Эта работа, опубликованная в № 6 – 7 (111) за июнь-июль 2019 года, включает большой фрагмент, в котором обсуждается статья «Жажда ясности» (Вопросы истории естествознания и техники. 1996. № 4. С. 108 – 119), написанная И.Г. Башмаковой, В.А. Успенским и мною. Так как в нём содержатся слова, задевающие меня лично, то я хотел прояснить ситуацию так, как вижу её сам.
Как сообщается в предуведомлении к работе профессора Левина, она «посвящена некоторым, не выясненным до последнего времени, аспектам научной биографии замечательного педагога, учёного и человека С.А. Яновской. Описаны выдвигавшиеся против неё обвинения о её якобы участии в «красном терроре» времён Гражданской войны и «погромах» старых профессоров в период репрессий 1930-х годов. Воссоздана история возникновения и развития этих обвинений. Проанализированы излагающие их публикации. Показано, что эти обвинения не имеют под собой оснований». Среди «проанализированных» публикаций и упомянутая выше статья «Жажда ясности».
Профессора Левина поразило то, что ученики Яновской (имеются в виду И.Г. Башмакова и В.А. Успенский) «дают своей учительнице столь резко негативную оценку». «Мне, — пишет он далее, — такое поведение показалось противоестественным». И хотя я, Сергей Сергеевич Демидов, сам не являюсь учеником Софьи Александровны (правда, мне выпала удача быть знакомым и даже сотрудничать с ней), я попробую обсудить реакцию профессора Левина. Более того — я обязан это сделать, ибо моих уважаемых соавторов, к сожалению уже нет в живых.
Во-первых, оценка деятельности Софьи Александровны, которая делается в этой статье, вовсе не негативна: эта статья из подборки, подготовленной журналом в ознаменование 100-летия со дня её рождения. Авторы высоко оценивают её деятельность в целом, не скрывая при этом, что в её творческой жизни был период, на протяжении которого, по их мнению, некоторые аспекты её деятельности заслуживают осуждения. Во-вторых, такое их поведение никоим образом не является противоестественным. Человек проживает большую жизнь. Будучи в начале своего пути страшным грешником, он может (и примеров тому немало) окончить свою жизнь даже святым. Его ученики, вспоминая о нём, могут и, если хотите, даже обязаны вспомнить и о зле, к которому их учитель когда-то оказался причастен. Видеть в этом противоестественное само по себе противоестественно, хотя это оказалось естественным для профессора Левина. Поэтому он обратился за разъяснениями к В.А. Успенскому со следующими словами (цитирую по статье профессора Левина: «Глубокоуважаемый Владимир Андреевич! Обращаюсь к Вам по совету О.Б. Лупанова. Занимаюсь логикой и её историей. У меня возник ряд вопросов, связанных с личностью… С.А. Яновской, которую Вы, очевидно, знали. Именно, встречаются в опубликованных работах утверждения, что в конце 20-х – 30-х годах она занималась политдоносами на учёных, на основании чего те были репрессированы (Егоров, Лузин и др.). Однако в воспоминаниях современников, её знакомых, подчёркивались её исключительные душевные качества, человечность. Где правда? В.И. Левин». Это письмо, как пишет профессор, он посылал «дважды по электронной почте (декабрь 2004 г. и май 2005 г.) и регулярной почтой (июнь 2005 г.)». И только в июне он получил короткий ответ: «Глубокоуважаемый Виталий Ильич! О Яновской. Был бы рад узнать от Вас, в каких именно публикациях (и на каких страницах) упоминается её якобы доносительская деятельность. О её роли в деле Егорова и деле Лузина никогда ничего не слышал. В книге «Дело академика Лузина» она вроде бы не присутствует («вроде бы» – на самом деле присутствует, но об этом ниже — С.Д.). Я знаю её с лучшей стороны. Где правда (и что такое правда), знает один лишь Бог. Ваш Успенский». Как пишет профессор Левин: «Из письма Успенского следовало, что ему не известно о каких бы то ни было прегрешениях (например, доносах), совершенных С.А. Яновской. Более того, стало ясно, что он в действительности не является одним из соавторов работы, сообщающей о якобы существовании таких прегрешений (курсив мой — С.Д.)».
