В начале 20 века в Житомире на улице Гимназической, будущей Ивана Франко, во дворе дома то ли 16, то ли 18, стоял флигель, половина которого принадлежала моему прадеду Лейбу Нафтальевичу Кондинеру. Прадед был купцом и торговал табаком и папиросами, которые начинял вручную со своей женой в этой же самой половине флигеля.
Возможно, из-за того, что все члены семьи постоянно дышали табачной пылью, а может, по каким-то другим причинам, в семье постоянно болели все, но особенно дети, из 12 родившихся детей (6 мальчиков и 6 девочек) выжили только 5 сестер и один брат, да и сам Лейб Нафтальевич умер в 57 лет от воспаления легких. При этом прадед и прабабушка были очень красивы, дети пошли в них и все пять сестер были одна лучше другой.
В этот дом какими-то судьбами в 1925 году попал мой дед Зиновий Борисович Утевский, приехавший в Житомир в командировку из Харькова, увидел мою бабушку Рахиль Львовну Кондинер, вернувшуюся домой на каникулы из Одессы после окончания первого курса Одесской консерватории, и влюбился (я называл ее «бабуля», поэтому буду дальше называть ее так же).
Это место в Житомире кажется мне каким-то «мистическим» — ведь дед мог не приехать в командировку, бабуля не проводить каникулы дома, да, в конце концов, они могли просто разминуться во времени или пройти и не увидеть друг друга!
Мистики этому месту добавляет то, что в соседнем доме родился Сергей Павлович Королев и сегодня расположен его дом-музей и еще в одном соседнем доме — музей космонавтики.
Скорее всего, Кондинеры и Сергей Королев не были знакомы, его в трехлетнем возрасте увезли к бабушке в Нежин, но с родителями Сергея Павловича они не могли не быть знакомы!
Как говорит один смешной телевизионный ведущий: — Совпадение? Не думаю!..
Деду было больше 30 лет, по тем временам он считался старым холостяком, бабуле — 21 год.
В Одессе за ней ухаживал молодой человек по имени Аркадий, студент медицинского института. Провожал он ее к родителям в Житомир, приведя на платформу целый оркестр. Но им не суждено было быть вместе, судьба распорядилась по-другому, дед уже ехал в Житомир.
При этом они всю жизнь переписывались. В 1978 году я поехал в Одессу на «Юморину» и побывал в гостях у профессора Аркадия Исаевича Эрвица. Он жил в центре Одессы в старинном доме, по-моему, на улице Карла Маркса. Квартира была какая-то странная по планировке — она состояла из очень большой квадратной гостинной, по всем стенам которой стояли книжные шкафы, и множества небольших комнат, в которых жил сам Аркадий Исаевич, его дочь и внучка (наверное, с семьями). Библиотека была великолепной. В ней было, в том числе, множество зарубежных изданий, которые привозил Аркадию Исаевичу сын, ходивший в заграничные рейсы, кажется, помощником капитана корабля.
В последний год жизни бабуля много писала Аркадию и очень переживала, что он не отвечает. Уже после того, как в 1981 году ее не стало, пришло письмо от дочери Аркадия Исаевича, которая писала, что его уже год нет в живых.
Но бабуля этого уже не узнала…
Моя бабуля Рахиль Львовна Кондинер сидит, рядом сидит ее друг Аркадий Исаевич Эрвиц, будущий профессор Одесского медицинского института, стоят — неизвестные, Одесса, 1924-25 гг.
Эту фотографию подарил 26 января 1954 г. в холле Харьковского медицинского института бабуле профессор Эрвиц с дарственной надписью: «Это было тридцать лет тому назад… И мы когда-то были молодыми»
Утром проснувшись, она обнаружила около себя вазу со 101 розой и так было отныне каждое утро. Я не знаю, где в те тяжелые времена дед доставал такое количество роз, и спросить у него я не мог — его не стало за 13 лет до моего рождения.
Мою бабулю отговаривали выходить за него замуж, подруги и родственники говорили ей, что прошла революция и гражданская война, людей носило по стране, где-то могла быть другая семья и не одна, но она поверила деду и полюбила его.
Короче, из командировки дед вернулся с молодой женой.
