...И длилась эта дурь никак не меньше двух часов, притом что вечер только начинался, а идти толком как не было куда, так и не появилось.
В итоге они уселись на камень набережной, спиной к светящимся стеклянным громадам корейского квартала, лицом к реке, - но Машу это не устроило, река показалась ей серой и холодной. Топиться, что ли, собралась? не топиться, а по ногам дует.
Так они препирались некоторое время, а вокруг вечерело; вначале померкло солнце, укрытое небольшими бесцветными облаками, а затем засветились окна стеклянных многоэтажек. Тут на самом деле корейцы живут? Откуда мне знать, может, и корейцы, вон сколько места. Как соты. Соты? Пчелиные соты. Без тебя знаю, что такое соты. Чего тогда спрашивать?
С некоторых пор, подумалось Насте, любой их разговор тут же перерастал в перепалку. Даже на простой вопрос "сколько времени?" вместо ответа следовала какая-нибудь едкая реплика. Но ее лично вины в этом не было. Это Машка, обиженная после отказа американцев, кидалась на всех, как дикая кошка. Можно подумать, на том американском агетстве свет клином сошелся... Тем более, зевнув, подумала еще Настя, первый-то этап сестра прошла. Конечно, не без маминой помощи (сроду бы ей не заполнить анкету, там ведь и про книжки прочитанные спрашивали, и про кино)... Машка, конечно, тогда раскатала губы... модельное агентство, то-се... Говорили же ей, что это только первый этап. Теперь вот кидается на всех, как кошка. С матерью поскандалила, но это не новость. С матерью они скандалили ежедневно, в особенности после переезда. До переезда тоже скандалили, но после переезда нон-стоп, как выражалась Маша.
В их трехкомнатной квартире в шестнадцатом районе, который Машка называла кладбищем, они днями напролет сидели по своим комнатам, все трое уткнувшись в телефоны; и мать изредка шелестела по коридору своим диким халатом из набивного плотного шелка, который был похож на парадное платье какой-нибудь герцогини, хотя и на пуговках - на пуговках! Настя не понимала свою мать, да и Машка не понимала. Для чего их потащили из огромной комфортабельной московской квартиры в эту дыру?
Париж показался им поначалу тесным и маленьким. В американской школе было относительно неплохо - они и в Москве посещали американскую школу, так что тут ничего особенного не поменялось. Школа как школа, только грузят ужасно, кошмарнее, чем в Москве. Однако имелось и преимущество: в Париже их отпускали гулять одних, иногда даже вечером. Им позволялось самостоятельно посещать кафе, хотя мать по привычке требовала от них точного адреса, и случалось, они, чтобы отвязаться, придумывали адрес и сбрасывали эту лажу по смс...
... И между прочим, однажды с адресом – на этот раз вполне реальным – произошла история, которую Машка назвала мистической (сказала: фантастика-мистика-детектив). Но никакого детектива не было, причем это сюда, спросила Настя. А Машка, скривившись – она обожала кривить свой красивый рот, которым гордилась, - сказала: не "причем это сюда", а "при чем это тут".
Отвернувшись от реки и глядя на полыхающие стекла зданий, Настя вспомнила, как загадочным образом потерялось одно китайское или корейское кафе - крошечное и как будто бы расположенное прямо на avenue de Versaille, с красными иероглифами над входной дверью и тремя куклами, выставленными за стеклом; им обеим очень понравились куклы, разряженные в синий шелк. Настя помнила, как некоторое время они молча разглядывали этих кукол, а затем Маша вздохнула и сказала:
- Счастливые.
Настя покосилась на сестру. Лишь бы сказать понепонятнее, как обычно. А сама ничего говорить не стала, молча открыла дверь ресторанчика, и они очутились внутри тесного помещения – четыре или пять столиков с разнокалиберными стульями, картинки на стене, в основном с цветущими ветками сливы или сакуры; стены выложены черной плиткой, как в ванной комнате. Пожилой китаец в фартуке молча принял заказ: немы с курицей и десерт, ярко-зеленый, как трава. Все это им очень понравилось, да вдобавок стоило меньше, чем они ожидали – дешево, вкусно, безлюдно; надо маму сюда привести, сказала Маша, она любит азиатскую кухню. Настя кивнула, соглашаясь. Но -то-то и оно, что на следующий день ресторан исчез, будто сквозь землю провалился! В поисках красных иероглифов они прошли чуть не все авеню, а потом повторили этот подвиг – теперь уже из острого любопытства. Однако поиски ни к чему не привели, китайский ресторанчик и впрямь словно провалился или наоборот – улетел на небо... Мама даже искала его по интернету – да ведь они и названия не знали, не было там французской версии, одни иероглифы...
