Ложь, которой нас кормят. (Перевод с английского Минны Динер)-продолжение0

(продолжение. Начало в №2-3/2019 и сл.)

Гейт 6

В самолёте, летящем в Чикаго, Иллинойс — третьему по величине городу в США, я прочитал новости. Вот, что пишут BBC:

«Греческие члены парламента утвердили тяжёлые экономические меры, дающие возможность заключить сделку на 86 милиардов евро и остаться в Еврозоне и идти вперёд.

 Следуя старой традиции ненависти между европейскими народами, европейцы верят Иранцам больше, чем Грекам и с удовольствием делают всё возможное, чтобы обогатить Иран, а Грецию сделать бедней. Великолепно!

 По дороге из аэропорта в даунтаун Чикаго я вижу много знаков на польском языке. Что здесь делают поляки? Я не знаю. Я только знаю, что мне нравится польская еда. И я прошу Сири найти мне польский ресторан поблизости. И Сири направляет меня в Старополска — ближайшее oт меня место. Как только я прибываю туда я заказываю бренди Христианские Братья, вероятно в честь людей из CUFI. Очень неплохой напиток — советую попробовать. Вам необязательно конвертироваться для того, чтобы его пить…

 Молодая официантка Сильвия спрашивает меня чего бы я хотел заказать. Вместо ответа я спрашиваю её что она думает об Иранском договоре.

  — А что это такое?

 — А Вы разве не знаете?

  — Нет.

 — Как давно Вы находитесь в США?

  — Пять лет.

 — Вам нравятся США лучше, чем Польша?

  — Я люблю Польшу! Много больше!

 — Тогда зачем Вы здесь?

  — Заработать денег.

 — Официанткой??

 Она улыбается смущенной польской улыбкой и кивает головой в ответ. К счастью, моя семья из Польши и я её понимаю. Это значит, что «я думала заработать здесь кучу денег, но из этого ничего не вышло. Я застряла здесь, а годы проходят.. Может быть однажды я наберусь сил, чтобы признаться себе, что ничего не изменится, и тогда я осмелюсь первым же самолётом улететь в свою любимую Польшу.

 Да, польский язык — сложный язык.

 Расправившись с блюдами, я направляюсь в даунтаун Чикаго в Сити Холл, чтобы попросить интервью с мэром города Рамом Эммануэлем для колонки в газете Zeit.

 * * *

 Я сажусь в лифт и еду на пятый этаж, где находится офис мэра Рама Эммануэля. Рам — знаменитый человек, если вы этого не знали. Прежде, чем служить мэром, он был Главой Администрации Белого Дома, старшим советником Президента Обамы и членом Конгресса. Он еще и еврей.

 Я представляюсь помощнику мэра по прессе — человеку по имени Энди. Мы с ним немного беседуем. Беседа идёт хорошо, и он обещает мне, что попытается организовать интервью на завтра утром. Газета Zeit — одна из важнейших газет и это будет здорово, если Его Честь будет иметь возможность поговорить с немцами. Энди даёт мне свою официальную визитку, на которой есть адрес электронной почты, на которую он просит направить официальный запрос на интервью. Да, имеет смысл и несколько позже я отправляю ему электронное письмо. Лучше сказать — я пытаюсь послать…

 Выясняется, что данный мне Энди адрес не функционирует. Я тотчас же получаю ответ от Города Чикаго, что «данный адрес не найден». Я пробую снова и снова, но результат тот же. Все попытки позвонить Энди по данным в визитке телефонам так же безрезультатны. Да, такова жизнь… Но жизнь идёт вперёд. 

          * * *

 Вниз по дороге от Сити Холл находится мой отель, а рядом с ним — театр. Я пытался пропитаться культурой, пока я был с Индейцами. Но это не сработало. Теперь, когда я с обычными американцами и у них есть что мне предложить, я считаю, что обязан этим воспользоваться. И я иду к театру. Он называется Кадиллак Палас. Интересное название для культурного заведения. Я скорее чувствовал бы себя уютно, если бы находился в Chevy Cruze Theater ( по названию автомобиля). Так или иначе в Кадиллаке в настоящее время идёт Бродвейское шоу Kinky Boots ( Странные ботинки) на музыку и тексты Синди Лаупер. Звучит многообещающе и я иду на представление. О чём эти Kinky Boots? Большей частью о наркобаронах разных видов и сортов. Kinky Boots — очень Американский мюзикл, наполненный «позитивным мышлением», что доказывает последний номер:

Просто будь тем, кем ты хочешь быть,
Никогда не позволяй им говорить, кем ты обязан быть.
Просто будь. Достойно.
Празднуй свой триумф.

Если сказать с культурной точки зрения, то Kinky Boots — это провал во всех отношениях. В нём столько же искусства, сколько в индейских игровых автоматах. Но как развлечение он успешен во всём. Как же соотносятся эти две противоположности? Очень просто: это плоско написанная пьеса, но клубная музыка Синди Лаупер достаточно точна, доступна, весела, умна, сильна и мощна. Поэтому не удивительно, что этот мюзикл любим аудиторией.

 Театр Кадиллак Палас имеет зал на 2 300 мест и почти все они заняты зрителями на этом представлении. Когда шоу заканчивается, я выхожу и наблюдаю за публикой, которая валит из Кадиллака. Эти зрители скорее пожилые, чем молодые, женщин больше, чем мужчин, и включает в себя трёх чернокожих. Трёх.

 Я бреду в свой отель Аллегро, бывший Бисмарк Отель. Да-да, имени того самого Бисмарка, канцлера Отто Бисмарка. Всегда приятно быть там, где Германская история говорит с тобой со стен прежде, чем ты отправляешься спать… Особенно в городе с мэром — евреем.

          * * *

 Наступает утро и я снова в офисе мэра — пытаюсь выяснить почему данный мне е-мейл адрес не срабатывает. Возле регистраторского стола я вижу человека, одетого в униформу Чикагского Отделения Полиции, определённо полицейского, и он вооружен. Мне следует быть вежливым.

 — Могу я поговорить с Энди, пожалуйста? — спрашиваю я его.

  — Энди здесь нет.

 — Могу ли я поговорить с Его Высочеством Мэром?

  — У Вас есть назначенная встреча?

 — В том-то и дело, мой дорогой, что я не знаю.

  — Почему Вы не напишите Энди е-мейл?

 — Я пытался, но е-мейл адрес на его карточке не срабатывает.

  — Можно мне посмотреть визитку? — спрашивает меня человек с оружием. Я показываю ему её и он рассматривает карточку.

  — Этот адрес неверный. Приятно слышать это от вооружённого человека.

 Я спускаюсь по лестнице вниз. Внизу я встречаюсь с другим чиновником из того же офиса мэра. Я рассказываю ему ту же историю. Он тоже просит показать визитку. Он смотрит на неё и говорит:

  — Это фальшивый адрес. Я спрашиваю у него:

 — Что же мне делать?

 Он указывает на лифт, находящийся на противоположной стороне и говорит:

  — Энди только что нажал ту кнопку. Он пытается удрать от Вас. Идите скорей и словите его. То, что он сделал — не подлежит пониманию.

 Я бегу и сталкиваюсь с Энди, как только двери лифта открываются. Я спрашиваю его:

 — Зачем Вы дали мне визитку с несуществующим, фальшивым адресом?

 Его лицо краснеет. Ни один журналист не посмел допрашивать его до сих пор. Голосом, полным злобы и ненависти он произносит слова, подчёркивая каждый слог:

  — Никакого интервью не будет! Я это говорю Вам прямо сейчас!

И он входит в лифт и исчезает.

 Crain’s Chikago Buisiness был прав. Чикаго — это НЕТ. Я за публичную коррупцию.

 * * *

 Я выхожу из Сити Холл и иду на прогулку по Мичиган Авеню, известной также, как Великолепная Миля (Mag Mile). Здесь можно закупаться до потери сознания. Магазин за магазином предлагают всё, о необходимости чего для себя вы даже не догадывались, пока не пришли сюда. Как знак нашего времени, здесь имеются два магазина, которые характеризуют нашу эру: Apple Store, который частично магазин, а частично храм для нашей дигитальной самооценки. Under Armour Store продаёт бельё, которое сделает вас элегантным, мужественным и всегда гордым тем, что находится у вас между ногами.

 Через несколько шагов от них вы упираетесь в магазин Harley-Davidson. Перед входом в него переливается реклама, которая гласит: «Наездниками не рождаются, их создают. А как их создают? А для этого надо купить Harley-Davidson. Блестящий маркетинг! Маркетинг, думаю, является одним из великих Американских вкладов в человечество, если не самый большой. Вы купите всё, даже Биг Мак, потому что вы будете уверены, что это самый лучший, самый вкусный, самый великолепный продукт когда-либо созданный человеком.

 Чикаго, по крайней мере в этом районе, — потрясающе красив. Он делится на две части рекой Чикаго, но оба берега связаны множеством мостов. Прямо Венеция, если хотите.

 Но что по-настоящему украшает мой день сегодня — это человек по имени Оскар. Он называет себя Соул О, так как он поёт, словно миллион птиц. Оскар — молодой чернокожий человек, который разбирается в музыке в стиле соул (Soul music), и он знает как привнести в неё настоящую душу. Когда он растягивает слово long, произносимое им, как л-о-о-о-о-н-н-н-г-г-г, то можно увидеть, что небоскрёбы Чикаго начинают танцевать вместе с его звуками. Ни один продукт Apple не смог бы продублировать его… Вы слушаете его, и вы влюбляетесь в человечество.

 Я спрашиваю у него:

 — Скажите мне, Оскар, где в Америке я смог бы найти хороших людей?

  — Поезжай на юг, мой друг. Поезжай на юг. Поезжай в Джорджию, поезжай в Миссисипи, поезжай в Техас. Хорошие люди живут там. Поезжай на юг. Юг — то место.

 Вот что я делаю в городе, чей лидер не хочет со мной разговаривать. Вместо него я разговариваю с маленькими людьми этого города, с человеком души с прекрасным голосом.

 * * *

 У входов многих учреждений я вижу наклейки: «Без оружия». Что это значит? Год назад , — рассказывают мне жители, штат Иллинойс принял Firearm Concealed Act (Закон об Огнестрельном Оружии), который разрешает иметь при себе оружие людям с правами на него в скрытом виде.

Проще говоря, носи своё оружие, но оставляй его на тротуаре перед тем, как войти в дверь.

 У меня нет оружия, только сигареты. Но сигареты менее приветствуются, чем оружие. Наклеек с «Не курить» значительно больше в этом городе, чем «Без оружия». Итак, я стою на углу улицы и курю. После пяти затяжек какой-то высокопоставленный Вашингтонский чиновник из политического бизнеса обращается ко мне. Он говорит, что пытается бросить курение, поэтому у него нет сигарет. Не был бы я столь любезен, я бы продал ему одну сигарету за доллар. Я говорю, чтобы он оставил свой доллар в кошельке и выдаю ему сигарету, затем еще одну, и еще одну. Между затяжками мы беседуем. Я рассказываю свои приключения с Энди в офисе мэра, а он объясняет мне все 9 ярдов про политику и журналистов. Эта беседа шла без записи, поэтому я не могу назвать имени собеседника. Только его наблюдения.

  — Способ поведения помощника мэра — супер-дурацкий, и он получит обратную реакцию, которая будет преследовать его и мэра, потому что, я уверен, Вы об этом напишете. Это Ваша обязанность как журналиста, чтобы помощник никогда более не давал е-мейл адресов, которые фальшивы. Правильным поведением было бы дать е-мейл адрес, который бы не приходил назад, а послать Вам формальное письмо с извинениями за то, что мэр из-за ужасной занятости своими предыдущими обязательствами не сможет вас принять.

