“Важнейшим геополитическим фактором нашей эры
является то, что американцы говорят по-английски”
(Приписывается Бисмарку)
Предлагаемые заметки состоят из двух неравных частей. В первой я вспомню обстоятельства, весьма противоречивые и во многом забытые сегодня, которые привели к насущной и жизненно важной для США — во всяком случае, как это видел Президент и некоторая часть его политического окружения — необходимости помочь странам, воюющим против фашизма, нацизма и японского милитаризма в Европе и Азии. Результатом решения о помощи было беспрецедентное увеличение Соединенными Штатами промышленного производства в основном чисто военного назначения, впрочем, не ограниченного только вооружением, но включающего тысячи наименований промышленного оборудования, инструмента, машин, сырья, специальных материалов, медицинских препаратов и оборудования, продовольствия и одежды. Вся эта гигантская по объему и весу продукция имела смысл и могла стать важным фактором победы только на фронтах Второй мировой и в воюющих странах, которые находились очень далеко от мест их производства. Фактически — на других побережьях Атлантического, Тихого и Индийского океанов. Доставить их туда в 1940-е годы можно было только на больших океанских кораблях, которых в начале войны у Америки даже близко не было в нужных количествах. О создании почти с нуля гигантского грузового флота, о невиданной в истории человечества программе строительства таких кораблей — вторая часть моих заметок.
Первая часть
-1-
Каждая страна, претендующая на некоторую значимость и влияние, ощущает себя островом во враждебном окружении. Это верно по отношению к таким огромным странам, как Россия или Китай, и это тем более верно в отношении Англии, действительно небольшого острова, замахнувшегося на и во многом достигшего мирового влияния. На вершине своей имперской мощи Англия владела неслыханным богатством и огромными заморскими территориями на всех континентах. Это не могло не вызвать зависть и вражду европейских соседей и, тем более, вражду со стороны самих колоний. Англия в традициях своего времени, и во многом сама создавая эти традиции, никогда особенно не церемонилась с колониями и соседями по островам. Их статус часто менялся, но всегда, во всяком случае — до Первой мировой, оставался зависимым и серьезно портил взаимные отношения. Даже в двадцатом веке, когда Британская империя “мирно” распалась, отношение, например, ирландцев и шотландцев к Англии во многом осталось враждебным.
В английских колониях в Северной Америке никогда не было уровня антианглийской ненависти такого, как у ирландцев в 17 веке или после 1916 года, но определенная отчужденность и нелюбовь присутствовали всегда. Достаточно вспомнить отношение к Англии президентов Джефферсона, Мэдисона, Монро или клана Кеннеди. Последним наглядным примером был Президент Рейган, ирландец по семейной истории, у которого годы ушли на признание англичанки Тэтчер. Причины таких настроений менялись с годами, но во многом они выражали “генетическую” нелюбовь и историческую память влиятельных американцев ирландского и шотландского происхождения. И конечно, английский империализм (как и любой другой) никогда не был популярен в США. При этом из чисто прагматических, в основном экономических в 19 веке, и политических соображений в веке 20-м, у США не было ближе союзника, чем Англия. А у Англии — США. Но близкие отношения никогда до Второй мировой войны не перерастали в теплые и особо доверительные. Сначала Англия в 19 веке, а затем США в 20-м операционным принципом отношений сделали тезис “деньги вперед”.
Это маленькое предисловие с одной стороны поможет понять отношения США и Англии в 1930-е, особенно после начала Второй мировой и до принятия 11 марта 1941 года Закона Содействия Защиты Соединенных Штатов (An Act to Promote the Defense of the United States), более известный под именем — Закон о Ленд-Лизе. С другой — увидеть насколько эти отношения изменились после этой даты. Или, скорее всего, немного раньше, с мая-июня 1940-го.
Собственно говоря, до событий весны-начала лета 1940 года отношение США к идущей войне в Европе было однозначным — “нас это не касается”. Политически все было определено тремя Законами о Нейтралитете, 1935, 36 и 37 годов (были еще Законы от 38 и 39 годов, но они были только уточняющими, последний несколько ослабил запрет). Конгресс с редкой для законодателей определенностью и, тем более, редким двухпартийным единодушием запрещал любое вмешательство в европейскую войну. Это касалось продажи оружия как агрессору, так и жертвам агрессии. Доктрина “изоляционизма”, исходящая еще к “Прощальному посланию” Президента Вашингтона, и утвержденная Доктриной Монро, по которой интересы страны ограничивались западным полушарием, была непоколебима в политических кругах обеих партий. Не менее единодушным было ее одобрение в американском народе. Экономическая ситуация тоже не предполагала “работу на европейского дядю”, дай бог было выбраться из очередного кризиса 37-38 годов, да и верхи американской индустрии совсем неплохо стригли купоны, торгуя с нацистской Германией.
Как это ни будет неприятно услышать, но антибританские настроения во многом были связаны с пронацистскими. Особенно велика поддержка Гитлера была в немецкой общине США, самой большой по численности в стране. Национальный опрос в августе 39-го года показал, что 26% американцев считают необходимым для американских граждан сохранить возможность добровольной службы в Вермахте. Опрос в сентябре того же года был не менее удручающим: 24% были против любого коммерческое сотрудничества со странами воющими в Европе, только 16% были за материальную помощь Британии и Франции. Зато 37% были за военную помощь и Германии и Британии, если эти страны готовы платить твердой валютой.
История создания и влияния German American Bund с его более чем 70 региональными отделениями известна достаточно хорошо. Такой же про германской был массовый и влиятельный America First Committee во главе со своим лидером, возможно, самым популярным американцем своего времени Чарльзом Линдбергом. Но не только немецкая община Америки придерживалась подобных взглядов.
Многие в стране с радостью наблюдали за поражением “дегенеративной” Европы в битве с модернистской и прогрессивной Германией. Оппозиция войне и помощи антигитлеровским силам была с обеих сторон политического спектра. Левые в этом мало уступали правым изоляционистам, хотя и по другим соображениям. Обвинения в “спасении безжалостных европейских империй за счет Америки”, поддержке европейского империализма, бессмысленной борьбе против прогрессивных социальных достижений фашистской Германии и тому подобные были очень популярны в прессе (лидером была Chicago Tribune) и академии. Табу были любые предложения о помощи Британии и Франции. Левый, весьма популярный журнал Partisan Review писал: “Наше вступление в войну под лозунгом “Остановить Гитлера” на практике приведет к немедленному установлению тоталитаризма в Европе”. Многие влиятельные люди делали ставку на Гитлера. Один из заместителей президента Гарварда, Уильям Клафлин, убеждал президента университета: “Гитлер всё равно победит, надо быть дружественным к нему”. Еще чаще подобный призыв был со стороны бизнеса, большая часть известных промышленников была уверена “в триумфе Гитлера” и считала, что “Соединенным Штатам необходимо обдумать как лучше вести с ним дела”.
Сейчас даже невозможно представить, каким сильным было католическое, в основном ирландское лобби, во главе со священником, памфлетистом и крупнейшей радиоперсоной своего времени Чарльзом Кафлиным, в котором совмещалась ненависть к Администрации Рузвельта, и такого же размаха ненависть к Англии.
Закон о призыве (о нём — ниже) вызвал свою волну возмущения как среди студентов, так и интеллектуалов. В сентябре 40-го в одном из самых респектабельных журналов страны — Atlantic Monthly — была опубликована совместная статья-манифест главных редакторов студенческих газет Йеля и Гарварда, в которой они декларировали отказ студентов поддерживать “сохранение Европы” в борьбе с Гитлером.
В Англии внимательно следили за общественным мнением в США и энтузиазма по этому поводу не испытывали. На просьбу Америки поделиться военными секретными технологиями в обмен на помощь (британцы были далеко впереди, например, в разработке радаров, магнитных мин и многого другого), Черчилль писал членам военного Кабинета: “Я не спешу передать наши военные секреты, по крайней мере до тех пор, когда Америка будет гораздо ближе к войне, чем она сейчас. Я полагаю, что если мы передадим наши секреты соответствующим службам Соединенных Штатов они сразу же станут известны в Берлине, потому что в этих службах слишком много немцев”. (Ирония этих слов еще и в том, что Президент Рузвельт держал многие приготовления к войне в секрете от Госдепартамента по тем же соображениям).
В Британии европейская война, естественно, вызвала ещё больше эмоций и напряжения. Но два фактора создавали иллюзию глобальной и мощной империи, одного из главных мировых лидеров. Во-первых, в стране была относительно стабильная политическая обстановка — после смерти в 40-м году Чемберлена у Черчилля по существу не было конкурента, он получил поддержку обеих партий. Во-вторых, может быть, главным, была успешно именно в конце 30-х развивающаяся экономика.
