Она подошла к двери, как-то странно передвигая ноги, ступая медленно и осторожно, точно заранее обдумывала каждый свой шаг. Прелестная белокурая головка, испуганные глаза в пол-лица. Какая-то удивительная усталость и печаль плавали в них, будто это были глаза не четырёхлетнего ребёнка, а женщины, много испытавшей на своём веку. Сняв пальто, я пошла мыть руки. Девочка следовала за мной тяжело и шумно дыша, словно выполняя непосильно тяжёлую работу. «Полиомиелит» — подумала я и, уступая своему любопытству, опустила глаза стараясь незаметно рассмотреть её ноги. Но увиденное меня просто рассмешило. Её маленькие тоненькие ножки гуляли в огромных черных туфлях на высоком каблуке, и в этих лакированных лодках она аккуратно скользила по полу, боясь упасть и потерять их. Перехватив мой взгляд, бабушка-профессор шёпотом объяснила:
Боится, что мать уйдет. Вот и придумала надевать её туфли, уж очень редко видит, тоскует ужасно.
Я вошла в детскую. На уголочке дивана сидела девушка лет двадцати пяти. Вся её поза выражала явное недовольство и раздражение. Опережая мои вопросы, она стала торопливо рассказывать о своей дочери.
Наташе четыре года, беременность и роды без осложнений. Первые месяцы жизни девочка развивалась нормально. А потом… у нас в семье начались неприятности: дело в том, что я встретила человека и полюбила его, поняла, что мой брак был ошибкой, начала разводиться. Муж долго не давал развода, в доме были постоянные скандалы, слёзы. Наверное, это сказалось на молоке, у ребёнка нарушился сон, появилась плаксивость, она стала плохо брать грудь, в общем, переживала и боролась вместе со мной. С мужем мне все-таки удалась разойтись, но привести в дом любимого человека родители не разрешили, поэтому встречалась с ним украдкой, когда укладывала её спать.
Однажды я убежала на свидание. Наташка спокойно спала, да и родители должны были подойти с минуты на минуту. Но она, видимо, вскоре проснулась, вылезла из кроватки, поползла в другую комнату. Там на столике лежали мамины таблетки, ну она их все и положила в рот. Когда родители пришли, Наташка уже умирала: пульс прощупывался еле-еле, дыхание угасало. Счастье, что моя мама врач, она не теряла ни минуты….
После госпиталя Наташка развивалась намного медленнее. Она стала какая-то вялая, грустная, просыпалась в слезах, ела плохо. Мы старались поставить её на ноги: пичкали витаминами, много гуляли, забрасывали игрушками. Понемногу Наташка начала приходить в себя, но речь практически не развивалась.
А через год у нас случилась новая беда. Пришел мой друг и будучи уверены, что ребёнок глубоко погрузился в дневной сон, мы довольно долго не выходили из дальней комнаты. Когда я, наконец-то зашла в детскую, Наташки там не было. Я бросилась в комнату родителей, это было её любимое место. Она лежала на полу, не подавая никаких признаков жизни. Серое, застывшее лицо, глаза сначала были открыты, но зрачки расширены и на свет не реагировали. Я звала её, кричала, тормошила, но она уже не слышала меня. Через несколько минут глаза закрылись. Парализованная страхом, я тупо смотрела на свою дочь, медленно уходящую на тот свет, и пустую упаковку из-под снотворного, валяющуюся на полу.
По дороге в госпиталь наступила клиническая смерть. Но доктор не сдавался, его седая голова склонялась все ниже и ниже, он делал глубокий вдох и вдувал в её ротик крохи жизни. Искусственное дыхание и массаж сердца врач проделывал точно волшебник, под его ловкими руками угасающее сердце едва начинало биться, затем останавливалось и снова оживало. В эти безумные минуты я молила Всевышнего помочь мне спасти дочь, умоляла простить все мои грехи. Тогда же я поклялась себе, что если свершится чудо и Наташка будет жива, я уйду от неё, уйду навсегда, чтобы она продолжала жить. Критическое состояние длилось довольно долго, дни и ночи врачи отнимали девочку у смерти и боролись за её жизнь.
