1.
В 1934-м году знаменитый негритянский музыкант Луи Армстронг совершал длительное гастрольное турне по Европе. Он был на пике мастерства и славы, его выступления с оркестром Harlem Band собирали многотысячные залы. Молодой немецкий трубач Адольф Рознер, к тому времени уже игравший в престижных джазовых коллективах, решил увидеться с мэтром. С этой целью он приехал в Милан к тому времени, когда там должны были появиться американцы.
Армстронг по праву считался первой трубой мира, и этот титул никто не оспаривал. Однако Ади тоже был не лыком шит. Встреча состоялась после концерта, и он продемонстрировал чёрному музыканту виртуозную технику, включая одновременную игру на двух трубах. У Луи осталось от европейского незнакомца очень хорошее впечатление, и он подарил ему свою фотографию с надписью: «Белому Армстронгу». Нисколько не оробевший от такого высокого признания, Ади тут же вручил мастеру в ответ своё фото, на котором было начертано: «Чёрному Рознеру».
Этот факт стал известен, но никто не обратил внимания на одну, крайне пикантную деталь. Я уловил ее, когда после первых заметок для очерка о великом артисте джаза, перешел к основательному поиску материалов. Всё шло, как обычно, ничто не предвещало неожиданностей. И внезапно, словно вспышка молнии…
Впрочем — всё по порядку.
2.
После войны мы оказались в Гродно. Одно из самых сильных впечатлений тех лет — трофейные фильмы. «Багдадский вор», «Сестра его дворецкого», «Серенада Солнечной долины» с потрясающим оркестром Гленна Миллера, «Джордж из Динки-джаза» и еще несколько. Это был другой мир, в том числе — мир другой музыки.
Я учился в 7-й школе. Собирался стать математиком, был уверен в себе и поехал поступать на мехмат МГУ. Увы — 1953-й год, ещё не развеялся угар «дела врачей». Одним словом, меня элементарно кинули на собеседовании. Я предпочёл за лучшее вернуться домой. После чего сдал документы в местный пединститут.
Родную 7-ю, однако, не забывал. И узнал интересную новость: парнишка на пару лет моложе меня, Володя Орлов, организовал джаз! Играли в нём ребята, прошедшие через музыкальную школу или музстудии. А на фортепиано — учитель истории Лев Самойлович Клейн. Понятно, что главного джазового инструмента — саксофона — у них и в помине не было. Но само слово «джаз» и репертуар производили и в школе и за ее пределами фуррор.
Вообще-то, Володя намерен был посвятить себя кино, и после 10 классов устроился на работу в съемочную группу Беларусьфильма. И вдруг, в один из осенних дней 1956 года, когда кончились лекции, я выхожу в коридор и вижу Володю. И он излагает мне любопытную идею:
«Ребята закончили школу, джаз распался. Давай возродим его у вас в институте! Кое-кто поступил к вам, например, Рита Кабанова — а это фортепиано. Ее братья — труба и ударные. Остальных наберем среди студентов».
Я принял предложение с энтузиазмом, тем более что как раз на днях меня избрали комсомольским секретарем физмата. Какой-никакой, а начальник. Недолго думая, на большом листе ватмана я пишу огромными буквами: «Создается джаз! Приглашаем музыкантов!» И подпись: «Родители оркестра». Вывешиваю призыв на институтской доске объявлений. Бумага моя продержалась там целых 30 минут. После чего ее содрали, а меня вызвали к ректору.
Но я эти полчаса не дремал и успел подготовиться. Это очень серьезное идеологическое мероприятие, заявил я шефу. Мы планируем первое выступление уже 7 ноября, на торжественном собрании. А потом новогодний вечер, и мы, конечно, будем обслуживать все институтские мероприятия. Кроме того, в будущем 1957 году в Москве состоится Всемирный фестиваль молодежи, и ЦК ВЛКСМ рекомендовал создавать ансамбли.
Ректор такого напора не ожидал. Он сделал озабоченное лицо и отеческим голосом произнес:
— Конечно, конечно, вы молодцы. Но мои претензии касаются совсем другого: уберите вы это идиотское название — джаз. Пусть будет просто — оркестр.
Про ЦК я, разумеется, ничего толком не знал, но сработало. А вот насчет названия пришлось согласиться — по сути, ректор был прав.
В общем, всё прошло удачно, собрался очень приличный состав, и новорожденный оркестр гремел и в институте, и в городе. Володя играл на гитаре и руководил. Мы с ним написали две песни, я — слова, он — музыку.
В те годы мы неоднократно слышали имя Эдди Рознера. Иногда оно звучало по радио. Но главное, мы в Гродно на свои приёмники ловили Варшаву. А в Польше сумасшедшей популярностью пользовалась песня Циха вόда (Тихая вода) на музыку Рознера. Она стала и у нас настоящим шлягером — благодаря физматовскому оркестру и его солистам.
Через пару лет Володя поступил на режиссерский факультет БГТХИ (Белорусского гос. театрально-художественного института) и встретился там с минчанином Валерием Рубинчиком. Они подружились. Я тогда в течение некоторого времени тоже жил в Минске, где сотрудничал с Белорусским телевидением. Часто бывал в компании студентов театрального института. И однажды совершенно случайно при мне упомянули, что отец Валерия — перед войной и всю войну — был директором джаз-оркестра Эдди Рознера!
