Записки сторожа городской свалки
В вагончике душно, вышел на улицу покурить. По тропинке к лесу едет велосипедист с рюкзачком на спине. Наверное, грибник. Он явно не торопится, больше смотрит по сторонам, чем на дорогу — видимо, в этих местах впервые. Чем-то он напоминал меня в те минуты, когда я ехал сюда в первый раз.
Попал я сюда случайно — можно сказать, по недоразумению. После травмы не смог работать по своей основной специальности и с работы пришлось уволиться. Долго не мог найти другую работу и обратился за помощью к своему бывшему директору, с которым у меня сложились неплохие отношения. У него были связи, много знакомых начальников, подыскать для меня вакансию не составляло особого труда. Он обещал помочь и, в принципе, слово своё сдержал — через некоторое время позвонили и спросили:
— Насчёт работы интересовались? Сторожем на полигон бытовых отходов пойдёте?
«Полигон» звучит красиво и заманчиво, в действительности же это просто свалка.
Я-то думал, что для меня найдётся местечко завхоза, агента по снабжению, экспедитора или ещё кого-нибудь в этом роде. Но директор меня не так понял или просто больше никаких свободных вакансий на тот момент не оказалось. Деваться было некуда, и опять же — я ничего не терял. Слегка опешив от такого неожиданного «подарка судьбы», я всё-таки ответил:
— Да, согласен.
— Завтра к 11 часам приходите на собеседование.
На собеседовании выяснилось, что и «сторож» — это только название, на самом деле нужно выполнять обязанности весовщика, кассира, дворника и ночью — непосредственно сторожа. «Попробую», — подумал я и согласился.
На следующее утро надо было уже выходить на смену. Трудовую книжку никто не смотрел, да и в паспорт не заглянули. «Потом, наверное, оформят — задним числом», — думалось мне. Всё-таки я был безнадёжным оптимистом. Забегая вперёд, скажу — никто меня официально трудоустраивать не собирался, ни задним, ни передним, ни боковым числом. На свалке все работали как «нелегалы», а если проще — батраки. Но я об этом ещё не знал.
Итак, утром, собрав рюкзачок, я на велосипеде отправился в путь. Свалка находилась за городом, и педали крутить мне понадобилось где-то полчаса. Вдоль обочины зеленели тополя, за ними просматривалось кукурузное поле, дальше начинался лесок. В общем, пейзаж симпатичный. Порхали птички, солнышко светило и настроение у меня было если не боевое, то достаточно бодрое.
…До этого я никогда на свалке не был. В голове у меня крутилась картина, которую я когда-то видел по телевизору — огороженная высоким забором территория, по ней весело и резво разъезжают трактора, вереницей идут грузовики с мусором, выгружаются, к мусору подбегают шустрые рабочие в ярких спецовках, быстренько его сортируют и убегают в сторону. Тут же «налетают» трактора, сталкивают мусор в котлован и присыпают землёй. Всё-таки оптимистом быть трудно, пессимистов горечь разочарования, наверное, не застигает врасплох.
Всё оказалось не совсем так. Вернее, совсем не так. Территория была, забор был, ворота тоже. За воротами — весы, рядом два вагончика — весовая и бытовка. Дальше шла дорога и вдоль неё по сторонам сгруппированы огромные кучи мусора. Никакого котлована не было в помине. В конце дороги находилась площадка, на которой машины разворачивались и выгружали груз, то есть твёрдые бытовые отходы. Хотя были и мягкие, и сыпучие, и газообразные — иногда попадались баллоны с газом. Никаких тракторов, рабочих. Трактор один, правда, стоял он у весов, но работал очень мало. Дело в том, что свалку отдали в аренду частному лицу, а лицо оказалось до такой степени скупым, что экономили буквально на всём, в том числе и на зарплате. Поэтому тракториста, чтобы меньше ему платить, вызывали по мере заполнения площадки — раза два в неделю. Он заводил трактор и группировал новые кучи по сторонам дороги. Сторож, которого я менял, кратко изложил мне суть поставленной задачи, мои обязанности, права, льготы и привилегии и укатил домой — тоже на велосипеде. Обязанностей было много, все я сразу даже не запомнил. Право было только одно — собрать свои манатки и укатить в обратном направлении. В этом случае без всякого расчёта и выходного пособия. Льгот вообще не было никаких, а привилегия была — мне разрешалось курить в вагончике. Более подробные инструкции я должен был получить от начальника, который приезжал на работу позже — часам к 10–11. Начальник — он же управляющий, он же главбух, отдел кадров, плановик, экономист и снабженец. Впрочем, снабжал он только инструкциями и замечаниями. По возрасту он годился мне в сыновья — на вид ему лет двадцать пять. Полноватый брюнет с аккуратно стриженой бородкой — типичный представитель нового класса общества, так называемых «сыночков». Они ни одного дня не работали физически, учились непонятно как и непонятно где, путают Печорина с Печкиным, коленвал с шатуном, понятия не имеют, чем горбыль отличается от доски, но тем не менее ведут себя как «хозяева жизни». Общаются только с представителями своего класса, с остальными разговаривают нехотя, как бы «сквозь зубы». Видно, что им жаль тратить себя на разговор — за это время можно найти в смартфоне что-нибудь «прикольное».
