Переписка длиною в жизнь. Б.П. Герасимович — Х. Шепли, Ф. Шлезингер и др. (1919—1937)*0

Введение

Для автора настоящей статьи (заканчивающего многолетнюю работу над книгой о директоре Пулковской обсерватории Б.П. Герасимовиче[1]) бесценным дополнительным источником сведений о жизни, научной деятельности и о самой личности Б.П. Герасимовича стала его переписка с американскими коллегами, сохранившаяся главным образом в архивах соответствующих обсерваторий и университетов США. Она (за исключением двух писем из Ленинградского отделения Архива АН СССР) была предоставлена автору в виде ксерокопий его коллегой в области истории астрономии д-ром Р. Маккатчеоном[2] еще в 90-е гг., но переводом и обработкой писем автор смог заняться только в 2007 — 2008 гг. В неё входит 88 писем, охватывающих период с 1919 по 1947 г.; 75 из них (№№1—75, кроме №3 [3] — до 1937 г. вкл.) — относятся к переписке Б.П. с Х. Шепли [4] и Ф. Шлезингером [5] или последних о нем, письмо №85 ­— адресовано директору Харьковской обсерватории Н.Н. Евдокимову, остальные (№№ 76 — 84,87, 1938 — 1947 гг.) — письма его бывших американских коллег, безуспешно пытавшихся узнать судьбу Б.П. Герасимовича после его внезапного исчезновения… Одно из ранних писем (№ 85 от 1927 г.) попало в руки автора позднее[6]. Кроме того в ЛО Архива АН СССР обнаружилось одно дополнительное (№67а) и два дубликата (№75 и рус. пер. письма №68) (Переписка с иностр. науч. учрежд.(1936), лл.79,57, 103). Р. Маккатчеоном были предоставлены автору также воспоминания о Б. Герасимовиче Д. Мензела [7], полученные от его внука.

В этой переписке отражена не только деятельная дружба и сотрудничество Б.П. Герасимовича с крупнейшими американскими астрономами, но и жизнь самих стран — России, США, отчасти Европы, Германии в переломные 20-е — 30-е гг. их истории, а также существенная роль Герасимовича в налаживании международных контактов советских астрономов еще до дипломатического признания СССР в Европе и США. В переписке нашла отражение активная и принципиальная позиция Б.П.  Герасимовича в деле защиты заслуг русских и советских астрономов и их права на достойное место в астрономических международных организациях вне зависимости от разрешения политических проблем между государствами (см. письмо № 16) [8].

Глава I. Начало

1. Немного биографии

Борис Петрович Герасимович родился 19(31) марта 1889 г. в Полтаве и был младшим из четырех детей в семье видного земского врача-хирурга. Его отец Петр Иванович Герасимович (1849–1892), имевший чин надворного советника, получил в 1886 г. дворянское звание за личные заслуги. Оно передавалось и его детям. В 1899 г. Борис Герасимович поступил в Полтавскую классическую гимназию. В годы подъёма революционных настроений в обществе после первой, неудавшейся Российской революции 1905 года он принимал участие в деятельности Полтавского Комитета ПСР [9], ведя рабочие, а также солдатские кружки и даже был членом боевой организации партии, за что был осужден, провел два года в тюрьме, подвергался различным высылкам и некоторое время находился на нелегальном и полулегальном положении. После отбытия наказания Герасимович в 1909 г. сдал экстерном экзамены за гимназию на аттестат зрелости и в 1910г. поступил на физико-математический факультет Харьковского университета, избрав в качестве специализации астрономию. С политикой было покончено. Жизненный путь определён — исследование Вселенной.

Рис.1. Борис Петрович Герасимович в молодости.

Уже на ранних курсах университета в область интересов Б. Герасимовича вошла и новейшая физика — только что созданная тогда Эйнштейном общая теория относительности. На втором курсе в 1912 г. он был удостоен премии от ХГУ за сочинение «Аберрация света и теория относительности». В университете  Б.П. Герасимович был «вторым лучшим студентом» за четверть века у Л.О. Струве, внука основателя Пулковской обсерватории. (Первым был его ровесник В. Г. Фесенков, окончивший тот же университет в 1911 г. — Struve,1957, с. 380 [10]). После окончания университета (1914) оставленный «для приготовления к профессорскому званию» [11] Герасимович как «социалист», в отличие от Фесенкова, не был выпущен полицией за границу на стажировку и стажировался в Пулково у А.А. Белопольского и С.К. Костинского. Позднее, став приват-доцентом (1917) Харьковского университета Б. П. Герасимович в свою очередь во многом определил жизненный путь последнего представителя знаменитой астрономической династии — будущего известного американского астрофизика О. Л. Струве (там же). К 1919 г. Б.П. Герасимович уже был женат. Его жена Ольга Михайловна (1897 — 1984, урожд. Маслова,  в дальнейшем отчасти разделила трагическую судьбу мужа. С 1922г. Б.П. Герасимович был профессором ХГУ.

Рис.2. Ольга Михайловна Герасимович (урожд. Маслова)

2. Становление астрофизика-теоретика и наблюдателя. Приобретение известности в стране и за рубежом.

Деятельный интерес к проблемам новейшей физики и понимание ее роли в астрофизике и вообще в астрономии рано вывели Б.П. Герасимовича на международную арену. Его первые статьи публиковались, помимо русского, на французском и немецком языках в ведущем издании Немецкого астрономического общества («Astronomische Gesellschaft», AG) — первом по существу международном союзе астрономов. В 1922 г. он стал членом этого Общества.

Германия и после первой мировой войны, несмотря на военное поражение, оставалась ведущим центром астрономии в Европе. Но уже вскоре (1919) сформировался новый, англоязычный Международный астрономический союз (IAU), главную роль в котором, вполне ожидаемо, стали играть представители самой мощной промышленной державы — США. Туда устремлялись в это время мысли и мечты молодых астрономов Европы, заветным желанием которых было поработать на мощных американских телескопах в знаменитых обсерваториях Калифорнии — Маунт- Вилсон, Ликской и др., пообщаться со знаменитыми астрономами, ярчайшим среди которых был Харлоу Шепли (1885 — 1972, продолживший дело великого Э. Ч. Пикеринга на посту директора обсерватории Гарвардского университета в небольшом пригороде Бостона, городке Кеймбридже на восточном побережье США.

Рис.3. Харлоу Шепли

3. Стремление и первая попытка соприкоснуться с лидирующей астрономией США (начало переписки с Х. Шепли, 1919 г.).

Именно в Гарвардскую обсерваторию решился обратиться с такой просьбой в 1919 г. Б.П. Герасимович в своем, по-видимому, первом письме (еще без личного обращения, но явно адресованном Х.Шепли) [12].

Письмо № 1. Б.П. Герасимович — Х. Шепли. (H.U.A—A.I.P.)

«Харьков, 7/VIII.1919.

Дорогой Сэр!

Воспользовавшись поездкой одного из моих друзей в Константинополь, из которого имеется регулярная почтовая служба в США, я посылаю вам мою последнюю работу и это письмо, которое я прошу подвергнуть серьезному и благосклонному обсуждению.

В настоящее время условия жизни в России стали совершенно невыносимыми для человека, занимающегося научной работой. Ужасные последствия, во-первых, мировой, а затем и внутренней войны привели нас в состояние такой бедности, что жители наших больших городов должны работать почти целый день, чтобы заработать на покупку фунта хлеба.

Великое множество весьма известных ученых в России в настоящее время вынуждены посвящать своё время вовсе не науке, но должны заниматься выращиванием овощей на своих огородах или служить в таких институтах, которые не имеют ничего общего с наукой.

Последние новости из Пулкова, полученные мною от моего друга С. Костинского, свидетельствуют, что на севере нашей страны условия ещё хуже. Возможно ли, например, заниматься научной работой, когда всю зиму мы не имеем электрического света, [и] для покупки сальной (tollow) свечи должны тратить половину дневного заработка; когда через город, в котором вы живете, прокатываются волны гражданской войны, и в любой момент вы можете быть изгнаны из своих комнат Максималистами (большевиками, петлюровцами, зелеными и т. п.); когда вокруг вас расхаживают грабители и мародёры и когда, после всего этого, невозможно опубликовать ни строчки (вследствие всеобщей дороговизны издание всех научных журналов приостановлено)!

В таких условиях вполне естественно желание покинуть страну и уехать туда, где есть возможность спокойно работать, и мой взор устремлен на Америку, особенно на Маунт-Вилсон. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой дать мне знать, имеется ли шанс получить у вас работу с таким вознаграждением, которое могло бы обеспечить моё проживание с женой? Я обращаюсь именно к вам, поскольку работаю в той же области науки, что и вы.

Позволю себе предоставить вам некоторую информацию о себе: Я являюсь приват-доцентом Харьковского университета. Здесь я работал с меридианным кругом; около года я работал в Пулково с Белопольским, Костинским и Тиховым [13]. Я имею следующие опубликованные статьи <…> [14].

В последнее время я работаю, насколько это возможно здесь, в области переменных звезд типа δ Cephei.

Я надеюсь, что наш университет, несмотря на его бедность, предусмотрит мою поездку к вам, но он не сможет обеспечить также и мое проживание там ввиду очень низкого обменного курса для русских денег.

Я позволяю себе обратиться к вам с вышеизложенной просьбой потому, что уверен, что мог бы быть полезным помощником (ассистентом) вам, г-ну В. Адамсу [15] и другим специалистам, и поэтому очень прошу вас обсудить мою просьбу вместе с вашими коллегами и дать мне знать по следующему адресу: Харьков (Южная Россия). Астрономическая Обсерватория. Прив.-доц. Б.П. Герасимовичу [в англ. ориг. на нем. лад: Herassimovitch].

Кроме того, поскольку наша почтовая служба в настоящее время находится на уровне не выше XV века, я очень прошу вас отправить ваш ответ в виде двух идентичных копий с интервалом между ними, чтобы обеспечить большую вероятность попадания вашего ответа в мои руки, так как этот ответ в высшей степени для меня важен.

Глубоко уважающий Вас,

Б. Герасимович».

Однако и в США ситуация была непростой, что видно из ответа Шепли.

Письмо № 2. Шепли — Герасимовичу.

 «1919, ноября 7.

Б.П. Герасимовичу [Herassimovitch]

Дорогой Сэр,

Ваше письмо только что получено, и я переслал его д-ру Хейлу [16], директору Обсерватории Маунт- Вилсон. Мне было очень огорчительно услышать о ваших трудностях с научной работой в России. Действительно, меня очень беспокоит ситуация в России в целом, в особенности потому, что мы здесь так мало знаем о тамошних условиях и событиях.

Наши собственные условия — общественных волнений и послевоенных ограничений сделали бы ваш приезд в нашу страну в настоящее время, я полагаю, невозможным, даже если бы вы хотели и представился удобный случай. Позднее условия могут измениться. Я уверен, что г-н Хейл найдет время вскоре написать вам о ситуации на Маунт Вилсон. Я уже ознакомился с вашей работой, в частности, с дискуссией по поводу звезд В-типа. Я рассказал также об этом, что мог, г-ну Хейлу.

 С наилучшими пожеланиями,

 Остаюсь искренне ваш,

 [без подписи на машинописной копии]»

Так состоялось первое заочное еще знакомство начинающего харьковского астрофизика с весьма известным уже американским астрономом и директором Гарвардской обсерватории Харлоу Шепли. Уже вскоре оно перешло в большую человеческую взаимную симпатию и дружбу, продолжавшуюся почти два десятилетия, вплоть до ареста Б.П. Герасимовича. Но и в последующие годы Шепли проявил верность этой дружбе, много сил положив на попытки выяснить судьбу своего коллеги, — увы, попытки, лишь показавшие, как далеки были за океаном от понимания, в какую черную дыру рухнула тогда Россия.

От Хейла, по-видимому, ответа не последовало.

Об отчаянном положении русских астрономов в начале 20-х гг. свидетельствует то, что и другие известные наши астрономы (среди них будущий директор Пулкова Г.Н. Неуймин [17] (см. зд. письмо № 3) получить хотя бы временную работу в США. Из всех американских астрономов в этих обстоятельствах особую отзывчивость в связи с такими просьбами сразу же проявил Шепли.

