(окончание, начало в №102)
***
На следующее утро профессор Костромиров проснулся в девять пятнадцать от командного рёва майора Ковалёва:
- Эй, там, на камбузе!
Голос управляющего доносился откуда-то с первого этажа.
– Степани-ида! Степанида, мать твою за ногу!
- Чего орешь, оглашенный? – отвечала та, видимо с кухни.
- Завтрак у тебя готов?
- Ты ж уже ел, черт красноносый!
- Сама ты чертовка! А Антоха?
- Чего Антоха? Твой Антоха уж полчаса как усвистел.
- Куда усвистел?
- Нешто я ему сторожиха? Рыбачит, небось, как всегда. Чего, спрашиваю, разорался?
- Так гостя к завтраку будить, что ли?
- Не надо. Сам встанет. От твоего крика и мертвый встанет.
Горислав Игоревич мысленно с ней согласился. Он с кряхтением потянулся и нехотя сполз с постели. И зачем, спрашивается, перекликаться через весь дом? Неужели этому Ковалеву тяжело дойти до кухни? Впрочем у военных, пускай и отставных, своя, недоступная штатским, логика.
Костромиров отдернул тяжелую штору и вышел на балкон.
Экваториальное солнце уже вовсю поливало островок обжигающими лучами. Но здесь, благодаря стенам и нависающей крыше, было довольно прохладно. Горислав Игоревич огляделся.
Обзор изрядно закрывало разлапистое дерево, усыпанное крупными оранжево-желтыми цветами. Гибискус липовидный, определил профессор. Но кое-где сквозь густую листву, действительно очень похожую на липовую, все же проглядывала акватория лагуны, окольцованной коралловым рифом; за его пределами вода резко меняла цвет с бирюзового на темно-синий. Профессор втянул солоноватый воздух и блаженно зажмурился: идиллия, настоящая идиллия! Все вчерашние опасения и ночные страхи казались ему теперь смешными и даже глупыми. Впереди его ждала интересная плодотворная работа, а Сладунов пускай сам разбирается со своим мифическим недругом. Подобная паранойя – удел миллионеров, политиков и им подобным, у кого совесть нечиста. И ему, ученому, это глубоко параллельно.
Костромиров вернулся в комнату и прошел в ванную. Муравьев и след простыл, исчезли даже трупы тех, кого он подавил ночью. Естественно, ведь муравьи павших товарищей на поле боя не бросают.
Он уже оделся к завтраку и собрался выходить, когда взгляд его упал на прикроватную тумбочку. Точнее, на лежащий там второй том «Криминальной истории христианства» Карлхайна Дешнера, который он собирался почитать перед сном. Из книги торчал кончик закладки. Костромиров удивленно поднял бровь. Странно, он же так и не приступил к чтению – дорожная усталость взяла своё. Откуда тогда закладка? Что ж, наверное, раньше когда-то сунул, а после забыл.
Профессор взял книгу, раскрыл и обнаружил внутри тетрадный листок в клеточку, сложенный несколько раз в узкую полоску. Вдвойне странно. Ведь он всегда пользовался закладками из папируса. Случайность? Маловероятно. Дело в том, что Костромиров, возможно в силу профессии, отличался склонностью к педантизму. И знал об этом. В частности, он никогда не изменял своим привычкам.
Хмыкнув, он машинально развернул листок.
Никаких угрожающих надписей, типа: «Если тебе дорога жизнь, убирайся с острова!», он там не нашёл. Зато обнаружил раздавленного комара. Перед смертью тот, очевидно, успел-таки перекусить - на бумаге образовалось крошечное пятнышко засохшей крови.
Профессор нахмурился, сложил листок и сунул обратно в книгу.
Когда он спустился к завтраку, в столовой не было ни души. Однако на столе дымилась чашка горячего какао, стояли кофейник, фарфоровая масленка и три блюда: одно - с поджаренными тостами, на втором лежали ломтики сыра нескольких сортов, на третьем – омлет с зеленью и мясная нарезка. Вот и хорошо, подумал Горислав Игоревич, одиночество ему сейчас только кстати – ситуация требовала срочного осмысления. Пустячное на сторонний взгляд происшествие с невесть откуда взявшейся чужой закладкой здорово его озадачило. Даже заинтриговало. Но аппетита не лишило.
А поэтому к осмыслению ситуации ученый приступил, задумчиво похрустывая тостами и запивая их ароматным какао.
По всему выходит, что кто-то побывал у него в номере. Предположение о случайном характере находки он отмел сразу и полностью. Ну, если и не полностью, то, по крайней мере, процентов на девяносто девять. А значит, надо определить время и способ проникновения. Впрочем, это как раз очевидно: окно и балконная дверь оставались открытыми всю ночь. Правда, второй этаж… Но не двадцать же второй! И ветви гибискуса дотягиваются аккурат до самых перил… Книгу он положил на прикроватную тумбочку, когда укладывался в постель, следовательно, некто побывал у него в номере уже ночью, пока он спал.
Да, но кому это могло понадобиться? Сторожу Антону? Майору Ковалеву? Поварихе Степаниде? Желание покопаться в его вещах, теоретически, могло возникнуть у любого из них. Чужая душа – потёмки. Но зачем совать тетрадный листок в книгу? Или неизвестный посетитель так увлекся её содержанием (кстати, сугубо научным), что даже оставил закладку, дабы в следующий раз продолжить чтение с нужного места? Ерунда какая-то! Чушь! Реникса!
…М-да, ерунда. Если только не допустить, что этот листок бумаги – предупреждение. Предупреждение ему, Костромирову. А что? Дескать, будешь совать нос не в свои дела, закончишь как этот комар. Смешно? Пожалуй… А может, и нет.
Но отчего неизвестный злоумышленник решил действовать столь замысловатым способом? Не проще ли, как оно принято между интеллигентными людьми, написать записку с угрозами? …Хотя, свой резон в этом есть. Ведь если сия «кровавая метка» попадет в руки человеку ни в чем не замешанному, он на неё и внимания-то не обратит! Или сочтет всё это совершеннейшим пустяком… Но разве он, Костромиров, в чем-то замешан? Увы, да, вынужден был признаться себе ученый, замешан. Договор подписал? Подписал? Секретное (ну, хорошо, приватное) поручение Сладунова взялся исполнить? Взялся, взялся, чего теперь заниматься пустым самооправданием…
Расправившись с омлетом, Костромиров приступил к мясу. Оно оказалось вяленым и очень вкусным; однако он так и не смог определить его видовую принадлежность. Похоже на свинину, но повариха вчера, помнится, говорила, что свинины здесь не достать. Да и откуда ей взяться в мусульманской стране?
Ладно, продолжал строить логическую цепь профессор, но если это и впрямь некое предупреждение или угроза, тогда… тогда вполне допустимым становится предположение о том, что бумажку подсунул никто иной, как… Муль!
Неужели Муль не болезненный фантазм нечистой совести капиталиста-эксплуататора? Выходит, заклятый друг владельца Сладулина и впрямь может обретаться где-то здесь, на острове!
…И какой же из этого всего следует вывод? А вывод такой: раз злоумышленник, скорее всего, прячется на острове – надо обследовать остров. Это ясно. Только… только Муль может скрываться и в самом доме, разве нет?
Впрочем, в доме ему пришлось бы постоянно опасаться прислуги… Ну, пусть! Дом тоже надо будет осмотреть. Но это – во вторую очередь. Сначала – сам остров.
Тут размышления Костромирова были прерваны. Из-за внутренней двери, видимо с кухни, донеслись приглушенные голоса управляющего и кухарки. Разговор, судя по всему, носил сугубо личный, даже интимный характер:
- А ну, отлезь, кобель красноносый!
- Ну, ты чего? Чего ты, Степанида?
- Отлезь, говорю, скаженный!
- Я ж по-хорошему…
- Убери руки, сказала! Щас от сковородкой охерачу!
- Поду-умаешь, фря! Корова!
Раздался грохот каких-то тяжелых металлических предметов. Через мгновение в столовую ворвался Василий Васильевич Ковалев. Вид он имел не по-военному растрепанный: волосы всклокочены, на рубахе расплывалось жирное масляное пятно и не хватало двух пуговиц.
- Хорошо ли спалось на новом месте, Горислав Игоревич? – как ни в чем не бывало спросил он Костромирова.
- Спасибо, неплохо.
Майор кивнул и с озабоченным видом принялся закрывать на окнах жалюзи. Столовая тут же погрузилась в приятный полумрак.
- Так ночная прохлада подольше сохранится, - пояснил он, - а то кондиционер столько, доложу вам, электричества жрёт! А Борис Глебыч меня за это не похвалит. Ну, ладно… прием пищи вы, вижу, уже закончили? Как вам, между нами, Степанидина стряпня?
- Весьма вкусно. А мясо Татьяна Степановна сама вялит?
- Самолично.
- Весьма, весьма. Она сейчас на кухне? Я хотел лично выразить ей благодарность.
