«И ЖИТЬ – НАЗЛО ПЕЧАЛИ ЗИМНЕЙ, ЛЮБЯ И ВЕРЯ ВОПРЕКИ»
С 2013 года с января по октябрь в рамках Ежегодной Международной премии имени Игоря Царёва проводится поэтический конкурс, география и число участников которого постоянно расширяется.
Конкурс 2018 года прошёл под девизом: «И жить – назло печали зимней, любя и веря вопреки» (стихотворения Игоря Царёва «Назло печали зимней»).
НАЗЛО ПЕЧАЛИ ЗИМНЕЙ
Уже не течь небесной силе
По синим жилам горловым
Безумцев, что судьбе дерзили,
Но не сносили головы…
Каким неосторожным танцем
Мы рассердили небеса?
Когда чахоточным багрянцем
Ещё горел Нескучный сад,
Когда на паперти осенней
Вовсю гремели торжества,
И только тени опасений
Кружила падшая листва,
По звёздам, по венозной гжели,
По выражению лица,
Ах, ворожеи, неужели
Вы не предвидели конца?..
Снегами копится усталость
В тени оконного креста…
И что же нам ещё осталось –
Начать всё с белого листа,
И греться в нежности взаимной,
И друг у друга есть с руки,
И жить – назло печали зимней,
Любя и веря вопреки…
На конкурс было подано 316 заявок. Следует отметить: если в первые два года отборочная комиссия не допускала к участию в конкурсе рифмованные строки, не имеющие отношения к поэзии, то в дальнейшем авторы подобных произведений стали понимать тщетность своих усилий, и ежегодно их число снижалось, а в 2018 году таких работ вообще не стало.
После работы отборочной комиссии в первый тур прошли 107 авторов – и не потому, что более двухсот отсеянных работ в полной мере разочаровали отборочную комиссию, а потому, что показались ей несколько слабее других, что гарантированно лишало их шанса опередить конкурентов в первом туре. Однако авторы каждого из отсеянных произведений в дальнейшем вполне смогут быть допущены к участию в первом и дальнейших турах, если сумеют правильно подобрать конкурсное произведение.
Во второй тур прошли 58 работ, соревнующихся за право выхода в финал. В финал вошли 11 авторов: Александр Крупинин (Санкт-Петербург), Александр Попов (Москва), Виктория Смагина (Томск), Вера Суханова (Смоленск), Ирина Большакова (СПб), Соэль Карцев (Германия), Галина Булатова (Казань), Любовь Левитина (Израиль), Ольга Кочнова (Тверь), Павел Великжанин (Волгоградская обл.) и Александр Соболев (Ростов-на-Дону).
Надо отметить, что многие не оказавшиеся в финале произведения вполне были его достойны. Финалисты были определены по максимальным суммарным балам.
Мнение литературного обозревателя Владимира Матвеевича Гутковского (Киев):
«…финал получился поэтически достаточно значительным.
Многие тексты порадовали, и никто откровенно не разочаровал.
Вот и попробуй выбрать лучшее стихотворение…
Есть у меня, конечно, свои пристрастия.
Но окончательный вердикт вынесет жюри. А затем и учредитель…»
При определении Победителя конкурса члены конкурсной комиссии не смогли прийти к единому решению. В отличие от прошлого сезона, где члены того же жюри были практически единодушны, в этом сезоне 7 членов комиссии назвали 7 разных имен.
В соответствии с Правилами конкурса учредители приняли решение завершить Пятый сезон поэтического конкурса «Пятой стихии-19» без Победителя.
10 ноября 2018 года состоялась Церемония вручения наград лауреатам Премии.
Репортаж – по адресу: http://igor-tsarev.ru/competitions/1554/
СТИХИ ФИНАЛИСТОВ «ПЯТОЙ СТИХИИ-19»
АЛЕКСАНДР КРУПИНИН
Санкт-Петербург
СКУЛЬСКАЯ
Ты ходишь по городу с лыжными палками, Скульская.
Безумствует пух тополиный и в нос забивается,
Надежды, зимой заржавевшие, вроде сбываются,
И раннее лето уже наступило и буйствует.
