Закат и море
Она прекрасна, эта мгла.
Она похожа на сиянье
Г. Иванов
1
О чём-то затревожился прибой…
В восставшей мгле — благословенье
звёздам.
А медный луч с латунною волной
знать не хотят, что это так серьёзно.
Ещё светла под ними глубина,
восторженна дорожка световая!
Минута… И — она едва видна,
в объятиях последних угасая.
Немилосердно тороплив закат.
А им казалось, он для них и создан.
В той краткости Творец не виноват.
Но так всё грустно, суетно и розно!
2
Лишь солнце обожгло волну,
о чём-то чайка закричала —
так, будто день понёс ко дну
все лучшие свои начала.
И мглою обернулся свет,
случайный блик, и тот лукавый —
последнего мгновенья след
в нём угасающей державы.
И брызги шумные в ответ,
и парус над волной далёкой,
и вой шакала, как навет
пустыни душной и жестокой…
Томилась водная гряда
лучами звёздного налива
и огненная борозда
заката ночь благословила.
И — только паруса флажок
над неуёмным океаном…
И что-то было невдомёк
мне в этом единеньи странном.
Рождение утра
Когда в ночном тумане предрассвет
вздохнёт едва под зябким покрывалом,
когда дороги тусклый силуэт
представится иль чьим-нибудь началом,
или продленьем чьим-то, — по душе
мне быть в пространстве этом.
Дождик сеет
до дальних крыш и пашен… И редеет…
и где-то на неведомой меже,
всё утончаясь, тихо розовеет.
И вот уж обозначена черта
где внутренним всё полнится свеченьем,
и день, как повесть с чистого листа,
вот-вот начнётся новым откровеньем.
Рассвет
Рассвет — пастель в зелёной раме.
Росы жемчужный макияж
окрашивал полутонами
туман, похожий на муляж.
Клавира вольные пассажи,
крыльцо, поросшее вьюнком …
Здесь, некогда, был сад посажен
и муза поселилась в нём.
И в свежем, как родник наряде,
в истоке утренней зари,
она, подобная Наяде,
спешила чудеса творить.
Был плотен цвет и плод был сочен,
и молодостью сад дышал,
и был он юн и непорочен,
как легкокрылая душа.
Он и теперь, и щедр, и в силе,
похож на непокорный кряж …
О, как мы слушать в нём любили
клавира утренний пассаж.
А муза, вечно молодая,
в него, как прежде влюблена.
И перемен не замечая,
так же безудержна она.
Булату Окуджаве
Давайте очистим колодцы
от плесени вековой.
Давайте поверим солнцу
в погоде предгрозовой.
Давайте учиться мудрости
советоваться с детьми.
Давайте расскажем юности,
что делает нас людьми.
Предвестьям её внимая,
у века на поводу,
очнёмся на миг, провожая
упавшую в ночь звезду.
И где-то в остуженном доме
посмеем раздуть очаг,
и станем на каждом изломе
искать милосердия знак.
Тихая роща
Григорию Кановичу
Литва. Июльский лес. Природа
согласием напоена.
И не придумать антипода,
пока не зачерпнёшь со дна…
Недвижны старенькие ветлы —
шеренгой, как мемориал.
Туман летучий предрассветный
мне дух лесной напоминал.
Дробь дятла… Заросли малины…
Глухая, как забвенье мгла,
посеребрённые вершины,
окаменевшая смола.
И эта тишина сквозная!..
И этот странный полусвет
оврагов — без конца и края…
И больше никаких примет.
На этом умолчаньи божьем
рубцы незажитой вины.
А между правдою и ложью —
«Очарованье Сатаны» *
* Название романа Г. Кановича
Лесная живопись
Опавший лист — не умирал.
Нетленный, не обезображенный,
он стал сюжетом тех зеркал,
где осень ворожит пейзажами —
на мхах, на травах, на прудах,
такую трогательно нежную
создав палитру на холмах
с их легкомысленной одеждою.
Но чаши на лесных весах
качнулись к мороси остуженной
и был с осин сметённый прах
прозрачней инеевого кружева.