- Так точно, - несколько смущенно подтвердил управляющий, - на камбузе кашеварит. Вы её пока, того… не отвлекайте, хорошо? Она не любит, когда её от готовки отвлекают. И тут еще… повздорили мы с ней малость. Так, ерунда, конечно. – Ковалёв сел за стол и, заговорщически понизив голос, пояснил: - Уж очень она горяча, Степанида-то. Прям, удержу нет! Как пристанет… Только меня она в этом смысле мало интересует. Как женщина, то есть. Мне бы кого, хе-хе, помоложе. Чтобы всё эдакое было… крепенькое. И тут и там. Чтобы всё торчало и топырилось. Понимаете о чем я?
Он подмигнул Костромирову.
- Понимаю, - важно кивнул профессор.
- Понимаете! – обрадовался майор. - А не желаете ли по-маленькой хлопнуть?
- С утра? Нет, нет.
- А пивком освежиться?
- Благодарю, но нет.
Майор заметно поскучнел.
- Что же вы теперь собираетесь делать? – спросил он с недоумением.
- Да вот, хочу осмотреть остров. Заодно искупнусь.
- Желание вполне уставное, - кивнул Ковалев. - Если прикажете, могу лично показать вам всю диспозицию.
- Зачем же я вас буду отвлекать по пустякам? Заблудиться здесь, полагаю, невозможно.
- Это так точно, - согласился управляющий. – Тогда на посошок?
Костромиров покачал головой и принялся собирать грязную посуду, чтобы отнести на кухню. Майор Ковалев замахал на него руками:
- Нет, нет, нет! Даже не беспокойтесь! Ступайте себе по своим делам. Мы тут со Степанидой сами управимся. Нам за это деньги платят.
Горислав Игоревич вернулся в свою комнату, прихватил цифровой фотоаппарат, трубку и плавки.
Для начала он осмотрел снаружи дом, обойдя его кругом.
Обширное прямоугольное здание, сложенное из природного камня, явно завезенного откуда-то с материка, было, по всей видимости, еще колониальной постройки. Конечно, не времен португальского владычества, а, скорее, британского протектората. Костромиров приблизительно датировал его первой половиной двадцатого века. По всему периметру дома шла открытая терраса из пальмового дерева. Её, вероятно, пристроили позднее. Террасу плотно обступали мощные стволы гибискусов; их оранжево-желтыми и махрово-красными цветами было усыпано все пространство вокруг дома.
Профессор отыскал на втором этаже свой балкон и обследовал территорию под ним. Следов никаких, но вскарабкаться по древесному стволу мужчине в приличной физической форме и впрямь не составило бы особого труда.
От дома уводила недлинная – шагов в двадцать – аллея, усаженная теми же гибискусами. Он прошел по ней и оказался на песчаной поляне, поросшей мясистыми кустами сцеволы и пемфиса. А чуть дальше, за колоннадой кокосовых пальм, уже виднелась лазоревая гладь лагуны.
Над мелкими бледно-голубыми соцветиями сцевол с жужжанием кружили какие-то жирные насекомые. Костромиров принял их поначалу за жуков, но присмотревшись, понял, что на самом деле это шмели. Только черные. Причем черными у них были даже крылышки. Заметив движение у корней ближайшего куста, он, любопытствуя, осторожно наклонился и встретился взглядом с гекконом. В следующее мгновение тот развернулся и умчался, смешно задрав хвост; из-за более мощных, в сравнении с передними, задних лап, с тыла ящерица слегка напоминала крысу.
Пожалуй, прежде всего необходимо искупаться, решил профессор, и легкой спортивной трусцой направился к берегу.
Он быстро скинул одежду, натянул плавки и разлегся на песке, с удовольствием подставив тело солнечным лучам. Песок на пляже был мелкий, бархатистый; его ослепительную белизну нарушала лишь россыпь пустых ракушек всех возможных размеров, форм и расцветок. Однако уже через минуту он выяснил, что раковины отнюдь не пустые – почти все они пребывали в непрестанном движении. В каждой из таких раковин – от крохотной, размером с ноготь, и до самой крупной, величиной с детскую головку – имелся членистоногий жилец, вооруженный парой клешней. Впрочем, вокруг хватало и обычных, «бездомных» крабов. Одни, долговязые, похожие на пауков, деловито сновали у самой воды, другие – крупные, солидные – важно таращились из песчаных норок.
Налюбовавшись представителями местной фауны, Костромиров вошел в воду; несколько акульих детенышей, длиной сантиметров по пятьдесят-шестьдесят, метнулись прочь от береговой линии. «Ну, такие навряд ли сумеют меня схарчить», - подумал профессор и побрел по направлению к коралловому рифу, на глубину. За риф, помня совет старика лодочника, он решил не заплывать. Во всяком случае, первое время, пока как следует здесь не освоится.
Вдоволь наплававшись, профессор оделся и приступил к методичному и тщательному обходу острова. Но всё равно, несмотря на тщательность и методичность, это мероприятие отняло у него меньше часа. Островок действительно был крохотным.
Под конец обхода он пришел к однозначному выводу: спрятаться на таком острове от посторонних глаз, а тем более оставаться незамеченным сколь-нибудь длительный промежуток времени, абсолютно нереально.
Костромиров снова вышел к пляжу, только на противоположной стороне острова. Ему захотелось еще разок искупнуться. Но, зайдя по щиколотки в воду, он передумал: лагуна здесь была слишком мелкой и к тому же сильно поросла водорослями.
Профессор принялся задумчиво наблюдать за парой резвящихся акулят. Через некоторое время те подплыли почти к самым его ногам. Но стоило ему шевельнуться, как они в испуге скрылись в водорослях.
Тут он вспомнил, что за все время поисков, ему нигде так и не встретился здешний сторож Антон. Безрукий вроде его фамилия? А ведь Степанида, кажется, говорила, что он пошел на рыбалку. Странно.
И словно в ответ на его недоумение, откуда-то слева вынырнула утлая лодчонка, а в ней – Антон Безрукий, собственной персоной.
- Как рыбалка? – крикнул профессор.
Но Антоха лишь высморкался в воду и поднажал на весла.
«Тьфу, свинота», - поморщился Горислав Игоревич.
Небо резко заволокло тяжелыми тучами, и Костромиров решил возвращаться, пока не ливануло. Тем более, время было обеденное, да и он уже порядком проголодался.
Вернуться до дождя он все-таки не успел, поэтому пришлось переодеваться – вся одежда промокла под тропическим ливнем до нитки. Облачившись в сухие шорты и футболку с символикой родного университета, профессор вышел на балкон, уселся в плетеное кресло и закурил трубку.
Итак, он воочию убедился, что никакой маньяк на острове прятаться не может… Но как же закладка? Тьфу, черт! Или Сладунов заразил-таки его своей манией преследования, и всё это лишь результат пустой мнительности?
Горислав Игоревич выпустил целое облако ароматного дыма и растерянно взъерошил волосы. Ситуация складывалась патовая. Что же предпринять? Как поступить?
Как? А так же, как он поступал всякий раз, когда оказывался в подобном тупике. Профессор достал мобильный и набрал номер старшего следователя по особо важным делам Вадима Вадимовича Хватко.
Вадим был его старинным – еще со студенческих лет, другом, и не однажды выручал Костромирова. Как советом, так и делом. Вот и сейчас Горислав Игоревич рассчитывал на его помощь.
- Славка? Приветствую, пропащая душа! – раздался в трубке добродушный рык Вадима. – Где пропадаешь?
- Приветствую, Вадим. На Мальдивах.
- Ого! Эвон куда тебя нечистый занес! А еще говорят, наука у нас в загоне. Отдыхаешь там или по делу?
- И то и другое.
- Понимаю. Так просто позвонил, товарища проведать или случилось чего?
- Не то чтобы случилось… Сможешь, быстренько собрать информацию на двух людей?
- О Господи! Я так и знал! – возопил Хватко трагическим голосом. – Опять влип в историю?
- Твоими молитвами, - отшутился Костромиров. – Так как, разузнаешь?
- Сделаю, что могу. Давай имена-фамилии, записываю. Только поспеши, а то у меня сейчас деньги на телефоне кончатся, из-за твоего роуминга.
- Значит, Сладунов Борис Глебович, родился в Южно-Сахалинске, году примерно…
- Знаю такого, - перебил следователь, - телевизор, чай, смотрю. Второго давай.
- Второй - личность менее известная. Некий Яков Семенович Муль, родился там же; по возрасту, скорее всего, ровесник Сладунова.
- Готово, запротоколировал. А какая конкретно инфа тебе нужна? В каком направлении копать?
- Компромат, естественно. Ну, если что-то любопытное найдешь – тоже шли. Только общеизвестные факты биографии Сладунова мне не нужны. Вообще, сделай упор на этом Муле.
- Добро, жди. И поаккуратнее там. Не осироти российскую науку.
- Ты о чем? У меня всё под контролем.
- Ага, как же… - пробурчал Вадим и дал отбой. Или у него действительно закончились деньги.
Поскольку было уже два часа дня, а к обеду никто не звал, Горислав Игоревич решил проявить инициативу и спуститься в столовую. Выйдя из комнаты и запирая её на ключ, он вдруг хлопнул себя по лбу. Экий болван! А дом-то! Сам дом он так и не смотрел!
