Глава 18. Это так здорово!
I.
Любой знает по крайней мере одну вещь о городе Скегнесс, и заключается она в том, что там здорово. Узнать об этом можно из плаката еще 1908 года, нарисованного иллюстратором Джоном Хэссэллом, который изобразил жизнерадостного и дородного рыбака, скачущего вдоль берега над заголовком «Скегнесс — это ТАК здорово». Плакат, названный «Веселый рыбак», действительно весьма славный, но что в нем больше всего привлекает, на мой взгляд, так это не намеки на солнечный день, резвящихся купальщиков, повозки, запряженные осликами, шезлонги или другие традиционные развлечения морского курорта. Мужчина на нем, одетый в самый раз по дурной погоде, один-одинешенек, но даже одно его изображение и четыре простых слова сделали Скегнесс знаменитым — они убедили сотни тысяч людей поехать туда. Хэсселлу заплатили за работу двенадцать гиней. Оригинал висит в Скегнесс-Таун-Холл. Я хотел бы взглянуть на плакат, но здание из-за выходного дня было закрыто.
Это был самый неудачный дождливый день за все лето. Я ехал в Скегнесс из Хэмпшира по слегка влажной дороге, шины шуршали, и мерный метроном автомобильных «дворников» довел меня почти до безумия, так что я начал воображать, будто машина подпрыгнула над придорожной канавой и можно посмотреть, смогу ли я приземлиться прямо на картофельное поле. Я представил, что худшим исходом может быть гибель, которая не кажется столь ужасной по сравнению с поездкой в Скегнесс. В Линкольншир и так ехать не доехать, а уж Скегнесс спрятан в Линкольншире настолько далеко, насколько это вообще возможно.
Наконец добравшись туда, я разместился в мини-гостинице и сразу вышел на улицу. Съежившись под дождем, я осмотрелся. Насколько можно было видеть, в Скегнессе все было в порядке, перемести его хоть на восемьсот миль на юг, ничего не надо менять. Это был самый традиционный из всех морских курортов Англии, которые мне доводилось видеть. Повсюду был неон и шум пассажей, и приторный запах сладкой ваты, который не мог спрятать даже дождь. Над набережной возвышалась красивая часовая башня с симпатичным парком поблизости, названным Тауэр Гарденс. Люди стояли в дверных проемах или прятались от дождя под тентами. Некоторые ели рыбу с картошкой фри, но большинство просто стояло, устремившись взглядами в унылый, охваченный сыростью мир. И это было совсем не здорово.
Я прошелся туда и обратно по главной улице Лумли-Роад. С одного ее краю был старомодный магазин под названием «У Эллисон», где можно купить одежду, которые носили ваши бабушки и дедушки в молодости, а за ним были ряды секонд-хендов, продающих одежду, которую носят ваши бабушки и дедушки сейчас. Дальше располагался паб «Корчма Запинка». Возле нее стоял человек, выглядевший так, будто последние четверть века он только и делал, что ничего не делал. Помимо этого центр Скегнесса представлял собой пару улиц, типичную смесь магазинов «все по одной цене», ремонтных мастерских сотовых телефонов, букмейкерских контор и кафе. Учреждение под названием «Гидроздоровье и красота» рекламировало впечатляющий перечень видов лечения, главным образом мне незнакомых, которые были небезопасны или даже просто нелегальны: гликолевый пилинг, удаление сосудистых звездочек, инъекции ботокса, кожные наполнители, промывание кишечника и тому подобное. Скегнесс, ясное дело, был городом, предоставлявшим все виды потребительских услуг. Считайте меня капризным, но если я когда-нибудь решусь вывернуть свой кишечник перед кем-либо для промывания, это не будет косметолог из Скегнесса, хотя здесь мое мнение, так же, как и относительно много чего другого, видимо, оказалось в меньшинстве, поскольку заведение явно процветало, в отличие от своих соседей. И это весьма исчерпывающий взгляд на центральный Скегнесс. Моя первая вылазка была завершена, я повернул на север вдоль побережья и последовал знаку, указывающему на Батлинский лагерь отдыха — место, которое я тайно стремился увидеть со времени моего первого лета в Англии, еще миллион лет назад. Оно было связано с несколькими большими коробками журнала «Woman’s Own».