Никаких особо новых инструкций в добавление к изложенным коллегой я от него не получил. Но удивить меня ему всё-таки удалось — от него я услышал про «штрафные санкции». Оказывается, здесь существовала система штрафов: за каждые три замечания — штраф 500 рублей. При таком раскладе мою и без того скромную зарплату при желании можно «порвать» наполовину. Хотел было оседлать своего «железного коня» и отправиться восвояси, но вспомнил про пустой холодильник и махорку вместо сигарет — и остался.
— В общем, когда меня нет — ты тут за начальника, — напоследок сказал управляющий, сел в свою чёрную иномарку с тремя пятёрками в номере и укатил в сторону города.
Ну, начальник так начальник. Только вот в подчинении у меня одни собаки и вороны. Если собаки хоть немного, но всё-таки побаивались меня, то вороны начальника во мне не признавали — видимо, подчинялись они непосредственно центру.
Ошарашенный новостью про «штрафные санкции», я ходил возле ворот, стараясь успокоиться. Раньше я никогда не работал на «частника», а теперь придётся приспосабливаться. И я приспособился.
Первое своё замечание я получил в следующую же смену: рассказывал трактористу анекдот про жадного хозяина и ушлого батрака, когда он на своей иномарке влетел в ворота, как чёрт с письмом, и оказаться на рабочем месте я не успел. Рабочее место — это вагончик-весовая со столом и журналом регистрации машин. Первое замечание — отсутствие на рабочем месте. Через некоторое время было и второе: плохо смотрю за разгрузочной площадкой, водители выгружают машины где им вздумается, а не под моим надзором, а я, по его словам, не выхожу из вагончика. Получилась какая-то точка абсурда — второе замечание противоречиво первому: «стой там — иди сюда».
Ну что же, «на хитрую щуку найдётся и блесна поярче». Я установил на раме окна зеркало заднего вида от мотоцикла — теперь дорога и ворота просматривались от стола и подъехать незаметно было практически невозможно. Как только я видел его издалека заметную машину, хватал скамейку из вагончика, выносил и ставил рядом с крыльцом. Садился и зорко смотрел по сторонам — я не в вагончике и рабочего места как бы не покидал.
По-своему приспособились и рабочие — «дикая бригада» сборщиков пластика: они выбирали из отходов пустые «полторашки» и пластиковые канистры, складывали в мешки и стаскивали каждый в свой угол своего вагончика-бытовки. Приходили они дружным коллективом примерно в одно и то же время — между 10 и 11 часами, уходили около 17:00, тоже все вместе. Я сначала думал, что они — один сплочённый коллектив, вот и ходят сразу «всей бандой». Но потом узнал, что в их среде процветало «крысячничество», поэтому находиться одному в бытовке было «западло». «Крысячничество» — это когда нищий ворует у нищего. Их не штрафовали, потому что платили им такие копейки, что по сравнению с ними даже я со своей скромной и «подрезанной» зарплатой выглядел буржуем среди пролетариата. Но приходили они сюда не ради зарплаты. Вообще, это особая категория людей — бомжеватого вида, но не бомжи, потому что какое-никакое, а жильё у них имеется. И глаза у них другие, у бомжей — бесцветные и пустые, а у этих бегающие, с хитроватым прищуром, слегка даже нагловатые. У нас про таких говорят: «бичи» — а начальник называл их «работягами». Всего их было шестеро — двое мужчин и четыре женщины. Где он расыскивал таких «работяг», по каким притонам и подворотням? Мне и раньше приходилось общаться с такими, но вот так вот, можно сказать — вплотную, довелось в первый раз. Я многое в жизни повидал, удивить меня трудно, но они всё-таки сумели, и в процессе дальнейшего знакомства с ними я удивлялся всё больше и больше.