Профессор прошелся по этажу из конца в конец. И насчитал шесть комнат. Если конечно судить по количеству дверей. В северной половине дома было две двери по одной стороне коридора (вторая дверь вела в комнату Костромирова) и одна дверь - напротив; также и в южном крыле, только в зеркальном отображении. Подергав за ручки, он убедился, что все помещения заперты. М-да, пожалуй, эта информация ничего ему не прибавляет. Однако и брать на себя роль взломщика он не собирался. Тем паче, «Принципал» его подобными полномочиями не наделял, ни письменно, ни устно.
Он помянул в сердцах Сладунова и всю его родню, и спустился в столовую.
Там в гордом одиночестве сидел Антоха и увлеченно, с громким хлюпаньем ел суп из морепродуктов. Помимо супа, на столе стояли тушеная баранина, зеленый салат, тарелка с тонко нарезанными кусочками вяленого мяса, и кувшин с апельсиновым соком. В столовой царили духота и полумрак. Кондиционер, вероятно в целях пресловутой экономии, по-прежнему не работал, и чтобы хоть как-то оградиться от дневного зноя, жалюзи на окнах были плотно зашторены.
Управляющий то ли уже отобедал, то ли запаздывал. Ну а Степанида, предположил Костромиров, скорее всего, питается у себя на кухне.
А может владелец Сладулина и вовсе запретил прислуживающим ему родственникам есть за общим столом? Что ж, с него станется.
Впрочем, нет. Вот же Антоха сидит себе и поглощает креветочно-устричный супец. А сторож-садовник, как догадывался профессор, самый последний в местной табели о рангах.
Вид Антон Безрукий имел какой-то… неопрятный. Его белобрысые волосы словно никогда не знавали расчески, глупое веснушчатое лицо блестело от пота.
- Приятного аппетита, - пожелал Горислав Игоревич, усаживаясь от того как можно дальше, чтобы не испортить собственного аппетита.
- Угу, - прочавкал Антоха.
- А что ж Татьяна Степановна с Василием Васильевичем к нам не присоединяются? – спросил ученый, зачерпнув половником из большой фарфоровой супницы.
Лицо сторожа расплылось в сальной ухмылке.
- Небось того, - неразборчиво, из-за набитого рта, пробормотал он, - любовь, ё, где-нить крутят.
- Дело молодое, - решил подыграть ему профессор.
- Гы! Гы! Гы! Га! Га! Га! – заржал Антоха, разбрызгивая пищу.
Поняв, что эмоциональный контакт установлен, Горислав Игоревич перешел к интересующему его предмету.
- Какой однако здоровенный для столь маленького островка дом, - заметил он между прочим.
- Ага, - согласился сторож.
- А стоит практически пустой.
- Угу, - снова не стал тот спорить.
- Полагаю, потом, когда Борис Глебович окончательно сюда переедет, жильцов здесь прибавится?
Антоха перестал жевать и с интересом уставился на ученого.
- Когда? – вдруг спросил он.
- Что «когда»? – не понял Костромиров.
- Когда, грю, Борис Глебыч переезжает?
- Не знаю, - пожал плечами профессор. – Это я так… фигурально выразился.
Сторож разочарованно хмыкнул и возобновил процесс насыщения.
- Скажите, Антон, я всё никак не соображу, сколько в этом доме комнат? На втором этаже, так понимаю, их шесть, да?
- Угу.
- А на первом?
Антоха, который к этому моменту уже закончил с супом и перешел ко второму блюду, попытался ответить. Но из-за плотно набитого рта у него ничего, кроме мычания, не вышло. Тогда он, выпучив глаза, не жуя, проглотил целый кусок баранины и жадно запил стаканом апельсинового сока. Наконец, отдышавшись, он произнес, загибая пальцы:
- Столовка, кухонка, бойлерная… гостиная ишо… Всё ли? Ё! Ишо тубзалет. Вот и считай, - предложил он, демонстрируя Костромирову кулак.
Профессор недоуменно нахмурился.
- А где же комнаты прислу… кхм… хотел спросить, где ваши комнаты?
- Ну-у, - протянул Антоха, морща от напряжения лоб, - Василич, значица, на втором этаже, в двухкомнатном нумере. Как барин, ё!
- На втором этаже? А я полагал, там все комнаты, помимо моей, пустуют.
- Ваша, вить, справа?
- От лестницы? Да.
- Вот! А Василича – слева. По той стене, где одна дверь, видали?
- Ясно. А Татьяна Степановна?
- Степанида на первом. При кухонке. Тама у ней каморка, типа чулана. Закуток с койкой, ё.
Дом стоит пустой, поразился Костромиров, а женщина ютится в каком-то чулане при кухне.
- Ну а вы?
- Я-то? Я - в бойлерной.
Профессор только головой покачал. Закончив с супом, он положил себе несколько тонких, почти прозрачных ломтиков вяленого мяса.
- Вот еще о чем хочу спросить вас, Антон. Правда, мой вопрос, наверное, покажется вам немного странным…
- Чиво? – спросил сторож и часто заморгал.
«А может и не покажется», - подумал Костромиров.
- Предположим, что здесь, в доме, кому-нибудь захотелось бы спрятаться… Это реально?
- Спрятаться? – округлил глаза Антоха. – Ё! На кой ляд?
- Да ни на кой. Я же говорю: предположим. Может ли кто-то, находясь в доме, оставаться, тем не менее, незамеченным для вас?
- Дык… А вам оно на кой?
- И мне ни на кой, – поморщился профессор. – Это я так… теоретически интересуюсь.
- Чиво?
- Короче, можно в доме где-нибудь спрятаться или нет?! – теряя терпение, воскликнул ученый.
Антоха засунул указательный палец в ноздрю и закатил глаза. В такой, почти роденовской позе он пребывал где-то с минуту. А потом изрек:
- Не-а.
- Почему же нет?
- Дык, глядитя сами: Степанида, вить, кажные два дня убирается. Во всех, ё, комнатах!
- Что ж там убирать? – удивился Костромиров. – В нежилых комнатах.
- Пыль. Ишо следит, чтобы мураши или кака, ё, друга дрянь не наползла.
- Но зачем так часто? – удивился Костромиров.
- Дык, Борис Глебыч в любой момент могёт, того… нагрянуть, ё.
- Понятно. А подвал в доме есть?
- Подвала нету.
Профессор вздохнул. И вздохнул скорее с облегчением. Итак, укрыться потенциальному злодею ни в доме, ни на острове невозможно. Вот и ладно. В самом деле, довольно уже ему играть в детектива. Пора делом заняться. Тем единственно важным делом, ради которого он и согласился на авантюрное предложение Сладунова. Все! Сразу после обеда он возьмется за монографию. Тем паче, что Пфаненштиль и впрямь…
Но тут его размышления были прерваны мелодией мобильного телефона. Может, Хватко? Так скоро? Нет, звонил Сладунов. Костромиров извинился и вышел из столовой.
- Слушаю вас.
- Здравствуйте, Горислав Игоревич? Как обстановка?
- Без происшествий. Что может случиться за неполные сутки?
- Ну да, ну да… Короче, пока ничего подозрительного, так?
- Проверяете, насколько добросовестно я выполняю договорные обязательства? - не удержался от сарказма Костромиров. – Докладываю: я обшарил весь остров. И дом тоже. Муля здесь определенно нет.
- Ну, ну, не кипятитесь. Я ж так, на всякий случай. Вдруг что подозрительное заметили.
Горислав Игоревич вспомнил об утренней находке. Но не рассказывать же Сладунову про чужую закладку и раздавленного комара? Тем более, что и в глазах самого профессора всё это происшествие как-то утратило былую значимость.
- Увы, нет, - подтвердил он.
- И слава богу! Слава богу! Пишите свою книжку, отдыхайте, все дела… А как ведут себя мои родственнички? Не передрались там друг с дружкой, хе, хе?
- Борис Глебович! – возмутился профессор. – Давайте начистоту. Подписав с вами договор, я проявил несвойственное мне легкомыслие. Но что сделано, то сделано. Человек я ответственный и взятые обязательства привык выполнять до конца. Но шпионить за вашими родственниками?! Докладывать вам об их поведении?! Увольте!
- Ох уж мне это интеллигентское чистоплюйство, - неприятно захихикал Сладунов. – Будет вам, Горислав Игоревич! Ничего такого я не имел ввиду. Просто, эти трое, хоть и родня, но между собой до приезда на Сладулин знакомы-то не были. А мне тут недавно один человек сказал, что ограниченное пространство и узкий круг общения…
- Постойте, - прервал его Костромиров, - вы хотите сказать, что ни Василий Васильевич, ни Татьяна Сергеевна, ни Антон, э-э, Безрукий не знали друг друга, пока не встретились здесь, на острове?
- Ну да. А что такое?
- Нет… ничего. Так, возникло кое-какое соображение по ходу…
- Ну, ну, - насторожился предприниматель, - я слушаю.
- Мне еще надо как следует его обдумать.
- А всё-таки?
- Как только у меня появится конкретная информация, я вам обязательно сообщу.
***
Костромиров вернулся в столовую. Сторожа Антона уже след простыл.