Я не знаю — какая логика привела профессора Левина к такому выводу (ему просто «стало ясно»). Со своей стороны лишь замечу, что под статьёй, поданной в редакцию «Вопросов истории естествознания и техники», имелась подпись Успенского. Он никогда не отказывался от авторства. Более того, он включил эту работу в свой двухтомник 2002 года «Труды по нематематике»[1]. Следовательно, считал себя одним из её авторов[2] и, как один из авторов, несёт полную ответственность за каждое содержащееся в ней слово. Равно как и Изабелла Григорьевна и я. Со своей стороны, могу ответственно заявить, что когда статья готовилась, все три автора обсуждали каждую фразу, тем более те, которые давали оценку личности Софьи Александровны. Установить авторство того или иного фрагмента статьи сегодня уже невозможно — слишком много времени прошло. Можно лишь утверждать, что авторы текста выступали как единомышленники.
Далее с помощью некоего квазидоказательства (совершенно безосновательных выводов, сделанных из слов З.А. Кузичевой) профессор Левин пришёл к выводу: «Из сказанного… ясно, что И.Г. Башмакова, как и В.А. Успенский, в действительности не является одним из авторов работы…, по крайней мере, той её части, которая касается обвинений против С.А. Яновской». То есть, если Успенский, согласно построениям профессора Левина (ему опять ясно!), вообще не имел никакого отношения к статье, то Башмакова возможно и являлась автором её части (а может быть и не являлась?), но уж никак не приведённой оценки её деятельности в довоенный период. Отсюда по правилам логики (а профессор Левин — логик!) следует однозначный вывод — «автором указанных обвинений … является, суда по всему, третий из авторов работы… — С.С. Демидов». «После этого вывода было естественно, – пишет профессор Левин, – обратиться к С.С. Демидову». И он написал мне письмо, в котором сформулировал два вопроса: «1) на каких фактах основано утверждение о погромах, создании тяжёлой атмосферы и роли гонительницы, кем и где эти факты опубликованы? и 2) кто из людей, знавших С.А. Яновскую до и после войны, зафиксировал произошедший в ней перелом, где и когда этот факт был опубликован?».
«Это письмо я отправил, — пишет профессор Левин, — по всем электронным адресам Демидова (дважды) и регулярной почтой по его служебному адресу в ИИЕТ РАН (Москва) в течение сентября – ноября 2011 года. Ответа не последовало. Из чего вытекало, что никаких оснований для обвинения С.А. Яновской, прозвучавших в работе…, у профессора С.С. Демидова не существует». Равно, как их не существовало у таких известных и, безусловно, компетентных и высокоуважаемых мною авторов, как В.А. Бажанов и Б.В. Бирюкова — для такого утверждения профессор Левин также предлагает свои «доказательные» соображения.
Я же полагаю, что для обвинения «в том, что она в 1920-е – 1930-е годы участвовала в «погромах» учёных старой формации, не разделявших марксистско-ленинскую идеологию», имеется достаточно оснований в опубликованных статьях того времени. В частности, об этом говорит и текст статьи «Против Лузина и лузиновщины (собрание математиков МГУ», воспроизведённой в книге «Дело академика Николая Николаевича Лузина» (1999, 2-е дополненное изд. 2019). Общее собрание профессоров и преподавателей, научных работников и аспирантов механико-математического факультета и Институтов математики, механики и астрономии при МГУ состоялось 9 июля 1936 г. (то есть, когда разбирательство по «делу» только начиналось) и было посвящено обсуждению опубликованных в газете «Правда» статей «Ответ академику Н. Лузину» (2 июля), «О врагах в советской маске» (3 июля) и «Традиции раболепия» (9 июля), разоблачавших «вредительскую деятельность» Н.Н. Лузина. С докладом на этом собрании выступила С.А. Яновская. В нём она «отметила, что присутствующие на данном собрании могли бы очень многое прибавить к тому, что писалось в «Правде» о «деятельности» и личности Н.Н. Лузина». Действительно, в ходе обсуждения доклада выступавшие Л.С. Понтрягин, Н.Н. Бухгольц, Л.А. Люстерник, А.Н. Колмогоров, П.С. Александров и др. прибавили ряд примеров, по их мнению, подтверждавших выдвинутые обвинения. «Н. Лузин думал, — продолжала Софья Александровна, — что ему удастся долго одурачивать нашу научную общественность. Он действовал бесцеремонно, нечистоплотно, вредительски, рассчитывая на полную свою безнаказанность…» Она напомнила об уклонении Лузина «от того, чтобы собственноручно» подписаться под антивоенным обращением к французским учёным. «Вот эта манера – демонстрировать своё «советское» лицо перед советской общественностью и сохранить своё подлинное лицо перед заграницей – весьма характерна для Лузина. Это двурушничество так откровенно выпячивалось, что странно было бы его не замечать». «И как констатирует в своём докладе тов. Яновская, особенно после ухода Лузина из университета, как из рога изобилия посыпались похвалы, расточаемые им всяческим ничтожествам математической науки, похвалы, граничащие с издевательством и вредительством». Собрание завершилось вынесением резолюции, в которой, в частности, говорилось: «Собрание считает поведение Лузина несовместимым с пребыванием его в числе членов Учёных советов университета и Института механики, а также ставит перед президиумом Академии наук вопрос о дальнейшем пребывании Лузина в числе действительных членов Академии». И далее: «Разоблачение вредительской деятельности Лузина и ему подобных будет содействовать в дальнейшем ещё более успешному развитию советской математики, расцвету творческих способностей научной молодёжи и ещё теснее сплотить массу научных работников вокруг партии и вождя народов горячо любимого товарища Сталина».