Это прозвучало неожиданно и интригующе. И подтолкнуло к расспросам. Кое-что узнал от Валерия. Но куда более основательным, выпуклым оказался рассказ Володи — с ним уже успел поделиться пережитым в те трудные дни сам Давид Исаакович Рубинчик.
Так сложилось, что с начальным, досоветским этапом жизненного пути знаменитого джазмена мне довелось познакомиться значительно позже. Без него, однако, трудно понять те события, которые разворачивались потом, в Советском Союзе. Поэтому я начну с нулевой отметки — с того майского дня 1910 года, когда в Берлине, в бедной еврейской семье Рознеров, появился на свет мальчик…
3.
Игнацы Рознер прозябал в австрийской части Польши, занимался сапожным ремеслом и не видел никакого просвета в своём монотонном существовании. На переломе веков он решил отправиться в Германию в поисках лучшей доли. А поскольку был он молодым и энергичным, то быстро нашел себе на новом месте спутницу жизни — симпатичную Розу. Они поселились в берлинском еврейском районе. Один за другим родились шестеро детей — четыре девочки и два мальчика.
Отец, сохранивший на всякий случай польское гражданство, шил и чинил обувь; на плечах матери, как всегда, держались дети и дом. Родившемуся в мае малышу дали двойное имя — Адольф Эдуард. Первое — немецкое, второе — польское. Поскольку жизнь протекала в немецко-говорящей среде, привилось первое. В сокращенном виде — Ади.
Наверное, нет такой еврейской семьи, где бы не считали обязательным учить мальчика музыке. Ади стартовал в 4 года. Более того, он оказался вундеркиндом. В 6 лет его приняли в престижную музыкальную школу по классу скрипки, в 10 лет он ее окончил с отличием. И перешел в Королевскую Академическую Высшую школу Музыки — известную берлинскую консерваторию. Конечно, платить за обучение родители не могли. Но, учитывая блестящее дарование юного музыканта, его сначала учили бесплатно, а потом дали стипендию.
Все понимали, что впереди Ади ждет карьера солиста-скрипача. Однако вмешался случай. Родной дядя посоветовал юноше избрать на старших курсах в качестве второго инструмента трубу. Ади послушался и вскоре понял: это судьба. Уже в 1928 году его приглашают первым трубачом в Гамбург, в оркестр Марека Вебера.
Новая роль — это всегда продолжение учёбы и поиск своего «Я». О Рознере заговорили. Его берет к себе Weintraub Syncopaters — по общему признанию, оркестр № 1 в тогдашней Европе. Настоящий большой ансамбль — биг бэнд, играющий джаз в американском стиле. Если время, проведенное у Марека Вебера, считать «аспирантурой», то здесь — явная «докторантура». Стефан Вайнтрауб и его асы научили новичка высшему пилотажу.
Вот как характеризует этот период Яков Басин в своей работе «Музыка и тьма»: «Наука, которую Э. Рознер прошел у Вайнтрауба, служила ему потом всю жизнь. Он научился легкости, артистизму, умению использовать приемы театрализации. Он овладел тайнами техники игры на трубе: специфическими стаккато, глиссандо, тремолированием, а также приемами, которые «работали на публику», например, «циркулярным дыханием» — способом бесконечно долго тянуть одну ноту.» (Яков Басин. «Эдди Рознер. Музыка и тьма». http://mb.s5x.org/yazib.org/yz010303.html гл. «Эдди Рознер — путь к джазу»).
Сам Стефан играл на рояле, но потом перешел на ударные. Синкопэйтерам не было равных в танцевальной музыке. В 1930-м они снялись в фильме «Голубой ангел» с Марлен Дитрих, а затем еще во многих картинах, поставленных на немецкой студии УФА.
Эдди Рознер
Приход фюрера к власти в 1933 году застал оркестр на гастролях. На репетициях Вайнтрауб видел перед собой привычный выразительный набор еврейских лиц и подумал, что лучше им в гитлеровскую Германию не показываться. Он принимает кардинальное решение: отправиться с выступлениями в СССР. На сколько получится. Получилось на полтора года. В 1935-1936, постепенно пробираясь с концертами в глубь страны, они добрались до Дальнего Востока. А оттуда переметнулись в Японию. Но там надолго не задержались. И в июле 1937 года синкопэйтеры уже в Австралии. Ирония судьбы: когда в 1939-м Австралия, вслед за Англией, вступила в войну, оркестрантов интернировали — как врагов, имеющих немецкие паспорта. Правда, потом выпустили.
А где же Рознер?
Первым делом, он отказался от своего имени «Адольф» — в знак протеста против Гитлера. Отныне он стал Эдди. А во-вторых, он не поехал в Советский Союз — что ему там делать, тем более, что он не знает ни одного слова по-русски? И он попросил убежища в Бельгии, где тогда находились синкопэйтеры. Ему, однако, отказали. Значит, остался один путь — на родину отца, польского гражданина. Через Голландию, Швейцарию, Чехословакию Эдди добирается до Польши. Никаких сложностей не возникло.