Профессор продолжил обед, время от времени поглядывая на развешанные по стенам широкоформатные фотографии, числом семь штук. На всех семи был запечатлен хозяин острова: вот он с карабином в руках стоит над трупом поверженного им кабана, вот сидит в начальственном кабинете на фоне портрета Ельцина, вот разрезает ленточку на открытии какого-то объекта, а вот - на борту моторки с трудом удерживает в руках огромного осетра; остальные четыре фотографии продолжали ту же героическую тематику. «Семь подвигов Геракла», - усмехнулся учёный. Но вдруг настороженно прищурился, силясь что-то разглядеть. Потом встал и медленно прошелся вдоль «галереи», тщательно рассматривая каждый фотопортрет в отдельности. Завершив осмотр, он недоуменно покачал головой и поёжился: на всех фото без исключения глаза у Сладунова были кем-то аккуратно выколоты! М-да, это уже не раздавленный комар, случайностью сей зловещий факт не объяснишь.
Горислав Игоревич в глубокой задумчивости закончил обед и поднялся в свою комнату. Но к рукописи, как планировал до разговора со Сладуновым, даже не притронулся.
Вместо этого он открыл гардероб, отыскал в кармане дорожных брюк письмо-инструкцию «Принципала», расправил изрядно помятые листы и внимательно перечитал. Затем набил любимую пенковую трубку и вышел на балкон.
Ситуация вновь требовала безотлагательного осмысления.
После слов Сладунова о том, что обитатели дома не были знакомы друг с дружкой вплоть до самого прибытия на остров, профессор неожиданно осознал, что Мулем может быть любой из них! А перечитав полученное им в аэропорту письмо, он только утвердился в этом парадоксальном на первый взгляд выводе.
«Оставив бизнес, Муль вернулся в свою изначальную профессию – пошел актерствовать в областной театр», - вот что черным по белому написал Сладунов. Вернулся в изначальную профессию! Значит, до того как заняться коммерцией, Яков Семенович Муль был профессиональным актером. Возможно, даже соответствующее образование получил. Наверняка получил!
А что стоит актеру принять обличье другого человека?
Скажем, наклеил, а лучше - отрастил усы с бакенбардами, нацепил (если своего нет) накладной живот, положил нужный грим – и вот ты уже Ковалев Василий Васильевич, отставной майор морской авиации. Костромиров и раньше неоднократно убеждался, сколь кардинально усы меняют лицо человека. А у Ковалёва даже не усы – усищи! Да плюс к тому еще и бакенбарды. И с какой стати двоим настоящим родственникам сомневаться, что перед ними майор Ковалев, если они никогда этого майора в глаза не видели? Остается только погуще пересыпать свою речь всякими морскими и армейскими жаргонизмами, и тогда даже некий почитающий себя за умника профессор из Москвы не заподозрит подмены.
Или иначе: нарисовал веснушки, принял дураковатый вид… Впрочем, нет. У Антона Безрукого на фотографии - голубые глаза. И в жизни тоже. Несмотря на вечно надвинутую на лоб бейсболку, профессор успел это разглядеть… Правда, Сладунов цвет глаз своего врага точно так и не назвал, лишь вспомнил, что были они не то зелеными, не то карими… Но голубые бы он наверняка запомнил!
А с другой стороны, Муль вполне может использовать специальные, изменяющие цвет глаз контактные линзы. Опять же выговор этого Антохи сразу показался профессору каким-то нарочитым. Все эти «дык», «чиво», «глядитя», «ишо», «тама», и прочее… Очень даже походит на грубую имитацию! Да, сторож Антон Безрукий – без сомнения второй кандидат в Мули. Тем более, он ведь здесь и за садовника. Убийца – садовник. Классический вариант!
А Татьяна Степановна? Повариха Степанида? Чем не вариант? Да, женщина… Так что с того? Арбузные груди и тыквенные бедра изобразить проще простого. Тем паче, лицо у нее, точно топором вырублено. А косметики столько, будто она её штапелем накладывает… Архитектурная прическа? Проще простого, даже говорить не о чем. И вообще Муль лысый! Ему в любом случае, под чьей личиной не скрывайся, парик нужен. Лысому, в смысле перевоплощения, даже, пожалуй, удобнее… Золотой зуб? Коронка! Стоп, стоп… Сладунов, помнится, упоминал, что Муль потерял в колонии все зубы. Следовательно, опять же, использует вставные! Итак, Степаниду тоже исключать нельзя.
Хорошо, продолжал рассуждать профессор, а голос? Как с голосом? Его тоже надо уметь имитировать. Пускай эти трое до прилета на остров не знали друг друга, но наверняка хозяин Сладулина поддерживает с ними мобильную связь. Из этого следует, что Муль должен был хотя бы какое-то время пообщаться с жертвой, прежде чем с ней расправиться (в том, что имело место злодейство, Костромиров практически не сомневался). С другой стороны, маловероятно, что Сладунов станет регулярно обзванивать всех троих. Скорее всего, он общается только с кем-то одним… И этот один как раз может быть настоящим, не подмененным. И потом, насколько близко Сладунов был с ними знаком раньше? Из его первого рассказа как раз можно сделать вывод, что не очень близко. Если вообще знаком. Да с какой стати ему, сопредседателю «Конкретной России» и миллиардеру, знаться со столь малозначительными личностями?!
Теперь, когда и как могла произойти подмена? В какой момент Муль (если, конечно, догадка верна) занял место одного из трех обитателей Сладулина? В общем-то и здесь вариантов предостаточно. Это могло случиться еще в России, до отлета. Причем, когда и где угодно. Или, например, в Мале. Проще всего осуществить подмену было уже здесь, на острове. А раз проще, следовательно это и есть самый вероятный вариант… Э, нет! на острове натянуть чужую личину Муль имел шанс только в одном случае: если родственники прибывали поодиночке. Ну, или хотя бы кто-то один из них прилетел первым… Эх, надо было спросить об этом у Сладунова! Впрочем, какая по большому счету разница? От перестановки мест слагаемых…
За всеми этими рассуждениями Горислав Игоревич даже не заметил, как Солнце закатилось за горизонт. На экваторе сумерек не бывает, поэтому потемнело сразу; высыпали первые, по-южному яркие, звезды. Вот и наступает его вторая ночь на Сладулине, вздохнул профессор. А сколько событий за одни лишь сутки!
Но переживет ли он эту ночь, задумался вдруг Костромиров. Ведь под чьей бы личиной ни скрывался маньяк, он наверняка уже догадался, что московский гость знает о его существовании. И прислан сюда владельцем острова неслучайно. Или еще не догадался? Профессор принялся лихорадочно вспоминать все сказанные им за день слова и совершенные поступки… Нет, пожалуй, каких-либо весомых причин для подозрений он Мулю не предоставил… С другой стороны, маньяку и не нужны весомые причины!
Ложиться спать без гарантии увидеть рассвет, Костромирову как-то не улыбалось. Решено! Значит, необходимо еще до наступления ночи выяснить, кто из жильцов дома Муль.
Ученый, стараясь не шуметь, вышел в коридор и вновь осмотрел все двери. Заперты. Он остановился у входа в одно из помещений в южной половине здания. Именно здесь, со слов сторожа Антохи, проживает управляющий Ковалев. Мгновение поразмыслил и негромко постучался. Никакого ответа. Постучал еще раз, уже настойчивее – тот же результат. Приложил ухо к двери. Тишина. Попробовал заглянуть в замочную скважину. Но смог разглядеть лишь пустое пространство в центре комнаты и кусочек зашторенной балконной двери. По словам того же Антохи, майор один занимал двухкомнатный номер. М-да, однако, не похоже, чтобы тут вообще кто-нибудь жил. Тут профессор припомнил, что ни разу не видел майора заходящим в эту дверь или выходящим из нее. Ну, положим, времени прошло еще недостаточно. Он мог запросто пропустить эти моменты… Однако за сутки он не слышал даже хлопанья двери!
Гориславу Игоревичу захотелось немедленно дернуть Ковалева за усы. А заодно и за нос. В его душе росло и все более укоренялось убеждение, что в этом случае пышные усы майора непременно отклеятся, а картофельный нос отвалится.
Он спустился вниз, прогулялся по первому этажу, заглянул в гостиную, потрогал запертую дверь бойлерной. Так, а где туалет? Сторож, помнится, про него упоминал… Ладно, бог с ним. Кто станет прятаться в туалете? Костромиров вошел в столовую. Там тоже никого не было, к ужину еще не накрывали. А где же все?
Вдруг профессор услышал звуки глухих ударов – хряп! …хряп! …хряп! – словно где-то чего-то рубили. По его спине невольно пробежал предательский холодок. А мозг услужливо нарисовал жуткую картину: красноносый Ковалев в забрызганном кровью фартуке, азартно топорща усищи, расчленяет топором тело очередной жертвы.
Удары доносились из-за чуть приоткрытой двери в дальнем конце столовой. Костромиров огляделся вокруг в поисках какого-нибудь увесистого предмета. Ага, бронзовый канделябр! Он взвесил его в руке, удовлетворенно кивнул и отправился на звук.
