Экстремальные состояния Льва Альтшулера. Главы из книги0

(продолжение. Начало №7/2011 и №3/2012)

ЧАСТЬ I. И ОРУЖИЕ, И НАУКА

Глава 3

Друзья и коллеги о Л.В. Альтшулере

От составителей:

9 ноября 2003 г. Л.В. Альтшулеру исполнилось 90 лет, 23 декабря того же года он ушел из жизни. Эти события не могли не вызвать отклик у друзей и коллег Льва Владимировича.

В газете города Саров «Новый город» 6 ноября 2003 г. была опубликована большая статья-поздравление З.М. Азарх-Цукерман, А.А. Бриша, В.Л. Гинзбурга, Н.Н. Калиткина, Г.И. Канеля, К.К. Крупникова, Ю.Н. Смирнова, Р.Ф. Трунина, В.Е. Фортова, А.И. Фунтикова.

В связи с кончиной Льва Владимировича в журнале Успехи физических наук (2004. Т. 174. № 3) был опубликован некролог за подписью А.А. Бриша, В.Л. Гинзбурга, Р.И. Илькаева, Н.Н. Калиткина, Г.И. Канеля, К.К. Крупникова, Б.В. Левина, А.Ю. Румянцева (в то время министр Российской Федерации по атомной энергии), Л.Д. Рябева, В.М. Титова, Р.Ф. Трунина, В.Е. Фортова. В журнале «Атом» (2004. № 24), посвященном 100-летию Ю.Б. Харитона, была опубликована статья С.М. Бабадея «Сподвижник Ю.Б. Харитона Лев Владимирович Альтшулер». Некрологи были напечатаны в журналах «Физика горения и взрыва» (2004. Т. 40. № 2) и «Математическое моделирование» (2004. Т. 16. № 3).

На смерть Льва Альтшулера сразу же отреагировал американский коллега Билл Неллис (William J. Nellis): на сайте AIRAPT (Международная Ассоциация по Развитию Исследований в области Высоких Давлений - МАРИВД) http://www.ct.infn.it/airapt/ в разделе “In Memoriam” было размещено Прощальное Слово.

Круг друзей и коллег Л.В. Альтшулера, чтущих его и как ученого, и как человека, очень широк – в России и за рубежом. Большинство материалов данной главы – статьи, специально написанные для этой книги. Мы в нее включили также воспоминания Д.А. Балашова о работе в лаборатории Л.В. Альтшулера в первые годы существования «объекта» и публикации в юбилейном номере журнала «Атом» А.Л. Михайлова и Л.М. Тимонина о Газодинамическом отделении ВНИИЭФ № 3 (ныне Институт физики взрыва), в состав которого в течение многих лет входил отдел, возглавляемый Л.В. Альтшулером. Мы благодарны М.В. Жерноклетову, в настоящее время возглавляющему этот отдел, за предоставление замечательных дружеских шаржей и коллективной фотографии отдела Л.В. Альтшулера накануне его отъезда из Сарова в сентябре 1969 г.

***

В.Л. Гинзбург

Памяти Льва Альтшулера

Хочу написать о Льве, но, чтобы было ясно, должен начать с себя. В 1931 г., когда мне было 15 лет, я окончил школу-семилетку (это была 57-ая школа СОНО[1], бывшая французская гимназия, находившаяся на Милютинском переулке, называвшемся тогда ул. Мархлевского; как называется сейчас, не знаю). В это время произошла какая-то очередная школьная реформа, и средняя школа кончалась как раз седьмым классом, т.е. старшие классы были ликвидированы. А после семилетки полагалось, точнее, предлагалось идти в ФЗУ (фабрично-заводское училище). После его окончания нужно было работать, например, на заводе. А кто хотел учиться дальше, мог поступать на рабфак, после которого можно было, в принципе, поступить в ВУЗ. Реформа, конечно, была глупейшая, и после нескольких лет школы-девятилетки или десятилетки (уж не помню какие) были восстановлены.

Итак, я кончил семилетку, но в ФЗУ не пошел, как-то не хотелось, а принудительно туда не посылали, и я оказался неприкаянным мальчиком, в семье больше детей не было, друзей было мало. Помню, очень страдал, не знал, что делать.

Моя тетя Роза, младшая сестра моей умершей еще в 1920 г. матери, насколько это было возможно, заменяла мне ее. Она работала в «Международной книге». Это была организация (кажется, она существует и сейчас), занимавшаяся, в частности, снабжением ученых иностранной литературой. Одним из ее «клиентов» был такой профессор Евгений Федорович Бахметев. Я его видел потом только несколько раз, и хорошо не запомнил, был он тогда моложавым мужчиной в расцвете лет. Это бывший подводник, большевик, ставший научным работником, он занимался рентгенографией, был, видимо, профессором (тогда еще ученых степеней и званий в СССР не было). Где была его основная работа – не помню, но он также заведовал кафедрой (вероятно, рентгеноструктурного анализа) в некоем машиностроительном институте (ВУЗ’е) имени Лепсе. И вот тетя Роза рассказала ему обо мне, просила совета. Он предложил мне пойти работать лаборантом или сначала препаратором (была такая должность, ее, вероятно, нет теперь; по сути, это младший лаборант). Так и оказался я в упомянутом институте имени Лепсе. Как-то тогда я не знал, кто же такой товарищ Лепсе. Помню только, что через несколько лет институт стал носить имя Бубнова. Это были годы репрессий и, помню, я думал, что Лепсе посадили, а Бубнов был тогда министром (наркомом) просвещения, вот ему и оказали честь, присвоив его имя институту. И только сейчас или, точнее, недавно выяснил, что товарищ Лепсе это старый большевик, умерший еще в 1929 году, видимо своей смертью. Но потом, очевидно, вспомнили (в начале тридцатых годов), что Лепсе был потенциальным «врагом народа», и заменили его на Бубнова. Но ненадолго. Бубнов тоже вскоре стал «врагом народа», его посадили и расстреляли. В энциклопедическом словаре издания 2001 года указано, что он умер в 1938 году и был «необоснованно репрессирован»; когда – не указано, ясно, что не позже 1938 года, когда и расстреляли. Чье имя присвоили институту после Бубнова - не знаю, может быть, вообще никакое. Находился этот институт одно время на Большой Ордынке и одно время вблизи Покровских Ворот (кажется, в Вузовском переулке), но уже не помню, где раньше и где позже.

Чтобы уж кончить с репрессиями, сообщу, что Е.Ф.Бахметев тоже был репрессирован, потом на некоторое время был освобожден и где-то работал в провинции. Потом его, кажется, опять арестовали и он сгинул в ГУЛАГ’е. Помню, что в перерыве между посадками, Е.Ф. появился в Москве, и Веня Цукерман и Лева Альтшулер ему помогали, в частности, получить какую-то аппаратуру для лаборатории, в которой он работал между посадками. Я, конечно, забежал на несколько лет вперед, но не хочу к этому возвращаться, отмечу лишь, что и Веня, и Лева вели себя абсолютно достойно в отношении Е.Ф., что тогда было нетривиально. Я тогда уже давно не работал в лаборатории, был студентом МГУ и ничем помочь Е.Ф. не мог, меня и не просили.

Итак, в 1931 г. или, быть может, уже в начале 1932 г. я стал лаборантом в рентгеновской лаборатории института имени Лепсе. Лаборатория был небольшая, и главной фигурой в ней был Веня Цукерман, он же Вениамин Аронович Цукерман. Е.Ф.Бахметев показывался там очень редко, вероятно, читал кое-какие лекции. Еще с лабораторией и кафедрой были (помимо Вени) связаны Нина Константиновна Кожина (кажется, она кончила физфак и был близка с Е.Ф.; я ее через много лет, в 1945 г. встретил в г. Горьком, она была женой известного физика Г.С. Горелика). Еще в лаборатории и на кафедре работал физик Яков Петрович Селисский.

Наконец-то я добрался до Льва или, как мы тогда говорили, Левки (конечно, Веня и я были Венькой и Витькой). Лев был ближайшим другом Вени, его школьным товарищем. Он формально работал в каком-то другом месте, но часто приходил к нам. Ребята, т.е. Веня и Лева, были на три года старше меня, кажется, успели кончить девятилетку. В таком возрасте разница в три года это много, и я, конечно, был «младшим товарищем», но как-то дружили мы на равных. Веня называл нас три В (ВВВ – Веня, Витя и Владимирович Лева или «Всегда впереди всех»). Веня был личностью замечательной, был изобретателен и уже слепой продолжал успешно и плодотворно работать. Но писать здесь о Вене я не буду, его биографии посвящена специальная книга[2], в которой есть и моя статья. Лева был совсем не похож на Веню, но они всю жизнь оставались близкими друзьями, да и работали вместе вначале в Институте машиноведения АН СССР, а с 1946 г. на «объекте» Ю.Б. Харитона в г. Сарове, тогда очень секретном, который потом стал называться Институт экспериментальной физики (ВНИИЭФ). Насколько понимаю, они принадлежали к числу основных, так сказать, ведущих сотрудников этого института.

И тут я опять должен вернуться к себе. Я окончил физфак МГУ в 1938 г., два года был там аспирантом, и с 1940 г. и до сих пор работаю в ФИАНе в Отделе теоретической физики, который был создан И.Е. Таммом в 1934 г. после переезда АН СССР из Ленинграда в Москву. Во время войны мы старались делать что-либо полезное для обороны, но, в общем, находились, так сказать, на вторых ролях. Но вот в конце 1947 или в начале 1948 г. И.В.Курчатов привлек И.Е.Тамма к работе по созданию водородной бомбы. И.Е.Тамм начал собирать свою «команду» для этой работы. Я был тогда зам. зав. отделом, и И.Е. включил меня в эту команду, но, как я узнал через много лет, меня вначале в нее не включили, т.к. моя жена была в 1943 г. репрессирована, и с 1945 г. жила фактически в ссылке, официально под г. Горьким, а фактически в этом городе. Не знаю, что произошло потом, но несколько позже меня все же допустили к этой работе (а с самого начала в команде были С.З. Беленький и Ю.А. Романов). Был в нее включен и А.Д. Сахаров, тогда аспирант Отдела. Как мне приходилось об этом уже писать, Сахаров был включен в спецгруппу по совету, в те времена директора ФИАН, С.И. Вавилова. Дело в том, что у Сахарова была тогда маленькая дочь, но не было своей жилплощади, и он мыкался, где-то снимая комнату. Вот С.И. Вавилов и просил включить его в спецгруппу в надежде получить для Сахарова какую-то жилплощадь. И действительно, ему дали в начале какую-то комнатенку в общей квартире.