Он попал в Краков, в незнакомую языковую атмосферу. И почти моментально схватывает язык. Может, сработали отцовские гены? Или он слышал польскую речь раньше, в семье? Во всяком случае, довольно скоро он будет говорить даже без акцента. А пока, конечно, не может сидеть без дела. И создает джазовый октет, в основном, из еврейских музыкантов. Начинает выступать с ним в знаменитом краковском кафе Cyganeria (Цыганерия). Публика потрясена. В прессе восторженные отзывы. В кафе, где выступали эстрадные звезды, куда приходили потанцевать, во время игры рознеровского джаза никто не танцует — все слушают.
Но Эдди мечтает о большем и отправляется покорять столицу. Там его сценой становится лучшее, элитное кафе — Эспланада. Среди зрителей — сливки тогдашнего варшавского общества. Приходит выдающийся пианист и композитор Владислав Шпильман. Аплодирует руководитель широко известного эстрадного оркестра Ежи Бельзацкий. Знакомство с ним сыграет впоследствии важную роль.
Рознер набирает новый, значительно больший состав и создает настоящий биг бэнд. В 1937-38 годах он объезжает с ним все основные европейские страны. В Париже знаменитая фирма Columbia делает записи четырех хитов его оркестра. Эдди Рознера признают одним из лучших, если не самым лучшим трубачом Европы.
Тут надо сделать некоторые пояснения. Первоклассные, гремевшие на весь мир трубачи жили, в основном, в Америке — Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Бенни Гудман. Они играли свинговый джаз. Свинг — особый ритмический рисунок исполняемой музыки, когда главная тема сочетается, или, точнее сказать — как бы расцвечивается импровизацией солиста.
Джаз Эдди Рознера отличался как раз игрой в свинговом стиле, и он сам был уникальным мастером импровизации.
Итак, сын польского сапожника нашел свою вторую родину и считал, что она надолго станет его тёплым и уютным домом.
Но Сталин с Гитлером думали иначе.
Уже первая немецкая бомбардировка Варшавы в сентябре 1939-го уничтожила инструменты оркестра. Эдди и Рут несколько дней прятались в убежище. А потом их приютили знакомые — когда в город вошли нацистские войска. И приходилось платить сторожихе, чтобы она не донесла об укрывшихся в доме евреях.
Эдди познакомился с Рут недавно, в Эспланаде, где она пела. Красавица, на десять лет младше, она не устояла перед его напором. Они стали жить в гражданском браке. И теперь оказались перед лицом смертельной опасности. Мать Рут, Ида Каминская, талантливая актриса, возглавляла еврейский театр. Друзья сообщили Иде, что власти уже включили ее в список подлежащих ликвидации. Она отчаянно искала пути спасения. Но терять время уже было нельзя, оставалось только бежать. Причём, в единственно возможном направлении. Эдди и Рут присоединились к ней.
День и ночь — на восток, на восток, с одной мыслью — успеть. Красноармейцы пропустили их через новую, только что установленную границу между Германией и СССР. Они оказались во Львове.
На советскую сторону тогда перешла масса польских евреев. Среди них были широко известные, маститые музыканты. Двое замечательных композиторов — Ежи Петерсбурский и Ежи Бельзацкий попали в Белосток. Оба перед войной имели свои оркестры. Вокруг них стали группироваться их бывшие товарищи и те, кто искал, куда бы приткнуться. Белосток вошёл в состав Белоруссии, и Минск заинтересовался попавшими под его начало артистами. Коллектив, созданный Ежи Петерсбурским и Генриком Гольдом, объявили государственным оркестром БССР.
Однако после первых выступлений стало ясно, что команда Бельзацкого творчески более сильная. В то же время он сам понимал, насколько важен для коллектива общепризнанный лидер. И он поступил мудро и бескорыстно — пригласил из Львова Эдди Рознера. Отдал ему должность художественного руководителя, а на себя взял музыкальную часть. Кстати, аранжировщиком Бельзацкий был великолепным.
Получив команду экстра-профессионалов, Рознер создал настоящий свинговый джаз. После чего, у Петерсбурского-Гольдина отобрали титул и передали его оркестру Эдди Рознера.
Дело в том, что Первый секретарь ЦК КПБ Пономаренко был страстным любителем джаза.
оркестр Э. Рознера — Один из первых составов оркестра Эдди Рознера
4.
Предвоенные годы — самая благоприятная пора в истории советского джаза. Выступали общепризнанный кумир публики Леонид Утёсов, прекрасные инструменталисты Александра Цфасмана, оркестры Клавдии Шульженко, братьев Покрасс и многие другие. Что могли им противопоставить беженцы из Польши? Оказывается, немало.
Все упомянутые выше коллективы родились и выросли на советской музыкальной базе. А Государственный джаз-оркестр БССР под управлением Эдди Рознера владел всеми лучшими достижениями западной джазовой культуры. То, что умели делать они, советские музыканты не умели. Таким образом, безоговорочный зрительский успех рознеровскому ансамблю был обеспечен.
А что показывать и как подавать — этим талантливо занимался Юрий (бывший Ежи) Бельзацкий.
Например, использовав только-только вышедший на экраны нашумевший фильм «Большой вальс», с мелодиями Иоганна Штрауса, Бельзацкий сделал прелестную оркестровую композицию. В ней блестяще солировал на скрипке и трубе Эдди Рознер.