Болезнь сильно изменила ребёнка. Заторможенная, апатичная, она часами бессмысленно смотрела в одну точку, погруженная в свой мир, своё одиночество; никто и ничто её совершенно не интересовало. Но когда я подходила к ней, цеплялась двумя руками и не отпускала, оторвать её от себя было абсолютно невозможно. Я не могла выйти из дома, моя личная жизнь значительно осложнилась. Жить взаперти я больше не могла, и во избежание новых трагедий решила уйти. С родителями был неприятный разговор, сказали, если уйду лишат материнских прав, удочерят Наташу.
Так мы и расстались. Теперь родители – они. Они растят, балуют, воспитывают. Ну, а я, как мать, наверное, не состоялась, то ли по молодости, то ли по глупости. Прихожу редко, но она меня все равно не забывает- увидит, бежит радостно: Мама, мама! и уже не отходит. Раньше прятала мои туфли, а недавно придумала надевать их, чтобы я не ушла.
— А может, не уходить, остаться?
— Нет, не могу, хочу быть свободной. Да и ей так лучше.
Я продолжала обследование: первичный интеллект в норме, команды выполняет полностью. Речь практически нулевая. Её словарный запас состоял из одного единственного слова «мама», которое она постоянно повторяла без всякой надобности, с гордостью и удовольствием меняя интонации.
— Кто смотрел её?
-Все знаменитости. Говорили «случай тяжелый», «ребёнок без будущего», «речь развиваться не будет»
— А начинали с ней работать?
-Да пытались, но на контакт она не идет, сидит спокойно, вся в себе, ни на что не реагирует. Говорили, что работа бессмысленна. Мы вышли из комнаты. «Родители» бросились ко мне, с тревогой заглядывая в глаза.
— Задержка общего и речевого развития. Речь развиваться будет, если немедленно начать лечение.
Бабушка-профессор заплакала.
— Милая вы моя, я знала, что вы поможете, я верила в Вас, спасибо, огромное спасибо.
Дедушка -папа схватил Наташку на руки, сияя от счастья, словно она уже начала говорить и все неприятности остались далеко позади. А мать сидела, закинув ногу на ногу, сладко затягиваясь сигаретой, такая равнодушная и безучастная ко всему происходящему, точно это не имело к ней никакого отношения. Потом встала:
— Я пойду, наверное, не нужна больше. Я рассказала всё что могла. И торопливо направилась к двери.
Девочка тут же вскочила, одним движением сбросила туфли- великаны, затолкала их под кровать и помчалась к двери со скоростью звука. Она бежала, ловко огибая все препятствия на своём пути; летела, боясь опоздать и упустить мать. Достигнув цели, она отработанным движением легла на пол поперёк двери, загораживая своим хрупким тельцем выход из квартиры.
Она не плакала, не билась в истерике, не хватала мать за подол платья, прося остаться. Она лежала на полу, на том самом резиновом коврике, о который пару часов назад мы вытирали ноги, и так умоляюще смотрела на мать, что сердце разрывалось на части. В глазёнках злость, упрямство и вместе с тем такое отчаяние и безысходность, такая мольба о помощи. О! Если бы она могла говорить в эту минуту! Но она молчала, а мать подошла к ней, спокойно взяла на руки, отнесла в комнату и … закрыла на ключ. Она ушла… Никто, и ничто не сумело удержать её, пробудить в ней чувство материнства, жалости, сострадания к своему собственному ребёнку.
Наташка разразилась дикой истерикой. Её крик «мама» обжигал уши, оглашая все окрестные улицы.
— Она вернётся! – хором произнесли мы.
Но стрелки часов отстукивали минуты: пять, десять, пятнадцать… Мы ждали напрасно. Общими усилиями нам удалось успокоить Наташку и уложить спать. Она медленно погружалась в сон, еще долго всхлипывая и шевеля губами «ма, мама».