Пишу об этих подробностях потому, что когда мы взялись за дело, было совершенно неясно, как сделать водородную бомбу. И как раз Сахаров и я предложили две «идеи», сделавшие возможным создание бомбы. Долгие годы все это было засекречено, в силу чего А.Д. Сахаров в своих воспоминаниях пишет о двух идеях – первой и второй (т.е. его и моей), не раскрывая их содержания. Потом, чуть ли не через 40 лет это рассекретили, и стало известно, что «первая идея» - это создание «слойки» - слоев из «горючего» и урана, что обеспечивает дополнительное сжатие. А «вторая идея» - это использование в качестве «горючего» 6LiD, что позволяет в ходе взрыва получать основное «горючее» - тритий (реакция 6Li + n = T + 4He; n – нейтрон, Т = 3Н – тритий). Такое предложение пошло «наверх», и там решили делать «водородку» на базе этих двух идей. Для этой цели И.Е. Тамм и А.Д. Сахаров должны были переехать на «объект», т.е. в Арзамас-16. Чтобы объявить об этом решении, Ванников – зам. Берии в атомном проекте[3], пригласил Тамма и Сахарова к себе. Как рассказал мне один из них (вероятно, И.Е. Тамм), они начали просить оставить их в Москве (там семьи, можно наезжать на «объект»). И тут раздался телефонный звонок, Ванников стал слушать, а потом сказал: «Это звонил Лаврентий Павлович, он очень советует вам принять наше предложение». Вопрос был исчерпан. Мне же повезло, в силу упомянутых «дефектов» в моей биографии, к этой работе меня не допустили. И я остался в Москве во главе, так сказать, «группы поддержки» - Тамм и Сахаров иногда приезжали, просили сделать те или иные вычисления. Занимались этим в основном С.З. Беленький (допущенный в Саров, но не поехавший на «объект» по болезни) и Е.С. Фрадкин. Я же в таких вычислениях не силен, и не помню уже, что делал, пока А.Д. Сахаров не рассказал мне об идеях осуществить термоядерный синтез (установка «Токамак» и т.д.), и я занялся этой проблемой. Успел написать несколько отчетов, но в один прекрасный день в конце 1951 г. или начале 1952 г. мне перестали в 1-ом отделе давать даже мои собственные отчеты, меня лишили допуска к этой работе. Как я позже узнал, «Токамак» или какую-то другую термоядерную установку хотели использовать для получения трития (за счет излучаемых ею нейтронов и того же 6Li). В этой связи (недавно я видел постановления того времени) т. Берия приказал «усилить бдительность», и меня от этого, совершенно несекретного, по сути, дела отшили. Лишь через несколько лет, после смерти и «корифея всех наук», и т. Берия, И.В. Курчатов добился рассекречивания термояда, и И.Е. Тамм даже ездил с докладом на конференцию по термояду в Женеве. В «отместку» я через несколько лет даже опубликовал главный из своих отчетов по термояду в «Трудах ФИАН».

В.Л. Гинзбург, Л.В. Альтшулер, В.А. Цукерман у коттеджа В.А. Цукермана в Сарове, 1955 г.

Я опять ушел в сторону, недаром меня кто-то назвал «идиотом с побочными ассоциациями». Но сейчас я сделал это, чтобы пояснить, почему в 1955 г. меня в составе целой комиссии (председатель И.Е.Тамм, приехавшие из Москвы члены комиссии – М.В.Келдыш, М.А.Леонтович, И.М.Халатников и я [4]) послали в Саров. Дело в том, что «слойка» сработала, но не давала возможности сделать бомбу с колоссальной мощностью. И поэтому вместо «слойки» предложили использовать радиационное обжатие – это, по Сахарову, «третья идея». Мой литий, конечно, «сохранился», но, разумеется, я очень хочу, чтобы он никогда не сработал в «деле» убийства людей. Правда, Хрущев успел его использовать, чтобы показать США «кузькину мать», взорвав бомбу с мощностью, кажется, в пятьдесят мегатонн, над Новой Землей. Помню, что никакой пользы комиссии я не принес, был уже очень далек от «бомбовой области». Запомнил только, что, приближаясь на самолете к Сарову, мы пролетели над полосой вспаханной земли, видимо, такой же, как на границе страны. Пишу здесь об этом, конечно, потому, что в Сарове (Арзамас-16) встретил и Веню, и Леву – они были, как я уже упомянул, в числе главных научных сотрудников «объекта». Есть фотография, вероятно, ее поместят и в этой книге, на которой стоят «три В», молодые, сорокалетние, еще черные [5].

В последующие годы я виделся с Веней во время его приездов в Москву. Льва видел реже, до тех пор, пока он не переехал в Москву в 1969 году. Он работал сначала в каком-то институте, мне неизвестном [6], а с 1989 года перешел в Институте высоких температур АН СССР [7]. Там он оставался до конца своих дней, хотя в последние годы жизни не мог уже активно работать. Директор ИВТ В.Е. Фортов знал Леву и помогал ему.

Л. Альтшулер получил выдающиеся результаты в области физики высоких давлений, достигаемых в ударных волнах. Все это в свое время было, конечно, засекречено. Но вот в 1965 г. удалось опубликовать в УФН 85, 197 (1965) его обзор «Применение ударных волн в физике высоких давлений». Потом в УФН были опубликованы еще 4 статьи Альтшулера (в основном, с соавторами; последняя из них опубликована в УФН 169, 323 (1999). Работы Льва, несомненно, являются выдающимися. Лучшее доказательство этому является присуждение ему в 1991 г. Премии Американского физического общества. Эта моя статья и так затянулась, о работах Льва я здесь подробнее писать не буду, надеюсь, это сделают другие. Укажу лишь, что, по моему убеждению, Лев Альтшулер должен был быть избран в АН СССР или ее «наследницу» РАН – Российскую Академию Наук (это относится и к Вене Цукерману). Почему это не было сделано – не знаю, но не удивляюсь этому, т.к. хорошо знаю, как и кого выбирают в РАН (я хочу сказать, что не только за научные заслуги).

Лев был ко многому настроен остро критически. Помню, как еще в юные годы (во времена института имени Лепсе) он как-то назвал наше общество «нищим социализмом». Известно, что его чуть ли не удалили с «объекта» за критическое замечание в отношении Лысенко. Бывал Лев резковат и с друзьями. Помню, как он на меня набросился за какое-то нелестное замечание о Е.Г. Боннэр. Кстати, старший сын Льва Борис очень на него похож и внешне и, главное, по характеру и манерам. Мне от него тоже досталось в связи с той же Боннэр, мы, кажется, поэтому одно время даже не разговаривали [8]. Более существенно, что он, как и Лев, активен в общественном отношении, что хорошо отличает его от нашей, в основном ко всему равнодушной, публики.

В последний раз я видел Льва уже в гробу в зале Троекуровского крематория. Борис что-то говорил, и я тоже хотел выступить, но не смог – в последние годы не могу говорить у гроба, какие-то спазмы сжимают горло.

Веня скончался еще в 1993 г. после тяжелого инсульта. Лев умер 23 декабря 2003 г. вскоре после своего 90-летия. Я же заканчиваю писать эту заметку 2 февраля 2008 года, мне уже идет 92-ой год. Т.о. я оказался самым долгоживущим из «трех В». Хвастать, впрочем, особенно не чем. Уже 3 года (с января 2005 г.) не могу ходить из-за некоей редкой болезни крови, забываю фамилии и имена, но, правда, еще кое-что делаю – борюсь с клерикализацией и пытаюсь создать современную лабораторию для изучения сверхпроводимости.

Почему-то вспомнилась строчка: «Жизнь прожить – не поле перейти». Лев Альтшулер перешел большое поле.

2 февраля 2008 г.

Гинзбург Виталий Лазаревич, академик РАН, Отделение теоретической физики Физического института им. П.Н. Лебедева РАН.

***

Л.Д. Рябев

Лев Владимирович Альтшулер

(по страницам документов и материалов серии книг

«Атомный проект СССР»)

«Он человек был в полном смысле слова…»

У.Шекспир

Вклад Альтшулера Л.В. в создание ядерного оружия в нашей стране требует своего специального исследования. Я же остановлюсь лишь на некоторых фрагментах этой деятельности.

Онажды я увидел фотографию трех сравнительно молодых людей. Это были Л.В.Альтшулер, В.А.Цукерман и В.Л.Гинзбург.[9] Они вместе начинали работать в начале 30-х годов в маленькой рентгенографической лаборатории и впоследствии внесли выдающийся вклад в развитие науки в нашей стране и в реализацию Атомного проекта.

Так уж сложилось по жизни, что с Л.В.Альтшулером и В.А.Цукерманом мне довелось проработать не один десяток лет в Федеральном ядерном центре – ВНИИЭФ, центре по разработке ядерного оружия, а с В.Л.Гинзбургом я познакомился во время печального события, когда мы оба были включены Съездом народных депутатов в комиссию по организации похорон академика А.Д.Сахарова. Это окружение Льва Владимировича характеризует и его самого. Не случайно он назвал в одном из интервью своего школьного товарища (В.А. Цукермана) подарком судьбы и отмечал, что «все основные вехи моего пути отмечены его участием». К моменту моего знакомства с Вениамином Ароновичем он был совершенно слепым. Но его оптимизму, настойчивости, жизнелюбию, несмотря на трагедии, которые его сопровождали, его активной общественной позиции, отстаиванию научных идей и интересов можно было только позавидовать.

Первые рассказы о Л.В. Альтшулере и его жене Марии Парфеньевне Сперанской я услышал от техника И.Ф. Дудина, с которым стал работать во время дипломной практики во ВНИИЭФ летом 1956 года в газодинамическом секторе (по масштабам своей деятельности это был крупный институт, сегодня он так и называется: Институт физики взрыва). Он с восторгом говорил о различных жизненных ситуациях, связанных с ними, отмечая их простоту и доступность в общении. С М.П. Сперанской вскоре мне пришлось работать в одном отделе. Она была первой женщиной-взрывником объекта. Конечно, это была не женская работа, приходилось трудиться на открытой площадке и в дождь, и в снег, и в мороз. Маленькая, хрупкая, приветливая женщина, всегда по-матерински о ком-то заботившаяся, особенно о молодежи, не унывающая в самых трудных ситуациях – такой она мне запомнилась на всю жизнь.

Вскоре по прибытии в институт меня пригласил на беседу Л.В. Альтшулер, в то время он был начальником отдела и научным руководителем сектора. Интересовался, над чем мы работаем, какие получаем результаты, давал советы. Потом такие встречи происходили неоднократно. Нередко эти беседы велись в длинном коридоре сектора, по которому любил прохаживаться Лев Владимирович, погруженный в свои думы.

Лев Владимирович уже тогда имел непререкаемый авторитет в научных кругах. Много позднее, работая с документами по Атомному проекту, я смог увидеть его роль в создании первой атомной бомбы, первой термоядерной бомбы и их дальнейших модификаций. Лев Владимирович стал принимать участие в Атомном проекте с 1946 года.

В письме И.В.Курчатова и Ю.Б.Харитона на имя Л.П.Берия (апрель 1946 года) в соответствии с поручением Специального комитета при Совете Министров СССР от 13 апреля 1946 года высказаны соображения об основном научном персонале Конструкторского бюро (речь идет о КБ-11, впоследствии ВНИИЭФ):

«При разрешении физических и технических вопросов, возникающих в процессе конструирования [атомных бомб], основным условием успеха работы является создание сильного коллектива (подчеркнуто, вероятно, Берия) физиков. Необходимость проведения работы в условиях изоляции делает особенно важным наличие группы, достаточно большой для обеспечения всесторонней дискуссии многочисленных и разнообразных вопросов, и состоящей из крупнейших специалистов по различным отраслям физики с тем, чтобы силами этой группы мог быть проведен и проанализирован любой эксперимент, в котором возникает нужда. Сложность и важность стоящих перед КБ задач настолько велика, что переход ряда физиков на работу в КБ был бы целесообразен, даже если это ослабит работу в некоторых других направлениях… Мы полагаем, что к работе в КБ необходимо привлечь следующих лиц:

…7. Альтшулер Лев Владимирович, кандидат физ-мат. наук, лауреат Сталинской премии, ст. научный сотрудник Института машиноведения АН СССР. Специалист по вопросам рентгенографии и металлографии. Область работы: совместно с Цукерманом». [Исследование процессов сжатия активных материалов].»

Интересно отметить, что в этой записке изложен ряд принципов, положенных в дальнейшем в основу деятельности института: сильный коллектив, крупнейшие, талантливые специалисты, комплексный подход в решении проблем, всесторонние дискуссии, противодействие вынужденной изоляции ученых, реализация которых позволила превратить КБ в крупнейший и ведущий научный центр мирового значения.

Лев Владимирович переехал на объект в Саров (Арзамас-16) в мае 1947 года. Конечно, произошло кардинальное изменение направления научной деятельности – от рентгеноструктурного анализа – к изучению экстремального состояния вещества при сверхвысоких давлениях.

Ехал, как и многие, на полтора-два года, а проработал там до 1969 года. В последующей записке в июне 1947 года Ю.Б.Харитон отмечает, что «в процессе разработки вопросов конструкции готовых изделий должна быть решена большая разнообразная группа физических и технических вопросов, связанная с проведением обширной программы экспериментальных исследований и теоретических расчетов», и приводит список основных тем, которые частично разрабатываются сейчас и по которым должна полностью развернуться работа в ближайшее время, в том числе по исследованию поведения металла при быстрой сильной деформации, работа ведется кандидатом наук Альтшулером с группой сотрудников. Подлежит исследованию широкий круг вопросов: динамическое изучение сжимаемости при больших давлениях, откол частиц и образование кумулятивных струй на свободных внутренних поверхностях, деформация центральной части при ослабленных взрывах и т.п.