Держа импровизированную палицу наготове, он аккуратно толкнул дверь. Та медленно и бесшумно отворилась. Взорам Костромирова предстала квадратная комната, каменные стены которой были сплошь увешаны всевозможной кухонной утварью: сковородами, кастрюлями, горшками, половниками и прочим. Справа от двери располагалась огромная, пышущая жаром плита, слева - массивный деревянный стол. В помещении также имелись вместительный холодильник и морозильная камера. Рядом со столом возвышалась Татьяна Степановна и что-то рубила тяжелым сверкающим тесаком. Всякий раз, отводя руку в мощном замахе, она угрожающе произносила: «А вот тебе…», и, нанеся сокрушительный удар, выдыхала: «На!»
Уже догадываясь, что увидит, профессор всё же подошел ближе и заглянул ей за плечо. Так и есть – женщина разделывала птицу. Ему оставалось только мысленно посмеяться над своими страхами.
Тут повариха смахнула готовые куски в сковороду, а на разделочную доску шмякнула новую тушку индейки. Размахнулась, сказала: «А вот тебе…»… и первым же ударом разрубила индейку пополам: «На!»
Вот это удар, восхищенно крякнул ученый. И моментально вспомнил предостережение Сладунова о нечеловеческой силе Муля.
Татьяна Степановна оглянулась, увидела гостя и смущенно заулыбалась:
- Нешто проголодались? А я тут пока с картохой проканителилась… то да сё… Через часок приходите, тогда можно будет кушать.
- Ничего, ничего, - заверил её профессор, спрятав канделябр за спину, - я не спешу. Я просто так зашел… А где Василий Васильевич, не знаете?
- Василич-то? – презрительно скривилась повариха. - Где ж ему быть? Поди надрался уже, да где-нить дрыхнет, огрызок красноносый.
- За что вы его так? – улыбнулся Костромиров, с опаской поглядывая на тесак, который женщина продолжала держать в руке.
- А… терпеть не могу маленьких мужичонков!
- Какой же Василий Васильевич маленький? Он среднего роста.
- Огрызок и есть, - отрезала Степанида, махнув тесаком. - На цельную голову ниже меня. Да ко всему алкаш.
Ученый предпочел больше не спорить на эту тему. Заметив на столе кофейник, он попросил:
- Можно мне чашечку кофе?
- Вот я дурында старая! – заохала Степанида. – Сама-то не догадалась предложить!
Она налила ему горячего кофе в большую глиняную чашку и указала на стул.
- Да вы садитесь, чего столбом-то стоять. Садитесь и попейте как следует. Может вам к кофию гренок подать? Холодные, правда.
- От гренок не откажусь, спасибо.
Повариха отложила, наконец, страшный тесак в сторону, вытерла руки о передник и поставила перед ним блюдо с гренками.
- Скажите, Татьяна Степановна, - продолжил расспросы ученый, - откуда вы продукты берете. Сами в Мале ездите или как?
- Раз в три дня оттель катер приходит. А если чего особенное требуется, Антоху посылаем. Он с ентим катером в Мале уплывает, отоваривается там, а после, уже на такси ихнем водном, возвращается.
- Не очень удобно, - посочувствовал Горислав Игоревич, - лучше, если бы на острове свой катер был.
- Пожалуй, допросисьси, - с неожиданной злостью процедила толстуха. – Наш-то еще тот жмот! На всякой малости экономит. А тут – катер!
- Да-а, катер нужен, - покивал профессор, с интересом наблюдая за женщиной. – На той лодчонке, что у Антона, далеко не уплывешь.
- Куды уж!
- Кстати, а где Антон?
- Небось, на рыбалке.
- Так темно уже!
- А ему все одно.
- М-да… Свежая рыбка это хорошо. Какая обычно здесь ловится?
- И-и! Хрен на веревочке у него ловится, а не рыбка!
- Это почему?
- Какой из него рыбак, из дурачка малохольного? Он даже крови боится.
- Неужели?
- На дух не выносит. Тут третьего дня видала я, как он с комаром расправляется. Так, верите ли? он его бумажкой раздавил, что б кровью, не дай бог, не замараться. Умора! … Ой, что это с вами? Поперхнулись, никак? Постучать по спине?
- Нет, спасибо, - откашливаясь, просипел Костромиров. – Я, пожалуй, пойду пройдусь перед ужином.
- Вот, правильно, - напутствовала его повариха. – Пока дождя нету. Чего сиднем-то сидеть?
Вокруг дома и на аллее царила почти кромешная тьма. Так что ориентироваться пришлось буквально на ощупь. Но Костромиров твердо решил прогуляться до берега, а возвращаться за фонариком не хотелось. И потом он полагал, что в темноте будет даже в большей безопасности.
Когда аллея гибискусов закончилась, и он вышел на поросшую низким кустарником поляну, видимость значительно улучшилась. Полная луна давала достаточно света, чтобы он смог разглядеть за пальмовыми стволами мерцающую гладь лагуны.
Он вышел на пляж и медленно побрел вдоль береговой линии. Бесчисленные крабьи батальоны неохотно размыкали свои ряды, уступая ему дорогу.
Профессор думал.
Через полчаса, завершив круг, Костромиров уселся на ствол поваленной пальмы и хотел было закурить, но вспомнил, что оставил трубку в доме. Он помянул нечистого и встал, собираясь идти обратно. Тем более, ужин, наверняка, на столе.
Но вдруг замер.
А где же сторож Антоха? Степанида уверяла, что он рыбачит. Ни самого сторожа, ни его лодки он не видел. Странно… Ковалев тоже куда-то подевался.
И вдруг целый рой диких мыслей и причудливых предположений вихрем закружился в его сознании. Еще бы чуть-чуть и их количество вполне могло сложиться в новое качество - в некую догадку. Но тут, как назло, раздался сигнал мобильника. Пришло смс-сообщение от Вадима Хватко.
Горислав Игоревич быстро пробежал эсэмэску глазами, на мгновение застыл, уподобившись библейскому соляному столбу, а потом звучно хлопнул себя по лбу и потрусил к дому.
В дом Костромиров вошел крадучись. На цыпочках миновав столовую (ужин уже дымился на столе), он осторожно заглянул на кухню. Там, как он и ожидал, никого не было. Пошарив взглядом, выбрал из десятка ножей наиболее подходящий – достаточно длинный, острый и с ухватистой рукояткой, и проследовал к обшарпанной двери в самой глубине кухни. Вот оно, жилище Степаниды, «закуток», как назвал его сторож Антон.
Теперь, когда всё прояснилось, всякий страх оставил его. А голова работала как отлаженный часовой механизм. Если враг разоблачен, он уже не столь страшен. Но осторожность, тем не менее, не помешает. Он нажал на дверную ручку, толкнул – заперто. Провел ладонью по притолоке – так и есть, ключ лежал там.
Дверь отворилась с легким скрипом, профессор нащупал выключатель, зажег свет и шагнул внутрь.
Помещение и впрямь представляло собой нечто вроде чулана, кое-как оборудованного под жилую комнату. Обстановка в комнатенке царила спартанская. Из мебели – трюмо, ржавая железная койка с грязным матрацем да тумбочка. На тумбочке – початая бутылка водки.
Окна не было, его место как раз занимало высокое трюмо, заваленное целой грудой разнообразной косметики, в основном, судя по всему, профессиональной. Костромиров подошел и с любопытством принялся разглядывать бесчисленные коробочки, баночки, пузырьки и кисточки.
Помимо обычных помад, тушей, теней, пудр и румян, на предзеркальном столике лежали накладные ресницы, брови, щеки и несколько носов; в специальном бархатном пенале - комплект контактных линз. Рядом с трюмо, на специальной вешалке висели парики. Под вешалкой стояла пара туфель на высоченной платформе. Чтобы, при необходимости, увеличивать рост, догадался ученый. Итак, все улики налицо, как говаривал следователь Хватко.
Костромиров скорее ощутил, чем услышал, что больше не один в комнате. Он резко обернулся, выставив перед собой лезвие ножа. Дверной проем загородила монументальная фигура Татьяны Степановны Костерьяновой. Точнее, фигура определенно была её – бедра в два топорища, раздутые груди… разве что в росте она несколько уменьшилась - а вот венчалась эта фигура усатой башкой майора Ковалева.
- Ё! Глядитя, кто к нам у гости пожаловал! – гундявым голосом Антохи произнесло создание. - Профессор, итить твою мать!
***
- Только без глупостей, Яков Семенович, - требовательно произнес Костромиров, демонстрируя нож, - холодным оружием я владею отменно.
- Ах! Я вся трепещу, - низким грудным голосом Степаниды ответил Муль.
- Довольно бы паясничать, - пожал плечами Горислав Игоревич.
- Думаешь, пора выбросить белый флаг? – спросил Муль, переходя на пропитой майорский баритон.
- Полагаю, что так.
- Как бы не так! – незнакомым, на сей раз вероятно своим голосом воскликнул мужчина и, растопырив руки, вразвалку двинулся на Костромирова.
Встав к нападающему в пол-оборота, профессор со свистом, крестообразно, рассек воздух перед самым его носом.