Когда я начинал работать в Холловэй Санаториум, меня приписали к месту под названием Тюк Вэрд, моя комната в нем находилась под самым чердаком главного здания. Оттуда я мог наслаждаться видом на площадку для игры в крикет. Пациенты Тюк Вэрд были милым и послушным стадом, практикующимся в безумии с некоторой даже оживленностью. Они существовали в непреходящем медикаментозном умиротворении, требуя лишь самого поверхностного ухода. Они сами одевались, были благовоспитанными и тихими и никогда не опаздывали к столу. Они даже до известной степени умели заправить свою кровать.
Каждое утро после завтрака старший медбрат, которого звали мистер Джолли, проветривал палату, подобно Борею, выманивая своих питомцев из кресел и туалетных кабинок, заставляя их заниматься мелкой садовой работой или проводить несколько часов в немудреной трудовой терапии. Затем он исчезал в неизвестном направлении, чтобы вернуться ко времени, когда пили чай. «Никому не позволяйте возвращаться в палату или же пусть возвращаются только на носилках, пока окончательно себя не уморят», — наставлял он меня перед исчезновением, оставляя за главного на следующие шесть или семь часов.
До этого меня никогда не назначали старшим, и я принялся за свою ответственную работу серьезно, маршируя первое утро вокруг палаты, подобно капитану Блаю, патрулирующему палубу «Баунти». Со временем меня осенило, что нет ничего героического в том, чтобы охранять пустые кровати и общую спальню, поэтому я решил только предотвращать диверсии. Но Тюк Вэрд предлагал в этом отношении ничтожно малые возможности. В комнате отдыха был очень маленький выбор игр. В палатах стояло много шкафов, в которых не было ничего, кроме чистящих материалов, стремянки и искусственной рождественской елки с несколькими утраченными ветками. Но за одним из шкафов я обнаружил пять или шесть коробок «Woman’s Own», еженедельного журнала, полного задорных советов и хитростей для домохозяек. Номера журнала были представлены более или менее полным набором выпусков примерно с 1950 года, я вытащил одну коробку и перенес ее в офис клиники.
Так началось мое приобщение к культуре Великобритании. Остаток длинного, спокойного лета и начало осени я провел за столом мистера Джолли, примостив ноги на открытые ящики, время от времени погружаясь в коробку с «Woman’s Owns» за инструкциями относительно британской жизни с таким желанием, как если бы там хранились деликатесы особого сорта. Каждое слово я впитывал с интересом и жадностью. Я прочитал биографии Хэтти Жак, Адама Фейта, Дугласа Бадера, Томми Стила и Альмы Коган, а также биографии многих других людей, о которых я никогда не слыхал. Я узнал историю принцессы Маргарет и о том, как нам всем надо постараться, чтобы справиться с введением новой валюты. Я узнал, что из сыра чеддер можно сделать забавное кушанье, нарезав его на кубики и нанизав на зубочистку. (Позднее я узнал, что почти из любой еды можно сделать подобное развлечение, нанизав ее на зубочистку.) Я узнал, как смастерить себе спасательный жилет и как устроить садовый пруд. Я узнал, что нет такой съедобной субстанции, которую британцы не добавляли бы в запеченную картошку. Я узнал, что можно покорить весь мир и вернуться домой всего лишь с заправкой для салата.
Любая вещь была для меня новостью, каждая страница становилась откровением. Они сделали трехколесный автомобиль. Великолепно! Что за дивная бессмыслица! У них есть город, жители которого раз в год катают по холмам сырную голову. Почему бы и нет! Они владели чем-то съедобным под названием «бланманже», проводили время, занимаясь танцем «моррис», имели выпивку «ячменный отвар». За одно это лето я узнал больше, чем за все предыдущие, вместе взятые.