Период становления был очень трудным для института. Даже изделиями из взрывчатых веществ КБ-11 обеспечивалось ненормально: научные работники вывозили взрывчатые вещества из НИИ-6 [10] нелегально, перевозили их в своих чемоданах самолетом (из докладной Берия). Но и в таких условиях работа продвигалась.

В записке И.В.Курчатова, А.С.Александрова и Н.И.Павлова на имя Берия по итогам поездки в КБ-11 в августе 1947 года отмечается, что в настоящее время КБ-11 вышло из стадии начального организационного периода. Организованы и ведут серьезную научно-исследовательскую работу три лаборатории: взрывчатых веществ, рентгенографии и деформации металлов (начальник лаборатории Альтшулер).

Все работы велись под пристальным оком Берия, этим работам придан был высший государственный приоритет.

8 января 1948 года на имя Берия И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон, П.М.Зернов направляют подробный доклад о работе Конструкторского бюро № 11 при лаборатории № 2 АН СССР за 1947 год. В нем отмечено, что задачей КБ является создание атомных бомб двух вариантов (плутониевая и урановая бомбы).

Для создания сферической сходящейся волны необходимо создать детонаторы с высокой точностью срабатывания, что было выполнено в НИИ-6 по заданию КБ-11, и подобрать нужные формы и составы линз из взрывчатых веществ. В 1947 году Альтшулером и Васильевым разработан ряд новых методов контроля формы фронта волны, обеспечивающей точность до одной десятимиллионной доли секунды. «Тем самым была, в принципе, решена одна из основных задач, стоящих перед КБ-11».

Далее говорится, что хотя КБ-11 и имеет достижения в области изучения быстропротекающих сверхмощных деформаций, но «для того, чтобы иметь ясные и надежные представления о необходимом для получения хорошего КПД уплотнения материалов под действием сходящейся детонационной волны, нужно, по существу говоря, создать новую, совершенно не разработанную область науки (подчеркнуто мною - автор) о состоянии вещества при давлениях в миллионы атмосфер и при температурах в несколько десятков тысяч градусов. И вот родоначальником этой области физики стал Л.В.Альтшулер при тесном сотрудничестве с выдающимся ученым-теоретиком Я.Б. Зельдовичем, который был направлен на объект 550 сроком на один год с 10 февраля 1948 года в соответствии с постановлением, подписанным И.В. Сталиным. Но год для него растянулся на полтора десятилетия. Много лет спустя, вспоминая в Москве вместе с Л.П. Феоктистовым о работе в КБ-11, Яков Борисович сказал: «Вы знаете, а все же самое яркое время было там, на объекте».

К концу 1947 года в КБ-11 работало 8 научно-исследовательских лабораторий, в частности, лаборатория деформации во главе с Альтшулером в составе 15 человек исследует распространение ударных волн в металлах и разрабатывает конструкцию нейтронного взрывателя.

В очередном донесении Ю.Б. Харитона и П.М. Зернова от 9 августа 1948 года «О состоянии работ по созданию атомной бомбы» подчеркивается, что разработаны методы измерения давлений в миллионы атмосфер, научились «исследовать свойства различных веществ при этих давлениях, в сто раз превышающих то, с чем работали в лабораториях до настоящего времени. В настоящее время уверенно ведутся измерения до 1,5 миллиона атмосфер и методика развивается дальше». Из 160 научных сотрудников и инженеров, занятых на исследовательской и конструкторской работе в КБ-11, отмечено 9 человек, решивших существенные разделы всей проблемы (Зельдович Я.Б., Васильев М.Я., Альтшулер Л.В., Флеров Г.Н. и др.).

23 декабря 1948 года в КБ-11 прибыли Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов, находились там по 28 декабря, провели серию совещаний. Приближались сроки испытания первой атомной бомбы, в то же время драматизм ситуации состоял в том, что измерения массовой скорости продуктов взрыва по методике Завойского дали цифру 1620 м/сек вместо значения 1950 м/сек, применявшегося в расчетах и полученного в измерениях по методу откола (Альтшулер) и рентгенографическим методом (Цукерман). Если верны данные Завойского, то КПД бомбы окажется ниже на 20-30%.

Для выяснения причин расхождения результатов, полученных по различным методам, было предложено срочно провести серию опытов, включая измерение скорости откола плексигласа методом Альтшулера, а также рентгенографическое (Цукерман) и электромагнитное (Завойский) измерения массовой скорости.

Сроки исполнения были взяты под жесткий контроль. Б.Л. Ванников обязал руководство КБ-11 сообщать каждые два дня о реализации принятых решений. Правильными оказались результаты Альтшулера-Цукермана[11]. Все это позволило Ю.Б. Харитону и К.И. Щелкину доложить Берия 15 апреля 1949 года, что в процессе создания атомной бомбы «решены все принципиальные и конструктивные вопросы, возникшие во время разработки».

Далее в этом докладе говорится, что в числе достижений, полученных в последнее время, отмечены исследования свойств металлов (алюминий, железо, уран) и диэлектриков при сверхвысоких давлениях до 5 млн. атмосфер (руководители Альтшулер, Цукерман и Завойский).

Экспериментальные и теоретические работы позволили сделать заключение о получении удовлетворительного коэффициента полезного действия. Заключительная фраза: «Эти работы представляют собой крупное научное достижение».

Приближались сроки отправки изделия на полигон. С очередной проверкой на объект в начале июня 1949 года прибыли Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов, чтобы рассмотреть вопросы, связанные с окончанием работ по РДС-1 и предстоящими на полигоне № 2 испытаниями. По итогам они представили доклад Берия. Помимо РДС-1, были также рассмотрены с участием Зельдовича, Альтшулера и Забабахина последующие конструкции атомных бомб (оболочечно-ядерные, составные с активными материалами из плутония и урана-235 и иные варианты).

Итог всей титанической работы – успешное испытание первой атомной бомбы в СССР 29 августа 1949 года.

Основные участники этой героической эпопеи получили высокие награды. Отмечен был и вклад Л.В. Альтшулера. 29 октября 1949 года вышло постановление Совета Министров СССР «О награждении и премировании за выдающиеся научные открытия и технические достижения по использованию атомной энергии». С этим постановлением я впервые познакомился в конце 80-х годов, затребовав его из секретного архива Совмина СССР по просьбе А.С. Козырева. Совет Министров постановил, учитывая исключительные заслуги перед Советской Родиной в деле решения проблемы использования атомной энергии:

«Альтшулера Льва Владимировича, кандидата физико-математических наук, начальника лаборатории за разработку методики и применение ее при исследовании плотности и максимальных давлений в центральной части атомной бомбы:

- представить к награждению орденом Ленина;

-премировать … руководителя работ Альтшулера суммой 45.000 руб. [это примерно 15 месячных окладов - автор], присвоить Альтшулеру Л.В…. звание лауреата Сталинской премии второй степени. Предоставить Альтшулеру Л.В….:

- право на обучение своих детей в любых учебных заведениях СССР за счет государства;

- право (пожизненно для них и их жен и до совершеннолетия для их детей) на бесплатный проезд железнодорожным, водным и воздушным транспортом в пределах СССР».

План дальнейших научно-исследовательских и конструкторских работ КБ-11 на 1950 год и проект постановления по этому вопросу за подписями Завенягина, Курчатова, Харитона и других руководителей в январе был направлен Берия. В нем отражены последующие за первым испытанием атомной бомбы шаги по совершенствованию ядерного оружия; среди прочих вариантов предусматривалась разработка изделия РДС-5 (впоследствии оно получило наименование РДС-3) – атомная бомба имплозивного типа оболочечно-ядерной конструкции (внутри полости подвешено ядро) с использованием плутония-239 и урана-235.

В этот же период (январь 1950 года) было уточнено распределение обязанностей по техническому руководству между руководящими работниками КБ-11 и направлено также Берия. Среди 24 лиц, включающих Харитона, Щелкина, Духова, Зельдовича, указан Альтшулер, ответственный за «изучение уравнения состояния металлов при сверхвысоких давлениях, и исследование степени обжатия на моделях».

В феврале 1950 года Сталин подписан постановление Правительства «О плане научно-исследовательских и конструкторских работ КБ-11». В нем предусматривалось, в частности, разработать к 1 июля 1951 года изделие РДС-5 весом 3000-3200 кг с составным зарядом из плутония и урана-235, а Альтшулеру и Цукерману поручалось провести для проверки теоретических расчетов измерения обжатия. В марте 1951 года Берия в докладе Сталину подвел итоги проделанной работы:

В 1949 году было изготовлено 2 бомбы, в 1950 году – 9. К концу 1951 года будет 34 бомбы. Задание о создании бомбы весом 3-3,2 тонны вместо 4,6 тонны (с сохранением прежней мощности атомного взрыва) выполнено, конструкция разработана.

Разработана также новая конструкция заряда бомбы, позволяющая повысить мощность атомного взрыва с 15.000 до 30.000 тонн тротила с сохранением прежнего веса плутония или с применением комбинированного заряда из плутония и урана-235. Бомбу весом 3,2 тонны с мощностью 30.000 тонн тротила предлагается испытать в середине 1951 года. Бомба была успешно испытана 18 октября 1951 года.

За разработку конструкции изделий РДС с уменьшенным весом и разработку конструкции с составным зарядом в декабре 1951 года Курчатов, Харитон, Щелкин были награждены второй медалью «Серп и Молот» и удостоены Сталинской премии первой степени. Отмечены были также многие другие сотрудники КБ-11, но среди них не было Л.В.Альтшулера. О вероятных причинах такого решения я скажу ниже.

Еще до проведения первого испытания РДС-1 началась проработка варианта сверхбомбы (водородной бомбы). Постановлением Совета Министров СССР от 10 июня 1948 года «О дополнении плана работ КБ-11» принято предложение Курчатова, Ванникова и Харитона о проведении до 1 января 1949 года теоретической и экспериментальной проверки данных о возможности осуществления конструкций РДС: РДС-3, РДС-4, РДС-5 и до 1 июня 1949 года РДС-6; для разработки РДС-6 обязать КБ-11 …организовать в составе КБ-11 специальную конструкторскую группу из 10 человек научных работников и 10 человек инженеров-конструкторов.

Приказом начальника объекта № 018 от 8 февраля 1949 года такая группа под непосредственным руководством главного конструктора Харитона Ю.Б. была создана для дальнейшей разработки вопросов по созданию РДС-6 в составе:

Харитон Ю.Б. – руководитель,

Щелкин К.И.,

Зельдович Я.Б.,

Духов Н.Л.,

Алферов В.И.,

Козырев А.С.,

Забабахин Е.И.,

Флеров Г.Н.,

Альтшулер Л.В.

и другие. Всего 13 человек.

Все лица, включенные в группу по вопросам РДС-6, были предупреждены, «что ввиду особой секретности работ они не имеют права об этих вопросах никого вводить в курс дела, кроме персонально включенных в группу». Постепенно определился наиболее перспективный вариант водородной бомбы – изделие РДС-6с (слойка Сахарова А.Д.[12]).

В марте 1951 года в письме Ванникова, Курчатова, Харитона и других руководителей на имя Берия сообщается, что расчеты и эксперименты, выполненные в течение 1950 года, подтвердили возможность ее создания в заданных габаритах, но предстоял еще, в частности, большой объем исследований по изучению процесса обжатия многослойной системы, состоящей из урана, трития, дейтерия и лития с заключенной в ней зарядом из плутония. На основании этого письма о проводимых исследованиях по выяснению возможности создания водородной бомбы Берия доложил Сталину в марте 1951 года, отметив, что эта задача потребует выполнения в 1951-52 годах большого объема вычислительных и весьма сложных экспериментальных работ. Следующий доклад Берия Сталину по этому вопросу датирован ноябрем 1951 года.