-2-
Иллюзии рухнули в мае-июне 40-го. Молниеносный захват Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии и Люксембурга был сам по себе невероятен, страшен и ужасен по последствиям, но падение за 6 недель Франции и быстрый фактический переход французов и почти всей французской военной промышленности на сторону Германии (в дополнение к промышленному потенциалу СССР с 1939 года) произвел впечатление полного коллапса цивилизации.
Англия мгновенно оказалась в блокаде, в реальной войне, но, благодаря решимости Черчилля, бесстрашию британцев, преимуществу в авиации и, как я покажу позже — помощи США, смогла удержаться. Определенную роль в этом сыграла нерешительность Гитлера, который слишком долго надеялся на предложение выгодного мира со стороны Британии. Даже в середине июля 40-го немецкие самолеты в огромном количестве сбрасывали над Англией листовки с призывом “A last appeal to reason” («Последний призыв к здравому смыслу»). И как мы знаем из записи в дневнике Чемберлена (от 26 мая 1940, во время событий в Дюнкерке), Черчилль думал откупиться от Гитлера переделом колоний. Именно падение Франции прекратило все сомнения у Черчилля и военного Кабинета министров. Но если происходившее весной-летом 40-го для Британии было делом, непосредственно её касающимся и осознаваемым по ходу дела (например, захват Германией Норвегии и слушания по этому поводу в Парламенте послужили непосредственной причиной отставки Чемберлена и прихода Черчилля на пост премьер-министра 10 мая), то в США разгром Франции вызвало события совсем другого порядка. Во всяком случае, в Администрации Рузвельта и во многом — в Конгрессе и прессе. В Администрации и в определенной степени у самого Президента наступило состояние лучше всего определяемое словом “паника”. К счастью, с ней быстро справились. Непосредственным результатом была немедленная замена двух важных министров — министра обороны (of War) и Военно-Морского флота, на проверенных, опытных людей из Республиканской партии, не сторонников изоляционизма. Каждый из них — Стимсон и Нокс — при согласии Рузвельта привёл с собой команду ближайших заместителей и помощников. Интересно и важно, что среди этих примерно 10–15 человек был только один (Форрестал, будущий министр обороны при Трумэне), кто когда-либо поддерживал Новый Курс и когда-либо голосовал за Рузвельта! В несколько ступеней был резко, с 2 до 10 миллиардов увеличен военный бюджет: на слушаниях в Конгрессе генерал Маршалл, “главный” военный в стране, сказал, что “это только начало” и красивые слова о патриотизме и долге “ничего не значат без финансовой поддержки”. И наконец, 16 сентября был принят Закон о первом в истории страны призыве в армию в мирное время. По закону срок службы ограничивался одним годом; призывались мужчины в возрасте от 21 до 35 лет, по алфавитной лотерее. Запрещалось посылать призывников за пределы западного полушария.
В общем, как пишет в своих воспоминаниях тогдашний сенатор Гарри Трумэн, жизнь в Вашингтоне резко изменилась: от тихой, “простой” жизни довольно провинциального города буквально за один день не осталось и следа.
В ноябре 40-го предстояли президентские выборы и выборы в Конгресс. Отношение к европейской войне после падения Франции у народа во время предвыборной кампании существенно изменилось: Британии и Франции сочувствовало большинство населения и большинство соглашалось на всё что угодно, только не прямое участие в войне. По этому поводу в сентябре министр обороны Стимсон записал в дневнике: “Очень интересно наблюдать как изменила направление волна общественного мнения в пользу несомненной победы Великобритании. Ощущение пессимизма, которое превалировало везде и во всем, ушло. О том же сообщают наши люди в Англии”. Рузвельту и другим выборным политикам всё ещё нельзя было даже заикаться о создании реальной армии и участия в военных действиях в Европе и Азии, но вопрос помощи странам, противостоящим Германии, уже стало возможно обсуждать.
Конечно, речь идет об открытом обсуждении в Конгрессе и обществе. На уровне “высшего руководства” и в нарушение множества запретов не только вопросы помощи уже обсуждались, но и очень многое было сделано. 15 мая 1940-го французский премьер-министра Поль Рейно позвонил английскому премьер-министру Черчиллю со словами “Мы разбиты. Мы проиграли войну”. Невероятно, но эти слова прозвучали на пятый день немецкого наступления, когда Вермахт в основном воевал ещё в Голландии и Бельгии. Черчилль сразу же написал письмо Рузвельту. Это было его первое официальное обращение к американскому президенту в своей новой роли премьер-министра. “(Европейская) ситуация ухудшается на глазах. Малые страны были просто раздавлены, одна за одной… Мы ожидаем атаку на Англию в ближайшем будущем. Если придется, мы будем сопротивляться в одиночку… Но я верю, вы осознаете, г-н Президент, голос и сила Соединенных Штатов не будут иметь смысла, если поддержка придет слишком поздно”. В этом же письме впервые была реальная просьба о помощи. “40 или 50 ваших старых эсминцев… несколько сотен ваших самолетов последних моделей, зенитки и снаряды, а также сталь и другие материалы”.
На следующий день ФДР потребовал созвать совместное заседание Конгресса и Сената, на котором настаивал на немедленном увеличении военного бюджета на 1.2 миллиарда. Выглядел он на этом заседании, по словам бывших там, очень плохо. Кроме явной усталости и необычной бледности многие заметили, что он так давил руками на трибуну, что кисти рук стали совершенно белого цвета. “Зверские силы современной наступательной войны обрушились со всей силой. Старые системы защиты не способны их сдержать без (резкого) усиления. Сегодня возможно нападение с любой стороны и мы не можем это игнорировать”. Через две недели, когда судьба Франции была решена, Рузвельт потребовал у Конгресса еще почти 2 миллиарда на оборону.
В конце мая произошла трагедия Дюнкерка и вместе с ней потеря огромного количества вооружений английской армией. “Никогда нация не была такой раздетой перед лицом врага”, — писал Черчилль. В то же время (до смены руководства военных министерств), руки Рузвельта были связаны твердым решением министра обороны Вудринга (читатель, надеюсь, понимает, что официально должность называлась Секретарь департамента войны), генерала Арнольда (главы ВВС) и большинству в руководстве Генштаба противостоять любой помощи Британии. К счастью для Британии, два важных представителя Администрации, в которой как и сегодня была своя внутренняя нешуточная борьба и столкновение ведомственных и персональных интересов, были на стороне Президента. Ими были начальник Объединенных штабов генерал Маршалл и министр финансов (должность куда более важная в те времена, чем сейчас) Моргентау. Маршалл приказал провести полную ревизию запасов армии и определить, что армии действительно нужно. Всё срочно не нужное по согласованию с Моргентау было продано двум гигантским американским военным компаниям — авиа концерну Curtiss—Wright и US Steel. Которые в свою очередь немедленно всё перепродали английскому правительству. Министерство юстиции в “легкое” нарушение законов одобрило эту очень нетрадиционную сделку. Это было начало программы, ставшей позже известной под именем “cash and carry” (“плати деньги и увози”). Уже 5 июня в Англию было отправлено 22 тысячи пулеметов, 25 тысяч автоматов, 900 75-мм пушек, 58 тысяч зениток, 500 тысяч ружей (а через некоторое время еще 800 тысяч) и 130 миллионов различных патронов и боеприпасов. В записке Моргентау Рузвельт написал: “Каждое утро начинайте с того, что подталкивайте людей, пока всё не загрузят на пароходы. И каждый вечер проверяйте, что сделано”. В течение следующих полутора месяцев английская армия была — кроме танков — в основном восстановлена до до-Дюнкерковского уровня. В том числе было отправлено 93 бомбардировщика Northrop и 50 бомбардировщиков-штурмовиков Curtiss—Wright, которые сыграли очень важную роль в бомбежках немецких кораблей и барж на французской стороне Ла Манш, готовящихся к высадке на Остров. (Данные по помощи летом-осенью 40-го — по книге “The Storm of War” by Andrew Roberts). В воспоминаниях Черчилля есть такие строчки: “Сегодня всё это кажется обыденным, но в то время это было удивительное проявление веры (в нас) и лидеры Соединенных Штатов лишили себя значительного количества военного снаряжения, помогая защите страны, которую слишком многие уже считали разбитой”. Это было именно так: руководство американской армии жаловалось в начале 42 года, что в армии не осталось винтовок для тренировки миллионов новобранцев.