Забудь эти палки. Снега безвозвратно растаяли,
А пух тополиный – не снег, это только пародия,
И птицы щебечут, они возвратились на родину.
Стрижи-интроверты и те собираются стаями.
Здесь туя не спит, замышляя свои шишкоягоды.
Они будут цвета небесного, нежно-пахучие.
А я по бульвару иду и надеюсь на лучшее.
Мне хочется верить, что снова окажемся рядом мы,
Что годы уймутся, что лысина вновь разлохматится,
Ты палки отбросишь, их летом таскать не положено,
И мы рассмеёмся, носы перепачкав мороженым,
И сладкий пломбир потечёт на зелёное платьице.
Победную песню пою, и бренчу на гитаре я,
Свой флаг водружаю над миром, подобно Кантарии.
Есть только любовь, а всё прочее лишь комментарии.
АЛЕКСАНДР ПОПОВ
Москва
ОТ ДВУХ БОРТОВ
От двух бортов – да в середину
Вгонял шары свои недуг,
И жизнь рвалась, как паутина
Меж пальцев непослушных рук.
Ещё белел мой слабый парус,
От брызг не прятал я лица,
Но жизни меньше оставалось,
Чем оставалось до конца.
Свою судьбу готовясь встретить,
Я жил, не веря, что живу,
Но слово – лёгкое, как ветер,
Меня держало на плаву.
Я клин пытался выбить клином,
Я запретил себе покой;
Лишь слово – мягкое, как глина,
Тогда имелось под рукой.
Плыла трясина под ногами,
Но, пробираясь по воде,
На слово – твёрдое, как камень,
Я опирался в пустоте.
А мой недуг бок о бок, вровень
Со мною крался, полз, шагал.
Вот так же, чуя запах крови,
Подранка стережёт шакал!
Я знал, что он в борьбе искусен,
Он, власть почувствовав свою,
Железной хватки не отпустит
И не предложит мне «ничью»!
…В моих потерь реестр пространный
Он снова пункт отдельный внёс…
Но слова – грамоты охранной
Он опасается всерьёз!
ВИКТОРИЯ СМАГИНА
Томск
И ДНИ ЗА ДНЯМИ КОЛКАЯ ВОДА
И дни за днями колкая вода
вступает в силу.
Холодеет время
до жёлтых листьев.
Скоро невода
паучьи полетят ловить осенних
в тугой комок клинической тоски
по яблокам несбыточных эдемов,
и торкнется межрёберно «беги!»,
усталый кролик интернетных мемов,
беги туда, где каждому дано
смотреть и видеть жемчуг в мутном иле,
смешное и наивное кино,
где нас вели за ручку и любили,
а яблоки лежали на траве
планетами, упавшими с орбиты,
гудели пчелы массовый привет
дворовым клумбам,
день дрожал на нити
воздушным шаром – дунь и улетит
в неведомое за седьмое небо,
и дождевой рассыплется петит
на пыль дороги, не читаем, нем, но
по-детски чист, облаян рыжим псом –
охранником за тёплую горбушку,
и каждый вздох молочно-невесом,
и ангел шепчет светлое на ушко
об оперённом слове.
До поры
осенних лет – пуды съедобной соли.
…И катятся по блюдечку миры,
и спит в походной шляпе белый кролик…
ВЕРА СУХАНОВА
Смоленск
СТАРАЯ БАШНЯ
Река забвенья сносит сети,
Лишает воли и ума.
Там, где тепло, всё тонет в Лете,
Ну, а у нас стоит Зима.
Она засыплет створ у башни,
В которую когда-то мы
Искать ходили день вчерашний,
Пугаясь призраков и тьмы.
Под сводами металось эхо,
Там пятый век шёл смертный бой,
И сверху сыпались в прореху
Потоки крупки ледяной,
Колючие, как струйки крови,
Давно замёрзшей в облаках.
Скрипели доски ветхой кровли
И сковывал животный страх,
Гнетущий, застарелый, вязкий,
Застрявший здесь с тех самых пор,
Когда в кровавой свистопляске
Сёк ляхов боевой топор.
