ШЕЛКОВИЦА
крокодил не ловится
цапля не клюёт
чёрная шелковица
набивает рот
шортики и маечки
в сладкой черноте
девочки и мальчики
выросли из тел
казаки-разбойники
гойи-сорванцы
вертятся покойники
мамки да отцы
вертятся и молятся
открывают счёт
чёрная шелковица
по губам течёт
КЕНТАВР
вот она плоть – ни выдохнуть, ни вдохнуть.
вот она кровь – ни выпить, ни отравить.
коркой морозной зарос под копытом путь –
и не пройти, и теперь уже не проплыть.
он вспоминает: шёлковые бока,
острые скулы, цепкий горящий взгляд –
облик едва проступает сквозь облака
и опускается синим туманом с гряд.
делает шаг – и копыта уходят в грунт,
всякий галоп превращается в бег трусцой.
звезды ложатся на пышущий жаром круп,
в отблеске льда он видит её лицо.
демон хрустальный вступает в свои права,
шорохом снежным укутывает живот.
торс застывает, но белая голова
моргает, оглядывается, живёт
***
и волки целы, и овцы сыты
доела шапку, надела плов
одной старухой на два корыта –
всё шито-крыто, но где улов?
на небе скучно: всего и дел-то,
что перематывать да следить,
как зарастает тропинка в детство,
как безответственно рвётся нить
прыжок рассчитан, батут поставлен
толчок – и снова рванёт наверх,
а там, конечно, найдётся главный –
откроет ставни на фейерверк
всё так красиво и так невнятно,
что у прохожих захватит дух
они заметят цветные пятна,
но не сумеют найти звезду
КОНСЕРВАЦИЯ
Роза – дочурка чудаковатой Доры
тихо крадётся к напольным часам в гостиную
мама на кухне закатывает помидоры,
кошка играет с шариком нафталиновым
дверца немного сражается и сдаётся
вот он – с ума сводивший, заветный маятник
всё, что теперь наблюдателю остаётся –
лишь отнестись к ситуации с пониманием…
за помидорами следуют баклажаны
сладкий болгарский перец, айва, огурчики
Розе не нужно теперь просыпаться рано
летние дни – голубая мечта прогульщика
Дора ничем не побрезгует ради крошки
лишь бы жрала и монету скорей чеканила
и, зазевавшись, закатывает матрёшку,
пару ковров, билетики из кунсткамеры.
Роза за маятник держится и искрится
всё это враки, всё это понарошку ведь,
если уж время могло бы остановиться,
ей бы тогда хватило кафе с мороженым
ЗАВТРАК
паутиной маскируется свет…
Родион вот-вот доставит обед,
только нету аппетита в аду –
я отдам тебе сегодня еду
не о том ты говоришь, не о том…
вот, гляди: мы рыбу жарим с котом,
а вот тут вот доедаем её –
из костей себе построим жильё…
я устал стенать и красться, как тать,
не могу до посинения ждать,
мне не сладок костяной интерьер –
отпусти меня, мой ласковый Пьер!
ожидание, дружок Цинциннат,
справедливая, по сути, цена:
контрамарку под крыло аонид
не получишь, проглотив цианид
я не клялся и ни разу не клял,
не влекли меня ни яд, ни петля,
сквозь меня почти виднеется жизнь –
что ещё мне нужно сделать, скажи?!
погоди-ка, дорогой мой, прошу –
это Шуман или в пыточной шум? –
ах! ты снова говоришь о душе?
сколько можно же, ей-богу, уже?!
отпусти меня и дело с концом!
я замолвлю слово перед творцом –
будем также коротать вечера,
как сто лет назад и позавчера
паутиной расползается свет
Родион вот-вот доставит обед…
только нету аппетита в раю –
доставай скорее рыбу свою
300 НА КРАСНОЕ
Путник, пойди возвести
нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя,
здесь мы костьми полегли…
Симонид Кеосский
что упало на кон – останется на кону,
победитель с пустыми руками пойдёт ко дну,
частота затрещит, внезапно замкнёт волну
и он вынырнет на специальную глубину,
где под тоннами тьмы гигантские правят рыбы
в их кальмарах дымится глубокодонный ил –
ядовитая взвесь из павших у фермопил.
победитель здесь навсегда обретает тыл,
героический газ ленивого не убил…
и кому теперь достанется эта прибыль?
потому что победа – кардиогенный шок
нам под ней так прохладно,
так приторно хорошо,
что не парят ни узость шор, ни уколы шпор,
ни разверстые пасти предателей и обжор –
наркотический сон, стопроцентный глубокий сопор
победитель преломит хлеб со своим врагом,
чешуей сверкая во мраке подводных гор,
и они разопьют коралловый самогон,
наблюдая за тем, как в пучину уходит кон
и коньки в него алчно впиваются, словно штопор
МИРНЫЙ АТОМ
трепещет в логове маньяк
под дулом стонет киллер
в сенат подался Керуак
в ашрам отчалил Миллер
Лавкрафт и Эдгар Алан По
в наглаженных рубашках
суют прохожим у сильпо
«Сторожевую башню»
Гомер сражённый красотой
расстреливает Гойю
Симон Петлюра и Толстой
в обнимку входят в Трою
на лобном месте у дворца
копают трампом яму
чтоб в ней резвился без конца
несносный Фукуяма
летит история в биде
помянутая всуе
и плотник Данте на воде
девятый круг рисует
там дружно водят хоровод
тараски и ацтеки
и мирный атом восстает
в тени библиотеки
