В 2019 году в издательском доме «Коктебель» (Феодосия-Москва) издана книга «Узорник ветровых событий», посвящённая яркому и значительному культурному деятелю – русскому поэту, переводчику, фольклористу, одному из «Председателей земного шара» Григорию Николаевичу Петникову (1894-1971). Он оставил интересное творческое наследие, однако его жизненный и творческий путь остаётся малоизученным и представленным несколько однобоко.
Однобокость в восприятии личности и творчества Григория Николаевича отчасти связана с тем, что поэт со времени своей учёбы в Харьковской третьей гимназии до последних лет своей жизни, проведённых в маленьком городе Старый Крым, всегда находился в ярком творческом окружении. Он дружил и тесно общался с такими деятелями русской культуры, как Велимир Хлебников, Божидар, Николай Асеев, Владимир Маяковский, Тихон Чурилин, Борис Пастернак, Анастасия Цветаева и… чтобы не воспроизводить полный список, ограничимся тем, что поставим здесь многозначительное многоточие. Когда же мы рассматриваем темы: Хлебников и Петников, Маяковский и Петников, Асеев и Петников и далее по списку, фигура Петникова сама собою отступает на задний план и становится в тень своих более знаменитых поэтических собратьев.
Уже в конце 1920-х – начале 1930-х годов, открывая свои публикации о безусловно самобытном и оригинальном поэте, рецензенты считали нужным сообщить читателю, что Петников в ранний период своего творчества входил в окружение Хлебникова, Маяковского и Асеева. В дальнейшем такие указания сделались практически обязательными в любом посвящённом Петникову материале. Иной раз эта истина приобретала воистину космические масштабы, как, например, в статье критика Игоря Поступальского, опубликованной в 1935 году в московском журнале «Художественная литература». Подробно рассказав читателю о словотворческих экспериментах Хлебникова и о сущности «самовитого» слова, критик выступил с очень образным утверждением, что ранний Петников был едва ли не самым ревностным учеником Хлебникова: «Поэзия Петникова, подобно планете, вращалась вокруг центрального светила дооктябрьского отечественного футуризма. И если, выражаясь фигурально, Маяковский в этой поэтической системе тогда являлся, примерно, Юпитером, т. е. самой громадной и наиболее (если не считаться с Нептуном) от центрального светила удалённой планетой, то Петников, напротив, был по своему поэтическому объёму и близости к Хлебникову, допустим, Меркурием».
Между тем, с самого начала своего творческого пути (1910-е годы, Харьков) Петников отнюдь не являлся провинциальным апологетом того или иного мэтра, а шёл своим собственным, индивидуальным путём, горячо отстаивая право поэта на новаторство. И когда в 1916 году Велимир Хлебников впервые оказался в Харькове, в лице Григория Петникова он встретил отнюдь не провинциального апологета, но равноправного соратника и верного единомышленника в области словотворчества.
Тем не менее, обращаясь к теме взаимоотношений двух поэтов, являющейся одной из многих сюжетных линий только что изданной книги «Узорник ветровых событий», в подзаголовке имя знаменитого будетлянина мы традиционно ставим на первое место.
Знакомство и близкие дружеские отношения Хлебникова и Петникова пришлись на самые роковые годы российской истории. Это были 1916-1920 годы. Историю их взаимоотношений во многом мы можем узнать из первых уст. Хлебников уделил достаточно много внимания своему товарищу в статье «Октябрь на Неве». Петников в последние десятилетия своей жизни, отчасти побуждаемый историками литературы, сделал немало записей мемуарного характера, в которых, конечно же, нашлось место и Хлебникову. Интересные подробности добавляют также современники – свидетели этой большой поэтической дружбы.
К моменту первой своей встречи с Хлебниковым Григорий Петников успел подружиться в Харькове с молодым поэтом Николаем Асеевым. Основой их дружбы, по словам Григория Николаевича, была «общность интересов, оценок, увлечений слововедением, «Словом о полку», экспериментами в области нового слова. <…> Занимались вместе исторической грамматикой Буслаева, Востоковым, Потебнёй, Срезневским, словари и друг.». Одной из любимых книг молодого Петникова был «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля. Серьёзные занятия старославянским языком, поиски новых слов наложили заметный отпечаток на первые поэтические опыты Григория Петникова, а высокая филологическая культура, свойственная поэту с юных лет, плодотворно отразилась на его творческих поисках.
Николай Асеев, вместе с Петниковым погрузившийся в языковую стихию русского языка, изучал пословицы, поговорки, летописи, старорусские сказания, «Житие протопопа Аввакума», «Слово о полку Игореве». Из древнерусских летописей поэт извлекал понравившиеся истории и перелагал на современный русский язык. В 1912-1914 годах он создал цикл славянских стихотворений «Сарматские песни», а в 1915-м издал книжку переложений избранных мест из финского эпоса «Калевала» и переложения из скандинавских саг «Повесть об Эймунде и Рангаре».
