: Понимаете, Ленин – он совсем не такой, Ленин, он другой. Ах, Ленин…
Валентин Иванов: Знаем мы ваших социал-демократов! (обиженно уходит)
Затемнение. Троцкий шагает по лесу, еле пробираясь сквозь сугробы. Вновь звучит песня:
Это был человек и нету.
Следы. Это только то, что осталось.
Следы, не размытые морем, вдоль моря.
Следы. Словно пепел вдоль окопов.
Вдоль желтых берез и окопа крутого.
От желтых берез и к крыльцу моему.
Троцкий подходит к Надежде Крупской, занятой чтением на свежем морозном воздухе. Крупская сидит на скамейке и перед столиком, совершенно заметенным снегом.
Троцкий: Знаете, Наденька, я часто бываю в лесу в поисках Ленина. В этот раз я впервые увидел Ленина на коленях. Этот чертов грузин Сталин целился ему в затылок.
Пока Троцкий рассказывает, зрителю представляется эта сцена: Ленин на коленях, оглядывается на приставившего ствол ружья к его голове Сталина. Крупно: лицо Сталина, глаза Ленина, палец на курке. Раскатистый звук выстрела.
Крупская (искренне и громко смеется): Ах, Лёва, Лёва. Ленин далеко не из тех, кто стоит на коленях, Вы его совсем не знаете.
Троцкий: Чертова семейка! Чертова семейка! Вы все психи!
Троцкий бьет по столу, неистовствует, сбрасывает снег, размахивает руками в негодовании.
Затемнение. Надежда Крупская выходит из дома, навстречу ей Сталин с ружьем.
Крупская: Ой, Йося!
Сталин: Здравствуйте!
Крупская: Здрасьте! Наконец-то спустился с небес на нашу грешную землю.
Сталин: А хотите я Вам один интересный случай расскажу?
Крупская: Попробуйте.
Сталин: Собрались мы, значит, с Володькой нашим на охоту на перепелов, ушли глубоко в лес.
Иллюстрация к рассказу Сталина. Сталин и Ленин идут по сосновому бору. Ленин оживленно жестикулирует, рассуждает. Звук его голоса, поначалу громкий, все менее слышен по мере удаления.
Ленин: Какой, значит, доход у нашего населения? Ни хренища никакого дохода нет! Ни расхода, ни прихода, ни отхода, ни приплода, ни меда, ни сахара, ни кефира, ни линейного парохода, ни круговой поруки, ни оборотной связи, ни женского, ни мужского, ни единственного числа, ни множественного, ни имени собственного, ни хренища я не замечаю в этих людях! Какого хрена мы рассчитываем на них в столь тяжелые времена?
Сталин продолжает свой рассказ Надежде Крупской.
Сталин: А в тот день у меня сразу все не заладилось. Да тут еще смотрю и сапоги грязные. Наклоняюсь, значит, и чувствую, ствол ружья к затылку приставил. Я ему и говорю: Владимир Ильич, в Вашем чувстве юмора никогда и не сомневался, но сейчас не лучшее время для шуток. А он так серьезно посмотрел мне в затылок, и говорит: а я, товарищ Сталин, и не шучу.
Продолжение иллюстрации к рассказу Сталина. Зимний лес. Сталин на коленях, сзади Ленин с наведенным на него ружьем. Крупно: палец на спусковом крючке, дрожащая трубка в руках Сталина, яростные глаза Ленина.
Ленин: Ты думал, я шутки с тобой шучу, гнида ты непролетарская, церковная семинария у нас, дипломированный лакей поповщины!
Снова Сталин и Крупская. Крупская искренне смеется.
Крупская: Ну Йося, ну, право, да Вы шутник!
Сталин: не хотите, не верьте, Надежда Константиновна (с обидой уходит).
Звучит песня:
Следы от сапог, от ботинок, от туфель.
Босые следы, уходящие в лес или в дюны.
По разной примятой траве. По первому снегу.
Следы. Это был человек и нету.
Следы. Это только то, что осталось.
Но все остается с тобою навеки.
Уходит, а тебе уже ничего не страшно.
Если утром, а не днем и не ночью.
Если утром, а не днем и не ночью.
Один на один с собою, один на один с собою…
В лесу Ленин что-то раскапывает под глубоким снегом. Внезапно из-за покрытых плотным инеем ветвей появляется Троцкий.
Троцкий: Ленин, что Вы здесь делаете?
Ленин: Товарищ Троцкий, видите ли, в Питере наступает революционная ситуация. Мы с товарищем Крупской собираем коренья для пролетариата.
Троцкий: Вы чертов псих!
После затемнения Ленин и Троцкий, дружески общаясь, выходят из леса.
Ленин: Понимаете, товарищ Троцкий, что я Вам пытаюсь сказать. Существует опасность, нет, не опасность – большое благо в обычной революционной ситуации. Питер задыхается рабочими, рабочие задыхаются Питером, потому что происходит нечто странное и страшное. Понимаете, рабочие не получают денег, они работают, ничего не получая, крестьяне не работают, но тоже ничего не получают…
Троцкий: Ленин, вы чертов дурогон.
Ленин и Троцкий идут в сторону горизонта по железной дороге.
Ленин: И не только тут, и не только там… Вся мировая общественность озабочена этими проблемами. В тезисах Фейербаха есть такая мыслишка, есть у меня мыслишка написать тезисы о Фейербахе…
СЦЕНА 7. ЗАКРОЙТЕ ШКАФ!
Тем временем Клара Цеткин и Надежда Крупская сидят в маленькой комнатке на кровати. Крупская ест морковку, Клара курит.
Клара Цеткин: Крупская, Вы хотя бы манифест женщины-гражданки читали? Крупская, посмотрите, как Вы выглядите. Крупская, Вы – женщина? Вы – гражданка? Крупская, да Вы – товарищ! Товарищ товарища Ленина. Крупская, да Вы просто уродина.
Внезапно как чертик из табакерки появляется Ленин
Ленин: И какого, позвольте спросить, черта, Вы здесь расселись, никакой борьбы, никакого революционного пафоса, я ухожу от Вас, женщины, к чертовой матери в шкаф!