Пространство начало сужаться.
И чтоб не сгинуть, не пропасть,
Нам оставалось – целоваться,
Впервые в жизни пылко, всласть.
С испугу – не по зову плоти –
В тот вечер испытали мы
Мощнейшее оружье против
И страха смерти, и зимы.
ИРИНА БОЛЬШАКОВА
Санкт-Петербург
МЕДЬ
Табличка «В парк», а парка нет в помине.
Трамвай на перекрестке дребезжит,
И мегаполис множит этажи,
Пытаясь оторваться от равнины.
Всё меньше света дню принадлежит;
Ты в сетке дел, как муха в паутине,
И год к концу, а осень – к середине
Склоняется, меняя падежи:
Сначала лист, потом дожди и крупка,
И взгляду твоему наперерез
Всё падает и падает с небес
Под ноги то, что скользко или хрупко.
Уже пора о чём-нибудь жалеть,
Внимая с меланхолией уместной,
Как сквозняками уличных оркестров
Октябрь из труб вылущивает медь.
Когда тебя теряют безвозвратно
Дырявые карманы площадей,
Осмелишься – и сам собой владей
Среди колонн поротных и парадных.
Катись один потёртым пятаком,
Всё тот же дурень круглый, неразменный,
Катись по ободку своей Вселенной,
Минуя люки сточных катакомб.
Раз по ребру прочерчена межа,
Решись пойти с собой на мировую –
Орлом иль ряшкой пасть на мостовую
К подошвам хладнокровных горожан.
Не привыкать довольствоваться малым –
Закрыть глаза на невесомый снег
И ощутить бронёй усталых век
Его прикосновение к металлу.
СОЭЛЬ КАРЦЕВ
Германия
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЮНОСТЬ
Сядь, наизусть напоследок не выучив
Тяжесть Невы и ажур берегов,
В поезд плацкартный изящнейшей выточки,
В самый зелёный на свете вагон.
В воздухе, лёд обнажая бледнеющий,
Буковка «М» свет из юности льёт.
Первой любовью некстати болеющий
Мальчик к часам в ожидании льнёт.
Радуга сна сквозь Союза действительность
Движется, по монументам скользя.
Фугою Баха звучат удивительно
Те голоса, что услышать нельзя.
Вдоль перестроечной, хищной сумятицы
Чёткая линия – за горизонт:
Белые лилии, страстные пятницы,
Тихий приют и для жизни резон.
Катится поезд по-цейсовски скрещенным
Рельсам дороги, ведущей туда,
Где ударяется в узкие трещины
Первых проток роковая вода.
Там паутинки цветущей акации
Сети мембранной поют в унисон,
И улыбаются встречные грации,
И продолжается сказочный сон.
Насыпь глотает колёса стучащие,
Свет фонарей замедляет разгон:
Где-то остались друзья настоящие,
Самый зелёный на свете вагон.
ГАЛИНА БУЛАТОВА
Казань
ДЕСЯТОЕ ЛЕТО
Казалось, в жизни не предашь
привычку, умницу, натуру,
однако я свой карандаш
сменила на клавиатуру.
Я поменяла города,
работу, имя и пространство,
в котором красная звезда
была как символ постоянства.
Когда же – «трижды жди меня» –
обещанное рассмеялось,
я не убавила ни дня:
подумаешь, какая малость
меж вечным именем жены
и безымянностью на пальце, –
когда ромашки так юны,
а я древней неандертальца;
когда ржаные корабли
плывут в полях моей эклоги,
и я – дитя сырой земли,
она мои целует ноги.
О этот дождь, о этот гром,
и золотая круглость сена,
и перекат весёлой пены
у теплохода за бортом;
Луны смешная воркотня,
четвёртый спас, таённость пенья,
и жизнь простая, как репейник, –
всё это я.
Люби меня.
ЛЮБОВЬ ЛЕВИТИНА
Израиль
ТРЕВОЖНОЕ
– Время повисло на стрелках часов,
страхи ползут из притихших лесов.
Двери и окна запри на засов,
мой любый.
Вдаль не смотри, отойди от окна,
может осколком поранить луна.