Или другой пример — знаменитый «Караван». Тема принадлежала тромбонисту Хуану Тизолу из джаза Дюка Эллингтона. Как она была подана в аранжировке Бельзацкого, вспоминает участник оркестра Юрий Цейтлин. «»Караван» — это скорее музыкальная картинка: лёгкий монотонный аккомпанемент ударных инструментов соpдаёт эффект движения каравана. Где-то вдали слышится восточный напев, похожий на молитву. На этом фоне рождается засурдиненный звук трубы… в приглушённом свете. Льётся плавная, очаровывающая мелодия. Голосу трубы, как эхо, откликается кларнет. Но вот постепенно свет усиливается, и в момент его полной кульминации взрывается мощь оркестра — всего на несколько секунд, словно яркий мираж на горизонте… И снова мелодия трубы… всё тише… всё дальше… караван уходит… вот и звуки ударных растворяются в тишине… Пауза — и полный свет».
Неудивительно, что в 1940-м году, во время московских гастролей в престижном Летнем театре сада «Эрмитаж», билеты достать было невозможно. Зрителей поражали и восхищали виртуозное владение инструментами, игра оркестра без нот, подвижность музыкантов на сцене, не сходившие с лиц улыбки, песни на французском (в исполнении Рут), неотразимое обаяние самого Эдди Рознера.
22 июня 1941 года застало оркестр в Киеве. Ехать в Минск было бессмысленно. Добрались до Москвы. В те страшные первые месяцы войны даже разговора о выступлениях не могло быть. В октябре Пономаренко дал оркестрантам два вагона. Загрузились они в свое новое жильё в полном составе — с инструментами, реквизитом, жёнами и детьми. И с директором — Давидом Исааковичем Рубинчиком. После чего отправились на восток.
Вагоны, как известно, транспорт несамоходный. Нужен паровоз. Естественно, никто вам его не даст. Надо договориться, чтобы ваши вагоны прицепили к поезду, идущему в нужном направлении в нужное время. Затем, чтобы на станции прибытия их отцепили и загнали в тупик, где оии простоят до следующей поездки. Кто этим занимался? Ясно, что директор.
Конечно, предварительно ему предстояло связаться со следующим по маршруту городом и решить с властями обычные в таких случаях вопросы: где выступать, когда, сколько раз, транспорт, оплата и так далее. Кстати, многие концерты проходили не в привычных залах, а в тыловых госпиталях и пунктах формирования воинских частей.
А еще у директора голова болела от самой насущной проблемы — как обеспечить народ едой? Ситуация выглядела так: в магазинах продуктов в свободной продаже нет. В стране введены продовольственные карточки. Их, конечно, можно отоварить в том же магазине. Но… В каждом городе свои виды карточек, свои нормы хлеба, сахара, масла, мяса и прочих продуктов на день или на месяц. На талонах стоят даты, взять что-либо вперед невозможно. Карточек, выданных в других городах, не принимают… Однако «артистам-передвижникам» и их семьям повезло — Давид Рубинчик умел договариваться и убеждать.
Когда приезжали на новое место, оркестрантов и их помощников увозили готовиться к выступлению. А незанятый персонал устремлялся к магазинам. А порой и к привокзальным базарчикам, хотя там всё стоило в три раза дороже. После чего с добытым возвращались «домой».
Вагоны были жесткими, плацкартными, с открытыми купе без дверей. Это очень нравилось детям, которые с шумом носились по проходам. Самые маленькие могли участвовать в общем веселье только художественным плачем. В каждом купе жили одна-две семьи. Где только можно, стояли кастрюли, банки, тарелки, тазики, ванночки, горшочки. Умеренно чадили керосинки и примусы, на которых готовили еду.
Таким образом добрались до Омска. Уже в пути поняли, что в Сибири хорошо, но — летом. А тут с каждым днём становилось всё холоднее. И тогда решили повернуть совсем в другую сторону — на юг. Во Фрунзе. Там обосновалась со своими актёрами Ида Каминская. Теперь Давид Рубинчик проявлял чудеса геройства, стараясь прицепить свои вагоны к любому поезду, лишь бы их потом можно было перецепить к составу, идущему в нужном направлении.
В конце 1941 года произошло чрезвычайное событие. По договоренности с созданным в Лондоне польским правительством в изгнании, генерал Андерс стал формировать на юге СССР польскую армию. В неё вступили десятки тысяч тех, которых совсем недавно Сталин депортировал из западных районов. Причём многих для этого освободили из мест заключения, включая самого Андерса, сидевшего на Лубянке.
Присоединились к ним и около четырёх тысяч евреев. Среди них оказался и назначенный Жаботинским руководитель «Бейтара» в Польше Менахем Бегин. Его арестовали в 1940-м в Вильно как «агента британских империалистов» и отправили в лагерь на Печоре. И вот сейчас его выпустили — в польскую армию.
Что же касается оркестра Э. Рознера, то он пострадал — к Андерсу ушли 14 музыкантов из 26. Помог Пономаренко, восполнивший потери. Он пригласил из бывших польских оркестров нескольких асов, не захотевших служить у Андерса (из-за бытовавшего в армии антисемитизма), а, кроме того, подключил известных советских исполнителей.