В начале сентября 40-го Рузвельт разрешил передачу Британии 50 старых эсминцев времен Первой мировой. Изменения в Законе о Нейтралитете 1939 года разрешили такую передачу — с большими оговорками — в обмен на аренду английских военно-морских баз в Атлантике. Объявляя о своем решении, Президент сказал: “Подготовка к защите своей территории является неотъемлемой обязанностью суверенного государства. В нынешних обстоятельствах данное выражение нашего суверенитета совершенно необходимо для сохранения мира и безопасности… это наиболее важное решение для защиты страны со времен покупки Луизианы. Тогда, как и сейчас, главным было обезопасить страну от нападения извне”. Далеко не все в США одобрили такой шаг. Профессор Горвин, один из самых известных конституционных юристов страны, резко возразил: “Решение является утверждением и поддержкой неограниченной автократии в области внешней политики… Никогда прежде такое опасное решение не было поддержано главным юристом (Attorney General) Соединенных Штатов”. Законность решения и допустимый уровень единоначалия “Верховного Главнокомандующего” в мирное время оспаривались многими. Но надо отметить, что, в отличие от многих других решений Рузвельта, вопрос о передаче эсминцев был обсужден, согласован и поддержан Конгрессом.
-3-
В Германии известие о морском усилении Британии вызвало множественную отрицательную реакцию. Главным стало создание “Тройственной Оси”, официального военно-политического союза Германии, Италии и Японии. Напомню, что Японо-Китайская война уже шла полным ходом, а в Европе германо-итальянское военное сотрудничество стало свершившимся фактом. Примерно с этого времени, еще до выборов в ноябре 1940-го, в США начала понемногу действовать не официальная доктрина «short of war» и создаваться реальная антигерманская коалиция Союзников, но ФДР предпочитал действовать в этом направлении крайне осторожно и не привлекая внимания оппозиции.
Всё это время Британия практически в одиночку сражалась с Германией. И англичанам и американцам было абсолютно ясно, что у Британского Содружества нет ресурсов для долгой войны. Черчилль откровенно говорил на заседаниях военного Кабинета, что без помощи США Британия не выстоит. Еще перед войной, 5 июля 39-го министр финансов Англии предупредил, что с быстрым уменьшением экспорта и относительным увеличением импорта (материалов необходимых для войны и оружия) золотой и долларовый запас страны быстро истощается. Америка тем временем (в 39-м-до мая 40-го) не предложила никакой реальной помощи, хотя с конца 39-го изменения в Законе о Нейтралитете позволяли Британии покупать американское оружие и материалы. Обязательным условием по закону был их самовывоз британскими кораблями и только за реальные деньги, не в долг. Это была, как я уже сказал, так называемая программа «cash and carry”. Но даже такой осторожный шаг нравился далеко не всем. Американский Посол в Лондоне Джозеф Кеннеди, отец будущего президента и большой “друг” англичан, заявил: “С самого начала войны я сказал, что они не должны рассчитывать на нашу помощь. У нас нечего им предложить. Я знаю точно, что у нас нет важных материалов и оружия, которым мы могли бы поделиться”.
К концу 1940-го запасы золота и долларов в Англии упали до самого низкого в истории — всего 12 миллионов долларов.
Со стороны республиканской оппозиции основной лозунг был — “Рузвельт развяжет войну”. Кандидат в президенты от Республиканской партии даже называл дату — не позже апреля 1941-го года. В серии выступлений, особенно в известном радиообращении из Бостона, Рузвельт торжественно пообещал американскому народу ни при каких обстоятельствах не вступать в европейскую или азиатскую войну: “… и говоря прямо вашим матерям и отцам, я обещаю еще раз: я говорил это раньше, но могу повторить еще и еще раз. Ваши сыновья не будут посланы на какую бы то ни было иностранную войну”. 5 ноября он довольно легко в третий раз стал Президентом, набрав почти 55% голосов и буквально разбив конкурента Уилки по голосам выборщиков 449:82. Но уже на следующий день различными способами началась подготовка населения к существенному изменению политического курса.
Возвратившегося после победы на выборах из своей резиденции в Гайд-Парке в Вашингтон Рузвельта ждала поздравительная телеграмма Черчилля: “Я не думаю, что мне, как иностранцу, было правильно выражать мнение до выборов, но сейчас я могу сказать, что я молился за Ваш успех”. Дальше, явно эксплуатируя высказывание Бисмарка, он писал, что не сомневается, что люди во всех уголках земли, говорящие на одном, английском языке, и прежде всего народ США, будут плыть по бурному морю вместе и вместе доплывут до безопасной гавани”. Кстати, в целом в Англии победа ФДР на выборах была воспринята с огромной радостью, там было правильное понимание “кто есть кто” в Америке. Диктор BBC, оглашая результаты выборов, буквально прокричал: “Roosevelt is in!”
Ситуация в Англии тем временем одновременно и прояснилась и стала много хуже. С одной стороны, немецкий блиц провалился: Британия, благодаря своей авиации и средствам противовоздушной обороны, выстояла в “Битве за Британию”, планируемая нацистами высадка на Остров (операция “Морской лев”) была отменена. В 40-м году Британия смогла в три раза увеличить выпуск военных самолетов в сравнении с 39-м годом, Германия — только в два раза, в этом была одна из главных причин. С другой, потери от постоянных бомбежек продолжали расти. Лондон бомбили 57 ночей подряд. 10 тысяч человек было убито, более 50 тысяч ранено. 14 ноября 300 немецких бомбардировщиков практически сравняли с землей Ковентри, погибло почти 600 человек. Через пять дней подобный налет убил 1353 человека в Бирмингеме. Но на море было еще хуже. Начиналась новая стадия войны — “Битва за Атлантику”. Более 500 торговых кораблей было потоплено немецкими подлодками и военными кораблями. 2 миллиона тонн так необходимых для обороны грузов было потеряно. И к этому надо добавить практическое банкротство государства.
Рузвельта в наше время часто называют узурпатором, подмявшим под себя и Конгресс и Верховный суд. На мой взгляд, это в большой степени видимый результат его действительно выдающихся способностей найти пути к объединению, к компромиссу с оппозицией, что далеко не всегда делалось “чистым”, тем более, законным способом. Не надо думать, что республиканцы того времени отличались покладистостью или беззубостью от оппозиционеров других времен. Включая наши. Да и Демпартии не всё было так однозначно: Юджин Кокс, конгрессмен-демократ от Джорджии, ненавидел Рузвельта и никогда не голосовал за его предложения. Он был, может быть, самым одиозным и враждебным Президенту, но было много и других, в большинстве случаев не согласных с Рузвельтом. Как пример, 25 конгрессменов и 13 сенаторов от Демократической партии проголосовали против Закона о Ленд-Лизе. Опять таки, всё похоже на наше время. Но Рузвельт хорошо усвоил уроки американской истории. Еще до победы на выборах во время одной из встреч с прессой его весьма недружелюбно спросили — почему в такое тяжелое для Британии время Америка, и судя по всему и сам Президент, фактически бросили своего главного союзника на произвол судьбы. Ответ Рузвельта весьма примечателен. “В войну нельзя вступать разделенной нацией. Я хорошо помню, чем это закончилось для Вильсона в 1914 и 1917. Только когда мы все вместе решим, что по-другому нельзя, только тогда мы сможем реально помочь нашим воюющим союзникам”.
Соединением нации в единое целое перед реальной угрозой потерять все достижения республики, перед угрозой реальной войны Президент начал свою новую каденцию.
Убедить страну в правильности своего курса в демократической стране Рузвельт мог только убеждением, уговором, компромиссами и немного обманом. Это одинаково относилось к народу, Конгрессу, оппозиции, прессе и даже к своей Администрации.
Сегодня никого не удивишь утверждением, что ФДР всегда предпочитал прятать свои замыслы за дымовой завесой полулжи и отвлекающих маневров. При этом его modus operandi для осуществления своих замыслов заключался в создании как бы независимого от него “правильного” народного мнения, самостоятельной инициативы Конгресса, подталкивающую волю которых — народа и Конгресса — он был вынужден выполнить. Это в полной мере относится к его решению о помощи Британии.
В конце ноября 40-го в Вашингтон вернулся английский Посол Lord Lothian и немедленно проинформировал ФДР о ситуации в Англии. На последующей пресс-конференции журналист задал вопрос: “Господин Президент, просил ли Посол о какой-либо дополнительной помощи?”. Рузвельт ответил: “Абсолютно ничего, он не просил никаких вещей — ни кораблей, ни даже воска для свечей”. Это была явная ложь. В Вашингтоне вовсю шла оценка ситуации, прежде всего — финансовой, но и по вопросам помощи Англии. 3 декабря несколько главных министров, завязанных на войну, и начальник Объединенных Штабов генерал Маршалл собрались на важное совещание в кабинете министра финансов Моргентау. Сотрудник министерства на черной доске мелом написал ряд цифр и всем стало понятно, что к концу месяца у Британии не будет денег оплатить даже уже заказанные товары. “Что нам делать, — спросил Моргентау — должны ли мы разрешить им заказывать новые товары?”. “Конечно. У нас нет выбора”, — ответил Нокс, министр флота.
