О Давиде Самойлове
Давид Самуилович Самойлов (настоящая фамилия Кауфман) родился 1 июня 1920 г. в Москве в семье врача Самуила Абрамовича Кауфмана. Псевдоним поэт взял после войны в память об отце.
В 1938 году Давид Самойлов окончил школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы (МИФЛИ) — объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ.
Первая поэтическая публикация Самойлова благодаря его педагогу Илье Сельвинскому появилась в журнале «Октябрь» в 1941 году. Стихотворение «Охота на мамонта» было опубликовано за подписью Давид Кауфман.
В 1941 году Самойлов студентом был мобилизован на рытье окопов. На трудовом фронте поэт заболел, был эвакуирован в Ашхабад, где поступил в военно-пехотное училище, по окончании которого в 1942 году был направлен на Волховский фронт под Тихвин.
В 1943 году Самойлов был ранен, после госпиталя вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта освобождал Польшу, Германию; окончил войну в Берлине. Был награжден орденом Красной Звезды, медалями.
После войны Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио. Его первыми публикациями были переводы с албанского, польского, чешского, венгерского. Как переводчик он был принят в Союз писателей.
В 1958 г. он издал свою первую поэтическую книгу-поэму «Ближние страны».
Военная тема стала основной в творчестве Давида Самойлова. В период с 1960 по 1975 гг. были написаны самые лучшие его стихи о Великой Отечественной войне: «Сороковые», «Старик Державин», «Перебирая наши даты», «Слава богу! Слава богу…» и др. После выхода поэтического сборника «Дни» (1970) имя Самойлова стало известно широкому кругу читателей. В сборнике «Равноденствие» (1972) поэт объединил лучшие произведения из своих прежних книг.
С 1967 года Давид Самойлов жил в деревне Опалиха, недалеко от Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был так же широк, как круг общения. Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками — с Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Юрием Любимовым, Зиновием Гердтом, Юлием Кимом и др. Несмотря на болезнь глаз, Самойлов занимался в историческом архиве, работая над пьесой о 1917 годе; издал стиховедческую «Книгу о русской рифме». Писатель много занимался переводами, участвовал в создании нескольких спектаклей в Театре на Таганке, в «Современнике», в Театре имени Ермоловой, писал песни для театра и кино.
В 1976 году Давид Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Новые впечатления отразились в стихах, составивших сборники «Весть» (1978), «Улица Тооминга», «Залив», «Линии руки» (все 1981).
С 1962 года Самойлов вел дневник, многие записи из которого послужили основой для прозы, изданной после его смерти отдельной книгой «Памятные записки» (1995).
В 2002 году вышел двухтомник Давида Самойлова «Поденные записи», который впервые соединил в одном издании всё дневниковое наследие поэта.
Блистательный юмор Самойлова породил многочисленные пародии, эпиграммы, шутливый эпистолярный роман и т.п. произведения, собранные автором и его друзьями в сборник «В кругу себя», который был издан в 1993 году в Вильнюсе, после смерти поэта, и выдержал несколько переизданий.
Писатель был удостоен Государственной премии СССР (1988). Его стихи переведены на многие европейские языки.
Давид Самойлов скончался 23 февраля 1990 года в Таллине, на юбилейном вечере Бориса Пастернака, едва завершив свою речь.
Похоронен в Пярну (Эстония) на Лесном кладбище.
В июне 2006 года в Москве была открыта мемориальная доска поэту-фронтовику Давиду Самойлову. Она расположена на доме, где он прожил более сорока лет, — на пересечении улицы Образцова и площади Борьбы.
Об Алле Липницкой
Алла Липницкая — поэтесса, художница. Лауреат премии имени Давида Самойлова (Израиль, 2014 г.). Её стихи вошли в «Антологию русского верлибра» (М.: Изд-во «Прометей», 1991) и в антологию «Украина: Русская поэзия. XX век» (Киев: Изд-во «Юг», 2007).
Родилась в 1949 г. в Украине (г. Сумы).
Стихи Алла начала публиковать в 1965 г., еще будучи школьницей. Окончила русское отделение филологического факультета Сумского пединститута (1970). Много лет проработала в Сумском художественном музее, где занималась искусством Дальнего Востока.
В 1991 г. в Сумах на средства автора выходит первый поэтический сборник «Мы только путники». В тот же год был создан первый большемерный картон в технике гуаши «Тело в реке жизни» (ранее были лишь небольшого размера наброски). За год А. Липницкая выполнила более 300 гуашей.
В конце 1992 г. в Киеве состоялась ее первая художественная выставка. Одновременно был подготовлен к печати новый поэтический сборник «Белая сирень», включающий в себя и опыты прозы.
В начале 1993 г., продолжая работать в технике гуаши, Алла начала осваивать масляную живопись на холсте, создав за полгода (кроме новых гуашей) несколько десятков холстов.
С 1995 г. живёт в Израиле. В Украине и в Израиле состоялись четырнадцать персональных выставок её работ, она также была участницей групповых выставок. Работы Аллы Липницкой находятся в Сумском художественном музее им. Н.Х. Онацкого, в Ирбитском государственном музее изобразительных искусств, в Доме русского зарубежья им. А.И. Солженицына, в Доме-музее Марины Цветаевой в Москве и в частных коллекциях разных стран.
По живописи А. Липницкой в 2009 г. поставлен спектакль в Челябинском театре современного танца.
Алла Липницкая — автор девяти поэтических сборников, изданных в Украине, России, Израиле. Пишет прозу. Многие ее стихотворения положены на музыку.
Алла Липницкая
КОММЕНТАРИЙ К ПИСЬМАМ
Стихи я писала с детства. И хотя я родилась в семье, далёкой от искусства, и детство моё проходило в провинции, на фоне непростых личных отношений между окружавшими меня взрослыми людьми, моя мама, Беба Исааковна Липницкая (урожд. Журбина), приложила все усилия для того, чтобы я приобщилась к искусству: музыкальная школа, балетная студия, литература… Первый поэтический успех пришел ко мне в 1965 г. на семинаре молодых поэтов в г. Харькове. Появились публикации в прессе. Я стала посещать литобъединение при областной газете «Ленiнська правда». Моими учителями были Микола Данько — замечательный украинский поэт и философ, Николай Филиппович Минаков — преподаватель античной и зарубежной литературы, руководитель институтского литобъединения, самозабвенно любивший поэзию, и другие.
В семнадцатилетнем возрасте произошла важная для меня встреча с моим родственником, композитором Александром Журбиным, который к тому времени (он старше меня на четыре года) обладал широким кругозором и говорил со мной о философии, культуре, искусстве. (Это было незабываемое лето шестьдесят шестого года). Он одним из первых укрепил мою веру в собственную поэтическую судьбу. В его исполнении я впервые услышала песни Булата Окуджавы и совершенно потрясшую меня балладу на стихи Виктора Сосноры с музыкой Саши Журбина — о кактусе, который расцвёл в пустыне во время пыльной бури, когда попрятались все гады, так и не увидевшие его цветения.
Малер, Томас Манн, библейские персонажи и многое другое тогда вошли в мою душу и поселились там рядом с уже присутствующими Ф. Тютчевым (первая и вечная любовь с шестого класса!) и Ф.-Г. Лоркой, и, как ни странно, с Е. Евтушенко, его «Братской ГЭС», обострившей моё ощущение социальной несправедливости, чувство сострадания к слабым, и без того воспитанное во мне мамой на стихах Некрасова и сказках Андерсена.
