«…Интервалы времени, характеризующие
бренность атомов и бренность организмов,
различны по величине, но эти различия
меньше, чем можно было бы думать,
если бы в явлениях этих не было чего-то
общего…».
В.И. Вернадский, 1931 год.
В науке есть такое наблюдение. Любая новая идея очень медленно получает признание. И происходит это совсем не потому, что удается переубедить оппонентов, а путем, так сказать, естественной смены поколений исследователей. Оппоненты, противники новой идеи, уходят, а новое поколение исследователей принимает идею уже как совершенно очевидную. Поэтому, выдвигая новую идею, ее родоначальник должен набраться терпения: иногда ему так и не приходится увидеть торжества своего детища… Печально.
И еще о детище. Это на самом деле точное определение — идея есть детище ученого. Он болеет за него, переживает, проталкивает его, гневается, бывает с ним не согласен, но — дитя есть дитя. И его родоначальник должен всё стерпеть, вынести, пережить. А дитя, детище, вырастая, приобретая силы и известность, становится всё более непокорным, своенравным, совсем не похожим на то, что было задумано изначально. И это тоже реальность, с которой вынуждено считаться. Последователи подхватывают идею, придают ей подчас слегка другой смысл, иногда совсем другой, но — развивают ее, дают ей новый импульс, открывают ей новые горизонты, наконец, делают ей рекламу. И уже не знаешь — радоваться этому неожиданному развитию событий, или горевать, видя, как на твоих глазах из твоего детища рождается форменная ересь!…
Всё это пишущему эти строки пришлось пережить самому, в связи с формулированием некогда, в 1983 году, идеи симхиона, и наблюдением за тем, что из этого вышло.
Немного лингвистики
Не создавай новых сущностей — учил нас философ и ученый начала ХIV века Уильям Оккам. И мы пытались оставаться в рамках существующих терминов и понятий. Но — нас никто не понимал. И тогда пришлось придумать, сконструировать, сочинить новый термин, образ, слово, чтобы поняли, наконец. Что значит, например, слово «верую»? Да ничего, веруешь себе на здоровье, ну и веруй дальше. А когда вместо него появилось иностранное слово «кредо», то оно получило совсем другое содержание. Теперь это уже новая позиция, хотя и то же слово, но совсем с другим смыслом, более сложным и насыщенным.
Ужели слово найдено? — писал А.С. Пушкин (роман «Евгений Онегин»). Слово «симхион» появилось на свет как удачная, или не совсем удачная, аббревиатура английского словосочетания «система индивидуальная, материальная, историческая» с прибавкой древнегреческого окончания «ион», что должно было бы подчеркнуть принадлежность нового явления к миру материальных частиц.
Евг. Беляков, автор известного в Интернете труда «Диалектика ноосферы» (www.planetologija2005.narod.ru), уже широко использует этот новый термин — «симхион». Там он обращает внимание на букву «м», третьей букве в слове, указывая на возникающую по этой причине «эвфонию» всего слова в целом. Это можно понимать как «благозвучие», то есть некую внешнюю привлекательность, «красивость» искусственно придуманного слова. Ну и на этом спасибо. Так сказать, старались…
Но автор этих строк, со своей стороны, хотел бы привлечь внимание независимого читателя к другой, ко второй букве в том же слове: к букве «и». Она означает первую букву слова «индивидуальный». Слово это имеет во всех европейских языках множество значений, от индивида до индивидуалиста и, по большому счету, ни о чем таком особенном не говорит. Поэтому стоило бы вернуться к его первооснове, к его исходному значению, чтобы оттуда попытаться вывести нужную нам содержательность, а значит и обосновать совершенную необходимость включения буквы «и» в новый термин «симхион».
Древние римляне говорили: DIVIDE ET IMPERA — Разделяй и властвуй!
Отсюда понятно и само происхождение и точное, первоначальное значение слова «индивид» — неделимый, в переводе с латыни.
