Двенадцать мнений о последней волне «русской» эмиграции в Америку. Из книги публицистики «Спокойно, вы в Америке!»0

1. “Вертикальная” энциклопедия “русской” эмиграции

Сколько десятилетий Российская Империя, затем СССР, теперь уже – страны СНГ, некоторые из которых стали независимыми государствами, все продолжают и продолжают исторгать из своих недр “ненужных” людей, чаще всего – элиту, интеллигенцию. Сколько драматических историй, изуродованных судеб, недожитых жизней знает эта тотальнейшая из тотальнейших в мире эмиграция многих сотен тысяч людей разного этнического и религиозного происхождения, продолжающих именоваться в мире интегральным именем: “русские”.

Если проследить историю многих европейских государств, вдруг окажется, что часть ведущих их политиков, ученых, экономистов, военачальников были и есть выходцами из “русских”. Если построить семейное древо многих известнейших американских конгрессменов, бизнесменов, ученых, актеров – окажется, что корни их – из России. И, в то же время, многие американцы понятия не имеют, где находится Россия, об Украине, или, например, Грузии – и говорить-то нечего. Однако все они хорошо знают, что живут в Америке такие люди: «русские».

То, что творит с “русскими” эмигрантами история – не поддается логическому осмыслению. Пройдитесь по старинным кладбищам Парижа, Праги, Берлина, Вены, Бухареста – и вы увидите, сколько утерянных для истории судеб хранит приютившая их земля. Но разве только именитые были вынуждены бежать! Сколько “маленьких” людей хранит в себе земля только одной Америки. И память о них теплится разве что в виде затертых фотографий на стенах квартир их внуков, или в невостребованных документах эмиграционных властей Америки.

Приедете на остров Эллис Айленд, что у статуи Свободы, куда до 1954 г. привозили на океанских пароходах эмигрантов. И посмотрите внимательно на развешанные вдоль стен музея эмиграции фотографии беженцев. И снова столкнетесь с тем, что многие из них – “русские”. Вы увидите их одежду, облик, выражение глаз и почувствуете огромную тяжесть, муку, страдания, связывающие вас с этими незнакомыми и близкими людьми. Ибо то, на что были вынуждены решиться они, бросая в одночасье все нажитое, достигнутое, оставляя, наконец, Родину и могилы предков, не только сходно с тем, что произошло и с вами, но вызывает и мысль о фатальном злом роке, висящем над Россией до сих пор. Вы проникнетесь состраданием к судьбам и воле этих людей. Тем более что не исключено: среди них есть и ваши дальние родственники, бежавшие и во времена работы Паленской комиссии, и перед первой мировой войной и после революции... Родители спасали детей, дети увозили стариков. Этой боли и этой музыке нет конца...

И возникает вопрос: неужели память обо всем этом постепенно исчезнет, оставаясь лишь в сухих цифрах ученых, историков, социологов, политиков, экономистов? Неужели следующее поколение эмигрантов “из нашей бучи, боевой, кипучей” ожидает лишь новый музей эмиграции, расположенный, соответственно, где-нибудь в районе аэропорта Кеннеди, где они смогут рассматривать фотографии уже нас с вами? И наша жизнь во все ускоряющемся современном мире промелькнет незаметно, еще более увеличив провал в памяти поколений?

Известны книги, посвященные эмиграции и эмигрантам. Известны кинофильмы, посвященные трагедии отдельных поколений, судьбам народов. Но разве этого достаточно!

Многие авторы, побывавшие в Англии, писали об английской традиции – отводить в домах наиболее почетные места фотографиям и реликвиям, связывающим их с предками. И потому многие английские семьи прослеживают свои родословные деревья на много поколений вспять. Впрочем, такая традиция существует не только в Англии.

Кто бывал в Израиле, знает о “зале памяти” в музее Яд Вашем, где аккумулируется информация о погибших в Катастрофе. Во многих странах Европы скрупулезно собирается эта информация, составляется жуткий мартиролог памяти для будущих поколений. По этим уничтоженным “деревьям” многие смогут найти и свои разорванные фамильные связи. И уже находят.

После распада СССР судьба разбросала многие семьи: бабушки и дедушки, например, остались доживать свой век в России, дети уехали в Америку, внуки – в Израиль, а разуверившиеся во всем правнуки подались в Австралию, Канаду, Германию... И, может быть, еще не поздно, пока жива, пусть и зыбкая, связь поколений, сохранить память обо всех. И углубить ее во времена довоенные, дореволюционные...

Для этого совершенно неважно, кто мы есть в этническом смысле, какую исповедуем религию, какие метаморфозы приключались с нами и нашими предками во времена цветения или увядания нашего древа жизни: у одних – с огромной, буйной кроной, у других – с едва заметной единственной хрупкой веточкой...

Идею создания банка фамильных деревьев в среде “русских” эмигрантов в Америке я услышал от Г. Вайнера. Он говорил мне об этом с некоторым обреченным энтузиазмом, когда очевидное не кажется вероятным. И, все же, все же!

Недавно попала мне в руки чудесная неоконченная книга в 4-х томах, изданная энтузиастами в Иерусалиме: “Евреи в культуре русского зарубежья”. Сколько в ней судеб, сколько незабытых, к счастью, имен! Известны и десятки других книг, посвященных памяти русских, украинцев, поляков... Но все они “горизонтальные”, ибо описывают людей и события в одном, максимум – двух исторических пластах жизни страны, общества, культуры... Но не менее интересен и совершенно иной эволюционный путь: “вертикальный”! Проследить, как развивались наши семейные древа вглубь, как разветвлялись, трансформировались, или гибли. Как растворялись в космополитическом мире, или, напротив, углублялись в ортодоксальности своей. Как менялись их профессиональные, культурные, политические, социальные, национальные условия жизни, выживания. Какие демографические перемены внесла судьба в вертикаль каждого фамильного рода.

Восемь лет тому назад Ю. Мушкетик, тогдашний и нынешний председатель Союза писателей Украины, рассказывал мне, что пишет книгу об известнейших родовых фамилиях на Украине. И с удивлением обнаружил многократное смешение этнических родовых связей в среде известнейших традиционно украинских фамилий, например, Галаганов, Полуботков, мн. др.

Один из моих друзей, сын раввина из Бессарабии, приехал в Америку вслед за сыном-вундеркиндом, приглашенным с первого курса МИФИ в Гарвард американским профессором-селекционером. И внук раввина, окончив Гарвард и получив блестящее приглашение на работу во всемирно известную научную лабораторию, вдруг женился на японке. У них родился мальчик очень похожий на мать, и они уехали жить в город Нагасаки. Такая вот “вертикаль”.

А моя бывшая сотрудница, русская, отправила после Чернобыля 10-летнего сына в Израиль на лечение в группе других детей. Мальчик очень быстро выучил иврит, увлекся иудаизмом, окончил религиозную школу, затем – религиозный колледж. Сегодня он – самый молодой ученый – толкователь Торы среди раввинов Израиля. И такие вот “вертикали”. Так что, любые национальные “метаморфозы” возможны в родовых деревьях, особенно в американской среде эмигрантов.

Думаю, многим из нас интересно не только проследить свое вертикальное фамильное древо, но и прочитать, услышать, узнать и о других “деревьях”, раскидистых и величавых, или тонких и беззащитных, как березки на ветру. Время жить – это не просто библейская мудрость: в ней отражена связь поколений – от прошлых до грядущих, в ней память, передающаяся веками.

(газета «Новое русское слово», №1-2, февр. 1997)

2. БЕСЕДЫ О ЖИЗНИ “РУССКОЙ” ЭМИГРАЦИИ.

Какова дальнейшая судьбы евреев, выходцев из бывшего СССР? В самом деле: кто они? Станут ли они частью не только американского народа, но и еврейства? Кем будут их дети, внуки? По национальности? По вероисповеданию? Ведь уже нет пятой графы в паспорте, которая определяла и одновременно поддерживала национальную принадлежность. Что удержит их от, кажется, неминуемой ассимиляции. В Америке путь сохранения национальных, этнических корней (любой национальности) - принадлежность к определенной религиозно-культурной общине. У русскоязычных евреев есть пока община, но что с ней произойдет за каких-нибудь два поколения без глубоких корней и традиций? Нынешняя беседа об этом - с профессором А.Лакшиным, русскоязычным, нашедшим свою нишу в ортодоксальном иудаизме.

А.Б. Бытует, и не без оснований, мнение, что евреи Нью-Йорка разных волн эмиграции не только не имеют контактов между собой, но и относятся недружелюбно друг к другу. Одни поясняют это явление естественным языковым барьером, другие - разной ментальностью и культурной базой, третьи - ханжеством американских евреев и чрезмерным самомнением “русских”, четвертые - разным положением в обществе, и.т.д.

Как бы там ни было, действительно, мягко говоря, разобщенность есть. Есть даже разобщенность среди русскоязычных евреев, которые, не имея в массе своей контактов с англоязычными, организовывают десятки своих враждующих между собой общественных организаций, каждая из которых, тем не менее, называет себя еврейской.

Англоязычные евреи разобщены, как минимум, религиозными привязанностями на ортодоксов, консерваторов и реформистов. “Русские” же, не веря ни в Бога, ни в Дьявола, предпочитают земляческие связи, замыкаясь, тем самым, в своеобразных гетто, типа Брайтона, где можно прожить и без знаний английского языка, где к их услугам десятки русскоязычных газет, русское радио и телевидение, русскоговорящие продавцы в магазинах. Либо бегут подальше из этого “болота”, чтобы побыстрее адаптироваться в американской среде, стать элементом какого-либо профессионального слоя американского общества.

Но чем объяснить, что в “глубинке”, где-нибудь в Денвере, Атланте или Сент-Луисе контакты между евреями разных волн эмиграции куда более тесны, нежели в Нью-Йорке?

Есть, правда, исключения из складывающегося советско-еврейского пасьянса: люди, преодолевшие языковый, профессиональный и, в какой-то степени, элитарный барьер, являются частью не только “русской” общины Америки, но и ее еврейско-американской составляющей. К таким людям я отношу и вас. И потому, весьма интересно узнать, как вам удалось это? Поделитесь опытом.

А.Л. Родился я в Ленинграде 40 лет назад в нормальной интеллигентной семье. Родители преподавали немецкий язык: папа в университете, мама - в военной академии. Папа, надо отдать ему должное, проявил большую дальновидность и отдал меня учиться в английскую спецшколу, так что с 17 лет я совершенно свободно владею английским языком и это, конечно, облегчило многое в жизни. Затем окончил химфак университета, там же занимался научными исследованиями и, в это же время, уже всерьез заинтересовался еврейством. Стал ходить в синагогу. Стал завязывать контакты с другими евреями. Я стал посещать первый тогда в Ленинграде подпольный семинар по изучению Торы и еврейской религии. Это было в 1979 году, но продолжалось недолго. Вскоре всех “семинаристов” стали по очереди вызывать в КГБ. Все контакты пришлось на время прервать, и стал я самостоятельно изучать Тору. Мне было проще, ибо я мог пользоваться книгами на английском языке.

А через несколько лет я окончательно понял, что есть вещи намного важнее, чем карьера и деньги. У меня наладился контакт с серьезными религиозными кругами, с отказниками. Для меня главным стержнем в жизни стало еврейство. И, несмотря на то, что в 1990 году мне, наконец, “разрешили” защитить кандидатскую диссертацию в области химии, я в 1992 г. эмигрировал в Америку. И тут свершилось своеобразное чудо: в первый же день приезда в Нью-Йорк, а это был день 90-летия тогда уже больного ребе Шнеерсона, я зашел в синагогу и тут ко мне подходит человек (им оказался Алекс Полторак, который в Москве случайно слышал мое выступление на ступеньках синагоги) и говорит: у меня есть для тебя работа в Туро-колледже. Так я стал преподавателем.

Кроме того, мне вскоре предложили работать консультантом в Объединенном Совете еврейских общин Нью-Йорка (JCRC), в котором представлены почти все еврейские организации. Но это не еврейский парламент города. Совет лишь формирует и выражает общие интересы еврейских организаций в отношениях с администрацией города и штата, с полицией, с общественными организациями других религиозных общин города, с другими странами и зарубежными организациями. Постоянных сотрудников в Совете - 11 человек и каждый отвечает за свои направления. Коротко говоря, я начал жить еврейской жизнью в России и, приехав сюда, как бы влился в новый поток, не снижая скорости, как машина, въезжающая на хайвэй.

А.Б. Вы считаете, что единственный путь для вхождения в американскую еврейскую среду, это соблюдение Торы, жизнь по ее законам? А что делать тем евреям-атеистам, которые хотели бы жить в среде еврейской культуры, ее традиций, не желают ассимилироваться, забыть о своем еврействе, но не посещают синагог. Им никогда не стать частью американского еврейства?

А.Л. Нет, это не является непременным условием. Это лишь во многом облегчает вхождение в общееврейскую жизнь. Поясню. Жизнь религиозного еврея подчиняется строго регламентированному распорядку. И независимо от страны происхождения эти законы обязательны для всех евреев. Те, кто их придерживается, находят общие интересы, общее занятие и общее место для встреч. Необходимо только желание. А непонимание между евреями-американцами и “русскими” последних волн эмиграции возникает, как мне представляется, по следующим причинам.

Во-первых, нас в советской жизни приучали, что главное - это профессиональная работа, а любая общественная деятельность вызывала подозрение. Сразу же возникал сакраментальный вопрос: а зачем и кому это надо?

Во-вторых, львиная доля наших с вами соотечественников прекрасно находят дорогу в различные еврейские организации, когда от них можно получить какую-то реальную помощь: материальную, моральную, образовательную, политическую, и.т.д. Но как только мы становимся на ноги, тут же забываем об этих организациях. И этого американцы, действительно, не понимают. Еврейский мир построен на взаимопомощи: материальной, волонтерской работе и др. Потому, нельзя с одной стороны жаловаться на то, что мы не можем войти в состав американского еврейства, а с другой - свое это желание сопровождать лишь хватательными инстинктами.

Если мы хотим участвовать, мы должны участвовать, что-то делать. Тогда - не будет никаких проблем.

А.Б. Но движение к взаимопониманию и взаимопроникновению, это обоюдный процесс. Нельзя ограничивать условия сближения евреев разных волн эмиграции единственным критерием: давай деньги, деньги давай! Какие встречные шаги делаются американскими евреями для сближения?

А.Л. Такие шаги делаются. К этим шагам американские еврейские организации подталкивает тот факт, что число евреев в Нью-Йорке, например, с одной стороны сокращается, с другой - увеличивается процент эмигрантов из стран бывшего СССР. По прогнозам, очень скоро мы будем составлять четверть всей еврейской общины города.

А.Б. Мы так часто, как заклинание, употребляем эти слова: “еврейская жизнь”. Что это означает с точки зрения еврейства Америки в реальной жизни новых эмигрантов, большая часть которых - неверующие?

А.Л. Участие в работе любой еврейской организации, светской или религиозной. Можно водить ребенка в кружок израильского танца, или самому петь в хоре еврейские песни - это все формы еврейской жизни. Опять-таки, можно давать деньги на любые благотворительные еврейские цели.