Исчезает так же внезапно, уходя в шкаф и резко захлопывая за собой створки.
Клара Цеткин: Крупская, я на Новый год подарю Вам зеркало, чтобы у Вас никогда, никогда не было хорошего настроения.
Крупская плачет (в руках морковка).
Клара Цеткин: Крупская, Вы просто мышь на крупе.
Опять внезапно появляется Ленин.
Ленин: Какого черта мы здесь сидим? Где революционный пафос, где революционные идеи? Где хоть одна свежая идея, скажите мне, пожалуйста, черт возьми! Совершенно бесполезные бабы! Я ухожу от вас в шкаф!
Ленин снова порывисто уходит в шкаф.
Клара Цеткин (прижимая руку к груди третьего размера): У меня где-то здесь уголек, очень-очень горячий уголек, где-то здесь.
Крупская: Зато Ленин меня любит. (С яростным хрустом откусывает морковку).
Ленин грозно нависает над женщинами
Ленин: Я снова наблюдаю вас, вы снова сидите и ни хренища не делаете, ни хренища, я снова ухожу от вас в шкаф.
Ленин с громом захлопывает створки. Появляется Троцкий.
Троцкий (открывая шкаф): Что Вы здесь делаете?
Ленин: Я сушу коренья для петербургских рабочих!
Троцкий: Ленин, Вы чертов дебил!
Ленин: Закройте шкаф!
Затемнение. Ленин и Крупская сидят на кровати.
Ленин: Надежда Константиновна, меня тут осенило, как, знаете, ушат холодной воды. Все, чем, знаете, мы занимаемся, это не более чем баламутить воду в стакане. Морковь Ваша, мои философские тетради – все это не более чем дым над водой (понижая голос). Я знаю одно место, где совершится революция (торжественная пауза). Это шкаф!
Затемнение. Из темноты появляется зимний лес в окрестностях Шушенского. В лесу Ленин с ружьем, выслеживает дичь, целится.
Ленин (внезапно видит на дереве Иванова): Черт подери, товарищ Иванов, что Вы здесь делаете? Я, понимаете ли, охочусь на марала, третий день, а товарищ Крупская готовит борщ! Я считал Вас честным, истинным партийцем, а Вы занимаетесь буржуазной, развлекательной деятельностью. Я, понимаете ли, готовлюсь, охочусь на марала… Я всегда, всегда считал Вас настоящим партийцем…
Затемнение. Валентин Иванов мечется на кровати. Ему снится кошмарный сон: Тускло горящая лампочка под самым потолком, к которой Иванов прилаживает веревку, вращающаяся на табурете медная монетка, чья-то рука тянется из-за стены дома…
В продолжение сна: Клара Цеткин в ярком декольтированном платье бежит по сказочному зимнему лесу, раздаются выстрелы, за ней гонятся Ленин, Сталин и Валентин Иванов. Крупно: испуганное лицо Клары, стиснутые зубы Ленина, перчатки Иванова, трубка Сталина. Все целеустремленно бегут, иногда спотыкаясь. Внезапно картина меняется. Мужчины на коленях, а Клара попеременно наводит ружье на Ленина, Сталина, Иванова. Останавливает дуло винтовки на Иванове. Стреляет. Валентин с криком ужаса просыпается. Затемнение.
Надпись на экране:
«Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительное движение, ибо ее давит, душит, отупляет мелкое домашнее хозяйство».
СЦЕНА 8. ФИЛОСОФ
Надежда Крупская и Клара Цеткин на веранде. Холодно. Крупская рубит дрова. Клара курит и язвительно посматривает на Надежу Константиновну. Ленин выходит во двор.
Ленин: Сегодня прямо-таки скажем – прекрасная погода. Сегодня замечательнейший день для совершения революционной деятельности (уходит).
Клара Цеткин (смеется): Ой, Наденька, довело Вас Шушенское-то, а!
Ленин (как в эффекте дежа-вю, опять появляется из-за поленницы): Сдается мне, что сегодня самый замечательный день для революционных свершений, сегодня можно делать что угодно, сегодня каждый из нас почувствует себя господином пролетарского сознания (уходит).
Клара Цеткин: Ой, Наденька…
Ленин (опять появляется из-за поленницы): И если какой-то паршивый буржуй будет угрожать нам, мы ему прямо этой дубиной дадим по башке - оголтело и бессмысленно (уходит, размахивая поленом).
Клара Цеткин: Надя…
Крупская: Подержите хоть полено… Ох, какая она тяжелая, эта гадость!
Клара Цеткин: Семейная жизнь, чего ты хотела, Надюша, супружеский долг.
Крупская: Ну уж нет, супружеский долг иным образом выполняется.
Клара Цеткин: Ой, серьезно? Вам-то откуда знать? (смеется)
Крупская: Оставьте смех.
Клара Цеткин: С Лениным и Вам-то?
Крупская: А у Вас не только Ленин, весь полк. Не устала ли, голубушка?
Клара Цеткин: Полк поклонников жаждет увидеть меня.
Крупская: Какой там поклонников!
(к ним подходит Валентин Иванов)
Клара Цеткин: Валя пришел.
Крупская: Похотливые самцы! Вот они кто.
Клара Цеткин: Зависть, Надюша, в Вас говорит, зависть. Наденька, работайте, не отвлекайтесь.
Валентин Иванов: Я люблю вас обеих!
Клара Цеткин: Ну-ну.
Валентин Иванов: Я хочу быть бухгалтером ваших тел.
Клара Цеткин: Валентин, ведь приход с расходом не сходится никогда.
Крупская: Ах, если бы все вернуть назад, если бы еще день…
Валентин Иванов: Знаете, я не силен в арифметике, но даже так я могу видеть, что вас здесь двое.
Крупская: А может, мне раздеться?
Валентин Иванов: Я изыскан, упаду в обморок. А упав в обморок, не смогу видеть, как Вы разделись.
Крупская: Правда что ли?
Клара Цеткин: Валентин, ну зачем же Вы так? Добро, оно ведь безгранично!