Родители деда были родом из Гомеля, где и поженились, затем переехали в Брянск, а перед первой мировой войной — в Харьков. У них было 8 детей, но к описываемым событиям в Харькове жили только мой неженатый дед и самая младшая сестра деда Любовь Борисовна Утевская, которая закончила первый курс Харьковского университета по специальности «биология».
На свадьбу были приглашены все братья и сестры, не знаю, кто их них смог приехать, знаю только, что брат Лев, который сам никогда не был женат, прислал телеграмму: «Женишься пожалеешь зпт не женишься пожалеешь зпт так женись и будь счастлив».
Через какое-то время сестра деда решила, что она мешает молодым, и попыталась перевестись в Московский университет. Официальной причиной перевода был переезд в Москву к старшей сестре Лидии Борисовне Утевской.
Однако, перевестись в Московский университет Любови Борисовне не удалось. Во-первых, весь набор биологической специальности был тогда человек десять. Во-вторых, категорически запрещалось принимать в университет людей из «провинции», в-третьих, дать согласие на перевод мог только лично ректор.
Тогда она попросила «двоюродного брата Борю» (это известный юрист — Борис Самойлович Утевский) устроить встречу с ректором, который согласился перевести ее на второй курс, если не будет против декан факультета, который заранее не возражал, но ждал команды.
Ректором МГУ тогда был небезизвестный Андрей Януарьевич Вышинский.
Из книги Аркадия Ваксберга известно, что Вышинский старался помогать своим коллегам юристам. Жесткий, даже жестокий человек, послушный исполнитель сталинских приказов, одна из ключевых фигур в репрессиях 30-х годов, был отзывчив к просьбам и иногда оказывал реальную помощь. [1]
Что заставило его помочь Любови Борисовне Утевской? Какие отношения связывали его с Борисом Самойловичем Утевским? Только профессиональные или какие-то личные? Может, их связывало то, что оба до революции работали помощниками присяжного поверенного: Вышинский — Павла Николаевича Малянтовича, Утевский — Николая Платоновича Карабчевского?
Наверное, мы этого уже не узнаем…
Любовь Борисовна Утевская (1905-2000) закончила биофак Московского университета, работала в институте физиологии АН СССР у академика Л.С. Штерн, преподавала в МГУ, защитила кандидатскую диссертацию.
В 80-х годах я частенько бывал в Москве, приезжая в командировки в министерство и московские НИИ, всегда заезжал к тете Любе, много с ней беседовал, она всегда была для меня образцом честности и порядочности.
И вдруг — шок! В интервью, которое взял Э.И. Колчинский у академика, Героя Социалистического труда Валентина Сергеевича Кирпичникова (1908-1991) в феврале 1989 г., посвященного борьбе генетиков с «лысенковщиной» в 30-х годах, я встретил такое:
«После 1937 г. для Н.К. Кольцова наступили тяжелые дни. Была организована настоящая травля. Тяжелая обстановка складывалась в ИЭБе (институт экспериментальной биологии — прим. автора). После дискуссии, организованной в 1939 году журналом «Под знаменем марксизма», генетика фактически была официально осуждена и держалась лишь на энтузиазме отдельных ученых. В нашем институте появились такие «преданные» Лысенко партийные деятели, как Л.Б. Утевская, В.А. Шолохов и другие, усилиями которых собственный институт стал для Кольцова немил. После появления разгромной статьи в газете «Правда», подписанной А.Н. Бахом, Б.А. Келлером, Х.С. Коштоянцем и другими, «Лжеученым не место в Академии наук», Кольцов был снят с поста директора института и заменен Г.К. Хрущевым, который активно поддерживал лысенковщину и осуждал «формальную» генетику. В те годы борьба за генетику в нашем институте была перенесена в райком партии, где мы с Малиновским всячески старались опровергнуть доносы Утевской и Шолохова: против нас выступали единым фронтом парторганизация и дирекция института».[2]
К сожалению, интервью попалось мне, когда ни В.С. Кирпичникова, ни Л.Б. Утевской уже не было в живых. Я попытался получить какие-то пояснения от Э.И. Колчинского, направив ему письмо следующего содержания:
«Уважаемый Эдуард!
В Вашем интервью с В.С. Кирпичниковым «РЫЦАРЬ НАУКИ» содержатся следующие строки: «В нашем институте появились такие «преданные» Лысенко партийные деятели, как Л.Б. Утевская, В.А. Шолохов и другие, усилиями которых собственный институт стал для Кольцова немил.» и «В те годы борьба за генетику в нашем институте была перенесена в райком партии, где мы с Малиновским всячески старались опровергнуть доносы Утевской и Шолохова: против нас выступали единым фронтом парторганизация и дирекция института.»