Основной целью для них было порыться в «недрах» свалки, отыскать что-нибудь стоящее. Брали медь, алюминий, шнуры от бытовых приборов, одежду. Последней было много, особенно детских вещей. Вообще, из детской одежды зачастую попадалось почти новое, пару раз надеванное, потом ребёнок вырастал и вещи за ненадобностью выкидывались. Короче, брали всё, что можно было продать или обменять на самогон. Поэтому вечером они возвращались с полными баулами, как «челноки» из Турции в 90-е. Не брезговали и продовольствием: просроченные продукты из магазинов, несвежие овощи и фрукты, — всё это подбиралось, съедалось, уносилось. Одна из наборщиц пластика как-то унесла домой несколько тортов, её маленький сын полакомился и попал в реанимацию с отравлением. После этого случая наша свалка оказалась в поле зрения полиции. Приехали, порасспросили, походили, посмотрели, забрали «любящую мамашу» и уехали. Несколько дней она не появлялась, но потом снова пришла на работу и опять ушла домой с двумя полными сумками. Вот тогда моё удивление сменилось злостью. Ё-моё, твою дивизию! В XXI веке, в России, далёкой от Сомали, Гвинея-Бисау и Гваделупы, дети травятся тортами с помойки! Я перестал с ними здороваться и делиться сигаретами. Но на ход процесса это мало повлияло. Вскоре после этого её подруга, а по совместительству коллега по работе хлебнула из найденной бутылки жидкость, пахнущую спиртом. Немного поработав, почувствовала себя плохо и вскоре потеряла сознание и равновесие. Упав с вершины кучи прямо к подножию, чуть не попала под колёса грузовика, подъехавшего выгружаться. Одежда на ней была неброская, и женщина органично вписалась в пейзаж. Но где-то из глубины подсознания всплыл всё-таки инстинкт самосохранения, и её зубы и левая нога самопроизвольно стали исполнять старинный и незатейливый танец «чечётка». Именно по этим признакам водитель и определил, что возле колеса человек, а не груда тряпок. Вернулся на весовую, оттуда вызвали «скорую». Да, было бы смешно, если бы не было так грустно. А если бы водитель попался невнимательный или вместо машины был бы бульдозер, который гребёт маленькие кучки в одну большую? И всё, был человек — стал мусор. И было бы грустно, если бы я не увидел через несколько дней такую картину: у свежевыгруженного свала только что выздоровевшая любительница «халявы» с подругой отхлёбывали из бутылки что-то, похожее на пиво. Ну, вольному воля. Получается игра в русскую рулетку — отравишься, не отравишься. Но в русскую рулетку повезти может раз или два, а если играть бесконечно, то рано или поздно патрон окажется по центру ствола. Судьба сделает своё дело — ей безразличен обречённый.
Мои жалость и злость плавно поплыли в сторону тупого безразличия. «Да и какое мне дело до радостей и бедствий человеческих», — как говорил герой Лермонтова. Но ведь он был странствующим офицером, и подорожные ему платили, то есть командировочные, и жалованье начисляли, и стаж ему «шёл», и пенсию бы назначили, если бы в отставку подал. А тут самому надо как-то выжить, в статусе безработного стаж не «идёт», и пенсию никто не выдаст — хоть сколько в отставку подавай.
Ну вот, закончена ещё одна трудовая смена «дикой бригады». Они гуськом потянулись к воротам, опять с полными сумками. Уходят, а мы с собаками долго смотрим им в спины. Так и идут караваном, не сближаясь и не удаляясь. Да и пусть себе идут. Без них спокойнее. Мне с собачками лучше. Теперь я тут полный хозяин. Начальник помойки, едрит твою в корень.