 — Или организовать интервью….

  — Нет. Вы должны понять: мы не хотим давать интервью никому, за исключением некоторых местных медиа, люди которых нам знакомы, и мы знаем, что они напишут. В противном случае — почти все из нас предпочитают не давать интервью национальным или иностранным журналистам. Для сегодняшних политиков Америки эти интервью могут создать большие проблемы, особенно после того, как Верховный суд постановил в 2010 году сделать легальными безлимитные донорские вливания в политические группировки.

 — Но какое отношение интервью имеет к донорам?

  — Большое. Если вы скажете в интервью что-то такое, чего вам не следовало бы сказать, кто-то может использовать эти слова в газете и вчинить вам многомиллионный иск.

 — Я не понимаю этого..

  — Из-за контрибуции кампаний вы должны быть уверены, что не скажете чего-то такого, что не понравится вашему донору. А вы не всегда знаете о чём он думает. Негласное правило таково: не давать интервью, если ты не обязан это сделать.

 — И это Демократия?

  — Я допускаю, что нет. Есть ли у нас свобода мнений? Нет. Честный ли это путь разрешать проблемы? Нет. Но таков капитализм в политике… Такова система, так обстоят дела. Такова Америка, по крайней мере теперь. Мне не нравится факт, что сегодня политика работает таким образом , но я не могу изменить реальность. Сорри. Я с Вами честен и говорю это Вам без записи. Если бы у нас с Вами была бы беседа с записью, где Вы упомянули бы моё имя, то я говорил бы совершенно другие вещи. Но это было бы неправдой… Так оно есть, как есть и будет в будущем. Вы удивлены? Не удивляйтесь.

 И мы расходимся. У меня нет сомнений в том, что чиновник говорил мне правду. А на практике для меня это значит, что я не смогу взять интервью у многих политиков в этой Стране Свободных, Доме Храбрых.

 Очень плохо.

 До сих пор я тешил себя надеждой, что возьму интервью у Барака Обамы, но после того, что случилось с мэром Чикаго, который является другом Президента Обамы, и того, что я услышал только что, я понял, что не стоит даже тратить время на то, чтобы организовывать такое интервью. Но я хочу узнать о нём сколько только возможно. Может, мне найти его внутреннее “я” другими способами? Покойный лидер Хамаса, шейх Ахмед Ясин, часто говорил: «Когда все двери закрыты, аллах открывает ворота»… Но иногда ворота имеют другое значение — другое Понимание.

* * *

 Всё, что я хочу узнать — очень просто: заботится ли человек, который дошёл до президентской должности о тех людях, которые непосредственно втолкнули его в тот офис, дав ему теперешнюю власть?

 Это было бы смыслом интервью, в конце которого я бы получил или не получил ответ.

 Но теперь для меня оказывается очевидным другой способ, даже лучший, получения ответа на этот вопрос: следует встретиться с людьми, которые впервые избрали его во власть, и узнать, как они поживают сегодня. Как теперь живётся людям из его Чикагского Округа, которые первыми голосовали за него 15 лет назад?

 Политическая карьера Обамы началась в качестве сенатора штата, где он представлял 13-й Округ Иллинойса. Когда его впервые избрали в 1996 году, 13-й Округ обозначался, судя по имеющейся у меня информации, вдоль окрестностей Южной Части Чикаго — от юга Хайд-Парк — Кенвуда до южного берега и на запад к Чикаго Лоун.

 И я сказал себе, что имеет смысл посетить тот район, посмотреть каков он и как поживают его жители.

 Первым делом я вернулся в отель и стал спрашивать служащих, как туда добраться. Женщина с улыбчивым лицом сказала мне, что она не понимает, о каком районе я её спрашиваю. Ей нужен адрес. Я опять описываю ей границы интересующего меня района, и улыбающаяся дама мне говорит:

  — Я Вас не понимаю, но советую Вам посетить Хайд Парк. Если Вы хотите побывать в окрестностях Чикаго, то это хороший выбор для посещения.

 Я настаиваю, что хочу видеть то, что южнее Хайд Парка.

  — А как Вы намерены туда попасть? У Вас есть машина? Вам нужно такси?

 — Нет, я не намерен ехать туда ни на машине, ни на такси. Я хочу поехать на общественном транспорте. Я хочу встретиться с людьми.

  — Садитесь на Зелёную линию.

 — Зелёную линию?  —  Да, Зелёную.. Это тот поезд, который довезёт Вас до того места, в которое Вы хотите попасть. Зелёную. Не Красную.

 — А почему не красную?

  — Красная линия нехорошая.

 — Но почему?

  — Я живу в Чикаго, и я никогда не еду по Красной.

 — Почему не по Красной?

  — Потому что это не рекомендуется.

 — Почему не рекомендуется?

  — Потому, что это не безопасно.

 Ладно, Дирборн тоже не безопасен, но я, чёрт побери, там побывал. И я иду к Красной линии.

 Поезд, значительно симпатичней, чем в Нью Йорке, плавно двигается вперёд. Мне нравятся эти современные поезда: прохладны, новы, эффективны. Ничего лучшего и не пожелаешь. Я гляжу на людей вокруг меня и замечаю закономерность: на каждой остановке всё больше белых людей выходит, и всё больше черных заходит. Это продолжается до тех пор, пока не остаётся ни одного белого. И теперь в поезде едут только чернокожие люди и я.

 Я обращаюсь к человеку, сидящему рядом со мной:

 — Где мне лучше всего сойти? Он спрашивает, что меня интересует. Я говорю, что ищу сердце и душу людей, живущих южнее Хайд Парка.

  — А Вы понимаете, где Вы находитесь?

 — Нет.

  — Южная Сторона Чикаго.

 — О, это полезно знать. Так на какой остановке мне лучше всего сойти, чтобы почувствовать сердце и душу Южной Стороны?

  — О, это обо мне.

 — Я очень рад. Где же мне встретить больше людей, похожих на Вас?

  — Но это опасный район, парень!

 — А мне нравятся опасности.

  — Сходите на 63-й. Я Вам подскажу, где она.

 Он подсказывает и еще советует сесть на автобус, который привезёт еще глубже в «логово». Я сажусь в автобус и еду до последней остановки. Когда я собираюсь выходить, шофер, чернокожий человек, спрашивает, что мне здесь надо. А я спрашиваю, почему мне не стоит быть здесь.

  — Вы лучше оставайтесь здесь в автобусе, пока я не поеду назад. Это нехороший район. Здесь стреляют. Зачем Вы здесь? Оставайтесь в моём автобусе или пересаживайтесь в другой автобус, идущий назад. Вон, один собирается отправляться — ловите его!

 Но я не слушаю его. Люди здесь — это те самые люди, во имя которых Обама пришёл во власть, и именно они помогли ему в этом. Я хочу видеть что он сделал для них. И я выхожу из автобуса.

 Несколько человек идут мимо: большинство из них чёрные, некоторые — латинос. Я начинаю прогуливаться по окрестностям. Мне на ум приходит лишь одно определение — АД. Во время прогулки я вижу, как нищета глядит мне в глаза. Один за другим закрытые магазины, закрыты навечно или совершенно заброшены. Даже церкви в таком же состоянии. Я бреду в этот жаркий летний день, пялюсь на нищету и безысходность этого места без всякой надежды на то, что это когда-нибудь кончится… И я совершенно шокирован тем, что это происходит в том самом городе, где и Mag Mile. Мне не пришлось с таким столкнуться даже в странах Третьего Мира. Мне хочется орать. Неужели это в Америке, в Америке ли я? Я в Обамаленд.

 Часто, даже слишком часто, я получаю «персональные» е-мейлы от Президента Обама. Такое, например:

 «Тувиа! Когда я только начинал свою карьеру, будучи организатором в Южной Части Чикаго, дела шли не просто. Иногда я созывал собрания, но никто не приходил на них. Но благодаря терпению и настойчивости люди всё же стали появляться вокруг. Вскоре мы стали проводить много времени вместе, обсуждая проблемы, которые они видят и лучшие варианты преодоления их.

 Чем более активны они становились, чем более они были вовлечены в дело, тем проще было воздействовать на перемены, к которым мы стремились. Я верю, что некоторые концепции относятся и к сегодняшнему дню. Организованность — это строительный блок для всего великого, что мы достигли».

 Интересно, кому это он сыплет пыль в глаза?

 На углу улицы я вижу испаноговорящего мужчину, сидящего на корточках с банкой в руках. Я спрашиваю у него:

 — Как называется этот район?

  — Я живу здесь много лет, но никто не спрашивал меня об этом.

 — Но как он называется?

  — Я не знаю.

 По улице едет серый вэн, который останавливается возле нас. Окна опускаются, открывая двух мужчин в пуленепробиваемых жилетах, с оружием и различными коммуникационными приспособлениями.

  — Что Вы здесь делаете? Откуда Вы? Где Вы живёте?

 — Я живу в Отеле Аллегро в даунтауне.

  — Как же вы попали оттуда сюда?

 — На поезде и автобусе.

  — Знаете ли Вы, где находитесь?

 — Не совсем. Я пытаюсь найти избирательный округ Президента Обамы.

  — Это не здесь. Идите к Гайд Парку.

 — Но мне сказали, что он здесь.

  — Здесь опасное место, зона стрельбы.

 — А Вы кто, кстати?

  — Полиция.

 — А почему на частной машине?

 — Там просто нет отличительных знаков. Мы знакомы с этой местностью. Пожалуйста, покиньте её.

  — Но я журналист. У вас своя работа, у меня — своя. Куда мне пойти отсюда….

Полицейский прерывает меня:  — Вы должны идти домой.

 — Но почему?

  — Поверьте, Вы совсем не хотите быть здесь.

 — Но это не Округ Обамы?

  — Нет, это не участок избирательного округа Обамы. Тот много глубже и в другую сторону.

 — Значит, это не 13-й округ?

  — Нет.

Я вытаскиваю свой iPad, чтобы показать им свою информацию.

  — Зачем Вы вынимаете свой iPad? Вы хотите, чтобы Вас ограбили? Второй полицейский на пассажирском сидении говорит:

  — Он не представляет себе, где он находится.

 Полицейский за рулём:  — Слушайте, Вы не подходите к этому месту.

 Я перестаю обращать внимание на его предупреждения и просто занимаюсь своим делом, показывая ему информацию на моём iPad.

 — В 1996 году, если я не ошибаюсь, Тринадцатый избирательный округ обозначен по-другому, — говорю я ему. Полицейский меняет своё отношение.

  — Верно. Вы находитесь именно там, где Обама был представителем в то время. Это верно.

 — Были ли Вы в то время полицейским здесь?

  — Да.

 — Что-нибудь изменилось здесь с тех пор?

  — Здесь? Изменилось? Ничего здесь не изменилось, если только не стало хуже.

 — Тогда позвольте мне поговорить еще и с другими людьми и убедиться, что Вы правы.

  — У нас свободная страна. Будьте здоровы и сохранны. Но, пожалуйста, убирайтесь отсюда как можно быстрее.

 Полицейские уезжают и я остаюсь один со своим прибором. Разрушенные бизнесы, некоторые с железными дверями, воротами вокруг них, словно защищающими пустоту внутри от просачивания наружу, продолжают быть обыденным знаком. И сколько бы я ни шёл — картина не меняется: повсюду разрушенные магазины, бизнесы. Только несколько магазинов еще функционируют: станции Армии Спасения, заправочная колонка, разменный бизнес, магазин алкогольных напитков и лотерейных билетов и пара ресторанов.