В это же время я начала интересоваться искусством и философией Дальнего Востока и поэтому вместо предложенного мне места на кафедре русской литературы родного ВУЗа предпочла работу в Сумском художественном музее. В музее я проработала больше двадцати лет, занималась, в основном, искусством Дальнего Востока. Мой бывший муж, Владимир Ратнер, художник, тоже долгие годы был научным сотрудником этого музея, затем преподавал в изостудии Дворца пионеров. Он и сейчас живёт в Сумах и продолжает работать как художник21.
* * *
Наша переписка с Давидом Самойловым (Д.С.) длилась (с небольшими перерывами) восемь лет — с 1980 по 1988 гг. В январе 1983 г. мы встретились в московской квартире поэта, в Астраханском переулке22. У меня сохранилось семнадцать оригинальных писем и открыток Д.С. ко мне. Одно утерянное письмо 1986 года восстановлено мной по памяти почти дословно (оно было очень важным для меня) в конце 90-х годов.
Не сохранилось также рекомендательное письмо Давида Самойлова с просьбой напечатать мои стихи в журнале «Аврора» (1988 г.). Его я отправила журналисту Дмитрию Губину, работавшему в те годы в этом журнале23.
Владимир Ратнер. «Портрет Аллы Липницкой» («Портрет жены»). 1977 г. Бумага, шариковая ручка. 37х29 см. Собр. Бориса Щедринского
К сожалению, даты на письмах Д.С. почти не ставил (они есть только в последних письмах). Некоторые штемпели на конвертах видны неотчётливо, иногда письма оказывались в конверте с датой на штемпеле, не подходящей к содержанию письма. В моей сумбурной, с частыми переездами (главный из них — в 1995 г. в Израиль) жизни далеко не всегда соблюдался порядок. В последние годы мне просто тяжело было обращаться к этим письмам, по разным причинам. Они лежали сиротливой стопочкой где-нибудь в углу шкафа. В руки коллекционеров отдавать их не хотелось. И вот появился счастливый для меня случай передать письма в архив московского Дома-музея Марины Цветаевой. В нем в течение ряда лет (с 2012 по 2014 гг.) состоялись мои поэтические вечера (в 2012 — с выставкой живописи).
Письма и открытки Д.С. ко мне, в основном короткие, информативные, но есть развёрнутые, ёмкие. В них, в свойственной Д.С. афористичной манере, он даёт точные характеристики тому или иному поэту, пишет о своих склонностях и симпатиях в литературе, размышляет о взаимосвязи формы и содержания стиха, говорит о поэтическом ремесле вообще. Иногда Д.С. просто отвечает на мои вопросы, так как я писала ему много и часто. Черновики моих писем к Д.С. не сохранились. Сохранились ли оригиналы, и если да, то где они находятся, мне неизвестно.
* * *
Наша переписка началась с такой естественной с моей стороны просьбы к большому мастеру прочесть мои стихи и сказать своё слово о них. Адрес Д.С. я нашла через Союз писателей СССР (или РСФСР, не помню), тогда это было легко, тем более, что Д.С. отвечал всем, кто к нему обращался.
Нашу переписку с Д.С. можно условно разделить на две части (по содержанию и по датам):
-
1980–1985 гг. — знакомство, письма после встречи в Москве в 1983 г.
1986–1988 гг. — более официальная переписка.
Объясню: по внешним признакам письма отличаются тем, что до 1986 г. Д.С. обращался ко мне: «Милая Алла Борисовна», а в конце писал: «Ваш Д. Самойлов».
В письмах 1986 — 1988 гг. (и в первых трёх письмах — пока он был мало знаком со мной): «Уважаемая А.Б.». Да и тон писем стал более официальным, сухим, информативным. В то же время Д.С. одним из первых откликнулся на смерть моего сына Юрия Иванова (покончил с собой 27 января 1988 г.)24.
Изменения в переписке связаны с некоей размолвкой между нами (подробнее в восстановленном мною письме от 15.11.86 г.), которая произошла по моей вине и которую я горько переживала.
Прошлые ошибки придали вес житейскому опыту, превратились в щемящее чувство грусти по утраченным возможностям, и благодарности всему хорошему, чему всё же суждено было случиться. Сквозь призму лет и событий моё общение с Давидом Самойловым видится мне сейчас одной из лучших, важнейших страниц моей жизни.
Всё началось с письма от 18 мая 1981 г.: ответ Д.С. на моё письмо со стихами, в котором он написал, как ему видится образ поэта: «Поэт — не отдельное дерево. Он дерево в лесу, он должен продираться сквозь толщу себе подобных вверх, тем укрепляясь и отстаивая свою индивидуальность, тем и походя на своих собратьев, что смогло отстоять себя, включиться в “процесс” леса и остаться самим собой. Вы — отдельное дерево. Оттого и растёте вкривь и вкось. Только гению под силу эту кривизну превратить в нечто обязательное!»
После долгих размышлений, переживаний на эту тему я постепенно обрела чувство совершенной (но подконтрольной) свободы не только в стихах, но и в живописи, которой начала заниматься с 1991 г. (после смерти сына и матери).
Особенно важными стали для меня слова Д.С. (в более позднем письме) о том, что ему нравятся мои стихи «нефорсированной формой».
По-настоящему Д.С. «принял» меня после нашей встречи 24 января 1983 г. у него в Астраханском переулке в Москве (писательский дом). Письма я ему писала в Пярну, ответы получала оттуда же (за исключением одного раза). Встречу мы назначили по телефону. Я к тому времени написала поэму «Махаон» и очень хотела показать её мастеру.
Д.С. принял меня в своём просторном кабинете. Мебели в нём было мало. Она была тёмной. Запомнился большой письменный стол и без конца звонивший телефон. Д.С. звонили по поводу издаваемых книг, новых спектаклей, распадающихся семей, обсуждали личное, государственное, литературное… Меня угощали чаем, мандаринами. Пришёл секретарь Гена25, невысокий, черноволосый, сел в углу. Я попросила, чтобы он ушёл, — ушёл. Телефон продолжал звонить каждые несколько минут. В перерывах Д.С. спрашивал меня о литературных пристрастиях, о жизни в провинции, о моём муже, говорил о московских поэтах, о своём соседе — Левитанском26, о своих проблемах со зрением.
Я попросила разрешения прочесть поэму, хотя не была уверена, что смогу это сделать из-за без конца звонящего телефона. Д.С. сидел за письменным столом, внимательно и строго смотрел на меня сквозь толстые стёкла очков… Я читала минут пятнадцать, может, больше. И что удивительно — телефон молчал.
По мере чтения Д.С. постепенно оживился, встал со стула, закурил сигарету, подошёл к окну — уже темнело. Мне запомнилось, как падал пепел мимо пепельницы на паркетный пол. Д.С. выглядел совсем молодым. И до, и после этой встречи мне приходилось общаться с другими поэтами, известными и не очень, — никто из них не умел так слушать и так радоваться чужим строчкам, как это делал Д.С. Когда я закончила читать, Д.С. сказал: «“Где, как любовница младая, кусалась неж-ная крапива”, — замечательно». Поэма ему понравилась. Позже, в одном из писем, он написал, что на поэму у меня хватает дыхания. И, как я уже писала, в «Подённых записях» оставил строку о нашей встрече.
Д.С. вышел проводить меня в прихожую. В соседней комнате слышались голоса домочадцев. Д.С. вспомнил, что неподалёку живёт Алла Пугачёва, и у неё под окнами всегда дежурят поклонники. А вот у него почитателей немного. В прихожей горел яркий свет. Д.С. держал руки в карманах тёмно-серых брюк. Было ли прощальное рукопожатие, не помню. За толстыми стёклами очков я увидела крупные капли слез. Помню особое чувство грусти и светлой радости после встречи с любимым поэтом.