Письмо № 3 (H.U.A.) Шепли — Шлезингеру

(На бланке)

«Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж 38, Масс[ачусетс]

Март 22,1922

Профессору Франку Шлезингеру

Йельская Университетская Обсерватория

Нью-Хейвен, Коннектикут.

Дорогой профессор Шлезингер ,

я получил в настоящий момент (вложенное здесь) письмо от Неуймина. Лучшее, что я мог сделать в ответ на эту короткую записку, это обратиться с вышеуказанным вопросом к Президенту Американского Астрономического Общества. Он, конечно, широко известный астроном, но его известность в большей степени обязана кометам, которые он открыл. Я думаю, что Гарвардская обсерватория, вероятно, имела бы возможность найти для него место на год или около того, если он сможет приехать в страну. Но эта мысль высказана мною пока без полного обсуждения возникающей в связи с этим ответственности.

Весьма искренне,

Шепли.»

4. Первые заграничные командировки Б.П.Герасимовича (1924,1926) и встреча с Х. Шепли.

Тем временем жизнь брала своё, требуя активности. В первые годы и даже десятилетия советской власти ощущался острый недостаток в новой советской интеллигенции, в научных и педагогических кадрах. И деятельная натура Б.П. Герасимовича не могла не откликнуться на это. С 1919 по 1931 г. Герасимович состоял действительным членом (иначе говоря, входил в штат сотрудников) Украинского математического института. С ноября 1920г. он занял должность старшего астронома Харьковской университетской обсерватории (сохраняя её официально до 1933г., даже после своего переезда в 1931 г. в Пулково). Он, как и многие тогда, преподавал по совместительству в различных вузах Харькова: был профессором Технологического (1920 —1925) и Геодезического (1922 —1926) институтов, но главное, в 1922 г. он стал университетским профессором, также сохраняя эту должность в течение некоторого времени и после переезда в Пулково. С 1922 г. он также заведовал в ХГУ секцией «астромеханики» (очевидный местный синоним небесной механики) на астрономической кафедре, а с 1929 г.— кафедрой теоретической механики. Б.П. Герасимович читал курсы астрономии, механики, аэродинамики (в 1925 г. опубликовал свой курс «Аэродинамика»). Он был известен также своей широкой научно-организационной и просветительской деятельностью.

Начиная с 1924 г. Герасимович был членом ведущих международных и национальных астрономических обществ: немецкого (AG), французского, позднее — американского и английского (Королевского) и других. Его работы в 1924 и 1926 г. были отмечены премиями Украинской Главнауки. О признании высокого авторитета Б.П. Герасимовича в научных и правительственных кругах Украины говорят и его научные командировки. В 1924 г. Украинский Наркомпрос командировал его на 3 месяца в Англию и во Францию. В 1926 г. в Копенгагене Герасимович выступил с докладом на съезде AG, где, судя по дальнейшей переписке, впервые встретился с X. Шепли.

Глава II. В США. «Research associate» Гарвардской обсерватории (1926 — 1929)

1. Возобновление переписки с Х. Шепли и приглашение в Гарвардскую обсерваторию. Трудности и упорство в достижении цели. Помощь Шепли

По приглашению Шепли Герасимович с августа 1926 по август 1929 г. работал в Гарвардском центре исследования переменных звёзд и звёздных спектров в качестве Research Associate («приглашённого исследователя»). За это время он посетил также и другие обсерватории США — Ликскую, Йеркскую обсерваторию Чикагского университета, где его прежний студент О.Л. Струве был тогда ассистентом директора. Повторный визит Герасимовича на эту обсерваторию, уже к ее директору О.Л. Струве, состоялся в 1932 г., когда он приезжал в США для участия в очередном съезде МАС. Но все это было потом. А пока на пути осуществления мечты Б. П. — поработать в Америке вставали почти непреодолимые препятствия — сначала отсутствие дипломатических отношений США с СССР, а в дальнейшем и обыкновенная бюрократическая волокита. Это нашло впечатляющее отражение в переписке Б. П. с Шепли (его фамилию Б. П. произносил — Шапли).

 Письмо № 4.(H.U.A.) Герасимович — Шепли.

«Директору Обсерватории Гарвардского Колледжа

проф. Х. Шапли

Дорогой Сэр,

этим летом я собираюсь посетить Англию в качестве председателя Научного комитета Украинской республики для моей научной работы по теоретической и практической астрофизике. Но я намерен потратить большую часть моего времени в США, где наша наука достигла столь процветающего состояния. Для моих целей, т.е. моей работы в области теоретической астрофизики было бы чрезвычайно важно провести пару недель в Кеймбридже и часто посещать, с вашего любезного разрешения, Вашу обсерваторию для изучения современных научных методов под вашим опытным руководством.

С давних лет моей заветной целью было поработать некоторое время в США, но до сих пор я не мог это осуществить вследствие наших широко известных обстоятельств. Поскольку теперь я имею удобный случай, я хочу попросить вас позволить мне работать в вашей Обсерватории.

Я прошу вас ответить мне официально, так как это поможет мне получить визу в США. К сожалению, я не имею возможности получить служебный паспорт для США, поскольку между нашими странами нет дипломатических отношений, и я поеду в США как частное лицо.

Я имею намерение выехать во второй половине июля и в конце августа быть в США.

Искренне ваш,

Б. Герасимович [Gerasimovič]

Старший астроном Харьковской Обсерватории, профессор Харьковского университета (астрономии и механики) Технологического и Геодезического Институтов. Председатель Секции астрофизики в Исследовательском Институте Харькова.

10.VI.1924. Харьков (Украина, Ю. Россия) Астрономическая Обсерватория.»

Ответ не заставил себя ждать.

Письмо № 5. Шепли — Герасимовичу.

«Июль 3,1924

Профессору Б. Герасимовичу (Gerasimovic)

Старшему астроному

Харьковской Обсерватории

Харьков, Украина, Южная Россия

Дорогой Сэр,

Гарвардская Обсерватория рада направить вам приглашение для занятий астрофизикой в Гарвардской Обсерватории в течение сентября 1924 г. Мы осведомлены о вашем интересе к проблемам звездной ионизации и приветствуем удобный случай, чтобы продемонстрировать вам некоторые из наших работ в этих направлениях.

Весьма преданный вам

директор»

[б/п на машинописной копии]

Но эта первая попытка окончилась неудачей. Прождав в Лондоне более двух месяцев, Б.П. возвратился ни с чем. Вот что писал он об этом Шепли:

Письмо № 6. (H.U.A.) Герасимович — Шепли.

«Харьков

28/XI 1924

Дорогой Сэр!

Я получил Ваше письмо (от 16.Х) [18] только в Харькове после моего возвращения в Россию. Я не могу найти подходящих слов, чтобы выразить мое глубокое огорчение и благодарность за Вашу доброжелательность [букв. —обходительность]. Я ожидал визу в США в Лондоне до 20.Х, т.е. 7 недель; после этого (жизнь в Лондоне слишком дорога) без надежды достичь США, я покинул Англию — через Германию и Россию — но лишь в Харькове я получил Ваше в высшей степени дружелюбное письмо.

Для меня все это огромная потеря. В течение длительного времени и с огромными трудностями я накопил средства для этого путешествия и получил разрешение от Российских властей, но по ошибке консула США в Риге, утратившего несколько писем или затерявшего их, я не мог достичь этой цели.

Несмотря на это, я хочу надеяться, что в некотором, быть может, не очень отдалённом будущем я снова получу материальную возможность для нового путешествия в США и в этом случае я надеюсь встретить в Гарварде то же самое в высшей степени дружелюбное внимание, как и в настоящее время.

Позвольте мне, дорогой Сэр и уважаемые коллеги снова принести вам мою глубокую признательность и выразить чувство своего глубокого огорчения.

Весьма преданный вам,

Б. Герасимович

Харьков, Обсерватория.»

Спустя два года Герасимович пишет Шепли уже из Берлина:

Письмо № 7 (H.U.A.) Герасимович — Шепли.

«Берлин

11/VIII 26

Дорогой Сэр!

В течение длительного времени я желал посетить вашу страну для исследований, а также, чтобы познакомиться с ведущими американскими обсерваториями, в частности, с вашей.

Два года назад, несмотря на вашу самую дружественную помощь, я не смог реализовать мои желания. После этой неудачи вы написали мне [19], что в некотором будущем времени вы сможете получить возможность устроить мою поездку в отношении визы и стоимости проезда. Ситуация в России в настоящее время не очень благоприятная, и наши власти вообще не дают разрешения для путешествий за пределы (нрб) [страны] и связанного с этим «экспорта» (нрб.) нашей валюты (подч. Б.П.Г.]; но после некоторых усилий я получил разрешение для себя и моей жены выехать в Копенгаген на съезд Астр. Об-ва (Astr[onomische] Ges[ellschaft]) и официально взять с собой некоторое ограниченное количество денег. Сейчас я имею некоторое время для ожидания, работая на европейских обсерваториях, поскольку до нового года я свободен от профессорской нагрузки. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой помочь в этом отношении, для получения визы в США для меня и моей жены, которая, возможно, будет располагать некоторыми материальными средствами [букв. — возможностями] для этой поездки.

Мне чрезвычайно неприятно беспокоить вас моей просьбой; только научный интерес придаёт мне в этом отношении некоторую смелость. Мой адрес: Berlin,W.50, Scharperstrasse,12 , причем было бы желательно адресовать визу американскому консульству в Берлине. Важно указать, что мое имя Борис Герасимович, а моей жены Ольга Герасимович и что я являюсь профессором Харьковского университета (Россия). Быть может, дело облегчилось бы тем обстоятельством, что я уже получал (но не использовал) визу США в октябре 1924г. [20]

Я прилагаю здесь две фотографии, иллюстрирующие мой доклад в Копенгагене, которые, возможно, будут интересны для вас [21]. На них приведены результаты обширных расчётов относительно Во — Ве [22] звезд из H.D.C. [23], опирающихся на все <нрб. — данные?> из Schor’s Lexikon и < нрб.> из рукописей [б.м. журналов наблюдений?] Йеркской обсерв. Эти фотографии воспроизводят кривые постоянной звездной плотности (Во — Ве) в галактической плоскости и в плоскости перпендикулярной к ней. С и С1 — кривые для звезд ярче 6 m.75 и, соответственно, слабее.

Весьма преданный вам,

Б. Герасимович».

Следующее письмо Герасимович отправляет из Парижа.

Письмо № 8 (H.U.A.). Герасимович — Шепли

«(21/IX 1926)

Дорогой профессор Шапли!

Я должен с глубоким прискорбием сообщить вам, что я не могу надеяться поехать в США в желаемое время. Сразу же после моего прибытия в Париж я нанес визит в консульство США. Несмотря на вашу дружелюбную помощь и письмо [от Int. Board (?) Министерства, Правления, Совета (?) нрб. ] консул США согласился выдать мне визу только после запроса в консульство Риги. Соответствующее письмо было отправлено 2/ IX, но до сих пор (21/IX) мы не имеем ответа. Консул отказал мне [в просьбе] телеграфировать в Ригу и рекомендовал ждать… Я терпеливо следую этому совету, истощая совершенно бесполезно свое время и деньги в Париже, но я предполагаю, что письмо из Риги в Париж пойдет через Вашингтон и достигнет Парижа только спустя несколько недель. Быть может, я не прав и консул в Риге будет более доброжелателен, чем два года тому назад; в таком случае я заказываю каюту на пароходе “Homeric”, который приходит в Шербур 6/Х.

Позвольте мне, дорогой профессор Шапли, еще раз выразить вам мою сердечную признательность за вашу доброту.

Весьма преданный Вам,

Б. Герасимович

Париж,V,12, Rue Quatrefuges»

2. Прибытие в США. Работа в Гарвардской обсерватории в качестве «research associate» и начало большой дружбы с Х. Шепли. Роль Шепли и Н.Н. Евдокимова в продлении командировки Герасимовича. Первые контрастные впечатления от Америки и американцев.

