ПЕРСЕИДЫ
В августовский мрак лиловый
отворю окошко.
Как и все, я жду явления метеорной крошки.
Кто вы, вестницы свершений, стайка персеид, –
златовласые шалуньи змееборца ль чада
или душеньки шахид, вырванных у ада,
шлют нам пламенный привет с амбразур никаба?
Кто бы ни были,
а я, я в игру вступаю,
в битву,
в диалог…
Ни, как в молодости, всё же,
я пока полна желаний – долог
путь земной, а над пропастью тропинка вьётся под ногой..
Загадать бы, стиснув смыслы, спешно произнесть…
Может, небо и подкинет мне благую весть?
Помню, раньше на Бугазе звездопад
ошарашивал посланием невпопад,
то звезда упала в море,
то слова забудешь с горя,
то глядишь,
а под рукой не кто нужен, а другой…
Ну а нынче я открыта – звёздные ловлю дожди,
ветерок шутя доносит – «жди, жди, жди…»
Только-то и наловчилась за свою судьбу –
что бы ни было –
я жду…
жду расплаты,
жду зарплаты,
жду рассвета,
подходящего момента жду,
жду когда уймётся боль,
жду я пакости иной,
а сейчас я жду ответа от небес –
на лиловом
пусть начертят персеиды
птичку или крест…
СТАРЫЙ ПЛЯЖ
Шмель жужжит над шариком мордовника,
суетится жёлтый над седым.
На обрыве с бабушкой
над морем
мы сидим.
Рядом лодки, загорелая рыбачка занята вершой.
Преет бухточка
да суетятся чайки,
чвары их несутся до вершин
туч, что сгрудились и грозно нависают…
Хнычу я
и на два голоса успокаивают
глупое дитя
женщина чужая, незнакомая
и родная бабушка моя…
«Тучи – это капельки воды.
И не так они страшны –
вот, бывало, поднимусь я на Ай-Петри,
как котята льнут они к ногам.
Перистые – те исподтишка, как затянут небо, не допетришь
непогодам ждать когда конца…
Ну а те, что бегают толпой,
из-за них напрасно поднимать ненужный гам и вой»…
«Зараз молдаван як шуганёт,
скумбрия на рази к туркам убигёт».
Примирив меня с сушей и морем
под надзором нависших небес,
обозначили точку, в которой трёх стихий
происходит замес.
Этим женщинам дай Бог покоя
в тишине твоих злачных мест…
Когда глобус – чертополох
в зной восходит над сизым полётом кермеса
к трансформации облаков,
знаю точно, там – только
вода, принимающая приметы
забываемого лица,
капля, ждущая нужного веса,
чтобы не промахнуться и ляпнуться в точку
своего окончательного места…
БРАУНШВЕЙГСКИЙ ЗОЛОТОЙ
Феликсе Бернардовне Ковальчик
Взаимности абсурд рогатками неравенств
нацелен Гауссом в предательский прогресс,
бурлящий братством, равенством под вереск
французским петухом ощипанных принцесс,
хлобыщет где по бирж усищам их жертвенная кровь,
и рыщет, бродит по Европе свободы навь и новь.
Ах, бедный Карл, тебе какое дело
до призраков и до людских страстей,
до слуха твоего недолетелый лязг гильотин
окрест свистит и шейных хруст костей…
Ах, Карл, ты корчишься над горсточкой телец
каверзных чисел, ты карлишься над вечной красотой
явлённою чрез зубовный скрежет reziprozitats gesetz,
даря в копилку Бытия свой – брауншвейгский золотой.
ИСПОВЕДЬ
Перед Тобою, Господи, грешна
и содрогаюсь, только обозначив
мельчайшие штрихи своих деяний,
которым оправданья вряд ли бы нашла,
но только милость бесконечная Твоя,
любовь ко мне, рабе Твоей негодной,
творит прощения и возрожденья чудеса.
О, подними хулящую Тебя,
что страха пред Тобою не имеет,
ах, лучше б, Господи я онемела,
чем исходила от меня хула
на мир – на замысел Твой, на Твоё творенье…
Прости за ложный стыд и за гордыню,
что не даёт твердить о том,
что без Тебя – я только прах,
собрание гниющих нечистот,
что в погребальном смраде
вер поганских вьётся едким дымом…
На брата своего и на сестру порой ропщу и осуждаю,
и милость высшую твою, язык,
я лжесвидетельствами оскверняю.
Прости меня, Господь, за пляски буйство,
за карнавала тёрпкий пот –
Иродиадино безумство во мне стареющей живёт,
за обольщения бесстыдство,
за невоздержанность и страсть,
за маловерье, за безверие,
когда в погоне наслаждений в костёр дымящий я влеклась,
за неразборчивость в общении,
ведь знала – предо мною тот,
кто вымажет в грязи, изгадит, до отчаянья доведёт…
Прости, Господь, за лицемерье,
что приросло к душе моей,
за леность и за нераденье Тебе за всё хвалу шептать…
Ты замысел свой знаешь, Отче, –
мой крест по силам, по моим,
дай милость мне дойти до встречи,
до входа в град Иерусалим…
15-4-19
Что ж ты, горбун Квазимодо, аль не звонарь?
Что ж ты не бьёшь в раскалённый металл колокольный?