* * *
Стихи Самойлова, как мне кажется, я знала всегда, любила их, много цитировала. Вот стихи, к которым я обращалась особенно часто:
Сороковые;
Перебирая наши даты;
«Полночь под Иван-Купала…»;
Из детства;
«И всех, кого любил…»;
Названья зим;
Выезд;
Зрелость;
«Мне снился сон.
И в этом трудном сне…»;
«Выйти из дому при ветре…»;
Свободный стих;
Пярнусские элегии;
Песня без слов;
На рассвете;
За городом;
Шуберт Франц
Дуэт для скрипки и альта;
Красная осень; «Давай поедем в город…»;
Перед снегом;
Память;
Красота;
«Я рано встал. Не подумав…»;
«Кто устоял в сей жизни трудной…»;
Стихи и проза;
Солдат и Марта;
Вдохновенье;
Слова;
Дом-музей;
«Дай выстрадать стихотворенье!..»;
Пестель, поэт и Анна;
Пятеро;
«Вот и всё. Смежили очи гении…»;
«Престранная наша профессия…»;
«Поэзия должна быть странной…»;
Цыгановы (поэма).
Или эти строки:
«Белоруссия родная!..» — Громким голосом крича.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
И мы едем, незнамо куда, —
Всё мы едем и едем куда-то.
Певец разлук, повремени!
Мы скоро разойдёмся сами.
Шуберт Франц не сочиняет —
Как поётся, так поёт.
Он себя не подчиняет,
Он себя не продаёт…
Но печали неуместны!
И тоска не для него!..
Был бы голос! Ну, а песни
Запоются! Ничего!
И задохнулся:
«Анна! Боже мой!»
Но зато дуэт для скрипки
И альта!
И что порой напрасно
Давал страстям улечься!
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег
летит и пасть не может.
Она как скрипка на моём плече.
Вся наша жизнь — самосожженье,
И страшен
жертвенный огонь.
Любимая! Не говори!
Не говори про это!
Их протирают, как стекло.
И в этом наше
ремесло.
Стоял апрель.
И жизнь была желанна.
Он вновь услышал — распевает Анна.
Вот и всё. Смежили очи гении.
«…зачем всё это? …Зачем?»
И он не находил ответа.
«Неужто только ради красоты
Живёт за поколеньем поколенье…»
Так вот, эти строки Д.С. буквально вошли в мою каждодневную жизнь, всегда заполненную стихами, музыкой, живописью, общением с людьми искусства.
* * *
Сегодня, когда я перечитываю стихи Давида Самойлова, не устаю восхищаться их цельностью, мудростью, прозрачным слогом, их жизнью в поколении и дальше. А также тем крепким внутренним стержнем, который так редок среди людей и который, главным образом, делает человека — особенно поэта — личностью огромного масштаба.
В настоящем издании текст писем и открыток Д. Самойлова к А. Липницкой воспроизведен по автографам, хранящимся в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве. Письма и открытки расположены в хронологическом порядке и имеют общую нумерацию. Авторская дата и место отправления письма расположены над его текстом в левой части. В случае их отсутствия, сведения воспроизводятся по почтовому штемпелю и печатаются в редакторских угловых скобках. В них же обозначены отсутствующие даты, установленные по контексту данного письма, а также предыдущего или последующего.
На лицевой стороне обложки воспроизведена работа А. Липницкой «Кольцо» (1991 г.)
I
29.06.1980. Пярну
Уважаемая Алла Липысецкая!1
(Правильно ли я понял Вашу фамилию, а отчества не знаю.)
Присылайте Ваши стихи по адресу: 203600 Пярну Эст. ССР, ул. Тооминга, 4.
Очень важно знать Ваш возраст и что-то о роде Ваших занятий и способе жизни. тихи очень зависят от этого. И прогнозирование тоже.
Будьте здоровы.
Д. Самойлов
II
23.08.1980. Пярну
Уважаемая А.Б.! Стихи и каталог выставки получил. Напишу Вам к концу сентября.
Д.С.
III
18.05.1981. Пярну
Уважаемая Алла Борисовна!
Простите, если перепутал Ваше отчество.
И еще не сердитесь, что так долго не мог собраться Вам написать. Это не только по недостатку времени, но и по трудности сказать твердое слово, которого вы, вероятно, ждете.
Я не пишу рецензии, на это у меня просто нет возможности, да и (честно говоря) охоты. Обычно от меня ждут «диагноза» — талантливо ли, можно ли печатать, нужно ли печататься и т.д. Иногда на это легко ответить. В Вашем же случае — довольно трудно.
На мой взгляд, вы человек весьма способный. В Вас есть потребность поэтического высказывания (истинная), интерес к миру, хороший глаз.
Вещи это очень важные, необходимые. Нет одного: своего стиха. Нет, может быть, оттого, что живете Вы на отшибе, вне регулярного поэтического общения. (Так мне кажется. Если я ошибаюсь, дело, значит, обстоит хуже.) Поэт — не отдельное дерево. Он — дерево в лесу, он должен продираться сквозь толпу себе подобных вверх, тем укрепляясь и отстаивая свою индивидуальность, тем и походя на своих собратьев, что смогло отстоять себя, включиться в «процесс» леса и остаться самим собой.
Вы — отдельное дерево. Оттого и растете вкривь и вкось. Только гению под силу эту кривизну превратить в нечто обязательное.
Советы давать вам трудно. Вы уже довольно зрелый (для поэзии) человек. Попробуйте напечататься. Может быть, эта реальность поможет вашему росту. И, конечно, не верьте мне, если не хочется верить. Вера в себя — тоже реальность поэзии.
Спасибо за каталог выставки Вашего мужа. Судя по нему, он очень хороший художник.
Еще раз простите. Уже за невнятное письмо. Иначе писать не умею.
С уважением,
Д. Самойлов
IV
01.07.1981. Пярну
Уважаемая Алла Борисовна!
«Свой стих», применительно к Вам, как и ко всем прочим, означает, что существует некая индивидуальная особенность — не темы, не содержания, а слова, фразы, ритма, метафоры, рифмы и т.д. и т.п. всех, или хотя бы некоторых, элементов стиха, как формы выражения, которые отличают одного поэта от другого. «Свой стих» отличается от «не своего», как костюм, пошитый по заказу, от фабричного. Часто это называют — «своя интонация».
Более точно объяснить не могу.
С уважением,
Д. Самойлов
V
12.09.1982. Пярну
Милая Алла Борисовна!
С удовольствием увижусь с Вами. Но планы мои пока еще темны. Предстоят поездки (короткие) в Москву. Знаю пока (приблизительно), что должен быть в Москве с 12 по 15-16 ноября (У меня вечер). Потом, вероятно, до января (конца декабря) буду в Пярну.
Спишитесь со мной или позвоните (Пярну 567-80), (Москва 280-23-25).
Будьте здоровы.
Ваш Д. Самойлов
VI
21.11.1982. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Боюсь, что свидание со мной вас разочарует. Никаких секретов поэзии я не знаю, а тайны ее и для меня непостижимы.
Все же, если решите приехать, то весь декабрь я здесь. С середины января целый месяц буду в Москве. Может быть, вам удобнее приехать туда?
Не знаю, можно ли будет вас устроить в гостиницу (здесь, в Пярну). У меня связей нет. А снять зимой комнату довольно трудно. Впрочем, если у Вас есть база в Таллине, Вы просто можете приехать на день.
Таковы внешние трудности.
В Пярну, когда приедете, позвоните мне по телефону 56-780. Объясню, как меня отыскать. Нашу улицу знают только таксисты.
Итак, есть два варианта — Москва и Пярну. Мне удобен любой2.
Будьте здоровы.