 Я вхожу в рестораны и каждый из них слабо освещён внутри, имеет сломанные туалеты, грязные полы, сломанные стулья и грязные стены. И все они почти пусты, за исключением двух посетителей.

 Жилые дома, к моему удивлению, выглядят мило. Многие из них — частные, что создаёт впечатление благополучного района. Но это не так. Как же эти люди, такие бедные, живут в этих домах?

 Кто-то рассказывает мне, что часть района называется Инглвуд и там живут чернокожие, а в другой части — латинос. Шестнадцатилетний испаноговорящий парнишка Алекс говорит, что ему нравится его район, но жить здесь нелегко. Он говорит:

  — Здесь все банды.

 — А сколько всего банд?

  — Много. Здесь много различных банд.

 — И они убивают друг друга?

  — Да, это так.

 — Как часто случаются здесь насилия?

  — Каждое лето здесь убивают кого-нибудь?

 — Но сколько человек, и как часто?

  — Раз в неделю здесь кого-то убивают. Далее он указывает рукой в сторону бензоколонки:

  — Недавно убили там человека.

 — За что?

  — Член банды: выстрелом в голову.

 — Он мёртв?

  — Да.

 — Когда в последний раз ты слышал выстрелы?

  — Два дня назад.

 — Насколько ты помнишь, что-нибудь изменилось здесь за последние 10 лет?

Двое старших мужчин прислушиваются к тому, что говорит Алекс. Он смотрит на них, не зная что сказать, но потом всё-таки отвечает:

  — Да, изменилось.

 — К лучшему, или к худшему? Он смотрит на старших и говорит:

  — К лучшему.

 — А что стало лучше? Он не отвечает, словно боится сказать что-либо.

  — Будь честен, Алекс.

 — Ну, если по-честному, то нет.

 — Что нет?

  — Нет, не изменилось.

 — Тебе страшно?

  — Нет, не страшно.

 — Выходишь ли ты вечером на улицу, как сейчас?

  — Вечером? Нет.

 — А чем отличаются банды?

  — На этой улице целых две банды. В одной из них одеваются в приспущенные штаны и красные майки. А в другой в такие же штаны и синие майки. Так они различают друг друга и знают, кого убивать.

 — А как обстоят дела между испаноязычными и чёрными? Убивают ли они друг друга?

 — Да, иногда.

 Двое испаноязычных юноши проходят мимо: один из них подросток, а другому лет 10. Я спрашиваю у старшего:

 — С тех пор, как Обама стал президентом, изменилось ли что-нибудь?

 Подросток отвечает, что никаких изменений нет, а вот 10-летний говорит, что есть. Каким образом 10-летний мальчик может знать о переменах, если Обама пришёл к власти 7 лет назад, остаётся загадкой для меня. Но я спрашиваю у него:

 — Какие изменения?

  — Больше фудстемпов!

«Food stamps» — государственная программа, которая помогает бедным покупать продукты. Раньше государство выдавало талоны. Теперь оно выдаёт дебит-карточки.

 Гуляя тут и там, я вижу женщину на другой стороне улицы. Вот ей достаточно лет, чтобы помнить Барака Обаму, который в своей первой выборной кампании в 1996 году сказал, что он хочет избираться потому, что хочет, цитирую, «дать возможность бесправным гражданам». Надо поговорить с ней.

Она рассказывает, что её зовут Синтия. Она — испаноязычная женщина, выглядит даже старше, чем я предполагал. Она прислонилась к грязной стене. Её правая рука в гипсе и с ортопедической повязкой.. Она спокойно курит сигарету. В глазах её — страх. Нет смысла говорить с ней о событиях 20-летней давности. Я спрашиваю, что случилось с её рукой.

  — Я выходила из продуктового магазина с продуктами, кто-то толкнул меня и я упала на землю. Меня ограбили.

 — Поймали ли Ваших грабителей?

  — Нет. Они удрали на машине. Они также украли у меня $300.

 — Были эти люди чёрными, или испаноязычными?

  — Чёрные.

 — Я желаю Вам выздоровления, моя дорогая.

  — Спасибо. Затем она делает минутную паузу и говорит:-«По крайней мере они оставили меня в живых.

 Я разговариваю со многими людьми, но истории повторяются. Я уже готов покинуть этот район в подавленном и отчаянном настроении. Ни один из людей, с которыми я разговаривал, кроме 10-летнего мальчика с его фудстемпами, не смог указать ни на одно улучшение в их жизни с тех пор, как Барак Обама стал представлять их много лет назад. И никого из них Обама не волнует ни с какого бока. Для них он — просто чёрный человек, который пробился наверх, но не имеет ничего общего с ними.

 Что касается Президента Обамы, то если судить не по его словам, а по делам, то он цинично использовал лишения этих людей для опережения других кандидатов, но абсолютно не заботится о людях, которые фактически привели его к власти. К его счастью, он здесь не живёт.

 Я иду к автобусной остановке и жду следующий автобус, чтобы уехать. Там я читаю объявление, что «завтра состоится Марш за прекращение культуры насилия». После довольно долгого ожидания, автобус прибывает, я вхожу и надеюсь, что он привезёт меня в лучшее место. Несколькими остановками позже милая дружелюбная и прекрасная чёрная девушка спрашивает меня, не нуждаюсь ли я в помощи. Она не привыкла видеть белых людей в этом автобусе и спрашивает с какой планеты меня сбросили сюда. Я рассказываю ей, что хотел проверить некоторые вещи о Президенте Обама. Она спрашивает:

  — Вы ходили к президентскому дому?

 — Президентский дом? А что это такое?

  — А Вы не знаете?

 — Нет.

  — Что же Вы делаете здесь?

 — Я просто несколько часов был Инглвуде.

  — Вы??

 — Да. А в чём проблема?

  — Вы были В Инглвуде??

 — Да.

  — Я сама из Инглвуда! Я НЕНАВИЖУ Инглвуд! Это опасный район. И Вы не ходили к президентскому дому?

 — Да что это за президентский дом? Где он находится?

  — Вы хотите туда пойти? Пересаживайтесь в автобус номер 15.

 Мне занимает какое-то время, чтобы постепенно понять: У Президента Обама в Чикаго есть дом, где он жил, прежде, чем переехал в Вашингтон. Дом находится в историческом районе Чикаго Хайд Парк — Кенвуд, который находится неизвестно где, куда идёт автобус номер 15.

 И я сажусь в этот автобус. Я выхожу там, где шофёр советует мне сойти, и иду по направлению к обамовскому жилищу в Чикаго. Его тут нет, но агенты секретной службы здесь присутствуют. Их миссия — охранять дом, но они заблокировали всю улицу, где этот дом находится. Единственный способ увидеть его, ну хотя бы фрагмент от него, ибо он окружён многими деревьями, — это посмотреть на него с другой стороны бульвара Восточного Хайд Парка, который находится перпендикулярно к заблокированной улице.

 Это зажиточный район с величественными таунхаусами. Это не Инглвуд, и никто вас здесь не ограбит. В любом случае я хочу лучше разглядеть дом, поэтому намереваюсь перехитрить секретную службу. Я пытаюсь разговорить одного агента , но это ни к чему не приводит. Но зато я обнаружил, что напротив дома находится огромная сооружение и я обдумываю способы туда попасть. Подходя к нему, я вижу слова на иврите перед входом. Что это за место? Оказывается, это Синагога KAM Isaiah Israel.

Аллилуйя! Всё, что мне следует сделать — это принять участие в службе, и тогда уж я рассмотрю Дом из здания синагоги.

Однако вход в синагогу оказывается запертым. Я проверяю их расписание и вижу, что сегодняшнее мероприятие проходило в 10:00, т.е. несколько часов назад. Кстати, название сегодняшнего мероприятия, если вам любопытно — Йога. Что общего у Йоги и еврейского Храма?

Я покидаю место Обамы и йоги и думаю, что же мне делать дальше. Мне приходит в голову мысль попробовать найти храм, в котором учат упражнениям Пилати и танцам на шесте. Было бы здорово поглядеть на кошерную еврейскую женщину, танцующую вокруг шеста перед прихожанами, поедающими гефилте фиш. Я делаю небольшое расследование и делаю интересное открытие: Храм Рама Эммануэля. Да-да. У Барака свой Храм, и у Рама — тоже свой. Наверно, только Рам может посещать службу в нём…Я так предполагаю…Мне надо обследовать и это место. Йога.

 Интересно, евреям Чикаго больше делать нечего в своих храмах, как практиковать йогу под святыми сводами?

 * * *

 Храм Рама Эммануэля, или его синагога, зовётся Anshe Shalom B’nai Israel и расположена в районе Вида на Озеро. Я добираюсь туда к вечеру. Снаружи о входной двери синагоги заботится человек в чёрной цивильной одежде по имени Нейл. Я спрашиваю у него, охранник ли он?

  — Что-то вроде того. Вообще-то я следователь, специалист по наркотикам и бандам.

 — Вы — еврей?

  — Я? Нет. Я немецкого происхождения. Дальше Нейл объясняет своё присутствие.

  — Несколько лет назад еврейский доктор спас мою жизнь. Я пришёл к нему в офис и он вернул мне мою жизнь. То, что я делаю здесь — моя персональная благодарность ему.

 — Вы вооружены?

  — Всегда.

 — Не могли бы Вы, как специалист по бандам, сказать мне сколько людей было застрелено насмерть в Чикаго за последнее время?

  — Только в этом месяце, и только за выходные на 4 Июня были убиты 11 человек и 63 человека застрелено. Может застреленных было больше, но мы знаем только о 63-х.

 — Я надеюсь, вы знакомы с районом Инглвуд.

  — О, да! Инглвуд — это очень-очень опасное место.

 — Но у них есть очень симпатичные дома, по крайней мере некоторые из них, но в то же самое время от всего вокруг веет нищетой. Как эти люди могут себе позволить такие дома?

  — Это государство за них платит, а не жители. Первоначальными владельцами этих домов были белые люди, но они покинули этот район. Белый побег.

 И тут то же самое, как я вижу. Интересно, сколько еще в стране, мест, где происходят «белые побеги»?

 Я захожу в синагогу. Тут огромное помещение, но очень немного людей потрудились сюда прийти. Большинство посетителей приблизительно в возрасте Бога. Я прочёл на бумажке, которая выдаётся каждому, что сегодняшнее мероприятие, собравшее людей будет заключаться в речи об Иранской сделке.

 Оратор, который звучит очень скучно, категорически против этой сделки. Неужели в этой синагоге нет более ярких ораторов, ну, например, Рам Эммануэль?

 Как только мероприятие заканчивается, я разговариваю с еврейской дамой, членом общины.

  — Да, эта синагога — действительно «шул» Рама Эммануэля. Он приходит сюда раз в год по большим праздникам. Он никогда не платит членских взносов. Все , кто приходит на Большие Праздники платит, но только не Рам.

 — Но почему он не платит?

  — Он чувствует себя намного выше всех остальных. Он обычно стоит на богослужении, т.к. не покупает места. Но теперь один из наших членов платит за него из своего кармана. Он платит за Рама и его семью.

Человек, стоящий рядом с нами вмешивается в разговор:

  — Знаете почему он не платит? Потому, что он жадный, он скупец. Он не тратит деньги, именно свои деньги. Вот, кто такой Рам.

 Время заняться, как мне кажется, йогой.

 * * *

 В эти дни американские медиа очень заняты Дональдом Трампом. Известный, просто, как Дональд, он разбивает вдребезги предсказания всех экспертов, что он скоро исчезнет с карты. Вместо этого он взлетает вверх и возглавляет список других республиканских кандидатов. Вообще-то у Дональда словесный понос: он не перестаёт говорить грубости, а публике это нравится. Американские журналисты никак не могут это осознать и пишут различные статьи о нём, надеясь, что когда они завершат писать свои опусы, они разберутся что к чему.