Графичный, будто исподволь
явился луч закатно-праздничный
и вдруг осиновая голь в нем
отразилась феей сказочной…
И вот уж нет её родней —
о всех времён лесная пленница —
душа моя и исповедница
в печали царственной своей.
В объятьях грёз и непокоя
Ночная полумгла. Мольберт…
За полнолуньем абажура —
едва означенный сюжет,
как чья-то аббревиатура.
О, эта мистика холста!.. —
за тенью тусклой на паркете —
стол и у белого листа —
рука и профиль в полусвете.
Пролога нервные штрихи
ложатся вслед воображенью,
с ним их огрехи и грехи,
не подлежащие сомненью, —
пока. Но всё ему — вчерне,
и семь дорог до эпилога,
семь лун в словесной западне
и семь туманов до итога.
И этой музыке под стать,
в объятьях грёз и непокоя
есть нечто, видимо, такое,
что, до поры, не опознать.
* * *
Теплом дышала печь. Уютно
светила лампа. За столом —
слова неспешные, как будто
селилась вечность в этот дом.
Казалось родники и реки,
туманы росные, дожди —
чисты и, думалось, — навеки,
и всё дурное — позади.
Казались вечны запах леса
с его целебной добротой,
и листьев мглистая завеса,
и пни с пушистой берестой,
И слуху не было преграды,
хотелось зрению глубин.
Я чувствовал под звездопадом
мир бесконечных величин.
Как отлучение от Бога —
хандра кромешная и ночь,
и хлябь, и вязкая дорога —
не обойти, не превозмочь.
И эти сумерки рассвета
под шарканье на чердаке,
и тихой полумглой одеты,
лука и пристань на луке…
Слипались веки, тяжелели.
По стеклам — дождь, по сердцу — нож.
В печи поленья догорели, —
запорошились — не вернёшь…
* * *
Что можно вымолить у Бога
сегодня, на исходе лет!?.
Лишь неба звёздного немного
душе мерцающей в ответ,
лесного солнца, мирной яви
и добрых от Него вестей
в единой, как Он сам, оправе
неспешной мудрости своей.
* * *
Всю ночь мела позёмка. А к утру
в высоком небе распушились звёзды.
И мельница на медленном ветру
поскрипывала в замети морозной.
Молилась женщина… Смиренно — тихо так.
У губ её чуть трепетали свечи.
Стучали ходики. И маятнику в такт
качались её согнутые плечи.
Калитка вздрогнула… И — чей-то силуэт…
Собачий лай. И — лёгкий стук в окошко.
И вот уж на пороге белый след
и пол в сенях усыпан снежной крошкой.
И, будто нисходя к святым местам,
явилась благодать. Метнулись тени
испуганно по окнам, по глазам —
предтечей светлых слёз и воскрешений.
* * *
Ночь, свеча, молитва тихая,
блики шалые в окне.
Так уютно время тикает
на своём веретене…
В этих ритмах-равновесиях,
в судьбах, «Книге перемен»,
милосердье и агрессия —
коренной, по сути, ген.
А потери не окупятся
никакой, видать, судьбой,
даже если что-то сбудется,
даже если Б-г с тобой.
Так и будет — звёзд послания —
безответные лучи…
И, как- будто в оправдание,
тихая свеча в ночи.
От первых до последних строк —
ни полутона сожалений
* * *
Была за печалью радость,
за слабостью — высота.
Осталось — одна усталость —
щемящая пустота.
От этих ли равновесий?
От веры ли в благодать?
От тех ли блаженных песен,
учившие побеждать?
Похоже в вопросе каждом
и звёзды свои, и страсть.
Кому-то людьми быть важно,
кому-то важнее — власть.
За каждою непогодой
непрочный какой-то свет.
Всё равновесью в угоду,
вот только ответов нет.
* * *
Когда на сердце лёд и горечь,
и пустота, и грех, и страх,
и Вера — призрак, Бог — не в помощь
с молитвой даже на устах,
и ветхой ладанкой душонка,
и не спасает даже труд —
внимательно в глаза ребёнка
вглядись. Они тебя спасут.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer6_7/ldynkin/