А.Б. Мы снова о деньгах! Но вы ведь прекрасно знаете, в прошлой жизни советского человека со всех сторон окружало лицемерие, обман и ханжество. Люди разучились доверять. “Доверяй, но проверяй”, стало девизом. Здесь мощные еврейские организации призывают сдавать деньги на благотворительные нужды, но оперируют при этом общими словами об их предназначении, не учитывая ментальность “советского человека”, не утруждая себя поиском более приемлемых и понятных форм сбора денег. Например, на конкретные программы с именем и фамилией, а не в общий котел, откуда некий дядя будет черпать. А тот, кто ему не доверяет, тот плохой еврей, ату его! Вот вы даете пожертвования, например, в UJA?

А.Л. Я даю пожертвования в те 2-3 синагоги, в которых молюсь. В UJA я пожертвований не даю. В то же время я считаю, что в Америке главным является не вопрос о том, куда давать деньги, сколько - где их взять.

А.Б. Забудем о деньгах, которых у нас нет. Так, все-таки, как реальным “русским” с их достоинствами и недостатками стать полноправной и полноценной частью еврейства Америки, также - далеко небезгрешного? Ведь американское еврейство по своей силе и возможностям - это “слон” по сравнению с “моськой” - эмигрантами из бывшего СССР. Неужели необходимо “лаять на слона”, чтобы он обратил внимание на нужды и ситуацию “русских”.

А.Л. Американцы - реалисты, они умеют реально прогнозировать и оценивать ситуацию. Вопрос же в том, что многие из них, боровшихся за выпуск советских евреев, представляли, что приедут люди типа известных им диссидентов, либо люди, похожие на их дедушек и бабушек, портреты которых висят на стене. И станут говорить с ними на забываемом языке идиш, ходить в синагогу и есть кошерную пищу. Однако, в массе своей ни того, ни другого, ни третьего не произошло.

А.Б. Вопрос, значит, в том, что русскоязычные евреи слишком далеко ушли из местечка, которое им заново предложили обрести в Столице мира...

А.Л. Я только говорю, что в Нью-Йорке контраст между ожидаемым и действительным был большим... Потому, вы правы, непонимания и разобщенности здесь больше, чем в более мелких городах.

Другая причина - наша забывчивость. Никто не просит, чтобы получатель фудстемпов отдавал часть их в виде благотворительности. Но когда мы осваиваем профессии, становимся врачами, программистами, адвокатами и забываем, с чьей помощью приехали в Америку, рвем со своим еврейским прошлым, отказываемся помогать другим евреям, это дурно пахнет. Не только мы тяжело работаем, американские евреи очень тяжело и много работают также. В этом не надо сомневаться.

А.Б. В этом нет сомнения. Но не будем больше говорить о благотворительности. Вы-то понимаете, что большинству иммигрантов в первом поколении она не по силам. Поговорим о наших детях, ради которых многие эмигрировали и вырастающих представителями неизвестно какого народа, о возможности получения ими еврейского образования. Могут ли дети или внуки среднестатистической “русской” семьи, пусть уже ставших здесь программистами или врачами (о внуках вэлферщиков - нет вопросов) пойти учиться в нормальные еврейские школы, абсолютное большинство которых платные? Я уже не говорю, что подавляющее большинство их в районах проживания русскоязычных абсолютно ортодоксальные, что, скажем прямо, не соответствует менталитету нашей иммиграции...

А.Л. Что касается еврейского образования, оно действительно дорого. Но и тут есть варианты, их нужно рассматривать в каждом конкретном случае. Но мне известны примеры, в среде бухарских евреев, например, в районе Квинса, которые многие, в том числе и образовательные вопросы, успешно и самостоятельно решают.

А.Б. К “самостоятельно решаемым” вопросам, похоже, надо отнести и русскоязычную прессу, которая судя по превалирующим на ее страницах материалам, продвигают идею, что мы - русскоязычные, продолжатели и творцы русской культуры и традиций... А бухарские евреи, соответственно творцы культуры и традиций Средней Азии...

А.Л. Все дело в том, что газеты, о которых вы говорите, печатают то, что желает читать среднестатистическая публика...

А.Б. А как они могут иначе? Иначе им просто придется закрыться, ведь пожертвования, о которых вы говорили, как-то их обходят.

А.Б. Опыт еврейской эмиграции, а это одна из наиболее длительных эмиграций в мире, длится уже 2500 лет, приводит к очень интересным выводам. В долговременном плане ни одному народу не удавалось на протяжении 3-5 поколений сохранить культуру страны исхода. Еврейская же культура, основанная на Торе, это единственное, что сохранялось столетиями на протяжении всех переходов евреев из страны в страну. Если посмотреть в исторической перспективе, наши дети и внуки будут не носителями русской культуры в Америке, а американцами. Главное: останутся ли они при этом евреями, вот в чем вопрос! Нравится мне, или нет, я уверен, моему сыну строки А. Пушкина будут говорить не больше, чем слова на листе бумаги. Мы, конечно, носители русской культуры, но далеко ее не унесем.

А.Б. Снова хочу возвратить вас к главной теме: возможное взаимопроникновение еврейских общин разных волн эмиграции.

А.Л. Давайте отметим одно обстоятельство. В Америке 92 процента евреев отмечают по всем традициям пасхальный седер и зажигают свечи на хануку. Субботние свечи же зажигают регулярно лишь 42 процента. А каков аналогичный процент среди советских эмигрантов-евреев? Комментарии, думаю, излишни.

А.Б. Иными словами, единственный для нас путь к взаимопроникновению и взаимопониманию с евреями Америки разных волн иммиграции: стараться быть такими же. Встречных же шагов от близких нам по ментальности еврейских общин ждать не приходится?

А.Л. Это путь. Хотя рассмотрение вопроса о том, кого считать евреем, требует отдельного разговора. Что касается вживания русских евреев в новую общинную жизнь, этот процесс отнюдь не требует от них растворения и исчезновения, как наследника своеобразной и богатой культуры. Например, сирийские евреи живут в Америке обособленно, ни с кем не перемешиваются, стараясь сохранить свои традиции. И, в то же время, идут на постоянный контакт с американским еврейством. Те же процессы наблюдаются и у бухарских евреев, старающихся сохранить язык фарси, культуру и самобытность. Они открыли свои синагоги. Проводят музыкальные, художественные, театральные конкурсы. Открывают школы, клубы.

А.Б. С какой целью? Объединения с американским еврейством?

А.Л. Да! Ничего нет в этом противоречивого. А средством для достижения этой цели может быть не только культура на языке фарси, но и на языке идиш. Нужно идти вперед. Когда евреи шли через Красное море, оно расступилось перед ними только тогда, когда вода дошла под ноздри, когда уже нельзя было дышать. Нужно, чтобы и мы дошли до такого же уровня, тогда “море расступится”.

Американские и российские евреи имеют одних и тех же прабабушек и прадедушек. Но за прошедшие 3-5 поколения, жившие в разных условиях, изменилось восприятие окружающего мира, изменилась ментальность. Теперь мы не всегда адекватно оцениваем взаимные шаги. Нужны “переводчики” с каждой из сторон, которые бы “перевели” суть поступков, правильно объяснили. Переводчики не с английского языка на русский и наоборот, а от одной еврейской души к другой. Тогда и наступит объединение и взаимопонимание наших общин.

А.Б. Вы один из “переводчиков”. Говорю это безо всякого ёрничества. Много ли вы знаете среди советских евреев таких же людей, которые безболезненно вошли в среду американского еврейства, приняты им, и, в то же время, не порвали с соплеменниками?

А.Л. Ну, если за последние 10 лет эмиграции. Можно упомянуть того же рабби Кацина. И ...

А.Б. Смелее! Не можете никого больше вспомнить? Трудно? Не обязательно раввина, назовите известное вам имя любого бизнесмена, ученого, инженера, учителя, врача, который бы приехал в последние 5-10 лет и влился в среду американского еврейства... Не можете! Видите, как вам сложно вспомнить хоть одно имя.

А.Л. Да, оказывается, сложно, согласен. Но я могу назвать десятки людей, кто успешно адаптировался, работает.

А.Б. Таких людей и я могу назвать десятки. Но они нашли работу и свое место в Америке, а не в Нью-Йоркской еврейской общине. Они не имеют ничего общего с этой общиной, живущей по своим законам. Она закрыта для большинства из нас. О причинах я сейчас не говорю.

А.Л. А следовало бы говорить. Например, сегодня брак между евреем, или еврейкой, последней волны эмиграции с девушкой или парнем из американской еврейской общины - большое исключение. В то же время круг друзей, например, моей семьи, включает молодые семьи американских евреев. Но нас объединяет соблюдение законов традиционного ортодоксального иудаизма.

А.Б. Хорошо. Много ли вы знаете людей в среде десятков тысяч эмигрантов последних 10 лет эмиграции, которые стали, как вы, жить по Торе? Пусть даже не строго соблюдая ее законы. Соблюдая, скажем, Шабат. Причем, подчеркиваю, я не говорю, что это хорошо или плохо. Только констатирую факт. Причины и следствия - другая тема. И что делать тому еврею, который гордится своей историей и культурой, уважительно относится к религиозным своим собратьям, но далек от религии. И не потому, что он плохой, не умный, так сложилась жизнь. Он занимается бизнесом, или работает программистом, рожает детей. А податься ему некуда. В синагоге, особенно - ортодоксальной, ему все непонятно. И люди там, при появлении такого субъекта, весьма неприветливы. Других мест, где бы он мог спокойно чувствовать себя евреем, не существует. Местные евреи начисто отвергают его прошлое. Куда податься такому человеку?

Не кажется ли вам, что отвергая таких людей, а их большинство, американское еврейство подталкивает их к ассимиляции, с которой само же и борется. На словах. А фактически, исключает из списка евреев сотни тысяч человек, солидную часть и без того небольшого еврейского народа.

Сегодня еще можно исправить положение, если американское еврейство поймет, что творит. Если в Бруклин и Квинс, где, в основном, живут нью-йоркские “русские”, действительно, придет весь спектр американского еврейства. Не сомневаюсь, мы найдем близкие нам цвета. Те же местные евреи, которые сейчас окружают, похожи на врача, говорящего больному: “Вам лекарства уже не помогут...”

А.Л. Нравится нам, или не нравится, история учит: во всех случаях, когда еврей утрачивал связь со своей религией, ассимиляция наступала неизбежно. Отчаянная попытка, скажем, Алана Дершовица выдвинуть сегодня новое определение еврейства, введя термин “культурный еврей”, ни что иное, как попытка ухватиться за соломинку. Поймите, должна быть база. База - это иудаизм. Если она есть, то надстройка может быть самой разнообразной формы. Если базы нет, все надстройки - карточные домики.

Куда пойти такому еврею? Куда угодно, например, в еврейские танцевальные клубы, еврейский театр на идиш, Я слышал, существует даже общество еврейских мотоциклистов. Можно, в конце концов, создать свою организацию, общество, если это человека развлечет.

А.Б. Слава Богу, что существует некая интегральная сила, которая объединяет всех евреев из СССР - это Израиль! Это отличительная наша черта. Мы воспринимаем беду или радость Израиля, как свои собственные. Это уникальный показатель, который я не берусь объяснять. Но вот что удивительно: этот факт не является бесспорным для американских евреев. Отнюдь! Почему?

А.Л. Вы правы. Ситуация складывается уникальная. Американская еврейская община, если говорить об отношении к будущему Израиля, к “мирному процессу”, сегодня неоднородна. Впервые за 50 лет. Отношение к будущему Израиля фактически не объединяет, а разделяет американское еврейство. Трудно понять, вы правы. И надо сказать, американская администрация прекрасно чувствует это разделение и ведет свою политику соответствующим образом. Не воспринимая уже шестимиллионное еврейство Америки как единую силу.

Я думаю, что причины кроются в том, что у “русских” гораздо меньше иллюзий, нежели у американцев. Мы гораздо менее склонны смотреть на мир через розовые очки. И я согласен с вами, что Израиль - мощнейший объединяющий фактор для всех евреев мира. И физический - для тех, кто там живет, и моральный - для всех остальных.

К великому сожалению, Израиль до сих пор недооценивает потенциал “русских”. В частности, в Нью-Йорке это относится к израильскому консульству. Работал здесь ранее в течение нескольких лет вице-консул Роберт Зингер, уроженец Черновиц, который занимался связями консульства с “русскими” в Нью-Йорке. И делал это великолепно и профессионально. В 1997 году эта должность, к сожалению, была сокращена.

Я считаю, что “русские” в Америке должны сами подумать о прямых контактах с Израилем. Тем более что у абсолютного большинства из нас есть там родственники. То есть, у нас не только кровные узы с Израилем, но и непосредственные семейные связи.

А.Б. К сожалению, не только американские евреи, но и израильтяне неоднородны в понимании возможного будущего еврейского государства. Одни и те же факты одна часть населения называет единственно правильными для выживания, другая, не менее уверенно, называет самоубийством.

А.Л. Согласен. Такое разделение народа Израиля чревато глубоким кризисом, который может разразиться в любую минуту. По сравнению с ним любой политический кризис, перестановки в правительстве, или шаги американских евреев могут показаться детскими игрушками. Что делать, я не знаю.

Единственное, что можно утверждать, хотим мы того или не хотим, мир всех евреев воспринимает как единое целое. И если мы своими руками разрушим такое восприятие, это будет катастрофой для всех нас, где бы мы ни жили. Однако, это тема для отдельного разговора.

А.Б. Согласен. Итак, какими словами можно было бы подытожить наш разговор, не обобщая чрезмерно, но и не завуалируя проблему “взаимоотношений” евреев в Америке разных волн эмиграции? С вашей иммигрантской колокольни человека, который за пять лет жизни смог “прорвать” круговую оборону американских евреев и стать ее частью.

А.Л. Здоровья, счастья, работы, достатка во всем. И все это должно помочь людям развить в себе ощущение еврейства. Я говорю, естественно, о тех, кому еврейство дорого. И посоветовал бы, что обычно советуют всем начинающим плавать: войти в воду. Если человек хочет стать частью еврейской общины, пусть он попробует это сделать практически. Пусть реально выразит свою заинтересованность в этом. И он найдет людей, которые ему помогут. Непременно.

Первый шаг к еврейству каждый из нас должен сделать сам. Так же, как научиться плавать. Нет таблеток, приняв которые вы становитесь евреями. Это - путь. Не всегда простой.

(журнал «Вестник», 7 июля 1998)

3. ТИШИНУ ШАГАМИ МЕРЯ

Мы встретились с Леонидом Пинчевским в его мастерской на West 16 Street в Манхеттене. Он эмигрировал из Союза почти 18 лет тому назад, будучи преуспевающим членом Союза художников СССР, участником многих выставок, например, первой молодежной выставки в Москве 1967 г., лауреатом премии Комсомола. И, одновременно, участником первых нонконформистских тусовок в Москве. Однако, в 1979 г. неожиданно для многих подал заявление на эмиграцию. Это время совпало с началом войны в Афганистане, и трагико-детективная борьба за выезд продолжалась 3 года. Лишь в декабре 1981 г. Л.П. вместе с семьей по личному указанию начальника ОВИР СССР генерала Зотова (сверхуникальный случай) смог эмигрировать в Америку.