Этот потерявшийся ресторан еще долго тревожил их воображение. В редкие минуты семейного мира они строили всякие фантастические гипотезы; потому что какие еще прикажете строить гипотезы, когда исчезает бесследно целое учреждение? Всем троим нравились эти разговоры, нелепая тайна каким-то образом, пусть и временно, приближала их друг к другу, создавая красивую иллюзию тихого семейного вечера.
Настя немного поерзала по камню, на котором, прежде чем усесться, разложила скрипучий пакет.
- Можно не скрипеть? - тут же осведомилась Маша, не обернувшись в сторону сестры.
- Это не я скриплю. А пакет, если ты не поняла.
Настя, хотя и была младше на два года, научилась реагировать на выпады старшей сестры не хуже, чем иная сверстница. Отточила язык, как бритву (говорила мама, пока они еще разговаривали). Но за последние два дня вообще не сказали друг другу ни слова, и очередная ссора точно так же сблизила сестер, как до того – потерявшийся китайский ресторанчик. Два хмурых лица, будто тусклые зеркала, как бы отражали одно другое.
... Начала сегодня дома как обычно Машка, придравшись к матери из-за какого-то пустяка, кажется, из-за чая с добавлением fenouil, еще с какой-то вонючей дрянью, который мать неизвестно для чего купила в дорогом чайном магазине – ради какой такой радости? При этом мать назойливо лезла с переводом французской аннотации, помещенной на коробке, твердила, что чай в полтора раза повышает иммунитет.
- Чей? - спросила вредная Машка.
Настя, которой было немного жаль мать, уж очень у той сделался растерянный вид, все-таки стала на сторону сестры, объявив, что не притронется к чаю, потому что у нее со вчера болит живот, если кто не заметил. В ответ мать вскипела, притом так внезапно, будто и впрямь дурацкий чай того стоил. У нее опасно заблестели глаза, а затем, размахнувшись, она молча швырнула пачку с чаем в угол комнаты. Половина дорогого чая рассыпалась, так как у матери хватило ума предварительно распаковать пачку. Чайные листья, вперемежку с какими-то сиреневыми листочками и цветами, легли мертвой горкой на полу.
- Подними, - тихо сказала мать Машке.
- Не бросала, - фыркнула та, взметнув гривой распущенных волос.
- Я из-за тебя это сделала.
- А в Париж, - подозрительно вежливым голосом спросила Машка, - ты тоже из-за меня поперлась?
- Ты знаешь, почему я поехала! - крикнула мать и вдруг беззвучно заплакала. Слезы лились из ее блестящих глаз и заливали лицо.
- Отец нам помогал и в Москве, - сказала Машка. Она немного растерялась, слезы и обозлили, и смутили ее. - Обязательно что ли было переть сюда, чтобы жить бок о бок с его новой семейкой?
- Отец тут ни при чем.
Тут мать подошла к чайным цветам, рассыпанным по полу, и присела на корточки. Собирая сухие лепестки, вдруг подняла голову и со злобой сказала:
- А в каталогах вы для чего шаритесь? чтобы отцу к выходным очередной список выдать, какие шмотки вам заказывать? Не так уж плохо, что отец под рукой.
Они с сестрой переглянулись. Машка прошипела что-то, но так тихо, что Настя не разобрала. Затем молча встала с дивана и пошла к дверям.
- Это куда еще? - крикнула мать, оторвавшись от рассыпанного чая.
- Гулять.
- Я с тобой, - пискнула Настя.
- На ночь глядя?
- До ночи далеко, - сказала Маша через плечо.
И вот теперь они гуляли.
Сидели на холодном камне.
Молчали, привычно злословили, снова молчали.
Любовались огнями корейского квартала, которые вспарывали темноту, как кометы – видела Настя такие вспышки в планетарии, куда мама водила ее, было ей года четыре; мать, отец, и они с Машкой... Классный планетарий, кстати сказать, она верила, что созвездие Ориона там было настоящее, а не из лампочек. Но Машка сказала, что это оптический эффект, а не звезды; но плевать, Настя видела то, что видела...
По темной Сене катились огненные брызги, и пароходик, медленно пропыхтевший мимо, отразился в реке гроздьями лампочек, которыми был увешан, как новогодняя елка.