В 1914 году Петников издал свою первую книгу переводов из немецкого писателя-романтика Новалиса «Фрагменты». В апреле того же 1914 года поэты Григорий Петников, Божидар (Богдан Гордеев), Николай Асеев и художница Мария Синякова создали издательство «Лирень», представлявшее собой товарищество поэтов, выпустившее с 1914 по 1922 год около двадцати книг Петникова, Хлебникова, Божидара и других авторов, а также литературный манифест «Труба марсиан», первый и второй выпуски «Временника 317-ти», сборник «Лирень». Оформляла сборники Мария Синякова, а позже – художница Бронислава Корвин-Каменская, жена поэта Тихона Чурилина.
В 1915 году Петников и Асеев напечатали в «Лирне» совместный сборник стихотворений «Леторей» объёмом в тридцать две страницы и тиражом 250 экземпляров. Это была первая поэтическая книга Петникова и третья Асеева, ранее издавшего сборники «Ночная флейта» (1913) и «Зор» (1914). В совместную книгу двух поэтов вошло четырнадцать стихотворений Асеева и пятнадцать – Петникова. Отвечая впоследствии на вопрос литературоведов, из каких составных слов образовался «Леторей», Петников вспоминал: «И лето (через ять писалось оно) это значит не только тёплое время года, но и юг, летный, скажем летная, т. е. записав, т.е. написанное на многие годы. Лето – значит и год. Рей – от глагола – реять (писалось и не через ять) – т.е. метнуть, ринуть, быстро нестись, лететь. Вот сколько в этом реять значений! Так вот на этих славянских корнях и основалось наше слово – леторей…».
Вскоре, в 1916 году, в Харьков впервые приехал Велимир Хлебников, встретивший в лице Григория Петникова и Николая Асеева верных единомышленников в области словотворчества. В результате появился знаменитый литературный манифест «Труба марсиан», изданный осенью 1916 года в виде свитка. Манифест подписали Велимир Хлебников, Григорий Петников, Мария Синякова, Николай Асеев. Условно была поставлена подпись покойного к этому времени Божидара. По поводу этой подписи Петников вспоминал: «Насчет имени Божидара, как память о нём, которого стихи и образ которого был дорог по нашим с Асеевым ему (Хлебникову) рассказам: это наше с Хлебниковым общее, совместное решение, чтобы под «Трубой» стояла подпись – имя Богдана, Божидара».
После окончательной редакции «Трубы марсиан», осуществлённой на квартире Петникова на Старомосковской улице, Хлебников и Петников сфотографировались в харьковском фотоателье. На оригинале фотографии рукой Хлебникова была поставлена дата: «15. IX. 1916 г.». Позднее Петников прокомментировал эту фотографию: «После этого он [Велимир Хлебников. – А.Т.] уехал, помнится, что в Астрахань. А фото – это памятка о нашей совместной редакции, подготовке к выпуску, она была оч. быстро напечатана… так вышло удачно в отношении быстроты и аккуратности её выпуска в свет. Возможно, что её замысел родился у Хлебникова под Астраханью, в степи, как вспоминает об этом Д. Петровский».
Февральские дни 1917 года Григорий Николаевич впоследствии вспоминал кратко: «Февральскую революцию встретил, будучи студентом Харьковского университета. Принимал участие в литературных вечерах в пользу политкаторжан, освобожденных из тюрем и ссылок царской России».
Вскоре, 21 апреля 1917 года, вместе с повторно приехавшим в Харьков Хлебниковым Петников написал знаменитое ритмизованное «Воззвание Председателей земного шара», опубликованное в том же году в Москве в сборнике «Временник–2» за подписью: В. Каменский, Г. Петников, В. Хлебников. Указанный среди авторов «великий футурист» Василий Каменский 1 февраля 1917 года отправился в гастрольную поездку по Кавказу и югу России. Двадцать шестого февраля в Ростове в редакции «Приазовского края» из тогда ещё негласных телеграмм он узнал о «Взрыве Российской революции». Возвращаясь в Москву, Каменский в Харькове встретился с друзьями – художницей Н.И. Кравцовой и «весенним поэтом» Петниковым и, вероятно, каким-то образом оказался причастным к написанию «Воззвания».
Исследователь русского футуризма Николай Харджиев в своё время предположил, что стихотворная разбивка строк «Воззвания» во «Временнике–2» случайна и не соответствует авторскому замыслу. Однако сам Петников в письме к литературоведу Николаю Степанову 21 января 1932 года сообщил: «“Только мы…” ошибочно внесено в том стихотворений (т. 3), это – манифест… (он у меня в архиве имеется в первой рукописной редакции – прозаической), статья, которую мы [с Хлебниковым. – А.Т.], задумав издавать, порешили ритмизировать и значительно при этом исправить. Всё же это не стихотворение».
Не ограничившись одной лишь поэтической декларацией, молодые поэты принялись создавать Правительство земного шара на практике. Весной 1917 года рукой Хлебникова написано открытое письмо Максиму Горькому. Хлебников же вывел под письмом и три фамилии-подписи: Каменский, Петников, Хлебников. «Алексей Максимович! Хотя мы сторонники войны между возрастами, но мы знаем, что возраст духа не совпадает с возрастом туловища. Поэтому мы обращаемся к Вам с небольшой просьбой: ответьте нам, руководясь решением совести, на вопрос: можем ли мы быть достойными членами Правительства земного шара или нет? Создать его мы предполагаем в ближайшем будущем. Жмём Вашу руку». Письмо предполагалось опубликовать в сборнике «Временник–2», однако его напечатали только в 1997-м – в сборнике Николая Харджиева «Статьи об авангарде в двух томах» с указанием источника – по беловому автографу, находившемуся у Г. Петникова.