Д. Самойлов
VII
04.05.1983. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Простите, что с февраля не ответил Вам и что ничего пока не сделал. Тому виной не необязательность, а множество тяжких болезней, разразившихся вокруг меня и во мне, и ряд тяжких обстоятельств, взявших в кольцо на целые три месяца.
Мое впечатление от Ваших стихов и от Вас осталось прежним, и все, что я могу, постараюсь сделать.
В 20-х числах мая собираюсь в Москву, и теперь уже не стоит отсылать в «Юность» стихи. Я их просто вручу самолично, что будет лучше.
Врезку в «Радугу» я тоже напишу. Хорошо было бы, если бы (ах, эти русский «Бы»!) они меня об этом попросили. Но даже если не попросят, напишу. Но это может произойти только в начале июля. Прошу вас не стесняясь напоминать мне об этом. А также хорошо бы иметь предполагаемую подборку и несколько сведений о Вас (кое-что я знаю, но как бы не перепутать).
Мужу Вашему я с удовольствием попозировал бы («бы», как говорят, надо ставить после глагола, иногда это вполне безобразно), но в начале июня (до числа 25) буду еще в Москве.
Пишите. Ваш Д. Самойлов
VIII
29.08.1983. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Ваш Володя мне очень понравился. Интересный получился рисунок. К сожалению, не мог с ним еще раз встретиться, потому что попал в московскую мясорубку. Всё это окончилось легким инфарктом, больницей и прочими прелестями. Только 23 августа прибыл в Пярну. Чувствую себя скверно. Не работаю.
О Ваших стихах говорил со Злотниковым из «Юности»3. Он обещал их прочитать, но не думаю, что это будет очень скоро. Надеюсь все же, что как-то он отзовется.
Спасибо Вам за доброе письмо. Привет Володе. Я собираюсь болеть до зимы и скорей всего в Пярну.
Будьте здоровы.
Д. Самойлов
IX
26.07.1984. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Простите, что кратко отвечаю на два Ваших письма. «Я не в той фазе», как говорит Оливия у Шекспира. (В моем переводе, а, возможно, и во всех других.)
Выставку Володи я видел в последний день ее существования. В этот момент его не было. А потом я уже был прочно привязан к застолью.
Выставка очень интересная. Передайте Володе мой привет и поздравление.
Что касается книги Поздняева, вы во многом правы. Книгу я еще не видел, но хорошо знаю стихи Миши4.
Одна принадлежность к «культурному» на-правлению — уже достоинство в наши дни. Состав направления Вы определили правильно. Кажется мне все же, что Кушнер (которого люблю) не так сильно повлиял на М.П., как Вам кажется5.
«Благополучие» для меня не отрицательное определение. Оно вовсе не противоположно поэзии. Интересно почитать и «благополучного», если он при этом с понятиями и не предлагает подлости, ради благополучия. Дождемся, когда он станет неблагополучен.
Пишите. Привет Володе.
Думаю, что если бы мы жили поближе друг к другу, то обязательно подружились бы. (Никогда не знаю, куда девать наше ужасное «бы».)
Будьте здоровы.
Ваш Д. Самойлов
Стихи понравились. Особенно — «Когда вам больно».
X
30.10.1984. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Прочитал Вашего «Д. Жуана». Мне кажется, что Вы умеете писать пронзительнее. Здесь что-то от «домашних» стихов.
Дальневосточное искусство знаю плохо. Старые китайские романы кажутся мне скучными. А японцев люблю от «Записок у изголовья» до наших дней6. «Мать Сигэмото» еще не читал7. Постараюсь достать.
Конец лета и начало осени провел в поездках. Был в Молдавии, Латвии, Литве, в Москве. А теперь болею. Оттого и пишу коротко.
Привет Володе. Пишите.
Ваш Д. Самойлов
XI
1985 <начало, б/м >
Милая Алла Борисовна!
Спасибо за письмо и за стихи. Не обижайтесь, что не сразу отвечаю. Жизнь моя в последнее время трудна, полна болезней и всего прочего.
Петровых8 — замечательная поэтесса. Недавно в Москве состоялся вечер ее памяти. Я должен был его вести, но заболел и, кажется, он прошел бледновато.
Петровых — образец поэта и человека. Я знал и любил ее. В вечере Лермонтова должен был участвовать, но отсутствовал по болезни. Межиров9 всегда умен, человек сложный и… дурной.
Ахмадулина и Евтушенко — люди удачи и чуждые мне. Талантливые.
Привет Володе. С Новым годом.
Пишите.
Ваш Д. Самойлов
XII
11.02.1985. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Спасибо за новогоднюю весточку, за стихи Ваши и японские.
Всегда помню о Вас. Не смущайтесь, что пишу редко и мало. Глаза. Дела.
Привет Володе.
Пишите.
Ваш Д. Самойлов
XIII
18.03.1985. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Ваше письмо пришло в то счастливое воскресенье, когда я решил ничего не делать и не отвечать на письма. Поэтому так скоро Вам отвечаю. Всегда задавайте мне вопросы, это очень облегчает общение.
Спасибо за стихи и за «Д.С.». Стихи мне понравились нефорсированной формой. Я вообще разлюбил «форму». У Вас, думаю, получится. Нужна, видимо, вовне направленная энергия. Никто Вам ее не заменит. А от комплексов надо избавляться.
-
Рубцов для меня почти ничто10. Способный паренек. Думал сам, что он гений. Может быть, убедил кого-то, а скорей — знамя для людей, мне неприятных и чуждых.
Тарковского Вознесенский не упомянул, либо по забывчивости, либо просто не очень его любит. Это не криминал. Никто «приличных» списков не утверждал, и «неприличных» тоже. А Ткаченко просто не читал11. Наверное, он для эпатажа. Сам же Андрей — весьма одаренный человек и очень опытный. Мыслит он метафорами (иногда очень точно), а не мыслями. Это атавизм. Метафорами мыслили неандертальцы.
Андрей Чернов мне приятен12. С ним общаюсь. Он, кажется, растет. Его новый сборник непосредственнее и менее эрудиционен, чем первый. Тут (минус эрудиция) открывается некоторая банальность поэтического мышления. С этим ему придется бороться, но не путем Поздняева (выламывание), а просто учиться думать. «Думать надо». Поздняев же мне сперва нравился, а теперь что-то в нем начало раздражать. Это проявилось при чтении его книги. За него нельзя ручаться. Это, впрочем, между нами.
Из этой компании мне во многом нравится Олег Хлебников13.
-
До Вашего Дзюнъитиро не дошел — просто у меня его нет, купить не удалось, в библиотеке в здешней нету. Переписываюсь с А. Мещеряковым, известным японистом14. Пишет стихи, довольно оригинальные.
Поэмы Ваши с интересом бы послушал. У Вас на это хватает дыхания. Но пока не посылайте. Занят чертовски, да и глаза никуда.
Насчет моего признания Вы сильно преувеличиваете. Читателей настоящих, как вы, у меня мало, а почитателей тоже не очень много.
Начальство ко мне равнодушно. Почему-то любит Лапин, глава теле-радио15. А это, конечно, — паблисити.
Прихожу в Моск. отд. СП за какой-то справкой. Оргсекретарь (новый) меня спрашивает:
— А вы из какой секции?
Отвечаю: «Из секции классиков». Это я так не думаю, просто хорошая фраза.
Пишите. Не обижайтесь, если получу письмо не в блаженное воскресенье. Графоманы и одинокие стихотворцы одолевают. А я всем отвечаю.
Привет Володе.
Ваш Д. Самойлов.
XIV
20.04.1985. Пярну
Милая Алла Борисовна!