Вспомним, что по-древнегречески «неделимый» есть атом. Атом — слово, не испорченное множеством употреблений и иносказаний, и потому всегда сохраняющее свою конкретность. «Индивид» же, по латыни «individuum», имеет другую судьбу, связанную с его содержательной многозначностью и неопределенностью, почему мы и хотели бы вернуть ему — в рамках данной работы — его исходное содержание. А оно остается прежним — «неделимый», то есть некий аналог атома со всеми его особенными чертами и свойствами.
И это для нас самое важное в новом термине «симхион».
Симхион — означает неделимый! Этим словом, термином, понятием, мы обозначаем целый класс неких объектов материального мира, включающий в себя ряд единичных структур, от атома до человека, а может быть и дальше. Их общее отличие от всех остальных объектов — неделимость. Добавим сюда еще и исследованную нами способность к саморазвитию, о чем речь пойдет дальше.
Немного термодинамики
Главная проблема, стоящая перед всеми попытками понять феномен живого, это второе начало термодинамики. По всем признакам каждый живой организм как бы противостоит, не подчиняется, игнорирует второе начало. В упрощенном виде этот физический закон гласит: всё нагретое — остывает, всё, собранное вместе, когда-нибудь рассеется в пространстве. И никогда — наоборот. То есть налицо необратимость процессов теплопередачи и статистического рассеяния. Это чистая физика.
А вот что говорит космология, физика, так сказать, «нечистая».
Всё нагретое остывает, но! Есть два уравнения теплопередачи: через вещество и через поле. В первое из них параметр времени входит в первой степени, что и подчеркивает необратимость рассеяния тепла в пространстве. А во второе уравнение параметр времени входит уже в квадрате. Что бы это могло означать? Да только то, что «теплопередача» через поле принципиально обратима! И ведь верно, реальное остывание вещества не заканчивается выравниванием температур между более нагретой и менее нагретой частями тела. Оно продолжается дальше, через излучение в пространство инфракрасных квантов. А они, кванты, описываются уравнением «теплопередачи» через поле как вполне обратимый процесс: параметр времени входит в соответствующее уравнение в квадрате. Как эту обратимость можно было бы мысленно представить? А например так. Если есть эффект «синего смещения», возникающий при сближении светящихся звездных объектов, то можно себе представить и «ультрафиолетовое смещение», и «рентгеновское», и «гамма смещение». Все они могли бы возникать вблизи «черных дыр» или на этапах сжатия пульсирующей Вселенной. Тогда перспектива постепенного превращения инфракрасного кванта в гамма-квант была бы очень вероятной. А гамма-кванты, как известно, могут порождать уже и обычное вещество — что происходит при фоторождении электрон-позитронной пары. Так круг замкнется и обратимость тепловых процессов, но только во вселенских масштабах, из теоретической станет практической. Отсюда и отрицательный ответ на вопрос о возможности «тепловой смерти Вселенной»: она, смерть, невозможна (подробно см. нашу статью «Тень царицы мира», журнал «Знание-сила», № 9, 1993 год).
Всё, собранное вместе, со временем рассеивается в пространстве. Это еще одно, так сказать, «нетепловое», статистическое следствие второго начала термодинамики. Обычно оно не вызывает сомнений. Возьмите группу частиц и поместите их в замкнутом объеме. Через весьма длительное время, учит нас статистика, они почти равномерно распределятся по всему дозволенному объему. И чем больше будет взято этих частиц, тем равномернее можно ожидать их распределения по объему. Всё верно. Но только вот такой вопрос: а если мы внесем в тот же объем только одну частицу, что будет с ней? А ничего, она так и останется одна. Никакие «ветры рассеяния» на нее не подействуют, второе начало термодинамики останется для нее бессильным, недействующим. Ведь статистика работает с множеством частиц, а не с единичными. Но тогда другой вариант: а если это множество частиц каким-то непонятным образом ухитрится объединиться в одну, но более крупную частицу, что будет с ней тогда? И опять ничего. Она сохранится, останется неизменной «на вечные времена».