Резолюция, разумеется, писалась ещё до собрания — такова была практика подобного рода мероприятий: вначале установочный доклад, потом его обсуждение, затем принятие заранее заготовленной резолюции, в которую, разумеется, могли вноситься поправки, учитывающие высказанное участниками собрания. Однако, нельзя сомневаться в том, что Яновская принимала активное участие в написании текста этой резолюции. Полагаю, учитывая её тогдашнюю роль главного партийного идеолога механико-математического факультета, что именно она являлась основным её автором. Об этом свидетельствует и сам язык резолюции, характерный для её выступлений той поры.
Считаю, что приведённая информация свидетельствует не о простом участии С.А. Яновской в погромной акции, направленной против Н.Н. Лузина, но о том, что она взяла на себя роль организатора и руководителя этого собрания: она задала ему тон и определила характер его резолюции. Нежелание видеть этого профессором Левиным может вызывать только искреннее удивление. «На самом деле она говорила о том, что Лузин не соблюдает нормы этики, обязательные для любого учёного: занимается плагиатом (??? — С.Д.), недобросовестно относится к подготовке учебников (???— С.Д.), двурушничает (???— С.Д.) и т.д.». То есть он всерьёз считает, что все эти обвинения справедливы и речь идёт о простой критике коллегами учёного, нарушившего «нормы этики, обязательные для любого учёного», а не об организации погромной акции, направленной против «вредительской деятельности» академика Н.Н. Лузина? Приведённая статья свидетельствуют как раз о последнем, и Софья Александровна, хотя и не была в числе организаторов этого «дела», но стала одним из наиболее активных участников погромной акции[3], одним из авторов идеологической составляющей «дела»[4].
Участвовала ли она в травле Д.Ф. Егорова? Конечно, да. Об этом свидетельствует, в частности её статья в журнале «Под знаменем марксизма» (май 1930). Проф. Левин пишет об этом так: «… С.А. Яновская обвиняется в соучастии в преследованиях и смерти Д.Ф. Егорова. Однако никаких оснований для этого нет: то, что Егоров был сослан после публикации статьи Яновской, отнюдь не значит, что это произошло из-за этой статьи. Более того,… она была написана после того, как в институте математики и механики МГУ начались чистки, жертвой которых стал и Егоров, так что Яновская никак не могла повлиять на его судьбу». Во-первых, арест Егорова — вовсе не результат чисток в университетском Институте математики и механики (он был привлечён по делу «Всесоюзной контрреволюционной организации “Истинно-православная церковь”»[5]). Во-вторых, никто никогда не утверждал, что причиной ареста Егорова стала указанная статья Яновской. Утверждалось только, что в конце 20-х – начале 30-х годов она выступила активной участницей его преследований на идеологической почве. И указанная статья лишь одно (достаточно яркое!) из проявлений этих преследований.
Обо всём этом в советское время говорили только шёпотом. Я был посвящён в это уже будучи аспирантом. Близость к И.Г. Башмаковой и А.П. Юшкевичу была здесь определяющей. Они оба высоко ценили С.А. Яновскую как выдающегося специалиста в области истории и философии математики. Но её идеологическая активность в предвоенные годы не вызывала у них сочувствия. Об этом они говорили и мне лично, и ещё больше, обсуждая в моём присутствии те или иные вопросы.