Барахтаясь таким образом в бездонном море восхитительных фактов, я впервые узнал о Скегнессе, Билли Батлине и успехе британских лагерей отдыха. Батлин вырос в Канаде, приехав в Британию молодым человеком, он заработал состояние, будучи агентом фирмы, которая занималась детским аттракционом «Автодром». В этом бизнесе он встретил Гарри Уорнера, капитана в отставке, владевшего парком развлечений и рестораном на острове Хайлинг возле хэмпширского побережья (недалеко от Богнор Реджис). В 1928 году Батлин принял на себя руководство парком развлечений, затем ему пришла в голову идея о лагере отдыха — месте, куда люди приезжали бы, чтобы провести неделю, отдыхая в огромном комплексе на берегу моря за доступную цену по модели «все включено». На месте бывшего брюквенного поля на самой границе с Скегнессом в 1936 году он открыл первый Батлинский лагерь отдыха, состоявший из шестисот летних домиков и сразу имевший успех. Вскоре Батлин организовал кампусы по всей стране, за ним последовали другие. Церковные группы, молодежные клубы и тред-юнионы — все создавали свои кампусы. Союз британских фашистов имел их целых два. Старый партнер Батлина капитан Уорнер также организовал несколько кампусов, как сделал и бизнесмен Фред Понтин.
Не могу даже сказать, насколько сильно я был поражен. Это казалось невероятным, я едва этому верил: люди платили за то, чтобы попасть туда. Громкоговоритель будил отдыхающих по утрам, — они не могли его ни выключить, ни сделать тише, — созывая к трапезе в общественные столовые, настойчиво увещевал принять участие в дурацких соревнованиях и затем приказывал возвращаться обратно в домики, где их запирали после одиннадцати вечера. Батлин изобрел лагерь отдыха по стандартам лагеря для военнопленных, и — такова Британия — людям это нравилось.
Домики были маленькими, но в них имелся ковролин, электрический свет, водопровод, обслуживание горничной — роскошь, которую большинство клиентов не знало даже в собственных домах. На четырех постояльцев приходилась одна ванна, расположенная на улице. За три фунта в неделю житель кампуса получал трехразовое питание, вечернее развлечение в диапазоне от бальных танцев до шекспировских пьес, плавания, стрельбы из лука, игры в кегли и катания на пони. Это звучит наивно, но я не совсем понимал привлекательность всех этих развлечений, пока перед теперешним путешествием не прочитал книгу «Лагеря отдыха в Британии XX века», написанную историком из университета северного Иллинойса Сандрой Труджен Доусон. Из нее я узнал, что самым распространенным развлечением постояльцев таких кампусов был секс. «Многие официантки, — пишет Доусон, — были проститутками», что придает совершенно новое звучание слогану кампуса: «Лагерь Батлина — здесь вы встретите тех, кого хотели ли бы встретить». Секс был сколь случайным, столь и необузданным. Сотрудники совокуплялись друг с другом и гостями так много, как только могли. В некоторых кампусах, сообщает Доусон, служащие организовали тайную систему начисления баллов: пять очков — переспал с женщиной-постояльцем, десять — победа над красоткой, пятнадцать — над женой управляющего кампусом. Толпы сбежавших от родительского надзора подростков устремлялись в кампусы исключительно для секса с такими же безбашенными сверстниками.
Послевоенные годы были золотой эпохой кампусов. Лагерь Батлина в Скегнессе мог похвастаться монорельсовой дорогой и собственным небольшим аэропортом. К началу 1960-х два с половиной миллиона людей в год посещали лагеря отдыха. Традиционные прибрежные отели и пансионы с бессилием наблюдали, как угасает их бизнес. В отчаянной попытке включиться в соревнование владелец одного отеля по имени Д. Э. Кракнелл придумал идею «селтелов» — небольших отелей самообслуживания без персонала, где гости могли бы бесплатно пользоваться удобствами при условии, что провизией они обеспечивают себя сами. Хозяйка готовит ужин на общей кухне, несет еду ожидающей ее семье, а потом сама моет посуду — и семья за это ничего не платит. Неудивительно, что селтелы не прижились. Других экспериментов отельеры не проводили.