 Администрация Обамы, с другой стороны, совершенно не интересуется Дональдом. Они очень заняты, заняты Иранской сделкой.

 Завтра утром, например, его люди попытаются убедить Еврейских лидеров Чикаго, что сделка совсем не так плоха.

 Я думаю, мне стоит посетить это мероприятие.

 * * *

 Совет по Связям Еврейской Общины, входящий в Объединенный Еврейский Фонд/ Еврейской Федерации Метрополии Чикаго созвал специальное собрание сегодня, чтобы подискутировать о том, как Чикагская Еврейская Община должна откликнуться на Иранское Соглашение. Еврейская Федерация — самая важная Еврейская организация в Чикаго, поэтому сегодняшнее собрание посетят члены различных Еврейских организаций, включая AIPAC (Американо-Израильский Комитет по публичным делам ).

 Меры безопасности на высшем уровне — с охранниками, с просвечиваниями, и даже, снабженные электроникой, двойные двери в туалеты. Основное задание: лишь активисты Чикагских Еврейских Организаций, зарегистрированные заранее, должны быть допущены на собрание. А я не член Чикагских Еврейских организаций, и, естественно, охранники не могут найти моё имя в списках. Проблемка. Чтобы её решить, я предъявляю привратникам этого ультра — охраняемого здания свои водительские права. И они… впускают меня. Мне это нравится. Я чувствую себя так безопасно!

 Разумеется, это Еврейское Собрание, что означает наличие еды вокруг. Кстати, неплохой еды.

 Заметьте: когда я не пишу о еде — это значит, что там не о чём писать. К сожалению, это то, что я испытывал в большинстве случаев в этом Доме Храбрых.

 Но здесь евреи создали чудо: превосходная лососина, тёплая и свежая, потребляется участниками. Салат из тунца, ананасы, авокадо, нарезанный лук, арбузы, кофе ( который не пробую) Диетическая Кола ( к которой я привязан). Нет бейгл (бубликов), что напоминает мне, что я не в Нью Йорке, где отсутствие таковых на Еврейском мероприятии сочли бы за преступление. Нет и чизкейк (творожное пирожное), вообще нет пирожных.

 Что происходит с евреями? Насколько я знаю, преступление против Иудаизма — отсутствие сладостей на мероприятиях, подобных этому. Но я не жалуюсь. Я не говорю ни слова. Мне совсем не нужно, чтобы меня спрашивали какую Еврейскую организацию я представляю. Но уж если меня прижмут к стене, я скажу, что представляю Нью-Йорк, что подтверждают мои водительские права. Это официальный документ, и насколько я знаю, евреи любят всё официальное.

 Один чиновник, кстати, говорит для них прямо сейчас, пока они жуют свою лососину за столами. Его зовут Ион Вольфсталь, генеральный директор по нераспространению в Совете Национальной Безопасности. Он обращается к ним прямо из Белого Дома и это транслируется на видео.

  — Слышите ли вы меня?” — спрашивает он. — Я был бы рад, если бы меня покормили тоже…

 Сразу видно еврея.

  — Этот Договор — чрезвычайно хорошая сделка», — продолжает он уже по делу. Он лишь утверждает, ведь ему никто не возражает. К тому же США и его союзники будут иметь возможность немедленно видеть все нарушения договора иранцами и реагировать совместно на них. Точка.

 Я никогда этого не пробовал делать, но утверждаю, что лососина вместе с разговорами об атомных бомбах переваривается очень хорошо. Я не могу дать объяснения этому явлению, но это так. В любом случае, наш Ион продолжает свои бла-бла-бла, снова и снова говоря о том, как прекрасен этот Договор.

 В чём заключается суть Договора? Уверен, что никто из жующих лососину не потрудился прочесть 159 страниц этой сделки. Как известно даже ребёнку, читать и есть одновременно не хорошо.. Особенно рыбу.

 Что любопытно заметить, что оратор говорит о Договоре намного более позитивно, чем даже Президент и Государственный Секретарь делали это до сих пор. По их мнению, Договор имеет свои скользкие места, но это самый возможный и лучший вариант, который удалось достигнуть. Но по словам Иона — Договор просто отличный. Никаких скользких мест, никаких проблем. Точка.

 Этот упомянутый Ион, разумеется, был назначен Белым Домом говорить с этими евреями. И мне интересно, играет ли Белый Дом в какие-то игры здесь? Кто знает! Скорее всего Белый Дом даже не заморочился такой мыслью, что на этом собрании может быть журналист, иначе они были бы более осторожны. Но пока я лишь озабочен тем, чтобы у меня не конфисковали мои водительские права.

 Лосось почти съеден и Ион раскрывает нам тайну, что у него в арсенале есть еще аргументы. Он рассказывает нам вполне уверенно, что члены Конгресса и Сената имеют доступ к секретным документам и другим материалам, которые покажут и докажут насколько эффективен Договор, насколько он хорош, насколько великолепен. Другими словами, кроме существующего 159-страничного документа существуют еще какие-то договорённости. Но весь пакет доступен лишь законодателям.

 Как водитель с правами, у меня возникает проблема. Этот Ион добивается того, чтобы эти Евреи слепо позволили Американским Лидерам рулить в правильном направлении. Хотел бы я водить машину с завязанными глазами, просто следуя инструкциям, которые давал бы мне мэр Рам Эммануэль с пассажирского сидения? Никак нет. Кроме того, хочется узнать: является ли такое слепое доверие — тем демократическим принципом, которым гордится эта страна?

 Я прошу сидящего рядом со мной человека объяснить мне всё происходящее. Он отвечает всего одним словом:  — Евреи.

 — Простите?

  — Ион — еврей, и так поступают евреи. Они поддерживали Гитлера в его ранние годы, они финансировали его. Почему Вы думаете, что мы избавились от этой привычки?

 Неужели он прав?

 Я ищу информацию об это Ионе. И вот, что нахожу: небольшой месседж, который Ион отправил твитом какое-то время назад, выступая перед Еврейским Лобби — тем самым AIPAC: “Как сын спасшегося еврея, я устал от AIPAC, который пытается играть со мной и заставляет конфликтовать с Ираном».

 Это интересно и вызывает ряд вопросов. Почему именно этот Ион был выбран Белым Домом выступать перед Чикагскими евреями? Нельзя ли было выбрать кого-то другого? И почему именно Еврея, и почему именно этого? Не пытается ли Администрация сказать нам:  — Поддержите нас, или…?

 * * *

 В Иранской сделке существует не только один элемент. Есть еще, например, элемент денег.

 Пару дней назад Daily Beast опубликовала статью об этой сделке:

«У Ирана есть миллионы ценных вложений, замороженных в результате международных санкций во главе США и других мировых держав. Должна ли быть достигнута договорённость по атомным разработкам, ожидаемая к концу этой недели, если эти вложения, в конечном счёте, будут освобождены от санкций и попадут к иранскому правительству?

 Мы, разумеется озабочены тем, что вопреки массивным внутренним нуждам в Иране, результатом ослабления некоторых санкций может стать использование средств на дестабилизирующие действия», — сказал Daily Beast чиновник Государственного Департамента».

 Речь идёт, судя по публикациям в различных американских медиа, о $ 150 миллионах.

 Греция была бы счастлива получить такой пакет в свои руки. Греция под мощным давлением сильных Европейских государств, которые учат их хорошим манерам, напротив, может рассчитывать на небольшие цифры, которые позволяют им выжить какое-то время. А вот Иран скоро станет богаче, чем он уже есть, благодаря учителям Греции — европейцам, которые со страстью поддерживают Иранскую сделку.

 Я накладываю себе еще одну порцию лосося. Собрание продолжается. Следующим оратором на этой аудио конференции из Вашингтона, ДС становится посол Деннис Росс, в настоящее время работающий в Вашингтонском Институте Ближневосточной Политики, а ранее бывший специальным помощником Президента Обамы, а также и специальным советником бывшего Гос. Секретаря Хиллари Клинтон.

 Деннис, будучи дипломатом, говорит, что сделка хороша, но требует некоторых доработок. Это, разумеется, не имеет практического смысла, ибо иранцы не станут переговариваться. Этот человек, как дипломат, предпочитает не поддерживать ни одну из сторон. Вы никогда не знаете, кто будет следующим Президентом, поэтому и следует держаться нейтральной позиции.

 Следующим, последним оратором выступает Рои Гилад, главный Советник Израиля по Среднему Западу. Здесь Еврей разговаривает с Евреями, Израильский Дипломат с Американскими Евреями. Рои с ними прямолинеен, как стрела, что поразительно, потому что он тоже дипломат. Разница лишь в том, что этот дипломат хочет быть на высоте. И он это делает. Его позиция очень сильна.

 Рои не использует электронные коммуникации, он просто находится прямо здесь. Он тут с Евреями, он смотрит им прямо в глаза, и он просит их выступить против их правительства. Это шокирующее зрелище. Затем он добавляет:

  — Всё, что мы просим — это встать рядом с нами.

 Это очень трогательный момент: Еврейский Дипломат умоляет своих собратьев не бросить его соотечественников.

 Израильские политики и дипломаты выступали публично против этой сделки, поэтому то, что происходит здесь — не новость. Но сегодняшнее собрание — не публичное мероприятие, а интимное: только для Евреев. Здесь есть Еврей — дипломат, представляющий Еврейское Государство, единственное существующее в мире, и он буквально умоляет жующих лососину евреев Чикаго быть с ним и с их Еврейскими собратьями.

 Как же они реагируют? Они смотрят на него. Они пялятся на него. Но они никак не реагируют. Эти Евреи демонстрируют свою воспитанность, поэтому не показывают своих эмоций.

 Но Рои и не ждёт только эмоций. Он также пытается рассуждать с ними:

  — Я впервые слышу кого-то, кто изображает эту сделку, как экстремально хорошую», — говорит он, имея ввиду суждение Иона, которое они только что выслушали. «Эта сделка похожа на Швейцарский сыр — в ней слишком много дырок.

 После его выступления последовало объявление о том, что через несколько недель состоится еще одно собрание, поэтому решение будет приниматься уже после него. Это значит, что Израильские Евреи должны подождать, прежде, чем узнают — поддерживают их Чикагские Евреи, или нет.

 Жизнь сурова.

 А для меня — время двигаться дальше. Я покидаю Чикаго со многими вопросами. В этой стране поднимается огромный шум, когда один белый человек убивает 9 чёрных людей. И в то же время абсолютно не реагирует на то, что тысячи чёрных убивают чёрных же людей. Да, я знаю, что стрельба в церкви — это преступление на почве «ненависти», не в пример постоянным убийствам среди чёрных. Но я знаю и то, что убийца — есть убийца, в любом случае лишение жизни — есть лишение жизни. К тому же, самая большая проблема здесь заключена в том, что обсуждение убийств чёрными чёрных считается неполиткорректным, поскольку может интерпретироваться, как «расизм”. Но эта своеобразная политкорректность позволяет тысячам и тысячам людей убивать и убивать год за годом. Только в одном Чикаго, по словам офицера полиции, за год убивается 600 человек и 1000 человек расстреляны. ГДЕ ЖЕ ВОПЛИ об ЭТИХ БЕССМЫСЛЕННЫХ УБИЙСТВАХ? Где тот же Эндрю — привратник юстиции из Джорджтауна, почему он не ходит по улицам Америки и не призывает к справедливости и гуманности?