Однако на этот раз дело закончилось успешно и Б.П. Герасимович в конце 1926 г. достиг столь долгожданной цели — вошел временно в штат Гарвардской обсерватории в качестве «Association Research». Из дальнейшей переписки будет видно, что хлопоты и помощь Х. Шепли оправдались: русский астрофизик проявил, по определению Шепли, «активную компетентность», быстро войдя в главное русло деятельности обсерватории — исследование наиболее сложных типов физических переменных звезд, и показал себя талантливым астрофизиком-теоретиком, понимавшим первостепенную важность внедрения в астрофизику новейших достижений атомной физики. Вместе с тем, срок командировки Б.П. Герасимовича истекал и, откликаясь на его просьбу и большое желание не прерывать начатую работу, директор Гарвардской обсерватории сделал новый шаг в обеспечении научной судьбы своего младшего коллеги, почти ровесника из далекой и неблагополучной России, к которому проникся сразу и навсегда искренней симпатией (по возрасту их разделяло всего четыре года). Шаг был не только дружественный, но и самоотверженный: Шепли, не оповещая о том Герасимовича, взял на себя финансовую часть — нашел возможность обеспечения с американской стороны оплаты его продленной командировки.

Весной 1927 г. Шепли обратился в Наркомпрос СССР:

Письмо № 9. Шепли — Наркому просвещения СССР.

«Март 12, 1927

Верховному Комиссару

Народного Образования [Наркомпрос]

Харьков, СССР (Россия)

Мой дорогой Сэр,

как директор Астрономической Обсерватории Гарвардского Университета я пишу, чтобы поддержать просьбу профессора Бориса П. Герасимовича о продлении его отпуска из Харьковского Университета для того, чтобы он мог принять на один год должность приглашенного исследователя в Гарвардской Обсерватории.

Профессор Герасимович начал астрономические исследования, используя обширную коллекцию фотографических материалов на этой Обсерватории, которые имеют важное значение и будут иметь большую ценность в его собственных исследованиях, как и в наших, если он будет обеспечен временем для завершения работы. Для крупных американских обсерваторий является традицией приглашать иностранных ученых на временные должности «приглашенных исследователей». Так, в настоящее время находится в отпуске для работы в Гарвардской Обсерватории общественный директор университетской обсерватории из Лейдена, Голландия, профессор Эйнар Герцшпрунг [24]. Здесь же продолжает временно свои исследования г-н Давидович [25] из Ташкента и Москвы.
Д-р Дж. Х. Джинс [26], секретарь Британского (Лондонского) Королевского Общества и знаменитый физик из Голландии Х.А. Лоренц являются приглашенными исследователями на других американских обсерваториях.

 Я буду в состоянии устроить финансовую часть, так что от вашего Комиссариата не потребуется дополнительных расходов на обеспечение проф. Герасимовича дополнительным жалованием в течение его продленного отпуска, который, как я надеюсь, вы сможете продлить до 1 июня 1928 г.

 Глубоко уважающий вас,

 Х. Шепли,
профессор астрономии и директор Гарвардской

Обсерватории»

Разрешение было получено, очевидно, не без участия директора Харьковской обсерватории Н.Н. Евдокимова [27], и Шепли поспешил выразить свою признательность украинским властям:

Письмо № 10. Шепли — Наркому образования Украины.

«Верховному Комиссару
Народного Образования

[Наркомпрос]

Харьков, СССР (Россия)

Мой дорогой Сэр:

Я получил через профессора Евдокимова из Харьковского университета ваше великодушное разрешение на продление отпуска профессора Бориса П. Герасимовича до августа 1928г., и я пишу, чтобы поблагодарить вас от его имени и от имени Гарвардской обсерватории за эту ценную благосклонность. Я уверен, что работа, которую профессор Герасимович проделает в Гарвардской обсерватории в течение разрешенного ему теперь времени, принесет немало чести вам, также как и астрономии и Гарварду.

Остаюсь, верьте мне,

глубоко уважающим вас, Х.Ш. директор»

Тем временем Б.П. с трудом привыкал к чуждому ему стилю жизни на обсерватории, трудно перенося и непривычный климат, что видно из его письма в Харьков к Н.Н. Евдокимову (кстати, содержащего интересные и мало известные исторические факты того времени). Из него видно, помимо прочего, насколько дружественными были обстановка на Харьковской обсерватории и взаимоотношения между Б.П. и её директором, не уступавшим в благородстве поступков (хлопот о Б.П.) Шепли… Отношения эти были, очевидно, весьма доверительными, так как Б.П. откровенно выражает в письме и свой тогдашний пессимизм в отношении перспектив своей научной работы на родине…

Письмо № 85 [28] Герасимович — Н.Н.Евдокимову

 «Письмо Б.П. Герасимовича из Бостона 1928 [1927]» [29]

«11/VIII

 Дорогой Николай Николаевич!

Сегодня я получил чек на 150 д.[олларов] — сердечно благодарю Вас, им я обязан, конечно, Вам. Давно не писал Вам п.ч. [потому что] при такой жаре, как у нас, довольно трудно взяться за перо. Стоит невыносимая погода, о кот. я раньше и понятия не имел. Жарко, без ветерка, но с влажностью до 90% — люди буквально купаются в собственном поту.

В нашей жизни некоторая перемена — приехал брат О.М. Теперь у нас собственная квартирка с кухонькой, ванной и ледником — так что мы чувствуем себя вполне комфортабельно. Теперь поджидаем его жену. Жизнь течет незаметно, не прерываемая ничем. Вот немного было эмоций в связи с делом Sacco and Vancetti. Все это происходит у нас в Бостоне. Дело это довольно темное и прекрасно характеризует собой строгость американской юстиции. Председателем Комиссии, осудившей их, был президент Harvard Colleg’a — поэтому теперь здесь все охраняется огромными силами полиции. В New York’e в подземке взорвалась бомба — так что теперь опасно ездить. В день ожидаемой казни сторонники осужденных держали т. наз. «дэс вог» [30] — стражу смерти; многие тысячи народа собрались около тюрьмы в ожидании экзекуции. Страсти разгорелись до крайности; но за пять минут до казни прилетел на мотоцикле полицейский и привез приказ о приостановлении приговора — точь в точь, как в синематографе. Дело это необыкновенно драматично, но надо признать, что оно вовсе не имело политического характера, а напоминало вполне наше дело Скитских [31] — множество косвенных улик, и ни одной прямой.

О.М. получила письмо от А.А. [32] и собирается скоро написать. Сейчас они поехали в Бостон [33] «искать русских». Надо сказать, что американцы изумительно неинтересны и скучны. Раз в месяц обсерваторская публика собирается у того или другого, сидят целый вечер и целый вечер говорят о погоде, играют в карты «на спички» или еще чаще в домино, пьют сидр и делают вид, что им страшно весело. Они все очень милы, но очень поверхностны, скучны и изумительно безвкусны.

Не подумайте, пожалуйста, что я страдаю тоской по родине — это скорее тоска по Европе, где жизнь менее благополучна, но более интересна. О дыме отечества думаю с боязнью, боясь задохнуться в нем.

Я получил сведения о том, что Ал. Георг. выехал и что моя квартира осталась без сторожа. Если это правильно, не согласились бы Ваши племянницы поселиться у меня — я думаю, это было б приятно и для Вас. Если Вы не будете возражать, я могу оформить дело, прислав «письмо с поручением». Очень трудно думать об этом «через океан» — Ан. Мих. [?] просил меня фиксировать Чеботарскую [34], я ответил ему, чтоб он переговорил с Вами, что мне одинаково хорошо везде.

Праск. Георг. [очевидно, сотрудник АО ХГУ], по-видимому сейчас не удел. И здесь довольно трудно давать советы через океан. Однако, я думаю, что ей сейчас необходимо заняться фотографией. Я нисколько не разделяю Ваших опасений за инструмент, ибо не думаю, чтоб его легко было испортить. Она могла б заняться серьезно переменными — я могу прислать ей список переменных; это была б интересная работа для нее. Мне очень неприятно за работу с каталогом Boss’a [35] — но ведь Пр. Гр. [описка — Георг.!] одна с ней не справится, а подбрасывать Вам это дело мне неловко.

Продолжаете ли Вы выписку журналов? Меня чрезвычайно интересует этот вопрос — я был бы счастлив, если б все журналы получались у нас.

Привет Анне Алекс. и Алекс. Алекс.

Yours

[подпись]»

3. Проблема сосуществования A.G. и IAU в новой международной обстановке. Б.П. Герасимович как защитник международных контактов своих коллег и права советских астрономов на участие в МАС. Реакция Х. Шепли и Ф. Шлезингера

Между тем приближался очередной съезд МАС, который должен был состояться в октябре 1928 г. в Лейдене, в связи с чем возникал болезненный вопрос о сосуществовании двух международных объединений астрономов — германского A.G. и нового англоязычного Союза — IAU (МАС) и об участии в съезде МАС германских и российских (советских!) астрономов. В 1928 г. были намечены съезды того и другого, соответственно во Франкфурте и в Лейдене.

 Германия не входила в МАС, и вставала проблема приглашения на него немецких астрономов. Обстановка оставалась обостренной после националистического про-германского выступления в печати директора обсерватории в Бабельсберге Георга Струве [36], видимо, по поводу участия астрономов из разных стран в предыдущем съезде A.G. в 1919г. Политика явно вмешивалась в астрономию. Обсуждая этот вопрос с Ф. Шлезингером , тогда вице-президентом МАС, Шепли в письме к нему поднимает вопрос и о приглашении на съезд русских астрономов.

Георг Струве

Письмо № 11. Шепли — Шлезингеру.

 (На бланке)

«Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Сентябрь 12, 1927

Профессору Фрэнку Шлезингеру

Вице-президенту Международного Астрономического Союза

Йельская Университетская Обсерватория

Нью-Хейвен, Коннектикут

Дорогой Шлезингер,

в этом письме я хочу обсудить один или два вопроса, связанных с МАС [37]. Вероятно, пройдет несколько недель, прежде чем я увижу вас, поэтому я поднимаю эти вопросы сейчас.

Г-н Струве из Бабельсберга [38] — политик и известный националист, и поэтому мы не должны придавать большого значения его тираде в газетах. Тем не менее, ситуация, складывающаяся в Германии, создает большие трудности, пока Германия не присоединена к Союзу [МАС]. Я предполагаю, что некоторое число [астрономов из Германии] будет приглашено [на съезд МАС] в индивидуальном порядке и что они будут присутствовать; если же их не будет, то что будет с посещением американскими астрономами съезда A[strononische] G[esellschaft] в Гейдельберге — Франкфурте [1928]?

Что касается вопроса о работе Комиссии по переменным звездам, то посоветовали ли бы вы, чтобы я обратился к Прагеру и Людендорфу [39], чтобы они были хотя бы членами Комиссии? Было бы глупо игнорировать их. Но, конечно, может быть лучше, так или иначе, возвратиться к совершенно безобидному [общему] сообщению [о предстоящем съезде МАС?] [Не стоило бы более детально обсуждать эту проблему], если бы не то, что Стрэттон [40] и де Ситтер [41] оба настаивают [на том], что следующий съезд МАС должен быть сделан настолько важным, что немцы почувствуют себя обойденными, если останутся вне его. Я думаю, достойно сожаления, что де Ситтер имеет такие анти-германские чувства.

Как было сделано, будет сделано или должно быть сделано в отношении русских астрономов? Почему бы нашему так называемому Международному Астрономическому Союзу не включить их всех разом без [учета ?] голосов [всяких там] марокканских и египетских делегатов? В настоящее время имеется около 15 активных первоклассных русских астрономов. Я уверен, что они делают больше, чем любая другая нация в астрономии, за исключением США, Германии, Голландии и быть может Англии. Герасимович уверен, что они хотели бы быть приглашены на съезд в Лейдене. Он думает, что они приехали бы, поскольку он также почти уверен, что правительство поддержало бы [это] фондами. Я не верю, что они «разложили» бы нашу политику и экономику. Сам Герасимович никогда не говорил со мною на эти темы и вообще не был склонен заниматься пропагандой [какой-либо] ситуации. Но в ответ на мой вопрос он заявил, что было бы очень важно, чтобы несомненный авторитет российской астрономии и российских астрономов был признан через приглашение их участвовать в Лейденском съезде МАС. Так, руководители A.G., например, не выступают против желания россиян поддерживать контакты в астрономии [42].

