(Ефим Бершин, Маски духа. Серия «Интеллектуальная проза российских авторов». – М., Эксмо, 2018)
Безусловно, Ефим Бершин, в первую очередь, поэт. И, к счастью, никакие «лета» ни к какой «суровой прозе» его не клонят, хотя три книги в прозе он написал. Конечно, документально-художественная повесть «Дикое поле» родилась благодаря многолетней журналистской работе и командировкам в «горячие точки». Но именно она, написанная сразу в нескольких жанрах, неожиданно заставила Бершина на время переключиться со стихов на прозу. Она же стала и пробой прозаического пера, и попыткой отыскать собственный стиль в прозе. Поэтому в романе «Маски духа» мы увидели уже совершенно другого Бершина – писателя, породившего свой собственный жанр, который сам же условно назвал жанром «глобального реализма».
Конечно, и здесь у него встречаются военные реалии, мозаично переплетающиеся с другими, «гражданскими» событиями. Сочный юмор «Масок» вызывает в памяти прозу Бабеля. Название книги, которое вначале по звучанию казалось мне спорным, затем, по мере прочтения, стало представляться единственно возможным. Маска – связующий образ, который проходит через всё повествование. Всё начинается с маски, в которой один из сподвижников Григория Котовского вслед за комбригом врывается в Одесский оперный театр. По удивительному стечению обстоятельств, этот «человек в маске» оказался впоследствии дедом главного героя книги.
Автор и главный герой книги – одно лицо, что помогает перемежать и чередовать в книге реалистические фрагменты с фантастическими и откровенно сюрреалистическими. По тому же пути пошла в книге «Двор чудес» известная писательница Кира Сапгир. Но «Маски духа» написаны Ефимом Бершиным гораздо раньше. Данное издание – переиздание более ранней книги («Деком», Нижний Новгород, 2007).
В романе Бершина внезапно «сломалось» время. И никто не смог его починить. «Вот представь, мой друг, у всех часы остановились, а мои, как ни странно, всё ещё ходят. И что делать? Никто ведь не обязан жить по моим часам. Все живут так, как им удобно». Из-за метаморфозы с часами всё и произошло. Все стали жить, «как живут после взрыва осколки, как живут блуждающие по небу мысли». Осколки – фундаментальное понятие в творчестве Бершина. Поэтому герой Бершина, действительно, напоминает осколок, летящий неведомо куда, путешествующий по разным эпохам своей и не только своей жизни. Вспоминаем ведь мы не хронологически, а как придётся – невпопад; не по степени важности, а по неведомой целесообразности памяти. И в этом плане «Маски духа» – это ещё и художественная автобиография поэта, чрезвычайно важная в плане понимания его личности, самоутверждения и самостояния. Оказывается, Ефим однажды чудом избежал тюрьмы! А посадить его хотели… за человечность, доброту и отзывчивость, за участие в судьбе другого человека. Такое случалось, и не раз, в советской стране. А ещё «Маски духа» пронизывает мандельштамовская мысль о том, что поэт – «ворует» воздух. Плагиатор ворует строчки, а поэт – воздух. Ворует для того, чтобы дышать. И писать стихи «без разрешения».
Но вернёмся к маскам. «Теперь маски хорошо идут, – философствовал Шурик. – Картины никому не нужны, а маски идут. И это правильно. Маска – это всё. Маска возвращает справедливость и исправляет ошибки. Надел маску – и готово, красавец. Пусть что хотят, думают. Избавляет, кстати, от комплексов». Вот эта последняя мысль представляется мне очень глубокой. Люди часто болезненно реагируют на то, что о них думают другие. И, «сопротивляясь» тому, что возомнили о них другие люди, начинают искать для себя образ, «маску», за которой можно было бы спрятаться, защититься. То есть наши комплексы – прямая дорога к творчеству, которое может оказаться интересным даже последующим поколениям. А ведь ещё есть и посмертная маска! Мостик между двумя жизнями.
Мастерство Бершина-поэта и Бершина-прозаика, на мой взгляд, равноценно. И, если Бершин-поэт более известен, нежели его визави-прозаик, причиной тому исключительное предпочтение, которое оказывает русский народ поэзии перед прочими литературными жанрами. Поэзия Ефима Бершина во многом носит драматический, а то и трагический характер. И, конечно, мы бы многое потеряли, если бы ничего не узнали о Бершине-прозаике. Потому как в прозе у Ефима появляется тонкий, первоклассный юмор. То, чего нет (или почти нет) в стихах. «Маски духа» – книга местами гомерически смешная. Это юмор поэта, в котором одесские анекдоты соседствуют с забавными фразами, которые, то и дело, произносят герои. Чего стоит, например, «египетский безродный космополит Моисей»! Или вот – «поэты ведь не люди, а так – ярмарка болезненного тщеславия, корабль прокажённых». Юмор у Бершина – с саркастическим уклоном. Переходя на язык автора книги, скажу: художественность у Ефима – маска документальности. «Приднестровские» фрагменты боевых действий – практически документальные. Как мы видим, фантасмагории не противоречат документальности, почерпнутой из личного военного опыта автора. Бершин в прозе – замечательный портретист. Вот он, например, оказался случайным свидетелем примирения Андрея Синявского с Владимиром Максимовым. И даже сам в немалой степени способствовал этому примирению, принеся им, когда они не знали, с чего начать разговор, «чайник мира». И вот – Ефим рисует портрет Владимира Максимова: «Рядом шёл знаменитый редактор, владыка эмиграционной литературы и публицистики Владимир Емельянович Максимов – промокший больной старик, который всю дорогу жаловался на жизнь, на болезни, на чужую неблагодарность. И страшно переживал за судьбу своей далёкой суицидной страны, которая к тому времени уже покончила жизнь самоубийством и беспомощно валялась на перекрёстке истории». Сильно!