Его жизнь в Америке, чем-то похожая на жизнь среднестатистического эмигранта, в то же время протекала своеобразно. Он очень быстро адаптировался в американском обществе, стал ее востребованной частью, и уже не мыслит себя вне его, оставаясь русским художником. Он является частью того элитного общества русских эмигрантов, приехавших сюда около 20 лет тому назад и ставших уже “русскими ватиками”. Имена многих из них связывают с именами И. Бродского, В. Аксенова, М. Туровского, Д. Мерецкого, М. Давлатова, С. Волкова, А. Гениса, сотен других, сумевших еще больше раскрыть свой талант после эмиграции.

Ныне Л.П. кроме повседневной работы в мастерской, ведет и постоянную страничку искусства в идишистской газете “Форвертс”.

Проблемы, возникшие перед эмигрантами из стран бывшего СССР последних волн эмиграции, стояли в свое время и перед “ватиками”. Как они их преодолевали, их взгляды на жизнь, эмиграцию, адаптацию в американской среде, отношение к творчеству - весьма любопытны.

На первый-второй, рассчитайсь!

А.Б. От чего вы уезжали - благополучный художник, у которого не было видимых проблем?

Л.П. В первую очередь от того, что не мог быть рабом, даже привилегированным. Хотел видеть мир, понимал, что не то читаю, не то рисую. Меня дико огорчало, куда бы я ни приезжал в Союзе, это всегда было нечто “второе”: Карпаты - “вторая Швейцария”, Одесса - “второй Париж”, в Москве - “второй в мире оперный театр”, и.т.д. Хотелось жить там, где все первое.

А.Б. Много ли художников эмигрировало из России в те же времена, что и вы? И куда их путь лежал: в Израиль, или в Америку?

Л.П. Художнику уезжать навсегда - очень сложно, тебя знают, имеешь свой почерк, творческую нишу. Кроме того, очень тяжело вывезти свои работы. Мне удалось вывезти около 140 работ, это неслыханная детективная история. Но, все равно, художники уезжали. Правда, разрозненно, никто никому ничего не говорил, люди боялись.

И ехали кто куда. В Вене, когда мы туда прибыли, людей рассортировывали на две группы: кто ехал в Израиль, направляли в прекрасный замок, на остальных не обращали внимания. Там я встретил нескольких знакомых художников, они возвратились из Израиля и просились обратно в СССР. У них периодически брали интервью представители советской печати, но обратно не впускали. С некоторыми до сих пор поддерживаю контакты, они так и остались жить в Вене, счастливы, что их тогда не впустили, и очень стесняются вспоминать о тех годах.

А.Б. Как дальше сложилась ваша жизнь?

Л.П. Сначала наступили эмигрантские будни. Жена страдала, а я плясал от радости и свободы. Мы жили всей семьей на 600 долларов в месяц, в эту сумму входили все расходы, включая транспорт и телефон. Затем стали покупать мои работы, жена пошла работать, учиться, освоила знаменитую эмигрантскую профессию - программист, меня стали приглашать на выставки, жизнь потекла. Я выставлялся с Неизвестным в Колумбии, с Немухиным во Франции, имел персональные выставки в двух музеях, с первых дней чувствовал себя востребованным.

Через два года после эмиграции сбылась мечта моей жизни: поехал в Париж. Для меня Париж - это Эренбург, Хемингуэй, вся история авангарда. Галерея Мари Терез пригласила на персональную выставку. Я приехал, ужасно нервничая, и вдруг обнаружил, что Париж - очень маленький город, очень милый, но и очень напоминающий старую молодящуюся даму. Месяц я был на выставке в Париже. Было много интересного. Я застал Галича, В. Максимова, писал портрет В. Некрасова. Встречался с моим другом писателем “папой русского вампира” Ю. Мамлеевым, художником О. Целковым, Б.Заборовым, мн. др. Там издавались забавные журналы. Например, Кира - жена поэта Г.Сапгира, издавала феминистский женский журнал под названием “Назад”, а называли себя авторы журнала “назадовками”.

Когда я возвратился в Нью-Йорк, мы смогли переехать в более благоустроенную квартиру, шикарный кооперативный апартамент с видом на канал. Я стал иллюстрировать книги, многим другим занимался, чтобы стать на ноги. Думаю, любой инженер или врач, сдавший здесь на лайсенс, прошел не меньшие трудности, чем я. В этом мало интересного. Через несколько лет мы переехали в Лонг-Айленд, с улучшением условий, естественно, жизнь покатилась вперед.

А.Б. Вы приехали, зная английский язык?

Л.П. Нет. Я не мог учить английский по советской методике: как можно начинать изучение языка с грамматики, не умея разговаривать, ничего не понимая? Абсурд! Я пошел своим путем, стал читать журналы по искусству, общался, как мог, попадал во множество смешных историй, на то и эмиграция, вещь полезная, я думаю.

А.Б. Изменился ли ваш профессиональный стиль после эмиграции, пересмотрели ли вы свои взгляды на искусство?

Л.П. Я приехал сложившимся художником, имел свою художественную эстетику и стиль, был узнаваем. Мне было 40 лет и 20 лет профессиональной работы. Художник, это не человек, умеющий рисовать, а человек, сумевший создать мир через свою эстетику и стиль. Это правило распространяется на любые виды искусств.

В Америке, окунувшись в замкнутую эмигрантскую жизнь, я испытал тяжелую душевную катастрофу, серьезный стресс, ибо вдруг обнаружил, что я, как бы, коммерческий художник. Да, в моих работах была чистота, почерк, но по стилистике, по языку, они принадлежали прошлому. По моим работам любой грамотный студент мог спросить: когда умер художник? Художник всегда связан со временем. Поскольку мы все жили в Союзе с чудовищным опозданием во времени, то и наше развитие было соответствующим. Мы, по сути, были культуртрегерами, восстанавливали разрушенный Сталиным культурный мост. Я увидел работы Ван-Гога, когда мне было 20 лет.

Поэтому в Америке я принял решение совершить творческое самоубийство, добровольно отказался от своего стиля и стал искать другой, адекватный моему месту и времени жизни.

Нежное прощанье с искусством.

А.Б. Что это значит?

Л.П. Художник, это существо, которое рефлектирует на мир, если он не ремесленник. Меня удивляет, когда люди, проявлявшие действительный героизм и рисовавшие в СССР страшных монстров, окровавленные головы, которые можно было увидеть только в московских подвалах и страшно впечатляло, переехав в Париж - продолжают рисовать те же головы, тех же монстров. Вокруг прекрасная погода, гуляют очаровательные люди, пьют кофе, атмосфера праздника, и эти же страшные головы! Закономерный вопрос: зачем, почему? Я такому не верю.

Жизнь на Западе полностью изменила меня. Даже критики сразу же отметили, что моя палитра здесь резко просветлела. Но, тем не менее, я устроил выставку, которую назвал “Конец”. И после этого у меня ушло несколько лет на отчаянный поиск, тяжелую, напряженную, изнурительную работу. Но очень рад, что пошел по этому пути. Я бы не мог быть художником, если бы чувствовал, что вру в том, что делаю. Теперь у меня другой стиль, опять же, узнаваемый, личный.

А.Б. Как бы вы назвали свой новый стиль, с каким направлением его можно сравнить?

Л.П. Я бы назвал так: концептуальный реализм. 19 веков история изобразительного искусства развивалась в духе реализма, т.е. были форма и содержание, выполняя при этом разные задачи. Например, передвижники хотели служить народу, а не писать академические модели, маньеристы предпочитали писать картины для дворцов, и.т.д. Они были большими мастерами. И вот 150 лет тому назад начался научно-технический прогресс. А 156 лет тому назад человек по имени Дагер изобрел “дагерротип”, а к концу прошлого века фотография захватила мир. И, с ужасом восприняв это, возникло в искусстве направление, названное “импрессионизм”. Импрессионисты первыми стали расщеплять форму, стали работать на подсознательном уровне, служить обществу красотой импрессии, впечатлений, цвета, и.т.д. С этого начались и другие поиски формальной школы, то, что до середины 20-го века называлось “модернизмом”.

Это течение развивалось и в литературе, например, В. Хлебников, В. Гнедов, разные футуристы, новые лефы, и др. В начале 20-го века был такой художник Марсель Дюшан. Он автор дадаизма, вобравшего в себя такое количество идей, что уже почти 100 лет художники пользуются этим пиршеством. Он как бы открыл дверь в огромный мир, в результате чего родились все основные течения 20-го века: поп-арт, оп-арт, боди-арт, земляное искусство, искусство тела, и.т.д. Такой революции в искусстве не было 2000 лет.

Но в 70-х годах все идеи исчерпали себя. И на этом реальном ощущении, на базе концептуализма, родилось новое искусство под названием “постмодернизм”. Концептуализм, это, когда как написано, не имеет значения, важно - сообщение. Форма перестала интересовать. Искусство стало беспредметным, бессодержательным и в этом его содержание.

Я рисую как бы реалистические картины, достаточно философские, с одной стороны простые, с другой - очень сложные, они требуют подготовки. Но в них есть красота цвета.

Был у меня в гостях профессор М. Эпштейн, один из ведущих нынешних русских философов, работает в университете Атланты. Он написал мне в книгу посетителей: “Найден еще один язык для разложения классической картины мира. На лицах Богов и героев проступают черты дегенератов, а ренессансные пышные формы превращаются в варево. Глупость восхищает нас не только потому, что она противостоит разуму, а и потому, что она естественна, а значит, требует от художника долгого и нежного прощания с искусством”.

Я занимаюсь проблемами глупости. Десять лет рисовал банальные сцены, связанные с человеческим сознанием, его уровнем. Теперь сам изменился. Во многом. Например, могу утверждать, что являюсь единственным русским художником, который 65 дней постился, т.е. только пил соки. Давно занимаюсь буддийской практикой. Но это не значит, что я отказался от своего еврейства, отнюдь. По буддийской практике - Бога нет. Я Бог, вы Бог. Мы все - Боги. Я могу приехать в буддийский храм и праздновать там Пурим. Но для того, чтобы быть Богом, необходимо познать себя. С другой стороны я вас буду любить, потому что вы Бог. А вы, соответственно, будете любить меня. По буддийской практике человек должен быть чистым, ибо главное - его душа, находящаяся в теле. Тело - это тот самый храм, синагога, куда мы приходим. И этот храм должен быть идеально чистым. Очищение дает и уникальный духовный опыт. Помогает в творчестве.

А.Б. Что касается изобразительного искусства, мой духовный опыт остановился на сюрреализме, дальше Модильяни, Ренуара, Мане, Сутина, Шагала, он не пошел. Когда я вижу на холсте бычьи головы, окровавленные разделанные туши, я вижу за этим нечто, что сам себе придумываю, но не воспринимаю, как произведение искусства. И когда рядом люди этим восхищаются, я чувствую свою ущербность от непонимания.

Например, ваши картины. Две крохотных девочки с лицами познавших жизнь женщин, сидящие на горшочках на фоне луга, уходящего в таинственную бесконечность, вызвали, извините, даже чувства сексуального характера. В то же время, другая картина, где ангел с крылышками, стоящий рядом с девочкой, писает сквозь пальцы, не вызвала духовного подъема.

Я прихожу в музей и вижу на стене висящие обломки потерпевшего катастрофу автомобиля. У меня эта картина вызывает саркастическую улыбку. Но если я вижу такую же изуродованную машину на дороге, я вижу не ее, а людей, попавших в катастрофу. Эта “картина” запоминается надолго и действует на душевное состояние.

Л.П. Все, что вы видите, вы видите адекватно своему сознанию. Это уровень вашего интеллектуального сознания. Искусство - вещь придуманная. Например, “редкая птица долетит до середины Днепра”. Искусство и жизнь - вещи абсолютно разные. При внешнем подобии они не связаны друг с другом. Пастернак говорит: “тишину шагами меря”. Как в реальности мерить тишину шагами, а не специальным счетчиком, фиксирующим уровень звука? Потому и восприятие искусства - чрезвычайно сложный процесс. Важно понять художника.

Вы трактуете свое невосприятие обломков машины на стене музея непониманием. Это правда. Для вас авангард в живописи остановился на сюрреализме. Сюрреализм, действительно, уникальное, гениальное явление. Но с тех пор произошли не менее выдающиеся открытия в живописи. Изменилась ее философия, ее мир. И двигался этот прогресс семимильными шагами. Сегодня мы уже вступаем в страшное явление - компьютерное искусство: информация, книги, контакты, архивы, документы, библиотеки, все что хотите! Компьютер изменит и живопись, появятся и “компьютерные художники”. Появилась уже “интернетовская литература”, люди пишут друг другу письма по электронной почте, и, может быть, классическая почта вскоре прекратит существование.

Авангард 20-го века был задуман как антиискусство, он отторгал все законы и приемы. Авангард стремился к непониманию, к элитарности, к узкому кругу. Настолько, насколько передвижники стремились к пониманию и диалогу, настолько авангард избегал этого. Авангард считает, что он заменил философию, которая притворна и лукава.

Я горд, что вы, глядя на мои картины, испытали какие-то чувства. Ибо если я “украл” у вас 15 минут вашей жизни на мое искусство, а жизнь человеческая по своей концентрации в мироздании - вещь невероятная, вы мне сделали самый большой подарок, какой только могли сделать. Точно также как я, прочитав вашу книгу, делаю подарок вам.

Нью-Йорк - город хлебный!

А.Б. Можно ли в равной степени говорить о гениальности художника, прожившего и творившего в Париже, знающего все передовые течения, следующего им, и художника, никогда не выезжавшего, скажем, с острова Мадагаскар?

Л.П. Художник, живущий на острове Мадагаскар, или в Житомире мечтает стать лучшим художником Мадагаскара, или Житомира, это предел его мечтаний. Хорошо знаю это по себе и своим друзьям. Художник, живущий сегодня в Киеве, или Москве, в какой-то степени человек провинциальный. До второй мировой войны Меккой всех художников был Париж. Однако сегодня художник, живущий в Нью-Йорке, должен участвовать в определенных правилах игры, требующих высочайшего уровня. Так уж случилось. Этот уровень базируется на американском оптимизме, деньгах, мобильности, технологии и прочее. Мир избрал Нью-Йорк столицей мира, как чудо 20 века, во многих отношениях: в бизнесе, политике, архитектуре, авангардном искусстве, и.т.д. Здесь царит огромное, страшное соревнование, которое неизбежно одних поднимает, других - опрокидывает в бездну.

В Москве в 70-е годы художников авангарда было всего триста человек. В Нью-Йорке на каждом углу триста человек заявляют, что они художники.

20-й век характерен тремя видами искусств: авангардом, соцреализмом и фашистским искусством. Два последних скончались вместе с системами, их породившими. 20-й век, век пиршества идей. Сюрреализм - тоже была идея: как черпать из-под сознания, психоанализа новые, невиданные идеи.

А.Б. Какой критерий выживаемости художника в Нью-Йорке?

Л.П. Здесь происходит колоссальная выставочная жизнь, огромное количество салонов и музеев, в том числе пять музеев, показывающих самое передовое современное искусство. В них ничего не продается. В них создается карьера художника, а число купленных картин абсолютно ничего не отражает, кроме фактора рынка. Все, что я говорил, говорил о чистом искусстве, никак не связанном с рынком. Рынок живописи - совершенно другая область, пусть и очень интересная.

А.Б. Вы могли бы назвать общепризнанного Бога в художественном мире Нью-Йорка?