В качестве эксперимента я предлагаю, чтобы либо от себя лично, либо от лица американской делегации мы обратились бы к Президенту МАС [де Ситтеру] с просьбой направить русским астрономам весьма общего характера приглашение посетить Лейденский съезд, быть может, сделав это приглашение в наиболее дипломатической форме — обратившись к директорам крупных обсерваторий и президентам двух—трех академий. И далее мы сделали бы шаги к тому, чтобы позаботиться о том, чтобы непосредственное принятие России в МАС было бы рекомендовано Международным Исследовательским Советом и самим съездом (МАС). Если бы русские кооперировались с МАС, то я не уверен, что Георг Струве и его единомышленники могли бы продолжать препятствовать интернационализации [и] Германского Общества (A.G.).

Планируете ли вы присутствовать на Лейденском съезде?

Искренне ваш,

Харлоу Шепли

P.S.

Поскольку Герасимович в этом году является приглашенным исследователем на Обсерватории (он возвращается в Харьков в июле [43]), то я полагаю, что будет оправданно для него надеяться посетить Лейденский съезд в качестве члена американской делегации? Если же это могло бы быть опасным прецедентом, то будет проще, я полагаю, попросить де Ситтера пригласить его как частное лицо.

[Окончание письма на другую тему]

Х.Ш.»

Фрэнк Шлезингер

В своем ответе Шлезингер вынужден был занять более формальную позицию в отношении русских астрономов и Герасимовича.

Письмо № 12. Шлезингер — Шепли.

«Сентябрь 16, 1927

Др. Харлоу Шепли

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой Шепли,

ваше письмо от 12 сентября попало ко мне только сегодня утром. Я согласен с вами, что мудро полностью игнорировать статью Георга Струве в газете. Де Ситтер прислал мне её копию и, по-видимому, принял её к сердцу ближе, чем она того заслуживает. Было бы несправедливо по отношению к Германии допустить, что эта статья представляла их [всех немцев] позицию и, кроме того, если некоторые члены Союза [A.G.] были оскорблены (и среди них некоторые весьма сильно) исключением Германии более чем на 7 лет, то для части тех, кто был исключен, должны быть сделаны некоторые послабления. Я не думаю, что было бы большим бедствием, если бы Германия не была непосредственно [то есть в настоящее время] принята в МАС. Я думаю, что они [германские астрономы] уверены, что, в конце концов, это будет сделано. Между тем мы можем пригласить тех, сотрудничество и советы которых особенно ценны. До тех пор, пока они не будут присоединены, я готов всякий раз так поступать, представляя это на усмотрение A.G. Суть в том, что [сейчас] является желательным определение границ созвездий, но было бы несерьезно для Союза [МАС] принимать такие границы до тех пор, пока это предложение не будет одобрено комиссией A.G., отвечающей за названия переменных звезд [44].

Де Ситтер пишет, что вообще намерен пригласить германцев на съезд в Лейдене.

Я бы определенно придерживался того, чтобы информировать Прагера и др. в Германии, что они входят в Комитет [МАС] по переменным звездам и с их мнением всегда считаются. Вероятно, доклад вашего Комитета можно будет сделать без антагонизма и игнорирования кого бы то ни было, что имело место в Германии. [Но], конечно, вы не можете обращаться с германцами как с членами, пока они не будут официально присоединены [к МАС].

Ситуация в отношении русских очень трудная. Президент Союза может пригласить астрономов страны, которая не присоединилась к Союзу, но в нашем Уставе МАС ясно заявлено, что эти страны должны быть подходящими для присоединения к Союзу [независимо от того], сделали ли они это или нет. Это делает возможным приглашение немцев, но исключает любого русского.

Так, была инициатива ограничить членство в национальных комитетах или секциях гражданами той или cоответственной [приемлемой] страны. В двух или трех случаях мы нарушили это правило. Так, Митчел [45] и ван Маанен [46] были сделаны членами наших комитетов еще до того, как стали американскими гражданами. Но их собственные страны были в то время членами Союза. Я думаю, случай с Герасимовичем иного рода, и будь я на вашем месте, я бы поколебался — включать ли его имя как члена американской делегации.

Мне кажется, настало время предпринять акцию, которая представляется некоторым из нас более приличествующей Кеймбриджу [на ближайшем съезде МАС в Кеймбридже]: именно просить в очень жестких выражениях Международный Исследовательский Совет [МИС] избавить наш Союз от необходимости подчиняться предложенным изменениям в нашей конституции [Уставе] по этому делу. Некоторая тень причины для этого была в 1919 г., но смехотворно соблюдать это сейчас. Принципиальное возражение против этой акции [со стороны МИС] означало бы, что если МИС не делает ничего, кроме того, что отвергает желания союзов, то нет основания и для его существования. Я очень хочу обсудить все это 14 октября с вами, Расселом [47], Брауном [48] и др. Я надеюсь, вы не поспешите куда-нибудь, как вы иногда делаете[49].

Похоже, мы начинаем пожинать последствия (to reap the effects) некоторых наших ошибок в Брюсселе [50]. Я даже был удивлен, что до сих пор все идет у нас так гладко. Я помню, был очень пессимистически настроен относительно будущего Союза после съезда в Брюсселе, и все еще думаю, что Союз — [все еще] не за пределами возможного своего развала. Но если бы это случилось, то, без сомнения, возникла бы новая Международная организация, в которой [уже] никто бы не взмахнул кровавой рубашкой… [51].

В ответ на ваш вопрос, — я планирую посетить съезд в Лейдене, хотя не уверен, что смогу это осуществить, по причинам вам понятным. Следующее собрание Американского астрономического общества будет в Нью-Хейвене, начиная, вероятно, с 28 декабря. Вслед за этим будет встреча американского отделения [МАС] также в Нью-Хейвене.

Весьма преданный вам,

Франк Шлезингер

P.S. Я думаю, очень важно, чтобы Герасимович был здесь в октябре [и надо] обязательно доказать ему — и через него, быть может, другим русским астрономам, — что американцы симпатизируют [им] и очень хотели бы принятия русских, и что если они [российские астрономы] не примут участия в Лейденском съезде, то это лишь потому, что наши руки связаны правилами, отмены которых мы желаем и сами».

Шепли продолжил свои ходатайства за русских астрономов и в письме к де Ситтеру:

Письмо № 13. Шепли — де Ситтеру

 «Октябрь 15, 1927

Доктору В. де Ситтеру

Лейденская обсерватория,

Лейден, Голландия

Мой дорогой де Ситтер,

я рад услышать, что Вы планируете пригласить многих Немецких астрономов, индивидуально, на съезд в Лейдене. Я полагаю, что это будет очень серьезно для будущего Международного Астрономического Союза и для [создания] в будущем хорошего климата в астрономической среде, если не найден иной путь для Немецких астрономов, чтобы посетить съезд Союза.

Не могли бы Вы попытаться сделать то же для астрономов России (а также для Эстонии, Литвы и для Венгрии)?

Профессор Борис Герасимович, который находится у нас уже восемнадцать месяцев, уведомил меня, что для Российских астрономов было бы очень важно, если бы они смогли получить некоторого рода официальное приглашение от Вас или от Союза, чтобы посетить съезд в Лейдене. Он полагает, что многие из крупных астрономов были бы посланы русским правительством с полной или частичной оплатой их расходов. И это будет полезно в отношении науки — в подготовке поддержки их контактов со многими иностранными астрономами.

При буквальной интерпретации правил осуществить это, по-видимому, будет нелегко, но разве это не достаточно важное дело, чтобы заслужить наших усилий, если надо?

Весьма искренне ваш,

Шепли».

Письмо № 13 [52]

Dr. W.de Sitter

Obsevatory of Leiden.

Leiden,Holland

My dear de Sitter:

I am glad to hear that you plan to invite many German astronomers, as individuals, to the Leiden meeting. I believe it will be very serious for the future of the International Astronomical Union and for the future of astronomical good feeling if some way is not found for a member of the German astronomers to attend the meeting of the Union.

Can you not trent (нрб — try) the … assian ? (нрб — Russian) (and Estonian, Lityuanian, and Hungarien) astronomers on the basis?

Professor Boris Gerasimovic, who is with us vor (нрб — for) eighteen months, tells me that it will be very important to Russian astronomers if they can receive some sort of official invitation from you or the Union to attend the Leiden meeting. He believes that many of the important astronomers would be sent by Russian government mit their expenses paid in part or wholly. The …(нрб) will be useful scientifically in atteining (нрб — training? ) for they support … (нрб) contacts with … (нрб) many foreign astronomers.

On the serial interpretation of the rules there may …(be) more difficulty in … invitations, but it not this s sufficiently important issue ……. hope you will …

Very sincerely yours,

Shapley

В свою очередь в сложившейся ситуации Герасимович в письме к Шлезингеру высказал свое резко критическое отношение к политизации МАС, противопоставляя этому позицию германского Общества (Astronomische Gesellschaft), членом которого он уже состоял. В последовавшей переписке Герасимович решительно защищает права русских астрономов и заслуги отечественной астрономии. Стремясь к расширению интернационализации и МАС и AG, Б.П. проявляет заботу и в отношении своего бывшего соотечественника молодого астронома из Литвы П.В. Славенаса[53], с которым познакомился и общался в США.

Письмо № 86 Герасимович — Славенасу

б/д и места отправления, на рус. яз.

Глубокоуважаемый Павел Викентьевич.

Я выполнил все желаемое в связи с Вашим желанием быть членом A.G.[54] и поужинать будущим летом у франкфуртского мэра. Очень рад тому, что Вы скоро опять посетите нас, — будет приятно выпить ginger all’a[55] и поговорить о бесконечности вселенной. С захватывающим вниманием слежу по N:Y:T [56] за литовскими событиями — очевидно Ваша сметана начала скисать[57].

 Ваш Б.П.Г.

Письмо № 14 Герасимович — Шлезингеру (на бланке Гарвардской обсерватории)

«Профессору Ф. Шлезингеру

Йельская Обсерватория

Дорогой профессор Шлезингер,

я ценю ваше доброжелательное и большое внимание и очень огорчен сообщением о потерянной надежде увидеться с вами. Конечно, я хотел бы с готовностью рекомендовать г-на Славенаса в члены A.G. Имея в виду последнее решение высоких европейских должностных лиц МАС, которое ясно показало политический характер МАС, я считаю своим долгом по возможности всячески усиливать довоенную тенденцию A.G. к интернационализму.

 Искренне ваш,

 Б. Герасимович

22/Х-27»

Шлезингер в своем кратком ответе постарался успокоить Герасимовича.

Письмо № 15. Шлезингер — Герасимовичу

 «Октябрь 24,1927

Профессору Б. Герасимовичу

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой профессор Герасимович,

У меня находится ваше письмо от 22 и соответственно я направляю вам предложение о членстве г-на Славенаса в AG. [58]

Я не знаю только, на какое решение вы ссылаетесь в вашем последнем заявлении и, возможно, вы были дезинформированы. Я знаю мнения всех официальных деятелей МАС и могу положительно утверждать, что ни один из них не запрещал бы принятия в Союз по национальному признаку. Я надеюсь иметь случай детальнее поговорить с вами об этом перед Лейденским съездом.

Весьма преданный вам,

Фрэнк Шлезингер

Б.П.Герасимович в Харькове, 30-е гг.

Не дожидаясь съезда, Б.П. в большом письме к Шлезингеру откровенно излагает свою точку зрения на ситуацию.

Письмо № 16 (Y.U.A. — I.P. ). Герасимович — Шлезингеру

На бланке: «Harvard College Observatory

Cambridge Massachusets

Professor F. Schlesinger

Yale Observatory

Дорогой профессор Шлезингер,

я своевременно получил ваше сердечное письмо и теперь прошу привилегии войти в суть моего ответа немного глубже и потратить [на это] несколько минут вашего драгоценного времени. Вопрос о МАС представляется мне очень важным со всех точек зрения, и я прошу вашего разрешения обсудить его совершенно откровенно.