Насчет Рубцова остаюсь при своем мнении. Странно, что вы сопоставляете его с такими развитыми душами, как Пушкин и Тютчев. В поэзии меня интересует развитая душа, а признания души неразвитой принимаю с сочувствием, но это не мое. Думаю, что на Вас действуют провинциальные концепции о подсознательности творчества. Но об этом ниже.
Что же касается соратников Рубцова, то их при жизни не было.
У меня есть строки:
Теперь вы плачете! А где ж вы были,
Друзья-приятели, в тот страшный час,
Когда Рубцов повел себя к могиле
И жизнь покинул, не оборотясь?16
А Есенина люблю с детства. Не стану сравнивать его с Рубцовым.
Насчет интуиции, подсознательного, иррационального в поэзии.
Форма рациональна, ибо имеет свои правила и познаваема (сонет, танка). Иррационально, подсознательно — содержание. Но истинный поэт не удовлетворяется рациональностью формы и интуитивностью содержания. Он усилием воли (творческим усилием) старается сделать форму иррациональной, а содержание рациональным. Блок (целиком подсознательный) писал: поэзия начинается с мысли. Бальмонт (рациональный): поэзия как волшебство.
Если это удается, то и является настоящее стихотворение. Суть таланта в том, что ему удается «притащить» одно к другому.
«Петь, как птички» могут только птички.
Стихотворения являются мгновенно. Это верно. Никогда не писал за столом. Но оно не результат «потока сознания» (чтобы был «поток», нужно «сознание»), а результат трудного творческого усилия, лежащего в природе таланта.
Что же касается стихов моих типа «Учитель и ученик» или «Старый дон-Жуан», то это игра, необходимая и свойственная всем людям, в том числе и поэту. Эта игра порой достигает границ творчества, но всегда несколько ниже его. Она нужна для отдохновения от главного усилия, нужна и для «разминки формы». У нас поэзия настолько скупа, что почти нет стихов на случай, дружеских посланий, шуток. Они не являются главным, но необходимы для коррекции слишкомсерьезного отношения к себе.
Один мой друг собрал два тома моих «несерьезных» стихов и разных пакостей и шуток. Мне и другим их читать интересно.
Мандельштама люблю, но меньше, чем Пастернака. В юности ему подражал (раннему). Больше нравится поздний; «трамвайная вишенка».
Кино знаю мало. (Из-за глаз.) Вкусы вы почти угадали. Но «Лето в Мариенбаде», Бергман, Куросава. Скучен Тарковский («Сталкер»).
К «поэзии слез» стремлюсь. Одна моя поэма кончается словами: «Надо плакать и молиться».
Будьте здоровы. Пишите. Привет Володе.
Ваш Д. Самойлов.
XV
Одно из писем Д. Самойлова, очень печальное и очень важное для меня, пропало уже в Израиле. От него сохранился конверт с датой: 15.11.86. Дело в том, что мы с Самойловым «раздружились» после моего разухабистого письма по поводу его пренебрежительного отношения к Н. Рубцову, которого по-прежнему нежно люблю. После этого Д.С. уже не писал «милая» и «дорогая», но отвечал на мои письма, когда я сообщила ему о смерти сына, пытался помочь мне напечататься в одном из журналов (давал рекомендации).
Что помню из письма17:
Кстати, о Врубеле. Ко мне пришел молодой Бродский, мы подружились. С А.А. (Ахматовой), кроме взаимопонимания, было еще и совпадение вкусов, мнений. С Марией Сергеевной18… терпимость, понимание с ее стороны. С Вами намечалась дружба, которой Вы не поняли и не приняли, сделав слишком поспешные выводы о моем уме, вкусе, привычках. Жаль…
Ну что же, не получилось!
Всего доброго. Привет мужу.
С уважением,
Д. Самойлов
XVI
23.07.1987. Пярну
Уважаемая Алла Борисовна!
Издательство «Весть»19 пока еще не утверждено. Если разрешение будет получено, то первым изданием будет литературный альманах, который уже сформирован. В дальнейшем вопрос о включении книг в план издательства будет решаться редакционным советом. Насколько мне известно, предложений уже очень много.
С уважением,
Д. Самойлов
XVII
11.02.1988. Пярну
Уважаемая Алла Борисовна!
Глубоко сочувствую Вашему горю. Понимаю и Ваше состояние, когда потребно какое-то действие. Понимаю и Ваше желание связать память о мальчике и издание книги.
Думаю, что для этого потребуется упорство и терпение.
Если вы просто пошлете рукописи в любое издательство, даже подкрепленную рекомендациями моей и Кушнера, скорей всего из этого ничего не выйдет. Мы оба не должностные лица, и максимум, что произойдет — прочтут рукопись и отложат её в долгий ящик.
Предлогов для этого несколько. Вы не член СП, Вас уже не отнесешь к «молодым», у Вас нет публикаций в периодике. Ваше желание и необходимость могут помочь только в самой небольшой степени.
Советую Вам отобрать несколько небольших циклов (стихотворений по 10) и предложить их нескольким журналам. Тут и мог бы вам помочь — попросить, чтобы стихи Ваши были прочтены вне очереди. Может быть, кто-то посчитается с моим мнением.
Журналы, в которые мог бы Вас рекомендовать, — «Крестьянка», «Сельская молодежь», «Юность» и «Аврора», может быть «Октябрь». Напечатав несколько циклов, вы с большей уверенностью можете предлагать книгу издательству «Советский писатель», где в данный момент царит полная неразбериха.
Желаю вам мужества и силы воли.
Д. Самойлов
Обращались ли вы в местные издательства?
Автограф письма Д. Самойлова от 11.02.1988 г.
XVIII
15.04.88. <Пярну>
Уважаемая Алла Борисовна!
Я месяц пролежал в больнице. Пока успел сделать для Вас следующее.
Пошлите стихи в «Аврору» на имя Дмитрия Губина. Я просил прочитать Ваши стихи «вне очереди» и показать начальству. В письме сошлитесь на мой разговор с ним по телефону.
Второе. Посылаю Вам записку к Юрию Леонардовичу Болдыреву в «Новый мир»20.
В Москве теперь буду в начале июня. Тогда разберусь с другими журналами, где сейчас происходят разные перемещения.
Будьте здоровы.
С уважением,
Д. Самойлов.
Алла Липницкая
Стихи 1980-х гг.
* * *
На кирпичных карнизах больницы
В голубином помёте, ворча,
Беспокойные, толстые птицы,
Как нависшие комья, торчат.
Чистят клювы, дерутся безбожно,
Совершая недальний полёт
Над мужчиной, что так осторожно,
На костыль опираясь, идёт,
И над девочкой в синем халате,
Что вот-вот улетит и сама,
И над кем-то в больничной палате,
Кто в прозрении сходит с ума.
1980
* * *
Жизнь великая и простая
Вошла в меня понемногу.
Небо как море. Дорога в тумане.
Живу, умирая. Умру, оживая,
В космической жажде Ван-Гога,
Под взглядом людей Модильяни,
На гребне волны Хокусаи.
1981
* * *
Парил Боттичелли.
Искал Леонардо.
И буйствовал Буонарроти.
А маленький повар, как прочая челядь,
Пел песню под стать работе.
Парили гиганты.
Названья эпохам
Давали таланты и гении.
А плотник-красавец трудился неплохо
И был при каком-то мнении.
Но я никогда не узнаю песни,
Но я никогда не увижу стружки!
Жил плотник, жил повар, солдат.
И лет через тыщу останусь если,
То неизвестной весёлой подружкой
Всех безымянных подряд!
1983
* * *
В.Ц.
Когда Вам больно,
Мне ещё больней.
Когда Вам хорошо,
Я счастлива без меры.
Мой тёмный ангел!
Не могу без веры
В большое братство
Избранных людей,
Которые под вишнями
В цвету
Друг друга узнают,
Не предавая.