Зато весной или в начале лета 1917-го в Петроград ушло письмо Хлебникова и Петникова, адресованное другу Джона Рида, американскому журналисту, писателю, Альберту Рису Вильямсу; ему также предложили войти в число Председателей земного шара. По харьковскому адресу Петникова на улицу Старомосковскую, 54, от Вильямса пришло дружественное письмо, написанное по-русски, с согласием и поддержкой. Вильямс сообщил также домашний адрес Герберта Уэллса.
А затем последовала легендарная поездка Хлебникова и Петникова в Петроград, подробно описанная Хлебниковым в статье «Октябрь на Неве»:
«Ранней весной 1917 я и Петников садились на московский поезд.
Только мы, свернув ваши три года войны в один завиток грозной трубы, поём и кричим, поём и кричим, пьяные дерзостью той истины, что Правительство Земного Шара уже существует. Оно – Мы.
Только мы нацепили на свои лбы неувядаемые венки Председателей Земного Шара, неумолимые в своей загорелой дерзости, мы – обжигатели сырых глин человечества в кувшины времени и балакири, мы – зачинатели охоты за душами людей…
“Какие наглецы!” – скажут некоторые. “Нет, они святые!” – возразят другие. Но мы улыбнёмся и покажем рукой на солнце: “Поволоките его на веревке для собак, судите его вашим судом судомоек – если хотите – за то, что оно вложило эти слова и дало эти гневные взоры. Виновник – оно. Правительство Земного Шара – такие-то”.
Этим воззванием был начат поэтический год, и с ним в руках два самозваных Председателя земного шара вечером садились на поезд Харьков-Москва, полные лучших надежд.
Нашей задачей в Петрограде было удлинить список Председателей, открыв род охоты за подписями, и скоро в список вошли очень хорошо отнёсшиеся члены китайского посольства Тинь-Э-Ли и Янь-Юй-Кай, молодой абиссинец Али-Серар, писатели Евреинов, Зенкевич, Маяковский, Бурлюк, Кузмин, Каменский, Асеев, художники Малевич, Куфтин, Брик, Пастернак, Спасский, лётчики Богородский, Г. Кузьмин, Михайлов, Муромцев, Зигмунд, Прокофьев, американцы – Крауфорд, Виллер и Девис, Синякова и многие другие».
В Петрограде Хлебников и Петников приняли участие в дне «Займа свободы». Выпущенный Временным правительством 27 марта 1917 года, «Заём Свободы» стал главным мероприятием новой власти в сфере финансов и одной из её крупнейших социально-политических акций. Помимо стабилизации финансового положения заём должен был решить и важные политические задачи. Широкая агитационная кампания должна была привести к росту «патриотического духа», оборонческих настроений, усилить политические позиции новой власти. Кадетские газеты отмечали: «Необходимость поддержки правительства – основная задача нашего времени, необходимость предоставления ему нужных средств – это один из важнейших способов его поддержки». Успешный заём должен был также способствовать упрочению авторитета новой власти у союзных государств.
Двадцать пятого мая по инициативе Союза деятелей искусства день «Займа Свободы» прошёл в Петрограде. Состоялись шествия и концерты, на открытых сценах выступали поэты и ораторы. От Зимнего дворца, через арку Генерального штаба, а затем по Невскому проспекту и другим улицам двигались колонны украшенных транспарантами и призывами грузовиков, на которых находились представители различных организаций и объединений художественной интеллигенции: Союза деятелей искусства, «Мира искусства», кубистов, футуристов и других. Была выпущена однодневная газета «Во имя свободы» с произведениями многих известных поэтов, в том числе стихотворением Хлебникова «Сон».
Среди многих других автомобилей свой грузовик получил и Хлебников, как представитель блока «левых». Художник Юрий Анненков тушью и синими чернилами быстро изготовил плакаты на больших листах белой бумаги. На Невском в грузовик сел Владимир Маяковский. Однако антивоенные лозунги и надписи о Правительстве земного шара резко разошлись с главной идеей праздника о продолжении войны до победного конца. Вскоре полиция сорвала с бортов машины все плакаты. И тогда грузовик с Хлебниковым, Маяковским и Петниковым двинулся на питерские окраины, где Маяковский, стоя на грузовике, читал антивоенные стихи.
Хлебников описывал этот день в статье «Октябрь на Неве»:
«На празднике искусств 25 мая знамя Пред<седателей> з<емного> ш<ара>, впервые поднятое рукой человека, развевалось на передовом грузовике.
Мы далеко обогнали шествие. Так на болотистой почве Невы было впервые водружено знамя Председателей земного шара.
В однодневной газете “Заём свободы” Правительство земного шара обнародовало стихи: “Вчера я молвил: гуля, гуля! И войны прилетели и клевали из рук моих зерно”».
Рассказ Велимира Хлебникова дополняют воспоминания Григория Петникова: «В грузовике были Хлебников (торжествующий и загадочно улыбающийся этой затее) и я. Выехав, нарушая очередь машин, готовых к “параду”, мы вскоре за аркой встретили Владимира Маяковского, он прыгнул через борт в нашу машину, в этот предземшаровский грузовик, и втроём вместе со сговорчивым молодым шофёром мы двинулись по Невскому».