Последнее предложение Президента МАС, которое побудило меня рассматривать этот Союз как полу-политическую ассоциацию, состоит в следующем. Несколько недель тому назад доктор Шепли, действуя в духе последнего заявления Американской делегации на съезде в Кембридже[59], написал проф. де Ситтеру, прося его распространить индивидуальные приглашения на съезд в Лейдене[60] на русских астрономов. Ответ был следующим: такие приглашения не могут быть распространены на русских, поскольку Советская Россия не является членом Лиги Наций. Другими словами, европейские должностные лица МАС продолжают поддерживать точку зрения Бельгийской делегации, которая была откровенно политической и антигерманской, что противоречит американскому заявлению.

Я тщательно просмотрел Уставы МАС, также как и МИС (IRC[61]), и не нашел там чего — либо, поддерживающего позицию де Ситтера, за исключением весьма (unclew? нрб — unclear!) невнятной ссылки на §1 Лондонской конференции[62]. Поэтому я склонен думать, что возобновление некоторого неписаного правила чисто политического характера опиралось на устарелый §1 Лондонской конференции 1918 г., т.е. в наихудший момент в истории [первой мировой] войны, который противоречит Специальному Заявлению о России, сделанному на первом съезде МАС [63]: «Мы с нетерпением ждем того времени, когда русские коллеги будут с нами» (я цитирую по памяти).

С логической точки зрения проблема выглядит несколько странно: Германия в настоящее время состоит в Л.Н. (L.of N.[64]) и приветствуется МАС; завтра Крайние [силы] [65] могут счесть лучшим быть вне этой Лиги, и германские астрономы будут вынуждены покинуть МАС. США — вне Л. Н., но поскольку ваши представители участвовали в основании МИС, вы имеете все права, тогда как в то же самое время Россия, вторая огромная страна, не входящая в Лигу Наций, изгнана.

С социологической точки зрения МАС может рассматриваться как наполовину научная, наполовину политическая организация. Во время войны существовало множество организаций такого рода, поскольку в то время наука была лишь служанкой вооруженного государства, в большей степени орудием для победы, и основание МИС было лишь ступенью в борьбе против интеллектуальной монополии Германии. С тех пор большинство таких организаций либо де-факто, либо де-юре обрели реальный международный характер, но МАС остается в той же самой (говоря словами Джинса) «временной шкале» [66]. Российские делегаты являются регулярными членами различных комиссий Лиги Наций — медицинской, экономической и т.д.; наши представители участвовали в конференциях многих Союзов под эгидой МИС — в математической в Торонто, сельскохозяйственной в Вашингтоне и т.д. Но Пулково, которое, несмотря на некоторые трудности, все еще работает, как работало старое Пулково, не может быть представлено в «Ком[иссии] по меридианной астрономии»[67]; Ленинградский астрономический институт, который вместе с Берлинским Государственным институтом выполняет 90% всех работ по астероидам, не может быть представлен в Комиссии 20. Проф. Белопольский — один из реальных основоположников астроспектроскопии — не может даже посетить собрания Спектроскопической комиссии и т.д. Реальная причина этих аномалий — конечно, явно политическая: некоторые люди в Европе не могут простить нам Брест-Литовский международный мирный договор [68].

Я ценю благородную позицию Американской делегации в Кембридже, доброжелательную поездку[69] американских астрономов на Копенгагенский съезд A.G.[70]; я восхищаюсь американским гостеприимством и свободой от предрассудков — американские астрономы совершенно вне политики. Но я думаю, для того чтобы избавить нашу науку от достойных сожаления политических влияний, необходимо принять быстрые и решительные меры и, имея в виду независимую позицию американских астрономов, я полагаю, что только их решительная и энергичная акция способна изменить МАС, тотчас поставив бельгийцев, (нрб) и т.д. на место. Но до того как [это?] будет сделано[71], я все еще позволяю себе считать МАС организацией полу — политической.

Я очень прошу простить меня за то, что отнял у вас драгоценное время на такое откровенное обсуждение всей проблемы. Ваша дружественная позиция позволила мне высказать вам больше, чем я сделал бы по отношению к [кому-либо] другому. Понятно, что я не являюсь официальным представителем российских астрономов, и что это письмо выражает мое личное мнение.

С глубокими извинениями остаюсь

искренне ваш

Б. Герасимович

Гарвардская Обсерватория

ноябрь 2, 1927»

В ответе Шлезингера звучит искренняя доброжелательность и понимание русского астронома.

Письмо № 17. Шлезингер — Герасимовичу .

 «Ноябрь 8,1927

Профессору Б. Герасимовичу

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой профессор Герасимович,

я получил ваше письмо от 2 ноября и внимательно прочитал его. Я огорчен тем, что вы так сильно переживаете в отношении МАС, особенно потому, что, как я уверен, это ощущение в значительной степени необоснованно. Совершенно верно, что МАС имел в прошлом оттенок полу-политической организации, что было необходимо в 1919 г. По мнению большинства из нас, в этом больше нет необходимости, и мы делаем все, что можем, чтобы как можно скорее отказаться от этих ограничений. Такова подлинная позиция и профессора Де Ситтера. Цитата, которую вы приводите из письма д-ра Шепли, никоим образом не выражает его личного настроения, но только констатацию существования ограничений, к которым он должен приспосабливаться.

Но, если бы проблема могла быть решена на основании мнений астрономов, все ограничения по национальному признаку были бы тотчас сняты. К несчастью, однако, Союз не может изменить свой Устав без согласования таких изменений с Международным Исследовательским Советом, и по этой причине невозможно изменить эти правила без того, чтобы потерпеть их еще несколько лет. Если российские астрономы не смогут быть приглашены на съезд в Лейдене в следующем году, я чувствую уверенность, что это будет последний год, в котором это ограничение будет применено. Насколько я могу судить по разговорам и письмам, чувство (the feeling) [мнение], что все национальные ограничения должны быть устранены, является подавляющим чувством [мнением] среди астрономов вообще.

С дружеским приветом,

искренне ваш

Фрэнк Шлезингер».

Ту же доброжелательность к Герасимовичу и русским астрономам Шлезингер высказывает в письме к Шепли.

Письмо № 18 (Y.U.A. — I.P. ). Шлезингер — Шепли.

 «Ноябрь 21,1927

Др. Харлоу Шепли

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой Шепли,

я полагаю, Де Ситтер написал вам недавно о русских, но чтобы быть уверенным, что эти слова дошли до вас и через вас до Герасимовича, я цитирую из недавнего его [Де Ситтера] письма: «Я приглашу немцев и русских. … Я не вижу, почему бы они [русские] не могли быть приглашены даже по старому правилу. Они имеют право на присоединение [к МАС]». Меня радует, что Де Ситтер интерпретирует правила таким образом. Герасимовичу показалось, что Де Ситтер возражал против присутствия русских. В недавнем письме я попытался избавить его от этого заблуждения но эта цитата и цитаты подобные этой, которые вы получили от Де Ситтера, конечно, будут намного эффективнее.

искренне ваш (very truly yours)

Фрэнк Шлезингер».

Эта часть переписки завершается полным благодарности письмом Герасимовича Шлезингеру.

Письмо № 19 Герасимович — Шлезингеру

«Профессору Ф. Шлезингеру

Йельская Обсерватория

Дорогой профессор Шлезингер,

я очень ценю ваше последнее письмо ко мне, также как и ваше недавнее письмо к д-ру Шепли, касающееся русских астрономов. Я был чрезвычайно рад узнать, что это последнее препятствие на пути к тому, чтобы сделать Союз реально международным, близко к устранению. Зная, что это главным образом следствие действия американской делегации, я хочу еще раз воспользоваться случаем, чтобы выразить мое глубочайшее уважение и симпатию к американским ученым, неоценимым гостеприимством которых я пользуюсь в настоящее время.

С уважением (Sincerely yours),

Б.П. Герасимович.

25/ XI, 27»

4. Конфиденциальное намерение Х. Шепли предложить Герасимовичу постоянную работу в США и обсуждение этого с Ф. Шлезингером. Благородство Шепли и скептицизм Шлезингера.

Близилось окончание продленной командировки Герасимовича в США, и у Шепли возникла идея предложить своему русскому коллеге войти в постоянный штат одной из американских обсерваторий. Основанием служили и проявленные Герасимовичем качества исследователя, и, очевидно, не в последнюю очередь, явное отсутствие у него стремления возвращаться в условия, где перспективы плодотворной научной работы оставались весьма проблематичными. Однако такое предложение потребовало бы от Шепли немалых усилий для обеспечения этого новыми фондами. Шепли составил перспективный проект возможной деятельности Б.П. в США, но до обсуждения с ним счел нужным посоветоваться обо всем со своим ближайшим коллегой Ф. Шлезингером. И здесь позиция последнего оказалась неожиданной.

Записка Шепли (№ 20) (H.U.A.).

 «ЗАПИСКА ДЛЯ ПРОФЕССОРА ГЕРАСИМОВИЧА Февраль 9, 1928

Если бы я был в состоянии обеспечить постоянную работу в Гарвардской обсерватории с минимальным окладом, могли ли бы вы принять это в ожидании (1) увеличения оклада и положения в течение трёх лет от начала назначения, 1 сентября 1928 г.; (2) что после года или около того могло бы потребоваться участие в обучении аспирантов в очень незначительном размере; (3) что могло бы потребоваться взять на себя ответственность за определенную часть исследовательской работы на Обсерватории; (4) что обеспечило бы место вычислителя или обработчика фотопластинок для миссис Герасимович в том размере, в каком она имела бы время и склонность для такой работы?

(нрб почти строка)… видимо, все эти вопросы вытекают из необходимости для меня знать, что я должен делать, чтобы получить специальные фонды. В немногие годы, без сомнения, будут приемлемые вакансии. Главная проблема — обеспечить ближайшее будущее.

 Х.Ш.»

Шлезингеру же Шепли писал:

Письмо № 21(Y.U.A. — I.P.). Шепли — Шлезингеру

 (на бланке)

«Обсерватория Гарвардского колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Февраль 17, 1928

Секретно

Профессору Фрэнку Шлезингеру

Йельская Университетская Обсерватория

Нью- Хейвен, Коннектикут

Дорогой Шлезингер,

я серьезно размышляю о предложении постоянного места в штате Герасимовичу. Его английский отвращает его от преподавательской деятельности, а его стремление работать в одиночку, не позволяет оказывать ему крайне полезную помощь со стороны администрации. Но его научный потенциал, широта интересов, энергия и продуктивность достаточно ясно свидетельствуют в его пользу. К несчастью, я не имею фондов для этой цели и должен буду приложить особые усилия, чтобы достать их, если он примет мое предложение. Естественно, он не хочет возвращаться на Украину, если окажется достижимым получить место в исследовательском институте, особенно (возможно — только) в Гарварде или на Маунт- Вилсон. По этой проблеме я хотел бы получить вашу рекомендацию. За исключением Пейн[72] и Лейтена [73], каждый здесь, мне кажется, достаточно хорошо ладит с Герасом [74], фактически любит его; и все признают его незаурядные способности. В случае его работы в Гарварде, можно почти не сомневаться, что в немногие годы он стал бы одним из двух-трех лидирующих лиц в Америке. Но это накладывает на одного из нас, или на обоих довольно тяжелую заботу исправления его ошибок и перевода его русско-английского в американский язык (за что он должным образом [ был бы ] благодарен).

Искренне ваш,

Харлоу Шепли».

Ответ Шлезингера был также конфиденциальным, но несколько неожиданным:

Письмо № 22 (Y.U.A. — I.P.) Шлезингер — Шепли

«Секретно

Февраль 22, 1928

Др. Харлоу Шепли

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Мой дорогой Шепли,

я получил ваше письмо от 17 февраля относительно Герас’а. Несмотря на то, что я думаю, что он — человек необыкновенных способностей, я вовсе не разделяю вашего мнения, что несколько лет в Америке помогли бы ему стать одним из двух или трёх лидеров в стране. Возможно, это потому, что я не так хорошо знаком с его работой, как вы, или, возможно, вы имеете в виду просто лидерство в теоретической астрофизике. За исключением его способностей, мой совет был бы не спешить с предложением ему постоянного места. У меня впечатление, которое, я надеюсь, ошибочно, что он представляет собою трудную личность. Я полагал бы, что с ним можно было бы жить совершенно спокойно, если бы только всё шло в согласии с ним, и что он всегда будет склонен видеть ситуацию в своем институте сквозь ситуацию, которая соответствует [ букв. — окружает, surrounds] его собственным

интересам [75].