На следующий день мы начали терапию. Но найти с Наташкой контакт действительно было невозможно. Я так старалась растормошить её, заинтересовать игрушками, книгами, но она не проявляла и малейшего внимания к моим стараниям. Каждый день, вооружившись терпением, я начинала всё сначала; пела, плясала, показывала кукольный театр. Но девочка по-прежнему ни на что не реагировала и полностью отказывалась от общения.
Бежали дни, недели, а я никак не могла подобрать ключ к этому ребёнку. Казалось, все мои профессиональные идеи были уже полностью исчерпаны. Часами я просиживала в тишине своего кабинета, бродила по улочкам вечернего города, ломая голову и пытаясь найти решение, но моё воображение бездействовало. С каждым днём я изощрялась всё больше и больше, но она не удостаивала меня и крохой внимания. Только иногда её печальные глаза бросали на меня презрительный взгляд: мол, старайся, старайся, выкладывайся, всё равно не до тебя. Точно повинность, она отсиживала положенное время, погруженная в свои мысли, свою боль, далёкая от всего происходящего. На каждое наше занятие Наташка непременно приносила какую-нибудь материнскую вещь: сумку, косынку, или ночную рубашку. Входя, показывала мне и говорила с гордостью: «мама», и усаживалась за стол, крепко прижимая к груди свой бесценный предмет. Так и сидела с ним сорок пять минут, то понюхает, то поцелует, то прильнет своим бледным личиком. Сколько я ни пыталась включить её в игру, согреть теплом за мать и вместо матери, у меня ничего не получалось. Казалось, пришёл и мой черёд расписаться в своём бессилии и сойти со сцены. Но уж очень не хотелось сдаваться. И я снова и снова искала пути и дороги к общению с девочкой.
И вот тогда–то, пожалуй от полного отчаяния пришла идея смастерить куклу-маму. Целую неделю мои друзья – кукольники, художники и портные, вооружившись фотографиями мамы, мастерили Куклу Маму; рисовали, шили, клеили, лепили. И кукла получилась на славу: большая, яркая, красивая, одетая и причесанная, как мама. Она двигала руками, улыбалась, качала головой. Теперь оставалось главное, – чтобы Наташа увидела её, признала и полюбила. Я очень боялась первой встречи, ведь это был мой последний и единственный шанс.
В это утро девочку, как всегда, привезли ко мне в офис. Она нехотя разделась, вяло поплелась в комнату, подошла к столу и… застыла на месте. Ротик удивленно открылся, глазёнки заблестели, она смотрела на куклу не отрываясь, пытаясь понять кто это.
— Это кукла, она будет здесь жить и заниматься с нами. Давай придумаем ей имя. Может быть, Маша?
Наташка недовольно замотала головой и нахмурила брови.
— Аня!.. Катя!.. Люба!.. – перечисляла я с волнением.
К счастью, эти имена были Наташке не по душе, пока все шло по плану, мы приближались к нужному имени.
— Помоги мне, подумай, как мы назовем куклу?
Наташка вся напряглась, я видела‚ как засуетился её ротик, зашевелился язычок, неумело цепляясь за зубы и пытаясь найти нужное положение, чтобы произнести слово. Ей так хотелось поскорее назвать имя матери, но она только нетерпеливо дергала меня за руку, утверждая свою беспомощность. А я всё называла и называла другие имена, и, когда эмоциональный накал достиг пика, выкрикнула:
— Лена!
Леенаа! повторила за мной Наташка, медленно растягивая слово. Потом плотно сжала губки, готовая заплакать, но улыбнулась, сначала чуть-чуть, еле-еле, благодарно обняла меня и расхохоталась. Это был день, когда я впервые увидела улыбку на её лице, впервые услышала её смех.
Так появилась на свет кукла-мама. Она ежедневно встречала Наташку у рабочего стола, а по окончании занятий провожала до двери. Теперь девочка торопливо поднималась по лестнице, небрежно сбрасывала пальто, и бежала в комнату к «маме». Она обнимала её, трогательно прижимаясь щекой, гладила и обязательно опускала в мамин карман какой-нибудь подарок: конфетку, игрушку или рисунок. Воспитательница детского сада рассказывала, что все «сладости» Наташка прятала для «мамы». Игрушечная мама присутствовала на всех наших занятиях, с ней мы делали речевую зарядку и «ходили в магазин», говорили первые слова и пели песенки, строили домики и лепили зверюшек. Наташка так старалась, чтобы «мама» порадовалась её успехам, похвалила, что опережала все мои планы и прогнозы. А наша «мама» всегда была внимательная и ласковая и щедро награждала ребенка лестными эпитетами.