Муль на мгновение смешался, но тут же сдернул с тумбочки бутылку водки и метнул в Костромирова. Тот ловко уклонился, и бутыль угодила в трюмо за его спиной; зеркало со звоном разлетелось на куски, осыпав противников водопадом осколков. Впрочем, особого вреда они не причинили.
Муль матерно выругался, ухватил обеими руками тумбочку, легко поднял над головой и отправил следом за бутылкой. Чтобы избежать попадания, Костромирову пришлось упасть на пол. Воспользовавшись моментом, Муль одной ногой наступил ему на руку, а второй выбил нож, зашвырнув его под койку.
Профессор попытался подняться, но Муль ударил его ногой в лицо, потом – в живот, и снова – в лицо; Костромиров откатился в сторону, но удары Муля настигли его и там. Ученому оставалось только прикрывать руками голову.
Муль продолжал наносить удары ногами, пока не увидел, что противник больше не сопротивляется. Тогда он ухватил профессора за одежду и вздернул обмякшее тело вверх. И в тот же миг получил мощнейший удар головой в лицо.
Фальшивый нос превратился в лепешку, а, судя по брызнувшей крови, и настоящий тоже. Муль взревел и швырнул Костромирова о стену. Тот врезался в нее с такой силой, что на секунду потерял сознание и мешком сполз вниз.
Муль прыгнул.
Однако профессор уже пришел в себя и толкнул его обеими ногами в грудь. Нападавшего отбросило назад, но, устояв на ногах, он прыгнул снова. Профессор попытался встретить его тем же приемом, но Муль был к этому готов. Он крепко схватил профессора за лодыжки и дернул на себя. Тот резко крутанулся вокруг своей оси, разорвал захват и вскочил на ноги.
Муль склонил голову и кинулся на приплясывающего в боксерской стойке ученого, точно бык на матадора. Прямой хук в челюсть не смог его остановить. Он лишь мотнул башкой, и в свой черёд врезал профессору кулаком в грудь так, что того вынесло через открытую дверь на кухню.
Костромиров налетел спиной на разделочный стол и опрокинул его. На пол посыпались кастрюли, сковороды и целый арсенал разнокалиберных ножей. Он быстро подобрал один из них.
Обнаружив, что противник снова вооружен, Муль пошарил вокруг глазами и схватил по ножу в каждую руку.
- Тебе конец, - прохрипел он, плюясь кровью.
- Еще раз предупреждаю, - ответил Горислав Игоревич, - в юности я был чемпионом Москвы среди саблистов.
- Я рискну.
Они закружили вокруг опрокинутого стола.
Костромиров просто держал нож на уровне лица, готовый в любой момент отразить выпад. Тогда как его противник со зловещим «вжик-вжик» точил одно лезвие о другое. Словно мясник перед разделкой туши. Тем не менее, первым нервы сдали именно у него – он перемахнул через стол и бросился в атаку.
Профессор ловко ушел от рубящего удара в лицо, отбил колющий в живот и, в свою очередь, глубоко полоснул врага по груди.
Муль лишь усмехнулся - фальшивый бюст был ему теперь вместо панциря - и напал вновь. Всё повторилось: ученый отбил выпад и нанес удар.
…Когда грудь Муля стала напоминать со стороны распотрошённую диванную подушку, он сорвал её и швырнул в Костромирова. И тут же метнул следом один из ножей.
Профессор легко уклонился от фальшивого бюста, но пропустил нож – тот врезался ему точно в лоб. Правда, не лезвием, а рукоятью. А потому лишь рассек кожу. Костромиров потряс головой и перешел в контратаку.
Первым же выпадом он ранил противника в предплечье; Муль выронил нож и отпрыгнул назад.
- Сдаёшься? – спросил ученый.
Вместо ответа тот сорвал со стены огромный тесак и, взметнув его над головой, двинулся на Костромирова. Это уже было серьезно. Дабы хоть как-то уравновесить силы, профессор взял в левую руку массивную сковороду. Теперь у него был щит.
Неожиданно Муль остановился и пробормотал: «Какого чёрта». Опустив тесак, он тяжело рухнул на стул.
Горислав Игоревич тоже присел на край опрокинутого стола, внимательно наблюдая за врагом.
Лица обоих мужчин были залиты кровью; тяжело дыша, они молча смотрели друг на друга.
- Ничья? – первым нарушил молчание Муль.
- Похоже на то, - не стал спорить Костромиров.
Муль сунул руку под цветастый халат, повозился с какими-то застёжками, и накладные бедра грузно шлепнулись на пол.
- Пить охота, - с видимым облегчением выдохнул он.
- И я бы пропустил стаканчик, - согласился профессор. – Но бутылку ты раскокал.
- В холодильнике есть пиво. Холодное.
Стараясь не выпускать противника из вида, Горислав Игоревич подошел к холодильнику и достал две бутылки пива; одну протянул Мулю.
- Я спиртного не пью, - покачал тот головой. – Уже лет десять.
- Не пьешь? А как же…
- Вечно пьяный майор-управляющий? – усмехнулся Муль. – Просто мочил усы в водке.
Он встал, повесил тесак на место и, подойдя к раковине, надолго присосался к кранику.
- Тьфу! – заявил он, напившись. – Вода здесь отвратительная… Как ты меня так быстро вычислил?
- Элементарно, Ватсон, - пожал плечами профессор.
- А всё-таки?
- Перевоплощаться ты, бесспорно, мастер. Это ж надо, так сыграть Степаниду! Я до последнего момента не мог поверить, что она - мужчина. Однако временами ты все же переигрывал. Да, да! Персонажи у тебя выходили чрезмерно… карикатурными. Впрочем, признаюсь, поначалу я решил, что Муль скрывается лишь за одним из них.
- А потом?
- Потом мне бросилось в глаза, что обитатели дома никогда не показываются вместе. А между собой общаются только, когда я не могу их видеть. Да еще этот вечный полумрак во всех комнатах. Кстати, со свечами это ты сам придумал или и впрямь есть такое указание Сладунова?
- Сам, сам. К чему рисковать понапрасну?
- Я так и подумал. Но окончательно я все понял, получив информацию о том, что Яков Семенович Муль, после ухода из облдрамтеатра, организовал собственный – театр «одного актера». По примеру Аркадия Райкина. И с успехом в течение года – вплоть до неудавшегося покушения и ареста - каждый вечер играл несколько ролей разом. Особенно ему удавались пародии на политических деятелей и, что важно, женские персонажи. А шоу называлось «Человек с тысячью лиц».
- Понятно, - кивнул Муль. – Между прочим, многие зрители искренне отказывались верить, что всех персонажей в спектакле играю я один. А женские роли это вообще мой «конек», женщины мне всегда особенно удавались. Мой педагог в театральном училище, бывало, говаривал: это, дескать, от того, что у меня лицо бесполое. А одна сахалинская газетенка и вовсе написала, что я трансвестит. Идиоты! Всё дело в таланте. Я не просто перевоплощаюсь, не просто играю своих персонажей, я на самом деле становлюсь другим человеком, иной личностью! На какое-то время, конечно.
- Талант налицо, - согласился Костромиров, - но всё равно, если бы я с тобой был знаком раньше, твой спектакль однозначно бы провалился.
- Если бы да кабы, - хмыкнул Муль.
- Что ж, теперь ваша очередь, Яков Семенович, - переходя на «вы», предложил профессор. - Может, расскажете, как вам удалось через десятилетия пронести столь незамутненной ненависть к бывшему другу детства и деловому партнеру? Вы же здесь, на острове, Бориса Глебовича Сладунова в засаде поджидали, не так ли?
- Его, гниду, - сплюнул Муль. – А насчет ненависти… Если бы он ваших детей и жену убил, вы бы, небось, тоже и через двадцать и через сорок лет его не простили.
- Сладунов утверждает, что непричастен к гибели ваших жены и двоих сыновей.
- А вы чего-то другого от него ждали?
- Но вдруг это действительно был несчастный случай? Вы такого не допускаете?
- При чем тут, допускаю я или нет?! – воскликнул Муль. – Я знаю, что они были убиты по приказу Сладунова!
- Расскажите мне, - попросил Горислав Игоревич.
Яков Муль с сомнением посмотрел на профессора.
- Ладно, - махнул он рукой, - почему бы и нет?
Он не спеша отклеил пышные майорские усы и бакенбарды, стянул парик, небрежно кинул всё это на стол. Потом снова прошел к раковине, намочил вафельное полотенце и несколько раз с усилием протер лицо и всю голову.
Теперь, когда профессор мог лицезреть Муля в его истинном обличии, он поразился, какие у того невнятные, даже бесформенные черты. Обычно такое лицо – приговор любому артисту. Но Яков Муль, по всей видимости, сумел использовать этот недостаток себе во благо – не имея сколь-нибудь выразительных собственных черт, он научился великолепно имитировать чужие.
- Слушайте, - начал Муль, усевшись перед Костромировым на стул, - так понимаю, кое-что вам уже известно. Сладунов наверняка изложил вам свою версию тех событий. Иначе откуда вам вообще знать про меня? Ведь он вас по мою душу прислал, верно?