Л.П. Джефф Кунс - человек с мировым именем, Мэтью Мальи. Боюсь, многим читателям их искусство и в страшном сне не приснится, ибо оно напоминает некий поведенческий стандарт, абсолютную безграничность, в их искусство чрезвычайно тяжело включиться человеку неподготовленному. Как, впрочем, неподготовленному читателю трудно сразу понять творчество Ахматовой, или Ходасевича. Единственно, что можно гарантировать: как только человек включается в искусство, отдача неминуема.

А.Б. Вы могли бы сравнить свое искусство с искусством других мастеров живописи, живущих в Нью-Йорке и эмигрировавших примерно в те же времена из СССР: М.Туровский, Д.Мерецкий, мн. др.? Поддерживаете ли творческие и личные контакты?

Л.П. Безусловно. Я занимаюсь и кураторской деятельностью. Как куратор, устраивал много выставок. Мы организовали в прошлом году выставку на 57-й стрит, которая называлась “Американские художники русского происхождения”. Хочу подчеркнуть, художники, приехавшие из СССР, становятся здесь не русскими художниками, живущими в Нью-Йорке, а американскими художниками, приехавшими из России. Таким человеком является и чрезвычайно талантливый Д.Мерецкий. Он приехал в Нью-Йорк намного раньше меня, мы здесь познакомились. Я впервые увидел его работы у другого моего приятеля покойного замечательного художника М.Вайнштейна.

М.Туровский здесь чрезвычайно преуспел, у него было масса хороших выставок. Он преуспел и в создании серии картин на еврейские темы. Вообще, хочу подчеркнуть, все художники из Союза, как правило, люди талантливые, профессиональные, получившие очень хорошую школу. Не могу назвать ни единого неталантливого имени среди наших художников. Удивительно, какое количество талантливых людей сюда приехало. Естественно, кто-то мне ближе, кто-то - дальше.

А.Б. Как вы относитесь к тем художникам, кто вынужденно, или целенаправленно, посвящает творчество коммерческому искусству, прихотям рынка?

Л.П. Я знаю свой путь. И могу говорить только о нем. Но на какой бы путь не стал талантливый художник, знаю одно: каждый из них заслуживает уважения, почитания и признания за свой тяжкий труд. Я люблю всех своих коллег.

А.Б. У всех ли наших художников-эмигрантов складывалась жизнь, не было ли и трагических судеб?

Л.П. К сожалению. Например, в 1982 г. последовала целая цепочка трагических развязок. В.Гаузбрант, одессит, с которым я учился в художественном училище в Кишиневе, отчаялся и бросился под рельсы поезда в Нью-Йоркском метро. Ладыженский приехал в Израиль, оказался не ко двору, тоже покончил с собой. Сазонов покончил с собой в Мюнхене. Много художников очень рано скончалось, например, А.Крейн, который мне так помогал, когда я приехал. В.Длугий. Все это связано со сложными психофизическими переживаниями.

А.Б. Кроме художников, в Нью-Йорке и много писателей, выходцев из СССР. Вы и сами, кроме живописи, успешно работаете в эпистолярном жанре. Могли бы провести аналогию между авангардом в живописи и в писательском искусстве?

Л.П. Пройдя все авангардные течения в живописи, в литературе я очень консервативный человек. Например, мимо меня прошел “серебряный век” литературы, я его “догоняю”. Тем не менее, я отнес бы к авангардной литературе таких авторов, как москвичи Сорокин, Кебиров, Парщиков, мн.др. В эмиграции ситуация с русской литературой несколько иная. Великая русская литература оставалась в метрополии. Но здесь несколько писателей было такого уровня, что метрополии как бы не было. Литературный конкурс выдерживался с большим достоинством. Вот только несколько имен: Бродский, Солженицын, Аксенов и.т.д.

Яркий представитель эмигрантской литературы, например, Саша Соколов, Эдуард Лимонов, мн. др. талантливых писателей. Но если художникам было трудно, то писателям - в десять раз труднее, ибо они оставили Там своего читателя. Здесь читатель другой. А литература не может не быть контактной. Литература на много консервативней живописи по своему существу. Я здесь продолжаю общаться с целым рядом писателей. После начала “перестройки” многие не публиковавшиеся писатели открылись, исчезло резко очерченное понятие метрополии. Когда-то Тургенев жил в Париже, Гоголь - в Риме, Герцен - в Лондоне и никто не расценивал их местожительство, как эмиграцию.

А.Б. Что собой представляет русская литература в Нью-Йорке сегодня, какова вершина этого айсберга?

Л.П. Это тема большого исследования. Но общие черты такие: этот “айсберг” после смерти Бродского, безусловной его вершины, несколько утратил свои контуры. Ушел Бродский, исчезла вершина. Но у подножья есть целый ряд талантливых людей: Аксенов, Межиров, Генис, Волков, другие. Мой любимый эмигрантский писатель живет в Берлине - Ф.Горенштейн. У него вышло очень много книг. В Лондоне живет З.Зинник, целый ряд писателей - в Париже, и.т.д. Так что для читателей в эмиграции открыт огромный мир русской литературы.

“ХЛАМ” Нью-Йорка.

А.Б. Есть ли в Нью-Йорке место, где собираются писатели, художники, где бы они представляли на первый суд свои произведения, встречались в элитном кругу знакомых друг другу людей, общались. Например, в Киеве до революции таким местом было кафе “Хлам” (художники, литераторы, артисты, музыканты), где читал прозу Паустовский, стихи Маяковский, Каменский, а картины демонстрировал Бурлюк? Такие места были в Москве, Париже, Праге, Варшаве.

Л.П. Нет. Главная причина: у большинства творческих людей сегодня нет желания объединяться. Общения построены по личностному принципу, общим интересам. Был “круг Бродского”. Он был очень жестким в общении человеком и не хотел дарить время людям неинтересным, даже если они опубликовали по десять книг, у него были другие критерии. Так было, и так будет всюду: в Петербурге, Москве, Киеве, Париже, Лондоне. Сегодня и в Нью-Йорке существуют подобные “кружки”, куда можно попасть только будучи приглашенным. Для этого нужно быть интересным этим людям. Искусственно такие клубы не создать. Существуют, правда, открытые клубы, например, “клуб литераторов” при Колумбийском университете, другие, но я туда никогда не ходил, мне было неинтересно. Но я уважаю желание пишущих людей собраться, поговорить, почему нет!

А.Б. Как вы относитесь к литературным журналам, издающимся в Америке?

Л.П. Выходит целый ряд русских журналов, не смотря на то, что они никем не поддерживаются, их почти никто не покупает, не смотря на то, что жизнь устроила все возможное, чтобы они погибли. Я бы назвал их в такой последовательности: журнал “Время и мы”, издающийся около 25 лет, редактор - В. Перельман. Это подвиг. В журнале было опубликовано ряд потрясающих вещей Б. Хазанова, Ф. Горенштейна, Л. Наврозова, мн. др.

“Новый журнал”, редактор В. Крейд, чрезвычайно серьезный литературный журнал, не поддающийся никаким бурям.

В этом году отмечается 10-летие журнала “Черновик”, издает киевский в прошлом поэт Саша Очеретянский, меня попросили написать рецензию на это событие.

Журнал “Слово” Л.Шенкер, печатавший философа Парамонова, Эпштейна, других. И это все только в Нью-Йорке!

А.Б. Вы знаете литераторов, которые живут в эмиграции литературным трудом?

Л.П. Соловьев и Клепикова очень хорошо живут литературным трудом. Пишут они на английском языке. С.Волков, его книги переведены на многие языки мира. А.Генис, критик и писатель, сейчас выходит его филологический роман, вышла книжка “Тишина и пустота”. В.Аксенов профессорствует много лет. Довлатов был первым русским писателем, который опубликовался в журнале “Ньюйоркер”, это чрезвычайно престижно, своеобразное присуждение Нобелевской премии. Например, Набоков не мог получить публикацию в “Ньюйоркере”. В то же время, средняя сумма доходов американского писателя - пять тысяч долларов в год.

А.Б. В среде русскоязычных эмигрантов много разговоров о русской общине, русской культуре, нашем прошлом, настоящем и будущем, как вы к этому относитесь, что за этим стоит?

Л.П. Не знаю. Я принадлежу, к сожалению, или к счастью, к американской общине. Живу в Лонг-Айленде, где в радиусе сто миль не купишь ни единой русской газеты. В Манхеттене тоже живу в мире, где нет контактов ни с русскими людьми, ни с русскоязычными газетами. Единственное место, где я сталкиваюсь с общиной, когда приезжаю на Брайтон-Бич к отцу. Потому меня проблема русской общины как бы не волнует. Но я желаю успеха и удачи всем, кого это интересует.

Когда-то в нижнем Ист-Сайде в Манхеттене, где расцвел гений Гершвина и тысячи других великих евреев, пока люди не знали английского языка, работало 22 еврейских театра, выходило 18 еврейских газет и прочее. А накануне 2-й мировой войны ничего не осталось. Сегодня во всем этом районе функционирует одна синагога.

А.Б. Что означает для вас принадлежность к американской общине?

Л.П. Все: волноваться о судьбе президента Клинтона, делах в стране, судьбах ее людей, проблемах города. Меня абсолютно не интересуют события в России, абсолютно! Когда знакомые пытаются рассказывать о ее проблемах, меня это удивляет. Я полноправный член американского общества, говорю с американцами на одном языке, живу такой же жизнью, делаю с ними бизнес, переживаю, когда на Уолл-Стрит падают акции, когда повышаются цены на Real Estate, у нас все общее. Моя жена работает в американской кампании, ни она, ни я, слава Богу, не связаны с русским бизнесом, русскими компаниями, ничего не продаем русским покупателям, не ездим на русских автомобилях, не едим русскую пищу, и.т.д.

А.Б. Многие эмигранты из России считают, что среднестатистический русский стоит в своем интеллектуальном развитии на много выше среднестатистического американца. Как вы к этому относитесь?

Л.П. Полная чушь. В жизни случайностей не бывает. Каждые человек, который так думает, свидетельствует о своем полном дисконтакте с американским обществом. Он попал в лес, в котором не читает следов, ничего не видит и не понимает. Американское общество - самое уникальное в мире, а я поездил по миру, по разным странам, многое повидал. Весь мир инвестирует в это общество, оно является примером для всей Европы. Здесь все приобретает финальные, завершенные формы. Если речь идет об интеллекте, он здесь грандиозного, ни с чем несравнимого уровня. Например, университетская Америка - чрезвычайно сильная интеллектуальная структура с развитой системой профессуры, публикующая огромную массу, казалось бы, бессмысленных книг, многотысячные исследования. А американский театр, а кино!

Недавно был у меня в гостях Слава Цукерман, он первым из русских сделал фильм в американском кино. Его фильм “Жидкое небо” получил большую известность. Он сказал, что раньше думал, будто американское кино - кино коммерческое, бездуховное, а теперь пришел к прямо противоположному выводу. Ибо русская культура была построена на сострадании, это удел иудейско-христианской культуры, а американская - построена на позитивных ценностях.

При этом я это хочу подчеркнуть, в России было, есть и будет огромное число гениальных и талантливых людей: философов, поэтов, ученых. Они все безумно интересны. Русская культура имеет чрезвычайно высокий уровень. Но подчеркиваю: американская культура не менее интересна и высока. Нужно только уметь ее увидеть и понять. И она очень доступна, было бы желание. И дай Бог каждому ее постичь, стать ее частичкой.

(газета «Русский базар», 17-24 окт., 1998)

4. В БЕЛО-РОЗОВОМ ЦВЕТУ САД МОЙ.

Помню в Киеве в послевоенные годы в клубе завода “Ленинская кузница” на Евбазе выступал с сольным концертом прославленный Михаил Александрович. Слова из арии, которую он пел, помню до сих пор со всеми нюансами его уникального голоса: “В бело-розовом цвету сад мой, сад мой любимый. Я люблю и берегу сад мой, сад мой любимый. Всех людей любовь находит, как не прячься – все равно, милый образ в сердце входит и как сад цветет оно...”

Давно минули те дни. Но детская память причудливо хранит удивительные детали былого. И вдруг узнаю, что Раиса Ходорова, бывшая актриса Одесского ТЮЗа, поэт и нынешний собиратель музыкальных талантов уже в Нью-Йорке, приехав в эмиграцию 20 лет тому назад, встречалась и работала вместе с М.Александровичем. Но это было только началом. Судьба счастливо свела Р. Ходорову со многими музыкальными талантами, десятками творческих личностей, певцами, композиторами, музыкантами, актерами. Многие из них состоялись Там, некоторые - выросли Здесь. Но и тех и других объединяло одно: стремлении не потерять, сохранить вдохновенное искусство еврейской песни, музыки, театра.

Уже в Америке Р. Ходорова стала писать “еврейские стихи” и многие композиторы написали музыку к ним. Песни эти стали победителями всевозможных конкурсов и даже вошли в репертуар американских театров, в том числе - на Бродвее. А впервые все написанное, выстраданное исполняется обычно в доме Р. Ходоровой, многим известном как “гостиная Шалом”, куда стремятся быть приглашенными все, кто любит еврейские мелодии. Здесь бывали народные и заслуженные артисты России, Белоруссии, Азербайджана, Армении, Молдавии Л. Андреева, В. Пархоменко, И. Ибрагимова, В. Локшин, Н. Аклян, Ф. Калинский. Известные канторы Израиля, Америки. Известные композиторы, певцы и певицы, многоопытные и только начинающие свой путь.

Именно о певцах, композиторах, актерах, о людях, с которыми судьба свела Раису Ходорову, об их творческих и житейских судьбах в условиях эмиграции и состоялся наш разговор.

А.Б. Ваша жизнь в эмиграции, ее, так сказать, надводная часть, многим любителям песни и музыки известна. Расскажите о “подводной части” своей творческой судьбы, о людях, годах, о жизни. О взлетах и падениях, без которых невозможен нелегкий хлеб эмиграции.

Р.Х. Я приехала в Америку 20 лет тому назад большой семьей, всего - 8 человек, где, с одной стороны, на руках были две больные мамы - моя и мужа, с другой - 10-месячная внучка, наш луч солнца. Поначалу мы арендовали квартиру в Бронксе. А рядом, к счастью, оказался Джуишцентр (Bronks House). Он стал для меня вторым домом на многие годы. И именно поэтому я познакомилась с М. Александровичем. А вскоре он пригласил меня вести его концерт. Это было огромным счастьем. И не только потому, что репертуар его был насыщен проникновенно, блестяще исполняющимися еврейскими песнями. Главное: он обладал уникальным талантом цементировать зал, превращать его в одну слитую воедино восторженную массу, где каждый в отдельности и все вместе становились участниками, героями его песен и арий. Эти выступления невозможно забыть.

Встречалась я с изумительной актрисой - А. Гузик, тонкой, пластичной, необычайно вдохновенной. Ей было 87 лет, когда эта огненно талантливая женщина приехала в Нью-Йорк из Израиля. И однажды, когда я вела ее концерт, она сказала: я родилась на сцене и на сцене умру.

Вела я и концерты звезд Израильской и Бразильской эстрады, многих других. Уже ушли из жизни солист Метрополитен-Опера М. Райцен и солист московского радио и телевидения М. Марков, который был обладателем уникального баса. С Марковым мы были большими друзьями. Он приехал в Америку в 60-м возрасте, знал в совершенстве английский, французский, немецкий языки. Но неожиданно для многих решил петь на идиш на всеамериканском конкурсе еврейской песни. Он занимался этим неистово, отбросив все. Я написала для него стихи на музыку из кинофильма “Искатели счастья”. Он выступил на конкурсе блестяще, разделив 1-2 место с солистом кишиневского оперного театра Ф. Калинским.