Любовь Борисовна Утевская (1905-2000) — родная сестра моего деда. Любовь Борисовна закончила МГУ, кандидат биологических наук, большую часть своей жизни работала у академика Л.С. Штерн. Для меня всегда Л.Б. была образцом порядочности, кроме того, невозможно и нелогично, что после доносов с Л.Б. продолжали общаться такие люди, как Л.С. Штерн и ее сотрудники. В качестве примера привожу строки из книги «Трудные годы Лины Штерн»: «Постепенно жизнь Штерн стала налаживаться. Все помыслы Лины Соломоновны были направлены на получение работы, на организацию новой лаборатории. Возникали трудности. Большинство членов Президиума АН СССР были доброжелательны к Штерн, ценили ее высокие научные заслуги. Ей дали возможность возглавить в Институте биофизики АН СССР лабораторию и продолжить работу по изучению физиологии гематоэнцефалического барьера. С Л.С. Штерн возобновили работу ее секретарь О.П. Скворцова, старейший ученик проф. Я.А. Росин, профессор С.Р. Зубкова, доктора наук М.М. Грамоковская, С.Я. Рапопорт, кандидат биологических наук Л.Б. Утевская и др.» [3]
Кроме того, Л.Б. не могла быть «партийным деятелем», т.к. не была членом КПСС.
Я понимаю, что Л.Б. назвал в интервью В.С. Кирпичников, тем более, странно, что человек, который не хотел называть многих своих противников, в этом случае называет полностью фамилию и инициалы. Кстати, Л.Б. была в это время жива, хотя на тот момент и прошло 50 лет с описываемых событий.
С уважением, Александр Тарадай».
К сожалению, ответа я не получил, мои неоднократные попытки дозвониться в Санкт-Петербург Колчинскому не увенчались успехом.
Но я уверен, что Любовь Борисовна не могла быть «стукачем» даже в те трудные годы, и в качестве доказательства хочу привести фотографию, на обороте которой написано: «Дорогой Любови Борисовне Утевской в память о днях борьбы и работы Як. Росин 26.VI.68 г.»
Яков Ананьевич Росин
Фотография 2
Выдающийся советский физиолог Яков Ананьевич Росин (1898-1990) был ближайшим сподвижником Л.С.Штерн, написал о ней несколько статей и в соавторстве книгу [4].
Увидев в «Заметках по еврейской истории» рассказ Ноэми Раппопорт о Лине Штерн [5], я подумал, что она может что-то знать о работе Любови Борисовны и написал ей. В ответ я получил следующее письмо:
«Уважаемый Александр! Любочку Утевскую я очень хорошо знала, моя мама с ней дружила, они были многолетние сотрудники. Любовь Борисовна часто бывала в нашем доме. К сожалению, подробностей о ее научной работе я не знаю, я воспринимала друзей моих родителей только как друзей. Помню, что она рассказывала о своих родственниках в Харькове и только. Извините, что разочаровала Вас. Ноэми Яковлевна»
Родители Ноэми, София Яковлевна и Яков Львович Рапопорт, известные ученые, а Яков Львович еще и один из основных обвиняемых по «делу врачей», написавший о нем книгу «Дело врачей» 1953 года. Показания обвиняемого» дружили и работали с Любовью Борисовной.
снимок из фотоальбома Л.Б. Утевской
В центре — академик Лина Соломоновна Штерн, вторая справа — Любовь Борисовна Утевская (снимок из фотоальбома Л.Б. Утевской).
В Москве Любовь Борисовна Утевская познакомилась с молодым ученым Степаном Васильевичем Калининым и вышла за него замуж.
Семья Калининых
Семья Калининых, слева — Любовь Борисовна Утевская, второй слева — Степан Васильевич Калинин, рядом, с бородой — его отец, на снимке брат и, видимо, сестры, примерно 1928 год
Впоследствии С.В. Калинин стал доктором физико-математических наук, профессором, проректором по науке МГУ. К сожалению, детей у них не было.