Вы знаете о степени моего знакомства с ним как через личный контакт, так и через переписку, и т.о. сможете решить, насколько большой вес придавать этим моим замечаниям.

Искренне ваш,

 Фрэнк Шлезингер

Между тем, ничего не зная об этих обсуждениях его возможной судьбы и характеристиках, Б.П. Герасимович, посетивший за время пребывания в США многие обсерватории страны и побывавший и в Йельской у Шлезингера, восторженно отзывался о своем пребывании там и ожидал дальнейшего сотрудничества.

Герасимович — Шлезингеру.

«Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Прочитано

29 сент. 1928 [76]

Мой дорогой д-р. Шлезингер,

в согласии с вашим любезным разрешением я посылаю при этом список Ме — и Le- переменных, собственные движения которых, быть может, могут быть получены из ваших данных, надеясь, что моя просьба не будет для вас слишком обременительной.

Я с благодарностью вспоминаю необыкновенно приятное время, которое я провел на прошлой неделе в Нью-Хейвене. Спасибо вам.

С большим уважением (very sincerely yours),

Б.П. Герасимович».

Между тем Шепли, учитывая тяжелую обстановку на Украине и опасения на этот счет Герасимовича, срок возвращения которого неумолимо приближался, продолжал упорно искать способ оставить его. Он снова обращается к Шлезингеру:

Письмо № 24 (Y.U.A. — I.P.) Шепли — Шлезингеру

«Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Апрель 24, 1929

Профессору Фрэнку Шлезингеру

Йельская Университетская Обсерватория

Нью-Хейвен, Коннектикут

Дорогой Шлезингер,

напишите мне, пожалуйста, непосредственно по возвращении в Нью-Хейвен, заинтересован ли Нью-Хейвен в предоставлении места Герасимовичу. Его намерение было возвратиться в Россию ок. 1 июня. Я сделал несколько попыток добиться от Гарвардского университета обеспечить его дальнейшее пребывание здесь. Но по разным причинам это оказалось невозможным. Лучшее, на что мы можем надеяться от университета, это благосклонность в отношении нашей попытки получить новое хранилище для пластинок.

В течение последних полутора лет я получал временное обеспечение, очень скромную сумму, для Герас’а и миссис Герас. На первых порах сумма была недостаточной, а затем поступала из специального фонда, который не может использоваться более для этой цели — это дар от моего личного друга.

До сегодняшнего дня я не предполагал, что профессор Герас был бы заинтересован в месте [должности], не связанном непосредственно с астрофизическими исследованиями. Он однажды заметил, что хотя он любил преподавание и много имел с этим дела, но предпочел бы не заниматься этим в Америке, так как он в избытке мог бы делать это и дома; если же оставаться в Америке, то он предпочитал бы работать на Маунт- Вилсон или в Гарварде. Но недавние новости из России свидетельствуют о таких лишениях, что я уверен, что оба — и он, и миссис Герас не очень склонны возвращаться. Герас сказал мне, что Евдокимов, директор в Харькове, пишет, что они живут совершенно без сахара и что с тех пор, как пропал там и чай, они используют в качестве замены сухие яблоки.

Герас намеренно не делал никакой попытки изучать английский во время пребывания в Америке и уверяет меня, что после немногих месяцев занятий им он мог бы уже написать приличную классную работу. И меня приводит в удивление, почему бы место, которое Вы упомянули [как возможное] после следующего года, не могло бы быть заполнено, причем не большой ценой, человеком, которого мы считаем весьма способным.

Как вы знаете, Рассел [также] очень высоко отзывается о способностях Герас’а и написал мне, в надежде, что мы могли бы помочь ему удержаться [здесь].

 Здесь как раз [приложено] письмо с моими вопросами [ к Б.Г.]. Я не показывал его Герасу. Я не уверен, но допускаю, что он принял бы скорее скромное место в Йеле и получил бы некоторую умеренную нагрузку [занятий] со студентами. В Харькове он был полным профессором в течение нескольких лет, но здесь занимался бы этим намного меньше.

 Пожалуйста, сообщите мне по возможности поскорее, поскольку Герас не имеет много времени, чтобы подготовить свой отъезд [букв. — свои паруса]. Если у вас имеются какие-либо иные предложения, касающиеся его, пожалуйста, сообщите о них. Я запросил также Маунт- Вилсон и Технологический институт.

[Последний абзац — на другую тему: об организации обучения студентов, обсуждавшейся с Пласкетом.]

Искренне ваш,

 Харлоу Шепли».

К этому времени новые сведения из России — не только о материальных невзгодах, но, видимо, и о начавшихся политических «чистках», в том числе в научных институтах, заставляют самого Б.П. предпринять последнюю попытку остаться в США, обратившись с прямой просьбой к Шлезингеру [77].

Письмо № 25 (Y.U.A. — I.P.). Герасимович — Шлезингеру.

«Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Профессору Ф. Шлезингеру

Йельская Обсерватория

Нью- Хейвен, Коннектикут

Дорогой профессор Шлезингер,

Ваше постоянное дружелюбное внимание позволяет мне взять на себя смелость, чтобы обратиться к вам с вопросом, скорее деликатного и конфиденциального характера. Во время нашей приятной встречи в Нью-Хейвене я говорил вам, что намерен уехать из США в Россию, и тогда я был вполне искренен в моих намерениях. К несчастью, несколько дней тому назад я получил очень плохие новости из моей страны, которые делают меня, скорее, пессимистом в отношении возможности продолжать мою работу там, чтобы не сказать больше о проблемах чисто политического характера. После некоторых вполне естественных колебаний я решил осмотреться здесь, чтобы не упустить любой, даже слабый шанс в пользу моей будущей исследовательской работы. Помня ваше любезное внимание ко мне, я пишу это письмо, чтобы спросить вас, есть ли возможность (шанс — opportunity) в настоящее время для моей работы с вами. В этом случае может быть полезной следующая информация.

С 1920 г. я являюсь полным профессором Харьковского университета (теоретическая механика и общая астрономия), а также старшим астрономом Обсерватории. В течение нескольких последних лет мои главные интересы были сосредоточены на теоретической астрофизике и звездной статистике, хотя спорадически я обращался и к наблюдательной работе. Будучи очень загруженным во время моего пребывания в США, я не мог уделять достаточно внимания моему английскому, который скорее беден; несколько месяцев тщательной работы определенно улучшат его. Моя виза кончается 10 июня, и я должен приобрести билет не позднее 5 мая. Для меня было бы большой честью получить от вас благоприятный ответ, хотя я отдаю себе отчет, как трудно принять какое-либо решение в этом критическом случае. Я прошу простить меня за причинение вам столь большого беспокойства, но я думаю, что этот вопрос не будет для вас очень неприятен.

Приношу свои глубочайшие извинения (with deepest apologies),

с уважением

Б.П. Герасимович 26.IV.1929»

Ответ Шлезингера был, увы, почти предсказуем.

Письмо № 26. Шлезингер — Герасимовичу.

«Апрель 30,1929

Д-ру Б.П. Герасимовичу

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой Герасимович,

я получил ваше письмо от 26-го. С огорчением должен сказать, что для нас нет никакой возможности устроить здесь для вас место в такой короткий срок, и даже есть большое сомнение, могли ли мы сделать это в любом случае. Я надеюсь, что вы не будете расстроены тем, что это так: я уверен, что вы не будете и сильно удивлены этим. Действительно, я не вижу, как могла бы любая университетская обсерватория обеспечить вас на следующий год. Все наши бюджеты составлены задолго вперед, и столь значительное увеличение их, которое потребовалось бы для этого, не могло бы быть внесено [букв. — втиснуто ] в них (could not be crowded in). Но нет нужды вам говорить, что я очень надеюсь на то, что в некоторых исключительных обстоятельствах это можно будет разрешить здесь в какой-то [другой] обсерватории, (But I need not tell you that I hope very much that some exceptional circumstance may permit this at some observatory here.). Я был бы искренне огорчен тем, что вы покидаете страну, если вы желаете остаться, и для меня было бы большим удовольствием помочь вам в достижении этой цели. Будет ли затруднен ваш возврат в нашу страну через год или два, если вы получите вызов? Мне представляется вполне вероятным, что в пределах этого срока желаемое место могло бы быть найдено [букв. — открыто, open] для вас в одном из наших институтов.

С сердечным приветом и с глубоким огорчением

по поводу неблагоприятных новостей из вашей страны,

искренне ваш

Фрэнк Шлезингер».

О том же Шлезингер сообщил Шепли:

Письмо № 27. Шлезингер — Шепли

«Апрель 30,1929

Др. Харлоу Шепли

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Дорогой Шепли,

я получил ваше письмо от 24 апреля, касающееся главным образом Герасимовича. Совершенно невозможно для нас обеспечить для него место на этот год и, вы знаете, что даже и на следующий год это все еще сомнительно. Он сам написал мне 26 апреля. И из этого я сделал вывод, что требовалось бы что-то сделать в течение нескольких недель; но об этом абсолютно не может быть и речи, и я написал ему об этом.

Весьма преданный вам,

Фрэнк Шлезингер».

Герасимович с полным пониманием поблагодарил Шлезингера, с признанием в поспешности и даже наивности своей просьбы.

Рис.8. Б.П. и О.М. Герасимовичи у О. Струве на Йеркской обсерватории,1932 г.

Письмо № 28 . Герасимович — Шлезингеру.

«3-го мая 1929

Дорогой профессор Шлезингер,

большое спасибо за ваше сердечное письмо от 30 апреля. Я совершенно не имел никаких иллюзий насчет возможности более благоприятного ответа от вас. Скорее прискорбно, что я высказал свое мнение слишком поздно и, быть может, упустил удобный случай, который иначе мог бы открыться для меня.

Я также ценю ваше дружеское указание на шанс в некотором будущем, который действительно может быть очень важным для меня. Я надеюсь, вы простите мне мою конфиденциальную просьбу, которую я изложил в довольно наивной форме.

Искренне ваш (Sincerely yours),

Б.П. Герасимович».

Об искренних взаимных симпатиях говорит и последнее перед отъездом Герасимовича письмо к нему Шлезингера.

Письмо № 29. Шлезингер — Герасимовичу.

«Май 6, 1929

Д-ру В.[W. — опечатка] П. Герасимовичу

Обсерватория Гарвардского Колледжа

Кеймбридж, Массачусетс

Мой дорогой Герасимович,

я только что получил ваше письмо от 3-его. Из него я понял, что не будет неприемлемым (букв. неловкостью, неуклюжестью — awkwardness) [для вас] получение вами американского вызова, если он пришел бы к вам позднее. Я думаю, в целом это будет лучше, чем получение места сейчас, если бы это даже было возможным: вы будете иметь возможность тогда тщательно и без спешки обсудить, что для вас приемлемо или неприемлемо из того, что может быть вам предложено в будущем. Вы можете быть уверенным, что ваши американские друзья будут помнить о вас. Я думаю, что у вас будут неплохие шансы возвратиться в Америку, если вы сами позаботитесь об этом.

С сердечным приветом и счастливого пути,

искренне ваш

Фрэнк Шлезингер».

Б.П. Герасимович возвратился в Харьков, полный контрастов (как и вся страна).

(продолжение следует)

Примечания

[1] Научная биография Б.П.Герасимовича – предварительное название: «Борис Петрович Герасимович (1889–1937). На пике Пулковской трагедии»

[2] Роберт А. Маккатчеон (R. A. McCutcheon, р. 1954 г.) – американский астроном и физик, специалист в области небесной механики; помимо многолетней работы в системе NASA (управление ориентацией ИСЗ, в том числе космического телескопа им. Хаббла), изучал русский язык в ун-тах штатов Виргиния и Колумбия (США), который стал его второй специальностью. Область интересов  – история советской астрономии времен 30-х гг. ХХ в. (в чем, по рекомендации чл.-корр. АН СССР  В.К. Абалакина, автор настоящей статьи оказывал ему посильную помощь.). Его дипломная работа «The 1936–37 Purge of Soviet Astronomers» (1989, 64 p.) опубликована в журнале: Slavic Review. 1992. V. 50, N 1, 101–117). Автор выражает д-ру Маккатчеону свою глубокую благодарность за неоценимую помощь в получении и подготовке на раннем этапе, до 2009 г., материалов для настоящей статьи. (К сожалению, в дальнейшем все контакты  с ним оказались утерянными.)