Валентин Иванов: Знаете, Клара, если предположить вслед за Вами, что добро не имеет границ, следовательно, оно не имеет и начал, значит, добра нет и есть зло. У Вас был неверный постулат, я опроверг его убедительно и просто…
Клара Цеткин: Я думала, Валентин, Вы настоящий мужчина, а Вы, Вы – просто слизняк. Вы не способны даже на это.
Валентин Иванов: Предположим, что я слизняк, а слизняк – это я. Значит, реальный слизняк – тоже я. Значит, все реальное есть слизняк? Вы даже без философии поймете, что это неверно.
Крупская: А вот Вы говорили, что не сильны в арифметике. Как же так, товарищ Иванов?
Валентин Иванов: Ну, это совсем просто. Если бы я был силен в арифметике, я не был бы так способен к философии.
Крупская: Вы бы лучше с поленом помогли, философ.
Валентин Иванов: Арифмометр суть не есть философ, верно. (Протягивает флягу). Может, хлебнете просто?
Крупская: А давайте! (Пьет.) Хороша! (сплевывает)
Клара Цеткин: Так Вы еще и не здешний?
Валентин Иванов: Не вполне верно. Здешность – категория расплывчатая. Здесь мы говорим и здесь, и там, и вообще. В общем, я опроверг и этот Ваш тезис.
Клара Цеткин: Допустим, но как же тогда быть с любовью?
Валентин Иванов: А я как раз стихи написал (достает смятую бумажку из-за голенища, читает)
Все было внезапно: отверзшись от сна,
Тебя увидал я средь горя и зла.
Мой разум дотоле спокойный,
Мой пристальный, вдумчивый взор
Тебя различили, как в полночь
Венера мерцает средь гор.
Вошла, как легкое мгновенье,
И тихо села у окна.
Как средь пустынного гумна
Авроры тихое рожденье.
Хочу я искренне рыдать,
Твои ланиты созерцать.
И чувствам лиру посвящаю.
Крупская: А вот на деревьях бывают листья, а на людях не бывает ничего. Как так, товарищ Иванов?
Валентин Иванов: Я вам не мальчишка какой, я просто бобыль! Я питаюсь помидорами. Читали «Белеет парус одинокий»? Так вот я оттуда, с этих пыльных старых страниц.
Клара Цеткин: И мне Вас, Валентин, совсем не жаль.
Крупская: А мне его очень жалко, он хороший.
Валентин Иванов: Зачем, зачем мне этот мир?
Клара Цеткин: А вот и веревка (протягивает Иванову шпагат).
Валентин Иванов: Я Вас ненавижу. (Уходит).
СЦЕНА 9. ЛОПАТА
Ленин выламывает изнутри дверь своего домика, выбегает, падает на снег
Ленин: Крысы, повсюду крысы! И эти чертовы бесконечные зеркала! Я не вижу выхода! Нет спасенья!
В это время Троцкий и Иванов копают в снегу за околицей огромную траншею. Троцкий энергично копает снег лопатой, Иванов разгребает снег веерными граблями. Появляется Ленин, с размаху опускается на снег.
Валентин Иванов: Вы, конечно, мудрый, Ленин, но я ухожу.
Троцкий: Это невозможно, невозможно!
Валентин Иванов: Это ненужно! Люди любят друг друга!
Троцкий: Невозможно трудиться столько часов!
Ленин: Я всего лишь пытался казаться вам занятным, просто пытался показаться занятным! А я вот, товарищи, все время думаю о том, что двери открывались и закрывались, а петли, на которых они висели, остались на одном и том же месте. Вот поэтому существование происходит следующим образом…
Иванов, Троцкий и Ленин держат лопату, совершая ей ритмичные поступательные движения. В каком-то трансе выкрикивают:
Троцкий: Словно бы Самоделкин отпрянул!
Ленин: И обнажил под собою…
Валентин Иванов: …тарелку белого фарфора…
Троцкий:…а я ее бил и терзал…
Валентин Иванов: …она же стонала как щетка...
Ленин: А в лампе не вечного огня горели
Все вместе: прянички огненных дней!»
Экран попеременно сменяет цветовую заливку. Белый, синий, красный экран. На фоне этого звучит голос Ленина:
«Если бы мне надо было дать название современному положению вещей, я бы сказал, что это состояние после оргии. Оргия – это каждый взрывной момент в современном мире. Это момент освобождения в какой бы то ни было сфере. Освобождения политического и сексуального. Освобождение сил производительных и разрушительных. Освобождение женщины и ребенка. Освобождение бессознательных импульсов, освобождение искусства и вознесение всех мистерий и антимистерий. Это была всеобъемлющая оргия материального рационального сексуального критического и антикритического, оргия всего, что связано с ростом и болезнями роста. Мы прошли всеми путями производства и скрытого производства предметов, символов, посланий, идеологий и наслаждений. Сегодня игра окончена. Все освобождено. И вот теперь мы задаем себе главный вопрос: Что делать теперь, после оргии?»
Ленин, Троцкий, Иванов устало лежат на снегу.
Троцкий: Мне тревожно. Я жду репрессий.
Валентин Иванов: А я вдруг прозрел, я вижу спутник земли!
Ленин: Ну прозрел и прозрел! (встает и уходит).
СЦЕНА 10. ГЕЛИКОПТЕР
Ленин во дворе своего домика, нервно ходит взад-вперед
Ленин: Я думаю, мы не будем усердствовать ни в средствах, ни в реализации наших целей и планов. Все придется делать самостоятельно. Берем вожжи, и до тех пор, пока не взлетим, будем крутить их над головой! (энергично крутит вожжи над головой, как пропеллер)
После паузы другой план. Ленин там же.
Однажды, когда мне было 16, а может быть 22, я уже и не помню, тогда малиновое варенье казалось мне сладким, а персики оранжевыми. Именно тогда я впервые взял в руки «Капитал» Маркса. Все думали, что это юношеское увлечение, что это какие-то воспаленные фантазии ребенка на стадии сексуального становления. Все это оказалось серьезнее. Посмотрите, Надежда Константиновна, где мы с Вами находимся, посмотрите, постоянные снега, этот опостылевший мне дом, эта шалава, которая все время лезет мне в трусы, этот мерзкий очкарик Троцкий… Это все, что я ненавижу, я пытался уйти от этого столько лет, и что мне теперь осталось? Только продавать геликоптеры! (опять решительно достает вожжи и вращает их над головой)
Вдруг Ленин видит вверху свесившиеся ноги Сталина, забравшегося зачем-то на крышу.