Инициатива о помощи Британии по Конституции могла исходить как от Конгресса, так и от Президента. Конгресс молчал, Президент делал вид, что его это не касается. На самом деле и Рузвельту было не всё ясно и далеко до принятия решения. Слишком велики были сомнения и невероятно велики были ставки.
Рузвельту надо было время подумать. Лучше — в одиночестве и подальше от Вашингтона. 4 декабря он… уплыл на борту военного корабля “для инспекции военно-морских баз на Карибских островах”. Фактически, он рыбачил, загорал и встречался на островах с местной знатью. С ним был только Хопкинс и два помощника. Пять дней ФДР “пускал дымовую завесу”. “В течение нескольких дней я не знал, о чем он думает, да и думает ли о чем-либо вообще”, — вспоминал Хопкинс. “На борту не было дискуссий, он не спрашивал совета, но после как-то стало понятно, что он обдумывает британскую проблему и что-то уже решил”.
9 декабря в порту Антигуа рядом с кораблем Рузвельта приводнился специальный самолет связи, который привез письмо Черчилля. Английские историки называют это письмо в 4 тысячи слов — историческим. Сам Черчилль писал, что письмо было “одним из самых важных в моей жизни”. Он говорил, что ни над одним письмом он так тщательно не работал и столько раз его не переписывал. В письме он честно описал английскую военную ситуацию на всех фронтах от Северного моря до Гибралтара, Египта и Сингапура, и все военные проблемы страны. “Опасности для Великобритании быть уничтоженной одним ударом удалось избежать, но на ее место пришла длительная, постепенно становящаяся более серьезной опасность, не такая внезапная и менее яркая, но такая же смертельная”. Дальше он описал ограниченные возможности английской промышленности и страшные потери от атак немецких подводных лодок. И главное — финансовые проблемы Британии. “…подходит момент, когда Британия не сможет платить за (заказанные) корабли и перевозки товаров… Я полагаю, что Вы согласитесь, что будет неверно в принципе и крайне невыгодно для обеих стран, если на пике борьбы с врагом Британия будет раздета догола..”
По воспоминаниям Хопкинса Рузвельт читал и перечитывал письмо Черчилля много раз. Несколько следующих дней он, отменив все встречи, провел в одиночестве, в основном сидя в кресле на палубе корабля и глядя на воду. “Он был погружен в глубокое раздумье и был необычайно тих”. И затем… “вдруг одним вечером всё было решено: программа, которая станет известной как Ленд-Лиз, была рождена. Кажется, он не имел никакой ясной идеи как сделать ее легально, но, вместе с тем, он не сомневался, что так или иначе добьется своего”.
После возвращения в Вашингтон он, по словам Моргентау, “проделал один из самых успешных фокусов за все время в Овальном кабинете”. 17 декабря на встрече с прессой он просто объявил, что Соединенные Штаты одолжат Британии всё, что ей нужно — пока бесплатно. А Британия заплатит и вернет что сможет, когда сможет и выберет сама, каким образом она это сделает. Для прессы он воспользовался уже забытой аналогией, которую сам же придумал еще в 1916 во время предвыборной кампании Вильсона:
“Представим, что загорелся дом моего соседа, а у меня есть пожарный шланг в 400 или 500 футов. Если мой шланг подойдет к его пожарному крану, то мы вместе сможем погасить огонь. Что я должен делать? Я не скажу ему — “сосед, мой шланг стоил мне 15 долларов, ты должен заплатить мне эти деньги”. Нет! Мне не нужны его 15 долларов. Мне нужно получить свой шланг назад после того, как пожар будет потушен”.
Фокус, о котором говорил Моргентау, заключался в том, что решение ФДР прозвучало абсолютно неожиданно не только для прессы. Никто ничего не знал заранее. Ни ближайшие советники, ни лидеры Конгресса, ни дипломаты. Не было никакой предварительной дискуссии — ни-че-го! Предполагая поддержку народа, это заявление было сделано — специально — во время каникул Конгресса. Ко времени возвращения Конгресса — 6 января 41-го года, ФДР планировал получить такую поддержку американского народа, что у Конгресса, весьма чуткого к мнению избирателей, просто не было бы убедительных аргументов для протеста. Поэтому оставшееся время надо было провести с максимальным нажимом на избирателя. И сделано это было блестяще.
-4-
25 декабря начались Рождественские праздники. Уже в рождественском обращении ФДР к нации (в то далекое время это было традицией) были тревожные слова о том, что “это Рождество не слишком веселое и не может быть веселым… так как идея Человеческого Братства подвергнута суровому испытанию, как никогда в человеческой истории”, и было объявлено, что 29 декабря Президент выступит с “важной речью о международном положении”. Над текстом без сна и отдыха работали ближайшие помощники ФДР: Хопкинс, Розенман, Шервуд, а также сам Президент. Закончена она была за час до выступления, но зато каждое слово было трижды проверено и согласовано с несколькими министерствами, в первую очередь — Госдепартаментом. В комнате для дипломатических приемов, известной своим большим камином, у которого обычно проходили записи радиообращений ФДР, речь ожидали все главные иностранные послы, представители прессы и важные гости. Выступление транслировалась на всю страну по радио.
Эта речь, известная как “Арсенал демократии”, стала одной из самых важных в истории страны.
“Друзья мои, эта «Беседа у камина» будет не о войне, разговор пойдет о национальной безопасности. Самая суть всех помыслов вашего президента в том, как уберечь вас, а в будущем — ваших детей и внуков от войны «на последнем рубеже» за независимую Америку, за все то, что независимость Америки означает для меня, для вас и для наших близких…..
…Еще никогда со времен Джеймстауна… наша американская цивилизация не была в такой опасности. Дело в том, что 27 сентября этого года подписано соглашение между тремя могущественными державами — двумя европейскими и одной азиатской, — которые сообща угрожают Соединенным Штатам. Теперь, если Соединенные Штаты будут препятствовать экспансионистскому курсу этих трех держав — курсу на установление мирового господства, — те предпримут против нашей страны самые решительные объединенные действия.
Нацистские хозяева Германии не скрывают, что хотят не только распоряжаться жизнями и умами всего населения своей страны, но и поработить всю Европу, а потом, используя ресурсы европейских стран, добиться господства над всем остальным миром.
Всего три недели назад Гитлер заявил: «Сегодня два мира противостоят друг другу». Затем, резко отвечая своим оппонентам, он добавил: «Правы те, кто считает, что с другим миром мы никогда не сможем примириться… Я могу разбить любую другую державу». Так говорил вождь нацистов.
Иными словами, страны Оси не только допускают, но и прямо заявляют, что не может быть долговечного мира между их диктаторским правлением и демократией, между их философией и нашей.
Характер пакта таков, что можно с полным основанием утверждать: Соединенные Штаты не имеют никакого права поощрять разговоры о мире до тех пор, пока не станет совершенно ясно, что страны-агрессоры отказались от мысли захватить или подчинить себе мир….
…Разве может кто-нибудь всерьез полагать, что у нас есть основания опасаться агрессии где-нибудь в Северной или Южной Америке, пока нашим самым могущественным морским соседом в Атлантике остается свободная Британия? С другой стороны, можно ли всерьез рассчитывать, что мы могли бы оставаться столь же спокойными, если бы вместо этого нашими соседями были державы Оси?
Если Великобритания не выстоит, страны Оси будут контролировать Европу, Азию, Африку, австралийско-тихоокеанский регион, а также открытые морские пространства. Они будут в состоянии бросить на наше полушарие мощные армии и военно-морские силы. Без преувеличения, все страны Американского континента будут тогда жить, как под дулом пистолета — испытывать постоянную военную и экономическую угрозу.
Начнется новая, мрачная эпоха, когда всем миром — в том числе нашим полушарием — будет править грубая сила. Чтобы выжить в таком мире, нам придется надолго превратиться в военизированное государство, где экономика будет полностью подчинена потребностям обороны.
Некоторые у нас хотели бы думать, что даже в случае падения Великобритании мы останемся в безопасности благодаря широким просторам Атлантики и Тихого океана. Однако океаны уже не представляют собой таких преград, как во времена парусных судов…
…Против нечестивого сговора сегодня ведут борьбу британский народ и его союзники. От исхода этой схватки во многом зависит наша собственная безопасность, возможность для нас и дальше воздерживаться от участия в войне.