Петников вспоминал: «Часть наших плакатов при въезде с Дворцовой пл. на Невский была сорвана милицией. Часть уцелела, и грузовик направился в рабочие окраины Питера. Маяковский с этого грузовика читал стихи, направ. против войны. <…> В одной из петроградских кадетских газет был отчёт о празднике “займа свободы”, осуждавший вылазку будетлян в мае – против войны».
Недолгое пребывание в Харькове – и осенью 1917 года по командировке-мандату «Известий Харьковского Совета рабочих депутатов» Петников снова выехал в предреволюционный Петроград, где поселился в знаменитой «Квартире № 5» в здании Академии художеств. Квартира принадлежала помощнику хранителя музея Академии художеств Сергею Константиновичу Исакову, отчиму художника Льва Александровича Бруни. Сам Лев Бруни осенью 1917 года находился на Урале, в Миасском заводе, и вернулся в Петроград только в декабре.
Ещё в 1915 году вокруг Льва Бруни сложилось сообщество молодых деятелей искусства, собиравшихся в «Квартире № 5». Там бывали Петр Иванович Львов, Владимир Евграфович Татлин, Николай Андреевич Тырса, Натан Исаевич Альтман, Николай Николаевич Пунин, Артур Сергеевич Лурье. Там же в 1915 году состоялось знаменательное знакомство поэта Велимира Хлебникова и художника Петра Митурича. Петников вспоминал: «В этой квартире собирался – это на третьем этаже, по витой лесенке железной по верхотуре этой квартиры бруниевской, я жил в месяцы перед Октябрьской революцией, в этой же комнате, наверху, просторной и светлой, окнами на Николаевский мост, на Неву, я жил, в ней же собирались деятели (поэты и художники, скульпторы) блока левых».
Хлебников в те дни часто бывал в «Квартире № 5» и ночевал вместе с Петниковым в комнате с большим кожаным диваном и люстрой из больших морских раковин, с окнами, выходящими на Неву, на Николаевский мост. В этой же квартире в виде почтовой карточки (открытки) очень чётко рукой Хлебникова написано письмо Временному правительству; вместе с Хлебниковым и Петниковым письмо обсуждали и подписали его несколько Председателей земного шара.
В статье «Октябрь на Неве» Хлебников писал:
«В Петрограде мы вместе встречались – я, Петников, Петровский, Лурье, иногда забегал Ивнев и другие Председатели.
– Слушайте, друзья мои. Вот что: мы не ошибались, когда нам казалось, что у чудовища войны остался один только глаз и что нужно только обуглить бревно, отточить его и общими силами ослепить войну, а пока прятаться в руне овец. Прав ли я, когда говорю так? Правду ли говорю я?
– Правильно, – был ответ. Было решено ослепить войну. Правительство земного шара выпустило короткий листок: “Подписи Председателей земного шара” на белом листе, больше ничего. Это был первый его шаг.
– Мёртвые! Идите к нам и вмешайтесь в битву. Живые устали, – гремел чей-то голос. – Пусть в одной сече смешаются живые и мёртвые! Мёртвые, встаньте из могил.
В эти дни странной гордостью звучало слово “большевичка”, и скоро стало ясно, что сумерки “сегодня” скоро будут прорезаны выстрелами.
Петровский в чёрной громадной папахе, с исхудалым прозрачным лицом, улыбался загадочно.
– Чуешь? – коротко спрашивал он, когда внезапно грохотала при нашем проходе водосточная труба.
– Что воно случилось, никак в толк не возьму, – проговорил он и стал загадочно набивать трубку с тем видом, который ясно говорил, что дальше не то ещё будет.
Он был настроен зловеще. <…>
В Мариинском дворце в это время заседало Временное правительство, и мы однажды послали туда письмо:
“Здесь. Мариинский дворец. Временное правительство. Всем! Всем! Всем!
Правительство земного шара на заседании своём 22 октября постановило: 1) Считать Временное правительство временно не существующим, а главнонасекомствующего Александра Федоровича Керенского находящимся под строгим арестом.
“Как тяжело пожатье каменной десницы”.
Председатели земного шара
Петников, Ивнев, Лурье, Петровский, Я –
“Статуя командора”
В другой раз послали такое письмо:
“Здесь. Зимний дворец. Александре Федоровне Керенской.
Всем! Всем! Всем!
Как? Вы ещё не знаете, что Правительство земного шара существует? Нет, вы не знаете, что оно уже существует.
Правительство земного шара (подписи)”.
Однажды мы собрались вместе и, сгорая от нетерпения, решили звонить в Зимний дворец.
– Зимний дворец? Будьте добры соединить с Зимним дворцом.
– Зимний дворец? Это артель ломовых извозчиков.
– Что угодно? – холодный, вежливый, но невесёлый голос.
– Артель грузовых извозчиков просит сообщить, как скоро выедут жильцы из Зимнего дворца?
– Что? Что?
– Выедут обитатели Зимнего дворца?
– А! Больше ничего? – слышится кислая улыбка.
– Ничего!