Ленин: Чего Вы хотели, товарищ Сталин? Давай помогу тебе, братец. Прыгай, прыгай.
Сталин (сидит на крыше): Не слезу, товарищ Ильич, мне и тут хорошо.
Ленин: А если поварешкой-кочережкой по башке? Ни чаю, ни шахмат!
СЦЕНА 11. ГУАНЬ ФЭЙ
Картина очередного тревожного сна. Валентин Иванов видит во сне Клару Цеткин с яблоком как аллегорию соблазна. Иванов ставит стул, продевает голову в петлю.
Следующий кадр: огромная люстра. Сталин склоняется над кем-то.
Сталин: Здравствуйте, Владимир Ильич, а я Вас ищу. Что же вы здесь разлеглись? Пойдемте, я Вам сон расскажу. Вы живы?
Ночь. Ленин и Клара Цеткин в постели. То ли сон, то ли реальность
Ленин: Товарищ Цеткин, я давно хотел Вам рассказать одну интереснейшую историю. Эта интереснейшая история произошла в Китае порядка четырех тысяч лет назад. Началась она с мальчиком, по имени, знаете ли, Гуань Фэй.
Клара Цеткин: Гуань Фэй?
Ленин: Да, презабавное китайское имя Гуань Фэй. И вот этот китайский мальчик Гуань Фэй, он родился, он родился, знаете, очень крепким и смышленым ребенком. На двенадцатом году жизни научился одним прикосновением руки плавить металл. Он умел плавить металл, он умел ковать мечи, а, знаете, эти хитрые китайские мечи...
Клара Цеткин: Ленин, не останавливайтесь, Ленин!
Ленин: А когда Гуань Фэй стало 14 лет, его отец решил, что ему пора пройти боевое крещение мальчика. Убить дракона в Белой пещере, железного дракона Белой пещеры, того дракона, который в течение тысячи лет пожирал детей в окрестностях желтой реки Хуан-Хэ. И эта страшная история имеет свое продолжение. Вы знаете, когда мальчик Гуань Фэй со своим острым мечом - если Вы не забыли, он умеет плавить металл - он забрался в пещеру и обнаружил там скелет дракона. Все много лет боялись мертвого железного дракона. Никакого дракона не существовало.
Троцкий (из темноты): Ленин, Вы чертов лунатик. Вы когда-нибудь спите?
Картина меняется. Ленин ночью у поленницы грозит кому-то вожжами.
Ленин: И вот следующий раз, товарищ Троцкий, я Вас выпорю либо вот этим ремнем, либо шарахну Вас вот этим молотком!
Троцкий (испуганно кричит в темноте): Ленин!
Ленин (гомерически смеется в полной темноте): Ха-ха-ха!
Утро. Ленин и Клара в одной постели одетые, но под одеялом.
Ленин: Понимаете, Клара, все, что я делаю, я делаю ради блага русской революции, даже это.
Троцкий (откидывая одеяло и садясь на кровать – оказывается он был в той же постели): Ленин, вы чертов эгоист!
СЦЕНА 12. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Ленин выходит на улицу, берет дрова, заносит в дом.
Ленин идет по сугробам навстречу Сталину.
Сталин: Владимир Ильич, я люблю, где поглубже.
Ленин: А я люблю, где побольше, знаете, женщин! (садится в сугроб) Давайте здесь.
(играют в шахматы)
Сталин: Владимир Ильич, Вы в Вашей партии защиту Грюнфельда применяли?
Ленин: Мы, знаете, в нашей партии евреев не применяем. Нам, знаете, русских достаточно.
Сталин: Вы знаете, была у меня женщина, Валентина Николаевна Ризеншнауцер.
Ленин: А я, кстати, с ней очень хорошо знаком. Рокировочка, кстати. Толковый работник.
Сталин: Не Вы один с ней знакомы.
Монтажный перебой. Угол дома. Кто-то стучит по стене. Видна только рука.
Снова Ленин и Сталин в сугробе.
Ленин: Знаете, есть одна такая версия, кстати, рокировочка. Были бы у меня крылья, я бы полетел выше кремлевской звезды, понимаете, рокировка по диагонали.
Сталин: Владимир Ильич, выше звезды не взлетите.
Ленин: А я думаю, что в этой партии Вы взлетите, видите, я у Вас забираю коня.
Опять стена, рука, ударяющая по стене и голос: Иванов!
Иванов: Да-да-да! (подбегает) Я здесь.
Некто: А Вы заставили нас ждать.
Иванов: Явился как только смог. Клянусь Господом.
Некто: Это аванс. (протягивает ему деньги)
Иванов: Так. Зачем же столько? Тридцать три, как и обещали, мне лишнего не надо.
Некто: Валентин, мы на Вас надеемся.
Иванов: Все будет в лучшем виде.
Некто: Чтобы все было сделано в срок!
Иванов: О чем речь! Все, пошел.
Некто: Ну, с Богом!
Ленин и Сталин продолжают партию в шахматы.
Сталин: Владимир Ильич, можно с Вами хоть раз серьезно поговорить?
Ленин: А, пожалуйста, Иосиф, видите, я расположился вполне уместно.
Сталин: Вот Вы как думаете, Владимир Ильич, почему мы с Вами все время в шахматы играем?
Ленин: А потому что, понимаете, мы с товарищем Троцким всегда играем в шашки, а с Вами во что предложите мне сыграть?
Сталин: Ах, этот спокойный, рассудительный Владимир Ильич…
Ленин: Давайте я проиллюстрирую, как мы на самом деле мыслим, смотрите (поднимает шахматную доску с фигурами) вот, предположим, наш мир, вот, предположим, ось вращения нашего мира и вот смотрите (резко переворачивает шахматную доску): хренак!
Сталин: Какая глубокая мысль.
Ленин: А Вы, собственно, помните, товарищ Сталин, почему в теории Маркса получается, что рабочий класс отчужден…
Валентин Иванов (подходит к ним): А Вы мне шахматов соизволите одолжить?