Сложные и срочные задачи по разработке атомных и водородных зарядов требовали предельной самоотдачи, но в этот период стали сгущаться тучи над Л.В. Альтшулером. Лев Владимирович в интервью, опубликованном в одной из книг по истории Атомного проекта, связывает это с приездом кадровой комиссии из Москвы в ноябре 1950 года, на которой он, по его словам, на один из вопросов ответил так: «Я не во всем согласен с официальной линией, прав – не Лысенко, а генетики»[13]. Я нашел в архиве Росатома ряд документов, связанных с данными событиями. Они позволяют уточнить некоторые моменты.

Уполномоченный Совета Министров СССР в КБ-11 Детнев 23 декабря 1950 года докладывает Берия:

«В результате недостаточного изучения кадров при подборе в организационный период и неполной проверки отобранных работников по линии Министерства государственной безопасности СССР среди научных сотрудников, инженерно-технических работников и служащих оказались люди, по своим связям, убеждениям и моральному облику не внушающие политического доверия…

Лабораторией по определению массовых скоростей руководит Альтшулер Л.В., 1913 г. рождения, еврей, беспартийный, с высшим образованием; по своим политическим взглядам зарекомендовавший себя антисоветским человеком, среди своих сотрудников высказывает несогласие с линией коммунистической партии в вопросах биологической науки, ориентируясь на вейсманистов-морганистов, часто с возмущением высказывает свое недовольство существованием в нашей стране законов о трудовой дисциплине и охране социалистической собственности. Отец Альтшулера меньшевик, брат также враждебно настроен против порядка управления в СССР. В КБ-11 Альтшулер приглашен Цукерманом… В связи с тем, что перед КБ-11 поставлены новые задачи, наличие политически неблагонадежных элементов на ответственных должностях считаю нежелательным, поэтому прошу Вас дать указание отстранить от работы в КБ-11…, Альтшулера [указан ряд лиц - автор] и перевести их на менее важные объекты Первого главного управления при Совете Министров СССР, расположенные вне Москвы, но имеющие соответствующие режимные условия…».

Незамедлительно последовало грозное указание Л.П. Берия:

«тт. Завенягину А.П.

Павлову Н.И. только лично

Мешику П.Я.

Как могло случиться, что Альшулер, [указаны и другие лица], которых еще в июне 1950 года было решено перевести из КБ-11 на несекретную работу, до сих пор остаются в КБ-11?

Необходимо:

Немедленно убрать из КБ-11 лиц, поименованных в записке, взяв с них подписки с предупреждением о строгой ответственности за малейшее разглашение государственной тайны. Впредь установить самый строгий контроль за подбором кадров в КБ-11, исключающий возможность протаскивания в КБ-11 подобных лиц.

Об исполнении доложите.

Срок 5 дней.

5 января 1951 г.»

Во исполнение еще одна резолюция на документе:

«Тов. Мешику.

Прошу подготовить все вытекающие распоряжения в суточный срок.

9/I – обсудить

Кто в ОК [отдел кадров] занимается КБ-11?

8/I Подпись (неразборчиво).»

Далее следует пометка:

«Исполнено частично. Т. Завенягин А.П. будет докладывать тов. Берия Л.П. относительно Альтшулера. 31.V.51г.»

Подпись, вероятно, Павлова Н.И.

В мероприятиях по обеспечению работ, предусмотренных постановлением Совмина СССР от 29 декабря 1951г «О плане работ КБ-11 на 1952 год»:

(важнейшие задачи:

- создание изделия РДС-4 весом 1,2 тонны,

- разработка конструкции изделия РДС-6с с предъявлением модели изделия на испытания в марте 1953г и других видов работ).

Академия наук СССР обязана была откомандировать в распоряжение Первого главного управления при Совмине СССР сроком на два года доктора физ.-мат. наук Работнова Ю.Н. (Институт механики).

Такое решение было не случайно, что видно из копии следующего письма от 21 января 1952 года:

«Товарищу Берия Л.П.

Докладываем Вам, что для усиления работ [в КБ-11] по расчетам прочности конструкций изделий…, по обследованию явлений, связанных с [обжатием] при … давлениях и выяснения состояния … веществ при этих давлениях, мы просили откомандировать в Первое главное управление доктора физ-мат. наук т. Работнова Ю.Н. Об откомандировании из АН СССР в ПГУ т.Работнова имеется постановление Совмина от 29 декабря 1951г.

Работы по расчетам прочности конструкций … до сих пор [в КБ-11] поставлены плохо и нет достаточно квалифицированного специалиста, который мог бы возглавить эту работу. По вопросам обследования явлений, связанных с [обжатием] вещества при … давлениях и выяснения состояния … веществ при этих давлениях [в КБ-11] создана и работает специальная научно-исследовательская лаборатория, возглавляемая кандидатом физ-мат. наук т.Альтшулером, которого по известным Вам причинам необходимо заменить. Тов. Работнов при переговорах с ним лично желания переходить на работу в систему ПГУ не изъявляет. Московский университет, где т.Работнов работает, наряду с работой в АН СССР, как нам стало известно, обратился в ЦК ВКП(б) с просьбой не брать у них т.Работнова. По своей квалификации и эрудиции т. Работнов вполне сможет возглавить и обеспечить указанные выше работы [в КБ-11]. Учитывая особую необходимость укрепления [КБ-11] высококвалифицированным специалистом по вопросам расчетов прочности изделий… и исследования процессов [сжатия] различных веществ при … давлениях, а также необходимость заменить т.Альтшулера, возглавляющего научную лабораторию по вопросам … просим Вас поддержать нашу просьбу о направлении на работу в [в КБ-11] т.Работнова Ю.Н.

В связи с аннулированием … МГБ допуска Альтшулеру, ввиду крайней важности выполняемых им работ и отсутствия специалистов, могущих в настоящее время заменить Альтшулера, просим на время освоения т.Работновым работ по [сжатию] веществ … давлениями разрешить оставить Альтшулера Л.В. на работе в [КБ-11].

п/п Б.Ванников

п/п А.Завенягин».

15 февраля 1952г Сталин подписал распоряжение Совмина СССР об откомандировании в распоряжение ПГУ члена-корреспондента АН СССР Ильюшина А.А. с освобождением его от должности ректора ЛГУ, о назначении Ильюшина А.А. заместителем главного конструктора КБ-11 и об оставлении на работе в АН СССР и МГУ т. Работнова Ю.Н. В тот же день 15 февраля 1952 года Завенягин А.П. представил Берия исправленную схему управления КБ-11. В ней Ильюшин А.А был указан как заместитель научного руководителя и главного конструктора, которому подчиняется научно-исследовательский сектор № 1 детонации и экспериментальной газодинамики. Сектор в свой состав включал и лабораторию обжатия внутренних частей моделей и сжимаемости веществ (Альтшулер, Алексеев).

17 апреля 1952г на имя Берия было направлено письмо А.С.Александрова, Ю.Б.Харитона, К.И.Щелкина, Я.Б.Зельдовича, А.А.Ильюшина и Н.Л.Духова о мерах по организации исследований динамического обжатия. В этом письме отмечается, что «проблема глубокого динамического обжатия металлов и материалов и получения кратковременных высоких давлений, частичное решение которой лежит в основе конструкций существующих и разрабатываемых КБ-11 изделий, является весьма актуальной и для дальнейшей работы КБ-11. Перспективными для решения задачи глубоких обжатий являются каскадные конструкции, первые варианты которых находятся в стадии исследования в КБ-11. [Ими в то время занимались Е.И. Забабахин и Л.В. Альтшулер с сотрудниками - автор]. Необходимо вести поиски и других методов обжатия. В связи с большим объемом необходимых исследований по каскадным изделиям, по новым методам обжатия, по расчету новых типов конструкций возникла необходимость значительно усилить состав научных кадров, занимающихся этими вопросами.

Считаем необходимым привлечь для работы в КБ-11 следующих научных работников [указан список конкретных лиц из 12 человек] и поручить АН СССР (Институт механики) создание ускоренных методов расчета процессов обжатия в каскадных системах и решение других вопросов. Были и другие просьбы.

Резолюция Берия: «1. тт.Ванникову Б.Л., Завенягину А.П., Павлову Н.И. Рассмотрите с участием тт.Ильюшина и Александрова предложения… о переводе в КБ-11 нужных специалистов и об организации в Институте механики АН СССР отдела, работающего по заданиям КБ-11. Эти предложения надо крепко поддержать…». Постановлением Совмина СССР от 13 июня 1952г. предложение КБ-11 по Институту механики АН СССР приняты.

1 августа 1952г в адрес Берия ушла очередная докладная записка уполномоченного Совмина СССР при КБ-11 Детнева о ходе выполнения плана работ КБ-11. В ней сообщалось, что план научных и конструкторских работ по ряду тем выполняется со значительным отставанием:

«Руководство КБ-11 до сих пор недостаточно уделяло внимания разработке РДС-6, являющейся основной темой плана». Далее приводится ряд конкретных, по мнению Детнева, упущений. И вот, наконец, заключительный пассаж: «Поспешность, проявленная в отношении инициативных работ [предложение Козырева А.С. об осуществлении термоядерной реакции в дейтериево-тритиевой смеси с помощью сжатия взрывом ВВ - автор], объясняется желанием ученых тт. Зельдовича Я.Б., Цукермана В.А. и Альтшулера Л.В. добиться первенства в осуществлении термоядерной реакции в противовес тт. Сахарову А.Д. и Тамму И.Е., предложившим РДС-6. Научный руководитель и главный конструктор КБ-11 т. Харитон Ю.Б. поддерживает инициативу т. Зельдовича и др.».

Как видно из записки, в ней явно прослеживается определенный подтекст[14]. На эту сторону обращал внимание А.Д.Сахаров в своих воспоминаниях. Последовало решение Спецкомитета при Совмине СССР о командировании в КБ-11 И.В. Курчатова вместе с Н.И. Павловым и Д.И. Блохинцевым сроком на 20 дней.

Поездка состоялась, принят ряд конкретных шагов, но, что характерно, вопрос о соперничестве был проигнорирован и не рассматривался ни на уровне КБ-11, ни на уровне ПГУ, ни в докладной И.В. Курчатова на имя Берия по итогам поездки.

Очередной 1953 год был очень напряженным для КБ-11. 12 августа 1953г успешно испытана водородная бомба РДС-6с, а вскоре проведены взрывы новых эффективных атомных бомб, в том числе РДС-4 весом 1,2 тонны, габаритом 820 мм и мощностью до 30.000 тонн, а также РДС-5 (три опыта).

В донесении В.А.Мальшева, И.В.Курчатова, Ю.Б.Харитона и других от 4 сентября 1953г сообщалось, что «успешный взрыв опытной бомбы РДС-5 полностью подтвердил предположения и расчеты ученых, что при сильном обжатии плутония можно значительно уменьшить величину критической массы плутония… Испытания РДС-5 открывают возможности выпуска атомных опытных бомб и увеличения мощности атомных бомб без увеличения веса атомного заряда».

31 декабря 1953г Совет Министров СССР принял постановление: «Отмечая, что создание водородной бомбы и новых конструкций атомных бомб является крупным успехом Советской науки и промышленности, Совет Министров Союза ССР постановляет:

«7. За разработку кинематики и динамики обжатия взрывом применительно к изделиям РДС-6с и РДС-5 присудить: Сталинскую премию 1 степени

1. Альтшулеру Льву Владимировичу, кандидату физико-математических наук - … в размере по 100 тыс. руб. каждому». [В это время оклад заведующего лабораторией составлял 2.500-2.800 руб. плюс оплата за научную степень - автор].»

Кроме того, Л.В. Альтшулер был также награжден орденом Ленина.

Этим вклад Альтшулера в создание ядерного щита СССР не ограничивается. Он был вместе с Я.Б. Зельдовичем и Ю.М. Стяжкиным автором особо точного метода определения уравнений состояния урана и плутония (невзрывные цепные реакции), участвовал в разработке стойких конструкций зарядов и удостоен был за совокупность работ по ядерному оружию в 1962 году Ленинской премии и ордена Ленина.