И, тем не менее, М. Марков был в Америке совершенно одиноким человеком. И, как все интеллигентные, высокоинтеллектуальные люди, носил душевные переживания в сердце. И однажды не вынес одиночества, покончил с собой. Это произвело на всех, кто его знал, катастрофическое впечатление, до сих пор не хочется верить. Его детская застенчивость, доброта, искренняя открытая улыбка, постоянно висят надо мной укором: не уберегли, не заметили, не поняли.

Однажды пришла ко мне очаровательная Машенька Шафран, племянница и ученица известного виолончелиста Д. Шафрана. Блестящая пианистка. Около 2-х лет она пыталась найти себя в Америке как пианистка. Не вышло. Она оставила музыку, поступила в колледж и стала адвокатом. Это тоже - эмиграция.

Свела меня судьба и с американскими композиторами Сарой Хершбург, Паулом Соломоном, Терри Сингер. Они писали музыку на мои стихи. С Соломоном и Сингер я познакомилась 6 лет тому назад в Монреале на международном конкурсе еврейской песни. Было представлено 175 песен, 15 - попали в финал, из них - 2 были написаны на мои стихи композиторами Гариком Шахневичем и Евой Черной. Е. Черная родилась в религиозной семье. Ее дедушка был кантором. А теперь песни, которые она пишет на мои стихи, поют известные канторы в Канаде и Израиле, лауреаты всеамериканских конкурсов.

Особенно приятно работать с прекрасным певцом Ф. Калинским. Он говорит, что теперь песен разных композиторов, написанных на мои стихи, хватает ему почти на два отделения работы хора и вокала.

Совсем недавно приехал в Нью-Йорк известный композитор из Киева, лауреат всесоюзных и международных конкурсов, Ю. Исаров. Его песни пели С. Ротару, И.Кобзон. И с ним мы написали много песен.

Третий год пишу песни с композитором С. Ароновичем, заслуженным деятелем искусств нашей бывшей родины. Эти песни блестяще исполняет С. Гринберг. Готовлю к изданию книгу моих стихов-песен, многие из которых написаны С. Ароновичем. Кроме того, он автор драматической симфонии для фортепиано и виолончели, которая будет исполняться Вашингтонским симфоническим оркестром. Партию фортепиано будет исполнять композитор.

А сколько обаяния в исполнении С. Палея, участника всеамериканских конкурсов еврейской песни! Нужно увидеть, как не только взрослые, дети буквально влюбляются в обаятельного С.Палея, когда он исполняет шуточные и лирические песни.

Всего 4 года живет в Нью-Йорке Д. Степановский, но уже заканчивает канторскую академию и при любом удобном случае пропагандирует еврейскую песню. Он не только кантор от Бога, но и прекрасный композитор. Написанные им песни уже звучали на американском и русском радио.

Судьба счастливо свела меня со многими талантливыми певцами и композиторами, но далеко не у всех сложилась успешно творческая судьба. Лауреат многих конкурсов гитарист и композитор болгарин А. Попов не прижился в Нью-Йорке и уехал в Бостон. Исполнительница песен Ира Ибрагимова возвратилась в Союз. Этот список можно продолжать и продолжать.

А.Б. Вы рассказали, в основном, о надводной части “айсберга”. Можно подумать, что музыкально одаренные люди, приехав в эмиграцию, только и хлопот имеют, как бы удачнее выступить на очередном международном конкурсе еврейской песни! Расскажите об их адаптации в американскую жизнь, начиная с себя. Так уж ли все было гладко?

Р.Х. У меня лично творческая судьба сложилась удачно. Я не отношусь к тем людям, кто, приехав из Союза, заявляет: как же так, я Там был Заслуженным артистом, победителем международных конкурсов, многие театры за честь считали пригласить меня к себе с концертом, а Здесь даже Джуишцентры не обращают на меня внимания, не организовывают для меня сольного концерта. Я рано лишилась отца, он не вернулся с фронта. И дедушка вложил в меня всю свою нерастраченную любовь.

Мой сын в 3 года начал играть на скрипке, а в 6 - играл на открытых концертах. И не случайно, ибо и муж начинал играть на скрипке, будучи учеником Столярского. Когда мы привели сына в первый класс общеобразовательной школы, он свободно читал. Его, конечно же, приняли. Я его оставила на минутку в коридоре, переговорила несколько минут с директором школы, а когда вышла в коридор, он стоял весь окровавленный. Оказалось, к нему подошел какой-то парень, поднял за рубашечку, сказал: что, еще одного вундеркинда-жида привели к нам в школу, и стал избивать.

И, самое страшное, мой сын, глотая кровь и слезы, сказал мне, оправдываясь: мама, я кричал им, что я украинец, украинец, но они мне не поверили. До сих пор его слова звучат у меня в ушах.

В 7 лет он уже не только превосходно играл, но и начал писать музыку. Но тот случай в школе сыграл решающую роль, когда надо было решать: ехать, не ехать. Хоть у меня лично никогда не было проблем “на еврейскую тему”.

Окончил сын музыкальную школу, окончила музыкальное училище по классу фортепиано и моя дочь. Но! Мы уехали. Сыну было 15 лет, дочери - 20. В Америке я помогла многим исполнителям стать на ноги, но не сумела помочь своей дочери, своему сыну. Это моя боль. Они не стали музыкантами. Дочь тяжело работает. Сын пошел в Summer school, в общеобразовательной школе он учиться не смог. И пока он учился, мне и мужу приходилось делать все, чтобы зарабатывать на жизнь. Он успешно окончил школу, затем - в Нью-Йоркский университет и стал дизайнером по компьютерам. У него прекрасная работа, двое чудесных детей и они уже учатся в частных школах.

А.Б. Эмиграция распорядилась судьбой вашего сына и дочери вовсе не так, как вы того желали и к чему всю жизнь их готовили. Тем более, как сложились судьбы тех уже полностью сформировавшихся Там людей, с которыми вас свела судьба?

Р.Х. Например, Ева Черная, тонкая, хрупкая женщина. Приехала 20 лет тому назад без мужа и с тремя маленькими детьми 2-х, 4-х и 6-и лет. Там она была певицей и артисткой. Здесь - мыла полы в Боро-парке, как и все другие эмигранты, и занималась в колледже. Не каждый мужчина способен на такое. Сегодня двое ее детей уже закончили колледж, младшая - заканчивает. А Ева лечит людей музыкотерапией. И пишет музыку. Вот так.

Семен Гринберг. О нем уже много писали. У него не только уникальный голос и доброе сердце, но и огромная сила воли. Он, в первую очередь, мужчина. Не один год он Здесь “крутил баранку”, хотя и ненавидит этим заниматься. А последние годы, наконец, очень удачно поет и пишет музыку. У него выходят в записи кассеты. Это дает ему определенный доход. Но таких людей очень мало.

Юлиан Исаров. Прекрасный композитор. Уже в возрасте. А это чрезвычайно важно. Нет английского языка, нет взаимопонимания с окружающими. Жизнь заставляет перечеркнуть все прошлое, не отталкиваться от него, а начинать все сначала. Далеко не всем удается. И этот высочайший профессионал пишет музыку, за которую ничего не получает в материальном смысле. Пишет “в стол”, но только не в тот “стол”, в который складывали написанное сотни талантливых людей Там. Но разве от этого легче! И иногда он в отчаянии говорит: не знаю, зачем я сюда приехал?

К сожалению, разве такое происходит только с Ю. Исаровым? Я уже говорила о катастрофе, которая произошла с М. Марковым. У него был уникальный бас, уникальный! А не было выхода на большую сцену. Артист не может жить без аудитории.

А.Б. Почему же уникальный бас, солист центрального московского телевидения и радио не мог найти место, скажем, на русском телевидении и радио WMNB, где нет подобных актеров и далеко не все - профессионалы?

Р.Х. На этот вопрос нет вразумительного ответа. В том-то и дело: непрофессионалы не хотели брать на работу профессионала. Его не брали, хоть он стремился туда попасть. После смерти И. Каца, с которым я была очень близка, там многое изменилось. Но я не слушаю русское радио, не могу. Не понимаю, как можно было не взять на русское радио такого человека, как В. Марков, блестяще знавшего английский и русский языки? Не понимаю до сих пор!

А.Б. У Маркова был тяжелый характер?

Р.Х. Могу сразу сказать: все очень талантливые люди имеют не простой характер. Что же из этого? В. Марков был одиноким человеком. Он считал, что его место в Америке, что здесь он раскроется полностью. Это была его ошибка. Эту ошибку повторяют очень многие высокоталантливые люди, надеясь на здравый смысл. В Америке действуют другие законы.

А.Б. Как вы считаете, те творческие люди, которые приехав сюда и придя в отчаяние от безысходности, считая, что они ошиблись, действительно ошиблись, или поступили правильно? Если, естественно, положить на весы все в совокупности.

Р.Х. Не знаю. Кто-то везучий, кто-то - нет! Все зависит от того, как сложится судьба. И, не забывайте, Америка всех ломает, а людям старшего возраста очень трудно ломаться. Для В. Маркова оказалось легче пойти к океану и сознательно утопиться, чем сломать себя в рамках новой жизни. Это ужасно! Его три дня искали. А потом оказалось, что у него нет ни единой близкой души в Америке, некому даже было дать некролог в газете. Мы с мужем это сделали. Именно поэтому, самое главное для всех нас: бережно относиться друг к другу в любой ситуации.

Не могу не вспомнить о С. Гольдвиге, прекрасном пианисте-виртуозе, композиторе, аранжировщике и концертмейстере, не находящем себе здесь места. Чтобы подработать, ему приходится на много чаще играть в разных христианских храмах, нежели в Джуишцентрах. Не приглашают они его, нет денег. Его жена волонтирит второй год в госпитале, в надежде на будущую зарплату, дети учатся в колледже, расходы на них большие и семья элементарно бедствует.

А.Б. Почему такое положение в еврейской среде, близкое к формуле: человек человеку - волк! Почему у евреев, поставленных во главе Джуишцентров, где главная теоретическая цель - милосердие, оно, это “милосердие”, чаще покупается и продается, нежели исходит от доброты душевной? В какой момент мы утеряли эти традиции? Может быть не так уж неправы ортодоксальные евреи, живущие замкнуто своей общиной, по своим законам, никого не впуская в узкий круг?

Р.Х. Я когда-то провела бесплатно в общей сложности более 250 концертов в различных еврейских центрах. У них не было денег, но они с удовольствием принимали бесплатные выступления актеров и музыкантов. Теперь я давно уже этого не делаю. Ибо я знаю: все они получают на эти нужды деньги. Но куда их расходуют? Для такой великолепной эстрадной певицы, как Нина Бродская, у них не нашлось денег, не дали ей выступить и она уехала обратно в Москву. Кому они платят, попробуйте выяснить? Никогда!

Нина Бродская жила здесь около 18 лет. А сейчас работает в Москве, там ей нашлось место, но не здесь.

А.Б. Что, началась вторичная эмиграция: русскоязычные эмигранты творческих профессий теперь уже с американским гражданством возвращаются в нищую Россию на заработки?

Р.Х. Так получается. Горько и больно это наблюдать. Такое происходит все чаще и чаще. И вот почему. Американские актеры и музыканты с удовольствием и большой помпой проводят один, максимум два концерта в год на благотворительные цели, но остальное время работают за зарплату, и немалую. А русским предлагают все наоборот: отработай 200 концертов бесплатно, а на 201 - я тебя возьму.

А.Б. Или 2 года поволонтирь в госпитале, а там - посмотрим.

Р.Х. Совершенно верно! И, кроме того, горько и больно, ибо этим занимаются еще и не профессионалы, а гешефтмахеры.

А.Б. Вы можете назвать конкретные имена?

Р.Х. Нет, я не буду называть имена. Люди, о которых я говорю, себя отлично узнают. И другие узнают тоже.

А.Б. С 6 по 8 сентября Найяна проводит фестиваль в Баттери-Парке, посвященный 25-летию эмиграции из бывшего СССР. Первоначально было много нареканий, что фестиваль в честь, фактически, еврейской эмиграции, а исполнители программы задумали его как интернациональное совково-советское действо по образцу небезызвестных в свое время московских “декад дружбы народов”. Теперь, как будто, дело выправили.

Р.Х. Меня это тоже крайне удивляло. Например, Ф. Калинского, прекрасного оперного певца с уникальным лирическим баритоном, победителя всеамериканского конкурса еврейской песни, вообще не пригласили. А известному в Америке кантору Б.Певзнеру и кантору, еще студенту - Д.Степановскому, первоначально было предложено петь на этом фестивале на украинском языке, и петь песни Р. Паулса. Я не знаю зачем? Можно, конечно, канторам петь песни на любом языке. Разве имеет значение, на каком языке мы слушаем Лучано Паваротти? Но, в то же время, покажите мне хоть одну украинскую организацию, где бы во время украинских празднеств пели еврейские песни? Покажите!

Например, В. Пархоменко - заслуженная артистка Белоруссии, которая в 18 лет получила золотую медаль в Сопоте, пела 15 моих песен на идиш. И до сих пор поет. Но где? Только в еврейской аудитории, там, где ей удобно это делать. Но ни в какой другой, я это хорошо знаю! Почему китайцы в Нью-Йорке, корейцы, итальянцы, другие национальные группы, имеют постоянные центры для своих певцов и актеров? Это их рабочие места. Только у нас этого нет! Покажите место, где бы мне, или любому другому из тех, кого я вам сегодня назвала, было предложено постоянно выступать, собирать публику? Нет этого! Ни у единого исполнителя-профессионала, о которых я рассказывала, нет постоянного рабочего места. Единственная возможность пробиться, стыдно говорить, это - не иметь дело с нашими русскоязычными и американскими евреями-эмигрантами, а попытаться связаться с американцами.

Например, повезло С. Ароновичу, он был принят в члены Союза композиторов Америки (ЭСКАП), есть такая организация. Он написал симфонию для фортепиано и виолончели, я уже об этом рассказывала. Это большой успех.

А.Б. Могли бы вы назвать еще какие-то имена русскоязычных композиторов, певцов или музыкантов, которые бы сделали карьеру в Америке?

Р.Х. Я бы назвала имя Г. Гройсмана, приехавшего 14 лет тому назад. Он чудесный оперный певец, но пел и канторский репертуар. И однажды узнал о канторском конкурсе в Майями. Туда приехало более 150 канторов-профессионалов. И надо же такому случиться, Гриша занял первое место и стал кантором на том месте, где работал М. Александрович.

Могу назвать еще певца Шаламаева, принятого в Метрополитен-опера. Дай ему Бог прижиться там. М. Райцен тоже был в Метрополитене. Но умер от инфаркта, не так там все просто и гладко.

А.Б. Америке нужны молодые и здоровые, как везде. А если люди в возрасте, то вынуждены идти на черные работы: водителями, развозчиками пиццы, охранниками, грузчиками, старшими “куда пошлют”. Но не нужны певцы, композиторы и музыканты. Может быть, все эти трудности специфичны только для людей искусства?