За Вашу мягкость,
Вашу чистоту,
Как Вас благодарить,
Сама не знаю!
7 мая 1984
* * *
О чём печёмся — мы ли не поэты?
Когда до берега уже подать рукой,
Когда любовь горит над головой
И согревает души, как планеты.
Зачем ещё полны мы суетой
И убиваем полноту свиданья
Друг с другом, с деревом, с луной,
И как найти нам, вечным, оправданье
Пред краткостью судьбы своей земной?
9 авг. 1984
ИЗ ОКНА ПОЕЗДА
…Какая невстревоженная гамма!
Как ровно тянутся спокойные леса!
Пока не разорвёт кардиограмму
Кровавый куст, пустая полоса…
1984
* * *
Все капли, шуршанья, скрипенья, щелчки
Раскиданы так по уснувшему дому,
Что если не гному — кому же другому
Со смертью своей поиграть в дурачки?
Ни зги не видать — только карты метать!
А что там, а как там — удача шальная!
Колпак починить и кафтан залатать?
Когда-нибудь после — ведь темень какая!
В такую — как раз ничего не поймёшь,
Играть хорошо — и не так уже важно
И с кем ты играешь. И как ты живёшь.
И можно сражаться довольно отважно.
Зачем разбираться? Вдруг игры — обман
И по-настоящему мы не уснули,
Но если не гнома, то чей же кафтан
В азарте, измятый, отброшен на стуле?
1985
В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ
Дом вдали, за спуском и подъёмом,
По которым редкие фигуры
Движутся в мерцании зелёном
Под ночным недвижным небом хмурым.
Маленькие, тёмные, родные…
На снегу — их тени голубые,
Дом вдали — туда они идут.
Там едят, и любят, и поют.
Дом вдали. Сияние из окон,
Жёлтый, голубой, зелёный свет.
В мировом безмолвии глубоком —
Шорохи бесчисленных примет.
Что за слышимость, а видимость какая!
Сколько нежности нам выпало, любви!
А всего-то небеса и ночь без края,
Люди по дороге, дом вдали…
2 янв. 1986
* * *
Я не могу сосредоточиться!
Глаза закрою — спать не хочется
И сердце бешено стучит.
В мозгу — смешенье боли, радости
И силы, выросшей из слабости,
И всепрощенья от обид.
Глаза закрою — поле корчится,
А после всё-таки цветёт,
Святое Бога не найдёт.
Прямое тут же скособочится,
Но как-то движется вперёд.
Я не могу сосредоточиться!
1986
* * *
Хочу спасти того, кто спас меня,
Но погубить боюсь ещё сильнее.
Участье безучастия страшнее:
А вдруг вместо воды поддашь огня?
А вдруг слова: «Тебя спасти хотят», —
Как будто соль на раны посыпают.
Когда спасают — так не говорят.
И не хотят спасать, когда спасают.
7 апр. 1988
* * *
Есть место на земле,
Где мир устроен страшно, безысходно.
Подчас мне кажется, оно — во мне,
Подчас — перемещается свободно.
Есть место в облаках,
Наполненное мудростью, покоем…
Подчас мне кажется, что всё у нас в руках,
Но связанных с рожденья за спиною.
5 мая 1988
* * *
Мы жили в век такой,
Когда, ну, может, не второй,
Так точно — третий
Душой был добр и светел.
А каждый пятый, если не второй,
Жил не своею головой.
И если бы не чудо,
То, верно б, стал Иудой.
Ну, а десятый, а десятый,
Без дураков — был соглядатай!
Да трудно было разобрать,
Кого кто должен выдавать,
Кому кто должен и чего.
И жили так. И ничего.
Но каждый сотый был флейтист,
Ах, Боже мой, тот каждый сотый!
Как будто бы скольженье вниз —
И капля звука в мягких сотах.
Вся сложность в том, что рассчитать
Почти что невозможно номер:
Кто, где родился, жил и помер,
Кому за кем идти, страдать.
Но тот, кто изловчился, всё ж
Жил третьим, пятым и десятым.
Свобода выбора — не ложь,
Но и в тюрьме не виноваты.
И только сотый был флейтист —
Не каждый день столкнёшься с сотым!
И солнце капелькой по сотам
Скользнёт и канет в тихий свист.
20 июня 1988
* * *
Законы жизни можно соблюсти:
Прожить, как все, отшельником, поэтом,
Природу жизни чувствуя при этом,
Как шаровую молнию в горсти.
23 июня 1988
* * *
Мы только путники с тобой!
Привыкли в даль смотреть бесслёзно.
Но дождь окутал пеленой
Прильнувшие к дороге сосны.
Мы только путники! Смелей
Иди к звезде своей падучей.
Но, Боже, на душу пролей
Ещё дождя из синей тучи.
Мы только путники! Так брось
Для самых злобных кость пустую.
Не верю, что с небес впустую
Нам столько счастья пролилось!
5 марта 1990
МАХАОН
(поэма)*
Посвящается Александру Монастыренко
Махаон — одна из самых распространённых бабочек в Европе. Однако в последнее время наблюдается заметное уменьшение его численности. В горах поднимается до значительных высот.
Йозеф Моуха. «Бабочки»
I
Скорее, знала при луне.
И то — до половины.
И то — неясно, не вполне,
По слухам, в именины.
Я знала эту жизнь вчерне.
Сухим хребтом проекта
Забеспокоился во мне
Во плоть входящий некто.
Ну, скажем, выглядел он так
(По представленью и по впечатленью):
Сорочка домотканая, заправленная в галифе.
В глазах панбархатное «фэ»!
Гитара. Деревенский вечер. С утра прогулка,
каратэ.
Или: монашеский клобук и ряса.
А может, он на фоне класса, учитель
с обликом прекрасным?
Московский франт у бочки с квасом,
Мужик за плугом да с конём
(И это тоже всё о нём),
Писатель, фотохристианин,
Любовник, наконец, портной.
Самозабвенно тих и странен
Он мне казался под луной.
А как-то раз (я вся болела,
Всё не сводила глаз с окна:
Луна под фонарем белела
На фоне чёрного сукна,
Старуха жаждала суднa,
Кровати чокались, как рюмки,
Сестра во тьму запропастилась)
В окне глубоком засветилась
Больная небыль — он как он.
Изображение кренилось,
Как над бутоном махаон.
Какие крылья! Вспомнить страшно!
Хоть раз привиделось и мне.
В бреду, известно, как во сне.
Кричу. Укол. Сползла рубашка.
Лечу под шум свистящих крыл.
Когда лететь мне стало тяжко,
Какой-то Бог меня укрыл.
Так вот: он все же точно был.
Вдруг исчезая, появлялся,
Он был не тень и не двойник,
Он просто видоизменялся,
Поскольку в сущность не проник,
(А, видит Бог, всегда пытался!),
Тем самым, проникая в души,
В них созидая, в них же — руша.
И если б он рыдал над трупом,
То не рассматривал бы в лупу
Глубины впадин и теней
Десятой долею своей?
II
Хата — за триста рублей.
Старая малая норка.
«Прима» на блюдечке горкой.
Воздух желтеет, как клей.
Склеены стены сырые,
Склеены вещи живые,
Склеен в окне огород.
Стекла шуршат слюдяные.
Склеенность спать не дает.
Кто-то, подкравшись, поёт,
Клеится к разным, живучим,
К тем, кого жизненный случай
В хату вводил и введёт.
Сердце дрожит махаоном.
За огородом — погост.
Между — под легким наклоном
Ночи натянутый мост.
Убирайтесь, убирайтесь, я вами забит,
Как шкаф опустевшими платьями!