Удивительно, но под мерный стук вагонных колёс успешно шли репетиции, Бельзацкий аранжировал (без рояля!) очередные музыкальные номера, а обновлённый состав джазистов получил несомненный творческий импульс. Появилась и веселая музыка, поскольку повеселело на фронтах.
Вот только несколько примеров. Ценным приобретением для оркестра стали братья Гаррисы. Младший, Мечислав — отличный гитарист, а старший — популярный в довоенной Польше певец и композитор Альберт Гаррис (неважно, что его настоящее имя — Арон Гекельман). И в плацкартном вагоне рождается знаменитая песня — «Ковбойская». Думаю, многие её помнят:
Хорошо в степи скакать,
Вольным воздухом дышать,
Лучше прерий в мире места не найти… (и т.д.)
Музыка А. Гарриса, слова Юрия Цейтлина. Москвич Цейтлин — поэт и музыкант, и вскоре они вдвоём создают следующий хит — «Мандолина, гитара и бас». А потом были ещё песни. Сам Рознер написал два танго, Бельзацкий — виртуозные оркестровые композиции. Это всё зазвучало в выступлениях перед бойцами в прифронтовой полосе, куда Белгосджаз переместился в 1943-м. Сухая статистика: в 1944-м дали 175 концертов, в 1945-м — 229. На 1 января 1945 года оркестр насчитывал, вместе с танцевальной группой, 53 человека.
После войны многое из репертуара было записано на грампластинки.
5.
Каким же он был, Эдди Игнатьевич Рознер?
Настойчивым — добивался цели. Трудягой — умел работать с полной отдачей. Отличным руководителем — что непросто, ведь имел дело с неординарными людьми. Случались ли у него с ними конфликты? Конечно, случались. Был ли он всегда прав? Конечно, нет. Но умел уступать. Для него главным оставался высокий — точнее, высочайший — уровень возглавляемого им оркестра. Не только мастерство, но и образ: блеск, белые костюмы, улыбки. Улыбки означали, с одной стороны — радость встречи со зрителями, с другой — обещание доставить им удовольствие.
Рознер был неутомим в поиске новых приемов и решений. А какой потрясающий дар импровизации! Он не раз проявлял его прямо на сцене, создавая иные оттенки звучания. А кто еще мог по ходу одного концерта сыграть две блестящие сольные партии — одну на скрипке, другую — на трубе?!
Одним словом — яркая творческая личность, как и положено великому артисту. Но, разумеется, не обходилось и без лёгких (?) проявлений авантюризма. Скажем, женщины были от него без ума. А он не сопротивлялся. Вы спросите, как относилась к этому жена? Скорее всего, Рут понимала, что ее мужу необходима эмоциональная подпитка такого рода. Потому что в семье сохранялась спокойная, мирная обстановка. Просто Рут предложила разойтись. А ведь всё складывалось так замечательно, и, главное, их объединял знакомый с детства язык, язык их предков.
Эдди Рознер, Рут Каминская и их дочь Эрика, 1954 г.
И тут самое время вернуться в Милан 1934 года, к встрече Ади Рознера с Луи Армстронгом. Меня в ней заинтересовал вопрос: как они общались? Ади знал немецкий, но не знал английского. Луи знал английский, но не знал немецкого. Так в чём же тот пикантный момент, о котором я упомянул в самом начале? А вот в чём: меня вдруг осенило и я предположил, что они беседовали на идиш!
Вы скажете — абсурд? .
История, о которой я расскажу, кажется невероятной.
Армстронг родился в 1900 году в Нью-Орлеане, в негритянском районе. Судьба его складывалась, как у многих в этих кварталах: отец семью бросил, мать (родившая сына в шестнадцать) занялась проституцией — почти единственный способ заработать. Сначала Луи воспитывала бабушка, потом мать забрала его, а где-то в 6-7 лет чёрного мальчика приютила семья Карноффских. Мне удалось раскопать кое-какие сведения об этих людях и их жизни в Нью-Орлеане.
Бернхард и Ребекка Карновские жили в Ковно (Каунасе), входившем тогда в Российскую империю. Они были молоды и в 1876-м решили уехать в Америку. Как и тысячи других эмигрантов из России, пересекавших океан, они попали в Нью-Йорк. Осели на Нижнем Ист-Сайде — интернациональном пристанище беженцев. Вскоре, однако, перебрались в Бруклин и родили 10 (десять) детей.
Процесс американизации начался с фамилии. Сначала они стали Карнофские, а потом — Карноффски. Одно ответвление этой семьи переселилось в Нью-Орлеан. Надо было как-то выбираться из бедности, и на новом месте они создали свой бизнес. Заключался он в том. что на крытой повозке, запряженной лошадью, они собирали городской хлам, отбросы, утиль, а также торговали углем в разнос. И взяли себе в помощники семилетнего негритёнка по имени Луи (Лу).
На работу выезжали утром. Отец брал с собой одного из старших сыновей — Морриса или Алекса. Лу собирал бутылки и доставлял уголь проституткам и другим потребителям. Возвращались поздно. Еврейская мама ставила перед Лу полную тарелку и говорила: «Ты тяжело работал, ты должен хорошо поесть». Сначала он оставался ночевать лишь изредка, а потом это вошло в норму. По сути, он стал членом семьи. Сынишка Яша называл его двоюродным братом. Лу ел еврейскую пищу и особенно полюбил мацу — которая впоследствии всегда была в его доме. И он научился свободно говорить на идиш.