Слышится, что кто-то хохочет у другого конца проволоки.
Я и Петников тоже хохочем у этого конца.
Из соседней комнаты выглядывает чьё-то растерянное лицо”».
В 1967 году по просьбе литературоведа Александра Парниса Петников прокомментировал статью Хлебникова:
«О “коротком листке”: это наша летучка Предземшаров, “Временник 317-ти”, отпечатанная в одной из маленьких частных типографий в Петрограде. Зашли мы в эту типо-литографию, где печатались мал. афишки, визитн. карточки, и на другой день она вылетела в свет… Второе же письмо, в Зимний Дворец – Керенскому писалось в середине октября в васильеостровской студенческой столовке в то голодное время, куда мы заходили обычно с Хлебниковым ради скудной похлёбки с плавающей картофельной шелухой и четвертинкой тощей костистой воблы… / Некоторые штрихи из жизни петроградской, предокт. Правительства земного шара, решившего “накинуть петлю на толстую ногу войны”…».
Письмо временному правительству, как писал Хлебников и подтвердил в своих воспоминаниях Петников, было написано 22 октября 1917 года. А через два дня, по словам Хлебникова в той же статье, заговорили пушки. Из окон «Квартиры № 5» Петников наблюдал прибытие из Кронштадта «Авроры», вставшей на якорь возле Николаевского моста, движение красногвардейцев и матросов к Зимнему дворцу. Петников писал: «Сигналы с “Авроры” были видны в мои окна, после чего я пошёл к Зимнему м. п. «спокойно ходила пятерка» – № 5 трамвая, соединяющая Васильевский Остров с центром, с Невским».
Наступившим утром после захвата Зимнего дворца Петников написал стихотворение «Начало Октября», сделавшись, таким образом, одним из первых поэтов, воспевшим свершившуюся революцию:
Когда заря на водах Невки
В мостах встревожит сон течений,
И Красной Гвардии запевки
Уже на заводских дворах –
В сырых кострах простой ночи
Сверкает искрой имя – Ленин.
Через много лет поэт и переводчик Михаил Зенкевич в письме Григорию Петникову подтвердил: «Ведь вы один из первых, а, по-моему, даже первый из поэтов воспевали трехтрубный крейсер “Аврору”, который видели на Неве перед Академией художеств, где вы гостили у Льва Бруни».
Таким образом, де-факто Григорий Николаевич Петников претендует на роль одного из родоначальников новой советской поэзии. Правда, литературные критики старались не замечать этого факта, а в первые послереволюционные десятилетия, когда свежи ещё были воспоминания, напрямую пытались его дезавуировать, как, например, в одной аналитической статье 1935 года: «Есть у Петникова подразумеваемого периода и стихотворение “Начало Октября”, датированное тем же 1917 г. <…> В этом стихотворении революция дана чисто описательно. И хотя поэт фиксирует появление нового без всякой вражды к нему, наоборот, даже с некоторым сочувствием, всё же и это стихотворение не даёт оснований считать Петникова начала октябрьских лет одним из действительно активных поэтов Советской страны, особенно, если мы вспомним, как на Февральский и Октябрьский перевороты активно откликнулись Маяковский и Асеев или даже Хлебников, первоначально встретивший империалистическую войну стихами реакционными (называю только футуристов, не ссылаясь на пролетарских поэтов)».
Так или иначе, но в революционные дни Григорий Николаевич находился в Петрограде в непосредственной близости от происходящих событий и в тесном общении с Велимиром Хлебниковым. «Мало ли где мы бывали вместе с Хлебниковым в те годы!» – восклицал Петников в одном из набросков своей автобиографии, вспоминая революционный Петроград. Посещали они квартиру Бриков, где встречались с Владимиром Маяковским: «Встречи на Надежинской ул. – у Бриков, О.М. и Лили Брик. Бывали там мы вместе с Хл. Это предокт. и окт. период я больше всего помню (очень врезался он в память). И это понятно.
В Петрограде мы недоедали с Хл<ебниковым>. Обедали на В<асильевском> О<строве> в студенческ. столовке. Супы из картофельной шелухи, в таком роде и остальное. <…> У Бриков было лучше. Маяк<овский> приносил вечером большой эмалированный кувшин, полный молока. Были конфеты и т.д. Были разговоры, о поэзии, о событиях дня. Маяк<овский> был тогда в полувоен<ной>. форме. Видел, что Маяк<овский> очень влюблён в Лилю… Комната О.М. была на полу завалена книжками, больше стихи, стихи…».
Восьмого октября 1917 года Хлебников и Петников побывали в музее Льва Толстого, о чём Петников вспоминал: «В то “тревожное” <…> время, надо отметить, жизнь не останавливалась, и музеи работали, и кино, и театры, кофейни, с транспортом было трудно только… даже наоборот – не замирало ничто, а было весьма оживлённым, хотя и беспокойным, волнующим, для многих непонятным и неизвестно чем могущим кончиться-завершиться, но готовым по всем приметам и данным к великому перевороту. В начале октября месяца толстовский музей был открыт. <…> Мы бывали в очень разных местах, а музей Толстого был одним из таких мест, никак не напоминающих для нас с Хлебниковым “экскурсию”… Было интересно». Вспоминал Петников и свои беседы с Хлебниковым о Льве Толстом, о романе «Война и мир»; Хлебников очень интересовался этим романом и ценил его.