Умираю от любви к нескончаемой веренице
Вариаций на темы «Божественной комедии».
Ко мне забегали намедни
Вера, Надежда, Любовь,
Они мне шептали, кудряшками в уши шурша,
Осиянные плотью слепящей:
— Никогда, никогда не угаснет душа,
Вся из прошлого — в настоящем!
Убирайся, семья, из меня,
Что живёт в этой хате бессрочно,
Убирайся, фашист, что сидит у огня,
На бумаге штабной ставит точку!
Рот у роженицы бел
На рассвете розовом.
Тяжело от жарких тел,
Что душой распознаны,
Что угаданы в себе,
Бог весть кем покинуты.
Ночи длинные в селе,
Годы передвинуты
На рассвете розовом…
Убирайтесь, я вами убит!
Я, припавший к другим индивид.
Опять ползут, опять летят
Жуками колорадскими,
А может быть, спасти хотят
Объятиями братскими…
Обману вас скопом,
Разыграю всех,
Упаду холопом
Под плевки и смех.
Стану жить по-Божьи
На миру в Москве.
И на бездорожье
Не свихнусь в тоске.
Перебуду всеми —
Ночь снимает мерки.
— Вы бы хоть присели, —
Это к акушерке.
— Мальчик? — Слава богу! — Мальчик!
Дал зарок — спи!
Мышка в бок — пи!
Чёртик лоб щекочет
Кисточкой из ночи.
А в матрасе травка.
Прекратилась давка.
Рассосались образа.
Махаон закрыл глаза.
— Спи, крылатенький, волохатенький! —
Говорю сама спросонок.
Спи. Спиралькой влез чертёнок
На окно — хвостом вильнул,
Свет в окне перевернул,
Берегись, тонки осколки!
Первый луч упал на стул,
На крыло и на хребет.
Махаон пронзён иголкой.
Махаона больше нет.
III
Вослед, вослед, вослед, вослед
Такой великий день явился,
Что лучше б, кажется, ослеп,
Чем с этим буйством примирился.
Сочилась зелень скрытых ран,
Вокруг — следы цветных ожогов,
По ним промчался кот прожогом,
Переключив хвостом экран.
О, муки муравьёв! О, звуки улья!
Цветущих вишен трепетные тульи!
Тропинка привела к сараю,
Где, как любовница младая,
Кусалась нежная крапива.
Но мимо, ноги знают, мимо!
Уже и кладбище в сиреневых потеках
Страдает позади. И яблоневый сад,
Заряженный снарядами задуманных плодов,
Округлости полей, разжатости углов,
Уже остались позади озера
С тревожной юркостью тритонов,
Уже оторван лес от взора,
Окрашенный в три тона,
Уже ты перешёл холмы
И перешёл холмы другие,
Стал недоступен для молвы,
Уже пространства голубые,
Эфир! Но вдруг соседский рыжий кот,
Который к людям привязался,
Возник — экрана поворот —
— Брысь, рыжий, где ты взялся?
IV
Слайд-фильм
Мяу! Шапка чёрного кота
Сферично в стуле залегла.
Глаз устремлён ко мне с экрана —
Живая зелень — вечно рана.
Над ним — улыбчивы, в овале
Любовь, Надежда, Вера ждут,
Чтоб современники сказали,
Зачем лубки ещё живут,
Зачем смущают ясным взором
Во фрак затянутого хиппи,
Который в слайде под забором
Оп?сал трудный век открытий.
Надежда, Вера! Кони пашут,
Старушки крылышками машут,
Свинья свивается в кишки
Для свадьбы в полные горшки.
Секунда! Стало плохо даме,
У дамы спазмы («пишет вирши…»),
Она узрела в этой драме…
Продолжим дальше, дама вышла!
Простите, общество представить
Совсем забыла — в хате гости,
В тарелках — динозаврьи кости,
В стаканах — выпитый ручей.
Здесь впечатлялись — книгочей,
Заинтригованный реальным,
Философ с профилем наскальным,
Возможно, он уже нащупал…
Художник мощный, с виду щуплый,
Другой, как нежное дитя,
Боялся правды бытия.
Наставил мудрый глаз-локатор
Согбенный нежный реставратор.
Родной, как каменная баба,
Спортсмен и социолог местный,
Смеясь над местной поэтессой
(Акцентуированный тип!
Её смущает крови вид),
Другим диагноз тоже ставил.
Присутствовали также жены.
Но обойдем молчаньем их.
И так уж воздух заряжённый.
И много дел ещё других.
Продолжим!
Надежда! Вера! Где ж Любовь?
Я так искал её, зверея!
«В металлургических лесах»
Прохладных тел стволы белеют.
Горит нерукотворный Спас
На листьях трепетностью глаз.
На полимерных небесах
Друзья — московские поэты,
В созвучья времени одеты.
Любовь! Любовь! Моя Лолита!
Весенних щиколоток пара
Несут тебя, как монолиты,
В упругость солнечного шара.
Но мне не умереть от жара!
Того я прожил, кто с тобой.
Пускай на мужа и ребёнка
Прольётся дождь твой золотой.
Пора. Отщелкана вся пленка.
V
Продолжение
В перерыве — буря.
Обсуждают, курят:
— Подражает Западу!
Свежо! Натянуто! Свободно!
И тянут влагу с терпким запахом,
И дружно, залпом, — злую воду.
Стаканы — дзинь! — Буддизму дань!
— Герои как из ваты!
— Чужих заслуг не прикармань,
Любовник-соглядатай!
— Он жизнь мою перевернул!
Любовь к игре, злодей, вернул! —
Кричит один, и, вторя,
Другой цепляется за стул
И валится от горя:
— Я ими был, и я так жил!
На домашнем экране,
В предрассветном тумане
Голубые стволы,
Как натурщицы в ванне.
Голубые луга, махаон голубой,
Пригвождённый к цветку
Фотопленкой-иглой.
Голубой бородач
С синеватой семьёй.
Поднимается плач
Над прозрачной землёй.
Помним кадры Азова —
Ракеты на взводе.
Холодеем от зова:
— Вернитесь к природе!
Разошлись. Разъехались.
Пойду, послушаю, что нового в лесу,
Какие изменения в жуках.
И дохлого крота перенесу
С тропинки в зеленеющий овраг.
В этом году много дохлых кротов,
Неужели и там началось?
VI
Потом он исчез.
Осыпался лес.
Уснули озёра
Под спудом зелёным.
Нахлынула тишь.
Стоишь и молчишь.
Привиделась хата.
Учитель, прощай!
Он жил здесь когда-то,
Задел невзначай.
VII
К Москве его прибило.
В Москве что было! Было!
Не знаю, что там было,
Ведь я там не была.
Но не сдана на мыло
Всеобщая луна.
Нас всех перезнобило
Пред лунным алтарем.
А если кто не понял,
Зачем под ней живём,
Того нигде не тронем
И к жизни не вернём.
…А как-то раз: я всё болела,
Какие крылья! Вспомнить страшно!
Вокруг — следы цветных ожогов,
Но мне не умереть от жара!..
VIII
Рассказ альпиниста
— Я знал, он болеет Эльбрусом.
Альплагерь. Снега. Тренировки.
Туда он явился под грузом
Своих аппаратов и плёнки.
Он был удивительно ловким.
В среде новичков слыл первейшим.
Его увлекали морены
И прочие вещи — не меньше.
— Как зрителя в центре арены?
— Не знаю. Расценивай это
Как хочешь. Ведь вольному воля.
Выдумывать — дело поэта.
Туристу — верёвка и воля.
Да. Первые дни он охотно
Ходил по маршрутам несложным.
— Не так ли, как старый охотник,
Чтоб дичь не вспугнуть осторожно?