 Перед моим приездом в Чикаго мне рассказывали, что в городе живут многие выходцы из Германии. Может быть они и живут тут, но они прячутся очень глубоко, или они так прекрасно растворились, что без увеличительного стекла их не разглядеть. В любом случае, я сожалею, что вас не увидел.

 Мне будет не хватать Чикаго. В этом городе есть что-то такое, что невозможно описать. Прекрасная архитектура перемежается с повсеместно ржавыми воздушными железными дорогами; люди, которые говорят «Добро пожаловать в Чикаго, брат!» и люди, которые говорят, что их политики экстремально бесчестны. Да, таковы они.

 Теперь остался единственный вопрос: куда мне дальше податься? 

Гейт 7 

 «Губернатор Скотт Уолкер из Висконсина сказал в понедельник, что он хотел дать разъяснения Правительственному Ответственному Совету штата — вне партийному агентству, которое следит за выборами, этикой, финансированием кампаний и лоббированием», — пишет Нью Йорк Таймс о губернаторе Висконсина.

 Значит ли это, что Висконсин еще более коррумпирован, чем Иллинойс, или, что Милуоки более крут, чем Чикаго? Я не знаю, но возможно стоит нанести Висконсину визит. К тому же Висконсин — сосед Чикаго с севера. Туда добраться просто.

 Для этого я беру в рент новую машину — белый Малибу и отправляюсь в дорогу. Малибу. Мне нравится, как автомобильные компании думают о своих автомобилях. Малибу. Ну кому бы не захотелось иметь «Малибу»? Какое замечательное название  — Малибу!

 Да, должен признать, что «Круз» тоже был хорош. Но иногда мне нравится полигамия, и я хочу иметь больше, чем один… А «Малибу» к тому же больше размером и поэтому лучше подходит полным людям, вроде меня.

 По дороге на Милуоки я останавливаюсь в Рейсин. Рейсин, симпатичное название, не правда ли? В любом случае власти Рейсина утверждают, что «Округ Рейсин имеет гордую и длинную историю самоорганизации, попыток борьбы с несправедливостью и неравенством, когда члены общины работали сообща в пользу общего дела». Я хочу посмотреть на это и отправляюсь в местное B&B, заказываю бренди и бюргер. Рядом с моим столиком расположились два белых человека с пивом. Я спрашиваю у них:

 — Как вы тут живёте с чёрными?

 Я не знаю сколько пива они уже выпили, но они мгновенно трезвеют, услышав этот вопрос. Они смотрят на меня с подозрением, словно я следователь полиции, который собирается их арестовать, и дружно говорят, как хорошо они относятся ко всем чёрным, которые тут имеются. Я говорю, что не верю им. Такого не может быть. Уж не знаю, что заставило меня это сказать, но я это сделал.

 Услышав меня, они почувствовали себя свободней, и их тон поменялся.

  — Есть люди, которые принадлежат к культуре «брать, а не давать», и не работать. И они не хороши, — говорит один из них.

 — Вы имеете ввиду чёрных?

  — Да, — отвечают оба.

 За моим столиком сидит Лиа, симпатичная студентка второго курса колледжа.

  — Спасибо, что приехали в Рейсин. Я надеюсь, что Вам понравится здесь.

 А я говорю ей, что слышал, что у них тут полно банд, совершающих преступления. Слышал ли я об этом? Нет. Но я пытаюсь завязать оживленный разговор.

  — К сожалению, это правда, у нас тут много банд: GD — гангстерские ученики, IG — имперские гангстеры, Latin Kings. Тут есть и другие, только я не знаю их названий.

 — А Вы лично знакомы с гангстерами?

  — Нет, я с такими не путаюсь.

 — А знаете ли Вы евреев?

  — Лично я никогда не встречалась ни с одним евреем, но я конечно знаю о них.

 — Что же Вы о них думаете?

  — Большинство американцев не любит евреев, а я нет.

 — Почему же они Вам нравятся?

  — Я христианка и поэтому мне они нравятся. Они же люди, которых любит Бог, поэтому и я их люблю.

 Не многие Европейцы бы так сказали.

 * * *

 Я съедаю свой бюргер, допиваю бренди, встаю и еду… Только не говорите полицейским! По приезду в Милуоки, я сажусь чтобы выпить кофе и рядом оказывается блондинка средних лет. Я беседую с ней. Прошу её рассказать мне немного о Висконсине. И она рассказывает:

  — Висконсин состоит из 52% Германских Американцев в своей Кавказской общине.

«Кавказцы» — супер — лингвистика политкорректности! Эта женщина, если я сужу верно, на пике политкорректности, аж на уровне луны. ( Я не совсем уверен, что луна политкорректна, но никто не в состоянии доказать мне обратное.)

 В любом случае, я думаю, следует обращаться с мисс ПК (политкорректность) ласково.

 — Висконсин — расистский штат?

  — Я чувствую себя некомфортно говорить о таких вещах, — отвечает она с болью в голосе.

 — А почему Вы чувствуете себя некомфортно?

  — Потому, что я не делю людей по цвету.

 — Но я не спрашивал о Вас лично, я спрашивал о штате Висконсин.

  — Ну, если Вы настаиваете, то я отвечу.

 — Пожалуйста, будьте добры!

  — Мы, за исключением меня, расисты. Да, именно расисты.

Получается, что все в Висконсине, за исключением неё — расисты. Разумеется. Я заканчиваю пить кофе и гуляю вокруг. На одном магазине по дороге, я читаю объявление: «Не больше двух студентов одновременно в магазине. — Почему только двух? — спрашиваю я.

  — Они приходят группами и воруют, — отвечает хозяин магазина. Под «они» имеются в виду чёрные. Владелец сам Сикх.

 Я продолжаю прогулку и встречаю чернокожего человека лет 45 по имени Шанта, который стоит рядом со своим грузовичком. Он рассказывает мне, что написал книгу, и если я хочу иметь её копию, он был бы рад продать мне её.

 Я спрашиваю, какова его история.

  — Я переехал в Милуоки в 1984 году, когда был здесь, чтобы повидаться со своей матерью. Она играла в различных группах различную музыку, и я решил, что она звезда, словно Диана Росс. Я сделал её в моих мечтах — идолом. Но после переезда, я понял, что она давняя преступница. Она занималась проституцией, наркотиками, воровством и другими преступлениями. Она уходила со своими преступными друзьями надолго из дома, а я сидел голодный. Мне хотелось есть, но я был слишком юн, чтобы работать, поэтому мне пришла блестящая идея — ограбить разносчика пиццы. Я себя убеждал, что, во-первых, я получу пиццу и наемся, а кроме того, у меня появятся деньги, ведь у разносчиков всегда есть деньги. Меня поймали, и я был осуждён.

 — А было ли у Вас оружие?

  — Нет. Был молоток. Я был слишком молод, чтобы добыть оружие. У меня был молоток.

 — А как же Вас поймали?

  — Тогда был снег, поэтому полиция пошла следом по моим следам на снегу. Они пришли прямо к дому и забрали меня. Меня направили в тюрьму для малолетних преступников и, когда я оттуда вышел, я был психически болен. Я попытался сам себя лечить..

 — А что за болезнь?

  —  У меня был посттравматическое расстройство и биполярное нарушение психики. Я не знал, что…

 — Кто сказал Вам, что Вы психически больны ?

  — Та, которая со временем стала моей женой. Я женился на моём психологе.

 — Она белая, или чёрная?

  — Белая. Она помогла мне понять себя, и я стал принимать лекарства. Затем я перешёл опять на наркотики.

 — Но почему?

  — Потому, что был в депрессии.

 — Почему в депрессии? Жена была недостаточна хороша?

  — Нет, она хорошая. Я не пошёл в тюрьму, чтобы не покинуть её!

 — Она хороша собой?

  — Да.

 Но всё-таки они разводятся. — Она на 24 года старше меня. Я молод, и мне требуется много секса…

 — А ей он не нужен?

  — Не так много, как мне.

 — А сколько же нужно Вам и сколько нужно ей ? Назовите цифры.

  — Мне надо каждый день по 2-3 раза в день.

 — А ей?

  — Три — четыре раза в неделю.

 — И это недостаточно для Вас?

  — Не слишком хорошо.

 Шанта вышел из тюрьмы в Августе. На сей раз он ограбил человека с помощью оружия.

 — Теперь с возрастом Вы стали умнее?..

  — Я стал хуже!

 ОК, итак, Вы приобрели оружие. Кого Вы пытались ограбить на сей раз — банкира?

  — Нет.

 — Разносчика пиццы?

  — Нет, не разносчика!»

 — А кого же?

  — Бизнесмена.

 — Каким бизнесом он занимался?

  — Ну, один из них имел ресторан…

 — Опять Вы позарились на пищу?

  — Это только один такой.

 — Сколько же человек Вы ограбили?

  — Несколько.

 — Сколько?

  — Семь.

 — И на седьмой раз Вас поймали. Какую же ошибку Вы совершили на этот раз, чтобы быть пойманным?

  — Ошибка была в том, что я использовал свою машину, и они (полицейские) засекли мои номерные знаки. И еще я высунул лицо во время грабежа.

 — Как глупо!

  — Очень, очень глупо!

 — Если посчитать все грабежи вместе взятые, сколько денег Вы получили всего?

  — Честно? Наверно около $16 000.

 — Наличными?

  — Кеш.

 — Неужели люди носят с собой столько денег?

  — Бизнесмены носят.

 — А как Вы отличали бизнесменов от других людей?

  — Я грабил бизнесменов и еще торговцев наркотиками. Я ограбил двух таких торговцев, а у них было очень много денег.

 — Ну, а какой навар Вы получили от бизнесменов? Сколько было денег у них?

  — Даже и не $1 000!

 — Стреляли ли Вы в кого-нибудь из них?

  — Если вы отдаёте мне свои деньги, то я не стану стрелять в вас.

 — А если я не дам?

  — Я побью вас. Я изобью вас. А, если Вы будете бить меня, то я буду стрелять.

 — Стреляли ли Вы в кого-нибудь?

  — Не при ограблении. Нет.

 В это время подъезжает вэн с белым человеком за рулём. Он останавливается, опускает стекло и спрашивает меня, не нуждаюсь ли я в помощи. Я отвечаю, что всё в порядке, не стоит беспокоиться.

 Когда он отъезжает, я спрашиваю не полицейский ли это.

  — Нет, он не может быть полицейским.

 — Откуда Вы знаете?

  — Поверьте, я знаю копов!

 Я не могу поверить, что стою здесь и беседую с вооружённым грабителем. Я бегло оглядываюсь на его машину и замечаю внутри сидящую женщину. Я прошу её выйти к нам. Она выходит, и мы немного разговариваем. Оказывается Шанта вовсе не секс-машина, которой он себя изобразил. Этой леди требуется больше секса, чем может ей предложить он. Он слишком стар…

 Америка. Это не та Америка, которую я ожидал увидеть. Это другая Америка.

За многие годы жизни здесь я думал, что я что-то знаю о ней, но так ли это? По правде говоря, я понятия не имею. Я открываю её потихоньку: душу за душой, штат за штатом. Кто знает, куда еще приведёт меня моё путешествие? 

 * * *

 Сегодня национальный День Хот Догов (бутербродов с сосиской). А я намерен пойти на Ночь Байков, где проведу какое-то время с владельцами мотоциклов Harley-Davidson в Центре Harley-Davidson, Милуоки.

 Вот это настоящая Америка, — говорят мне знающие люди. Почти каждый день здесь бывают владельцы Harley-Davidson. Я жe встречаю здесь пожилую пару, которые не ездят на этом мотоцикле, но их дети имеют его. Женщина рассказывает, представляясь:

  — Моя семья из Германии. А я никогда в Германии не была, а вот дочка была. Ей там очень понравилось! До тех пор, пока она не узнала о том, что делали нацисты во время войны. Тогда она расплакалась — она никак не могла этого понять.