Ленин: А пожалуйста! Возьмите, сколько нужно шахматов.
Сталин: Для народа не жалко.
(Валентин Иванов собирает шахматы на снегу)
Ленин: Так вот, я Вам говорю о теории Маркса. Пролетарии всегда отчуждены от всего. Он выдвигает теорию, что пролетарий отчужден даже от своего собственного отчуждения. Отчужденный от отчуждения пролетарий максимально отчужден.
(Валентин Иванов уходит)
Сталин: Владимир Ильич, Вы знаете, Вы всегда мне были очень дороги. Это Вам (вручает ветку).
Ленин: Товарищ Сталин, у меня всегда возникает стойкое ощущение, что вот этот самый Ваш ракитовый куст чуть ли не тот самый ракитовый куст, к которому вы меня всегда ведете.
Сталин: Тот самый, ракитовый.
Ленин: Товарищ Сталин, все время хотел Вам задать серьезный и фундаментальный вопрос. Какого же хрена, будучи коммунистом, Вы валяетесь на правом боку?
Сталин: У нас не только Баку имеется, у нас еще и Тифлис.
Ночь. Клара Цеткин спит, рядом с ней сидит Валентин Иванов.
Валентин Иванов: Знаете Клара, я все думаю, как горька, печальна наша жизнь, мы постоянно что-то делаем, меняем, усложняем. Бесконечные мучительные ситуации тянутся откуда-то из прошлого. Не укладывается в голове, как мы сами могли этого хотеть. Бывали дни, когда я просто задыхался, задыхался от отчаяния. Я думаю, мы давно бы сошли с ума, если бы Господь не дал нам во спасение сон. Вот бывает, когда я просто задыхаюсь, задыхаюсь от собственного отчаяния. Но все равно проходит день, наступает ночь, и я проваливаюсь в сон. Так и нахожусь в этом блаженном небытии или в каком-то другом чудесном, и это пробуждение… Оно так давит, я так привык всегда просыпаться. И даже сейчас я не знаю, сейчас мы как будто бы вместе здесь, а я уже боюсь. Стоит лишь на секунду отвлечься, как я снова один проснусь в своей маленькой, старенькой комнатке. Я так привык всегда просыпаться, что, боюсь, даже смерть не принесет мне успокоения. Надо как-то заканчивать представление (поднимается на табурет, прикрепляет петлю к кронштейну, просовывает голову в петлю, лампочка гаснет, раздается крик Клары).
СЦЕНА 13. УБИЙСТВО
Надежда Крупская сидит на возвышении – что-то вроде башни на фоне картонной декорации романтического замка, разговаривает с Бончем.
Бонч-Бруевич: Будучи отроком, я читал разные книги. Но оказалось, что Фрейд врал. Любовь – это совсем не то…
Крупская: Ах, я не понимаю Вас, Бонч…
Бонч-Бруевич: Я Вас люблю!
Крупская: Меня? За что?
Бонч-Бруевич: Вы такая добрая… как вареник.
Крупская (смущенно улыбается, поводит плечами): Да, мое тело как флейта… Стоит только подуть…
Бонч–Бруевич (меланхолически): Я вот думаю на БАМ поехать…
Крупская (печально): И моя гувернантка говорила мне: «Барышня, у вас очень, очень здоровая печень. А еще я любила ромашки (что–то грустно поет).
Бонч–Бруевич: И сады на кончике ножа?
Крупская (испуганно): Ножи бывают острыми? Вы – нож?!
Бонч–Бруевич: Приблизительно, семь–восемь аршин.
Крупская (близко к истерике): Ну зачем, зачем вы меня обижаете?!
Бонч–Бруевич (флегматично–растерянно): Я полагаю, это следует обсудить.
Крупская (срывается и кричит): Ну что вы все время курите!
Бонч–Бруевич (печально и твердо): Я больше никогда, никогда не буду.
Крупская (рыдает): И не смейте мне говорить об этом человеке! Я ненавижу его, вас, эти стены, облитые желчью! (монотонно) А–а–а!
Бонч–Бруевич: Ну и фиг с вами (по–военному щелкает каблуками, круто разворачивается и уходит)
Сон Бонча. Дыра в стене, сквозь нее перевернутое изображение. Темный кирпичный подвал. Надежда Крупская в одежде Клары Цеткин проходит, покачивая бедрами. Поигрывает красными бусами. Крупская резко приближается. Бонч в страхе просыпается.
Ленин и Троцкий, Ленин сидит в тележке, которую качает Троцкий.
Ленин: Товарищ Троцкий, сегодня я наконец понял, чем мы с Вами занимаемся. Я уже чувствую кожей, как назревает революционный бунт. Мне кажется, людей отстранили от всего. Пролетариат отстранен даже от собственных цепей. Что мы можем сделать? Мы можем встать во главе революционного бунта, товарищ Троцкий! И нам осталось только взять в руки молоток и ударить по буржуазному характеру мировой экономики! Чем Вы занимаетесь, товарищ Троцкий?
Та же сцена ночью.
Ленин: А знаете ли, товарищ Троцкий, я еще никогда не был уверен в том, чем занимаюсь. Знаете, я впервые кожей ощутил нашу гражданскую позицию, нашу гениальную линию защиты и наши аргументы против буржуазного заклятия. Я знаю, наш аргумент – это сила, на которую мы будем отвечать силой. И чтобы, товарищ Троцкий, Вам в следующий раз эти россказни не казались бирюльками, сейчас я продемонстрирую Вам силу нашего пролетарского молота (бьет по снегу молотком).
Ночь Ленин с молотком на плече и Троцкий беседуют тет-а-тет.
Ленин: Товарищ Троцкий, знаете, зачем я Вас сегодня ночью пригласил в сад? Не затем, чтобы, как известно, играть в бирюльки. Я терпеть не могу эту глупую игру. Я хотел с Вами серьезно поговорить о будущем. О нашем с Вами будущем. Сегодня, присмотритесь, какая прекрасная ночь. Сегодня не спится всем. Ни мне, ни Вам, ни товарищу Крупской. Мне бы хотелось с Вами поговорить очень серьезно (поправляет молоток на плече).