Под тихий плеск воды Насте пришло в голову, что Париж все ближе подползает к ней, как это проделывала старая кошка на подмосковной даче у бабушки. Натурально впиралась эта кошка в тебя: к коленям, на колени, затем мордой в грудь – мол, гладь ее, люби... Тут Настя заулыбалась. Она лично ничего не имела против Парижа, да и Машка ничего не имела против, больше выделывалась... Но чего, спрашивается, было надо матери? "Я мечтала о Париже двадцать лет!" Мечтала, так и живи. Но жить у матери не получалось. Недавно Настя заметила, что левое веко над синим маминым глазом как будто немного приспустилось, обвисло... Только над одним глазом – не странно ли?
У Насти в кармане звякнул стуком дождевых капель телефон.
Когда усаживались на набережную, договорились не отвечать на звонки.
- Какой смысл, - сказала Маша, - выслушивать истерики по телефону.
Услышав звяканье капель, Настя бросила осторожный взгляд на сестру. Та сидела молча, притворялась, что не слышит. Тогда Настя ответила слабым голосом: алле.
- Новости смотрела, толком не поняла, сама знаешь, какой у меня французский, - говорила мама. Как будто и не швырнула два часа назад дурацкую пачку, не ползала по полу, собирая сухие цветочки...
... Страшно беспокоюсь, давайте домой. Представь себе, в Бего – это, кажется, на юге Франции – двое пенсионеров нашли у себя в саду метеорит, три килограмма, огромная редкость.
- Ну и что, мама?
- Шли бы вы домой, в самом деле. Ты можешь себе представить, чтО такое три килограмма, помноженные на космическую скорость?
- Да ведь метеорит уже упал? (услыхав про метеорит, Маша повернулась к сестре).
- Да, вероятность ничтожна, - не слушая, говорила мать. - Но вы, в сущности, совершенно беззащитны...
...Она беспокоится, боится метеорита. Неврастеничка. Нет, а просто она чувствует как мать. Мы пока что не можем так чувствовать, а она боится. Может быть, потерять нас для нее страшнее любой экологической катастрофы.
- Смотри-ка, - вдруг сказала Маша.
И они обе уставились в сторону светящегося огнями корейского квартала.
Тот дом - самый красивый, с черно-серебряными острыми гранями, переливчатый, стройный и непроницаемый - из-за особенного современного материала, покрывающего стеклянные перекрытия между камнем и металлом, - дом этот, почти небоскреб, как будто немного заколебался – очень незначительно, впрочем...
...Казалось, мелкие ровные волны пробежали по стенам - от первого до последнего этажа; а вместе с волнами - короткие блики-вспышки, миллион фотовспышек; а следом за фотовспышками дрожь этого колоссального дома-башни усилилась, бесшумная вибрация стала так заметна, что девочки молча взялись за руки.
Огни, заливающие дом, тоже словно засияли ярче прежнего...
Теперь он был похож на огромную могучую свечу в тысячу огней, и темнота вокруг поддалась, отступила, заливаемая тусклым золотым сиянием.
А дальше, все так же нестерпимо сияя драгоценным блеском и столь же беззвучно, дом оторвался от земли и, рассыпая клочья огней, пошел вверх, во тьму, окутавшую ночной Париж, и дальше, пробивая, взрезывая мрак, устремился к какой-то неведомой нам космической трассе.
Стоя, они глядели вверх.
Они не обменялись и словом.
Телефон в Настином кармане вновь перестукивал, имитируя дождевые капли.
Маме говорить не имеет смысла, во-первых, не поверит, нет, как раз возьмет и поверит, и что хорошего? Она вечно верит во всякую муть, простодушная, как ребенок, сказала Маша. А Настя подумала: муть или не муть, но сверкающего дома больше нет. Был, а теперь исчез.
Но спорить с сестрой не стала.
Тамара Ветрова. Писатель, редактор, педагог, автор двух книг, постоянный автор нескольких литературных и специальных журналов ("Урал", "Человек и закон", "Магазин Жванецкого", "Русская жизнь"; "Искусство в школе"). Публикации в журналах "Зеркало", "Слово\Word", "Крещатик", "Кольцо-А", "Семь искусств" и др. Фантастика публиковалась в "Знание-сила: фантастика". Лауреат премии журнала "Магазин Жванецкого" (1999), шорт-лист премии журнала "Урал"(2011), шорт-лист Международной премии "Русский Гофман"(2016). Живу и работаю в Париже.