С мыслью не только о нашем сегодняшнем дне, но и о будущем я прямо заявляю народу Соединенных Штатов: угроза втягивания в войну для нас будет гораздо меньшей, если мы сегодня сделаем все возможное, чтобы поддержать народы, защищающиеся от агрессии со стороны стран Оси (выделено мной — И. Ю.), чем в том случае, если мы молчаливо согласимся с их поражением и победой агрессоров и будем ждать, когда наступит наша очередь стать объектом нападения.
Если мы хотим быть совершенно честными сами с собой, мы должны признать, что любой образ действий, который мы можем сегодня избрать, связан с определенным риском. Однако не сомневаюсь: подавляющее большинство наших граждан согласно, что курс, в защиту которого я выступаю, связан с наименьшим риском и дает самую большую надежду на будущий мир во всем мире.
Народы Европы, которые сегодня сражаются за свою свободу, не ждут, что мы будем воевать вместо них. Они просят у нас средств ведения войны — самолетов, танков, пушек, грузовых судов, — которые позволят им отстоять свою свободу и нашу безопасность. Без всякого сомнения, мы должны обеспечить их всем необходимым — в достаточном количестве и без промедления, чтобы уберечь самих себя и своих детей от бедствий и страданий, которые сегодня приходится испытывать воюющим народам.
Пусть пораженцы не говорят нам, что уже поздно. Упущенного времени уже не вернуть, и лучше сделать это сегодня, чем продолжать терять драгоценные дни…
…Борьбе демократии против нацистских планов установления мирового господства сильно помогает перевооружение Соединенных Штатов, и эта помощь должна стать еще более существенной. Защитникам демократии, сражающимся на передовой, мы должны посылать каждую тонну, каждую унцию военного снаряжения и припасов, которыми только сможем поделиться. При этом мы не больше нарушим свой нейтралитет, чем его нарушают Швеция, Россия и другие соседние с Германией страны, которые ежедневно отправляют в Германию сталь, руду, нефть и другое стратегическое сырье.
Мы принимаем самые срочные меры для укрепления нашей обороны, и в этих широкомасштабных мерах мы должны предусмотреть военные потребности Великобритании и других свободных стран, которые сопротивляются агрессии.
Это не вопрос эмоций и не чье-то спорное личное мнение. Это реалистичная военная политика, основанная на рекомендациях экспертов, хорошо разбирающихся в современном военном деле. Все помыслы армейских и военно-морских экспертов, как и помыслы Конгресса и администрации, направлены сегодня на оборону Соединенных Штатов.
Наша страна предпринимает великие усилия, чтобы произвести все, что требуется в сегодняшних чрезвычайных обстоятельствах, и сделать это как можно скорее. Великие усилия требуют и больших жертв…”
И наконец, Президент сделал долгую паузу и усилением на каждом слове произнес главное:
“Соединенные Штаты должны стать военным арсеналом для всей мировой демократии. Для нас это неотложная и важная задача. Мы должны взяться за дело так же решительно и споро, с таким же патриотизмом и самопожертвованием, как если бы сами были в состоянии войны”… “Как президент Соединенных Штатов я призываю к общегосударственным усилиям по обеспечению обороны. Я призываю к этому во имя нашей страны, которую мы любим и чтим и которой с гордостью служим. Я обращаюсь с этим призывом к моим соотечественникам, будучи совершенно уверен, что наше общее дело увенчается полным успехом”.
(Фраза “Арсенал демократии” была произнесена Жаном Моне, представляющим свободную Францию в США, в разговоре с Феликсом Франкфуртером и помощником военного Секретаря Джоном МсКлоем. Франкфуртер мгновенно понял вес этой фразы и уговорил Моне больше нигде ее не произносить. МсКлой сумел через своего министра внести эту фразу в речь Президента).
Проведенные в течение нескольких дней опросы показали, что речь по радио слушали 59% населения, еще 16% прочли ее полностью в газетах — это были самые высокие показатели в истории президентства Франклина Рузвельта. Абсолютное большинство было согласно с Президентом. Как много изменилось в стране за полгода!
-5-
Слова об упущенном времени значили слишком много для самого Рузвельта: уже на следующий день, 30 декабря, ФДР устроил маленькое, но очень важное совещание с участием министра финансов Моргентау и скромного британца, постоянно живущего в Канаде, человека по фамилии Пурвис (Arthur Purvis), который сыграет выдающуюся роль в реализации идеи Ленд-Лиза. Его неприметная должность в тот момент называлась “агент по закупкам”. Фактически он уже тогда был Генеральным директором Британской закупочной Комиссии Второй мировой войны, но пока еще без красивого титула и почти совсем без подчиненных. Для того, чтобы понять в каком направлении и каких размеров необходимо строить военный Арсенал, Рузвельт где-то ещё в ноябре 40-го задал Пурвису конкретный вопрос: если Британия собирается продолжать воевать и не собирается заключать мир с Германией, то что конкретно, в каких количествах и в какой срок ей нужно для победы?
Бюрократия — она и в Лондоне бюрократия. Официальный запрос Пурвиса полностью проигнорировало министерство снабжения, а затем и другие ветви английского правительства. Министерство снабжения в устном ответе Пурвису просто заявило, что все расчеты совершенно бессмысленны, так как итоговая цифра (в долларах) будет такая большая, что только “отпугнет американцев”. Пораженный реакцией в Лондоне и будучи уверенным, что отсутствие ответа на вопрос Рузвельта действительно разозлит американцев, Пурвис в Лондоне с небольшой группой помощников засел за свои собственные расчеты того, что потом назовут “balance sheet”. Это был некий итоговый финансовый документ, включающий стоимость всего, необходимого Британии для ведения длительной войны. Поэтому на совещании 30 декабря у Пурвиса был ответ, пусть даже в то время абсолютно не утвержденный и в основном даже неизвестный в Лондоне. После необходимых устных объяснений методики расчета, но скрыв от Рузвельта странный для такого уровня совещания неофициальный характер документа, Пурвис передал Рузвельту бумаги и назвал итоговую цифру — 15 миллиардов долларов. Цифра была гигантской, громадной, невероятной — напомню, что военный бюджет США в начале 40-го года был 2 миллиарда. ФДР внешне никак не отреагировал, не подверг ее сомнению (как показало будущее, Рузвельт в основных деталях знал о “частном”, неофициальном получении цифры, и через несколько месяцев в реальных расчетах по Ленд-Лизу быстро добился уточнений от официального Лондона). Обращаясь к Моргентау, он сказал, что хочет чтобы Закон о помощи Британскому содружеству и некоторым другим странам был как можно быстрее подготовлен в министерстве финансов и представлен на срочное утверждение в Конгресс.
Вообще-то, закон об иностранной помощи да еще во время войны — это прямая обязанность Госдепартамента и министерства обороны (их было два в те годы: “войны” и флота), но ФДР не был бы тем, кем он был, если бы соблюдал правила. Его любимой тактикой было сталкивать лбами своих ближайших министров. В данном случае он прекрасно понимал, что только Моргентау может сделать такой закон эффективным, и главное — подготовить его действительно быстро.
Официальное указание из Белого дома о подготовке закона было получено министерством финансов 2 января 41-го года. Скорость исполнения указания была феноменальной. Уже поздним вечером того же дня юристы министерства подготовили проект. За основу был взят закон 1892 года, который позволял военному министру, «когда по его усмотрению это будет в интересах государства», сдавать «в аренду на срок не более пяти лет собственность армии, если в ней не нуждается страна». В течение нескольких последующих дней состоялся ряд важных уточняющих узких конференций. На них к юристам министерства — по просьбе Рузвельта — присоединились два ключевых игрока. Одним был Феликс Франкфуртер — судья Верховного Суда США и друг одновременно Президента и Пурвиса, вторым — Бенджамин Коэн. Последний был протеже Франкфуртера еще при создании New Deal в начале президентства Рузвельта, а с тех пор, меняя как перчатки государственные назначения и титулы, активного участника (вместе со своим другом Томасом Коркораном, еще одним протеже Франкфуртера), кажется, всех важных законодательных инициатив Президента. К середине дня 7 января окончательная форма закона была готова и была согласована со всеми заинтересованными сторонами. Подпись Госсекретаря Хэлла — 3:25 пополудни, министра Флота Нокса — 4:20, министра обороны Стимсона — 4:29, Президента — 5:15 (с припиской: “действительно, быстрая работа для Вашингтона!”). С мнением ФДР трудно не согласиться.