Нет статистики — нет второго начала!
Отсюда и вывод для групп, масс, скоплений материальных (вещественных) объектов во Вселенной: хочешь уцелеть под губительным ветром второго начала — образовывай единичные и неделимые объекты следующего уровня. Так возникли атомы, молекулы, живые клетки. Вот потому на них и не действует второе начало термодинамики. И не только на живые организмы, но и на единичные объекты нижележащих уровней — на отдельные атомы и молекулы. Вот потому они, группы отдельных частиц, и пытаются время от времени заново объединяться, сливаться, интегрироваться в единичные, и потому снова неделимые, объекты. Группы атомов объединяются в молекулы, группы молекул — в надмолекулярные комплексы (например, в полимеры), те — еще в какие-то образования, наконец, клетки — в многоклеточные организмы. Это и есть эволюция. Только надо правильно понимать — что именно эволюционирует в каждом данном случае.
Биография идеи
Биография идеи, увы, неотделима от биографии её автора. В далеком 1966 году автор, тогда еще студент-физик, заинтересовавшись биофизикой, поставил перед собой, как позднее стало очевидно, совершенно нереальную задачу. Юношеский максимализм не признавал задач малых, конкретных, реально достижимых. Только больших и великих. Хотелось много и сразу… А в биофизике, и вообще в биологии, есть одна из достойнейших задач — проблема происхождения жизни. Вот над нею и начала работать и биться беспокойная и честолюбивая мысль начинающего ученого.
Подход, начатый автором, был неотличим от всех других попыток, часто тогда, в 1960-70-х годах, предпринимаемых учеными-физиками. В чем специфика живого? В чем отличие живого от неживого? Какова термодинамика жизненных процессов? Какова роль второго начала термодинамики в биологии и почему живые организмы ему не подчиняются? Ученых-физиков, занятых этими вопросами, от студентов до академиков, оказалось в те годы так много, что они решили как-то самоопределиться, и поставленные задачи попытались выделить в некую самостоятельную науку. (Кстати, среди них был невероятно высокий процент лиц с «пятым путктом национальности»). Все эти спорные темы были, в конце концов, выведены из компетенции биологии и конституированы как предмет исследования совсем другой науки — «физики живых систем». Следствием этих процессов стало дублирование биофизического образования: появились отдельные и параллельные кафедры биофизики на физических и на биологических факультетах университетов. Так что автор этих строк оказался совсем не оригинален и не одинок в своих исканиях. За прошедшие сорок лет ими всеми было получено много важных и интереснейших данных, но проблема происхождения жизни так и оставалась нерешенной.
Автор статьи поначалу оказался тоже неоригинален. Столкнувшись с проблемой «неподчинения живого» закону возрастания энтропии, он первое время посвятил размышлениям о роли энтропии в жизненных процессах. Затем увязал эту проблему с другой — с перспективой «Тепловой смерти Вселенной», и пришел к умозрительному выводу, что жизнь во Вселенной рождена с «великой целью» — предотвратить эту самую «тепловую смерть». И в перспективе только равновесие «живая материя — неживая материя» даст нам устойчивую к энтропии Вселенную. И примерно до конца 1960-х годов эта идея оставалась в голове автора главенствующей.
С начала 1970-х годов начались поиски информационной специфики живого, опять же с позиций физических представлений. Статистическая теория информации оказалась бессильна объяснить процессы в живом, потребовались какие-то новые идеи. Таковой идеей явилась выдвинутая нами тогда идея «ценности» информации, измеряемая обычным коэффициентом полезного действия (кпд). Соотношение между физическими функциями «энергия» и «работа» регулируется как раз этим самым кпд. Эта, якобы промежуточная и чисто служебная величина кпд, на самом деле является важнейшей функцией — она измеряет информацию как физическую величину или, что то же самое, нестатистическую ценность информации. Для автора было большим и приятным сюрпризом, когда, спустя годы, он увидел, что сходные взгляды о равенстве нестатистической информации и кпд в механических и тепловых процессах развивал белорусский академик Альберт Йозефович Вейник (см. его книгу «Термодинамика реальных процессов», Минск, 1991).