Чуешь? Над миром несётся зловещая гарь
словно с костров погребальных… Знаешь, как больно?
Разве не видишь? Вот стаи обугленных птиц
разом взметнулись и угольем ринулись ниц…
Думаешь, маковый шёлк пламенеет на шейке цыганки?
Нет, то алеет ожег на груди… не теряйся в догадке…
Да… Богородицы Девы обуглена грудь
к вечеру ближе,
в Париже…
Попробуй забудь!..
был понедельник страстной…
перед этим ходили жилеты…
взвыли сирены…
заголосили горгульи и обострился химеры оскал,
адский язык в небесах шуровал…
остолбенелые люди застыли, кто-то молился и на коленях стоял…
В дымных клубах обозначился профиль Мишеля,
плакал Виктор и болгарка незряче глядела,
как расщеплялась конструкция шпиля…
О, всё распорошится, канувши в Лету,
только опишется круг на воде:
авриль – канз – ланди,
словно септамбер, елевен там, позади…
Нет, я не буду искать герострата,
если и был, мог в любом быть обличье…
непостижима эта утрата
и для каждого – личная…
Я опущусь на колени со всеми
и попрошу, чтоб восстал он из пепла…
Тут же пристроились бомжики рядом,
козочка блеет, а девочка грустно запела,
чую, как женщина запаха ветхого,
шепчет девчушке – «Милостив Сын мой,
не плачь, Эсмеральда!»
ПАМЯТИ ДРУГА
…помни всегда о смерти как о тайне жизни и в жизни
и в смерти утверждай всегда вечную жизнь.
Тропами сердечной мысли, Бердяев
Обычно на Михайла вьётся пух
и бел-бела становиться земля
Архистратиг небесных сил и духов
проводит смотр и снег летит не зря…
То – знак…
то небесный полк собирается
чистит пёрышки
слезою умывается
вся заступникова рать,
чтобы лучше слышать нас
и чтобы помогать
скатный жемчуг покаянных слёз ронять…
…Но ныне, ныне,
когда живём мы в климатическом надрыве –
дождь… струи хлещут руки, плечи
всех грешных нас и мёртвого тебя…
Гроб кажется подводной лодкой,
моделью хлипкой Ноева ковчега,
в котором к новой жизни курс наводкой
на погружение
вглубь моря бытия…
А ты плывёшь прощая,
покидая,
зная, как никчемны
потуги разобраться в смысле живота,
когда причалить нам маячит
в конечной точке,
где полымя подмигивает печи,
что в горстке пепла смысл и правота…
*
Когда решается душа расстаться с телом
не удержать её ни как ..ни жалостью… ни пленом…
ни хитростью… она вольна как чайка и волна
житейская отлёт её воссоздает,
следы смывая пеной…
*
пена… пена… но у вод тех, летейских, есть ли пена?
у Харона-ветерана поспрошать..? тоже тема…
кстати, не забудь ему дать пятак
не коррупция – обычай… у нас так…
чтобы не топтаться с кучей берцев, тапок,
дал пятак – и ты за переправой…
Вон и Ной тебя приметил, машет вербой,
о голубке хочет допытать той, первой…
***
Теперь осталось совсем недолго,
когда, однако, не знает толком
никто…
Вот Папа в Риме вещал под ёлкой –
нисходим в хаос…успеет ойкнуть
вряд ли кто…
***
Пришпилена,
приколота, к торцу веков,
вернее, к чаемой координате
в коллекцию творца – аурелиана,
припёрта неизбежностью осей –
тризубом властелина –
в пространстве грёз,
где время хлещет сквозь меня и мимо…
всё мимо и всерьёз…
Реальна только смерть – всё остальное нереально, мнимо,
абсурдно, безрассудно…
Какие трепыхания на вечности игле?
Ведь суете
даровано быть повитухой душ,
намеренных нырнуть в другое измеренье….
Умерив суету – ослабим намеренья…
НЕ БОЙСЯ
Не бойся пустоты, заветный звук,
омой волной и трепетом наполни,
частичек дробью простучи колени
продрогшего над влагой тростника,
чтоб выйти на простор небытия
туда, туда за… Космоса величье,
где поджидает нас инакое обличье…
Ты ж звук, ты сам из тех, из заповедных мест
где веет божий дух окрест…
И в каждом «до», и в каждом «си»
пусть ясно прозвучит: «Господь, прости!»
ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ
Памяти Папы Иоанна-Павла,
славянина, мученика, провидца.
Затворнику папских владений,
заложнику наших грехов
такие ж являлись виденья,
как тёзке на острове Патмос –
аскету начала веков.
Как чуял он конское ржанье,
когда поклонялся земле
и тихое клал целованье
за муки её, за страданья,
за страшный грядущий удел!
С землёй мы по плоти едины,
мы с космосом в сути равны,
мы промыслом Божьим творимы,
мы милостью Божьей хранимы,
но это забыли, увы…
А этот славянский ребёнок,
что грех всех столетий постиг,
успел принести покаянье,
успел показать воздаянье
и тихо к Нему отойти…
Как слышится в утреннем пенье
беспечных пичужек: «Бди! Бди!»
И в рокоте моря, и в тренье
песка – «Погоди!
Ты помнишь его завещанье?
Будь бдителен:
Господь в пути!»