Увлеченная игрой, она не видела и не слышала меня, меня просто не существовало на наших занятиях. Мой голос был голосом мамы, а я каким-то незримым звеном между ними. Игра обретала для нее всё более буквальный смысл, позволяя выразить себя, реализовать свою любовь к матери, пережить острую разлуку с ней. День ото дня девочка радовала нас все больше и больше: становилась мягче, добрее, подружилась с детьми в детском саду. Все чаще в её руках стали появляться игрушки, все чаще был слышен её звонкий смех. Она научилась оформлять свои мысли в нужные слова и предложения, начала пользоваться разговорной речью. Так постепенно оттаивая и согреваясь, девочка возвращалась в своё запоздалое детство.
А ещё через год наша терапия подошла к концу. Обычно я завершала её путешествием в Волшебную Страну или город Красивой Речи. Однажды, придя на занятие, Наташка нашла на столе яркий красочный конверт. Торопливо распечатав его, она вытащила пригласительную открытку с маленьким блестящим ключиком на красной ленте. Ключик привел её в полный восторг, но, поиграв с ним несколько минут, она тут же подарила его ‟маме”. Ради мамы она была готова расстаться с любой, самой дорогой и любимой игрушкой.
Я прочитала ей приглашение, рассказала‚ что мы поедем в сказочный город, откроем ворота волшебным ключиком, пройдем по красивым улицам, где надо говорить хорошо и красиво. Найдем улицу Громкая, там мы будем говорить громко, чтобы нас слышали все жители города, потом отдохнем на озере Спокойствие и отправимся в парк Тихий, где можно говорить только очень-очень тихо. Наташка внимательно слушала меня, в любопытных глазёнках плясали счастливые огоньки, точно она уже шагала по улицам этого прекрасного города, спускалась к озёрам и поднималась в горы. Теперь надо было решить, что взять с собой в дорогу. Наташка быстро перечислила всё, что ей нужно из одежды, продуктов, и мы стали обсуждать с кем отправимся в путешествие. Конечно, на первом плане была мама.
— Подумай, быть может ты ещё кого-нибудь хочешь взять с собой? Бабушку, например?
— Нет, не хочу. Она ничего не умеет, только лечить. Зачем она?
Бабушка – это были будни, связанные с ненавистной кашей, купанием. А девочка наша отправлялась в праздник, где не было места прозе.
— Кого же ты возьмёшь с собой? Давай пригласим твоих друзей из детского сада.
— Ой, нет. Они скушают весь мамин шоколад и выпьют всю вкусную водичку.
— Значит, ты поедешь одна?
Она капризно надула губки:
— Я не могу одна, чемодан ведь тяжелый.
— Что же нам делать?
Она подумала секунду, и, неожиданно быстро нашла выход
Тебя возьму, ты чемодан понесешь, и ты дорогу знаешь, а то я могу заблудиться.
Казалось, мы всё обдумали и обсудили, но Наташка вдруг погрустнела:
— А нам далеко идти?
— Да, дорога трудная и далёкая.
Она задумалась и грустно сказала:
— Тогда не пойдём, мама устанет, у неё каблуки высокие.
— Мы можем поехать транспортом, автобусом, например.
— Нет, мама не любит автобус, её укачивает.
Но тут же быстро сообразила:
— Давай дедушку возьмём, он нас на машине повезет, маме удобно будет.
Так, во что бы она ни играла, чем бы ни занималась, о чём бы ни говорила, все её мысли были устремлены к маме. Девочка дарила маме столько любви и тепла, столько ласки и внимания, что её маленькое сердечко просто восхищало меня.
А наша «мама» тоже очень любила Наташку, жаль только, что это была всего лишь Мама-Кукла.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer6_7/laraberman/