Троцкий: Говорите, учитель.
Ленин: Знаете, товарищ Троцкий, меня часто воспринимают как балагура и шутника, я хочу Вам показать свою другую личину.
Троцкий: Говорите, учитель.
Ленин: Единственное, что я хотел тебе сказать, никогда не сбивайся с курса, мы все это делаем рано или поздно. Я только затем тебя и пригласил сегодня. Знаешь, мне немного осталось. Я скоро отсюда уеду, здесь мне не долго жить. Скоро все завертится, ты знаешь, я говорю о Питере. Это не бредни больного, это все из-за Сталина, я знаю, он меня подсиживает. Но ты-то Лёвушка, ты-то – серьезный человек, ты же понимаешь, чья собака мясо съела.
Троцкий: Спасибо, учитель.
Ленин: Возьмите, Троцкий, мне он больше не нужен (протягивает молоток).
Троцкий: Спасибо, учитель.
Ленин: Очень скоро меня здесь не будет. И Вас, я думаю, тоже. И есть еще один серьезный нюанс, о котором я обязан Вам поведать. Товарища Сталина надо того, ну Вы понимаете, о чем я, того. Что ж Вы такой тупой-то Троцкий! Ну, того!
Троцкий: Вы страшный человек!
Троцкий уже один в ночном саду. Он напуган.
Троцкий (стучит в дверь): Откройте, откройте!
Кто-то появляется за спиной Троцкого. Тот оборачивается в ужасе:
Троцкий: Ты? А-а-а!
Молоток опускается прямо на голову Троцкого.
Где-то далеко в ночи проносится вихрем электричка. Луна как будто падает с неба. Свет выхватывает круг травы на снегу. Ветер. Чьи-то руки вытирают кровь снегом. Потом те же руки швыряют молоток в детскую коляску.
Утро. Кто-то забрасывает молоток и следы крови в коляске свежим снегом
СЦЕНА 14. ВОСКРЕШЕНИЕ
Подвал. Тело Троцкого закрыто газетами, вокруг скорбно стоят Надежда Крупская, Клара Цеткин, Бонч-Бруевич, Сталин, Валентин Иванов.
Клара Цеткин: Когда?
Крупская: Сегодня.
Клара Цеткин: Что?
Крупская: Сердце.
Бонч-Бруевич: А Вы что, Валентин Иванов, можете сказать по этому поводу?
Валентин Иванов: А что я могу? Что мы, в сущности, все можем?
Бонч-Бруевич: Ну как же так бездушно? Троцкий умер! Хватит спекуляций!
Сталин: Товарищ Бонч-Бруевич, такой трагический момент, а у вас даже сапоги не чищены.
Бонч-Бруевич: Ну что Вы, товарищ Сталин, я тут не причем. Вы у Валентина Иванова спросите.
Сталин: Все Вы так норовите, придет час, и Вы поймете.
Валентин Иванов: Вот я всегда так считал.
Входит Ленин с тарелкой борща, ест на ходу.
Ленин: Народ, что за тусня?
Крупская: Троцкий умер.
Ленин: Да вижу я, не слепой, чай. Вот понять не могу: как Вы здесь так живете? Вы же задыхаетесь сами собой! Посмотрите, Вы просто какая-то кучка уродов, вы филистеры, стяжатели, да вы на секунду откройте фрамуги ваших душ, там за окном воздух, свежий воздух, дышите ветром! Там такой мир! Там нет места таким, как Троцкий, там нет им места. Вы понимаете, я вам сколько раз говорил? Я сколько, сколько раз пытался вам сказать (ставит тарелку на стол, где лежит труп). Ни убий, ни укради, ни чихни! Вы что, вы все игнорируете, вам плевать, вам все равно, вы люди! Ну кто, ну кто со мной? Ты, ты, ты, вы?
Все молча выходят, один за другим, последним поспешно выскакивает Валентин Иванов.
Валентин Иванов: И меня запишите!
Ленин возвращается с неизменной тарелкой борща. Ставит ее у ног Троцкого.
Ленин: Вот, остались мы с тобой, Лёва, вдвоем. Сказать мне тебе нечего, при жизни я тебя ненавидел, мертвый ты мне тоже зла не сделал, а как-то не хватает тебя, ибо должен человек кого-то ненавидеть. Люто ненавидеть. Работай, говорил мне, работай, лентяем называл, а вот я возьму и воскрешу тебя. Вставай!
Звук разбитого стекла. Трещины на экране, словно он лопнул. Троцкий встает. Вбегают Валентин Иванов, Бонч-Бруевич и Надежда Крупская. Троцкий оживает и медленно встает
Валентин Иванов: Ленин!
Троцкий: Вы настоящий друг.
СЦЕНА 15. ЗЕМЛЯ ПРАВЕДНАЯ
Ленин с граблями и Валентин Иванов у дома. В то же время на насыпь по сугробам карабкается Надежда Крупская, в руках бутылка шампанского. Троцкий на крыше. Он в истерике. Собирается прыгнуть вниз.
Валентин Иванов: Не надо, Лёва!
Троцкий: Я спрыгну все равно! Не останавливайте меня, я не хочу больше жить! Двадцать пять лет вот с этим вот отоларингитом как крот просидел в четырех стенах… Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы знали наизусть. Днем мы говорили о твоих работах, гордились тобой, с благоговением произносили имя твое. А ночь тратили на то, что читали твои статьи, которые я теперь глубоко презираю.
Валентин Иванов: Ну что ты говоришь! Товарищи! Уймите его немедля, или я уйду.
Троцкий: Но теперь у меня открылись глаза, я все вижу!
Валентин Иванов: Лев Давыдович, замолчите, слышите, немедленно!
Троцкий: Я прыгну!
Насыпь. Крупская пьет и говорит с неведомым собеседником.
Надежда Крупская: Вот ты говоришь «правда», а ведь правда, она не каждому поможет, не каждому она по нутру.
Монтажная перебивка
Троцкий: Все твои статьи, которые я так любил, не стоят и медного гроша!
Валентин Иванов: Я не могу, я не могу, я уйду!