Те годы — время расовой сегрегации и бесправия чёрного населения Америки. И Лу увидел, что и евреи во многом подвергаются дискриминации. А семья Карноффски, как ни старается, не может выбраться из бедности. Тогда Лу, будущий знаменитый Луи Армстронг, надел МогенДовид и носил его до конца своей жизни.
Моррис дал Лу денег, чтобы купить в магазине под залог корнет — фактически, первую в его жизни небольшую трубу. Мальчик увлёкся игрой на этом инструменте, у него стало получаться гораздо лучше, чем у даже у ребят постарше.. Моррис заявил ему с восхищением: «Ты — талант!» и потом повторял это многократно.
Луи прожил с Карновскими почти до 12 лет (в 11 он бросил школу).
Вот такая история. Два великих трубача 20 века вполне могли объясняться друг с другом на идиш.
Луи Армстронг с могендовидом на шее
6.
После войны Рознер чувствовал себя прекрасно. У него есть оркестр, хорошая квартира в Минске, «Форд», подаренный ему Пономаренко. Правда, не клеится с Рут — что ж, придётся расстаться.
В июле 1945-го был подписан договор о возвращении на родину бывших польских граждан. Народ, включая евреев, повалил валом во Львов — там оформляли документы и переходили границу.
На этот ажиотаж Эдди не обращал внимания. Продолжались записи на пластинки сольных и оркестровых номеров. Всё шло, как по маслу.
14 августа 1946 года Госджаз БССР записал танго Э. Рознера «Прощай, любовь». А 18 августа, в воскресенье, Эдди Игнатьевичу принесли свежую газету «Известия». В ней видное место занимала статья некоей Е. Грошевой «Пошлость на эстраде». Автор возмущенно заявляла о махровой пошлости, насаждаемой на эстраде оркестром Эдди Рознера.
За 7 лет пребывания в Союзе выдающийся трубач познакомился с разными сторонами советской жизни, встречался и с неприятностями. Но на сей раз подоплека удара была неожиданная — идейно-нравственная. Люди добрые объяснили ему, чем это пахнет. У Эдди мгновенно наступило просветление — он вспомнил, что является бывшим гражданином Польши. Выбрав удобный момент, он вместе с Рут и дочкой Эрикой отправляется во Львов. Там, однако, дело застопорилось — за год основная масса репатриантов прошла и появились сложности. Нашёлся человек, который подсказал ему, как эти сложности обойти и сколько это будет стоить. Всё было сделано безупречно, претенденты на выезд получили польские паспорта, и 28 ноября…
Нет, в этот день они не пересекли границу. В этот день их арестовали. Как пишет Яков Басин, со слов Рут, скорее всего, их выдала хозяйка квартиры, где они остановились во Львове. Она была в курсе всех их дел и накануне исчезла. Между прочим, с подушечками, куда Рут зашила драгоценности. («Эдди Рознер. Музыка и тьма». Гл. «Дело Рознера»).
В органах разговор с Эдди был жестким: 58-я статья — измена родине и бегство за границу. Так Рознер узнал, где его настоящая родина. Ему пришили попытку убежать в Польшу, а оттуда — в США. Приговор: 10 лет лагерей.
От Рут тоже пытались добиться подтверждения этой версии и того, что ее муж — шпион. Она держалась стойко и ничего не подписала. Ее отправили в ссылку в Кокчетав.
Конкретным местом заключения для «изменника» был определён Магадан, Маглаг. И повезли артиста — уже не в белом костюме, а в тюремной робе — по этапу на Дальний Восток. Довезли до Хабаровска и здесь — о, чудо! — сработала великая сила искусства. Местное лагерное начальство, наслышанное о славе Эдди Рознера, решило такую знаменитость не упускать. Художественная самодеятельность в лагерях поощрялась, а тут профессионал, да еще высокого класса!
Рознер получает задание: в кратчайший срок создать оркестр. Ему открывают доступ к секретным данным — карточкам учета заключённых со всеми их данными. Он находит музыкантов, и вскоре — первая репетиция. Оркестр создан! Лучший в Гулаге…
Выступали перед зэками, перед жителями Хабаровского края, перед японскими военнопленными. Летом — в пионерских лагерях. Песни, танцы, инструментальная музыка, небольшие сценки. В свое время, в лучших залах Европы, Рознер и мечтать не мог о такой публике.
А в свободное от репетиций и выступлений время он — обычный зэк. Тот же распорядок, та же пища. Впрочем — ему дали отдельную комнату. Но всегда и всюду рядом — конвоир. Так прошло четыре года. После чего вспомнили, что он должен быть в Магадане. Повезли в заданном направлении и опять не довезли — задержали в Комсомольске-на Амуре. Там история повторилась. Лагеря — благодаря партии родной — были повсюду. Особенно в тех краях. Снова создавал оркестр и провел на суровых берегах Амура еще два года.
Наконец, 7 июля 1952 года, по этапу через Ванинский порт его доставили в Магадан. И включили в центральную Культбригаду Маглага.