Как отмечали они, её самою угнетали воспоминания о своём довоенном прошлом и она искала оправданий некоторым своим поступкам, давая им самой себе и своим близким смягчающие её вину объяснения. И Адольф Павлович Юшкевич обыкновенно заключал подобные её откровения словами: «Соня, неужели ты думаешь, что этому кто-нибудь поверит». Я хорошо помню заседание Московского математического общества, посвящённое памяти только что скончавшегося Марка Яковлевича Выгодского. Выступившая там С.А. Яновская продемонстрировала присутствовавшим экземпляр замечательного его труда «Галилей и инквизиция», сыгравшего в его биографии роковую роль. Напомню, что недоброжелатели развернули против Выгодского мощную идеологическую кампанию, обвинив его в предательстве, которое он якобы совершил во время гражданской войны. Доказать нападавшие ничего не могли и дело бы скорее всего спустили на тормозах, если бы как раз к этому времени Ватикан не дал высокой оценки этому сочинению[6]. Такая оценка Ватикана и стала косвенным свидетельством идеологической неблагонадёжности Марка Яковлевича. Нападавшие получили «подтверждение» обвинению: конечно, Выгодский не мог не быть предателем. Его исключили из партии, что положило конец его общественной карьере[7]. Выгодский был человеком, близким Яновской. Напомню, что они оба вместе с Юшкевичем закладывали в те годы основание будущей Советской историко-математической школы. Демонстрируя на заседании математического общества эту книгу с тёплой дарственной надписью автора, Софья Александровна посетовала, что прочитала эту книгу слишком поздно — как раз накануне настоящего собрания. Она восхитилась книгой и не нашла в ней того, в чём обвиняли в своё время автора. Если бы она прочла её вовремя, ещё тогда, когда только разворачивалась кампания против её коллеги и друга, посетовала она (а по своей всегдашней занятости сделать этого, как она утверждала, якобы не смогла), то уж, конечно, выступила бы в его поддержку и сделала бы всё возможное, чтобы отвести от него нелепые обвинения, приведшие к таким последствиям. Уже после заседания на кафедре за чаем прозвучало традиционное адольфово: «Соня, неужели ты думаешь, что этому кто-нибудь поверил?» Но Яновскую мучило желание найти оправдания своим давнишним поступкам и покончить с внутренней раздвоенностью[8].
Сказанного, на мой взгляд, вполне достаточно, чтобы убедиться в полной оправданности оценки сделанной в статье 1996 года И.Г. Башмаковой, В.А. Успенским и автором этих строк: «красный профессор» С.А. Яновская «громила «реакционную профессуру» и способствовала созданию тяжёлой атмосферы вокруг ряда известных математиков…». На мой взгляд, сказанное профессором Левиным в статье «Софья Александровна Яновская: Конец легенды о большевике-комиссаре» лишь подтверждает обоснованность негативной оценки её идеологической деятельности в 20-е – 30-е годы. Серьёзное изучение истории математики в СССР только начинается. По ходу исследований открываются новые архивные источники, вносящие серьёзные коррективы в наши представления о советской математике в довоенный период её истории. Многое может открыться и в биографии С.А. Яновской этого периода. Но в любом случае (даже если будут найдены порочащие её документы) её позитивная роль в послевоенном развитии советской математики сомнений не вызывает.
P.S. Да, я забыл сказать о том, почему я не ответил на письма профессора Левина в 2011 году. Понимаю, что это, конечно, дурно — не отвечать на адресованные тебе письма. Остаётся одно — попросить за это прощения. Но я всё же поясню – какие мною руководили чувства. С моей точки зрения, ситуация с участием Яновской в погромах 20-ых – 30-ых годов была абсолютно очевидной. И как только возникла возможность говорить об этом открыто, различные авторы, совершенно независимо друг от друга, выступили с осуждениями такого её поведения. Сделали это и мы в статье «Жажда ясности». Материалы, на которые мы при этом опирались, можно было найти в доступной каждому математической и около-математической литературе, например, в тогдашних статьях самой Яновской или в информации о событиях математической жизни того времени – например, в тех, которые цитируются в статье профессора Левина. Не видеть этого, как мне казалось, было невозможно. Но профессор Левин не увидел этого и сегодня ясно – почему. Он не хотел это видеть и предпочёл дать этим материалам странную интерпретацию, совершенно искажающую их смысл.
Поэтому мне просто не хотелось вступать в диалог с коллегой, который, с моей точки зрения, не только не желал видеть очевидного, но выворачивал смысл анализируемых текстов наизнанку. Я не хотел оказаться на месте В.А. Успенского, который, получив по электронной почте его письма, вынужден был ломать голову над тем, как ему действовать. Он звонил мне, но я уже не помню, что я ему тогда советовал. Скорее всего, я порекомендовал ему не отвечать вовсе. Но в итоге он всё же ответил. Я же этого не сделал. Теперь я думаю, а если бы я всё же решился на это, то чтобы я написал? Возможно следующее: «Уважаемый Виталий Ильич! О Яновской. Сам я родился в 1942 году, так что свидетелем событий 20-ых – 30-ых годов быть не мог. О них мне кое-что рассказывали мои учителя И.Г. Башмакова и А.П. Юшкевич. Они очень уважали и ценили Софью Александровну и высоко оценивали её вклад в историю математики. К её же идеологической активности 20-ых – 30-ых годов относились негативно. Ваш С. Демидов».