Не стало Степана Васильевича в 1970 году, ниже я полностью привожу текст некролога из газеты МГУ:
«Скончался Степан Васильевич Калинин — доктор физико-математических наук, старший научный сотрудник Института механики МГУ, член КПСС с 1939 года, — принципиальный коммунист и активный общественный деятель, прекрасный человек и товарищ, видный ученый-механик, один из выдающихся организаторов научно-исследовательской работы в стране в области механики.
Его научная деятельность началась в ЦАГИ в 1931 году после окончания мехмата МГУ и протекала затем долгие годы в Отделении технических наук АН СССР и в академическом Институте механики. В 1953-1961 годах Степан Васильевич руководил научным отделом ректората МГУ.
С.В. Калинин имеет огромные заслуги в деле развития советской механики и ее приложений, внедрения достижений механики в народное хозяйство страны, в организации и развитии исследовательских учреждений в области механики в авиационной промышленности, в Академии наук, в нашем университете. За эти заслуги он награжден тремя орденами и тремя медалями.
С.В. Калинин был другом и советчиком многих советских ученых, которые глубоко уважали и очень высоко ценили его огромные знания и опыт, его человеческие качества. Он умело сочетал исключительную доброжелательность к людям с высокой требовательностью к ним.
Как ученый С.В. Калинин непосредственно занимался наиболее сложными разделами одной из труднейших областей теоретической механики — теории устойчивости движения; ему принадлежат десятки статей в этой области, получивших широкую известность и признание. Итоги его многолетней работы, в том числе последних лет , когда он работал в Институте механики МГУ, подведены в монографии по теории устойчивости движения, издающейся ныне в издательстве МГУ.
Мы потеряли чудесного товарища, научного работника, педагога, общественника; его светлый образ останется в нашей памяти, как образец советского ученого.
Коллектив НИИ механики МГУ»
некролог из газеты МГУ (1)
некролог из газеты МГУ (2)
Степан Васильевич закончил механико-математический факультет МГУ в 1931 году и распределился в ЦАГИ. Сравните это с биографией Мстислава Всеволодовича Келдыша, не думаю, что в 1931 году много выпускников мехмата МГУ начали работу в ЦАГИ.
Много лет они сотрудничали, академик Келдыш привлек Степана Васильевича в 50-60-х годах к работам по расчету орбит первых спутников и космических кораблей.
Степан Васильевич всю жизнь занимался научной работой, стараясь не занимать административных постов, но не смог отказать другому близкому другу и коллеге — ректору МГУ академику Ивану Петровскому, и работал при нем проректором МГУ по научной работе.
Академик Петровский сам руководящую работу не любил, часто повторяя, что «на административную работу можно назначать лишь того, кто её ненавидит. Администратор не может принести пользы! Задача хорошего администратора — минимизировать вред, который он наносит».
Степан Васильевич Калинин, в отличие от своей жены, был членом КПСС.
В конце 30-х годов они жили в двух комнатах в коммунальной квартире в ведомственном доме то ли Академии наук, то ли ЦАГИ. В 1937 году почти каждую ночь к дому подъезжали черные машины. Жители дома боялись подходить к окнам или, тем более, зажигать свет, поэтому только утром узнавали, кого забрали в НКВД.
Степан Васильевич решил, что в случае ареста не сдастся живым, и держал под подушкой заряженный пистолет, который, к счастью, не понадобился.
Не так повезло мужу старшей сестры Лидии Борисовны Утевской Борису Семеновичу Одеру. Выпускник юридического факультета Харьковского университета (его же закончила, как вольнослущающая, Лидия Борисовна Утевская), помощник присяжного поверенного в адвокатской конторе на улице Донец-Захаржевского, организатор и режиссер первого в Российской империи Рабочего театра, член городского комитета РСДРП (м) был впервые арестован в 1920 году за то, что во время деникинской оккупации Харькова продолжал исполнять обязанности гласного городской Думы и издавал газету.
Только вмешательство Владимира Галактионовича Короленко спасло его, после освобождения из тюрьмы семья Бориса Семеновича была вынуждена срочно переехать в Москву.
Он благополучно пережил репрессии 30-х годов, но в 1940 году ареста не избежал и из НКВД уже не вернулся. Недавно я обнаружил, что работал в Москве Борис Семенович Одер в Главном управлении золото-платиновой промышленности «Главзолото», в какой должности не знаю, но его личное дело сохранилось в архиве.