Очень скоро автору удалось в эксперименте подтвердить подобные «энерго-информационные» взаимодействия в живых организмах, измеряемые кпд, и реализуемые в процессах влияния физических факторов на биологические процессы. Удалось выделись и обосновать даже два типа энерго-информационных взаимодействий. Первое, когда компенсаторная реакция живого на физическое воздействие, в соответствии с реальным кпд, по энергетике меньше самого воздействия, а разница излучается в виде тепловых потерь. Второе, когда реакция живого, в соответствие со спусковым, или сигнальным, характером физического воздействия, по энергетике оказывается много больше, чем было само воздействие. Первому типу энерго-информационных взаимодействий соответствуют монотонные, пропорциональные или почти пропорциональные, зависимости реакций живого на внешнее воздействие (давно известные в биологии закономерности «доза — эффект»). Второму, спусковому или сигнальному, типу взаимодействий соответствуют реакции скачкообразные или описываемые так называемыми логистическими кривыми (также хорошо известный в биологии закон «всё или ничего»). Здесь биологическая система реагирует на внешнее воздействие подобно триггеру или усилителю: она производит работу много большую, чем было оказано на нее воздействие, но уже за счет собственных внутренних источников энергии. Откуда и формальный кпд оказывается много больший единицы, почему нам и пришлось назвать его кпп — «коэффициент полезной передачи». Все эти данные были в свое время опубликованы (см. статьи: К информационному влиянию магнитных полей на биообъекты. В сб.: «Влияние магнитных полей на биологические объекты». Материалы Третьего Всесоюзного симпозиума. Калининград, 1975, стр. 44; а также: Управление в биологии: физические аспекты. Международный журнал «Биотехнология и управление», 1992, № 2-4, стр. 37-41), и встречены сообществом ученых полным молчанием…
Нам представлялось тогда, что возникновение живого из неживого происходит на пути преобладающего развития информационных взаимодействий (сигнальных) над энергетическими процессами в эволюции материи.
По мере углубления мысли в глубь биологических проблем, что неизбежно оказалось связано с конкретной работой автора в конкретном НИИ в качестве биолога-экспериментатора, ближе к середине семидесятых годов, точнее к 1974 году, стало ясно, что биологическое своеобразие живого не поддается даже мысленному физическому моделированию. Всё вроде бы то, а всё же — не то. Пример Э. Шредингера, с его книгой «Что такое жизнь? с точки зрения физика» вдохновлял, но не помогал.
К тому времени автор уже успел превратиться в профессионального биолога и оказался в состоянии смотреть на научные проблемы с соответствующей позиции. Более глубокое знакомство с материалистической диалектикой (кандидатский минимум) привело к неожиданной мысли: оказалось, что это только биология вполне объяснима с точки зрения философии, ибо биологические объекты и системы прекрасно управляются диалектическими законами развития. И в биологии для философа всё ясно, понятно и объяснимо. А вот в физике, — увы, нет. Мир физических объектов упорно не подчинялся философским указующим доктринам, в особенности же не желал он подчиняться главенствующей философской идее всеобщего развития. Там «другой товарищ правит бал», то есть второе начало термодинамики, неотвратимый и необратимый закон возрастания энтропии, предписывающий веществу и энергии всеобщую деградацию и рассеяние. И с этим надо было что-то делать. Вопрос стоял так: или материалистическая философия неверна (а с ней и вся биология), или же вся физика до сих пор диалектически необъяснима.
Вот где загадка мироздания: что такое физический объект с точки зрения философии и биологии, если с биологическим объектом для философии уже всё ясно?