Может быть, если бы я так ответил, мне бы не пришлось сегодня тратить такую уйму времени на сочинение настоящего текста.
Примечания
[1] Успенский В.А. Труды по нематематике. С приложением семиотических посланий А.Н. Колмогорова к автору и его друзьям. В 2 томах. Т. 1 – 2. М.: ОГИ. 2002. Работа «Жажда ясности» помещена на с. 1259 – 1271 второго тома.
[2] Дарственная надпись Владимира Андреевича на подаренном мне экземпляре содержит, в частности, такие слова: «… а также моему уважаемому соавтору (на страницах 1259 – 1271 этой книги) …».
[3] Один из упрёков, высказанный мне после выхода в свет «Дела академика Николая Николаевича Лузина» в 1999 году очень многими уважаемыми математиками, состоял в том, что создатели этой книги были слишком лояльны к С.А. Яновской и даже не попытались выявить её действительную роль – одного из организаторов преследования Лузина.
[4] Пытаясь выявить идеологическую подоплёку выдвинутым против Лузина обвинениям, Яновская поставила задачу показать антимарксистскую сущность его философской позиции. В частности, она предложила своему ученику В.Н. Молодшему заняться анализом буржуазной сущности эффективизма – подхода в основаниях математики, одним из приверженцев которой выступал Лузин. Итогом стала выпущенная в 1938 году его брошюра «Эффективизм в математике» (М.: Соцэкгиз). Уже в послевоенные годы Софья Александровна по иронии судьбы стала одним из наиболее активных сторонников конструктивизма в математике – подхода родственного эффективизму.
[5] См. Демидов С.С. Профессор Московского университета Дмитрий Фёдорович Егоров и имяславие в России в первой трети ХХ столетия // Историко-математические исследования. 2-я серия. 1999. Вып. 4 (39). С. 123 – 155.
[6] Об этом я услышал из уст С.А. Яновской, это же подтвердил А.П. Юшкевич. К сожалению, я даже не попытался тогда попросить у них разъяснений – в какой форме Ватикан дал свою «высокую оценку»? Была ли эта рецензия в одном из их изданий? Если да, то в каком? Несколько лет назад, оказавшись в библиотеке Ватикана, я попытался найти какие либо следы этих событий. Но два дня напряжённого поиска не дали никакого результата.
[7] Но, вероятно, спасло ему жизнь. Назначенный на его пост (главного редактора Гостехиздата) С.Е. Аршон попал в волну репрессий и исчез в недрах ГУЛАГа. Беспартийный и поражённый в правах Выгодский выпал из зоны внимания репрессивных органов и (ирония судьбы!) успешно продолжил свою научную и педагогическую деятельность – Демидов С., Петрова С.С., Токарева Т.А. Марк Яковлевич Выгодский — математик, историк математики и педагог (к 50-летию со дня смерти) // Чебышевский сборник. Т. 16. Вып. 4 (56). 2015. С. 319 – 346.
[8] Об этом её всегдашнем желании найти обоснование своим негативным поступкам и сохранить внутреннее спокойствие так отзывался известный геометр ученик В.Ф. Кагана А.М. Лопшиц (его слова приводит в своих воспоминаниях Ю.В. Геронимус). Будучи у Лопшица в гостях и обсуждая с ним работы И.В. Сталина, Яновская заявила, «что в выступлениях и в сочинениях Сталина … есть вполне доброкачественная логика…что раньше она этого не понимала и к сочинениям Сталина она относилась скептически …, но что вот с недавнего времени она вдумалась и свою прежнюю позицию сменила. … Когда Яновская ушла, Абрам Миронович сказал мне, что подавлен не только вздором, который несла Яновская, но и тем её унижением, которое она перед ним продемонстрировала. В условиях тоталитаризма слабые люди перестраивают свою собственную психику и свой интеллект для того, чтобы не утратить внутренней личностной гармонии. Слишком часто члену КПСС, завкафедрой Яновской приходилось, следуя своему партийному долгу и долгу службы, восхвалять Сталина, и вот, чтобы ликвидировать основания для того, чтобы считать себя лицемером (а ведь быть лицемером безнравственно и мучительно), она стала настраивать себя на то, что все официальные восторги – обоснованы, и что она, искренне присоединившись к ним, в лицемерии теперь себя упрекнуть не может» (Геронимус Ю.В. В молодые годы (автобиографические заметки) М.: Изд-во МЦНМО. 2004, с. 513.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer8/demidov/