- Во всяком случае, он предполагает, что вы можете прятаться где-то поблизости.
- Тогда перейду сразу к главному... В общем, мы были совладельцами сахалинской компании по добыче трепангов. Он вам об этом рассказывал? Да? Ну вот. Дела наши шли в целом неплохо, как говорится, своим чередом. Но Чике этого было, разумеется, мало. Ему всегда всего было мало! Хотел, чтобы всё и сразу. И побольше! Он еще с малолетства жаден был. До жратвы, до денег, до баб – до всего. А уж чиновничья служба испортила его окончательно. Привык, понимаешь, чтобы купюры ему прямо в кабинет приносили, да еще с поклоном… И вот однажды Сладунов предложил мне продать компанию (дескать, он как раз нашел выгодного покупателя), а вырученные деньги перевести на материк и там вложиться в разработанную им схему. Если коротко, суть схемы сводилась к следующему.
Мы быстренько регистрируем новенькую фирму, и её гендиректор презентует перед руководством подходящего региона какой-нибудь проект. Неважно какой. Это может быть строительство газопровода, распределительной электростанции или нужного области комбината. Повторяю, суть проекта совершенно неважна. Главное, чтобы он входил в одну из федеральных целевых программ. А поскольку Сладунов как бывший вице-губернатор вхож во многие областные и краевые администрации, то наш проект гарантированно встречает там «понимание». На практике это означает, что в региональный бюджет соответствующей строкой вносятся гарантии того, что регион компенсирует нашей фирме, скажем, тридцать процентов затрат на строительство. По результатам, понятно. Потом мы начинаем стройку, заключаем с поставщиками, подрядчиками и субподрядчиками договоры поставки и на выполнение работ. Но стоимость материалов и работ значительно – в разы – завышаем. Ну, например, берется некое ООО «Трубадур» поставить нам трубы, ценой в пять миллионов, а ООО «Техногаз» - сложить из них ветку газопровода за десять миллионов. Наша компания заключает с ними договоры. Но только удваивает цену труб и стоимость работ. Поскольку и «Трубадур» и «Техногаз» - подставные фирмы-однодневки – излишки они немедленно возвращают. А государство, как положено, возвращает нам восемнадцать процентов налога на добавленную стоимость. Разумеется, не с реальных, а уже с договорных сумм. Да потом регион, как обещал, возмещает еще тридцать процентов. Итак, наша компания, затратив на строительство пятнадцать миллионов, получает от государства четырнадцать с половиной миллионов возврата. Значит, вся стройка обходится нам в полмиллиона. Ну, а после мы продаем этот, к примеру, газопровод по его якобы «номинальной» стоимости. Или почти номинальной. Скажем, за тридцать пять миллионов. Просто и гениально! А чтобы прибыль была помасштабней, Сладунов намеревался реализовывать эту схему в нескольких областях одновременно.
Я категорически отказался. Почему? А вы бы согласились? Я тогда полагал, что беспредел в стране не будет вечным, и хотел остаться чист перед законом. Наивно? Может быть. Но мой кусок пирога вполне меня устраивал. Я и так отнюдь не бедствовал.
Муль глубоко вздохнул, словно собираясь с духом для дальнейшего рассказа, потер руками лысую голову и решительно продолжил:
- Борис принялся меня уговаривать и убеждать, дескать, одних его денег на реализацию схемы не хватит, нужно больше, и тому подобное. Я не внял ни уговорам, ни убеждениям. Тогда Борис стал настаивать. Потом перешел к угрозам. Я их проигнорировал. Хотя знал, что он тесно связан с местными «авторитетами». Но он же мой друг детства! Мы со школы дружили. В конце концов, Сладунов прямо намекнул, что у меня есть жена и дети. Но и это предупреждение я не воспринял всерьез. А потом случилось ужасное… Как и что именно произошло, рассказывать не стану – слишком тяжело, даже после стольких лет… Но чтобы внести окончательную ясность, скажу вам вот что: по делу я был признан потерпевшим, а потому имел право знакомиться со всеми его материалами; так вот в материалах дела, среди прочего, имелся протокол первого допроса предполагаемого исполнителя. Там он почти во всем сознавался и пояснял, что действовал по указанию некого якобы не знакомого ему лица, по кличке «Чика». Потом у этого исполнителя появилась толпа адвокатов, и он моментально «ушел в отказ» - заявил, что показания те дал под физическим воздействием со стороны сотрудников милиции. В общем, оговорил себя. А следствие неожиданно стало расценивать все произошедшее чуть ли не как трагическую случайность! Короче, дело даже до суда не дошло. Деньги и связи решают многие проблемы. И еще скажу: звали того исполнителя Чингиз Раджиев.
- М-да, - задумчиво произнес профессор Костромиров, - звучит убедительно. Не будь вы серийным убийцей, я бы, пожалуй, проникся к вам сочувствием…
- Какой еще серийный убийца? – поднял брови Муль. – Кто вам такое набрехал?
- Ну как же? А супруга Сладунова? А его же любовница с сыном? Вы ведь сами признали, что их смерти на вашей совести.
- Ах, вы про мои эсэмэски! Каюсь, писал. И посылал. Но и только! Понимаете, мне до безумия хотелось сделать ему больно. Чтобы он хотя бы отчасти почувствовал то, что в свое время довелось пережить мне. Признаю, это было глупо с моей стороны. Глупо и наивно. Мне ли не знать, что Борису ничья жизнь, помимо собственной, не важна.
- Предположим. Хотя, верится с трудом. Но допустим. Ну а Ковалев, Костерьянова и Безрукий? Станете уверять меня, что к их… исчезновению тоже не причастны? Или они, усовестившись, сами вернулись в Россию, предоставив вам тут полную свободу действий?
- Ха-ха-ха! – схватился за бока Муль. – И вы купились! Выходит, не такой уж я плохой актер, а?
- На что это я купился? – нахмурился ученый.
- Ни майора Ковалева, ни Степаниды, ни сторожа Антохи не существует вовсе! Всех троих я сам родил.
- То есть как?!
- Ну, в творческом смысле. Они, как вы правильно заметили, все лишь персонажи. Причем, без прототипов.
- Персонажи? Без прототипов? Извольте пояснить.
- Когда мне стало известно, что Сладунов подыскивает на роль обслуги в свое островное поместье каких-нибудь бедных родственников, я понял – это шанс. И сам их выдумал! Полностью выдумал – от внешности, до биографии. На самом-то деле мне пришлось создать значительно большее число персонажей – чтобы промашки не вышло. Просто, Сладунов в результате польстился на этих троих.
- Ну… это же не так просто.
- Совсем непросто! Я несколько месяцев – больше года потратил, чтобы их всех создать и «вырастить». А потом каждому из них еще надо было как-то выйти на Сладунова, заинтересовать его… Ну, это уже моя кухня.
- Феерично! – вынужден был признать Костромиров. – Вы настоящий гений мистификации.
- Спасибо. Теперь вы понимаете, что я просто вынужден был напасть на вас. Ведь если вы разоблачите меня перед Сладуновым, все мои труды пропадут впустую. И Чика, как и всегда, выйдет победителем. Он вновь останется безнаказанным! Зло опять восторжествует! А я не могу, не имею права допустить этого! Кровь моих жены и сыновей вопиет к отмщению!!!
Муль вскочил, но потом снова рухнул на стул, в отчаянии закрыв лицо руками.
- Что же мне делать?! Ума не приложу… Как поступить? Господь Вседержитель! Вразуми!
Горислав Игоревич с минуту смотрел на него, нервно покусывая нижнюю губу, а потом, словно на что-то решившись, упрямо мотнул головой и произнес:
- Знаете… мне необходимо выкурить трубку и хорошенько обдумать всю эту ситуацию. В одиночестве. Я сейчас поднимусь к себе комнату. Вы не против?
В ответ Муль лишь молча махнул рукой.
Горислав Игоревич вернулся примерно через полчаса и нашел Муля сидящим все в той же, полной отчаяния, позе. Профессор задумчиво посмотрел на него и заявил:
- Знаете, Яков Семенович, я решил заключить с вами соглашение.
- Какое соглашение? – вскинул тот голову.
Костромиров коротко обрисовал ему свой план.
- И вы пойдете на это ради меня?! – воскликнул Муль. – Но почему?
- Я ученый и поиск истины - моя страсть. Но я не борец за справедливость или законность. Это я оставляю другим. Тем паче, то, что считают справедливым одни, для других – вопиющее беззаконие. И вообще, ученым зачастую свойственен некоторый нравственный релятивизм. Я - не исключение. А главное, я чертовски не люблю, когда меня используют! Быть пешкой в чужой игре? Увольте!
Они еще раз проработали детали, после чего Горислав Игоревич набрал на своем мобильном номер Сладунова. Тот ответил сразу же, точно ждал этого звонка.
- О, кого я слышу! Горислав Игоревич, вы? Что-нибудь случилось?
- Случилось, Борис Глебович, еще как случилось.
- Да? Так говорите же, не тяните кота за эти… за хвост!
- Я нашел вашего Муля. Вы оказались правы в своих подозрениях.
- Как?! Где?!