[3]   Письмо Шепли к Шлезингеру о Г.Н. Неуймине, 1922 г. (см. ниже)

[4]   Шепли Харлоу (1885 – 1972) – один из ведущих американских астрономов ХХ века, исследователь переменных звезд, строения Галактики (разработал способ определения  межзвездных расстояний по цефеидам и впервые доказал по распределению наиболее далеких объектов в ней  –  системы шаровых скоплений нецентральное положение Солнца в Галактике, оценив ее грандиозные (сильно завышенные из-за неучета поглощения) размеры ), исследователь крупномасштабной структуры Метагалактики. В 1921 – 1952 гг. директор Астрономической обсерватории Гарвардского университета в Кеймбридже, близ Бостона, шт. Массачусетс.

[5]    Шлезингер Фрэнк (1871 – 1943) американский астроном-астрометрист, специалист и автор новых методов   точных измерений звездных параллаксов, составил (1924) «Общий каталог параллаксов»  (св. 7,5 тыс. звезд во 2-м изд. 1935 г.), также  «Каталог ярких звезд», содержавший важнейшие сведения  о звездах ярче 6,5m (1940 г.). Член Национальной АН США, в 1920 – 1941 гг. директор Йельской обсерватории, член-корр. Парижской АН, Шведской королевской АН, Бюро долгот в Париже, вице-президент (1925 – 1932) и президент (1932 – 1935) Международного астрономического союза (МАС).  Лауреат многих научных наград.

[6] Этим и объясняется его более поздний порядковый номер  в переписке Б.П. Герасимовича.

[7] Мензел Доналд Хауэрд (1901 – 1976) американский астроном-астрофизик (по первому образованию химик), член Национальной АН США (1948), с 1932 сотрудник Гарвардского университета (с 1935 – профессор), в 1952 сменил Шепли на посту директора Гарвардской обсерватории, с 1966 г. был ее почетным директором. Область научной деятельности – физика атмосфер звезд, прежде всего Солнца (фотосферы, хромосферы, протуберанцев, солнечных пятен, солнечных вспышек), и газовых туманностей. Главные достижения:  определил химический состав и более высокую температуру (и степень возбужденности атомов) солнечной хромосферы по сравнению с фотосферой; был инициатором создания двух высокогорных солнечных обсерваторий в США. М. разработал метод определения температур ядер планетарных туманностей (1926, независимо от Х. Цанстры);  стал (в соавторстве с рядом астрономов) основоположником  количественного теоретического  изучения спектров эмиссионных туманностей. В послевоенное время сделал Гарвардскую обсерваторию  центром и новых радиоастрономических и космических исследований. М. был широко известен и как популяризатор астрономии, в частности, своей критикой возникшего в 40-е гг. модного поверья в «летающие тарелки» (1953, 1962).

[8] Научная деятельность и судьба Герасимовича были впервые в русской литературе детально освещены автором в статье к 100-летней годовщине со дня рождения   ученого (Еремеева,1989), что было дополнено новыми фактами в статье к его 125- летию (Еремеева, 2014).

[9] Партия социалистов-революционеров, или эсеров.

[10] Эта статья О. Струве стала практически первым опубликованным источником биографических и других сведений о Б.П. Герасимовиче после полного изъятия на многие годы его имени из русской литературы и начавшейся в СССР (после знаменитого разоблачительного доклада на ХХ съезде КПСС ее генсека Н. С. Хрущева) реабилитации жертв политических репрессий.

[11] Так называлась тогда аспирантура.

[12] Оригиналы писем на английском языке (расшифровку источников см. в Приложении); перевод автора настоящей статьи,  контроль трудных мест Р. Маккатчеона. В тексте писем в квадр. скобках, а также в подстрочных сносках  (кроме специально оговоренных случаев) – дополнения и примеч. А.Е.

                                              

[13] Аристарх Аполлонович Белопольский (1854 – 1934) – первый астрофизик-специалист в Пулково и один из основателей астроспектроскопии; Сергей Константинович Костинский (1867 – 1936) – один из основоположников астрофотографии и фотографической астрометрии в России; Гавриил Адрианович Тихов (1875 – 1960) – астрофизик (подробнее о нем см. ниже).

[14] Приведен список из шести работ за 1913 – 1919 гг.

[15] Уолтер (у Герасимовича использован немецкий вариант имени: Вальтер) Сидни Адамс (1876 – 1956) – американский астроном, основное место работы обсерватория Маунт- Вилсон (1904 – 1946, с  1923 – директор). Астрофизик широкого профиля: открыл метод спектрального определения параллаксов звезд (1913 – 1916, совм. с А. Кольшуттером); провел спектральную классификацию, измерил лучевые скорости и абсолютные зв. величины у нескольких тысяч звезд; открыл множество спектрально-двойных звезд, изучил спектры многих переменных и новых звезд; изучал  вращение и физику Солнца (1906 –1908; 1927 – 1928), а также химический состав атмосфер планет (1925 – 1934) и межзвездного вещества (1935 – 1949. См. (Колчинский и др.,1986).

[16] Хэйл Джордж Эллери (1868 – 1938) американский астрофизик-исследователь физики Солнца, изобретатель внезатменного спектрогелиографа (1889), первооткрыватель и исследователь внеземных магнитных полей (на Солнце),  основатель Йеркской обсерватории (1897), основатель и первый директор (1904 – 1923, затем почетный директор) обсерватории Маунт-Вилсон в Калифорнии, оснащенной  благодаря его усилиям  и инициативе тогда крупнейшим в мире 2,5 м (1917) рефлектором.  Созданный для новой обсерватории Маунт-Паломар 5 м рефлектор (1948) носит его имя. Инициатор создания Международного союза по исследованиям Солнца (1904), выросшего в Международный астрономический союз (МАС, 1919); в 1918  предложил создать  координационный Международный  исследовательский совет (МИС) [ International research council  — I.R.C.], который в 1931 г. был переименован в Международный совет научных союзов

(International Council of Scientific Unions) и в 1931 – 1934  был его президентом; основал американский Astrophysical Journal (1895); член Нац. АН США (1902) и многих других академий наук и обществ, лауреат бесчисленных медалей и премий (Колчинский, 1986).

[17] Неуймин Григорий Николаевич (1886 – 1946) русский и советский астроном-наблюдатель и исследователь-теоретик главным образом в области астероидов (организовал их систематические наблюдения, открыл 63 новых астероида) и комет (открыл 6, в том числе 5 периодических, исследовал их орбиты); занимался также переменными  (открыл 13 новых переменных) и двойными звездами (Перель, 1960; Колчинский, 1986)

[18] Среди ксерокопий, полученных от Р. Маккатчеона, этого письма нет.

[19] Этого письма от Шепли в имеющейся у автора переписке также нет.

[20] Из этого следует, что Шепли, видимо, добился получения визы для Г. уже в 1924 г., но слишком поздно.

[21] Таким образом, сам Шепли, очевидно, доклада Б. П. не слушал.

[22] Современное написание было бы: B0 – Be (голубые горячие звезды спектрального класса «В», подкласс В0 – означает высшую  степень температуры, Ве – с эмиссионными линиями).

[23] Фундаментальный каталог звездных спектров имени Генри Дрэпера (1837 – 1882), созданный в Гарвардской обсерватории на средства денежного фонда, учрежденного его вдовой после его смерти. Генри Дрэпер (1837 – 1882) –  американский астроном-любитель (по образованию врач), сын Джона Вильяма Дрэпера (1811 – 1882), многогранного ученого, одного из пионеров применения фотографии в астрономии  и один из пионеров астроспектрофотографии. Г.Д. с 1872 г. начал снимать высококачественные спектры звезд, внеся усовершенствования в телескоп на своей частной обсерватории в г. Хастингсе-на-Гудзоне (шт. Нью-Йорк). Член Нац. АН США (1877). (Колчинский и др., 1986; Еремеева, 1981).             

[24] Эйнар Герцшпрунг (1873 – 1967) – голландский астроном-наблюдатель, специализировался в исследовании двойных и переменных звезд, прославился высочайшей  точностью наблюдений и необычайно  плодотворным научным долголетием (измерил положения, собственные движения и блеск многих сотен тысяч звезд); открыл зависимость истинной светимости звезд от их цвета (спектра, то есть температуры, 1905-1907);  впервые разделил звезды одного и того же спектрального класса по их истинной светимости на звезды-гиганты и звезды-карлики и совместно с Г.Н. Расселом открыл одну из фундаментальных в астрофизике зависимостей: спектр-светимость («диаграмма  Герцшпрунга – Рассела», 1905, 1922);  обнаружил ее различие для разных скоплений (т.е. различие возраста скоплений); заложил основы (1913) главного современного метода оценки межзвездных и даже межгалактических расстояний – по зависимости период-светимость для цефеид. Работал в Копенгагене и на многих обсерваториях США и в Южной Африке, в 1924 – 1927 работал на Гарвардской обсерватории.

[25] См. о нем ниже, в тексте к письму № 32.

[26] Джеймс Хопвуд Джинс (1877 – 1946) – английский астроном, один  из величайших астрофизиков-теоретиков ХХ в., в 1923 – 1944 работал на обсерватории Маунт-Вилсон.

[27] Николай Николаевич Евдокимов (1868 – 1940) – астрометрист, профессор, известный своими работами по определению звездных параллаксов, в 20-е гг. был директором Харьковской университетской обсерватории (Селешников, 1967).

[28] Фотокопия этого письма Б.П. Герасимовича к директору Харьковской обсерватории Н.Н. Евдокимову была получена фотофондом ГАО в Пулкове весной 1989 года от Валентины Ивановны Туренко (АО Харьковского ГУ). Автору настоящей статьи была передана при этом и машинописная копия письма.

[29] Такая пометка имеется на машинописной копии письма, но год  – 1928  указан ошибочно. В рукописном оригинале (его фотокопии) год не указан.  Однако из текста письма следует, что это 1927 г. (упомянутая в нем казнь Сакко и Ванцетти состоялась 23.08.1927 г.).

[30] Что это за «дэс вог»?! – После долгих поисков англ. варианта осенило! Быть может, первое слово  – death… Так это же «death-watch!» – букв.: «часовой, приставленный к приговоренному к смертной казни», иначе «страж смерти».  Тогда становится ясным, что второе  слово в  рукописном оригинале следовало читать не «вог», а «воч», а в его машинописной копии рукописная буква  «ч», с очевидностью, была воспроизведена как «г».

[31] Речь шла о загадочном деле братьев Скитских, обвиненных в убийстве, три раза разбиравшемся судебной палатой с участием сословных представителей и окончившемся оправдательным приговором, защищал их знаменитый адвокат Н.П. Карабчевский в Полтаве в 1900 г. – За эту историческую справку автор благодарен Г.Е. Куртику.

[32] Здесь и далее в письме краткое упоминание общих знакомых и сотрудников Б.П. и Н.Н.Евдокимова.

[33] Из текста, т. о., однозначно следует, что это письмо не из Бостона, а из Обсерватории Гарвардского университета в соседнем с Бостоном Кеймбридже.

[34] Очевидно, речь шла о новом адресе квартиры в Харькове.

[35] Очевидно, имелся в виду «Предварительный общий каталог (PGC) » положений и собственных движений 6188 ярких звезд (1910) американского астронома Л. Босса. (О нем см. ниже).

[36] Георг Струве (1886–1933) сын Карла Германа (Германа Оттоновича) Струве, правнук основателя Пулковской астрономической династии Ф.-В. (в России В.Я.) Струве, занимался исследованием движений спутников планет. Астрономом был и его старший сын Вильфрид.  Георг Струве  в отличие от своего отца, остро переживавшего разрыв в первую мировую войну родственных связей с российскими потомками В.Я Струве, имел совсем иные,  националистические политические взгляды. Эта ветвь астрономической династии Струве закончилась на младшем сыне Георга  Рейнгарде, который  оказался солдатом гитлеровской армии и скончался в лагере для военнопленных из Сталинграда в 1943 г. в возрасте 24 лет (Еремеева, 1995).

[37] Имелся в виду 3-й съезд МАС в Лейдене в октябре 1928 г.