 Я говорю ей, что я — немец. После этого ей становится очень некомфортно стоять возле меня… Это впервые в моей жизни кому-то я не понравился потому, что я  — немец. Чтобы как-то компенсировать боль от укуса, я иду покататься на Harley. Ну, это не совсем поездка, но что-то близко к тому. Harley, на который я взбираюсь, модель 2015 года, только его мотор не подсоединен к колёсам. Другими словами: он издаёт шум, который позволяет мне почувствовать себя мужчиной. Я даже могу переключать скорость, но мотоцикл не двигается. Но шум он издаёт такой, что я почти не слышу инструктора, который пытается меня учить

  — Будьте осторожны и не касайтесь труб: они экстремально горячи.

 Менее, чем через секунду я в этом убеждаюсь.

 Я спрашиваю инструктора, молодую женщину: В чём главная идея владения Harley-Davidson? Почему не другим мотоциклом, вроде Honda, например?

  — Harley-Davidson даёт Вам предельную свободу, — говорит она, чётко выговаривая каждый слог.

 Страна Свободных.

 За последние несколько недель я спрашивал бесконечное количество людей что для них значит быть американцем, и почти все отвечали, употребляя два слова: Свобода и Воля. Теперь я, наконец, понял значение первого из них: Свобода — это езда на Harley-Davidson.

 «Национальный День Хот Догов» сам себя объясняет. А что значит Bike Night ?

 Вот как Harley-Davidson официально описывает это: «Все Байки встречаются в музее Harley-Davidson. Хватайте свои байки. Присоединяйтесь к другим ездокам для удовольствия и услады для глаза. Наслаждайтесь едой и напитками внутри и снаружи Бара и Ресторана Мотор, включая Bike Night Кооzie за $2 Miller High life в течении всего сезона(Koozies возможно купить в магазинах на территории Музея.)»

 Я не знаю, что такое Koozies, но знаю, что такое еда, и мне этого достаточно.

 Зрелище передо мной действительно услада для глаза: море Harley-Davidson и океан людей.

 Мы находимся не внутри музея, а снаружи его. Мы не станем тратить Национальный День Хот Догов в музее, мои дорогие.

 Большинство из людей, находящихся здесь — мужчины; большинство из них — средних лет; многие из них — с излишками веса, вроде меня; многие в солнечных очках, а многие одеты в чёрные кожаные куртки. На улице жара, а они одеты в зимние куртки. У них на куртках разного вида «шмонцес» (от понцес на идиш) и разные наименования, вроде «Outlaws» (Внезаконники), «Riders»(наездники) и многие другие. Довольно большое число из них — курильщики, и многие имеют татуировки на коже. Я обращаюсь к одному человеку, у которого почти каждый видимый инч его кожи покрыт татуировкой:

 — Что на вас тут? Он вытягивает руки и объясняет мне значение своих татуировок:

  — Вот символ Harley- Davidson — два пистолета. А тут у меня красный и белый цвета — цвета Америки.

 Сказать ему, что это и цвета Польши? Нет, не стоит, ибо это может разрушить его будущее..

 — А зачем Вам всё это нужно?

  — Это моя экспрессия, так я выражаю всё, что важно для меня в моей жизни.

 Его жена стоит рядом и прислушивается к беседе. Я спрашиваю её:

 — Вам нравятся его татуировки?

  — Они неплохие.

 — Делают ли они его сексуальней?

  — Когда мы впервые встретились, их у него не было.

 Время от времени какой-нибудь владелец Harley подходит к своему мотоциклу и заводит его, он нажимает на газ и создаёт неимоверные звуки. Они любят шум — эти Harley.

 Тут я встречаюсь с Грегом, гордым владельцем Harley. Я прошу его объяснить мне, почему владельцы этих машин так страстно их любят.

  — Это трудно объяснить тому, кто сам этого не испытал.

 — Ну, попробуйте это на мне.

  — Это ветер, дующий вам в лицо. Поняли? Сегодня я проехал 240 миль просто из удовольствия и любви к этому.

 — Но Вы бы почувствовали тот же дующий на Вас ветер, если бы ехали на мотоциклах, сделанных в Японии, или Германии. Неужели это было бы другое ощущение?

  — Нет, не то же!»

 — Но почему другое?

  — Я говорил Вам, что это трудно объяснить. Я пробовал, но у меня ничего не вышло.

 — Попробуйте снова.

 Он показывает на сотни окружающих нас людей, на каждом из которых что-то с символикой Harley, и говорит:

  — Ну посмотрите на них! Это — Harley. Ни один другой мотоцикл не собирает таких людей, как Harley. Это КЛУБ.

 — Каким образом Harley стал таким успешным, что создал целый клуб, а другие компании не стали?

  — Ну посмотрите: мой отец только что скончался и завтра будут похороны. Я уверен, что 40-50 человек приедут участвовать в процессии на своих Harley. Я сказал только одному из них про похороны, и завтра рабочий день, но многие из этих людей возьмут день за свой счёт и приедут на процессию. Таковы люди Harley! Когда я увижу их завтра на похоронах отца, это будет для меня чем-то особенным, то, что я никогда не забуду.

 — А Вы уверены, что они приедут?

 — О, да, уверен! Это — HOG.

 — А что такое HOG?

  — Harley Owners Group — Группа владельцев Харли.

 — Я считаю, что маркетологи Harley — просто гении.

  — Наверно, это так. Слушайте: у меня 500 друзей, хороших друзей. Все они — владельцы Harley. И я могу положиться на них, потому что они при необходимости всегда будут со мной.

 — Опишите мне, пожалуйста, если не затруднит, Ваши первые ощущения, когда Вы стали владельцем Harley.

  — Я почувствовал, что стал частью группы, частью семьи. Я обрёл друзей, семью. Я перестал быть одиноким.

 — А насколько хорошо Вы знаете этих 500 человек?

  — Знаю очень хорошо. Мы же семья. Тут существует нечто, что Вы должны понять: каждый Harley выглядит по-своему. Каждый может модифицировать свой мотоцикл — компания это поощряет. Harley — это выражение нас самих, просто показывает кто мы есть помимо Harley. Это также помогает создать уникальный клуб, семью. У нас у всех есть Harley, и в то же время у каждого он другой. Нет двух одинаковых Harley.

 Рядом с нами сидят мужчина и женщина, которых Грег не знает. Еще не знает.

  — Я с ними не знаком, но я могу до них дотронуться и они не сочтут это странным.

 — Хочу это увидеть!

 — Грег кладёт свою руку на плечо соседа и говорит:

  — Надеюсь, Вы не против? Тот отвечает: «Абсолютно, нет.

 Семья..

 Пожалуйста не смейтесь, но Harley — Davidson — еще и религия. Существуют Христианство, Ислам, Иудаизм, а также Harley-Davidson. Их молитвенный дом — это дорога, открытая дорога. Главное отличие Христианства от Harley-Davidson — в цене. Мотоцикл Грега стоит $24 000, а, например, излечение вашей депрессии В Церкви Завета — всего $52. Главная разница между Исламом и Harley-Davidson в том, что последние никогда в жизни бы не постились в течении 30 дней. Главная разница между Иудеями и Harley-Davidson — в уровне их лояльности. Harley-Davidson — лояльны.

 Существуют и более дешёвые мотоциклы, чем тот, что у Грега, а есть и более дорогие. Всё зависит от вашей благочестивости.

 Благословен пусть будет Harley-Davidson, который делает людей счастливыми, громкими, представительными и страстными.

 * * * 

 В пятницу в Милуоки проходит Немецкий праздник (Фест). Хорошее место провести день с 50 миллионами.

 Когда я являюсь на Фест — ворота оказываются закрытыми.. Тут целая очередь ожидающих людей, и я устраиваюсь ожидать вместе с ними.

 Милуоки полностью американский город, но, когда он только образовался, он был Немецким городом, т.к. большинство его жителей были немцами. Это мне рассказали здесь. Некоторые люди еще говорят на немецком, но их не много. Один человек в очереди пытается говорить по-немецки, но то, что у него получается — это Идиш, а не Немецкий.

 — Хорошо ли быть евреем в Висконсине? — спрашиваю я у него.

  — Откуда Вы знаете, что я еврей?

 — Я просто угадал. Так как это — быть евреем в Висконсине?

  — Очень хорошо!

 — Будьте откровенны, — прошу я его на идиш.

 После идиша он резко сдаёт назад:

  — Я не хочу говорить об этом.

 — Но почему нет? Вы только что сказали, что еврею хорошо здесь, не правда ли?

  — Вы вероятно не из Висконсина? Так получайте удовольствие от Висконсина!

 — Судя по Вашему поведению, я могу сделать вывод, что не так уж хорошо быть евреем в Висконсине. Я не прав?

  — Я не хочу говорить о политике.

 — Но это не политика…

  — Может в другой раз я Вам расскажу, но не сейчас. Оставьте это..

 Я думаю, что ему следует приобрести Harley.

 Тут подходит леди по имени Айлин. Она возбуждена в предвкушении встречи с Немецким миром, который ожидает её за воротами. Она немецкого происхождения, и она любит всё Немецкое, по её словам.

 — Вы считаете себя немкой?

  — Частично да. Я даже немного говорю по-немецки.

 — Скажите что-нибудь по-немецки.  — Их либе дих.

 — Может,еще что-нибудь!

  — Ауф видерзеен.

 — А еще!

  — Но это всё, что я знаю.

 — И это делает Вас немкой?

  — Но дело не только в языке. Я чувствую себя немкой.

 — А что это значит?

 — Ну, как Вам объяснить? Мне нравится немецкий характер.

 — А что такое — немецкий характер?

 — Она призадумалась, но никак не может прийти к чему-то. Она думает, и думает, и опять думает и, наконец говорит:

  — Это трудно. Мне надо подумать над этим.

 Ворота открываются, и все заходят. Сначала я иду к сцене. Да, здесь есть сцена. Немецкий Фест — это не только еда. Это и что-то духовное.

 В окружении германских флагов красиво одетый мужчина произносит приветственную речь по-немецки и по-английски. Заканчивает он её так:

  — Во имя святого Сына — Иисуса Христа — Аминь!

 Публика взрывается аплодисментами.

 Когда с Иисусом покончено, они поют «Господи, благослови Америку!», где слова «я горд быть американцем» словно обращены к группе американских военных моряков, которые заполнили первые ряды, как официальные гости. Похоже, они получают удовольствие от каждого мгновения присутствия здесь. Затем следуют еще и еще речи со сцены и всё заканчивается исполнением хором «Их либе дих, Хаймат» (я люблю тебя, родина) и «America the beautiful» (Америка прекрасная).

 В сегодняшней Германии, пожалуй, и не увидишь немцев, поющих «Я горжусь быть немцем». Но мы в Америке, и американцы гордятся быть американцами, и немецкие американцы тоже гордятся.

 Военные моряки поднимаются, чтобы уйти и публика бросается пожимать им руки, чтобы выразить свою любовь и восторг, а моряки буквально купаются в этой любви, каждая капля которой для всех ценна.

 Я подумываю, не взять ли интервью у мэра, чтобы увидеть коррумпирован ли Висконсин так же, как Чикаго.

 Нет, не буду. Hе всё ли равно. 

* * *

 Я сажусь в свой Malibu и еду по рытвинам, которые никогда не кончаются. После некоторого времени я останавливаюсь в Доджвиль, Висконсин, где я повстречался с Дэном, работающим в какой-то некоммерческой организации по искусству в этом районе. Узнав, что я из Германии, в нём вспыхнула симпатия ко мне и он решил открыть мне своё сердце. Человеку захотелось поделиться своей болью с этим приезжим немцем.