Монтажная перебивка
Надежда Крупская: Вот знала я один случай, был у меня знакомый. Все он в праведную землю верил…
Монтажная перебивка
Троцкий: Но теперь я все вижу, у меня открылись глаза. Пишешь ты о женщинах, но ничего не понимаешь в них!
Валентин Иванов: Я не могу, я не могу, я уйду!
Монтажная перебивка
Надежда Крупская: Говорит, есть она, земля праведная, там люди хорошие живут! Они друг дружке помогают, уважают друг друга, все у них просто, все у них легко.
Ленин: Товарищи, немедля уймите его, или я уйду!
В то же время где-то Клара Цеткин сидит на стуле и доверительно рассказывает. Курит. На щеках потеки слез.
Клара Цеткин: Вы знаете, мама всегда была против, очень против. Вы, наверное, уже поняли, он же блаженный. Что с него взять, он растяпа, жалкий такой. А мама говорила: он же Ленин, он же смертник и вечный арестант. И дети, вспомни, какие дети бывают от коммунистов. А я, я даже не спорила. Я и сама все это знала: и что смертник, и что вечный арестант, и про детей… Но что я могла поделать, я была уверена, что с ним мне будет хорошо. Я знала, что и горя будет много, но только уж горькое счастье, чем серая, унылая жизнь.
Продолжение сцены с Троцким на крыше.
Ленин: Заткнись, мразь! Какое право ты имеешь разговаривать еще со мной таким тоном!
Троцкий: Не замолчу! Я не закончил!
Монтажная перебивка
Надежда Крупская: И когда становится совсем, совсем уж худо, что можно ложиться и помирать, он лишь усмехался и говорил: ничего, проживем как-нибудь, все будет хорошо! Главное, что есть она, земля праведная.
Монтажная перебивка
Ленин: Товарищи, заткните его, или я уйду!
Монтажная перебивка
Клара Цеткин: А может быть, я все это потом придумала. А тогда он просто подошел ко мне и сказал: «пойдем со мной», и я пошла. И никогда потом не жалела, никогда никому не завидовала и никогда не жалела. И страшно было, и стыдно… Но никогда никому не завидовала. Просто такая судьба, такая жизнь, такие мы.
Снова сцена возле дома с Троцким на крыше.
Троцкий: Ты морочил нас!
Ленин: Какого хрена Вы позволяете себе, Лев Давыдович, таким тоном разговаривать со мной?
Троцкий: Ты погубил мою жизнь, по твоей милости я уничтожил лучшие годы своей жизни!
Сцена с Надеждой Крупской, карабкающейся по сугробу вверх. Она уже изрядно пьяна, но продолжает допивать содержимое прямо из бутылки.
Надежда Крупская: А дело происходило в Сибири. Прислали ссыльного ученого туда с книгами, чертежами. И решил человек этот обратиться к нему, чтобы показал он ему праведную землю. Говорит, покажи мне на картах твоих землю праведную…
Продолжение истории Клары.
Клара Цеткин: А если бы не было в нашей жизни горя, то лучше не было бы. Хуже было бы, потому что и счастья тоже бы не было, не было бы надежды. Вот.
В это же время сцена с Троцким на крыше.
Троцкий: По твоей милости я не жил, не живу, и даже умереть ты мне не позволил.
Крупская продолжает восхождение на сугроб.
Надежда Крупская: Разложил ученый книжки свои, чертежи и давай искать землю там праведную. Ищет, ищет, все земли есть на карте, а праведной нет. И говорит он тому человеку: нет земли праведной. А тот человек: ах ты подлец! Ах собака! Я же всю жизнь стремился к ней, а ты…
В это время Троцкий, вокруг которого собралась толпа сочувствующих.
Троцкий: Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел! Я здесь один нормальный человек! Из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский. Я зарапортовался, я схожу с ума, товарищи! Я в отчаянии, товарищи!
Крупская продолжает свой рассказ, заливаясь слезами.
Надежда Крупская: И дал ему в ухо, раз, второй, а потом пошел домой и удавился.
Троцкий прыгает. Затемнение.
СЦЕНА 16. ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Длинный стол, застеленный скатертью. В центре сидят Ленин с Крупской, с обеих сторон в ряд сидят «апостолы» – длинноволосые юноши в черных футболках, на которых проставлены их порядковые номера: 1, 2, и далее. Среди них в таком же виде Троцкий, Иванов, Бонч, Клара.
Ленин: Ну что ж, я взялся за борщец, так жри и ты! А знаете, я помню, на других собраниях все было менее… Ах какой вкусный борщ! Надюшенька, а ты что не ешь борщец, вкусный, между прочим… (после паузы, мрачно) Товарищи, внимания прошу. Я знаю точно, один из вас предаст меня – и очень-очень скоро.
Зловещая пауза. Взволнованные лица учеников. Иванов сгребает мелочь в руку.
Ленин: Ну что замолкли вы? - давайте снова жрать! (Апостолы передают друг другу кувшин с водой.) А что ж вы воду хлещете, друзья! Сейчас я покажу вам чудо. Закройте глаза и не подсматривайте (все зажмуриваются, Ленин под столом наливает вино в кувшин). Явил я чудо вам (всеобщее восхищение и шум). И это наиболее меньшее из того, что я умею.
Валентин Иванов: Да Вы волшебник!
Надежда Крупская режет морковку.
Ленин: В кишках рыбки концентрируется как раз… Рыбу, рыбу ешьте чаще, там фосфор.
Валентин Иванов: Выпейте лучше вина и успокойтесь.
Ленин: Отдайте, отдайте, надо рыбу жрать, с костями и кишками.
Надежда Крупская и Клара Цеткин.
Крупская: А ты думаешь, мне легко с ним?
Клара Цеткин: Ну что ты, Наденька. Он ведь не такой, как все остальные.
Крупская: Да, не такой. Да ты только посмотри на его ужасных друзей: Бонч, Цурюпа, а это (показывает на Валентина Иванова) – чудовище Валентин Иванов, я про 26 ботинки комиссара вообще молчу.
Клара Цеткин: Что ты думаешь, мне легко было одной троих поднимать?
Крупская: У меня бумага есть, там все написано.
Клара Цеткин: Что? Так и сказал?