[38] Речь шла о Георге Струве. См. выше.

[39] Известные астрономы. Р. Прагер (1884 – 1945), германский, позднее американский исследователь переменных, работал в Гарвардской обсерватории, составил несколько каталогов переменных и заподозренных в переменности звезд; Ф.В.Г. Людендорф (1873 – 1941) – германский астроном, специалист в области двойных и переменных звезд, член Берлинской академии, в 20-30 гг. директор Потсдамской обсерватории, трижды был президентом AG.

[40] Ф.Дж.М. Стрэттон (1881 – 1960) англ. астроном член Лондонского королевского об-ва. В 1928 – 1947 – директор обсерватории солнечной физики и проф. астрономии Кембриджского ун-та; в 1925 – 1935 генеральный секретарь МАС.

[41] Виллем де Ситтер (1872 – 1934) – знаменитый голландский астроном-космолог, в 1925 – 1928 гг. президент МАС.

[42] Сам Герасимович, напомним, был с 1922 г. членом AG.

[43] Очевидно, имелся в виду июль 1928 г.

[44] Эту фразу можно понять так: то есть до того, как станет известно мнение на этот счет ведущих германских исследователей переменных звезд, которых американцы и собирались приглашать на очередной съезд МАС индивидуально. Но почему именно «переменных»? – Остается неясным (дополнительный же контроль текста  в настоящее время невозможен ввиду отсутствия у автора статьи в силу ряда обстоятельств большинства оригиналов писем.

[45] Митчелл (Mitchell S.A.) – американский астроном, исследователь Солнца (Струве, Зебергс, 1968, с. 134).

[46] Адриан ван Маанен (1884 – 1946) – американский астроном-наблюдатель голландского происхождения, специализировался на очень точном измерении собственных движений и параллаксов звезд. Жил и работал с 1911 г. в США (на Йеркской обсерватории, с 1912 г. на обсерватории Маунт-Вилсон). Его высокий авторитет наблюдателя и якобы открытие им (1916 г.) собственных движений деталей в спиральных туманностях, что указывало бы на их внутригалактическое положение, в свое время на пару десятилетий затруднили признание реальности картины островного устройства Вселенной даже после установления Хабблом (1923-24) звездного состава спиралей (лишь в 1935 г. М. признал свою ошибку).

[47] Генри Норрис Рессел (правильнее Рассел, Russell, 1877 – 1957) – американский астрофизик-теоретик, соавтор Герцшпрунга (в установлении диаграммы Герцшпрунга – Рассела), автор первой общей теории затменных переменных, автор одной из первых теорий эволюции звезд. В 1929 открыл преобладание в химическом составе Солнца водорода, и впервые (совместно с У.Адамсом, см. выше) получил  надежные оценки содержания химических элементов в нашей Вселенной.

[48] Эрнест Уильям Браун (1866 – 1938) – американский астроном-теоретик (небесный механик) английского происхождения, в США с 1891 г., в 1907 – 1932 профессор Йельского университета. В 1919 г. построил наиболее точную теорию движения Луны и составил новые таблицы движения Луны и других планет. (Колчинский и др.,1986).

[49] В смысле, не постараетесь уклониться от обсуждения вопроса.

[50]  В Брюсселе  в июле 1919 г. на организационном съезде Международного исследовательского совета (МИС) был учрежден Международный астрономический союз (МАС). В 1925 – 1928 гг. его Президентом был В.де Ситтер (1872 – 1934).

[51] Пословица: «никто бы не взмахнул кровавой рубашкой войны» – Прим. Маккатчеона. В данном случае в смысле: никто бы не осмелился действовать столь смело и самостоятельно.

[52] Приводим здесь оригинальный текст письма (набранный по имевшейся его ксерокопии)  для иллюстрации качества исходного материала для перевода. Расшифровка текста в ряде нераспознанных мест при переводе его на русский была предложена Р. Маккатчеоном.

[53] Паулюс Винцович (в России Павел Викентьевич) Славенас (1901 – 1991) советский  и литовский астроном, специалист в области звездной астрономии, астрофотометрии и теории относительности, а также в истории астрономии. Заслуженный деятель науки ЛитССР (1959), акад. АН ЛитССР (1968). Окончил Йельский университет (1928, США) и в 20-е гг. контактировал в США с Б.П.Герасимовичем. В интервью  автору настоящей статьи в 1987 г. поделился своими воспоминаниями о Б.П.

[54] Astronomische Gesellschaft ­– Немецкое астрон. Об–во, играло роль международного до создания МАС.

[55] ginger all – прохладительный напиток (пояснение П.В. Славенаса).

[56] Очевидно, газета Нью-Йорк Таймс.

[57]  В  1926 г. в буржуазной республике Литве (вышедшей из состава России после 1918 г.)  был совершен фашистский переворот  и  установилась диктатура А. Сметоны, который в 1927 г. распустил сейм (парламент). Б.П. пишет явно о событиях последующих. В беседе с автором статьи П.В. Славенас упоминал при этом имя Вальдемараса – нового правителя Литвы?.. Письмо Б.П., т.о., было написано  в 1927 г.,  а упоминание  «будущего лета» явно относилось к очередному съезду  A.G. во Франкфурте (1928).

[58] Был ли П. Славенас, тогда еще студент, принят в члены AG, установить не удалось (в биографических статьях о нем об этом ничего не сказано. См. Колчинский, 1986; Темный, 1992), а в интервью 1987г. вопрос об этом как-то не возник (Еремеева, 2001).

[59] 2-й съезд МАС, Кембридж (Великобритания), 1925 г.

[60] 3-ий съезд МАС, Лейден, 1928 г.

[61] Международный Исследовательский Совет. – См. выше, примеч. 15.

[62] Для восстановления прерванных первой мировой войной международных научных связей в 1918 г.  были проведены две  конференции  – в Лондоне и  Париже – представителей научных академий нескольких стран и создан Международный исследовательский совет (МИС, с 1931 г. –  Международный  совет научных союзов). Исполком МИС подготовил создание  нынешнего Международного Астрономического Союза (МАС), который и был учрежден на организационном съезде  МИС в 1919 г. в Брюсселе. С 1922 г. через каждые 3 – 4 года стали проводиться съезды МАС, получившие наименование генеральных ассамблей (Колчинский и др.,1986, с. 483 –484).

[63] Рим, 1922 г., присутствовало 83 астронома из 19 стран. (См. Куликовский, 1970).

[64] Лиге Наций

[65] Речь шла о Густаве Штреземане (Stresemann), который был канцлером Веймарской Германской республики с 1923 г. до своей смерти в 1929 г. – Прим. Р. Маккатчеона.

[66] Имелась ввиду космологическая шкала времени Дж. Джинса, предполагавшая чрезвычайную медленность и огромные сроки развития процессов в космосе, от которой уже в 30-е годы астрономы отказались в пользу «короткой шкалы» времени космологических процессов (в связи с открытием новых, ядерных источников энергии звезд, свидетельствовавших о значительно более коротких сроках эволюции звезды).

[67] Здесь и ниже имеются в виду Комиссии МАС.

[68] Заключенный 3.03.1918 г. и положивший, вопреки желанию других европейских стран антигерманской коалиции – Антанты, конец участию России в первой мировой войне, что приблизило и общее окончание войны. И хотя для России он был вынужденным и унизительным, но, как видно из приведенного письма, воспринимался Герасимовичем (и, вполне вероятно, далеко не им одним) как оправданный в тех обстоятельствах и потому положительный шаг правительства в сторону мирной жизни.  

[69] Букв. – поездку доброй воли  (the good will voyage )

[70] Съезд AG происходил в Копенгагене в 1926г. в обстановке общего отрицательного отношения не только к побежденной в первой мировой войне Германии, но и к ее ученым. Тем не менее, американцы приняли в нем участие. Именно на нем Б.П. Герасимович, член AG, встретился впервые  с Х.Шепли.

[71] But before their [?!] will be done.  Возможно, в письме допущена описка…

[72] Сесилия (иногда Цецилия) Хелена Пейн (Payne Cecilia Helena, 1900 – 1979, с 1934 г. Пейн-Гапошкина),выдающийся американский астрофизик (английского происхождения) – спектроскопист,  работала в Гарвардской обсерватории по приглашению Х. Шепли с 1923 г. (сменив здесь другую крупнейшую представительницу Гарварда Хенриэтту Ливитт, скончавшуюся в 1921 г.). Ее многочисленные публикации, выходившие в течение 56 лет, в том числе несколько монографий,  невероятная преданность астрономии и уникальная работоспособность составили в значительной степени научную историю самой Гарвардской обсерватории. В результате измерений сотен  фотографий звездных спектров  П. установила в 1925г. первую  (так наз. Гарвардскую, в дальнейшем общепринятую) спектроскопическую  шкалу звездных температур, которая связала  спектральный класс звезды (и, следовательно, ее температуру) с интенсивностью избранных спектральных линий.  Тогда же, вопреки общепринятым представлениям о полной однородности вещества Вселенной,  она сделала сенсационное открытие преобладания в веществе звезд Н и Не (все эти результаты вошли в ее монографию «Звездные атмосферы», 1925 г.). Объяснение последнему пришло лишь с созданием теории ядерного источника звездной энергии (1938 г.), показавшей, что главными составляющими нашей Вселенной все еще являются ее первичные элементы Н и Не (последний пополнялся затем и как первый продукт ядерных превращений в недрах звезд – «горения» водорода).  Другим основополагающим циклом работ С.Х.Пейн  стало исследование физических переменных звезд: звезд Вольфа – Райе (WR – нестационарные звезды высокой светимости, исторгающие потоки вещества) и пульсирующих звезд-цефеид. У первых Пейн определила химический состав и физическое состояние; для  вторых (в соавторстве со своим мужем  С.И.Гапошкиным) окончательно обосновала важнейшую астрофизическую зависимость «период – светимость», ставшую ныне  главным способом  для оценок межзвездных и даже межгалактических расстояний. Для получения этого результата С. Пейн-Гапошкина  и С.И.Гапошкин проделали свыше миллиона с четвертью оценок блеска переменных и к 1940-м гг. исследовали все переменные до 10m . К 1954 г. Пейн-Гапошкина провела переоценку расстояний галактик в связи с открытием В. Бааде в 1940-е гг. двух типов звездного населения и существенного различия светимости долгопериодических и короткопериодических цефеид. В итоге, например, расстояние до ближайшей к нам  галактики в Андромеде (М31) возросло в два раза, до 2 млн. св. лет. Несмотря на всемирную известность С. Пейн-Гапошкина, награжденная бесчисленными премиями и медалями от научных обществ и университетов, вместе с тем  была первой женщиной в США, получившей степень полного профессора Гарвардского университета (1956г.) (см. Haramundanis, 1984,р.257; Еремеева, 1999). О неоднозначных взаимоотношениях Б.П.Герасимовича и С.Х. Пейн, их оценке и глубоком понимании со стороны Шепли см. ниже.

[73] Лейтен Виллем Якоб (1899 – 1994) американский (с 1921 г.) астроном голландского происхождения, специалист в области звездной астрономии (определение параллаксов, собственных движений и распределения звезд в Галактике), член Нац. АН США. В 1923 – 1930 гг. сотрудник Гарвардской обсерватории.

Отто Струве

[74] Так, в американской манере, Шепли сократил длинную русскую фамилию Герасимовича, чему последовали в дальнейшем и другие, даже некоторые русские астрономы.

[75] На полях к этому месту ксерокопии письма д-р  Р. Маккатчеон сделал замечание: «Пророчески!». Но мне представляется, что это в большей степени было реакцией Шлезингера на чрезвычайно жесткую критику Герасимовичем в одном из писем к нему в 1927 г. политизации МАС и бескомпромиссную защиту интересов русских астрономов (см. зд. выше, письмо №16) – Забегая вперед и имея в виду пулковский период, можно отчасти согласиться с Шлезингером,  заменив, однако, слово «интересам»  на  «убеждениям».

[76] Приписка, видимо, рукой Шлезингера. Само письмо без даты.

[77] Но почему не к Шепли!? Возможно, Б.П. и сам догадывался о трудностях в этом отношении в Гарвардской обсерватории.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer6_7/eremeeva/