В одном из набросков воспоминаний Петников упомянул также, что побывали они даже в Куокалле у художника Ильи Ефимовича Репина: «Куокалла. У Репина с Хлебниковым».
Вспоминая дальнейшие события, Григорий Николаевич Петников писал: «В ноябре я был уже не в Петрограде, а в Москве, где мы вместе [с Хлебниковым – А.Т.] скитались по разным ночёвкам, в том числе и в казармах Кремля, и в подвальном помещении, у тёплых топок центр<ального> скудного отопления по знакомству с кочегаром-истопником, нашим общим знакомым (в одном из домов Москвы) и приятелем Дм. Петровского, это была его Петровского инициатива добрая погреться в подвале огромного дома, у тёплых котлов».
После насыщенных событиями путешествий по революционному Петрограду и визита в Москву Григорий Петников вернулся в Харьков и снова активно включился в литературную жизнь города. В Харькове продолжило действовать книжное издательство и творческое содружество «Лирень». В 1918 году в «Лирне» вышли сборники Петникова «Поросль солнца» (переиздан в 1922) и «Быт побегов». В эпоху бурных революционных преобразований в стихах Петникова читателю открывался удивительный мир природы, мир лесков и пролесков, полей и нагорий, морских и речных побережий. Широко используя славянизмы и созвучные с ними неологизмы, поэт создавал неповторимый архаизованный пейзаж. Как писал позднее поэт Николай Ушаков:
«Вместе с Хлебниковым и отчасти Асеевым устанавливая начала самовитого слова, он вводил в нашу довоенную поэзию затруднённый словарь, полный украинизмов, славянизмов, квази-славянизмов и слов, которые, попав на страницы сборников, казались опечатками, слов, в которых “а” (зарь) хотелось выправить на “о” (зорь), но которые ещё резче подчёркивали отвлечённый, но своеобразный славяно-финский пейзаж.
Кама перестала быть конкретной географической рекой, впадающей в Волгу, она превращалась в условную Рериховскую реку, синеющую среди лилово-синих глыб и отрогов в древних стоянках и капищах.
Казалось, что у стихов нет начала и конца, но в каждом из них была деталь неповторимая и точная и потому спасительная для поэта: золотце марта, определявшее солнечные утренники ранней весны, или конский череп, приносимый на шесте к языческой реке, или нора змеёныша у леса – и стихотворение возникало из хаоса, становясь достоянием поэзии».
В Харькове Петников неоднократно выступал с чтением стихов Хлебникова. «Театральный журнал» упоминает состоявшийся в декабре 1918 года вечер «нового искусства»: «Читал ещё Хлебникова, Асеева, Пастернака и себя Г. Петников, ничем себя не выделяя из остальных поэтов». Об одном из выступлений Петникова вспоминал режиссер Сергей Юткевич, живший в Харькове в 1917–1918 годах: «На первом этаже особняка на Сумской улице располагался харьковский “Цех поэтов”. Верховодил в нём Георгий Шенгели. Но отнюдь не его стихи привлекли меня туда. Я ходил слушать, как Григорий Петников читает совсем другого, истинно замечательного поэта – Велимира Хлебникова. Каждый раз это было потрясением. Я полюбил написанное им сразу и навсегда. А однажды, всё в том же “Цехе”, мне посчастливилось увидеть и услышать и самого Хлебникова. Был он худ, странен, дурно одет, но всё это переставало замечаться при взгляде на его вдохновенное лицо. Читал он стихи свои не слишком эффектно, заметно уступая Петникову. Однако весь их необычный строй, их новаторская образность воздействовали на меня с огромной силой».
В декабре 1918 года в Харькове установилась советская власть. В первые же дни в Харькове – тогдашней столице Украины – организован Всеукраинский Совет Искусств во главе с Алексеем Капитоновичем Гастевым. В состав Всеукраинского Совета Искусств входил Всеукраинский Литературный Комитет под председательством Петникова. В феврале 1919 года вслед за правительством Советской Украины Всеукраинский Совет искусств со всеми своими комитетами переехал из Харькова в Киев. Усилиями Всеукраинского Совета искусств в Киеве был издан «Сборник нового искусства» со стихотворениями Бориса Пастернака, Григория Петникова, Велимира Хлебникова, Николая Асеева, Владимира Маяковского. Затем Петников оставил работу в Литературном Комитете и ушёл в Красную Армию, где был сначала простым красноармейцем, а затем назначен инструктором Политотдела XIV Крымской Красной Армии. Отступив из Крыма вместе с Красной Армией, Петников вскоре заболел тифом, и его привезли в госпиталь на окраине Кременчуга, откуда военно-санитарным поездом вновь доставили в Киев.
Получив в результате тифа осложнение на ноги, Григорий Николаевич вернулся в Харьков, где издавал журнал «Пути творчества». Это почти неизвестное сегодня издание в своё время было значительным явлением литературы. На его страницах публиковались произведения Николая Асеева, Бориса Пастернака, Георгия Шенгели, Осипа Мандельштама, Алексея Гастева, Андрея Белого, и конечно же, Велимира Хлебникова.