Крупская: Целую неделю белила потолки.
Клара Цеткин: Он на меня такими глазами смотрел.
Крупская: А ко мне сын мельника сватался, многое сулил. Осталась тверда. Вот дура!
Клара Цеткин: Все равно Надя, все равно я тебе завидую.
Валентин Иванов (Крупской): А она мне говорит: ах, Валентин, отчего, отчего вы так не любите человека? Что, Вы думаете, я ей ответил: знаете ли, Аннушка, гуманизм есть не что иное, как социальное лицемерие плюс электрификация всей страны.
Ленин: А вы мою работу о дверном проеме читали? Вот смотрите – Пушкин: стоит, дышит, пишет…
Бонч-Бруевич: А вот из писателей я люблю Пушкина…
Ленин: А из поэтов?
Бонч-Бруевич: Напротив - Пушкина.
Ленин: Напротив, Пушкина… Вот Пушкин написал: Я памятник себе воздвиг, а ты что сделал, ты лично, ты (Валентину Иванову)?
Валентин Иванов: А Вы что думаете, что я козявка, что я букашка, меня можно раздавить? Я богатырь земли русской. Русич я.
Троцкий (Кларе Цеткин): Вы так прекрасны!
Клара Цеткин: Троцкий, вы что, хотите воспользоваться моим положением?
Троцкий (кладет ей нежно руку на живот): Вы в положении?
Клара Цеткин: Троцкий, не хамите! Вы что, думаете, что я – это то, что вы видите?
Троцкий: Возможно.
Клара Цеткин: Я гораздо глубже и… глубже.
Троцкий: Я помню все ваши глубины.
Клара Цеткин: Троцкий, вы такой хам мерзкий, как я с вами вообще общаюсь?
Троцкий: Я правдолюб.
Клара Цеткин: Вы понимаете, что это все из-за Ленина?
Троцкий: Почему из-за Ленина?
Клара Цеткин: Ах Троцкий, вы хотите быть таким милым, а вы такой идиот на самом деле!
Ленин и Крупская с морковкой и картошкой.
Ленин: Знаете, Надюша, когда я еще мечтал на Вас жениться, я же не предполагал, что, став моей женой, Вы будете есть вот это.
Клара Цеткин за столом беседует с Троцким.
Клара Цеткин: Все равно, Троцкий, Вы не Ленин. Вы никогда мне его не замените.
Троцкий: Зато он подарил мне жизнь. И подарит вас.
Клара Цеткин: Ленин? Он ошибся.
Троцкий: Ленин всегда прав. И даже насчет вас… Как я вас ненавижу!
Клара Цеткин: Я ненавижу вас больше.
Крупская и Ленин
Крупская: Ах, Володя, когда я выходила за тебя замуж, то тоже не думала, что буду есть вот это!
Валентин Иванов (бросая перед ней объеденную рыбу): Так вкусите этого!
Крупская: Подавитесь вашей рыбой!
Ленин: Вкуси-ка это сам, подлец! (швыряет рыбу обратно)
Валентин Иванов: Вот вы какие, да? Ну и черт с вами! (уходит)
Ленин: Ну и вали в свой Туруханский край!
Крупская: Правильно, Володенька, правильно! Ну так я за борщом?
Ленин и Троцкий
Ленин: Товарищ Троцкий, дело есть. Несложное, но обсудить хотел один вопрос. Вот живу я сорок лет на свете, а годов-то мне тридцать три, что Вы думаете по этому поводу?
Троцкий: Не жить надо, бороться!
Ленин: Не живи, борись, я жить буду за тебя.
Ленин и Бонч
Ленин: Вы знаете, Бонч, есть у меня один разговор. О лягушке. Лягушка, ну вроде маленькая, зеленая, о ней и говорить-то нечего. Прыгает к себе, ни к чему не стремится, а копни ее поглубже - она большая, объемная, добрая.
Бонч-Бруевич: Это возмутительно! Все во мне, я во всем! Корь, скарлатина – болезни.
Ленин (как в трансе): Знаете, Бонч, а я вот вижу, как наяву, как сейчас, грядет великая болезнь, великая жатва. Будут сначала плохие, потом хорошие. Потом лучшие.
Бонч-Бруевич: Да какая разница, все умрем!
Ленин: Вы, Бонч, точно. (обращаясь прямо в кадр) А потом Вы! В последнее время я все время вижу шторм, огромные валы, барашки на море, набегающие друг на друга. Вот так и мы, люди, равнины, грехопадения, неужели вы этого не видите?
Бонч-Бруевич: Да что это за маразм!
Клара Цеткин: А мне замуж хочется.
Ленин: А я вижу, вижу, забудется это все. Стремление к демократии, народовластие ваше драное. Какой там открытости? Даже открыток не будет!
Ленин и Крупская во главе стола. Ленин очень раздражен
Ленин: До каких пор я это буду терпеть! Идём со мной!
Ленин резко выдергивает Крупскую из-за стола, уводит в сторону
Ленин: Надя, кто все эти люди? Кого ты пригласила на мой личный праздник? Кто все эти бараны, которые бесплатно жрут то, что я им предлагаю? Они жрут все. Надя, понимаешь, они меня готовы сожрать!
Крупская: Иди, Володя, тебе пора, тебя люди, тебя народ ждет.
Ленин: Какие люди, какой народ? Вот Александр Невский – это народ, Пушкин – это народ, Юрий Гагарин – это народ, Некрасов – это народ. А эти бараны, кто они, Надя! Отдавай мои брюки, я у-ез-жа-ю!
СЦЕНА 17. ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ
На экране титр «Не надо бояться человека с ружьем».
Ленин идет вдоль железной дороги, кто-то целится в него из винтовки из-за ветвей. Темнеет. Ленин бредет по сугробам, проваливаясь по колено в снегу. Сзади появляется конвоир с ружьем.
Конвоир Закурить не найдется?
Ленин: (шаря по карманам): Секундочку!
Молниеносным движением Ленин вырубает конвоира, забирает ружье, взваливает его на плечи и уходит.
Звучит песня «Группа крови».
«Группа крови на рукаве,
Твой порядковый номер на рукаве.
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне удачи…
КОНЕЦ