Когда говорим о самом мощном и разрушительном оружии, возникает вопрос о нравственной проблеме. Это очень серьезный вопрос и на него по-разному отвечают.

Дочь Е.К.Завойского пишет об отце: «Его душа не лежала к тому, чтобы жить и работать за колючей проволокой, в «хозяйстве» Берия… Уже будучи взрослой, я задала отцу вопрос: «Как ты мог участвовать в этом?» Был ответ… «Знай, я попал туда, как кур в ощип».

Свою позицию четко сформулировал Л.В.Альтшулер: «Создавая оружие, способное уничтожить население земного шара, наши ученые надеялись, что оно никогда не будет использовано по своему прямому назначению. Для всех, кто понимал реалии наступившей атомной эры, было очевидно, что само обладание ядерным оружием необходимо для восстановления мирового равновесия, для того, чтобы Москву не постигла участь Хиросимы и Нагасаки».

Вот как выглядело соотношение ядерных арсеналов США и СССР в первые послевоенные годы:

 

1949г

1950г

США

169 бомб

298 бомб

СССР

2 бомбы

11 бомб

 

Прошло уже 63 года после испытания первой атомной бомбы в США, но ядерная составляющая безопасности сохраняется. Силовой фактор по-прежнему превалирует в международных отношениях. Как сказал в своей статье американский ученый Р.Кейган «Конец иллюзиям: история возвращается»: «Мировая борьба продолжилась, продолжается она и сегодня».

Тот ядерный потенциал, в создании которого участвовал Л.В. Альтшулер, и сегодня составляет основу нашей безопасности. Вместе с Я.Б. Зельдовичем, Л.В. Альтшулер внес также выдающийся вклад в новую область исследований – физику высоких плотностей энергий и, что не менее важно, создал в ней научную школу, включающую таких блестящих ученых, как С.Б. Кормер, К.К. Крупников, Р.Ф. Трунин, В.Н. Зубарев, А.И. Фунтиков, В.Д. Урлин, Ю.М. Стяжкин и другие талантливые специалисты.

Я выше писал о сложных взаимоотношениях Л.В.Альтшулера с властными структурами. Уже на моей памяти после 1950 года было несколько таких случаев. Один связан с выступлением Альтшулера в январе 1957 года на комсомольском диспуте в газодинамическом секторе по книге Дудинцева «Не хлебом единым». На диспуте я не был, но затем прочитал большую редакционную статью без подписи в стенгазете сектора. Резанула и запомнилась фраза из статьи, характеризующая Альтшулера: «трубадур «Голоса Америки»[15].

Много лет спустя, встречаясь в Москве, мы вспомнили и эту статью. Я считал, что ее написал секретарь парторганизации, а Лев Владимирович предполагаемым автором называл начальника сектора. Вспомнили мы и другой эпизод: нашу встречу с ним в 1967 году с первым секретарем ГК КПСС после выступления Альтшулера на политинформации в отделе об арабо-израильской войне. Его позиция отличалась от общепринятой, я позицию Льва Владимировича не разделял, но исходя из принципа, что каждый может иметь собственное мнение по тем или иным вопросам, не собирался его и «воспитывать». Взгляды Льва Владимировича знали и относились к ним, в основном, с пониманием.

Вспоминается спор, который возник на одном из научно-технических семинаров в секторе между Альтшулером Л.В. и Кормером С.Б. Было упомянуто в докладе Кормера, что он против системы. Последовал вопрос Альтшулера: «Вы против какой системы? (с явным подтекстом)». И здесь же молниеносный ответ Кормера: «Я не против той системы, против которой Вы», что вызвало веселое оживление в зале.

В главном наши принципы сходились: необходима демократизация нашей жизни, нет запретных тем для обсуждения, право на свободное изложение своей позиции. Об этом мне пришлось говорить в 1961 году в докладе на партсобрании в секторе. Через многие годы Лев Владимирович, острый на язык, назвал меня «мутантом в руководстве».

Вообще стиль работы на объекте отличался творческим накалом, широтой и глубиной научного поиска, дискуссионным характером обсуждений, раскованностью мысли, без чего невозможна наука. Это не могло не сказаться и на общественных суждениях. И хотя силовое око не дремало, играл свою роль ГК КПСС, коммунисты, в свою очередь, тоже оказывали влияние, дважды в течение ряда лет провалив в 60-е годы на выборах двух наиболее одиозных секретарей ГК КПСС по идеологии.

Когда я переехал в Москву в 1978 году, мы нередко встречались с Львом Владимировичем, обсуждали разные вопросы, в том числе и прошлую нашу деятельность.

В конце 2002 года я получил от Льва Владимировича в подарок книгу «История советского атомного проекта» (Документы, воспоминания, исследования)[16], где была и его статья, с дарственной надписью «с благодарной памятью о прошлом и надеждой на будущее. Лев Владимирович. 27.10.02г».

Вскоре его не стало…

Рябев Лев Дмитриевич – Минатом России, заместитель министра РФ по атомной энергии (1993-2002 гг.)

***

Н.П. Волошин

О встречах с Л.В. Альтшулером

Со Львом Владимировичем Альтшулером я познакомился в 1965г. заочно. А дело было так. Наш институт[17], где я работал уже 3 года, вслед (а может быть и параллельно) за ВНИИЭФ начал разрабатывать метод определения мощности и аппаратуру регистрации параметров ударной волны подземного ядерного взрыва, распространяющейся в окружающей место взрыва горной породе. Инициаторами этой разработки во ВНИИТФ были В.А.Симоненко, К.К.Крупников и Л.П.Волков. Один из них – Константин Константинович Крупников много лет проработал с Альтшулером на "старом объекте" (так долгие годы назывался ВНИИЭФ в Сарове в отличие от "нового объекта" – ВНИИТФ в Снежинске).

И именно от К.К.Крупникова мне стали известны работы по экспериментальным исследованиям поведения веществ при ударноволновых воздействиях, проведённых к тому времени под руководством Л.В.Альтшулера. Известно, что в этих работах есть большой вклад и К.К.Крупникова.

Меня, совсем ещё молодого инженера, в первую очередь интересовали особенности построения измерительных схем и работы аппаратуры во взрывных опытах. Многое тогда было почерпнуто из статей Л.В. Альтшулера и личных контактов с сотрудниками его отдела: Р.Ф. Труниным, Б.Н. Моисеевым и Л.В. Поповым.

После первых удачных применений только ещё нарождающегося метода определения мощности подземных ядерных взрывов (это были опыты ВНИИТФ на Семипалатинском полигоне, март 1966г. и ВНИИЭФ на Новоземельском полигоне, октябрь 1966г.) встал вопрос о разработке теоретического и экспериментального обоснования нового метода и оформлении соответствующих документов.

Вот уже с этого времени мне довелось многократно встречаться со Львом Владимировичем в Сарове, Москве и в Снежинске на различных совещаниях по разработке методики и на заседаниях НТС, посвящённых обсуждению результатов очередных применений метода в проходивших ядерных испытаниях.

Об этих контактах у меня остались самые приятные воспоминания, как от встреч с интересным, высокообразованным и интеллигентным человеком. Лев Владимирович умел внимательно слушать и, я бы сказал, слышать даже невысказываемое или недосказанное. Обратится с вопросом, посмотрев в глаза собеседнику, потом, слушая ответ, приопустит веки и отвечающему сразу становится ясно, что Лев Владимирович, слушая, уже сразу, тут же анализирует сказанное и в его мозгу либо готовится новый вопрос, либо контрпредложение.

При подготовке обеих частей документа о методе определения мощности (теоретического обоснования и практического руководства) требовались особая тщательность формулировок и многочисленные согласования с представителями Минобороны.

Вот здесь очень пригодились скрупулёзность и чёткость, которая почти в равной степени была присуща и Льву Владимировичу Альтшулеру и Константину Константиновичу Крупникову.

Считаю подарком судьбы время своей работы с этими корифеями газодинамики.

Вспоминается ещё одна встреча со Львом Владимировичем. Она была заочной, но очень важной. При рассмотрении темы "Исследования ударной сжимаемости веществ при подземных ядерных взрывах" на Комиссии при Правительстве РФ в ноябре 1999г. Владимир Евгеньевич Фортов предложил включить в состав творческого коллектива, выполнившего эту работу, одного из ведущих её участников – Льва Владимировича Альтшулера. Комиссия единодушно поддержала это предложение. Таким образом, мне посчастливилось стать одним из шестнадцати соавторов работы и лауреатом премии Правительства Российской Федерации за 1999г., в числе которых есть имя Льва Владимировича. Очень этим горжусь.

К сожалению, в 1969г. Л.В.Альтшулер был вынужден покинуть ВНИИЭФ и мои контакты с ним прекратились.

Теперь вспоминаются не только рабочие моменты встреч со Львом Владимировичем. Однажды в Сарове после активных обсуждений очередного параграфа практического руководства разговор перешёл на отношения к домашним животным и, вообще, к "братьям нашим меньшим". Лев Владимирович рассказал о своём восприятии живой природы. Ему она нравилась вся. Может быть, в силу вечной занятости наукой он обращал внимание не на все проявления окружающей среды, но о домашних животных он мог рассказать многое. Запомнилась его полуюмористическая история о хомячках. Коротко в его устах она звучала так.

- Когда-то лет 15-20 тому назад мы завели у себя дома семейку премилых хомячков. Показывали и рассказывали о них своим знакомым и гостям. Наши восторги подвигнули многих на приобретение этих миниатюрных созданий. В том числе брали потомство и от нашей хомячей семейки. Уже года через три в институте родилось крылатое выражение "Альтшулеры обхомячили весь объект!".

Этот рассказ мне запомнился на всю жизнь. Обычная любовь к природе и любознательность учёного так удачно сочетались в этом прекрасном человеке.

Волошин Николай Павлович, д.т.н., профессор, член-корр. РАЕН, в отрасли с 1962 г.

***

Р.Ф. Трунин

Вспоминая Льва Владимировича

В середине июля 1956 года мы, несколько студентов-дипломников МИФИ, прибыли на преддипломную практику в Приволжскую контору Главгорстроя (так тогда называлось КБ-11, теперь наш Всероссийский НИИ Экспериментальной Физики, г. Саров).

Устроившись в гостинице и чуть-чуть ознакомившись с городом, в котором нам теперь предстояло жить и трудиться, мы на следующий день явились в отдел кадров для беседы с Л.В.Альтшулером, который должен выбрать кого-то из нас в свой отдел. Нас припугнули, что Лев Владимирович Альтшулер – большой учёный и отбор у него будет строгим. Вплоть до возвращения в Москву (последнее обстоятельство, впрочем, некоторых вполне устраивало). Началось собеседование. В комнату, где всё это происходило, нас вызывали по одному. Я шёл на «судилище» не помню точно, но либо первым, либо вторым.

После обычных вопросов: какую школу кончал, как учился в школе, институте, чем увлекался и т.п., Альтшулер задал пару простеньких вопросов по газодинамике, а потом взял листок бумаги и авторучкой нарисовал оси координат, на которых по ординате поставил букву «Р», а по абсциссе «σ». Пояснил, что «Р» это давление, а «σ» - сжатие. Теперь вопрос:

– Представь себе, что у тебя есть два железных образца. Один из сплошного железа, а второй, такой же по форме и размерам, но из порошка. Мы пустили по этим образцам ударную волну. Как они будут сжиматься относительно друг друга? Кто из них будет сжиматься сильнее? Нарисуй на графике.

И протягивает мне свою ручку.

Небольшой курс газодинамики нам читал Компанеец и я, поняв, что вопрос связан с этой дисциплиной, стал лихорадочно вспоминать, говорилось ли нам что либо подобное на лекциях? Увы, ничего путного в голову не приходило. И тогда я стал рассуждать о процессах, происходящих в нашем случае, исходя из, казалось, реальных представлений.