В середине апреля 1919 года Велимир Хлебников снова появился в Харькове и прожил там на этот раз довольно долго – до августа 1920 года. В пятом номере журнала «Пути творчества» опубликованы стихи Хлебникова «Весны пословицы и скороговорки», «Ты же чей разум стекал», «В этот день голубых медведей», «Весеннего Корана / Веселый богослов». Затем выпуск журнала был приостановлен – Харьков заняли части Добровольческой армии Деникина. Хлебников перебрался на дачу Красная Поляна под Харьковом, где в числе других обитателей жили Петников и его жена Вера Синякова.
Бесценный свидетель той эпохи художник Борис Косарев вспоминал, что Хлебников постоянно ухаживал за Верой: «Был такой известный эпизод с шелковицей. О нём знали не все, но до Петникова что-то дошло. Как-то Вера взобралась на шелковицу, вслед за ней полез Хлебников. На дереве он её обнял и стал целовать. В конце концов оба свалились наземь. Хлебников постоянно ухаживал за Верой. Петников это видел и злился. Отчасти этим, наверно, объясняются их постоянные споры и пикировки. Доходило до того, что Петников, выходя из себя, кричал: “Витя, я сейчас дам Вам по морде (физиономии)! Вы знаете, что это такое?! Вы видите эту руку?” (“Петников называл Хлебникова не Виктор, а Витя, Витенька”). Хлебников обижался и начинал выкрикивать: “Я сейчас уйду от Вас, я сейчас уйду!”. Все бросались его успокаивать и удерживать – мир восстанавливался.
Семьёй Петниковы, по-видимому, были неважной. Б.В. [Косарев. – А.Т.] вспоминает такой эпизод: когда, после очередной размолвки с мужем, Вера исчезла куда-то, – очевидно, уединившись с Хлебниковым, – то на вопрос Косарева: “Где Вера?” – Петников мрачно и многозначительно отвечал: “В бегах…”, и, несмотря на приставания, отказывался комментировать это своё заявление. Может быть, поэтому, когда Хлебников с Петниковым собрались ехать в Крым и Хлебников в последний момент передумал (утром накануне отъезда он, не желая просыпаться, отбивался от Петникова почему-то стихами “Сквозь полет золотистого мячика…” и, полагая, что этого вполне достаточно, так и не встал), – Петников уговаривал его на коленях и даже плакал… Но ему пришлось уехать одному: Хлебников остался. Очевидно, он рассчитывал, что, оставшись с Верой наедине, добьётся большего успеха, чем при муже.
Однако Хлебников ошибся: как только Григорий Николаевич уехал, Вера стала избегать его. Дело дошло до того, что она разрабатывала и рассчитывала специальные маршруты, чтобы при передвижениях по дому не столкнуться с Хлебниковым. Уже Хлебников ходил и у всех спрашивал: “Где Вера?”. Но все заговорщицки молчали».
Осенью 1919-го Хлебникова поместили в харьковскую психиатрическую лечебницу, так называемую Сабурову Дачу. В октябре он прислал из лечебницы письмо Петникову: «Григорий Николаевич! Я буду до следующего вторника. Приходите и раньше 28 октября! Податель сего письма или мой товарищ художник Субботин или служитель. Голод как сквозняк соединяет Сабурову дачу и Ст. Московскую. Пользуйтесь редким случаем и пришлите конверты, бумагу, курение и хлеба и картофель. И да благо вам будет, и да долголетен вы будете на земле! Алаверды. Дело такта изобрести ещё что-нибудь. Если есть книги для чтения (Джером-Джером), то и их. Мы».
По воспоминаниям Петникова, написанных по просьбе литературоведа Александра Парниса: «Это трудный 1919 г. На Украине – голод и сыпняк. По дороге из Харькова в Красную Поляну (путь на санях) тревожный (бандиты) и печальный: кругом часто в пути встречались замёрзшие трупы людей, часто в солдатских шинелях…
Хлебников в Харькове заболел сыпняком. В больнице, на Сабуровой даче, это в конце города, в районе заводов, на её большой территории были выделены корпуса – бараки для сыпнотифозных больных. В ту пору художник Субботин принёс мне письмо Хлебникова…<…> Всё это [просимое Хлебниковым в письме – А.Т.] было ему послано с Субботиным же, и потом… хлеб и курево, и книги. Относительно Шопена. Когда Хлебников пришёл ко мне, он у меня заночевал, и говорилось очень много, долго, и после полуночи я играл Фредерика Шопена, этюды и два вальса <…>. Я играл, помнится, что-то из опер Вагнера, Хлебникову больше нравился Шопен.
Потом – чтение стихов, чай с чем бог послал, скажем – что-то вроде конфет – жжёный сахар для продления удовольствия… И беседы, беседы, планы, надежды…».
В 1920 году в Харькове Велимир Хлебников записал в своей тетради: «В квартире у Егорова»; впоследствии Григорий Петников прокомментировал эту запись: «Помнится, что это случайный знакомый Хлебникова, пригласивший его на ночлег к себе. Этого Егорова не помню. Не виделся с ним, а то что Хлебников ночевал там, он мне говорил, пояснив случайность ночёвки у него, почему и не пришёл ко мне.