Естественно, проект закона был встречен в штыки республиканской оппозицией. Самые известные и популярные сенаторы-изоляционисты — Уилер, Ванденберг, Беннетт Кларк, Най, Тафт — яростно протестовали, утверждая, что закон — это прямая дорога к войне. Уилер (Wheeler) вслух заявил, что “закон роет могилу для каждого четвертого американского юноши”, на что ФДР ответил, что это “самая гнусная” тирада, когда-либо сказанная политиком его поколения. Беннетт Кларк, о котором говорили как о возможном следующем президенте, сказал: “Мы ничего не выиграем и потеряем всё в этой войне”. Кларк был против любой помощи Британии и любой траты ресурсов в помощь Европе: “Если Гитлер захватит Европу, то умнее готовиться к защите Америки, чем выбрасывать наши ресурсы на бесполезную помощь Европе”.
Но была еще одна причина сопротивления оппозиции. Особенностью Закона, совершенно уникальной особенностью никогда ни до ни после повторенной, была беспрецедентная передача власти и полномочий по вопросам Ленд-Лиза одному человеку — Президенту Соединенных Штатов. И в этом была серьезная проблема — закон еще надо было провести через две палаты Конгресса. Обе были с демократическим большинством, но традиция предполагала представления и утверждения любого нового закона через определенные комитеты, только после чего он поступал на голосование сначала в Палате представителей, а затем в Сенате. Кроме того, все законы, по которым выделялись деньги, должны были изначально исходить из Конгресса, обсуждаться там в комиссиях, изменяться там и только после утверждения в комиссиях идти на общее голосование всего состава Конгресса, а затем — Сената. Рузвельт же для сокращения сроков обсуждения требовал одновременного представления закона в Конгрессе и Сенате, что было очень необычно. Демократическими лидерами Конгресса было решено, что надо всего навсего правильно назвать закон и провести его через (то есть, от имени) такого комитета, где было бы наименьшее количество изоляционистов. Foreign Affairs Committee в Конгрессе подходил для этого и по форме и по содержанию, но тогда правила требовали представления закона в Сенате аналогичному Foreign Relation Committee. А в последнем было преимущество изоляционистов… но также было два вакантных места. Если на эти места успеть срочно провести двух демократов, то тогда шансы выравнивались. В общем и целом, Рузвельт со своими ближайшими министрами и советниками вплотную обсуждали эти вопросы несколько дней. По совету Франкфуртера для того, чтобы закон пошел через нужный комитет, название закона пришлось срочно изменить на “Закон Содействия Защите Соединенных Штатов”, вопрос “трудоустройства” двух правильных сенаторов в нужный комитет удалось срочно решить, попутно были решены многие другие вопросы и после довольно бурного обсуждения Закон о Ленд-Лизе был принят значительным большинством в обеих палатах 11 марта 1941 года. Голосование было в основном по партийному разделению, но в Конгрессе за него проголосовали и почти 30 республиканцев. Поскольку закон предоставлял практически неограниченные права Президенту, то протестующие республиканцы ввели в него интереснейшее дополнение: в любой момент простым голосованием в Конгрессе закон может быть отменен без возможности Президента наложить вето. Конечно, ФДР проглотил эту пилюлю с отвращением, но иного выхода у него не было. С финансовой стороны на обеспечение помощи союзникам по закону было выделено 7 миллиардов долларов, никак не связанных с основным государственным бюджетом. Со временем, особенно после включения СССР в число стран нуждающихся в помощи, эта сумма выросла до более 50 миллиардов, это примерно 560 миллиардов в деньгах 2018 года.
В Пятом параграфе Закона было сказано, что “поставленные материалы (машины, различная военная техника, оружие, сырьё, другие предметы), уничтоженные, утраченные и использованные во время войны, не подлежат оплате”.
-6-
Параллельно, в основном в январе, не менее важным для страны и будущего Закона о Ленд-Лизе, происходило утверждение Конгрессом годового бюджета. Пожалуй, ничто — в цифрах — не показывает насколько заброшены были армия и флот страны до падения Франции и насколько серьезно Администрация Рузвельта занялась исправлением ошибок последних десятилетий. На следующий финансовый год (июнь 41-июнь 42) Администрация потребовала увеличение военного бюджета до почти 11 миллиардов, увеличение на 67% с предыдущим годом, уже в свою очередь существенно увеличенным различными не совсем кошерными способами. Всего с июня 40-го по июнь 42-го на нужды обороны было выделено 28 миллиардов. Из этой суммы 14 миллиардов шло армии (до 40-го на прямые нужды вооружения армии выделялось 250 тысяч в месяц! В сентябре 39-го в американской армии было 140 тысяч человек, то есть, всего 4 дивизии плюс обслуга. О её техническом уровне говорит то, что в 40-м было запланировано закупить для армии 20 тысяч лошадей! Но уже в сентябре 41-го года численность армии выросла до 1.25 миллиона человек). Еще 11.5 миллиарда шло на флот, с предполагаемым увеличением персонала флота вдвое. Остальные деньги оборонного бюджета шли в промышленность и на другие оборонные нужды, например, на страхование погибших и раненых. Принятый бюджет и его даже по американским меркам стремительное освоение, естественно, создало ту базу, с которой стартовали поставки по Ленд-Лизу.
Как финансировался такой огромный бюджет и Ленд-Лиз? Двумя основными источниками были: налоги и одолженные у американского народа деньги (военные займы). Налоги были резко увеличены. После войны было подсчитано, что все расходы на войну на 41% покрывались налогами. Это было меньше, чем требовал Рузвельт, но намного больше, чем покрытие налогами расходов на Первую мировую (только 33%). Несмотря на то, что в конце войны около 14 миллионов американцев находилось в армии, количество работающих за время войны выросло с 46 миллионов до 53 миллионов; количество работающих и платящих налоги помогло снизить социальное напряжение от увеличения налогов. Конечно, основной прирост работников произошло за счет женщин и появления на рынке промышленного труда негритянского, до того в основном аграрного населения Юга.
Сколько стоил американскому народу Ленд-Лиз? Есть две официальные цифры. Первая, из энциклопедии “Британика” говорит, что все военные расходы страны с 1941 по конец войны в августе 45-го обошлись американской казне в 321 миллиард (в ценах того времени). Таким образом 50.1 миллиард Ленд-Лиза составляет 15,6% от этой суммы. ВИКИ считает расходы с середины 40-го года, по ее подсчетам расходы на Ленд-Лиз составляли 11%. (Естественно, в эту цифру не вошла помощь по программе “cash and carry”). Но за этими цифрами во многом пропадает смысл.
Смысл, на мой взгляд, такой. Соединенные Штаты после принятия закона о Ленд-Лизе и вступления страны в горячую войну после нападения Японии в декабре 41-го года параллельно вели три разные войны. Первая, и наверно, самая болезненная, была на Тихом океане. Эта война буквально за тридевять земель и в основном борьба флотов и авиации была самой тяжелой, самой непредсказуемой и безумно дорогой в чисто денежном выражении. Вторая война началась после высадки американцев в Северной Африке в ноябре 42-го, продолжена в Италии, а затем после высадки в Нормандии — в остальной части Западной Европы. Это самая известная для русскоязычного читателя война. И третья война была в усилиях народа и в материальных затратах невиданного размера для помощи воюющим союзникам. Её психологическая роль, особенно для Британии была очень большой. Но как велика была третья война в военном смысле? Мало кто себе представляет ее практические размеры.
Несколько цифр помогут лучше понять масштаб помощи.
За всю свою европейскую компанию с 42-го по май 45-го года для американской армии в Европу было доставлено из Америки 22 миллиона тонн военного снаряжения, транспорта, продуктов питания, нефтепродуктов и амуниции всех видов. При этом только СССР за время войны получил из Америки примерно 17.5 миллионов тонн военного снабжения. По подсчетам американцев грузов, прошедших через Персидский коридор (это около 27% всей американской помощи), хватило бы на полное оснащение 60 американских дивизий. А ведь СССР даже не был главным получателем помощи по Ленд-Лизу.