Ну, думаю, пористый, рыхлый образец, даже маленькими давлениями сожмётся примерно до плотности сплошного. То есть, пористый образец должен сжиматься лучше. А дальше, при больших давлениях, он по инерции будет продолжать сжиматься сильнее сплошного.

Представив себе этот процесс, я смело нарисовал две кривые, пересекающиеся при малых давлениях. При больших давлениях кривая сжатия пористого образца проходила у меня правее кривой сжатия сплошного, т.е. сплошной образец сжимался хуже пористого. Показал Альтшулеру.

Тот посмотрел на мои измышления и сказал:

- ты знаешь, примерно так представляет этот процесс и член-корреспондент Ильюшин.

Не успел я обрадоваться тому, что моё толкование процессов совпало с мнением члена-корреспондента, как Альтшулер продолжил:

- в действительности, всё наоборот, пористый, рыхлый образец, сжимается хуже сплошного!

Стало ясно, что проверку я не выдержал. Но меня это не особенно расстроило, поскольку в те времена мне было безразлично, в какую лабораторию (отдел) меня направят. Каково же было моё удивленье, когда через день я пришёл (по направлению из отдела кадров) в отдел 20, где, как оказалось, начальником был … Л.В. Альтшулер.

И с той поры, вот уже более 50 лет я работаю в этом отделе. А, как и почему пористые образцы сжимаются хуже сплошных, я вскоре понял[18].

В первые годы моей работы в отделе меня «прикрепили» к замечательному экспериментатору, мастеру эксперимента по исследованию ударного сжатия веществ, А.А.Бакановой, под непосредственным руководством которой и постоянным наблюдением со стороны Альтшулера, я и стал осваивать азы этой науки.

Коллектив отдела был небольшим, все сотрудники были молодыми, в большинстве своём только-только закончившими ВУЗы. Да и наш начальник был ещё далеко не старый человек – Альтшулеру было всего 43 года!

К этому времени он успел уже много сделать по основной тематике отдела, т.е. в области «зарядостроения», как тогда это называлось. Сейчас уже всем хорошо известно, что первая наша бомба была, на самом деле, не нашей, а американской. Чертежи на неё были получены через органы нашей разведки, и это было, безусловно, огромным успехом этой организации. Кстати, насколько известно, американские ученые и техники – источники информации, рисковавшие всем, чем только можно, были бессеребрениками!

Они делали это за идеи, которые были для них выше всяких наград и денег.

А что же на нашем объекте? Что же, наши учёные, среди которых был и Альтшулер, ждали манны небесной от разведки? Конечно, нет. Начнём с того, что никто из учёных-разработчиков атомной бомбы ничего не знал об упомянутых чертежах. Кроме нескольких человек – руководителей Атомного проекта СССР. По соображениям секретности тех лет можно предположить, что полной информацией обладал И.В.Курчатов, возможно Ю.Б. Харитон. Добавьте сюда – постоянные сомнения в достоверности этой информации и станет ясно, что наши разработчики были вынуждены не просто повторять и проверять американскую схему, но и домысливать многие детали белых пятен в американском проекте.

Я не раз разговаривал на эту тему со Львом Владимировичем. По началу он искренне и даже с возмущением отрицал любую информацию о разведданных. «Мы всё делали сами». Это была его твёрдая позиция. И он стоял на ней. Он вспоминал эпопею со взрывчаткой, её свойствами, которые в аварийном темпе определяли несколько групп экспериментаторов (думаю, что об этом есть воспоминания в этом сборнике[19]), когда все «стояли на ушах», пытаясь свести разные параметры к единой величине. «И ты думаешь, что если кто-нибудь из наших тогдашних руководителей хоть что-то знал об этом, он в этой обстановке не намекнул бы нам на величину этой скорости»?

И, самое главное. Примерно одновременно с «американским» вариантом (я его взял всё-таки в кавычки, поскольку он лишь отчасти был американским – основную нагрузку при отработке этой бомбы несли всё-таки наши исследователи) шла отработка полностью своего, советского варианта бомбы, которая была намного легче и меньше по габаритам, чем «американская». Но при этом мощность её существенно превосходила свою предшественницу! В её создании, начиная с предложения физической схемы бомбы, и кончая модельной газодинамической отработкой, самое прямое, если не сказать больше, участие принимал Л.В.Альтшулер и его ближайший помощник и коллега К.К.Крупников. Кроме них, в соответствующем отчете-предложении приняли участие Е.И.Забабахин и Я.Б.Зельдович.

Отработка этого изделия была близка к завершению, но по ряду обстоятельств, в том числе политического характера, была испытана бомба «американского» происхождения. Наша, советская бомба была взорвана в начале 50-х годов; испытания показали её превосходство над «прототипом» по всем требуемым от неё параметрам.

И в дальнейшем Альтшулер и его отдел продолжали проводить исследования, непосредственно связанные с созданием новых систем ядерного оружия. Эта работа шла, в основном, по линии отработки зарядов на модельных конструкциях, хотя иногда проводилась и полномасштабная отработка некоторых типов зарядов.

Вместе с тем, растущие требования разработчиков зарядов к уравнениям состояния (УРС) конструкционных веществ, требовали всё больших и больших усилий. Было необходимо разработать новые методы исследований разных свойств сжатых веществ, создания измерительных устройств и проведения большого количества трудоёмких и сложных экспериментов. Постепенно этому направлению исследований стало уделяться всё большее внимание, поскольку становилось ясно, что от точности знаний уравнений состояния напрямую зависит и получение необходимых характеристик создаваемого оружия. Исследования УРСов становились главной задачей отдела.

В те времена ни одно из исследований не выполнялось без инициативы и прямого участия Льва Владимировича. С этим связан и стиль его работы: обычно он ходил по комнатам от одного исполнителя к другому, интересуясь «последними известиями», т.е. последними результатами. И если кто-то разыскивал Альтшулера по телефону, наиболее эффективным способом его нахождения был такой приём: тот, на номер которого пришёлся звонок, выходил в коридор и, сложив рупором ладони, кричал во всю силу своих лёгких – «Альтшулер, к телефону»!! После этого, из какой-нибудь двери показывался разыскиваемый.

Начиная знакомство с результатами последних опытов, Альтшулер обычно подсаживался к столу, рядом с сотрудником, и они вместе обсуждали полученные данные, от руки рисовали на миллиметровке исследуемые зависимости, планировали очерёдность новых экспериментов, их постановку и т.д.

Иногда он подходил к доске и рисовал на ней качественные картинки обсуждаемых зависимостей. Тряпкой пользоваться не мог, поэтому, как правило, не только руки, но и рукава, а то и полы пиджака часто были испачканы мелом.

Закончив обсуждение с одним, он переходил к другому сотруднику и беседа, теперь уже на другую тему, продолжалась.

В комнатах тогда разрешалось курить и многие из нас имели пристрастие к этому зелью. Л.В. не курил, папирос у него не было, но иногда, когда обсуждаемые результаты «не поддавались» быстрому объяснению, «стрелял» папироску (в «моде» тогда был «Беломорканал», настоящая отрава по сравнению с теперешними сигаретами). И хотя курить он не умел, но, глубоко «не затягиваясь», дымил наравне со всеми. Помогало думать.

К началу 50-х годов были не только сформулированы, но и внедрены в практику работ основные методики по регистрации параметров сжатия различных материалов. Были отработаны и широко использовались многочисленные типы измерительных устройств.

Говоря о методах исследований, я бы взял на себя смелость утверждать, что одним из основных достижений Льва Владимировича в нашей науке было предложение и обоснование абсолютного метода определения ударного сжатия веществ. Метод был пригоден практически для любого, достижимого в лабораторных условиях, давления. Это так называемый «метод торможения». Внедрением его в практику газодинамических исследований занимались, помимо самого автора, его сотрудники и коллеги К.К.Крупников, Б.Н.Леденёв, В.И.Жучихин и М.И.Бражник. Им помогала большая группа лаборантов и техников отдела.

Вскоре Альтшулером, Крупниковым и Гандельманом был предложен более простой метод для определения сжатия веществ – так называемый метод «отражения», в основе которого лежали данные, предварительно полученные для так называемых эталонных металлов, по методу «торможения».

Именно благодаря этим методам в начале 50-х годов прошлого уже теперь века, в Советском Союзе были получены уникальные данные по сжатию железа и некоторых других металлов при гигантских даже для настоящего времени, давлениях. Больше 10 миллионов атмосфер - таково было это достижение! Отметим, что на устройствах, использующих химические взрывчатые вещества в качестве энергетического источника при определении свойств веществ при сжатии, нигде за рубежом и близко не подошли к этим результатам!

Данные по сжимаемости явились основой для построения уравнений состояния, необходимых для расчётного выбора конструкций зарядов.

В это время в отделе быстро развивались и другие методики по исследованию свойств сжатых веществ. Это метод изэнтропического сжатия и расширения, рентгенографическая и оптическая методики по определению двукратного сжатия, электромагнитная и манганиновые методики непрерывной регистрации параметров и профилей ударных волн, специфические исследования, связанные с изучением свойств взрывчатых веществ и продуктов взрыва и др.

Несколько позднее Л.В.Альтшулером, Я.Б.Зельдовичем и Ю.М.Стяжкиным была предложена методика определения сжатия активных металлов при гигантских давлениях в сотни миллионов атмосфер. По предложению Ю.Б.Харитона она получила название «методики невзрывных цепных реакций». В середине 60-х годов для решения задач по УРСам при сверхвысоких давлениях стали использоваться сильные ударные волны подземных взрывов. [20]

Конечно, за каждой из этих методик, помимо Альтшулера, инициатора их разработок, стояли его коллеги и ученики – те, кто вместе с ним отрабатывал и внедрял их в практику газодинамических исследований. Многие из этих сотрудников в дальнейшем выросли в самостоятельных исследователей, много сделавших для поддержания престижа советской науки. Но роль Льва Владимировича, как инициатора и зачинателя этих исследований, неоспорима.

Вклад Льва Владимировича в становление новой тогда науки – ФИЗИКИ ВЫСОКИХ ПЛОТНОСТЕЙ ЭНЕРГИИ очень значителен.

И именно он, по крайней мере, в России, по праву является первопроходцем и создателем этого научного направления, его экспериментальной части.

Мы, кто работает в институте до сих пор и кто являлся участником отработки тех или иных упомянутых методик, хорошо понимаем скольких усилий, времени и нервов необходимо было затратить для того, чтобы внедрить их в повседневную практику исследований. И, конечно, при их отработке было немало различного рода случаев, в которых проявлялся характер Льва Владимировича. О некоторых я попробую рассказать.

Вспоминается эпизод, происшедший в 1966 году при испытании мегатонного заряда в штольне на полигоне Новая Земля. Мощность (энергия взрыва) определялась по интенсивности ударной волны, распространяющейся по горной породе и фиксируемой на различных расстояниях от «точки» взрыва. Эти параметры регистрировались двумя независимыми группами измерителей – нашей, т.е. «внииэфовской», и ленинградской (одного из их НИИ), которой руководил капитан 1-го ранга (в те времена) Б.В.Замышляев. Но подход к регистрации этих параметров был различным. Мы фиксировали времена прихода ударной волны на выбранные расстояния при её распространении по целиковому массиву породы. Ленинградцы же регистрировали время движения волны с помощью датчиков, расположенных в многометровой радиальной скважине, пробуренной из специальной боковой штольни в направлении на центр взрыва.

Наша точка зрения состояла в том, что постановка измерений ленинградцев не позволяет регистрировать истинные параметры волны взрыва. Однако спор должен быть разрешён именно в этом опыте, при непосредственном сравнении полученных результатов. Забегая вперёд скажу, что в опыте действительно всё было поставлено на свои места: наша точка зрения оказалась правильной. Но сейчас не об этом.