Да, был разговор, что в той комнате, где жил Хлебников, помню койку, солдатское одеяло, горсточки табака, клочки, листки рукописей, стакан, тарелка с окурками, кусок чёрного хлеба… и стихи – стихи, все заполняли они! Его беспрерывные работы, неотлучные мысли, длительнейшее вдохновение, наитие, всё это присуще было Хлебникову как редко у кого из тех поэтов кого я знал…».
Зимой 1920 года Хлебников вышел из больницы. После ухода из Харькова белогвардейской армии, в феврале–марте 1920-го возобновилось издание «Путей творчества», и в № 6-7 появилась написанная около девяти месяцев назад статья Хлебникова «О современной поэзии». Характеризуя творчество Петникова, Хлебников писал:
«Петников в “Быте побегов” и “Поросли солнца” упорно и строго, с сильным нажимом воли ткёт свой “узорник ветровых событий”, и ясный волевой холод его письма и строгое лезвие разума, управляющее словом, где “в суровом былье влажный мнестр” и есть “отблеск всеневозможной выси”, ясно проводят черту между ним и его солетником Асеевым.
“Пыл липы весенней не свеяв”, растёт тихая и чёткая дума Петникова “как медленный полёт птицы, летящей к знакомому вечернему дереву”, “узорами северной вицы” растёт она, ясная и прозрачная.
Крыло европейского разума парит над его творчеством в отличие от азийского, персидско-гафизского упоения словесными кущами в чистоте их цветов у Асеева».
По воспоминаниям Косарева: «Петников очень много набирался у Хлебникова, часто без разбору. Однажды в кафе на Сумской сидели трое – Косарев, Петников и кто-то ещё – и о чём-то разговаривали. А рядом расположилась какая-то богемного вида дама – из тех, что вечно крутятся около художников, – и мешала им своим присутствием. Какое-то время она просто прислушивалась к их разговору, потом решила обратить на себя внимание (Б.В. [Косарев – А.Т.] очень хорошо – наверное, похоже – изобразил этакую томно-протяжную мяукающую интонацию): «Подайте мне, пожалуйста, газеты». Петников тут же, ни слова не говоря, сгребает в охапку лежавшие перед ними на столе газеты и не глядя протягивает (суёт) за спину – в её сторону. Дамочка в обмороке. Б.В. – тоже: “Как можно?” – на что Петников отвечает: “Боря, Вы же меня знаете, – это я у Виктора научился”».
Для Велимира Хлебникова пребывание в Харькове в 1919–1920 годах оказалось очень плодотворным – он написал там шесть поэм и десятки стихотворений. В конце августа 1920-го он отправился в новое дальнее странствие по маршруту Ростов, Армавир, Баку, Персия… В своё время харьковский литературовед Григорий Гельфандбейн рассказывал об обстоятельствах ухода Велимира Хлебникова из Харькова следующее: «Г.Н. Петников в своё время рассказывал ему [Гельфандбейну. – А.Т.], что в 1920 г. он женился, и ему дали две комнаты на Московской улице. Он забрал к себе Х<лебнико>ва. Однажды, возвратившись с женой из театра, они застали Х<лебнико>ва сидящим в темноте в сапогах на их супружеском ложе. Жена испугалась, П. раскричался, Х. молча шагнул в окно – и был таков…».
28 июня 1922 года Велимир Хлебников скончался в деревне Санталово Новгородской губернии. В 1960 году прах поэта перезахоронили на Новодевичьем кладбище. Но ещё долго после этого поэт Григорий Петников, живший последние годы своей жизни уже в Старом Крыму, получал известия от друга своей давней юности. 30 декабря 1967 года бывшая жена Григория Николаевича Вера Синякова писала ему из Москвы: «У меня много разных цветов герани, но самая интересная лилия, которую я нашла около могилы Хлебникова. Она была жестка, сухая. Я её пересадила в большой горшок, и она как в благодарность пустила фонтан листьев. На кончиках листьев появляются капли как слёзы, капают на пол, перед дождём или снегом. Вероятно, весной зацветет. Одна я ухаживаю за могилой Хлебникова. Им довольна. Посадили пролески, фиалки, незабудки и др. цветы. Изредка кто-то на могилу кладёт цветок».
Ещё одна новость от Хлебникова содержится в письме Веры от 13 января 1969 года: «С января солнце заметно стало подниматься выше и сильней стало греть. И я уже загораю. У меня одна думка – весна! Я мечтаю уже, как я буду у себя на балконе сеять цветы, мальву, которую я собрала в большом количестве тут же, где-то недалеко, в каком-то дворе без забора, разного цвета. Её же я посажу у Хлебникова, и у Гехта, и на даче. И много других цветов. Надеюсь, что у Хлебникова зацветут пролески и пармские фиалки, которые я посадила. Иногда кто-то ему на могилу кладёт цветы. И даже кто-то посадил цветы. Но только не родственники. Они не бывают на могиле у Хлебникова. Интересно, кто это? Какие-то обожатели!».
Намного пережив своего более прославленного друга, Петников в последние десятилетия своей жизни, откликаясь на просьбы историков литературы, неоднократно обращался в своих воспоминаниях к его образу. Эти воспоминания самым достойным образом пополняют обширную летопись русской поэзии.