Казалось, феномен лагерей отдыха просуществует бесконечно долго. Но как только они достигли своего пика, начался их упадок. Появление дешевых комплексных отпусков означало, что за сумму, меньшую, чем обходилась неделя в батлинском кампусе, люди могли посетить солнечное Средиземноморье. Для пожилых и семейных подростки стали отрицательным фактором из-за их склонности к потасовкам и алкогольным вечеринкам. Снижая расходы, лагеря отдыха скупились на техническое обслуживание и ветшали. В одном кампусе на острове Уайт — не в батлинском, надо сказать — условия были настолько чудовищны, что четыреста отдыхающих взбунтовались и отказались платить по счетам. Но и другие кампусы приходили в упадок. Много лет спустя, когда я был в отъезде по работе, моя жена взяла детей в батлинский кампус в Пуллхели, что в Уэлсе. Они забронировали номер на четыре ночи, но на второй день дети стали умолять, чтобы их забрали куда-нибудь, где простыни не были бы липкими, а у них самих не отбирали конфеты беспризорники, которые нападают на них возле карусели. Один из моих детей клялся, что если сидеть в ванной тихо, можно услышать, как растет плесень. В семидесятые и восьмидесятые три главные кампусные компании: Батлина, Уорнера и Понтина — были проданы другим компаниям, у которых дела шли лучше. «Rank Organisation», пивоварни «Scottish and Newcastle», «Coral Leisure» и «Grand Metropolitan Hotels» — все вступили в этот бизнес, уверенные, что смогут отыграть затраты. Все они ошиблись. Большинство кампусов закрылось. Когда уже казалось, что сама идея кампусов обречена, семейная фирма «Bourne Leisure» из Хемел-Хемпстед приобрела все, что от них оставалось, обустроила и модернизировала три кампуса — в Скегнессе, Богнор Реджис и Майнхеде, и, похоже, у нее это неплохо получилось.
В Скегнессе, как я читал, компания сохранила одно из оригинальных шале 1936 года, так что люди могут оценить, насколько далеко ушло развитие лагерей, и мне тоже не терпелось это сделать. Я отправился по мокрой дороге в сторону батлинского лагеря, но, пройдя большое расстояние, так ничего и не встретил, кроме дождя и дюн. Я остановил молодого человека на велосипеде и спросил его, далеко ли лагерь. «О, несколько миль отсюда», — сказал он и поехал дальше. Батлинский лагерь Скегнесса, как оказалось, расположен вовсе не в Скегнессе, а в Инголдмелс, чуть больше четырех миль по трассе А52. Я вперился во мглу в бинокль, который был, как ясное окошко в парилке, и решил возобновить свои попытки утром. Вымокший, я вернулся в гостиницу, чтобы сменить одежду, и из праздного любопытства поискал некоторые сведения на VisitEngland — такое название в результате рестайлинга выбрал себе Британский Совет по туризму, очевидно, уверенный, что если слепить два слова вместе, это будет выглядеть стильно и прогрессивно, хотя вместо этого ему следовало бы немного дерзнуть и нанять новое руководство. Оказывается, Скегнесс принимает в год 537 тысяч туристов, занимая девятое место среди самых посещаемых мест в Британии. Среди морских курортов только Скарборо и Блэкпул имеет бо́льшую популярность. В финансовом отношении посетители Скегнесса тратят больше, чем в городах Бат, Бирмингем и Ньюкасл. Но, может, они приезжают ради кишечной гидротерапии? Кто знает?
Наступил вечер, и я отправился в большой, популярный, но без особых примет паб за вечерней пинтой пива, а затем поужинал в тихом индийском ресторане «Ганди». Еда была превосходна, но, кажется, «Ганди» не приносил большого дохода. Не желая слишком рано возвращаться в свою одинокую комнату, я неспешно склонился над джалфрези[1] и выпил гигантскую бутылку пива «Кобра», которая оставила меня в задумчивом, но хорошем настроении. Уходя, я несколько замешкался, пытаясь попасть правой рукой в рукав куртки, тут ко мне подошел молодой сотрудник и любезно помог. «Спасибо», — поблагодарил я и поделился с ним осенившей меня идеей, которая могла бы помочь оживить заведение. «Вы должны посвятит этот ресторан тематике Элвиса, — сказал я. — Вы должны назвать его «Люби меня, мангал»[2]. Оставив его в задумчивости, я, пошатываясь, вышел в ночь.
II.
Утром я поехал на север в Инголдмелс и нашел батлинский лагерь. Это было несложно: огромный комплекс, выглядящий, как тюремная зона. Устрашающего вида ограда с изодранной верхушкой вокруг лагеря, как будто он пытался удержать людей, сбегавших из него. На главном входе имелись шлагбаум и будка охраны. Я сказал охраннику, что хотел бы просто взглянуть на оригинальное шале, но он ответил, кажется, искренне сожалея, что не может меня впустить. Я должен купить билет на целый день, когда откроется офис, чего не предвидится еще пару часов. Билет на пребывание в течение одного дня стоит 20 фунтов. Мы оба согласились, что это слишком много, чтобы просто посмотреть на восьмидесятилетнее шале, и на этой ноте расстались.