Но был еще один важный аспект помощи. Германия в весенне-летней кампании 40-го года полностью изменила сам характер войны. Война стала предельно мобильной, к чему была не готова не только Франция, но и Британия с СССР. Особенно — СССР после потери большинства своих танков, самолетов и автотранспорта после катастрофы лета 1941 года. Для ведения такой войны нужны были уже не лошади, которых тысячами закупала американская армия еще в 1940 году, и тысяча-другая маломощных машин и тракторов, но сотни тысяч мощных машин и очень много танков и самолетов. Только Америка с ее развитой машиностроительной и автомобилестроительной базой могла обеспечить фронты всем необходимым для войны нового типа. Каждая третья машина в Красной Армии была американской, причем это были лучшие машины войны — 3\4-тонный Додж и 2 1\2-тонный Студебеккер (“Катюши” монтировались на Студебеккерах). Всего в СССР было поставлено 375 тысяч грузовых автомобилей (еще 25 тысяч не добралось по разным причинам до советской границы с Ираном), 8 тысяч тяжелых тракторов и 51 тысяча легковых вездеходов Виллис. 12 тысяч танков в Советской армии были или американскими или британскими, то же и 18,2 тысячи самолетов. Но для мобильной войны совершенно необходимо было и мобильное снабжение, что в СССР традиционно было почти полностью железнодорожным. В то же время, военные усилия и потери заводов на оккупированных территориях привели к почти полному коллапсу производства локомотивов (паровозов) и вагонов. По Ленд-Лизу в СССР было поставлено почти 2000 локомотивов и более 11 тысяч грузовых вагонов — около 93% всего нового парка локомотивов и вагонов в СССР. Кроме того, решающим для советской авиации было снабжение высокооктановым бензином и другими нефтепродуктами (58% всего авиационного бензина на фронте было американским), а для армии — порохом. И конечно, в помощь по Ленд-Лизу были включены тысячи других наименований, в том числе специальные стали и легирующие металлы, телефоны и рации, продукты питания, лекарства и медицинское оборудование.
По странам распределение помощи было следующим. Британия и страны Содружества получили 31.4 миллиарда из 50.1. СССР — 11.3 миллиарда; Франция — 3.2; Китай — 1.6; все остальные — 2.6. Кроме американского Ленд-Лиза была еще отдельная канадская программа помощи, практически вся в пользу Британии и стран Содружества (для маленькой по населению Канады она была весьма значительной — порядка 65 миллиардов долларов в наших деньгах).
Дополнительно на сумму примерно 4 миллиарда Советским Союзом было получено помощи непосредственно от Британии, в том числе, в очень важные первые полгода войны. В той скорости, с которой Британия начала помощь СССР после 22 июня, было много иррационального. Англичане прекрасно знали о роли советской помощи нацистской Германии в войне против Англии. Еще в начале июня английские военно-воздушные силы планировали и были близки к бомбардировке нефтяных промыслов Баку. Но отвлечение огромных немецких сил от возможного вторжения в Англию, сам факт очевидной затяжной войны на другом фронте, возможность вымотать немецкую армию соединением англо-саксонского военно-промышленного потенциала и огромных русских человеческих ресурсов, вызвали вздох облегчения и ничем не скрываемую радость всего британского истеблишмента, включая, в первую очередь, Черчилля. О своей полной поддержке России он заявил уже вечером 22 июня — без какой-либо консультации с Военным кабинетом! Своим эмиссаром в Москву Черчилль немедленно отправил близкого друга, Лорда Бивербрука, в инструкции которому было сказано при обсуждении вопросов помощи не ставить никаких условий Сталину. Помощь Британии поступала в СССР непосредственно в распоряжение Сталина, без какого-либо дальнейшего контроля (в отличие от Ленд-Лиза).
В Мурманск была немедленно послана группа британских войск и инженеров для подготовки порта для обслуживания большого количества кораблей. Туда же отправили истребительную группу ВВС Англии для организации защиты Мурманска и последнего этапа пути конвоев. Но самое удивительное, наверно, было в немедленной отправке в СССР 200 современных истребителей и некоторого количества танков, предназначенных для защиты Сингапура, что решило судьбу Сингапура и пленение 80 тысяч британских войск — самое крупное в истории британских войн.
В СССР во время войны, как пишут американские источники, никогда не упоминалась британская помощь.
-7-
До сих пор не прекращаются споры о значении Ленд-Лиза для Советского Союза во Второй мировой войне. Если цифры не могут убедить, то, может быть, есть смысл выслушать мнение людей, лучше которых никто не мог оценить значение американской помощи. Конечно, всем известны слова Сталина на Тегеранской конференции о том, что “без помощи американцев мы бы проиграли”. Но очень многие считают их не более, чем жестом вежливости во время встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля. Послушаем, что говорят другие. Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях пишет:
“Я хотел бы высказать свое честное мнение о взгляде Сталина на то, смогла бы выстоять Красная армия и сам СССР в войне с нацистской Германией без помощи Америки и Британии. Во-первых, я бы хотел вспомнить некоторые высказывания Сталин повторял несколько раз когда мы разговаривали свободно между собой. Он совершенно прямо говорил, что если бы Америка нам не помогла, мы бы не выиграли войну. Если бы остались с Германией один на один, мы бы не выстояли против ее натиска и мы бы проиграли войну. Никто когда-либо говорил об этом открыто, и я не думаю, что Сталин когда-нибудь оставил письменное свидетельство его мнения, но он несколько раз в разговоре со мной утверждал, что такими были реальные обстоятельства. Он никогда специально не начинал разговор на эту тему, но в когда мы оказывались в каких-то ситуациях расслабления и когда мы касались международных вопросов прошлого и настоящего, и когда мы вспоминали войну, тогда он об этом говорил вслух. Когда я это слышал от него, я был полностью с ним согласен. Сегодня я согласен еще в большей степени” (английская ВИКИ).
Очень интересен донос Председателя КГБ Семичастного Хрущеву по поводу секретно записанных “антисоветских” разговоров маршала Жукова:
“Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… У нас не было взрывчатки, пороха. (53% пороха и другой взрывчатки на фронте были американскими. — добавлено мной, И.Ю.) Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью? А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии”.
Наркомом внешней торговли, ответственным за приемку поступающего Ленд-Лиза, был А. Микоян. Кто лучше него мог оценить значение американской помощи? Вот его воспоминания:
“…когда к нам стали поступать американская тушёнка, комбижир, яичный порошок, мука, другие продукты, какие сразу весомые дополнительные калории получили наши солдаты! И не только солдаты: кое-что перепадало и тылу. Или возьмём поставки автомобилей. Ведь мы получили, насколько помню, с учётом потерь в пути около 400 тысяч первоклассных по тому времени машин типа «Студебеккер», «Форд», легковые «Виллисы» и амфибии. Вся наша армия фактически оказалась на колёсах и каких колесах! В результате повысилась её маневренность и заметно возросли темпы наступления”.
В общем, если советская пропаганда и пыталась всячески принизить значение американской помощи, то солдаты на фронтах и люди в тылу хорошо её понимали. Не зря три буквы USA на американских товарах переводили как “Убить Сукина сына Адольфа” или “Убить Суку Адольфа”.
Понятно, что первым пунктом доставки Ленд-Лиза были британские острова. Интересно, что в числе груза на первом отправленном в Англию по Ленд-Лизу корабле было 900 тысяч футов.. пожарных шлангов! Аллегория ФДР не была забыта. Но до этого у англичан и американцев уже был крайне отрицательный опыт транспортировки грузов по программе «cash and carry” 39-40-х годов. Напомню, что все перевозки по этой программе осуществлялись английскими торговыми кораблями, а в открытом океане хозяйничали германские подлодки и военные корабли. Как я уже говорил, значительное количество кораблей вместе с крайне необходимыми и оплаченными грузами было потоплено. До поры до времени это была британская проблема. Но Рузвельт, с таким трудом получив от Конгресса Закон о Ленд-Лизе, не мог позволить подобное с бесплатной американской помощью. Выбрасывать американские деньги на ветер или топить их на дне океана — это не поймет Конгресс и американский народ. Морской путь на британские острова должен быть безопасным и потому нуждался в американском контроле. На этом основании в апреле 41-го года был заключен договор с Данией о частичной оккупации Гренландии. Что не вызвало сопротивления Конгресса: Гренландия была в западном полушарии и формально попадала под защиту по доктрине Монро. Проблема, однако оставалась, Гренландия была далека от Британии.
В мае, сразу после падения Греции и Крита, Рузвельт сделал следующий шаг, как было для него обычным — необычный. Своим президентским указом он объявил в стране состояние “неограниченной национальной чрезвычайной ситуации” (Unlimited National Emergency). Что это значит на практике, не понимал никто, такого в истории страны никогда не было. Возник долгий спор между Конгрессом и Администрацией о конституционности указа и о пределах полномочий Президента, но, не очень обращая внимание на споры, ФДР в июле заключил союз на этот раз с правительством Исландии, и на острове возникла значительная военно-морская база США. Исландия уже не была под зонтиком доктрины Монро, но Рузвельт сказал, что “если на острове первыми окажутся нацисты, это приведет к смертельной опасности для линий коммуникаций и под угрозой окажется непрерывность поставки военного снаряжения Британии, что станет грубым нарушением курса, утвержденного Конгрессом”. Не помешало и то, что ФДР слегка передвинул восточную границу западной полусферы, включив своим секретным указом несколько сотен дополнительных миль в “зону американской безопасности” (до 25 градуса западной долготы), что позволило американским военным эскортам сопровождать грузовые корабли гораздо дальше… не испрашивая разрешения Конгресса. При этом Рузвельт не забыл написать Черчиллю письмо, в котором просил никоим образом не благодарить и даже не упоминать об этом сдвиге границы “из-за моих внутренних политических проблем”.