Лидия Борисовна намного пережила мужа, после его ареста и смерти что-то в ней надломилось, она панически боялась, что арестуют и ее, даже тогда, когда после смерти Сталина репрессии закончились вообще.
Итак, в 1925 году в Харькове оставался только мой дед Зиновий Борисович Утевский, остальные братья и сестры перехали в Москву. Жил дед по адресу Каплуновский переулок, дом 20, квартира 5. В этом же доме (возможно, в этой же квартире) жили мама Бориса Семеновича Одера, его сестра и ее сын. Жили они в этой квартире и после войны, даже в 60-е годы. К сожалению, мне, как и моим троюродным родственникам — потомкам Лидии Борисовны и Бориса Семеновича, не известна фамилия сестры и ее сына, их дальнейшая судьба, наличие потомков!
В 1926 году у деда и бабули родилась первая дочь — Рая, Раиса Зиновьевна Утевская, в 1933 году — моя мама Лилия Зиновьевна.
Фотография 3
Слева направо — Утевские Рахиль Львовна, Раиса Зиновьевна, Зиновий Борисович, примерно 1929 год.
К началу войны семья деда жила в Киеве в коммунальной квартире на улице Зарудного. 22 июня 1941 года должно было состояться какое-то торжественное собрание, на которое бабуля и дед были приглашены, поэтому они встали рано, чтобы успеть подготовиться.
Страна жила еще мирной жизнью, никто не предполагал, что уже началась война, взрывы, раздававшиеся на рассвете, были слышны, но соседи на кухне обсуждали, что, видимо, где-то идут военные учения.
В центре Киева еще никто не знал, что «Киев бомбили».
А дальше — была война. Эвакуация в Харьков, затем — эвакуация в Джамбул, затем — переезд в Барнаул.
Здесь в 1944 году не стало деда — не выдержало сердце.
Здесь моя бабуля, не получившая высшего образования, но грамотная, и закончившая курсы машинописи, стала начальником первого отдела государственного завода п/я 662.
Почему первого отдела, который осуществлял контроль за секретным делопроизводством, обеспечением режима секретности, сохранностью секретных документов? Какое отношение могла иметь бабуля к секретным сведениям? Наверное, во время войны не хватало людей, но почему все-таки первый отдел?
Бабуля была награждена медалью «За доблестный труд в годы Великой отечественной войны». С медалью вышли сплошные неприятности: сначала в магазине у нее вытащили из сумки деньги и документы, среди которых лежало удостоверение к медали. Потом я в возрасте около семи лет надел медаль, чтобы похвастаться перед пацанами во дворе, а когда вернулся домой, колодка была пристегнута к моей курточке, а самой медали не было.
И вдруг недавно на интернет-аукционе копатель из Харькова выставил на продажу медаль, найденную без колодки в земле, примерно в том месте, где я ее потерял.
Я купил ее. Возможно, это не та медаль, ведь их было очень много, всего ею наградили примерно 16 миллионов человек. С другой стороны, медаль учреждена уже после Победы, поэтому имела мало шансов попасть в землю, тем более, без колодки, и примерно в тех местах, где я ее потерял.
медаль «За доблестный труд в годы Великой отечественной войны»
Мне очень хочется, чтобы это была та медаль. Я виноват перед бабулей за эту потерю и хочу, чтобы эта медаль навсегда осталась в нашей семье в память о ней.
ЛИТЕРАТУРА
-
Ваксберг А.И. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. — М.: АО «Книга и бизнес», 1992. — 351 с.
Ярошевский М.Г. (ред.) Репрессированная наука. Выпуск II Санкт-Петербург: Наука, 1994. — 320 с. Стр.228-238. Э.И. Колчинский. Рыцарь науки (интервью с В.С. Кирпичниковым)
Трагические судьбы : репрессированные ученые Академии наук СССР : Сб. ст. —М. : Наука, 1995. —С. 156—Трудные годы Лины Штерн : [Записал Малкин В. Б.]
Росин Я.А., Малкин В.Б. (отв. ред. О.Г. Газенко) Лина Соломоновна Штерн, 1878-1968. М.: Наука, 1987.
Ноэми Рапопорт. Лина Соломоновна Штерн. 130 лет со дня рождения. «Заметки по еврейской истории», номер 8 (99), август 2008 года http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer8/NRapoport1.php
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer8_9/taradaj/