Должен сказать, раньше я уже подумывал, чтобы забронировать место в лагере в качестве гостя, но мысль о том, что мне придется провести здесь время, бесцельно шатаясь, наблюдая за людьми, казалась эксцентричной даже для меня. Что если со мной станут знакомиться или, хуже того, узнают? А если дойдет до того, что меня ограбят беспризорные дети? Даже страшно подумать о последствиях. («Брайсон, разбрасывающий конфеты детям возле карусели, был заключен под стражу»). Итак, разочарованный, я вернулся к автомобилю и направился на север в Гримсби.
Гримсби начала двадцатого века был крупнейшим рыболовецким портом мира. Не в Британии, не в Северной Европе, а во всем мире. Я видел фотографии морских щук, огромных рыб семейства тресковых, которыми когда-то изобиловали британские воды. Их складывали в доках Гримсби гигантскими штабелями выше человеческого роста. Каждая рыбина была около шести футов длиной. Ни один ныне живущий рыбак не видел такой крупной морской щуки. В 1950 году флот Гримсби вылавливал 1100 тонн рыбы этого вида. Сейчас ежегодный улов — 8 тонн. И это была только малая толика общего улова. Треской, палтусом, пикшей, скатами, полосатой зубаткой и другими видами рыб, о которых большинство из нас никогда не слыхало, были забиты доки в ошеломляющих, но нерациональных объемах. За одно поколение траулеры начисто выскоблили морское дно, превратив большую часть шельфа Северного моря в морскую пустыню. В 1950 году Гримсби доставлял свыше 100 тыс. тонн трески, сегодня — меньше 300. Совокупный годовой вылов рыбы в Гримсби упал с почти 200 тыс. тонн до всего лишь 658 — и даже эта жалкая цифра, согласно океанографу Йорского университета Каллуму Робертсу, слишком велика для опустошенного Северного моря. В своей захватывающей книге «Океан жизни» Робертс отмечает, что каждый год европейские рыболовные ведомства утверждают квоты, которые на треть выше, чем рекомендуемый уровень их собственных ученых. Но по сравнению с остальным миром Европа еще «светоч просвещения». Помимо множества удивительных и удручающих фактов, в своей книге Роберт приводит список жертв одного рыболовного рейда, который проводился рыбацкими судами в Тихом океане в процессе легального вылова, организованного, чтобы поймать всего лишь 211 экземпляров золотистой макрели. Среди жертв этого рейда, — это так называемый «прилов» — пойманных, а затем выброшенных назад мертвыми, были:
488 черепахи,
455 скатов и средиземноморских мобул[3],
460 акул,
68 парусников,
34 марлина,
32 тунца,
11 ваху[4],
8 меч-рыб,
4 рыбы-солнца.
Все это было сделано, согласно международному протоколу, легально. Крючки, использовавшиеся в процессе «ярусного лова»[5], были сертифицированы как «щадящие по отношению к черепахам». Все эти животные погибли, чтобы просто доставить 211 людям к ужину их золотистую макрель.
Гримсби был совсем не таким, каким я ожидал его увидеть. Я представлял, что это тесный городок, с сетью узких переулков в центре, выстроенных вокруг каменной стены гавани, например, как в рыболовецкой деревне в Корнише, только в более грандиозном масштабе. На самом деле порт Гримсби очень большой и сильно удален от города, центр которого не выглядит компактным, приятным и совсем не напоминает о городском уюте, скорее, это неряшливая городская застройка с загруженными дорогами, которые так просто не перейдешь пешком. Между центром города и портом — безлюдная местность с гипермаркетами, которые, все, как один, выглядят ужасно. На проволочном заборе возле гипермаркета сети «Homebase» висел неуместно веселенький плакат, объявлявший о скором закрытии магазина. Несколько других организаций уже были закрыты, по их территории разгуливал ветер, перекатывая мусорные кучи. Я прошел мимо полицейского участка, украшенного приятным газоном, но загаженного пивными банками и всяким мусором. Что это за район такой, где люди могут безнаказанно бросать мусор на лужайку полицейского участка? И что это за полиция, которая не убирает свою территорию?