Поэтому в какой-то момент автор решил идти путем от обратного, и однажды задался вопросом: а что такое физический мир, физические и химические объекты, с точки зрения биолога? И стал искать в неорганическом мире объекты и явления, напоминающие в той или иной степени известные живые организмы (или их отдельные черты). Или хотя бы подчиняющиеся законам диалектики, которые, как известно, предписывают материи развитие, только развитие, и ничего, кроме развития.
Открытие симхиона
Про мир неживого в науке было известно всё, или почти всё. Задача облегчалась тем, что поначалу достаточно было обложиться учебниками и справочниками по физике, химии, астрономии, и просто их внимательно почитать, в поисках чего-нибудь явно развивающегося. Помню сочувственные, критические, иронические и саркастические замечания друзей — экспериментаторов. Они упорно не хотели верить, что можно сделать что-то новое в науке, без нагромождения приборов, установок, компьютеров, без многочисленных коллективов ученых и инженеров, без миллионного финансирования, и без привлечения в качестве соавторов (и руководителей) «лучших умов» из Академии наук СССР.
Но, мы «пошли другим путем».
Зная, как ведет себя живая клетка, автор начал искать нечто подобное в мире атомов и молекул. Вопрос был поставлен так: кто там, в микромире, может самопроизвольно, без затрат энергии, наращивать свою массу и усложнять свою внутреннюю структуру?
Атомы стабильны, как само мироздание. Недаром они называются неделимыми. Ничто их не может поколебать, изменить в ту или иную сторону. Как биолог я видел, что атомы — модель для саморазвития явно неподходящая. Ничего общего с пульсирующей живой и динамичной клеткой. Но как физик я знал нечто другое. Ядерные реакции, в которых ядра иногда сливаются, иногда делятся, на чем основана вся ядерная энергетика, привлекли мое внимание. Нет, я не собирался осчастливить человечество новыми видами или формами энергетики. Я просто задался вопросом: а почему в ядерной физике некоторые ядра только сливаются, а другие — только распадаются. Физика знает правильный ответ.
В природе идут легко, самопроизвольно, реакции, которые выделяют энергию вовне, которые энергетически выгодны. Они называются экзотермические (в химии) или экзергонические (в ядерной физике). На самом деле обратные реакции, с поглощением энергии извне, тоже идут, но гораздо реже, они менее вероятны. Они соответственно называются эндотермические и эндергонические. И вот, легко (в относительном смысле) идут реакции синтеза легких ядер, с выделением энергии, и реакции распада тяжелых ядер, опять же с выделением энергии.
Всё это давно известно физикам и энергетикам, вошло в учебники и в справочники, под названием «энергия связи нуклонов в ядре». Так вот, выделяют столь нужную нам ядерную энергию такие реакции, которые эту самую энергию связи повышают, увеличивают. А это синтез дейтерия и распад урана. Наружу выделяется так называемая свободная энергия, а остается в ядре — как квитанция о расходе — энергия связи. Это означает, что, чтобы разорвать эту связь, надо приложить соответствующую энергию, вернуть ее назад.
Есть даже соответствующий график «энергии связи ядер элементов как функция массового числа» (массовое число это сумма всех нуклонов в ядре). На помещенном ниже рисунке 1 (нижняя кривая) приведена в масштабе указанная зависимость, взятая из физического справочника.
Рис. 1. Нижняя кривая: средняя энергия связи нуклона в ядре в зависимости от числа нуклонов в ядре. (Верхняя кривая — см. дальше по тексту.)
Строго говоря, нижняя кривая отражает некую среднюю энергию связи в пересчете на один нуклон, которая и изменяется таким вот образом, в зависимости от числа нуклонов в ядре.
Размышление над видом этой кривой наводило на некоторые новые вопросы.
Ядро с числом нуклонов от двух и больше сравнительно легко, то есть с выделением энергии, может расти до значений в 50-60 нуклонов. Ядерная физика подтверждает эту возможность. Другое дело, что каждый новый шаг в синтезе ядра требует всё больше и больше энергии активации, а свободной энергии (энергии синтеза) выделяется всё меньше и меньше, но нас интересует сам принцип.