Казалось бы, при таком, достаточно лояльном отношении к нему, жестокий режим не должен был сильно сказываться на Рознере. Учитывая, к тому же, что во всех трех пунктах его заключения у него появлялась «лагерная жена». Как правило, из вольнонаёмных. Но это чисто внешний взгляд. Лагерная пища — стопроцентный авитаминоз, цинга. У Эдди начали шататься зубы, пришлось пока отказаться от трубы, перейти на скрипку. Да и вдохновение его почему-то не посещало…(Одна из этих «жён», медсестра, спустя годы, поделилась: он был такой талантливый и такой неухоженный! Его было по-человечески жалко. И я стала заботиться о нём. Надо было спасать его от цинги. Мы сблизились, родилась дочка. Я ничего у него не просила. А он потом дочке помог.)
Освобождение пришло после смерти Сталина, но не сразу, а спустя более, чем год. Восемь лет полусуществовал заключенный Эдди Игнатьевич Рознер на дальних рубежах Родины, за ее дорогой сердцу колючей проволокой. Понимал, что может полностью потерять способность играть. Понимал, что может потерять себя без интеллектуальной поддержки единомышленников. Боролся с болезнями и депрессией. И выдержал. 22 мая 1954 года он услышал долгожданное: «Вы свободны».
Деньги, выделенные ему на проезд в поезде, он потратил на самолет. Хватило до Иркутска. Оттуда дал телеграмму Рут: «Пришли денег!» Рут, отпущенная из Кокчетава через пять лет, жила в Москве. Денег у нее не было. Она обратилась к Райкину. Аркадий Исаакович немедленно передал ей нужную сумму. И когда Рознер, наконец, прилетел, то и поселился пока у Райкина, и первые два костюма, который он стал надевать, были с райкинского плеча…
7.
Пришедший к власти Хрущев почуял в Пономаренко соперника — слишком большой был у того авторитет. И снял его с важнейших постов. Поэтому явившемуся в Минск бывшему руководителю Белгосджаза заявили, что он никому тут не нужен. Однако нет худа без добра — как раз в 1954-м покровитель Эдди служил министром культуры. И с его подачи Рознер создал большой джаз-оркестр при Мосэстраде. Из «старичков» остались только певец и струнник Павел Гофман да скрипач Луи Маркович. Зато пришло много талантливых новичков. Поскольку Бельзацкий был до отказа загружен в Белоруссии, музыкальной частью стал заведовать Юрий Саульский. Он тоже оказался отличным аранжировщиком.
В следующем году Хрущев вообще отправил Пономаренко послом в Польшу, но новый джаз уже набрал силу и стал пользоваться огромной популярностью. Успеху способствовали, с одной стороны, режиссёрские находки Э. Рознера, а с другой — высокий уровень мастерства исполнителей, включая солистов и танцевальную группу. Маэстро вернулся к трубе и по-прежнему демонстрировал высочайший класс.
Пересказать концерт трудно, но я воспользуюсь описанием, сделанным моим другом Володей — режиссёром Владимиром Александровичем Орловым в его книге воспоминаний «Магия белого экрана».
Итак, 16 августа 1956 года. Москва. Летний театр сада «Эрмитаж».
Казалось бы, как может открыться театральный занавес? Раздвинуться, подняться, сдвинуться в одну сторону. Но здесь он — упал! Лёгкая голубая ткань парила в воздухе, неслышно опадала, покрывая кордебалет. А в глубине сцены, в полутьме поблескивало золото саксофонов и труб. Балерины под опавшим занавесом начинали двигаться, создавая иллюзию речных волн. И в середине этого «водоворота» стоял в белом элегантном костюме как-то необычно, таинственно подсвеченный сам маэстро. Эдди Рознер в сопровождении оркестра играл на скрипке «Голубой Дунай» — часть большой фантазии «Штраусиана».
А затем шёл парад представителей разных жанров — пели ослепительная красавица Наталья Розинкина, тоненькая «глазастая» Нина Дорда, величественно-сдержанный баритон Иван Тараканов, еще одна певица — Анастасия Кочкарёва. И, конечно, развлекал зрителей конферансье, звучали новые оркестровые номера, много играл на скрипке и трубе Рознер — иногда сливаясь в дуэте с ударником-виртуозом Борисом Матвеевым. Но вот последний шлягер — «Мой Вася» в исполнении Нины Дорды, все исполнители выстраиваются на сцене, маэстро берёт на трубе последние «верха», пышная оркестровая кода, бурные аплодисменты.
Свет на сцене гаснет, оркестр уходит. Зрители встают, обмениваются впечатлениями, направляются к выходу. И когда уже все сместились со своих мест, когда были запружены все проходы и не менее четверти зрителей покинули зал, вдруг — гениальная режиссёрская находка! (реплика В.А. Орлова) — за спинами выходящих послышалось едва различимое в гуле голосов поцокивание конских копыт и насвистывание знакомой мелодии. «Ковбойская»! Откуда это — в программе старых песен не было! Откуда музыка? На фонограмму непохоже… Оглядываемся. А на сцене, оседлав стул, устроился с мандолиной Павел Гофман, за ним стоят Луи Маркович с гитарой и Юрий Цейтлин с контрабасом. Покачиваясь, словно в сёдлах, они напевают под собственный аккомпанемент знаменитый шлягер из «догулаговского» репертуара рознеровского оркестра.