Ефим Бершин создаёт в своих «Масках» «дрейфующее» повествование, калейдоскоп духа, и всё в этом мире живёт по часам автора. Поскольку эссе о поэтах у Бершина всегда основаны на личном знакомстве и воспоминаниях, они отменно легли в алгоритм новой прозы. «Маски духа» – атмосферная книга. Автор может не говорить нам, в какое время происходит действие. Однако по внутренней атмосфере мы легко определяем: это, скажем, восьмидесятые. А это – уже девяностые. Общая временная перспектива книги охватывает сто лет. Но поскольку часы у всех сломались, все события, независимо от эпохи, происходят на романном пространстве синхронно. Невозможно точно определить жанр «Масок». Рассказ? Эссе? Повесть? Роман? На мой взгляд, по жанру «Маски» близки к «Опытам» Монтеня. Ефим Бершин – это наш новый Монтень. Он «гуляет», как и французский классик, «вдоль и поперёк времени». «В истории никто не может умереть», – говорит Носатый, дед автора и главного героя. Мультиинструменталист Бершин виртуозно ведёт свою фугу. Голоса исторических личностей периодически возвращаются, чтобы поведать нам что-нибудь ещё из своей жизни, и эта анафора закрепляет их в качестве главных героев повествования. Переосмысливается роль некоторых исторических личностей. Так, например, на извечный русский вопрос «кто виноват?» автор «Масок духа» безапелляционно, но при этом парадоксально отвечает: во всём виноват Пикассо. Именно он своими кубистическими уродствами привнёс в жизнь дисбаланс и агрессию. «Расчленёнка», придуманная этим художником, положила конец прекрасной эпохе. Это, конечно, юмор. Но доля истины в этом тоже есть. Логически можно обосновать всё что угодно. И «масс-кидуха», безусловно, в книге тоже есть. Массы в переломные и смутные моменты истории всё время кидает из стороны в сторону, из огня да в полымя.
У меня сложилось впечатление, что в концовке «Масок» смех постепенно выветривается из текста, и рассказ становится всё более и более серьёзным. Бершин в прозе, как и в поэзии, многое не договаривает, и это придаёт повествованию дополнительный объём. Ефим создает точные портреты своих современников – поэтов и прозаиков: Синявского, Максимова, Левитанского, Блажеевского, Чичибабина, Рейна… Причём он вовсе не озабочен тем, чтобы их живописать – это получается у него само собой. Забавное и трагичное в судьбах героев переплетаются в один гордиев узел, который нам, читателям, не дано разрубить. «Тотальность», одновременность разнообразных событий, описываемых в «Масках», завлекает нас в водоворот, подобный космическим чёрным дырам. Не успеешь избежать одной опасности, как на тебя тут же накатывает другая. Нет, это не калейдоскоп и не мозаика. Это – спонтанные сны, обрывки сновидений, тасующие ночами, как колоду карт, нашу дневную действительность. Но автору удалось фрагментарность переплавить в цельность. Так что польза может быть и от «осколков».
Ефим Бершин написал очень глубокую книгу. Отдельные её страницы можно читать как философскую афористическую прозу. Ничем не хуже Паскаля или Ницше. Вот, например: «Всякая победа добра над злом порождает новое зло. И дело тут не в добре и зле. Дело в победе. Потому что всякая победа сама по себе уже есть зло. И, победив, добро тут же оборачивается злом. Ещё большим злом, потому что неизменно выступает в маске добра. И потом годы, а то и десятилетия уходят на то, чтобы распознать зло, притаившееся под маской добра. Поэтому не нужно побеждать зло. Оно вечно, как и добро». И так убедительно Ефим всё это разложил по полочкам в своей книге – убедительно в самой своей парадоксальности, что я уже готов был, читая, подписаться под каждым его словом. Но как быть с тем, что любой человек с детства настроен только на победу! Как же быть? Быть – или не быть? У меня на гамлетовский вопрос нет ответа. Возможно, какой-нибудь талантливый читатель ответит нам на этот экзистенциальный вековой вопрос. Я же хочу поблагодарить Ефима Бершина за яркую, нешаблонную, будоражащую сознание книгу.