Лидер оппозиции сенатор Роберт Тафт (сын бывшего Президента) резко протестовал, указывая, что Рузвельт “не имел юридического или конституционного права посылать американских солдат в Исландию” без разрешения Конгресса, так как не было нападения на США со стороны другого государства и не существовало опасности такого нападения. Но времена и настроение в стране существенно изменились: только один сенатор поддержал протест Тафта.
Итак, к концу 1941 года американцы относительно обезопасили снабжение Британии по Ленд-Лизу. Хотя потери кораблей и грузов были по-прежнему огромными — только в мае Англия потеряла 30 больших грузовых кораблей (из 91 потопленных за месяц; всего Англия потеряла 2429 кораблей за всю войну!) и теряла десятки кораблей каждый следующий месяц — но контроль за маршрутом США-Англия постепенно переходил в руки Союзников.
-8-
22 июня 41-го началась война на Восточном европейском фронте и Ленд-Лиз почти сразу был распространен на СССР. С началом нового этапа войны начались поиски наилучших путей для снабжения Красной Армии. Самым быстрым, но самым опасным был “северный” или по американской и английской терминологии — “арктический” путь. Это был путь в Мурманск и Архангельск (в Архангельск — только летом). Кроме уже обычной опасности от встречи с германскими подлодками или надводными кораблями в открытой Атлантике, огромную опасность представлял значительный участок пути вдоль захваченной нацистами Норвегии — из-за наземной немецкой авиации, базирующейся в Норвегии. Опуская хорошо известные истории проводки и трагедий арктических конвоев, скажу только, что этим путем было отправлено 23% грузов, из которых 7% было потоплено. Между прочим, эти как бы незначительные 7% представляют из себя 281 тысячу тонн, то есть, 4680 полностью загруженных 60 тонных железнодорожных вагонов, около 100 больших железнодорожных составов!
История этого маршрута во многом повторяет историю самого Ленд-Лиза. В 40-м–начале 41-го абсолютное большинство политиков и военных в США считало бесплатную помощь Британии выброшенными на ветер деньгами и, что более важно, выброшенными на ветер так самим необходимыми для возможной “американской” войны материальными ресурсами. Что, конечно, имело смысл, так как далеко не все в армии и Администрации предполагали, что Британия выстоит. Рузвельт понимал ситуацию лучше и глубже других, настаивал на помощи, но только после того, как почти всем стало ясно, что Британия выстоит, у него появились убедительные аргументы против мнения своего же Генерального штаба армии и Конгресса. Подобная ситуация сложилась после 22 июня 41-го года в штабах американской и английской армий. Мало кто из военных верил, что СССР выстоит, поэтому любая материальная помощь в ущерб своей собственной армии просто противоречила здравому смыслу. Штаб английского Королевского флота был настроен очень резко против любого вовлечения в конвоирование торговых судов в Мурманск-Архангельск.
Во-первых, кораблей не хватало на самое необходимое для Англии, в том числе на борьбу с немецкими подлодками и кораблями, которые откусывали значительные куски от Ленд-Лиза Британии. Не случайно, значительное участие в конвоировании грузов по Ленд-Лизу в Британию взял на себя Канадский Королевский флот, что само по себе создавало новые проблемы. Канадские корветы были плохо оснащены артиллерией и еще хуже — квалифицированными специалистами. “Волчьи стаи” Дёница видели в них легкую цель: 80% потерь грузов в Атлантике в летние месяцы 41-го года приходились на канадские конвои. Во-вторых, при средней скорости сухогрузов в 8-10 морских миль в час (до 18 км в час) это означало около недели пути непосредственно “под прицелами” кораблей немецких орудий и самолетов возле Норвегии. В третьих, у англичан было слишком много неудач в боях с крупными немецкими военными кораблями. Английские адмиралы знали об относительной отсталости английских военных кораблей и их пугала возможная потеря слишком большого количества своих кораблей и самолетов. Существовало мнение, что тяжелый немецкий крейсер “Тирпиц” в одиночку мог разбить любой конвой. 30 июля 41-го флотским возможностям и надеждам англичан был нанесен еще один значительный удар: в попытке атаковать прибрежные немецкие каботажные перевозки железной руды в районе северной Норвегии они потеряли 11 из 20 тяжелых бомбардировщиков-торпедоносцев. И последнее, военные корабли англичан в принципе не очень подходили для плавания в суровых условиях Арктики, корабли быстро обрастали тоннами льда и с трудом справлялись с 10-ти метровыми волнами. Обычным были массовые и значительные повреждения палубных машин, механизмов и артиллерии, несмотря на то, что команда большую часть времени, часто за счет отдыха и сна, занималась только скалыванием льда. Первый Лорд Адмиралтейства адмирал сэр Дадли Паунд был резко против участия флота в конвоировании сухогрузов с помощью для СССР, его полностью поддерживало всё флотское начальство. Сопротивление военных было подавлено принципиальной и согласованной позицией Рузвельта и Черчилля: грузы в Мурманск должны доставляться непрерывно любой ценой.
Типичный рабочий день английских моряков при зимней проводке конвоев в Мурманск
Английский эсминец в порту Мурманска
(Играл свою роль и “человеческий фактор”, хотя в данном случае не связанный непосредственно с усилиями английского флота. Как пишет Макс Хастингс в своей книге “Инферно. Мир во время Второй мировой войны”, докеры Британии, особенно в портах Шотландии и особенно в Глазго, имели очень плохую репутацию, в отличие от американских. В Британские порты грузы приходили в идеальном состоянии, ибо были идеально и надежно закреплены. Британские докеры работали небрежно, грузы закрепляли через пень колоду. Грузы в Мурманск приходили поврежденными, но при этом еще больше доставалось грузовым отсекам самих кораблей и командам кораблей, вынужденным во время и без того тяжелейшего похода заниматься опасными такелажными работами).
Следующим по времени был тихоокеанский маршрут во Владивосток. Его открыли примерно в августе 41-го года и этим путем было доставлено около 50% всех грузов. У этого самого безопасного пути было несколько особенностей. После начала войны между Японией и США японцы разрешили проход только советских торговых кораблей и только с грузами не явно военного назначения. Практически все продукты питания, медикаменты, одежда, нефтепродукты, запчасти к автомашинам, покрышки и материалы прошли этим путем.
Третий путь, самый длинный — по персидскому коридору — был открыт только летом 42-го года и включал в себя значительную наземную часть по Ирану, то есть, несколько “перевалок” грузов. Почти весь автотранспорт прошел этим путем. В Иране были срочно построены несколько автосборочных заводов, для более быстрого строительства автомобилей для Красной Армии.
Существовал еще и четвертый маршрут, но он не был связан с морскими перевозками. Тысячи самолетов “своим ходом” перелетели по аэромосту с Аляски на Дальний Восток.
Для доставки многих миллионов тонн грузов из США в Британию и страны Содружества, в азиатские и европейские порты для воюющей американской армии, в Мурманск, Архангельск, Владивосток и иранские порты — для советской, нужны были грузовые корабли. Средний торговый (грузовой) корабль предвоенного времени был грузовмещением около 5 тысяч тонн. Если разделить “советские” 17.5 миллионов на 5 тысяч, то получим 3500 рейсов только для доставки грузов в СССР. Это не считая примерно 4 миллионов тонн английской помощи. Поскольку общий вес грузов по Ленд-Лизу для всех стран участниц был примерно в пять раз больше и поскольку к этому надо добавить грузы для американской армии в Европе и очень много — в Азии, то общее количество рейсов превышает 35 тысяч.
У Соединенных Штатов не было достаточно грузовых кораблей для перевозки грузов в таком количестве. Это было известно во время принятия закона о Ленд-Лизе. Собственно говоря, это было известно и раньше. В традиционном ежегодном обращении к нации 6 января 41-го года ФДР как бы мимоходом произнес: “Мы начинаем программу строительства больших грузовых кораблей водоизмещением 7.5 тысяч тонн”. Начавшаяся вскоре большая война существенно изменила планы в сторону увеличения как размеров кораблей, так и их количества.
(окончание следует)
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer7/judovich/
