Версия Владимира Беспалова (Барского) о гибели поэта Геннадия Лысенко, опубликованная в апрельском номере «Журнала литературной критики и словесности», – это легенда. Причём очень неуклюжая. Маршак ушел из жизни в 60-х. Кажется, в 1964 или 65-м. Первая публикация Лысенко в «Тихоокеанском комсомольце» – поэма «Владивосток» – относится к 1968 г . Геннадий Михайлович в это время отбывал срок заключения в Славянке. Первая книга стихов «Проталина» – уже 1975 год. Так что с Маршаком поэт Лысенко не совпал во времени, и видеться они не могли нигде, никогда и ни при какой погоде.
С миром Геннадий простился 31 августа 1978 г . Незадолго до этого, правда, во Владивостоке были писатели из Москвы. Или писатель. Я помню лишь Льва Ошанина, приезжавшего вместе с композитором Георгием Мовсесяном. Кстати, тогда и родилась их песня о Тихоокеанском флоте («А если очень повезет, тебя дорога приведет на Тихоокеанский флот»). В СП была встреча, дату её не назову. Могу только сказать, что она состоялась задолго до самоубийства Геннадия. Возможно даже, Ошанин был у нас предыдущей осенью. Я, прибывший с Балтики на Тихий океан в сентябре 1977-го, с другом Леонидом Климченко присутствовал на этой встрече. Помню, что в Союз ходили одетыми по-летнему. Хотя могу с этим и напутать.
А вот что скажу точно – последняя встреча с писателями-москвичами в СП в год гибели Лысенко могла произойти не раньше 12 июня, то есть за два с лишним месяца до самоубийства. Скорее всего, такая встреча имела место, но её я не помню. В состав солидной делегации входили: Людмила Щипахина, Марк Кабаков, Алим Кешоков, Сергей Кошечкин, Александр Николаев, Рудый (Рудный? Имя не помню), Они прилетали «вслед за Брежневым», побывавшем на ТОФе в марте или апреле и выходившем в море на крейсере «Адмирал Сенявин» (между прочим, моя лодка Буки-90 демонстрировала боевую выучку флота торпедной стрельбой по «Сенявину», за которую командир получил часы от Генсека, а мы со старпомом – от Министра обороны). Если такая встреча была, то в ней мог участвовать и Гена, да и я мог быть там, но дальнейшие события «стерли файл».
Писатели 13 июня вышли на крейсере в море, где во время артиллерийской стрельбы случилась трагедия – при взрыве башни главного калибра погибли 37 моряков, в том числе мой друг и сослуживец еще с Балтики – старший посткор «Красной звезды» по Тихоокеанскому флоту капитан 2 ранга-инженер Леонид Леонидович Климченко. Повторяю, на встрече с Ошаниным мы были вместе. Я тогда видел Лысенко первый и последний раз (если не считать возможной, но забытой мною встречи с командой Кешокова). Он обратил на себя внимание тем, что неожиданно выскочил из зала к столу президиума, за которым сидели гости, и заявил что-то вроде – а вот послушайте, здесь настоящие поэты! И прочитал свои стихи. Выглядело довольно эпатажно и не очень своевременно, но не убавило любви к Геннадию со стороны поклонников его таланта и не вызвало недовольства у Ошанина. Однако уже тогда Гена для некоторых местных гениев был костью в горле, и с годами их ничем не прикрытая ненависть приобрела безобразные формы, многократно проявляясь публично и печатно. Особенно преуспел в этом Борис Лапузин.
В ночь самоубийства Геннадий Михайлович оставался один в помещении Приморского отделения СП России. Звонил некоторым литераторам, в частности Юрию Кашуку, звал пообщаться. Вроде звонил уборщице, замечательной во всех отношениях Зинаиде Ивановне Гилевой (она работала и при мне до средины 1990-х, пока СП еще существовал более-менее достойно и имел какие-то деньги). Никто на призыв Гены не отозвался.
Вообще, временами он был человеком тяжелым – в этом Лысенко очень схож с Рубцовым, с которым его нередко и, мне кажется, вполне справедливо понимающие критики и читатели ставят рядом. И, наверное, к трагедии Гены имеют какое-то отношение люди, в кругу которых он жил. Но предполагать чье-то непосредственное злонамеренное участие в его смерти оснований нет.
В начале девяностых, на фоне всяческого развала и нарастающего всеобщего безденежья, при содействии тогдашнего начальника управления культуры Приморского края Виталия Хрипченко принимались меры к увековечению памяти Г.М. Лысенко. В частности, скульптор Эдуард Барсегов изготовил мемориальную доску для установки на фасаде здания, где обитает Союз писателей (и где Лысенко не только покончил счеты с жизнью, но был принят в СП, постоянно бывал и даже какое-то время кормился, работая завхозом). Скульптор сделал свою работу очень хорошо, это было нестандартное, во всех отношениях настоящее произведение искусства, которое само по себе стало бы достопримечательностью Владивостока, где, к сожалению, со знаками памяти и внимания к действительно заслуженным литераторам дело обстоит позорно плохо. Мало того, что наши серые возлелитературные кардиналы скандально воспротивились установке памятника (это был подлинно памятник), но и совершили акт вандализма – изготовленная в гипсе работа Барсегова не была отлита в металл, многие годы как попало валялась в помещении писательской организации и, в конце концов, исчезла бесследно.
Геннадий отличался прямотой и честностью. Вот яркая деталь: часто оставаясь без средств, Геннадий "перехватывал" трёшку-пятерку у друзей-товарищей, мог затрудняться в отдаче долга, но всегда рассчитывался с "кредиторами". После смерти в его записной книжке обнаружили список тех, кому он задолжал и не успел отдать хотя бы рубль.
А теперь мы все, осознавшие ценность поэзии Геннадия Лысенко, в долгу перед ним.
Что касается легенд, которые живут спустя три с лишком десятилетия после ухода того, кому они посвящены, то какие бы они ни были, эти легенды, правдивые или нет, добрые или не очень, – они свидетельствуют о значительности личности героя.
О незначительных, фальшивых, пустых людях легенд не рассказывают.