 Израиль, — говорит он мне «обстреливает палестинцев ракетами», а Америка их не останавливает. И это расстраивает его. «Американская внешняя политика лицемерна. Сказать больше? — спрашивает он.

 Арабо-Израильский конфликт занимает его сознание, но его совершенно не беспокоит Инглвуд. И он продолжает:

  — С чего мне начать? С того, что делает Израиль? У нас тут двойные стандарты. Если ты критикуешь Израиль, то тебя обвинят в антисемитизме. Но послушайте! Где вы видели более расистское государство?! Действия Израиля криминальны, Израиль совершает беззаконие, а мы поддерживаем его. Мы даём им миллионы долларов каждый год. Восемьсот миллионов долларов ежегодно. Почему? Я считаю — это надо прекратить. Сколько там поселений? Кто-нибудь считал? А израильтяне продолжают строить поселения, а мы финансируем их. Это сводит меня с ума.

 — Вас так страстно беспокоит конфликт на Ближнем Востоке?

  — О, да.

 — Кто Вы — мусульманин, иудей?

  — Я — атеист. Нет, это не точно. Я бы не назвал себя атеистом. Я — ненавистник Бога. Как это называется?

 Каким это образом у кого-то в Доджвилле такие сильные чувства к далёкой стране? Я не знаю. Но я знаю наверняка, что правильно сделал, что не сказал, что я — еврей.

 * * *

 Malibu сегодня тоже счастлива и двигается довольно быстро, заезжая в места, названия которых только Бог знает — в основном частные владения. Именно там я встречаюсь с Андрией — менеджером охотничьего клуба в Спринг Грин, Висконсин.

 Мне бы такую работу  — менеджера охотничьего клуба.

 Тридцатилетняя Андриа заведует еще и огромной частной собственностью, в которую Malibu и я заехали случайно. Она еще и ездит на двух лошадях — иногда по 8 часов в день, но чаще по 2 часа. Она «духовная» Христианка, как она сама себя представила. Она верит в Иисуса, но не посещает церковные службы. Она любит сельскую местность, любит природу и при ней есть пистолет — Смит и Вессон Бодигард 380, в котором имеется лазер.

 — Сколько же стоит эта игрушка?

  — $450. Если вы направляете лазер на человека, этого достаточно, чтобы его напугать.

 — Пришлось ли Вам это делать?

  — К счастью — нет.

 Она рассказывает мне, что причиной того, что некоторые люди выступают против оружия в том, что они «не образованы — ничего не знают об оружии.

 — Я люблю образование. Я хочу быть образованным. Можно мне использовать Ваш пистолет?

  — А вы когда-либо стреляли из пистолета?

 — Еще нет.

  — Тогда дайте я Вам покажу, как он работает.

 Она стреляет в воздух. А потом вкладывает пистолет в мою руку. Заряженный. Я целюсь в вымышленного медведя  и стреляю.. А затем еще раз в другого медведя, просто, чтобы удостовериться, что мне хватит мяса на неделю.

 Сказать по-честному, я стрелял и раньше из противотанкового оружия, когда служил в израильской армии, но никогда не стрелял из пистолета. И я говорю ей: — Я испытываю трепет. Это заставляет чувствовать себя всесильным. Я словно Бог: могу отнять, или даровать человеку жизнь.

  — Вот, что я имела ввиду, говоря об образовании. Оружие не для убийств людей. Оружие необходимо для самозащиты и для охоты. Другая вещь об оружии: владение оружием — это право, конституционное право. Вот почему я владею им. Из оружия не обязательно стрелять в людей, за исключением каких-то чрезвычайных обстоятельств, когда твоя жизнь в опасности. Люди должны быть образованы относительно оружия. Здесь, в этой стране, мне оружие необходимо не только для охоты.

 Не только американцы охотятся, и не только американцам можно им владеть. Но только в США сам предмет владения оружием важнее, чем право на охоту. Здесь в Америке, как мне кажется, имеется какая-то эмоциональная привязанность к оружию, причём как у тех, кто за, так и у тех, кто против него.

 — Привязаны ли Вы эмоционально к оружию?

  — Моя эмоциональная составляющая часть заключается в том — имею я право владеть им, или нет. У нас с мужем по крайней мере 100 различных единиц оружия: пистолеты, винтовки, дробовики. Сентиментальная привязанность к ним связана с тем, что они передавались от поколения к поколению. Всё равно, что бабушкино кольцо. Это очень трогательная вещь. Понимаете ли вы теперь?

 — Нет.

  — Но почему?

 — Вы, 30-летняя женщина, и Вам нужно 100 винтовок?

  — А сколько пар обуви у Вас есть?

 — Вот и не поймали меня. У меня только три пары.

  — Часть причины того, что у нас так много оружия в том, что нам не нравится, как правительство действует в последние несколько лет.

 — Вы говорите об Обаме?

  — Да.

 — Вам не нравится этот парень?

  — Нет. Когда нам надо было голосовать, различные анти- оружейные вещи стали происходить. Цены на них повысились, цены на пули повысились, и начались разговоры о незаконности некоторых принадлежностей. Когда это случилось, мы стали окапываться.

 — Но зачем вам 100?

  — Это наше личное дело.

 — Но 100???

  — Оружие — это не ножи для пирогов. Они другие Некоторые с лазерами, другие — без. Они очень отличаются. Это наше право! У нас есть право владеть одним, многими, или сотней. Вы спрашиваете меня почему, а я спрашиваю у Вас почему нет?

 — Я имею право купить и иметь сотню автомобилей, но у меня их нет. Зачем вам столько оружия?

  — Как-то тяжело объяснить это, но я свято верю, что это пришло издавна в нашу культуру. Вот как это началось? Много пистолетов, которые мы имеем, мы приобрели за последние 5-6 лет. И я хочу сказать, что наша страна политически разделилась, и мне кажется, что всё идёт к конфликту в этой стране, поэтому мы запасаемся оружием и амуницией. У нас ведь уже была Гражданская война, и у нас она может вспыхнуть снова.. Я не говорю, что хожу и всё время только об этом и думаю. Но я готова к следующей войне. Да.

 — Является ли Ваше оружие эдаким огораживанием от каких-либо политических заявлений?

  — Вообще-то я попыталась не делать их здесь, но да.

 — А что Вы думаете по поводу проблемы отношений между чёрными и белыми в Америке?

  — Я думаю, что это не такая проблема, какой её представляют чёрные. Если посмотреть на статистику, то полицейские чаще стреляют в белых людей, чем в чёрных. Но, если посмотреть медиа, то вы увидите, что полицейские стреляют только в чёрных.

 — А почему же медиа делают это?

  — Это хороший вопрос.

 — А что думаете Вы?

  — Трудно сказать. Я не знаю — это лишь тенденция, которой следуют медиа, или предвзятость. Я твёрдо верю, что в новостях есть перекос, и они рассказывают вам только то, что они хотели бы, чтобы вы слышали. Да, у нас свобода высказываний, это наше право, но вы должны быть очень осторожны с тем, что вы говорите. Мы — белые люди чувствуем себя так, словно становимся меньшинством и поэтому должны следить за своими словами. Но в конце концов терпению настанет конец и случится война. Когда-нибудь она вспыхнет из-за чего-то. Либералы делают то, что хотят: аборты, права геев, ограничения в ношении оружия, а мы должны прикусить языки.. Это не будет продолжаться вечно. Мы ничего не говорим, но мы готовимся, мы анализируем. А когда что-то случится — мы будем готовы. Поэтому мы очень осторожны в своих высказываниях, выбираем слова мудро.

 У Андреа есть и другие претензии к правительству и законам страны.

  — Я никогда не пристёгиваюсь ремнями безопасности. Почему это руководство вмешивается в частную жизнь людей и указывает им как жить, словно они столетние старики?

 Если бы Андреа не была женщиной, и жила бы пару столетий назад, она была бы одним из «Отцов — Основателей». Она именно такая, какой я себе представил их, будучи в Пенсильвании. Она и они сделаны из одинакового материала, куски одного камня, капли одной крови. И у них одинаковая душа. Лишь на её лице не растут волосы и она родилась на два столетия позже.

 Возможно, она слегка расистка, но и Отцы — Основатели были ими.

 Мне хочется увидеть её дом. Я хочу увидеть 100 единиц оружия своими глазами. Я хочу увидеть дом, а не армейскую базу с сотней оружий и тысячами боеприпасов. Я заинтригован. Она задумывается минуты на четыре а затем говорит:  — Следуйте за мной. И она идёт к своему грузовику, а я иду к Malibu, и мы едем. Очень быстро. Да. она стремительна!

 Дом очень симпатичный и снаружи, и внутри. Он просто, но тепло украшен. Её муж сегодня дома, и он с удовольствием водит меня по нему. В уютной гостиной стоят два огромных сейфа. Он открывает один, потом другой и показывает мне разного вида оружие: пистолеты, дробовики и винтовки. С огромным удовольствием он учит меня какое и когда из них нужно употреблять, разницу между одними пулями и другими, огневую мощь каждой. Он любит своё оружие. Он держит каждое из них с выражением доброты и родства. Он знает каждое из них персонально.

 Эти два сейфа — лишь часть коллекции этой пары, — рассказывает он мне.. У них есть еще в других комнатах.. Оружие повсюду. У них нет детей, но у них есть оружие.

 — У меня есть просьба: можно мне пострелять?

  — Конечно.

 Мы идём на их террасу и мне выдаётся Benelli Super Black Eagle 2. Его стоимость $2000. И я стреляю, и мне это нравится. Не спрашивайте почему.

 Они увидели улыбку на моём лице после выстрела, и мужчина быстро выходит во двор и ставит там мишень. Я стреляю из той же винтовки и попадаю в пятёрку из пяти. Затем я беру Ithaca 410 , чтобы поиграться и попадаю в 4 из четырёх.

 Теперь, когда я повышен в должности, он вручает мне винтовку Ruger Mini-14. И я попадаю в 5 из 5.

 Наконец, он даёт мне пистолет Ruger SR40. Я попадаю в 4 из пяти. Я расстроен. Но они успокаивают меня: за исключением одного, мои попадания фантастические.

 Когда мы заканчиваем и я готов к отъезду, я почувствовал какую-то связь между нами. Оказывается, у нас общий друг — оружие.

*** 

 Я иду в отель, чтобы немного расслабиться. Что нового сегодня? Вот, сообщение от Ройтер: «Организация Бойскаутов Америки отказалась от запретов на открытых геев среди лидеров и сотрудников.

 Интересно наблюдать, как формируется общественное мнение, и как вчерашние преступления становятся полной противоположностью на сегодняшний день. Думается, что лет эдак через 50 каждый гей будет владельцем по крайней мере 90 единиц оружия, но ни один Республиканец не посмеет даже и мечтать об одном-единственном.

 Я засыпаю и во сне вижу, как 100 чёрных лесбиянок занимаются Йогой в Чикагском Еврейском Храме. 

* * *

 Я плачу много денег за право пользования Malibu, куда входят и различные страховки, прекрасно напечатанные. Поэтому предпочитаю лучше не оставлять этот белый Malibu где-то на парковке в одиночестве и холоде.

 Мы объединяемся и едем на запад. По дороге я замечаю памятный знак и решаю остановиться и выяснить содержание этого мемориала.

 Под названием Остров Битвы я читаю следующее: «Из 1000 Саков (индейцев Саки), которые пересекали реку из Айовы в апреле 1832 года, не более 150 человек выжило и они рассказали историю Войны Чёрного Ястреба».