— Опять за своё… В коллективе
К нему относились как должно,
Не то, чтобы очень любили,
Но, в общем-то, жить было можно,
Пока он не сделался кислым,
Почувствовав признаки сплина,
Какая-то тяжесть нависла,
Сломила его дисциплина.
Стал много бродить. Я с ним тоже.
Смотрели вовсю, говорили.
Действительно, знаешь, похоже,
Его там не очень любили.
Так вот. Он ушёл в одиночку
В район перевала Ахсу.
Я карту тебе принесу:
Круги, треугольники, точки…
В Сванетию, через хребет,
Смотри, видишь, вот он, Кавказский.
В том сложного, в общем-то, нет,
Когда подготовлен и в связке.
Скажу, как-то не по себе
Мне стало от гордого вида,
Когда уходящим увидел…
— Не Дон ли Кихотом в седле?
— Да хватит тебе!
Неплотная куртка, штиблеты,
Без крючьев рванул, без палатки,
Но аппаратура при этом
— В порядке? — спросил я. — В порядке.
Явился как раз через сутки,
Худой, измождённый и мокрый.
— Как жаль, аппараты прикокнул. —
Затравленно смотрит из куртки.
— Там трещина… Метра на три,
Упал… Да ещё заблудился!
— Спасибо скажи, что явился,
На, ноги скорей разотри!
Разморенный чаем горячим,
Он мне рассказал, как на снег…
— Не блудным ли сыном назначен
Герой отогретый на свет?
Пропущен ответ.
— Когда он на снежном плато
В мороз ночевал без палатки,
Явился, не вспомню я, кто,
Согрел ото лба и по пятки.
Я толком теперь не пойму,
Там что-то такое закручено,
Он сам удивлялся тому
Прекрасному редкому случаю.
Потом мы расстались…
Заблудился в снегу — спи!
Слышишь, мышка в бок — пи!
На носу — не сосуличий кончик,
А слетевший с горы махаончик.
Примостился к тебе на живот
Тёплый, добрый и ласковый крот.
На коленках резвится тритон.
Ты спасён, одинокий, спасён!
IХ
Исполнив множество ролей,
В себя приняв, себя отторгнув,
Он вновь возник среди полей
С лицом подавленным и гордым.
Перечитал Толстого, Тютчева,
Почти что вышел к свету истины.
Дитя, природою обучено,
Его среди цветенья выследило,
Сплело веночек полевой
И на него, смеясь, набросило.
Передо мной герой иной,
Увенчанный любви колосьями.
Добротный, склонный к ремеслу.
Ему материю снесу!
По старой памяти возьмёт
И нечто модное сошьет.
Не комната у них — каюта,
Его отчалена трудом,
Жена, соратница уюта,
Прекрасна в бледно-голубом.
Она рисует и поет.
Ребёнка будущего ждёт.
Она наделала игрушек,
Он — украшений из ореха,
Приятно говорить и слушать,
Приятно пожелать успеха.
Вокруг — предметы стиля ретро:
Фонарь кренится, как от ветра,
Набух достоинством комод,
Графин едва не упадёт,
Пьянея от того уюта,
Не дом — экзотика, каюта!
А это? Раковина, Боже!
Для красоты разрезал твердь.
На розовой, окаменевшей коже
Рассмотрим в лупу тайны смерть.
Пройдет несколько месяцев, лет,
десятилетий, и он осуществит свою мечту:
поднимется на воздушном шаре, дирижабле,
вертолёте, сделанном собственными руками,
в собственную мечту!
Двое: мужчина, спасающийся от преследований, и стеклянная, в пузырьках воздуха
женщина, на которую он опирается, — машут
тени воздушного шара:
— Мы остаемся на Земле!
К ним присоединяются альпинист-социолог,
реставратор, несколько поэтов, художников,
стариков, детей, махаонов, тритонов, мышей.
А все человечество в сверхмощной ракете
устремляется к чужой счастливой планете.
И я приблизилась к черте:
Я записала жизнь вчерне.
13-16 января 1983 г.
Примечания
1 В письме Самойлов допускает ошибку в написании фамилии адресата, за что заранее приносит свои извинения.
2 Встреча состоялась 24 янв. 1983 г.: см. «Комментарий к письмам».
3 Злотников Натан Маркович (1934–2006) – поэт и переводчик. В 80-е гг. работал в отделе поэзии журнала «Юность», зам. главного редактора журнала.
4 Поздняев Михаил Константинович (1953–2009) – поэт, эссеист, журналист.
5 Кушнер Александр Семенович (род. 1936) – поэт.
6 «Записки у изголовья» – книга средневековой японской писательницы Сэй-Сёнаго?н (ок. 966–1017?), давшей начало литературному жанру дзуйхицу (дос-
ловно ? «вслед за кистью», «следуя кисти»; очерк, эссе, поток сознания) в японской литературе.
7 Повесть японского писателя и драматурга Дзюнъ-итиро Танидзаки (1886–1965).
8 Петровых Мария Сергеевна (1908–1979) – русская поэтесса и переводчица.
9 Межиров Александр Петрович (1923–2009) – поэт и переводчик.
10 Рубцов Николай Михайлович (1936–1971) – поэт.
11 Ткаченко Александр Петрович (1945–2007) – поэт и правозащитник.
12 Чернов Андрей Юрьевич (род. 1953 г.) – поэт, переводчик и историк литературы, пушкинист.
13 Хлебников Олег Никитьевич (род. 1956 г.) – поэт, журналист.
14 Мещеряков Александр Николаевич (род. 1951 г.) – историк-японист, литератор.
15 Лапин Сергей Георгиевич (1912–1990) – советский партийный и государственный деятель. С 1970 по 1985 г. – председатель Гостелерадио СССР.
16 «Теперь вы плачете! А где ж вы были…» <1981>. Цит. по: Самойлов Д. Счастье ремесла. М., 2010. С. 561.
17 Примечание А. Липницкой.
18 Имеется в виду Мария Сергеевна Петровых.
19 Редакционно-издательская экспериментальная груп-па «Весть» во главе с В. Кавериным. Одним из редакторов альманаха в 1986–1989 гг. был Геннадий Евграфов.
20 Болдырев Юрий Леонардович (1934–1993) — литературовед, мыслитель, эссеист.
21 Ратнер Владимир Яковлевич (род. 1936 г.; г. Сумы) – художник, преподаватель. С 1982 по 1997 гг. — руководитель детской студии изобразительного искусства городского Дворца детей и юношества. Работает в жанрах пейзажа, психологического портрета, зарисовок с натуры в концертных залах, в театрах, на представлениях. Его работы и он сам очень нравились Самойлову. Они встречались в Москве дважды – в 1983 г. (в этом году он сделал «Портрет Давида Самойлова», но его судьба мне неизвестна) и на выставке В. Ратнера в ЦДЛ в 1984 г. Почти в каждом письме Самойлова были слова: «Привет Володе», или: «Привет Вашему мужу».
22 См.: Давид Самойлов. Подённые записи. М., 2002. Т. 2. С. 185: «1983… 24 янв. А.Б. Липницкая из гор. Сумы. Славная. Способная. Читала поэму…».
23 Губин Дмитрий Павлович (род. 1964 г.) – журналист, телеведущий. В 1987–1990 гг. работал в журнале «Аврора» (Ленинград).
24 См. письмо Д.С. от 11.02.88 г.
25 Геннадий Евграфов (Геннадий Рафаилович Гутман) – российский литератор, автор ряда книг, в том числе «Из воспоминаний о Давиде Самойлове». В 80-е годы он был литературным секретарём поэта.
26 Левитанский Юрий Давидович (1922–1996) – русский поэт и переводчик.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer11/lipnickaja/
