ГОРИХВОСТКА
Эти яркие краски, какими июль богат,
Непрерывное действо всего, что ни есть, живого…
Под навесом терраски, из дома ведущей в сад,
Горихвосток семейство – волненьям моим обнова.
В ожидании корма птенцы открывают рты –
Золотые внутри, будто в них ночевало солнце –
Им ещё не знакома опасность большой беды,
В оба глаза смотри – вдруг какой-то из них сорвётся.
Только света полоски да каменное крыльцо –
Из потёмок подкрышья земной красоты не видно.
Прилетит горихвостка, подкормит своих птенцов,
Полыхнув оперением рыжим в луче зенитном.
Этот миг благодати – он словно воздушный шар,
Только выпустишь нить – унесёт в неизвестность ветер…
Я стою на подхвате, не двигаясь, не дыша,
И любуюсь на них, позабыв обо всём на свете.
Еле слышимый снизу, пока что не строен хор –
До него им взрослеть, рыжехвостым птенцам, но если
Пронырнут под карнизом и вылетят на простор,
То научатся петь золотые, как солнце, песни.
ФОТО НА ПРИПЁКЕ
Не про поваренные книги,
Не про полезную еду:
Черствеют летние ковриги,
Что выпекались на меду.
Но это фото на припёке,
Где кадр фиксирован без нас,
Где воды мощны и высоки
И над шатровым храмом Спас.
Где голос гулкий баржи дальней
Не знает ставен и замков,
Где наша плоть материальна
Не больше этих облаков.
И где единственной преградой
Захлопнет створки объектив…
Где оба вышли мы из кадра,
Но не успели в храм войти.
НОЧНАЯ СОВКА
Ещё одна луна, и день пойдёт на убыль.
(Любитель мрачных дум, держи фонарь в уме.)
В син-оптике окна дождя десятый дубль,
Одиннадцатый дубль дождём идёт по мне.
Открытое окно. В нём – ночи полукровка,
Хранилище теней для будущего дня.
Трепещет на стекле, дрожит ночная совка,
И дождь идёт по ней, а падает в меня.
Она влетит на свет фигурного торшера,
(Любитель светлых дум, окно за ней закрой!)
И к утру насовсем неслышно и блаженно
Затихнет под его тяжёлой бахромой.
Спасение во смерть…
Созреет ночь большая –
К пристанищам иным небесная река,
Но знать о красоте той ночи помешает
Прилипшая к зрачку пыльца от мотылька.
МИМОЛЁТНОЕ
И станет первая строка под стать картине:
Уносит ветер паука на паутине –
Легко, из августа в отрыв, путём извитым,
И только вслед ему смотри, теряй из вида…
Напрасно всматривайся в даль, туда, где сгинет,
Душой во облацех витай в горчащем сплине;
Паук не виден, тонкий след не узнаётся
На бледном небе в серебре слепого солнца.
За слепью солнечной грядёт небес болото,
От светлых вод до тёмных вод так мало лёта…
До этих вод, до этих рек лети отныне –
Ты птицерыбочеловек на паутине…
Но что-то там произойдёт в холодных сферах,
Обратно ветер повернёт, приблизив север,
Паук с налётами ледка коснётся кожи,
И станет крайняя строка на снег похожей.
***
Во первых во строках мне позволь рассказать
То, чем взгляд безучастный нежданно пленён:
На верёвке, от дома протянутой в сад,
После стирки смерзается тотчас бельё.
Только вынесешь из дому – паром клубит,
Не успеешь развесить – возьмётся ледком,
До пожухлой травы донырнуть норовит,
Увязая в намётах снегов глубоко.
И попробуй, пойми, вроде солнечный день,
А с небес подсыпает опять и опять,
И спешишь, оторвавшись от кухонных дел,
Вдоль верёвки траншею в снегу прокопать.
Замело, заметелило, как ты хотел,
Настояща зима, а не пух с тополей…
И морозами жгучими пахнет постель,
Хоть и с жаром утюг прогулялся по ней.
СОСЕДСКИЙ ДОМ ПУСТУЕТ С СЕНТЯБРЯ
Зайти строкой случайной, наугад…
Зима. А на шпалере виноград
Свисает с прошлогоднего побега,
Не сорван, оказался не в чести,
И ягоды – их больше не спасти –
Упрятаны под толстым слоем снега –
Живой изюм, потрава снегирям.
Соседский дом пустует с сентября,
Он выставлен, похоже, на продажу.
Поверх замка – бумажная печать.
Не следовало в город уезжать
Дожителем в бедлам многоэтажный.
А в доме пустота теперь живёт,
Она молчит, она не ест, не пьёт –
За воду и за свет платить не нужно.
Но, не видавший лично похорон,
Квитанцию засунет почтальон
Под ручку двери, выгнутую дужкой.
Спиною чёрен, тощим брюхом жёлт,
Квитанцию и ручку стережёт
Дворовый пёс – ничейная порода.
Был стариковский невелик прикорм –
Сырок, печенье, доширак, попкорн,
Но будет псина ждать до полугода,
Обнюхивать любой прохожий след,
Глядишь, старик объявится к весне,
Использует опять какой-то литер.
И срежет прошлогоднюю лозу,
И псине даст чего-нибудь на зуб,
И снова нанесёт пурги про Питер.
ТРАТИТЬ ВРЕМЯ БЕСОННИЦ НА ПОИСК БРИТВ
Ночь с постели бесшумно, как хищный гриф,
Утомившись в тебя как в себя смотреть,
Наконец-то в окно слетает.
Ты закроешь глаза, но не спишь, не спишь,
За окном в темноте оживает тишь –
Это время уходит в земную твердь
Капиллярно, с водою талой.
Кто тебя на такие дела обрёк:
Во снегу по ночи выходить на брег,
Резать пухлые вены весенних рек
И брататься водой и кровью,
Чтобы стать навсегда заодно с рекой,
Чтобы в венах твоих – ледяная кровь,
А реке – из оков ледяных побег
Под защитным твоим укровом.
Ты река мне сестра, ты река мне брат,
У меня на плечах домотканый плат,
Снегири по нему нитяным крестом
И меха-то на мне снегирьи.
А во мне все снега от земли и рек,
За спиной имярек, что от сна отрек,
Но с востока восходит на свой престол
Золотой оберег Валькирии.
***
Вить гнездо, не значит – угнездиться,
И у птиц бывает недострой.
Здесь в начале мая пели птицы,
Крышу школы выбрав на постой.
Стебельки, соломинки, пушинки,
Измельчённый в крошку пенопласт …
Чоловiки птичьи та их жiнки –
Все старались, кто во что горазд.
Всё живое тянется к живому,
На тепло домов и голоса,
Понимая, дело наживное –
В перспективе дальней небеса.
Но пустеют раньше срока классы,
Кем задачка эта решена –
Сколько нужно пушечного мяса,
Чтобы им насытилась война?
Неужели в прошлом было мало
Захоронов, яров и пещер,
Ненька, ненька, що з тобою стало
Та й з тобою може статись ще…
Не краюху хлеба – душу выешь,
Заполошной болью под ребром,
Розумiэш, ненька, розумiэш?
Помянешь ли старое добром,
Где под общей крышей вили птицы
Без опаски гнёзда для птенцов,
Рушником и тёплой паляницей
Привечало каждое крыльцо?
Отделяя зёрна от половы,
Где полова – злобная молва,
Из моей негромкой женской мовы
Различи утробные слова.