 Люди, приехавшие на этот континент, то ли за лучшей жизнью, то ли от преследований на родине, дорого заплатили за своё право быть здесь. Да, это была кровавая победа с многими страданиями. И всё это было еще до принятия Конституции и Декларации о Независимости. Это история летающих душ, история противостояния между Европейцами и Индейцами, история рек крови, по которым плыли многочисленные трупы.

 Возвратившись в свой белый американский автомобиль, я еду до Ла Кросс, Висконсин. Останавливаюсь на главной дороге возле магазина, чтобы купить себе Diet Coke. Там я знакомлюсь с Дэном, который говорит, что город Ла Кросс вполне хороший город. И я решаю побыть здесь какое-то время.

 Я узнаю, что Дэн — специалист по политическим наукам и образованию. Он рассказывает мне, что в городе 97% населения составляют белые христиане и 3%  — другие». Кто же эти «другие»? Чёрные, Евреи и Мусульмане. Он многое знает про мусульман и евреев, не только тех, что живут в Ла Кросс, но и тех, которые живут в тысячах миль отсюда. В 1947, или в 1948 году, — он точно не помнит, — США и Великобритания решили поместить Евреев в Палестинское Государство, и затем те создали новое государство — Израиль. Когда я спросил у него в каком году было основано Палестинское государство, у него внезапно начались головные боли и он не смог больше ничего вспомнить.. Но зато он почувствовал себя значительно лучше, когда речь зашла о белых и чёрных в Ла Кроссе. Он рассказывает, что белые и чёрные здесь живут в идеальной гармонии. А имеются ли у них бедные районы с проблемами преступности? О, да, — говорит он. Я спрашиваю у него, есть ли преступность в бедных районах с белым населением, и он отрицательно качает головой. А среди чёрного? И он утвердительно кивает головой.

 Оказывается, политически некорректно говорить что-то негативное о чёрных, но абсолютно допустимо просто качать головой, т.е. использовать вместо языка голову, когда вы говорите о ваших реальных чувствах к ним же.

 Мне всё же приходится парковать свой Malibu возле местного отеля и я отправляюсь на прогулку по улицам Ла Кросса. Симпатичный город. Когда я дохожу до Центра Сценических Искусств Вебера, где размещается местный театр, я захожу в этот комплекс.

 Тут я знакомлюсь с Дэвидом, исполнительным директором театральной компании. Дэвид — приятный белый мужчина, и oн согласен потратить своё время, чтобы поводить меня вокруг и показать театр, которым он очень гордится. Прежде всего он показывает мне вид из окна вестибюля: реку Миссисипи. Это хорошо, когда театралы, которые приходят соприкоснуться с культурой могут заодно насладиться и природой.

 Затем Дэвид показывает мне главный зрительский зал, где ряды кресел стоят на удобном расстоянии друг от друга, оставляя удобное место для ног. Кроме того перед каждым сиденьем есть подставки для стаканов — это, чтобы любители театра могли бы глотнуть жидкости в то время, как их мозг напряжённо работает, наблюдая за высоким искусством.

 — Ставите ли вы политические пьесы в вашем театре?

  — Нет.

 — А почему нет?

 — Мы зависим от продажи билетов, а люди не станут ходить на политические пьесы. Людям нужны комедии. Театралы приходят, чтобы забыться, а не для того, чтобы думать. Им нужно развлечение. И за этим люди приходят в театр.

 — Люди в Европе любят политический театр. Даже пьесы Шекспира политичны!

  — Может быть, но не в Америке. Американцы не любят политики в театре.

 — Откуда Вы знаете? Вы когда-нибудь пробовали ставить?

  — Да нет, фактически никогда.

 — Но почему?

  — Наши спонсоры сразу откажутся от субсидий. Ни одна корпорация не станет спонсировать политические постановки.

 Интересно: политики зависят от спонсоров — в этом я убедился в Чикаго. Но и артисты зависят от своих спонсоров, по словам Дэвида. Не удивительно, что независимый и богатый Доналд говорит всё, что ему вздумается. И я спрашиваю Дэвида:

 — Вы демократ, или республиканец? Его лицо каменеет и появляется нервный тик, а затем он возмущённо выпаливает:

  — Я не отвечаю на такие вопросы!»

 Это знак к тому, чтобы помолчать и созерцать. Из самого названия Центра понятно, что главным спонсором там является Доналд Дж. Вебер. Надо узнать что-то о нём. И расставшись с Дэвидом, я навожу справки о Вебере. Оказывается он — основатель и исполнительный директор LHI (Logistics Health Incorporated). Что же это за бизнес? Там сказано, что «Эксперты LHI обеспечивают специальные решения медицинских проблем при поддержке национальной сети из более чем 25 000 медицинских и зубоврачебных заведений». Далее следует их список. Это — деньги! 

 * * * 

 На следующий день я прихожу, чтобы навестить Доналда, местную знаменитость Ла Кросса. Как я постепенно узнаю, у него есть и другие бизнесы, кроме LHI. Доналд выглядит эдаким симпатичным парнем, тем, которого любой хотел бы видеть своим отцом, или дедушкой. Я рассказываю ему, что прочёл где-то, что Губернатор Скотт Уолкер характеризует его, как Американского патриота. — А Вы сами так же считаете?

  — Понимаете, я рос на маленькой семейной ферме, потом пошёл служить в Морскую пехоту. И это, знаете ли, скорее всего сформировало мою жизнь больше, чем что-либо другое. Мне повезло с различных сторон.

 — Считаете ли Вы себя Патриотом?

 — Ну, я даже не знаю, понимаете ли.

 — Но ответ ведь короткий: да, или нет.

  — Да, я очень патриотичен. Да. Скорее всего — да. И я абсолютно и тотально поддерживаю мужчин и женщин, которые на военной службе. Потому что, понимаете ли, они — волонтёры. Каждый день мы встаём и мы имеем столько свобод. Понимаете, мы можем выбрать место для проживания — там, где хотим жить, мы можем послать наших детей учиться туда, куда нам захочется. Я, например, основал 9 бизнесов — просто на основе имеющихся у меня идей. Я всё проиграл — даже дом, где жил. Я нашёл место для жизни в старом доме, прямо хижине. Я доил коров и нашёл способ подняться. Я много рисковал, но мне повезло.

 Я спрашиваю его: — Если бы выборы были сегодня, за кого бы Вы голосовали?

 Доналд не отвечает.

 Чем Доналд гордится, это то, что тысячи человек в Ла Кросс просыпаются утром и у них есть место работы. И он к этому причастен. Доналд католик, верующий человек, и он считает, что идёт по пути Иисуса: он заботится и помогает людям: женщинам и мужчинам.

 Я спрашиваю Доналда о театре в здании его имени.

  — Вы знаете, я не хожу в театр. Я не театрал. Я поддерживаю их потому, что считаю, что это хорошо для сообщества. Но я рос на ферме…

 Дэвид не ставит политических пьес, из-за боязни потерять поддержку Доналда, но Доналд не стал бы менее равнодушен.. О, Дэвид! Я спрашиваю Доналда:

 — Если бы у Вас было университетское образование, были бы Вы столь же успешны?

  — Нет. И он рассказывает мне, что секретом его успешности является следующее:

  — Я всегда нанимал на работу людей намного умнее себя. И я не чувствую унижения. Я даже не могу думать в этом направлении. У меня лишь школьное образование.

 И он очень гордится своими детьми.. Они никогда не просят денег. Они работают, чтобы их заработать. Его сын только что приехал из Израиля, где он был неделю.

 — Что же он рассказал Вам об Израиле?

  — Слушайте: Америка обязана помогать Израилю. То, с чем они сталкиваются там — непросто, понимаете ли.

 Каким образом малюсенькая далёкая страна смогла войти в сознание стольких людей в Америке всегда для меня загадка.

 Я спрашиваю совета Дональда — чем заняться во время пребывания в Ла Кроссе.

  — Вы любите стейк? У нас есть отличный ресторан на нижнем этаже. Идите и поужинайте там вечером. За мой счёт! У них там есть вырезка, у них есть крабы. Прекрасную рыбу они ловят тут же.

 Я обязательно пойду. Немцы вроде меня очень любят поесть даром. Но у Доналда есть еще совет:

  — Сходите и посмотрите Сокровище Нашей Леди из Гваделупы. Она просто великолепна. Вы просто никогда бы не поверили, что она здесь.

 Я прощаюсь с Дональдом и иду посмотреть на сокровище. Сначала духовная пища, а потом еда, дорогой.

 * * *

 Сокровище нашей Леди из Гваделупы, законченное в 2008 году и стоившее $30 миллионов, было построено на частные пожертвования и не является частью епархии. Тогдашний местный епископ Раймонд Л. Бурке инициировал строительство здания для Сокровища, но получил отказ от Ватикана, который посчитал проект слишком затратным, — рассказывает мне местный монах. Чтобы усмирить больших католических жертвователей, Ватикан прислал письмо епископу за подписью «+G.B.Re Substitute». Там было сказано, что «залогом щедрой божественной милости Святой Отец сердечно дарует его апостольское благословение вам».

 До сих пор нет свидетельств об видениях Святой Девственницы, но прихожане рассказывают о случающихся в этом месте чудесах. «Бездетные женщины рожали детей после прихода к Сокровищу», — рассказывает мне Рэймонд Бурке, теперь уже кардинал в Риме.

 Это для записи: здесь никогда не ставили политические пьесы, но это место значительно лучше, чем любое шоу. Сокровище потрясает своей красотой и окна храма очень милы. «Сокровище нашей Леди из Гваделупы» — это церковь на 350 мест, построенная в старом стиле католических соборов, но она совершенно новая.

 Что мне показалось интересным здесь — это Американский угол зрения: богатые люди, будь то банкиры, или высокооплачиваемые адвокаты сидят в шикарных салонах и решают строить церковь, в которой будут случаться чудеса. И что вы думаете? Они случаются. Даже несмотря на то, напоминаю, что своим появлением Девственная Матерь обязана супербогачам. Америка!

 Что касается меня, то компания АТ&Т, которая обслуживает мой смартфон, не даёт связи в «Нашей Леди», сколько бы я раз не пытался его включить. Странно: «Наша Леди» создаёт младенцев для людей, но не в силах восстановить связь на телефоне, хотя я плачу значительные суммы за связь по всей Америке, обещанную мне продавцом компании АТ&Т. Но почему-то очень часто сигнал об отсутствии связи приходит, когда я за чертой города.

 Я наслаждаюсь окружающей меня красотой, выкуриваю 1-2 сигареты и медленно бреду назад, чтобы поесть прекрасных блюд в ресторане, который рекомендовал Доналд, в том, в котором он обещал заплатить за них.

 Я заказываю крабовое пирожное, Канадскую морскую рыбу и творожное пирожное. Всё вполне съедобно, но ничего выдающегося. В Америке много денег, но не слишком много вкусной еды, даже в дорогих ресторанах. Дева — мать, не могла бы ты что-нибудь сделать в этом направлении?

 Возможно, просто может быть то, что происходит с едой в Америке, — это то же, что происходит здесь с культурой. Если всё, что мы имеем — плавильный котёл, то и нельзя ожидать от еды ничего, кроме безвкусицы.

 Предстоит решить: продолжить ли мне ехать на северо — запад, или ехать на юг по направлению к Айова? Перед тем, как лечь спать, птичка начирикала мне на ухо, что в Миннесоте много культуры. А я, как известно, люблю впитывать культуру, поэтому на завтра решено ехать в штат Миннесота. 

(продолжение следует)

 

Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer7/ttenenbom/