Но тут и там еще осталось несколько приятных мест. «Джон Петтит и сыновья», старомодная мясная лавка, открытая, согласно вывеске, в 1892 году, была полна постоянных посетителей и выглядела превосходно. Желаю ей всяческих успехов. Еще я был впечатлен парикмахерской «Завивка и окрашивание». Но лучше всего обозревать такие места с высоких точек города.
Виктория Миллс, огромное кирпичное строение, бывший мукомольный завод, вырисовывается над гипермаркетами. Это фантастическое здание. Окажись оно в Баттерси, его тут же заняли бы шикарными апартаментами. Здесь же оно практически заброшено. Позже я узнал, что одна его половина использовалась под квартиры, — весьма приятные, надо сказать — но другая часть, менее удачливая, принадлежала компании, которая неоднократно не выполняла работы по реконструкции здания. Согласно «Grimsby Telegraph», местный мировой суд оштрафовал ее на 5000 фунтов в июне 2013 за невыполнение работ. Компания в судебных слушаниях даже не участвовала. Видно, что в окне восьмого этажа вырос солидного размера кустарник. Вряд ли так выглядит здание, которое любят и о котором заботятся.
Поблизости, на набережной с видом на широкую Ривер Фрешни, находилось большое, довольно изящное здание Центра рыболовного наследия. Оказалось, это музей, замечательный и удивительный, посвященный не только рыболовству. На первом этаже разместилось несколько восстановленных интерьеров, включая такие, которые были в местных пабах и рыбных магазинах в начале двадцатых-тридцатых годов. Больше всего меня заинтересовало то, что люди в Гримсби обычно приносили рыбу с собой и в магазине поджаривали ее за копейки. Лучшей экспозицией была та, где воспроизводился интерьер камбуза корабля, как будто находящегося в бурном море. Экспозиция стояла под крутым уклоном, так что все, находящееся на ней, было зафиксировано в замерший момент, когда оно уже готово опрокинуться. Здесь было так, как и должно быть в музее: весело, наглядно, отменно увлекательно, удивительно познавательно. Повсюду было множество интересных материалов относительно рыбы и рыболовства — к примеру, можно было узнать, что один палтус производит до 14 млн икринок. Я знаю, вне контекста это звучит скучно, но трое из нас читали подписи, одновременно произнося приглушенное «о-о-о», подобно Кеннету Уильямсу в фильме «Продолжай», и делали это вполне искренне. Все стенды были содержательные, продуманные, подписанные по правилам пунктуации и орфографии. Кто-нибудь обязан привести сюда сотрудников лондонского Музея естественной истории и оставить их здесь, а сотрудников музея в Гримсби забрать в Лондон.
В сувенирном магазине я провел некоторое время, разглядывая занимательную книгу под названием «Гримсби: История величайшего в мире рыболовного порта», в которой исследованы подъем и трагическое падение этого когда-то великого места. Проблема Гримсби, как я понял, была заключена в нем самом. В то время как рыбаки вычистили моря практически ото всего, что плавало или покоилось на песчаном дне, отцы города снесли почти все лучшие здания и монументы Гримсби. Кладбище Доти Парк было стерто с лица земли, точно так же, как и все театры, хорошие отели и многие из лучших домов. Кукурузная биржа, рыночный перекресток девятнадцатого века, больше похожая на прототип ракеты, сначала была обращена в общественный туалет, словно в качестве меры предварительного оскорбления, а затем также была уничтожена. Словно Гримсби пытался стереть любое напоминание о своем прежнем величии. Так и произошло. Сегодня Гримсби таков, каким он и заслуживает быть.
И обдумывая эту печальную мысль, я забрал свой автомобиль и направился в гораздо лучшее место: любое другое.
Примечания
1 Блюдо индийской кухни.
2 Обыгрывая название песни Элвиса Пресли «Love me tender» («Люби меня нежно»), автор произносит «Love me tandoor» («Люби меня, тандур»), где тандур — индийский мангал и одновременно каламбур к месту, где автор замешкался, пытаясь просунуть руку в рукав: буквально «в дверях»: at the door. Вся ассоциативная цепочка выглядит так: at the door — tender — tandoor.
3 Род рыб семейства скатов.
4 Вид лучеперых рыб семейства скумбриевых.
5 Метод промышленного рыболовства, при котором для лова рыбы используются крючки с наживкой, прикреплённые к крючковому орудию лова — донному ярусу.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer8/brajson/