Чуешь, как мелко дрожат
тишина
и губы.
Видишь, как низко висят у воды
острые звёзды из тонкой слюды,
знаешь, кровавые в небе следы
остались.
Не поднимай к ним, любимый, лица,
стоны от неба слышны без конца.
Это приметы войны и свинца,
и стали.
– Полно, от ветра дрожит тишина,
прочно приклеена к небу луна,
нас не достанет, не тронет война,
я знаю.
Дом устоит против злобы и лжи.
Только от ветра стекло дребезжит.
Чай вскипяти и детей уложи,
родная.
Август уходит, печальный добряк.
Воздух не кровью – закатом набряк.
Вышили звёзды платок сентября
всего лишь.
Сонной травой зарастает быльё,
осень стучится, мы примем её.
Что же ты зябкое сердце своё
неволишь?
С летом прощается ветер в лесу,
листья, не пули, держа на весу,
стонет, жалея их цвет и красу.
Их много!
Сложит к порогу ковром поутру,
хочешь – красивый букет соберу,
осень впущу. И со стёкол сотру
тревогу.
ОЛЬГА КОЧНОВА
Тверь
А ДАЛЬШЕ БУДУТ ТОЛЬКО ХОЛОДА…
А дальше будут только холода,
заплаканные стёкла, шорох капель,
и небо точно блёклая слюда,
и лес расхристан, и весь мир как паперть…
А дальше будет только этот снег,
пугающий своею чистотою,
ложащийся на чёрный глянец рек,
летящий над тобой и надо мною…
А дальше… всё известно наперёд.
Я как во сне твою сжимаю руку,
и вижу ледостав и ледоход,
но кто-то вдруг окошко распахнёт
и душу выпустит,
и кончит эту муку…
ПАВЕЛ ВЕЛИКЖАНИН
Волжский
ЛЕДЯНЫЕ БАТАРЕИ ДЕВЯНОСТЫХ
Ледяные батареи девяностых.
За водой пройдя полгорода с бидоном,
Сколько вытащишь из памяти заноз ты,
Овдовевшая усталая мадонна?
Треск речей, переходящий в автоматный,
Где-то там, в Москве, а тут – свои заботы:
Тормозуху зажевав листком зарплатным,
Коченели неподвижные заводы.
Наливались кровью свежие границы –
Ну зачем же их проводят красным цветом?
А в курятнике мелькала тень куницы
В гуще тех, кто верил собственным фальцетам.
Только детям всё равно, когда рождаться:
Этот мир для них творится, будто снова.
Сколько раз тебе и петься, и рыдаться,
Изначальное единственное Слово?
Мы играли на заброшенном «Чермете»,
В богадельне ржавых башенных атлантов,
И не знали, что судьба кого-то метит
Обжигающими клеймами талантов.
Мы росли, а небо падало, алея.
Подставляй, ровесник, сбитые ладони!
Вряд ли ноша эта будет тяжелее,
Чем вода в замерзшем мамином бидоне.
АЛЕКСАНДР СОБОЛЕВ
Ростов-на-Дону
ВИНОГРАД
Утречко октябрьское сыро и пасмурно.
Ночь неторопливо снимает покров
с гроздьев кабошонов под сизою патиной,
с бусин драгоценных овальных миров.
Розовыми лозами осень увенчана,
жалована лучшей из славных наград.
Щедрый, как надежда, и сладкий, как женщина,
в воздухе туманном висит виноград.
Сад мой, вертоград мой унылым не кажется.
Кончилась повинность копать да полоть,
вызревшими каплями, ягодой каждою
светится его благодарная плоть.
Сроков не отменишь. Редеет над светочем
зазимком прибитый поникший наряд.
Листья обвисают истлевшею ветошью,
но, разоблачённый – висит виноград!
Кисти налились аметистовым бременем,
соками суглинка, водой кочевой.
Скорби виноградарей, злое безвременье –
всё-то повидал, всё ему ничего.
Что ему долги, о которых забыли мы? –
новые на землю сойдут времена,
было бы лучей золотых изобилие,
ждали бы кувшины густого вина.