- Как, расскажу при встрече, а прятался он прямо здесь, на острове. Оборудовал для себя нечто вроде землянки, в ней и прятался. Но, к несчастью, это не все новости. В одиночку я не рискнул с ним связываться, пришлось привлечь к его поимке ваших родственников. Но… не знаю как и сказать…
- Да что вы там мычите?! Вы его упустили, так?
- Нет, Муль пойман, связан и заперт в чулане…
- Слава богу! – выдохнул Борис Глебович. Но тут же обеспокоился: - А сбежать оттуда он никак не может?
- Нет, не волнуйтесь. Повторяю, он связан, кроме того окон в чулане нет, а дверь – под нашей с майором Ковалевым охраной.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
- Отлично! Поздравляю вас, профессор! Я в вас не ошибся. Но вы сказали, что это не все новости?
- Увы. Муль оказал нам бешеное сопротивление…
- Ну, и..?
- В общем, Антона и Татьяны Степановны больше нет с нами. Они погибли от руки маньяка.
- Печальное известие, - с облегчением в голосе произнес Сладунов.
- Да, весьма печальное. Но мы с Василием Васильевичем находимся теперь в затруднении. Как нам поступить? Придется, по всей видимости, поставить в известность местную полицию. Двойное убийство и с преступником надо что-то…
Реакция мультимиллионера оказалась такой, на какую профессор и рассчитывал.
- Вы в своем уме?! – с жаром перебил его Сладунов. – Ни в коем случае! Я не доверяю туземным властям. Потом… потом в этом году я баллотируюсь в Думу. В Думу, понимаете? И скандалы мне абсолютно не нужны!
- Но…
- Повторяю, никому ни о чем сообщать не надо, - с металлом в голосе произнес предприниматель. – Завтра… нет, послезавтра утром я буду у вас и сам все улажу. На месте. И все дела.
- Однако ж… - продолжал сомневаться ученый.
- Всё, я сказал! Передайте трубку Ковалеву.
Профессор подчинился.
- Управляющий Ковалев у телефона! – отрапортовал Муль. - … Да… Да… Да… Понял… Так точно, Борис Глебыч! Будет исполнено, Борис Глебыч.
Абонент отключился.
- Велел мне ни при каких обстоятельствах не допустить, чтобы вы обратились в полицию, - пояснил Муль. – Говорит, если надо будет, свяжи и его тоже. И брось, говорит, в чулан к Мулю.
- Вот свинья! – не сдержался Горислав Игоревич. – Что ж, послезавтра утром он прилетает. Что будем делать?
- Готовить теплую встречу.
- Мне кажется, он прилетит не один.
- Огласка ему ни к чему, поэтому если и захватит кого с собой, так разве зятя Чингиза. Вообще-то я на это очень надеюсь.
- Но как же вы с двумя сразу?..
- Это уже моя забота, - с нехорошей усмешкой сказал Муль.
***
Весь следующий день Горислав Игоревич посвятил купанию в водах Индийского океана. Перерывы делал только, чтобы поесть. И оно того стоило, ибо Яков Муль в этот день по части кулинарного искусства превзошел повариху Степаниду. А, значит, самого себя.
Правда, несмотря на активный отдых и усиленное питание, ночью ученый спал плохо, беспокойно. Его мучила совесть: за два дня он не прибавил ни строчки к своей рукописи.
А в семь утра к причалу Сладулина пришвартовался катер из Мале. С его борта на берег сошли двое: Сладунов и Чингиз Раджиев.
На подходе к усадьбе их встретили профессор Костромиров и управляющий Ковалев. Увидев их побитые опухшие лица, Борис Глебович удовлетворенно кивнул:
- Вижу, вижу, геройство налицо. Придется, хе-хе, выписывать премиальные, так? Ну, Василич, напои-ка нас пивком холодненьким с дорожки, а вы, Горислав Игоревич тем временем расскажете все подробности. А потом пойдем смотреть вашего пленника.
- А на трупы Татьяны Степановны и Антона не желаете сначала посмотреть? – со скрытой иронией полюбопытствовал Костромиров.
- Трупы от нас не убегут, - криво усмехнулся Раджиев.
А Сладунов лишь взглянул на профессора с искренним недоумением.
Все прошли в гостиную, управляющий принес бокалы с пивом. Подавая бокал Раджиеву, он попросил:
- Чингиз Тамерланович, не пособите мне маленько. Там, на кухне…
- Чего на кухне? – не понял Раджиев.
- Буквально на секундочку. Мне одному – никак.
- Чего «никак»?
- Чингиз! Сходи и посмотри, - распорядился Борис Глебович, - а профессор мне пока все расскажет.
Раджиев с ворчанием вышел следом за управляющим. Сладунов жадно выпил пиво, удовлетворенно крякнул и повернулся к ученому:
- Так, значит, в землянке прятался? Вот, жаба. А как вы его обнаружили? Нет! Лучше все сначала и по порядку. Я слушаю!
Но тут в гостиную вернулся майор Ковалев, почему-то один. Кроме того, он был совершенно лыс, где-то потерял свои бакенбарды, усы и огромный картофельный нос. Сладунов бросил в его сторону взгляд и широко открыл рот.
- Что… Кто… Кто это?! …Му-уль!! Ты!!! А где Чингиз?!
- Ему стало нехорошо, - ответил Муль, облизывая губы. – С дороги, видно, устал, сердешный.
Горислав Игоревич отставил бокал, встал и поднял заранее приготовленные дорожные сумки.
- До свидания, господин Сладунов, - заявил он с легким полупоклоном. – Обстоятельства сложились так, что я вынужден покинуть ваш гостеприимный дом досрочно.
- Куда?! – рявкнул предприниматель. – Стоять! У нас договор!
- Вы забыли про форс-мажор, - покачал головой профессор, - и вообще это дело почти семейное, в такие дела я стараюсь не мешаться. Разрешите откланяться.
Костромиров вышел из дома и, нигде не останавливаясь, достиг причала; там он показал хозяину не успевшего отчалить катера пятидесятидолларовую банкноту и попросил немедленно отвезти его в аэропорт. И пока катер удалялся от Сладулина, профессор ни разу не оглянулся.
Таким образом, Горислав Игоревич так никогда и не узнал, как развивались дальнейшие события. Оно и к лучшему, ибо в противном случае его нравственный релятивизм мог быть поколеблен.
Как только дверь за профессором закрылась, лицо Муля исказилось до неузнаваемости: рот ощерился в похожей на волчий оскал ухмылке, на посиневших губах выступила пена, а глаза налились кровью и теперь бешено вращались в глазницах; при этом казалось, что вращаются они едва ли не в разные стороны.
В один прыжок подскочил он к сомлевшему Борису Глебовичу, схватил за шиворот и поволок на кухню.
Там он крепко привязал его к стулу, рядом с бесчувственным и уже связанным зятем. Отступил в сторонку, любуясь делом своих рук.
- Знаешь, Чика, - заявил он, удовлетворенный увиденным, - после зоны мне довелось поработать мясником на рынке. И так я наловчился там туши разделывать, что любо-дорого! Чики-чик, как ты, бывало, говаривал. Впрочем, свое искусство я тебе скоро покажу… А покамест полюбуйся вот этим!
Муль нажал какой-то неприметный рычажок, в стене отодвинулась дверь, и взгляду Сладунова открылось нечто вроде каменной ниши со сливным отверстием внизу. Видимо, когда-то это помещение служило туалетом.
А теперь там, на вмонтированных в стену железных крюках, висели три сморщенных, провяленных до коричневы тела – одно женское и два мужских. У Сладунова перехватило дыхание. К каждому телу от сливного отверстия вела живая черная дорожка, и сотни – нет! – тысячи муравьев сновали по мумиям, безостановочно вползая и выползая из их пустых глазниц и раззявленных в немых воплях ртов. Еще два крюка оставались пока свободными.
Муль так и впился взглядом в посеревшее лицо Бориса Глебовича.
- Я забыл, Чика, ты вяленое мясцо уважаешь? – ласково спросил он. – Профессору, к примеру, понравилось.
Сладунов выкатил глаза и начал кричать…
Александр Юдин. 1965 г.р., москвич, публиковался в журналах «Изящная словесность», "Полдень XXI век", «Полдень» (СПб), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Бельские просторы» (Уфа), "Север" (Петрозаводск), «Сура» (Пенза), «Нижний Новгород», «Земляки», «Менестрель» (Омск), «Великороссъ», "Юность", "Знание-сила: Фантастика", "Наука и жизнь", "Искатель", Мир Искателя", "Наука и религия", "Тайны и загадки", «Все загадки мира», "Ступени", "Хулиган" (Москва), "Шалтай-Болтай" (Волгоград), "Космопорт" (Минск), «Уральский следопыт» (Екатеринбург), «Слово/Word» (США), и др., а также в сборниках "Настоящая фантастика-2010", «Настоящая фантастика-2011» ("Эксмо"), «Самая страшная книга-2014» ("АСТ"), и др. Автор романов "Пасынки бога" ("Эксмо", 2009г.) и "Золотой лингам" ("Вече", 2012г., в соавторстве с С. Юдиным).