Р.Х. Очевидно. И это надо принимать. Мы приехали сюда. Слава Богу, что нет проблем для наших детей. Но видеть, как заслуженные артисты, талантливые композиторы, певцы, музыканты ночью дежурят с тяжелобольными, моют полы, подрабатывают в химчистках, для того чтобы днем написать или выучить новую песню, попадая при этом периодически в тяжелейшую депрессию, чрезвычайно тяжело. Мы Там привыкли к общению, потому Здесь погибаем без него. Люди угасают на глазах.

Сколько людей я могу пригласить к себе на встречи “Шалом”? Максимум: 50-60 человек. Люди стоят в коридоре, в проходах. А если бы Джуишцентры дали нам такую возможность! Но нет этого. Сейчас я открываю 5-й сезон. Все знают, что проходят наши встречи блестяще, ибо участвуют в них талантливейшие люди, профессионалы своего дела. И что же: хоть один Джуишцентр предложил взять все заботы по организации и финансированию этих уникальных концертов на себя? Нет! Им это не нужно. Вот если бесплатно поставить галочку за “их работу”, а они распишутся в платежной ведомости, тогда - пожалуйста. Уже 4 года после смерти мамы я не имею контактов ни с одним из них.

А.Б. Почему мы так недоброжелательны друг к другу? У вас есть свое объяснение?

Р.Х. Не знаю. Обратите внимание, когда негры собираются на pool party, сколько их приходит! И как они держатся друг за друга! А евреи?

Не знаю. Мы, в массе своей, не уважаем, не имеем взаимной ответственности друг перед другом. А меня с пеленок учили учителя-режиссеры именно этому качеству. Когда у меня встреча, выступление, даже разговор, например, как с вами сегодня, я не ем ничего с утра, я готовлюсь, я полна ответственности перед тем с кем встречаюсь. Так меня учили. Этот вопрос и меня мучит всю жизнь.

Закончился разговор с Раисой Ходоровой. И она сказала, когда подошло время прощаться:

- А теперь я приглашаю вас позавтракать со мной, все уже приготовлено и ждет. Очевидно, и вы проголодались.

Но мне пришлось отказаться, даже от сатэ, которое я невероятно люблю с детства. И тогда она с обидой сказала.

- Вы первый, кто отказывается позавтракать в моем доме, будете жалеть.

Я это знал, чувствовал. И всю дорогу к дому безостановочно, словно заведенный, напевал: “В бело-розовом цвету, сад мой, сад любимый...” и думал о Р.Ходоровой, о тех людях, с кем свела ее судьба, о жизни и, к своему стыду, о сатэ, которого не отведал.

(газеты: «Вечерний Нью-Йорк», 18 сентября 1998;

«МИР», Филадельфия, 1 января 1999)

5. КРИТИЧЕСКАЯ МАССА РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ.

Сэм Клигер, социолог одного из академических институтов Москвы, приехал в Америку 8 лет тому назад. Сейчас - работник Найаны, член Совета Директоров нескольких еврейских организаций, лидер RINA (Russian Institute for New Americans), главной целью которого являются разнообразные социологические исследование эмиграции из стран бывшего СССР, его адаптации в американское общество, научные исследования в разных областях жизни эмигрантов последних волн эмиграции, которых в Америке называют интегральным словом: “русские”.

С. Клигера можно вполне отнести к тем эмигрантам, которые уже вошли в американскую жизнь, понимают и принимают ее “правила игры” и, в то же время, не ассимилировались, не растворились, не отбросили культуру и традиции прошлой жизни.

А.Б. Сэм, расскажите сперва о себе, от чего вы уехали, причины эмиграции?

С.К. Уехал в 1990 г. от того же, отчего уезжало большинство. Пытался уехать в 1980 г. Был 10 лет в отказе. Работал в Институте социологии СССР, занимался социологией культуры, религии и методологией социологических исследований. В 1990 г. был приглашен на Чикагскую конференцию с докладом. И остался.

А.Б. В Америке, работая в Найяне, вы встречаетесь с эмигрантами. Знаете их проблемы на “хирургическом” уровне, во всех болевых точках. Что представляет собой сегодня русскоязычная община Нью-Йорка? И характерны ли ее проблемы для всех эмигрантов из стран бывшего СССР последних волн эмиграции в Америку?

С.К. Чрезвычайно трудно однозначно ответить на этот вопрос. Начнем с количественных показателей, которые, кстати, весьма не однозначны. По моим наблюдениям, в Нью-Йорке насчитывается от 400 до 500 тысяч русскоязычных эмигрантов, приехавших за последние 25 лет. Это количество - своеобразная критическая масса. Ибо полмиллиона людей, говорящих на одном языке и сосредоточенных в одном месте - это критическая масса во многих отношениях. И последствия ее влияние на жизнь города весьма трудно предсказать.

В 70-е годы “русские” селились небольшими архипелагами в разных местах города. Еще в 1990 г. можно было стоять в центре Манхеттена часами и не услышать ни единого русского слова. Сегодня, в какой бы точке Бродвея вы не стояли, через несколько минут услышите русскую речь.

Когда я приехал, здесь была одна русскоязычная газета: “Новое русское слово”, теперь - более сорока. Тогда русская эмиграция была малозначительна, малочисленна и малозаметна.

Сегодня - это большая потенциальная, но разрозненная сила. В первую очередь потому, что это - голоса избирателей. В Америке не столько считают число населения, сколько число избирательных голосов, ибо это - власть, путь к власти. А власть - это сила, это работа, это процветание. Не зря серьезные американские политики уже обратили внимание на потенциал “русских”. Ищут к нему пути.

Во-вторых, это большая экономическая сила. Еще 15-20 лет тому назад эмигранты из СССР не числились среди богатых людей Америки. Сегодня - огромная масса “русских” достаточно хорошо зарабатывают, даже по высоким американским меркам. Статистические данные показывают, в течение 5-6 лет среднестатистический “русский” эмигрант Нью-Йорка догоняет и начинает перегонять среднестатистического американца по доходам. Эти данные, думаю, можно экстраполировать и на другие регионы Америки. Появилось много филантропических организаций, финансируемых “русскими”. И.т.д.

В-третьих - культурная сторона вопроса. Невозможно не обратить внимания на то, сколько в Нью-Йорке различного рода культурных мероприятий: приезжают из России с гастролями лучшие театры, танцевальные и концертные коллективы, писатели, актеры, художники. Открывается множество художественных выставок, музеев, новые газеты, журналы. Русское радио и телевидение. И на все есть спрос.

Итак, “русские” имеют и успешно реализуют свой культурный и экономический потенциал. Что касается политического - он пока скрыт, но имеет большое будущее. Нужно только “проснуться”. Этим и отличается наша община от других, уже более адаптировавшихся общин города.

А.Б. Какой, на ваш взгляд, процент евреев среди русскоязычных эмигрантов города. И почему, по вашему, эмигранты уже в 3-5 поколении из бывшего Юго-Западного Края Российской Империи, выходцы из тех же местечек, откуда и бабушки-дедушки нынешних “русских”, абсолютно не воспринимают их культуры, ментальности, традиций. Не понимают и не желают идти на сближение? Между этими группами людей сегодня нет почти никакого контакта. Существуют мощные американские еврейские организации и созданы десятки хилых, едва существующих “русских” еврейских организаций, между которыми - пропасть непонимания. Что разделяет эти организации? И что бы могло их объединить?

С.К. Среди “русских” Нью-Йорка евреев, я думаю, не больше 70%. Но это - около 300 тысяч, огромная сила! Что объединяет русских и американских евреев? Очень мало. Разъединяют же достаточно серьезные причины. Когда в начале века евреи приезжали, их встречали такие же евреи, вчерашние соседи по местечкам. Они мало чем отличались. Других практически не было. Сегодня имеют место две группы людей со следующими обобщенными векторными системами.

Американские евреи по вектору - американцы. Русские евреи по вектору - русские. То, что мы и они евреи - это маленькая добавка к главному, основному и мощному вектору. И у нас, и у них. Таким образом, разъединяет нас то, что они - американцы, а мы - русские. А объединяет - наше еврейство. Но и оно воспринимается по-разному. И получается, что они и мы пытаемся (или говорим, что пытаемся) на этом маленьком векторе нашего общего еврейства построить отношения.

А.Б. И в то же время этот маленький “общий вектор” на поверку оказывается направленным в противоположные стороны. Казалось бы, мы вышли из одной культуры и одной религии. Но американские евреи в массе своей отбросили, игнорируют, не признают ашкеназийскую культуру, культуру Шолом-Алейхема и всей последующей плеяды выдающихся еврейских писателей, актеров, музыкантов, на знании и понимании которых выросли мы. Но они сохранили религию. Нас же почти поголовно сделали атеистами, но мы сохранили святое отношение к еврейской культуре и традициям.

Что же делать, они нас готовы воспринимать только “вдоль своего вектора” - отправления (хотя бы формального) религиозных обрядов. Мы же пытаемся строить мосты на пути общности культуры и истории. И снова - тупик.

Приведу два примера. Первый. Два года тому назад, и в эти дни снова, была сделана попытка наладить “Шолом-Алейхемовские чтения” - т.е. культурно-просветительские лекции-беседы на высоком профессиональном уровне о разных аспектах еврейской жизни ашкеназийского ее периода. Привлечены, естественно - на общественных началах, известные профессора, писатели, ученые, все-эмигранты. И что же? Американское еврейство, в частности - некоторые раввины крупнейших синагог города, отказались предоставить бесплатно помещения для проведения лекций, мотивируя отказ незаинтересованностью в тематике.

Второй пример. Год-полтора тому назад в один из муниципалитетов города были выдвинуты две кандидатуры уже адаптировавшихся “русских”, материально вполне ставших на ноги, с тем, чтобы в случае избрания лоббировать в администрации интересы русской общины. Но их не только русская община не поддержала, но и американские евреи все сделали для того, чтобы избрали не “русского”, а американца. Такое вот “взаимопонимание” между нашими “векторами”. То есть, фактически теряется целое поколение людей.

С.К. Политическая борьба - это нормальное явление. Люди борются за власть, за влияние. В то же время, я не согласен с вами в том, что американские евреи нас отметают и не признают.

Даже если пренебречь тем, что они очень много сделали для возможности нашей эмиграции (именно они добились принятия в Конгрессе поправки Лаутенберга, которая открыла дорогу в Америку советским евреям), можно утверждать и другое.

Вызволяя нас из СССР, американские евреи ожидали увидеть людей, которые, попав в Америку, станут жить религиозной жизнью, а увидели совсем другие интересы. Они были разочарованы. Мы же, приехав на их деньги, продолжаем думать о том, почему эти богатые евреи нам мало помогают. Мы ожидаем от них помощи в нахождении работы по специальности, в изучении английского языка, улучшении бытовых условий. Мы вовсе не против, чтобы американские евреи занимались нашим патронажем, помогали интегрироваться в американскую жизнь, и.т.д. То есть, наша заинтересованность в них дальше прагматических интересов не идет. В то же время, сами мы материально не готовы принимать участие в их проектах. И нам кажется, что американцы накладывают на нас свою идеологическую структуру.

В то же время они имеют в нас свой интерес. Даже арифметически, чем больше в городе евреев, тем лучше. С любой нормальной точки зрения. Они надеются, что постепенно мы интегрируемся в их среду. И все для этого делают. Но, в то же время, существует взаимная отчужденность, непонимание и невосприятие. Мы смотрим на одну и ту же проблему через разные идеологические очки.

А.Б. Вы, как социолог, что в первую очередь стали бы изучать в среде русской эмиграции? И с какой целью?

С.К. Трудно поставить приоритеты. Интересно все. Ибо это - Terra incognita. О русских никто ничего глубоко не знает. Некоторые исследования проводились американцами в конце 70-х, начале 80-х годов. Но они страдали целым рядом больших недостатков: не учитывали реальной ментальности эмигрантов, проводились на английском языке, многое другое. И потому дали курьезные результаты. Например, что 90% русских евреев, живя в СССР, постились на Йом Кипур. Или, что 70% посещали пасхальный седер. Что касается огромной волны эмиграции после 1989 года - почти ничего не известно.

Сколько “русских” считают себя евреями, сколько - людьми других национальностей и каких именно? Как различные этнические группы себя ведут на американской земле? Каково социально-экономическое положение различных групп эмигрантов через 1, 2, 5 и.т.д. лет после эмиграции? Каковы демографические процессы в среде эмигрантов уже на американской земле, и как меняются их предпочтения, убеждения, новые установки в новой жизни? Никто по существу не знает, как эмигранты относятся к американской демократии, муниципальным властям, мэру, губернатору штата, конгрессменам, другим этническим группам, к американским евреям, исповедующим различные течения иудаизма. Как они, наконец, относятся друг к другу, ходят ли голосовать и понимают ли, что это значит в Америке, и.т.д. Тысячи вопросов, на которые ответа нет.

А.Б. Известны попытки наладить некоторые социологические исследования в русской среде. Например, в газете “Новое русское слово” во времена короткого “правления” Г. Вайнера возник Центр изучения общественного мнения. Что вы думаете об этих начинаниях?

С.К. Я знаю об этом. Это, конечно же, имеет большое значение с точки зрения газеты, ее привлекательности для читателя. И только. Но не могу оценить научную сторону деятельности, поскольку никогда не видел их опросов. И потому ничего не могу сказать на эту тему.

А.Б. Вы надеетесь, что социологические исследования существенно сдвинут с мертвой точки положение и социальный статус русской общины?

С.К. Без этого безнадежны все попытки понять общину и занять ей достойное место в американской экономической и общественно-политической жизни.

А.Б. Известны ли вам в современных социологических структурах Америки какие-нибудь группы, которые бы ориентировались на исследование русских? Или же в мощнейших международных еврейских организациях Америки, например, American Jewish Committee, существуют ли русские отделы, занимающиеся взаимодействием, привлечением русских эмигрантов к активной еврейской жизни?

С.К. Нет. Такого нет. Никто не занимается изучением русской эмиграции в социологических структурах Америки. Не занимаются русскими и в Комитете. Но существует русский отдел в UJA. В нем объединены люди состоятельные, ставшие на ноги в Америке, достаточно давно приехавшие. Они богаты, имеют некоторое влияние в русской общине, сами дают деньги и помогают собирать деньги на нужды UJA. Дело это достаточно благородное.

А.Б. Существуют ли хоть какие-нибудь контакты между этими людьми и русскими, прибывшими в последние годы, так сказать, между бедными и богатыми, или пропасть, как всегда и везде? И помогают ли богатые русские непосредственно русской общине, эмигрантам последних лет?

С.К. Пропасть естественная, которая усугубляется не только разным финансовым статусом, но и ментальностью: с одной стороны - уже американизированной, с другой - советско-совковой. Пропасть, обусловленная знанием английского языка с одной стороны, и незнанием - с другой. В то же время, я бы предпочел, чтобы большая часть денег, которые собирает русский отдел UJA, шел непосредственно на нужды русской общины. Но я всего в совокупности не знаю и потому никого не хочу критиковать.

А.Б. Вы сказали, что AJC не имеет русского отдела и не занимается русской эмиграцией. А почему?

С.К. Это интересный вопрос. Могу сказать, что они уже обратили на нас внимание. Их некоторые программы, пока что - ознакомительного характера, направлены на контакты с русскими. Мы с вами были участниками первой из них летом прошлого года, ориентированной на подготовку будущих потенциальных лидеров русской коммюнити.

А.Б. Мне показалось, что эта программа была больше “для галочки”, нежели по существу.