И через минуту все музыканты снова на сцене, подключаются к «ковбойскому» трио, опять полный свет и вслед за аплодисментами идут «Мандолина, гитара и бас», «Парень-паренёк», а затем сам Рознер, сменив костюм, выходит с трубой. И играет «Караван», «Сент-Луи блюз» и другие свои фирменные вещи. По сути — полноценное третье отделение! Лучшие номера прежних лет. Которые зрителям волей-неволей пришлось выслушать стоя… Своеобразный знак уважения. Здόрово это Рознер придумал…
И никто не догадывается, что при всём при том, ему немножко грустно… Да, Москва. Да, реабилитировали. Да, успех. А он — невыездной…
Конец 1956-го. На экраны выходит «Карнавальная ночь». В фильме — великолепный оркестр. Ни в титрах, ни в рецензиях — ни слова о том, откуда он взялся, что это за музыкальный коллектив, который сделал картину. Правда, знатоки узнали оркестр Эдди Рознера. Но почему не сообщили об этом зрителям? Подтвердили мнение знатоков только через 40 лет.
Эдди расстался с Рут. Она с дочерью возвратилась в Польшу. Какое-то время будет выступать там вместе с матерью, Идой Каминской, в еврейском театре. А потом они все уедут в Америку. А он — невыездной. Грустно…
У него было столько записей! Когда его отправили в лагерь, их все стёрли, проще говоря, уничтожили. Сохранилось очень немногое. И кто теперь знает о песнях, написанных Рознером на слова десятка советских авторов? А кто может услышать его неповторимую игру — и на трубе, и на скрипке? Специалисты в один голос говорят об уникальном звучании его оркестра. Где оно?
Он пока об этом не думает, не хочет думать. Залы встречают его аплодисментами и овацией провожают. Он — в фаворе.
На первый взгляд, могло показаться, что перед публикой прежний Рознер. Новые яркие программы (одну из них поставил ставший режиссером Валерий Рубинчик; он с детства, благодаря отцу, знал Эдди Игнатьевича). С неувядаемым оркестром выступали звёзды советской эстрады — Майя Кристалинская, Миров и Новицкий, Эмиль Горовиц и многие-многие другие.
Своего бывшего подопечного-лагерника пригласили в Магадан. И он отправился туда с полным составом оркестра. В самые лютые морозы, с 30 января по 7 февраля 1962 года он дал там 17 концертов.
Пока еще выразительно, то нежно, то ликующе, поёт его труба. Всё наладилось, и разве что-нибудь может этому помешать? Но самый коварный враг, готовый всегда подставить подножку — время.
Почти незаметно, но неотвратимо погода в музыкальном мире меняется. На первый план выходят вокально-инструментальные ансамбли. Европу — и не только — покоряют «Битлз». Молодёжь, да и более старшее поколение буквально шалеют от новых групп и певцов. А в СССР возникает, к тому же, удивительное и прекрасное явление — бардовская песня. Доверительная интонация, тексты о том, что наболело, тексты, берущие за душу, блестящие авторы-исполнители. Причём, и стать автором, и стать зрителем — легко и доступно для всех. Любая площадка становится сценой. И никаких затрат на оборудование — гитара да микрофон. Даже хороший голос не обязателен.
Джаз не может противостоять этому напору. Он отступает и уходит в тень. Он теряет поклонников.
А здоровье после Колымы пошаливает. К тому же Рознер попадает в автокатастрофу. Результат — трагический исход для пассажира и выбитые зубы у него, водителя. Зубы заменят, но пенье трубы уже не вернуть.
Оркестр понемногу распадается. Попытки создать другой безуспешны. В 1968-м Рознер остается не у дел. Вроде как на пенсии. Он не привык к такому состоянию. Ему бы туда, где, на его взгляд, он ещё сумет развернуться. Но из страны его не выпускают. С большим трудом ему удается, с помощью американцев, в 1972-м выехать в Западный Берлин.
Воодушевленный, он пытается еще выступать с небольшим ресторанным коллективом. Но поезд ушёл. Сердечный приступ 8 августа 1976 года уносит жизнь легендарного Маэстро.
И почти на два десятилетия его имя исчезло отовсюду. Как будто такого никогда и не было. Лишь в конце века, в изменившихся обстоятельствах, началось возрождение. Появились воспоминания о нём — как о выдающемся трубаче, как о человеке, с именем которого ассоциируется джаз. Вспоминали музыканты и режиссеры, певцы и певицы — все, кто учился у него непростому искусству — быть Артистом.
Прошли посвященные его памяти концерты в Москве и Минске. Появились мемориальные доски. Нет, не в столицах. Одна — в Хабаровске, на здании краевого театра (бывший клуб НКВД), другая — в Комсомольске-на-Амуре.
Мемориальная доска в Хабаровске
И каждая из стран, через которые пролегал его творческий путь, считает сегодня великого джазмена своим. В Польше его называют polsko—rosyjski, в Германии говорят, что он war ein deutsch-russischer Jazzbandleader, в России подчёркивают его белорусско-русский период.
А он, Эдди Рознер, родился в еврейской семье, в 1938-м записал на студии Columbia со своим польским оркестром «Бай мир бист ду шейн», в СССР разговаривал со своей женой и ее матерью на идиш и похоронен на берлинском еврейском кладбище.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer7/kur/