Когда были обработаны все результаты, мы были на седьмом небе – мы получили всю необходимую информацию, к тому же заряд сработал (что мы и показали) в рамках расчётных параметров. И вот вечером, я сидел в гостинице, любуясь полученным графиком зависимости мощности от расстояния (наши датчики располагались на различных расстояниях от «точки» взрыва). В комнату вошёл кто-то из ленинградских измерителей и спросил у меня, какому расстоянию соответствует у нас время … (он назвал конкретную цифру). Не догадываясь для чего это надо, я, посмотрев на свои зависимости, назвал эту цифру. И только позднее до меня «дошло», что ленинградцы не знали точно расстояния до своего датчика, и, убедившись, что их результаты не соответствуют действительности, поняли, что они могут правильно оценить мощность только по одному, первому своему датчику, упирающемуся в забой скважины. Забой скважины был «глухим» и располагался в нескольких метрах от заряда. Этот датчик находился в условиях полностью соответствующим нашим, т.е. наши датчики (а их было около 40!), и единственный датчик у ленинградцев «упирались» в цельную породу, которая располагалась между ними и ядерным устройством. Ударная волна, таким образом, шла к датчикам по породе, а не по скважине, заполненной посторонней средой! Как, по нашему мнению, и должно быть! И результат, полученный по единственному «правильному» датчику ленинградцев, естественно дал примерно те же значения, что и все наши датчики! И наши коллеги, признав, в целом, свою неправоту по измерениям в скважинах, вышли из неловкого положения, поскольку смогли всё-таки «определить» мощность взрыва испытуемой конструкции.

Честно говоря, я не обратил на эту историю никакого внимания, но, приехав домой и, рассказывая подробности проведения опыта Льву Владимировичу, в том числе упомянул и об этом эпизоде.

Альтшулер очень расстроился, если не сказать разгневался. Он сразу же, без всяких раздумий, расценил этот «прием» ленинградцев как ПОДГОНКУ «результата» под уже известные параметры, что является, по его мнению, абсолютно недопустимым в научных исследованиях. Не могу утверждать, но, кажется, он тут же отправился к Ю.Б. Харитону и проинформировал его об этом инциденте. Потом он несколько раз говорил об этом (в том числе и при мне) в различных присутственных местах.

Были на близкие темы и другие примеры. Упомяну лишь один, касающийся непосредственно меня. Однажды, я и А.А.Баканова получили какой-то несуразный результат при исследовании полёта медного ударника, разогнанного продуктами взрыва. Подумали и решили не говорить о нём Альтшулеру, пока … даже не помню, на что мы рассчитывали … пока, что-то не прояснится. Наивные люди! Альтшулер уже на следующий день спросил о полученном результате. И когда я признался, что мы не сказали ему о результате потому, что просто-напросто не хотели расстраивать его плохими данными, пока сами не разберёмся в причинах полученной несуразности, он вспылил так, что, по-моему, единственный раз накричал на Баканову, не говоря уже о вашем покорном слуге. Смысл его «высказываний» в наш адрес сводился к тому, что он не может позволить врать (?) своим сотрудникам о результатах опытов! И хотя вранья, как такового, не было, он расценил наше молчание, как ВРАНЬЁ! Вот такой был подход нашего начальника к подобным делам. Стоит ли говорить, что мы старались не допускать больше таких оплошностей!

Я уже перечислял ряд методик определения различных параметров веществ, сжатых ударными волнами. Все они предложены, или, по крайней мере, осмыслены применительно к нашим условиям, Альтшулером. В большинстве случаев его непосредственная роль сводилась к формулированию условий, необходимых для получения по разрабатываемой методике той или иной информации. Конкретная же работа по отработке технологических и конструкторских вопросов и проведению экспериментальных исследований обычно поручалась научным сотрудникам. В том числе дипломникам и их руководителям, в роли которых часто выступали вчерашние студенты, оставшиеся работать в отделе Альтшулера. Он же постоянно наблюдал за ходом исследований, интересовался любыми полученными результатами и активно вмешивался в исследования, если того требовали возникающие вопросы, которые не могли разрешить сами исполнители. Когда же, по мнению Альтшулера, результаты исследований достигали объёмов, необходимых для ознакомления с ними более широкого круга сотрудников, собирался общий семинар, на котором рассказывалось о проделанной работе. Семинары были открытыми для участия в нём сотрудников и других отделов. И самое главное – регулярными.

Что касается дипломников, а их было в те годы достаточно много, то в своей работе будущий исследователь получал минимальные навыки и знания по исследуемому направлению. Основная же работа и основные её результаты нарабатывались позднее, когда молодой сотрудник уже самостоятельно (или почти) продолжал трудиться по этой теме. Как правило, это происходило на протяжении последующих многих лет.

Конечно, Альтшулер не был постоянным опекуном. Стоило кому-то из нас стать, по его мнению, достаточно самостоятельным, как эта опека постепенно снималась. Но это не значит, что Альтшулер переставал интересоваться ходом исследований. Всегда оставались способы и ознакомления и некоторого контроля за новыми результатами. Немаловажную роль при этом играли и отдельские семинары.

И даже в тех исследованиях, значение которых выходило далеко за рамки внутренних вопросов отдела, Лев Владимирович передавал «бразды правления» в руки ответственных исполнителей, как только понимал, что в вопросах своих исследований они доросли до нужной компетентности.

Не буду голословным.

Так получилось, что наш отдел и, естественно, Альтшулер, взял на себя груз ответственности по отработке и внедрению в Государственную практику испытаний нового способа определения мощности (энергии) ядерных зарядов при их подземных взрывах (об этом недавно упоминалось). И Альтшулер, поручив эту работу мне и сотрудникам моей группы, на первых порах непосредственно сам принимал участие в решении всех вопросов, связанных с внедрением новой методики в испытательный цикл. Его роль в переводе методики из разряда разрабатываемых в штатные на первых, наиболее ответственных и важных этапах работы, была неоспорима.

Испытание взрыв-затвора для перекрытия канала вывода излучения при подземных ядерных взрывах. На снимке: М.Н. Павловский, И.Е. Лобанов, Н.Г. Калашников. Саров. 60-е гг.

Подготовка опыта на Новой Земле, 1966 год. Всё подготовлено к испытаниям. Полигон Министерства Обороны. Идёт подготовка к опыту. Заряд-мегатонник. Первое испытание заряда такого класса и второе в институте с использованием нашей методики. Очень ответственное событие. Куча вопросов, для решения которых мне приходилось в течение года несколько раз летать на полигон. И вот – заключительный этап подготовки: монтаж измерительной аппаратуры в фургонах, установка датчиков, различного рода проверки готовности узлов, «стыковка» со смежниками и т.д. и т.п. Мы с Альтшулером прибыли в посёлок Северный вместе с группой сотрудников на морском буксире МБ-21 северного флота, испытав на себе все «прелести» морской болезни.

В первый же день отправились в штольню, где я подробно рассказал и показал ему все наши подготовленные к работе «сооружения», проложенные пучки кабелей, расставленное оборудование. Встречавшиеся в штольне монтажники и горняки-шахтёры приветливо здоровались со мной, тихонечко интересовались моим коллегой и, узнав, что перед ними профессор и мой начальник, вежливо приветствовали его.

После штольни мы зашли в штаб и, пройдя по нужным нам комнатам, пошли в офицерскую столовую. Дежурный офицер, поздоровавшись с нами и, узнав кто такой Альтшулер, быстренько организовал нам обед.

Ну, а потом … потом стало известно, что завтра по утру придут вертолёты (на севере эти машины летают парами) и через несколько часов, пользуясь неожиданно пришедшей к нам лётной погодой, уйдут в Белушку. В принципе, с ними можно улететь.

И тут, вдруг, Лев Владимирович говорит:

- Знаешь, Рюрик, я вижу, что ты здесь всё знаешь и тебя здесь все знают. Чего же мне тебе мешать! Я всё вроде посмотрел, подготовка идёт, как я понимаю, нормально. Поеду-ка я домой! Ты здесь и без меня справишься, а в отделе, сам знаешь, дел не в проворот. Так что, командуй без меня!

И наутро Альтшулер улетел в Белушку.

Всё. Он понял, что я справлюсь. И тратить своё время на решение вопросов, которые может решить его сотрудник, ему было накладно. И он уехал.

И так в любых подобных ситуациях. Так было, например, и при первых опытах методики НЦР. Конечно, подчеркну ещё раз, что он не переставал активно интересоваться исследованиями. Просто часть времени уделял другим вопросам, которые, как он считал, в этот момент требовали большего его участия.

Но вот другой пример на ту же тему. 1965 год. Первый опыт на семипалатинском полигоне. Ничего не известно, первый раз увидели «живую» штольню. С кем решать возникающие вопросы, где искать монтажников, проходчиков, к кому обращаться, кто командует, где начальство? Куда не сунься – одни вопросы…. Тяжело без опыта работ. Группу возглавляет Альтшулер. И хотя он (так же, как и любой из нас в те времена) в делах по штольне не силён, его хорошо знают и военные начальники, и наши, гражданские. И авторитет. А это уже немало. Худо-бедно, но работа потихоньку движется, мы втягиваемся в существующий цикл, начинают налаживаться связи с другими группами и организациями. И вдруг, в самый пик, приходит известие о смерти отца Альтшулера. Деваться некуда, он в тот же день уехал в аэропорт Семипалатинска. Перед отъездом пообещал по возможности подъехать на полигон непосредственно ко времени проведения опыта, чтобы помочь нам в обработке результатов.

То, что мы проведём измерения параметров ударной волны нормально, мы не сомневались, поскольку все варианты такой регистрации были не раз прорепетированы и дома, и на полигоне. Здесь не было особых вопросов. А вот что касается «перевода» измеренных параметров в мощность испытанного заряда – здесь мы боялись получить, мягко говоря, некорректные результаты. И связано это было с ошибками, допущенными шахтёрами при проходке нашей «измерительной» штольни из-за чего датчики оказались в неоптимальной зоне регистрации. И это очень тревожило нас. Как выкрутиться из подобной ситуации? Какой подход оптимален при анализе результатов? Как в этих условиях сопоставлять расчётные и экспериментальные параметры? В общем, вопросов было много, посоветоваться было не с кем, и оставалось надеяться только на приезд Альтшулера, как на палочку-выручалочку, которая сможет взять на себя ответственность за определение мощности заряда.

И Альтшулер приехал. В день проведения опыта. И снял все наши тревоги. Точнее, взял их на себя. Он понимал, что это надо сделать. Что ребята могут растеряться в сложившейся ситуации и ошибиться. И хотя и сам он не знал точно, как действовать в сложившейся обстановке, его опыт и интуиция подсказали ему выбор оптимального варианта. Обстоятельства диктовали принимать решение.

Теперь несколько слов об отношении Льва Владимировича к публикациям, отчётам и статьям в открытой печати. Как мне представляется, он спокойно отказывался от стандартных публикаций, где, по его мнению, его роль была не основной. И особенно, когда статья или отчёт были не первыми по данной тематике.

Даже, когда в них были рекордные параметры. Помнится, что в одном из отчётов, когда Альтшулер вместе с другими исполнителями пробыл на полигоне месяц, пока шёл эксперимент, и где он сам писал основной текст отчёта, он не включил себя в соавторы исследования, ограничившись утверждением отчёта. И таких примеров можно привести сколько хотите.

Ну, ещё один. В уже упомянутой работе на северном полигоне, мы впервые измерили сжатие в системе свинец – железо. Давления существенно (в 3 – 4 раза) превышали возможности, существующие в лабораторных условиях. После опыта я написал коротенькую статью об этих результатах. Показал Льву Владимировичу. Тот, увидев себя в числе авторов, вдруг воспротивился этому.

- Знаешь, измерения вы проводили без меня, обработку – тоже. Так что, давайте одни, без меня!

Моя аргументация о значительности его вклада в работу поначалу не дала результатов. Альтшулер даже нашёл ещё один аргумент в свою пользу. Он сказал примерно следующее:

- Знаешь, эта статья – очередная публикация по ударному сжатию металлов. У меня ведь достаточно статей на эту тему. Как бы у читателей не создалось впечатление о том, что Альтшулер кроме ударного сжатия ничего больше и не может делать!

- Но ведь, Лев Владимирович, это не рядовая публикация! Скорее всего, она откроет серию статей на эту тему! Вот уже сейчас в работе данные по системе алюминий – кварц, полученные при этом же испытании. Наверное, работы в этом направлении будут продолжены. Так что в первой публикации на эту тему ваша фамилия должна быть.