С.К. Не забывайте, было важно посмотреть друг другу в лицо. Где бы еще мы могли вести обстоятельные беседы с первыми лицами AJC? С людьми достаточно умными, эрудированными, профессиональными, знающими еврейские проблемы в международном, межгосударственном их понимании. И учтите, это был первый шаг в сближении. С другой стороны, не надо романтизировать, преувеличивать роль таких контактов. Кроме того, такие организации как AJC - политизированы, занимаются защитой еврейских интересов в международном плане, в своем, конечно, разумении, и не занимаются локальным социальным сервисом. Не занимаются адаптацией русских в американскую жизнь.

А.Б. Не кажется ли вам, что часто “адаптация русских в американскую жизнь” трактуется как ассимиляция, как тотальный путь отказа от традиций и культуры прошлого. Совместимо ли “стать американцами” и сохранить свое еврейство в культурном понимании этого слова, не только религиозном? Возможно ли нашим детям и внукам стать гражданами Америки, жить по ее законам и почитать их, сохранив русский язык и знание культуры?

С.К. Это наисложнейший вопрос. Действительно, перед многими эмигрантами из стран бывшего СССР стоит триединая задача: не только сохранить свое еврейство и интегрироваться в американское общество, но и сохранить свой русский вектор, самобытность русской культуры, языка, даже - характера. Это чрезвычайной сложности задача. У меня, к сожалению, нет рецептов и ответов на этот вопрос. Я бы расставил эти три проблемы в приоритетной последовательности: вне конкуренции - оставаться евреями, а затем адаптироваться в американскую жизнь и сохранить свою русскость.

А.Б. Для русских евреев Восточной Европы сохранение еврейства, это сохранение ашкеназийской культуры, это все то, что пришло с современниками Шолом-Алейхема и убиенными в августе 1952 года классиками еврейской культуры. Около 500 профессиональных известных писателей, так или иначе уничтоженных за время советской власти, это все то, что также ассоциируется с нашей русскостью. Но американские евреи все это отметают. И не только не знают этой культуры, но и не хотят о ней слышать. Как совместить несовместимое в реальной жизни?

С.К. И этот вопрос чрезвычайно сложен. В еврейской культуре есть несколько компонент. Самый мощный и ключевой - религиозный компонент еврейской жизни. Если мы откажемся от иудаизма, от Торы, Танаха, от всего глубочайшего религиозно-философского наследия, которым владеет еврейский народ несколько тысяч лет, то мы навсегда утратим и еврейскую культуру.

С другой стороны очень важно знание, например, ашкеназийской культуры, всего того, что с этим периодом жизни еврейства связано. И, вы правы, для американских евреев этот компонент нашей культуры не очень важен. Они опираются, в большинстве своем, на религиозный вектор. Это серьезная проблема.

А.Б. Проблема не только в этом. Не в меньшей мере - в различных ориентирах. Для американского еврейства вопросы бизнеса - главное. Деньги, их количество, определяют все. И в этом компоненте евреи и не евреи, если они хотят адаптироваться в американскую жизнь, становятся едиными, другого пути нет. Новенькие же русские пришли из другого мира, где деньги никогда не были главенствующим параметром уровня, интеллекта, положения в обществе. Теперь эти люди пришли в Америку, где доминируют иные законы, иные культурные и социальные ценности. И надо в них вживаться. Как?

С.К. Вопрос не в бровь, а в глаз. К сожалению, на него нет у меня ответа. Можно только констатировать следующее. Да, мы пришли, как, скажем, на Марс. Что делать? Наводить мосты! Пусть сначала узкие и неустойчивые, но мосты. Сначала пройдет один человек туда, другой - оттуда. Затем - уже по двое, и.т.д. Только так можно открыть широкую двухстороннюю дорогу между нами. Иного пути я не вижу.

А.Б. Процессы адаптации русских в Америке неожиданно для многих стали сопряжены с возрастающей проблемой отцов и детей, их взаимным непониманием. Это часто приводит к непоправимым результатам, полному отчуждению во вчера еще благополучных русских семьях. Дети и внуки, приехавшие в школьном возрасте, не хотят разговаривать даже дома на русском языке. Начинаются семейные трагедии. Вы с этим не столкнулись?

С.К. Мой сын попал в Америку в 13 лет, он говорит по-русски хорошо. А дочь младше, по-русски говорит хуже, учится читать, но писать не может. В паблик-скул и с подружками говорит только на английском языке. Надеюсь, что она сохранит русский язык и в будущем. Во всяком случае, мы в семье все делаем для этого.

А.Б. Вас устраивает уровень образования, который получает ваша дочь в школе?

С.К. Абсолютно нет! Я хочу ее отдать в ешиву. Но вопрос еврейского образования не менее больной. К сожалению, от русских мало что зависит и в этом деле, это проблема американских евреев. Но надо пытаться сложившуюся ситуацию кардинально изменить. Есть три тезиса. Первый. Еврейское образование должно быть бесплатно. Это принцип Торы. Это принцип, которому следовали евреи на протяжении трех тысяч лет. И все те миллионы долларов, которые собирают различные еврейские организации Америки, не стоят ничего, пока они не пущены для обеспечения этой идеи.

Когда нам говорят, что учеба в ешиве стоит 10 тысяч долларов в год, то ответ напрашивается только один: это не еврейское образование, это образование для богачей.

Второй принцип: еврейское образование общедоступно. Что означает - наличие ешив, еврейских школ не только в центре Манхеттена, но и в различных иных районах города.

Третий тезис: еврейское образование с глубокими и широкими научными знаниями и подготовкой для жизни в современном мире.

Если этого не сделать, большая часть наших детей будет ходить в общедоступные американские школы, наверняка оторвется от культурных корней и от еврейства. А те, кто будет ходить в религиозные ешивы, оторвутся от светской жизни и никогда не поймут “бедных”. И только небольшая часть русских, кто может платить по 10 тысяч и более в год, сможет дать своим детям полноценное образование, и светское и религиозное. Но таких, к сожалению, не очень много.

А.Б. Американские евреи этого не понимают? Почему американские евреи-меценаты отдали еврейское образование в руки бизнесменов, которые если и знают Тору, не всегда следуют ей? Одно дело молиться, ходить регулярно в синагогу и формально соблюдать традиции, совсем другое - в повседневной жизни соблюдать ее законы. Разве это не очевидно?

С.К. К сожалению, эти три критерия вместе не встречаются. Есть бесплатное еврейское образование, но это в строго ортодоксальных ешивах. Не все дети и родители готовы к такому будущему. Порядок должен быть таким: никто в общеобразовательных еврейских школах не должен интересоваться доходом родителей.

А.Б. Кто должен оплачивать такую форму еврейского образования?

С.К. Должна, видимо, быть создана единая еврейская образовательная организация, куда вносят деньги UJA, AJC, десятки других мощных международных еврейских организаций, миллионеры и миллиардеры-филантропы, другие частные лица. И в эту единую организацию под условным названием “Еврейское образование” должны стекаться деньги для широкого, глубокого, всеобъемлющего начального образования еврейских детей. Иначе все заклинания по поводу неизбежной ассимиляции - хамелеонство. И говорить о еврейской коммюнити - бессмысленно. В Израиле - школьное образование бесплатно.

А.Б. Может быть единственным объединяющим фактором для всех евреев мира должен и может быть Израиль?

С.К. Несомненно. Однако не надо идеализировать Израиль. Действительно, 90% евреев мира симпатизируют этой стране. Но как только разговор заходит о внутригосударственных проблемах, мнения резко разделяются. Примером тому - мирный процесс. Мы много спорим о будущем Израиля, но опускаем самое главное. Можно говорить о победе над палестинцами в локальной войне. Можно говорить о прогрессе технологий и науки в Израиле. Можно обыграть палестинцев в политике, экономике, культуре, но невозможно, извините, выиграть у них в постели. Сегодня в среднем в каждой палестинской семье, которая живет на территории Израиля, а таких палестинцев около 800 тысяч, рождается 5-7 детей. Это - демографическая бомба замедленного действия. В еврейских же семьях - 2-3 ребенка. Палестинцам не надо воевать, через 40-50 лет эволюционным путем их станет в Израиле больше, чем евреев. Поэтому, реальное будущее Израиля - это секулярное государство общенациональной демократии

А.Б. Но в ортодоксальных семьях число детей - не меньше чем у арабов.

С.К. Вот-вот. Помимо всего прочего, евреев надо рожать. И чем больше, тем лучше.

Кстати, если бы не ортодоксальные евреи Нью-Йорка, у которых рождаемость высокая, еврейская община города была на много слабее и малочисленнее.

А.Б. Может быть, исходя из принципов максимальной рождаемости, ортодоксальные евреи Нью-Йорка правы, предлагая русским единственную форму сотрудничества - следование законам Торы, в соответствии с которыми детей в семье должно быть много? Все остальное - от лукавого, включая и попытки сохранить свою русскость, ашкеназийскую культуру, желание обучать детей в секулярных, высоконаучных и бесплатных общеобразовательных еврейских школах. Не правда ли, к любопытному выводу можно прийти?

С.К. Однако, это провокационный вопрос.

А.Б. Вы правы. Потому, ограничимся беседой о реальных обстоятельствах нашей сегодняшней жизни. Может быть, читатели продолжат тему?

(газета «Вечерний Нью-Йорк», 31 июля 1998;

Журнал «Вестник», 15 сентября 1998)

6. КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ОДЕССЕ.

Город Одесса известен не только теплым морем, некогда прекрасными пляжами и курортами, не только еще недавно своеобразным и искрящимся юмором его жителей, но и своей музыкальностью. Еще во времена Российской Империи Одесса считалась Южной школой (наряду с Северной, Санкт- Петербургской) русского музыкального искусства. Отсюда вышли выдающиеся музыканты, особенно - скрипичной школы.

В начале ХХ века здесь жили мощные колонии итальянцев, армян, греков, евреев, французов, цыган, русских, украинцев, немцев, чехов. Этот конгломерат народов дал миру выдающиеся имена: Иосиф Прибик (“божественный чех”, руководитель Одесской оперы) Петр Соломонович Столярский (“школа Столярского”), Давид Ойстрах (“царь Давид”), и.т.д.

После ВМВ, особенно - после распада СССР, город очень изменился, и многие его жители эмигрировали в Нью-Йорк, образовав, например, в районе Брайтона, “маленькую Одессу”. А многие его выдающиеся музыканты в поисках “Синей птицы” стали профессорами консерваторий, солистами филармонических оркестров, руководителями престижных музыкальных коллективов во всех концах мира. Опустела музыкальная Одесса. Многие из ее “птенцов” осели в Нью-Йорке, привезя с собой неповторимый колорит русской Южной музыкальной школы.

Об этом, о творческой и житейской судьбе и разговор с некоторыми из них.

Мы жили, как в детском саду.

Леонид Мордкович, более 30 лет профессор школы Столярского и Одесской консерватории, с 1990 г. - профессор консерватории в Хельсинки и Лахти, Финляндия. Профессор мастер-классов в Италии и Швейцарии. С 1997 г. - житель Нью-Йорка. Его ученики, ныне - профессора: М Вайман (Тель-Авив и Нагоя), П. Верников (Лион и Порто-Груаре), А. Винницкий (Турку и Москва) П. Котлярская (Мадрид), и.т.д.

Моя дочь и внук эмигрировали в Америку, поехал и я, хочу быть с ними. Огромная разница: приехать по контракту, или эмигрантом. В первом случае о тебе заботятся, во втором - ты обо всем должен думать сам.

До революции в Одессе только выдающихся скрипачей, не считая других музыкантов, писателей, актеров и ученых, было множество. Например: Н. Мильштейн, Л. Ортенберг, М. Файнгин. В 20-е годы: Д. Ойстрах, Б. Гольдштейн, М. Фихтенгольц, Е. Гилельс, Н. Пелех, С. Фурер. Более молодое поколение: Р. Файн, С. Снитковский, В. Климов, Э. Грач, Г. Кнеллер, и.т.д. И почти все они оказались за границей, преимущественно - в Америке.

В Одессе пели Батистини и Тито Руффа, Нежданова и Собинов. А сегодня единственный музыкальный очаг - симфонический оркестр, руководимый дирижером Хобертом Эрлом. Он же субсидирует оркестр и организует его гастроли по всему миру. А здание знаменитого оперного театра по-прежнему в аварийном состоянии, трещины в стенах, нет денег на ремонт.

Америка и Финляндия, например, государства с молодой культурой. В обеих культуру предпочитают покупать и продавать за деньги. Но в Финляндии государство вкладывает огромные средства в развитие культуры, приглашая педагогов со всего мира. И на глазах - растет молодое поколение музыкантов. А в Америку и без того стремятся попасть все знаменитые артисты, дирижеры и композиторы любой страны, правительству нет необходимости думать о развитии музыкального образования. Потому оно здесь и находится на дилетантском уровне.

Например, в знаменитой школе Судзуки, где даются основы музыки на потоке сразу огромному количеству одаренных детей, профессионализмом и не пахнет. Нет никакого индивидуального выращивания и шлифовки талантов. После этой школы все творческие задатки в человеке нивелируются, уже почти ничего невозможно исправить. Это - бизнес.

В Италии, некогда колыбели музыкальной культуры мира, государство тоже не вкладывает деньги в развитие культуры. Мало того, ограничивает доступ в страну иностранных специалистов. В результате, выдающаяся в прошлом итальянская музыкальная культура несколько деградировала.

Меня часто спрашивают: почему большинство музыкальных знаменитостей Одессы - евреи? Отвечаю словами известного украинского композитора Кос-Анатольского на вопрос о причине отсутствия украинской скрипичной школы на Украине.

Даже талантливым евреям много столетий трудно было попасть в университет, медицинский или технический институт. Единственное место, где они могли проявить себя, это торговля и искусство. Потому именно в этих сферах наиболее и проявился талант еврейского народа.

Сегодня не только учеников Одесской музыкальной школы можно встретить почти в любом штате и городе Америки. Е. Гилельс, москвичка, работает в Бостоне, к ней, как в скрипичную Мекку, тянутся студенты. Н. Сук, выдающийся киевский пианист, лауреат многих международных конкурсов, живет в Америке и гастролирует по миру. А. Мешберг профессор, закончила аспирантуру Джульярда в Манхеттене, играет в Нью-Йоркском симфоническом оркестре и руководит прекрасным струнным квартетом. Р. Лехтер - работал в оркестре Мравинского, сейчас - в Миннеаполисском симфоническом оркестре, одном из лучших коллективов мира, и.т.д.

Не все, к сожалению, нашли себя. Прекрасная известная Одесская пианистка Л. Лехтер, воспитавшая массу учеников, живет в Нью-Йорке, но работу найти не может. А. Гельперн, работал режиссером театра комедии в С. Петербурге, вынужден работать экскурсоводом. Но и здесь он превратил туристические экскурсии в своеобразный спектакль, где актеры - все туристы.

Нас в прошлой жизни учили творчеству, но не науке продавать свои таланты, быть менеджером самому себе. Мы были, как в детском саду, за нас кто-то все это решал. На своем опыте могу дать несколько советов: учите язык, не бросайтесь на первую попавшуюся работу, проявите волю, не надейтесь на друзей и родственников - только на себя. Чтобы научиться плавать, надо прыгнуть в воду!

Мы живем на реальной земле.

Валерий Климов, профессор Московской консерватории, лауреат первой премии скрипачей на конкурсе Чайковского, ученик Д. Ойстраха. Ныне - профессор консерватории в городе Саарбрюккен, Германия.

Я горжусь тем, что был учеником выдающегося скрипача ХХ столетия Д. Ойстраха. Он оказал на меня влияние не только как блестящий виртуоз, музыкант и педагог, но и как человек. Все, кто его близко знал, очень любили. Я был его студентом, затем - аспирантом. Учась в его классе, был участником многих международных конкурсов. А когда в 1974 г. Давид Федорович скончался, это была невосполнимая утрата всего советского искусства, мне была оказана огромная честь: возглавить его кафедру в Московской консерватории. И главной моей целью было - сохранить традиции, заложенные Д. Ойстрахом.

Сейчас продолжаю эту же школу в консерватории г. Саарбрюккен. Веду большой международный класс, где учатся представители разных стран: Австрии, Франции, Бельгии, Австралии и, конечно же, Германии. Надеюсь, что мне удается сохранить традиции Д. Ойстраха, многие мои ученики добились успеха на международных конкурсах, стали концертмейстерами в больших оркестрах.

Много концертирую и сам, но, уже не столь насыщенно, педагогическая деятельность отнимает много сил. Являюсь и членом жюри многих конкурсов, таких как имени Жака Тибо, Жана Сибелиуса, Паганини, им. Чайковского в Москве, и.т.д.

В Америке концертировал много раз, правда, во времена выдающегося менеджера Сола Юрока. После его смерти больше ездил по странам Европы, Азии. Был в Австралии. Канаде.

Конечно же, весьма печален процесс, когда выдающиеся музыканты вынуждены разбредаться по странам мира. Но это не случайно. Мы живем на реальной земле.

Развал СССР, видимо, был неизбежен. После чего начался такой беспорядок, который работающие серьезно люди не могли воспринять. Эти люди стали заброшенными, им необходимо было заботиться самим о себе. И, слава Богу, что стало возможным спокойно выехать, чтобы продолжать работу, не нуждаться, не быть подверженным случайным катаклизмам. Это вполне естественное желание!

Борьба и конкурс продолжаются всю жизнь.

Александр Винницкий, в прошлом - профессор Московской консерватории, ныне - профессор консерватории в городе Турку, Финляндия; лауреат конкурса им. Чайковского. Ученик Л. Мордковича, затем - Д. Ойстраха, сравнившего А. Винницкого с “молодым Хейфецом”.

Мое самое яркое впечатление - первая встреча с Д. Ойстрахом. Когда я, мальчик-подросток, пришел к нему на прослушивание, первое, что он спросил у меня, были слова:

- Могу ли я вас называть на “ты”?

Меня это поразило. Д. Ойстрах оказался очень простым, добрым и уютным в общении человеком. Все пять лет, которые я занимался в его классе, были удивительными. Я их часто вспоминаю и буду всю жизнь вспоминать.

После смерти Д. Ойстраха я учился в аспирантуре у Ю. Климова, позже - стал его ассистентом и работал с ним десять лет.

Валерий Климов прав: с распадом СССР возникло много бытовых и экономических проблем. Я их решил так: живу и работаю большую часть времени в Финляндии, но продолжаю работать и в Московской консерватории. Кроме того, я профессор консерватории во Флоренции. Так что у меня много педагогических обязанностей. Однако успеваю и концертировать.

Что касается того, что многие творческие люди не смогли найти себя после распада СССР, я придерживаюсь следующей точки зрения: развитие музыканта с детских лет - это постоянная борьба, постоянный конкурс. И конкурс этот продолжается всю жизнь: борьба за лучшие оценки на экзаменах, затем - кто лучший на конкурсах, борьба за сцену, за зрителя, и.т.д. И потому в разные моменты жизни лидерами стают разные люди.

К сожалению, хороших музыкантов становится все больше, а потому и конкурс становится все жестче и жестче. Я так смотрю на жизнь. Нужно постоянно быть в отличной форме. А при эмиграции, в житейских конкурсах, далеко не все показывают себя профессионалами. Новый язык, незнакомая система взаимоотношений, это непросто.

Но есть и другая сторона медали: новое творческое обогащение. В СССР мы варились в собственном соку за каменной стеной. А теперь можно свободно общаться с другими культурами и традициями. В этом процессе талантливый человек может многое приобрести.

Одни “играли”, другие - “говорили” на инструменте.

Альберт Марков - в прошлом, ученик Харьковского профессора Лещинского, ныне - профессор Манхэттенской школы музыки, композитор, дирижер, скрипач.

Я не был учеником Д. Ойстраха, но общался с этим выдающимся скрипачом, неким идеалом, эталоном, к которому стремились многие. Он оставил неизгладимый след и в моей жизни. У него была безупречная инструментальная игра и безупречное поведение на сцене, в обществе, со студентами.

В то же время, я отдавал себе отчет в том, что он принадлежал к группе артистов, “играющих на инструменте”. В то же время существовал и другой “лагерь” музыкантов, которые не играли а “говорили на инструменте”. Это, например, Полякин, Шафран, Софроницкий. Так я для себя разграничивал известных музыкантов.

Уже более сорока лет задаю себе вопрос, кто я: скрипач, композитор, педагог, дирижер? В разные периоды жизни у меня был крен то в одну, то другую сторону. В детстве я начинал пианистом, а в 1943 г. встретил Столярского и увлекся скрипкой, его воздействие было абсолютно несокрушимым.

Затем очень увлекался занятиями по гармонии у профессора Г. Литинского, занимался и сочинительством, но наибольшую часть жизни посвящал концертному исполнительству.

В Америке увлекся композицией, здесь написал скрипичный концерт, сюиту для скрипки, симфонию, и.т.д. Но я не знаю формулы успеха. Не знаю. Каждый человек строит свою судьбу по собственным рецептам, сам придумывает правила игры.

Я начинал свою творческую жизнь в Америке с нуля, у меня даже не было скрипки, мой итальянский инструмент я не имел права вывезти за пределы СССР. Сперва я попытался наладить контакты с известными мне музыкантами, но не малую роль сыграл случай и в моей судьбе.

В те годы в Америке существовала возможность купить право дирижировать с симфоническим оркестром. Один из молодых дирижеров использовал право дирижировать Хьюстонским оркестром за 14 тысяч долларов и в поисках солистов наткнулся на меня. Я поехал с ним. И сразу же на другой день после этого дебюта получил сорок приглашений по всей Америке. Это была большая удача. Правда, нужно было быть готовым к этой удаче. Я себя к ней готовил.

В тот сезон я сыграл 17 или 18 скрипичных концертов, это были замены заболевших артистов, таких, как Мильштейн, Игорь Ойстрах. И я играл их концерты.

Острова в океане!

Нина Бейлина - любимая ученица Д. Ойстраха, профессор музыкального колледжа в Манхеттене.

Мы называли Д. Ойстраха “Царь Давид”. Я была его студенткой. Летом он отдыхал обычно в Пярну, и я тоже ездила сюда для отдыха и занятий музыкой. Я была удостоена чести приходить к 5 часам вечера в дом к Д. Ойстраху, и мы ходили гулять. Но я хитрила, приходила раньше и подслушивала, как он работал. Мое поклонение перед ним возросло во много раз. Я слышала, как этот Царь, когда ему было уже за 50 лет, поменял вибрацию. Я слышала, как он это делал! В другой раз он менял систему переходов глиссандо. А когда мы с ним гуляли, он однажды признался, что хотел бы уничтожить все свои прежние пластинки.

- У меня стали другие уши,- сказал он,- я по-другому слышу, и я хотел бы все изменить.- Можете такое представить!? Д. Ойстрах был большим ребенком.

У него был диабет. Мы ходили в “down town” Пярну пить кофе. И его супруга Тамара Ивановна каждый раз мне говорила:- Ниночка, помните, Давиду Федоровичу нельзя есть сладкое.

Мы приходили в кафе, он брал для нас обоих кофе, а для меня еще и пирожное. А затем с моей тарелочки его съедал. Но я ничего не могла поделать, могла ли я перечить своему профессору!

Был еще Д. Ойстрах потрясающим рассказчиком анекдотов. В то время мой, ныне покойный, муж И. Чудновский тоже отличался даром рассказа анекдотов. И по вечерам начинался иногда бой на анекдотных шпагах, это было очень увлекательно, неповторимо!

Сейчас в Нью-Йорке в моей творческой жизни главенствуют три “би”: Брамс, Бах и Баханалия. В недалеком будущем буду играть двойной концерт Брамса в Риме с Натание Розеном, известным лауреатом-виолончелистом конкурса им. Чайковского.

Мне уже посчастливилось сыграть с другим лауреатом конкурса Чайковского Давидом Гирингасом. На очереди и камерный оркестр Баханалия.

Жизнь такова, что мы все, бывшие ученики “Царя Давида”, живем на своих островах, в своих монастырях, почти ничего не зная друг о друге, такова жизнь! Я лично ни с кем из учеников Д. Ойстраха в Америке не общалась, нет времени. Даже не знаю, кто, где сегодня, на каких островах в океане жизни?

Мы все, эмигрировав, начинали с гарбиджа.

Марк Зингер, бывший солист Одесской консерватории, ныне - профессор Чикагского университета по классу скрипки.

Хочу рассказать о малоизвестном эпизоде. Д. Ойстрах был еще и прекрасным шахматистом и увлекался кино. В 1968 г. он приехал в Одессу с концертом. Вечером он играл концерт Чайковского, а с утра попросил меня (я тоже тогда увлекался съемками) вместе снять фильм об Одессе. Нас было трое: Вениамин Мордкович, друг и коллега Д. Ойстраха, Д. Ойстрах и я. Около трех часов мы разъезжали по городу и фотографировали: Давид Федорович - Одессу, а я - его самого.

Мы начали с ул. Полицейской, Розы Люксембург, с дома, где родился Д. Ойстрах. Из домов вышли соседи, было ужасно интересно. Затем мы двинулись к бульвару, снимали лестницу, Д. Ойстрах вспоминал много забавных историй. Затем мы снимали школу Столярского, Дом ученых. Теперь Д. Ойстрах вспомнил, как играл первый концерт Прокофьева в присутствии самого Прокофьева в зале.

Еще мы поехали на дачу Столярского, на ул. Преображенскую. Заходили в дом и фотографировали, фотографировали, а Давид Федорович рассказывал. Были и в консерватории...

А затем на протяжении дня я успел проявить пленки и вечером, когда Д. Ойстрах возвратился с концерта, я ему показал результаты. Он даже отказался снимать фрак, сказал:

- Мара, покажите, пожалуйста, немедленно. Я должен видеть!

Мы натянули простыню, и я стал показывать. Это было прекрасное зрелище: как он реагировал, сколько было тепла в его реакции.

Я отдал фильм Д. Ойстраху. Он повез его в Москву, показал там. Затем он проявил свой фильм, который сам снимал. Кстати, это был первый его цветной фильм. И после передал мне этот фильм с длинным письмом. Я его храню.

А судьба у фильма ужасная. Мой фильм у меня забрали на границе в Чопе. Но должен быть экземпляр и у Д. Ойстраха, у его наследников. Но я об этом ничего не знаю. Я до сих пор очень сожалею о потере моего фильма…

А эмигрантская моя жизнь ничем не отличается от жизни других эмигрантов. Мы все начинали с гарбиджа. И сперва всюду ходили пешком. Затем мне удалось работать в симфоническом оркестре Сент-Луиса. Работал и ассистентом концертмейстера Чикагского оркестра. Играл много и сольных концертов. И, конечно же, начал преподавать.

Мы, музыканты, счастливые люди, потому что обладаем универсальным языком общения. Это облегчало жизнь.

Американцы никуда не спешат и потому, видимо, адаптация - очень медленный процесс. Правда, когда стареешь, все чаще чувствуешь себя “островом в океане”, к сожалению, увы!

Теперь я общаюсь часто лишь с Абрашей Штерном из Киева. И еще рядом живет Эллочка Бракер, ученица Д. Ойстраха, работает в Чикаго-симфони. Да еще не дают скучать мои ученики: работают в Берлине, Лиссабоне, Лондоне. Недавно моя ученица выиграла первую премию в конкурсе И. Менухина, так что, слава Богу!

Птицы одного гнезда

Семен Ярошевич: бывший аспирант Д. Ойстраха, профессор консерваторий в городах Владивосток, Горький. Сейчас: профессор Тель-авивского университета.

Я окончил школу Столярского, Одесскую консерваторию у профессора В. Мордковича и аспирантуру в Москве у Д. Ойстраха. Но когда меня в 1962 г. пригласили на преподавательскую работу в новый Институт искусств во Владивостоке, я поехал. Начал все с нуля. Через 12 лет, будучи завкафедрой, деканом музыкального факультета, что практически означает - ректором консерватории, по конкурсу был принят профессором в Горьковскую консерваторию и через год стал завкафедрой. Затем получил звание заслуженного деятеля искусств, стал лауреатом Всероссийских и международных конкурсов, организовал камерный оркестр, которым руководил 10 лет.

Но в 1972 г. моя мама и сестра переехали в Израиль, я стал невыездной. И только в 1990 г. впервые выехал за границу, в Израиль, увы - на похороны мамы.

Там я познакомился с видными музыкантами, дал несколько уроков и получил письменное приглашение на работу в Тель-Авивский университет, в котором указывалось, что все, кого это касается, должны оказывать мне любое содействие, чтобы я мог приступить к работе 1 октября 1990 г. С этим письмом меня оформили на выезд за несколько недель. Думаю, что я поступил правильно, хоть был момент (перед самым отъездом едва не сбылась давнишняя мечта - меня формально пригласили работать в Московской консерватории), когда я очень колебался.

Через 5 лет работы в Израиле я получил весьма престижный статус постоянного штатного профессора. Много работаю, много разъезжаю по миру.

Главным недостатком музыкального образования в Израиле является отсутствие преемственности. Нет школы. Каждый педагог - сам по себе. Но любое новаторство, не подкрепленное традициями, школой, ничего не стоит.

В Израиле детей учат сразу всему: спорту, музыке, дают общее образование, но нет профессионализма ни в чем. Похоже, такова ситуация и в Америке.

Все методические пособия мира ничего не стоят рядом с практическим опытом. Мы учились в классе у своих соучеников. Рядом со мной учились В. Климов, Р. Файн, С. Снитковский, десятки других прекрасных музыкантов.

А сегодня нас разбросало по миру. В Израиле работают несколько профессоров Горьковской консерватории. Многие - в Европе. В Америке работают С. Шустер, М. Зингер, С. Урицкий, О. Крыса, О. Яблонская, Б. Давидович, Н. Бейлина, десятки других личностей. Такова жизнь. Мы все - работоголики. Мы все - дети советской музыкальной школы. Нас разбросало по миру. Недавно в Горьком мы открывали музыкальный лицей. Масса талантливых детей, но нет средств, нет педагогов, все уехали!

Когда-то в Москве работали Ойстрах, Коган, Янкелевич, Беленький, Цыганов. Никого уже нет. Всюду молодые люди. Дай-то Бог!

(журнал «Вестник», 6 июля 1998)

Бостон M-Graphics Publishing, 2011, 647 C, ISBN: 978-1-934881-63-7.

 

(С вопросами можно связаться с автором по адресу: aleksbur@gmail.com.)