Так или иначе (у меня были и другие аргументы), но в этот раз Л.В. согласился на соавторство в статье.

Несколько слов о честолюбии Альтшулера. Об этом, косвенно, уже говорилось выше. Мне кажется можно, без лишней застенчивости, сказать об этом ещё раз.

У Льва Владимировича с этим всё было в порядке. Он не был обделён ни вниманием, ни наградами, ни известностью. И это – вполне заслуженно. И, мне кажется, он знал своё место в науке.

Повторюсь, что для нашего научного направления Альтшулер был человеком, который стоял у его начала. По широте охвата всего комплекса экспериментальных вопросов, определяющих физику высоких плотностей энергии, разработок пионерских методик исследования, получения уникальных экспериментальных данных и их интерпретаций ему не было равных.

Конечно, он работал рядом с такими выдающимися учёными как Я.Б.Зельдович, А.Д.Сахаров, Ю.Б.Харитон, Е.И.Забабахин, Д.А.Франк-Каменецкий и многие другие. Как не раз подчёркивал сам Альтшулер, «они являлись лидерами новой научной дисциплины – физики высоких плотностей энергий». И далее: «Нам посчастливилось испытать неповторимую творческую атмосферу уникальной научной школы, созданной этими учёными. Особенно значительный вклад в эту область знаний внёс академик Я.Б.Зельдович».

Но большинство из этих выдающихся учёных были физиками-теоретиками. Лев Владимирович был исследователем, одинаково хорошо владеющим как экспериментом, так и теорией. При этом, в своей работе он оптимально мог соединять оба этих направления.

Он практически не делал ошибок, хотя большинство его работ носило пионерский характер, где, казалось, погрешности наиболее вероятны. И, тем не менее.

Как-то, американские исследователи, при посещении Альтшулером их страны, поинтересовались, как ему и его сотрудникам удалось на протяжении столь большого времени не сделать ни одной заметной экспериментальной ошибки? Он поправил их, указав на наши исследования воды (это была одна из первых публикаций 1958 года, где мы ошибочно указали на протекание фазового превращения при сжатии воды). На что американцы заметили: «Но ведь это только вопрос интерпретации результатов»! Л.В. был очень доволен такой «поправкой» и с удовольствием (и не раз) вспоминал позднее этот эпизод.

Ему очень импонировали высказывания, где, так или иначе, указывалось на приоритет и превосходство наших исследований. Так, в своих обзорах, он неоднократно цитировал тех же американцев (Неллис и др.), когда они писали: «Абсолютные данные для меди и свинца при 10Мбар, полученные Альтшулером, Бакановой, Труниным и Кормером с сотрудниками, были получены на неизвестных генераторах ударных давлений и пока никем не воспроизведены». Или такое фантастическое предположение, что, мол, для достижения необходимых скоростей русские использовали ударники, разогнанные в космосе вторыми ступенями ракет (!).

Л.В. было очень приятно, когда я рассказал ему, после своей первой поездки в США, о высказывании американского физика Д.Шанера о том, что на наших публикациях американцы учились искусству эксперимента.

Альтшулер строго подходил к результатам опытов. Он никогда не доверял малонадёжным цифрам, основанным, в частности, на малой статистике эксперимента. Для получения надёжных данных непреложным правилом, особенно когда речь шла о результатах, полученных на устройствах сферической геометрии (с максимальными параметрами ударных волн), было проведение небольшой серии опытов с усреднением результатов. Но и этого, иногда, оказывалось мало. Как-то, уже в конце жизни, Альтшулер, в разговоре со мной, оговорился, что до конца он поверил в наши данные (?), полученные на полусферических конструкциях, лишь после того, как американские исследователи подтвердили их на своих пушечных системах. Вот так! Альтшулер сомневался. А ведь он был инициатором многолетних работ по улучшению характеристик наших измерительных систем, которые, кстати, давали совпадающие данные с результатами, полученными на наших простых системах при относительно невысоких давлениях. И он сомневался (!) в своих измерениях! Чудеса, да и только!

Стало понятно, почему он постоянно в своих обзорных работах проводил сопоставление своих данных с американскими, демонстрируя их полную тождественность.

Впрочем, есть и другие примеры. Как и многие учёные, он был чуть-чуть авантюристом. Вспоминается, как однажды он, недовольный «успехами» статических исследований в стране, решил взять бразды правления в свои руки, для чего сконструировать свою установку (винтовой пресс) в отделе и получать необходимые для УРСов данные о статическом сжатии различных веществ. Год ковырялись с конструкцией, изготовили и запустили её, но до конца дело так и не довели, вовремя поняв бесперспективность усилий.

Или вот пример, который, правда, характеризует Альтшулера скорее, как рискового (когда это надо!) человека. Ситуация, о которой я хочу рассказать, относится к далёким (1958) годам прошлого века. Тогда были опубликованы первые две статьи советских исследователей, объявивших научному миру о результатах измерения сжатия железа и ряда других металлов вплоть до гигантских (даже по современным меркам) давлений в 4-5 миллионов атмосфер. Возглавлял авторский коллектив Альтшулер.

Основным устройством тех лет, которое как раз и обеспечило получение этих величин, было полусферическое устройство Большой модели (БМ).

В соответствии с требованиями метода «торможения» (помните, я говорил о нём вначале очерка), для железа на этом устройстве необходимо было знать два параметра: скорость полёта ударника и скорость ударной волны в железном сердечнике. Обе скорости должны быть определены в раздельных сериях опытов (по 5-7 шт.). Для БМ их величины считались известными, они были заведены во все внутренние справочники. Они же были опубликованы и в статьях о сжимаемости металлов.

Уже в этом веке я с Л.В. готовил большую обзорную статью, куда должны были войти и ударно-волновые параметры в железе на БМ. Каково же было моё удивление, когда я не смог найти отчёт, содержащий первичные результаты измерений скорости ударника. Правда, нашёл старые расчёты его движения, которые полностью соответствовали используемым параметрам. Но ведь это расчёты! Где же экспериментальные данные? Обратился к Альтшулеру, в Москву. Он смог с трудом найти сделанные 50 лет назад К.К.Крупниковым два (?) опыта, результаты которых соответствовали известным параметрам. И это всё? Ведь по нашим представлениям таких опытов должно быть, как минимум, пять! Где же они?

Совершенно случайно я всё-таки нашёл эти опыты, нашёл там, где они не должны быть, в отчёте А.И.Фунтикова, который к этим исследованиям не имел прямого отношения. Причём выполнены они были позже, чем появилась статья 1958 года! Как это понимать? А понимать это, видимо, надо так.

В 1957 году окончательных данных по скорости движения ударника в устройстве БМ не было. Почему-то их, видимо, нельзя было вовремя получить. По крайней мере, быстро. Были, правда, два упомянутых опыта Крупникова и согласующиеся с ними расчётные параметры. Альтшулер в этих условиях посчитал возможным опубликовать данные. Тем более, риск «провалиться» был у него минимальным, поскольку он располагал данными при более высоких давлениях, которые в какой-то мере подстраховывали данные на БМ. Ну, а какие же параметры всё-таки на БМ? И Альтшулер попросил Фунтикова «задним числом» определить их. Что и было сделано. Любопытно, что пять его опытов дали точно такую же среднюю скорость, которая постоянно использовалась у нас! Бывает же такое!

Вот такая история. Не рискни тогда Альтшулер и не опубликуй данные БМ – кто знает, может и потеряли бы мы приоритет в этих исследованиях! А так – сохранили его на все времена.

Но что ещё поучительного в этой истории? Рискнув, Альтшулер несколько лет (!) переживал за правильность опубликованных тогда параметров. До тех пор, пока не представилась возможность Фунтикову проверить их.

Помните, как он «ждал» проверки наших «сферических» опытов на американских пушечных системах? Не схожи ли, в определённом смысле, эти две ситуации?

О чём же говорят эти истории? Можно немного и рискнуть (когда риск обоснован, а цель оправдывает средства), но нельзя оставлять свои сомнения, какими бы незначительными, на первый взгляд, они не были, без проверки, если таковую можно осуществить.

На этом я закончу свои не совсем связные воспоминания о Льве Владимировиче Альтшулере. К сожалению, он рано уехал из Сарова. Как говорят в таких случаях, в расцвете своих сил. Но так сложились обстоятельства. Я уверен, останься он в Сарове, он сделал бы ещё в нашей науке намного больше, чем это удалось сделать ему в Москве.

Трунин Рюрик Федорович – д.ф.-м.н, Главный научн. сотр. РФЯЦ-ВНИИЭФ.

 

(продолжение следует)

Примечания

[1] Сокольнический отдел народного образования. – Сост.

[2] «Ученый, мечтатель, борец. Посвящается профессору В.А. Цукерману». / Ред. З.М. Азарх, Российский федеральный ядерный центр – ВНИИЭФ, Саров, 2006. – Сост.

[3] Борис Львович Ванников (1897-1962), в 1945-1953 гг. - начальник Первого Главного управления при СНК (с 1946 — при Совете министров) СССР, которое осуществляло организацию всех исследований и работ по созданию в СССР атомной бомбы, а затем и производства ядерного оружия – Сост.

[4] Состав комиссии: И.Е. Тамм - председатель, члены - В.Л. Гинзбург, Я.Б. Зельдович, М.В. Келдыш, М.А. Леонтович, А.Д. Сахаров, И.М. Халатников. – Сост.

[5] См. Рис. 14. – Сост.

[6] Всесоюзный научно-исследовательский институт оптико-физических измерений (ВНИИОФИ). – Сост.

[7] Ныне Институт теплофизики экстремальных состояний ОИВТ РАН. – Сост.

[8] В 1990 г. мы, бывшие в той или иной степени участниками событий, действительно горячо обсуждали непростую тему голодовок А.Д. Сахарова (см. об этом в книге "Он между нами жил. Воспоминания о Сахарове", ФИАН, "Практика", Москва, 1996). Честно говоря, я не заметил того, что при одном из этих жарких разговоров Виталий Лазаревич на меня сильно обиделся, но когда при следующей встрече недели через две он сказал, что не будет со мной разговаривать, пока я не извинюсь, я, конечно же, сразу попросил прощения. – Б. Альтшулер.

[9] См. Рис. 14. – Сост.

[10] Ленинградский Научно-исследовательский институт химии и механики - НИИ № 6 Наркомата боеприпасов СССР. – Сост.

[11] См. подробнее об этом драматическом эпизоде истории атомного проекта СССР на стр. ???. – Сост.

[12] При создании РДС-6с была также использована «Вторая идея» В.Л. Гинзбурга, см. стр. ???. – Сост.

[13] См. Заключение этой комиссии от ноября 1950 г., стр. ??? (об Альтшулере – на стр. ???) и воспоминания Л.В. Альтшулера об этом эпизоде, стр. ???. – Сост.

[14] О специфике этого исторического периода см. примечание на стр. ???. – Сост.

[15] См. об этом также в интервью «Судьба была благосклонна ко мне», стр. ???, и в статье Ю.Н. Смирнова, где в дополнении приведена эта статья из стенгазеты и ответ Л.В. Альтшулера, направленный в горком партии, стр. ???. – Сост.

[16] Материалы Международного симпозиума ИСАП-96, Дубна, 14-18 мая 1996 г., Том 1. – Сост.

[17] Российский федеральный ядерный центр – Всероссийский (в то время Всесоюзный) научно-исследовательский институт технической физики (РФЯЦ-ВНИИТФ). – Сост.

[18] При ударном сжатии (в отличие от сжатия статического) пористый образец разогревается сильнее сплошного, а возникшая тепловая энергия препятствует сжатию. – Сост.

[19] Речь идет об остро конфликтной ситуации конца 1948, начала 1949 гг., возникшей в связи с противоречиями в определении величины скорости продуктов взрыва, критически важной для срабатывания изделия, см. стр. ???, ??? – Сост.

[20] Будни этой работы – см. Рис. 12.