А что, собственно, происходит в вершине кривой, в точке насыщения, в районе ядер с 50-60 нуклонами? Там достигается равенство энергии активации процесса и выделяемой в ходе ядерного синтеза (или распада) свободной энергии. Прямая и обратная реакция становятся равновероятными.
Но что говорит химия об элементах вершины кривой? Там располагаются элементы группы железа: железо, кобальт, никель. Их ядра и являются самыми прочными во всей таблице Менделеева. Это — предел реакций синтеза, больше от отяжелевших ядер вроде как никакой энергии не получить.
С правой ветки кривой идет аналогичный процесс распада ядер. Самое тяжелое ядро — уран при распаде выделяет максимум энергии при относительном минимуме энергии активации. Но каждый следующий шаг справа налево происходит всё труднее: свободной энергии выделяется всё меньше, а энергии активации процесса распада требуется всё больше. И, наконец, к точке группы железа наступает насыщение для обоих процессов. Всё четко и логично.
Астрофизики давно уже наблюдают во Вселенной «необъяснимый пик распространенности» атомов железа. Есть так называемая кривая распространенности химических элементов во Вселенной. Там легких атомов очень много, но, по мере их утяжеления, их становится всё меньше, а к группе урана их становится совсем мало. Кривая так плавно спадает сверху вниз, если смотреть на нее слева направо. Но на ней, где-то ближе к середине, вдруг возникает слабый, но хорошо заметный пик. Это и есть железо и его собратья: кобальт и никель.
Пик группы железа хорошо объясним. Поскольку энергетически выгодные процессы синтеза и распада ведут с двух сторон к одной и той же точке, к железу, то ясно, что с течением времени этого элемента будет заметно больше, чем всех других, что мы и видим на кривой распространенности химических элементов. На этот момент впервые обратил внимание известный советский астрофизик И.С. Шкловский, который подсчитал, что если дать всем ядерным процессам во Вселенной свободно развиваться, то через весьма отдаленное время, порядка «десять в степени 1500» лет, все атомы во Вселенной превратятся в железо. Мы эту теоретически допустимую перспективу тогда, в 1983 году, образно назвали «Железная смерть Вселенной»… (см. статью «Как трудно быть симхионом» в журнале «Знание-сила», 1983, № 11, стр. 25-27).
На самом деле этого не произойдет. Потому что процессы синтеза и распада ядер не единственные в этом мире, о чем речь пойдет дальше. Здесь же важно подчеркнуть, что и после железа ядерный синтез идет дальше. Пусть с трудом, пусть со всё большими затратами энергии активации, но ядра минуют стадию железа и углубляются в область энергетически совершенно невыгодных значений массовых чисел (числа нуклонов в ядре). И их не так мало. Медь, ртуть, свинец, серебро, золото — это всё примеры энергетически невыгодных атомных ядер, образовавшихся когда-то с явным и большим перерасходом энергии активации. То есть энергии, когда-то затраченной на синтез этих ядер. Действительно, откуда в космосе взялись атомы тяжелее железа? Да только в результате их синтеза из более легких. Даже, если посчитать, что они образуются только при взрывах сверхновых звезд.
Итак, повторимся. Атом, в силу его стабильности, в качестве некоей модели живого никуда не годится. Но взглянем еще раз на рис. 1, на его нижнюю кривую. Что это будет? Ведь это будет уже не атом, это будет нечто совсем новое, это есть собственно процесс развития его ядра. Это развертка во времени некоего процесса, когда атом, вернее его ядро, постепенно претерпевает изменения. И на оси абсцисс вместо параметра А (массовое число) мы смело можем подставить параметр Т (время). И в результате указанных изменений ядро со временем наращивает массу, выкидывает излишки энергии наружу, усложняет структуру. А после некоторой вершины продолжает свой путь, правда, уже с поглощением энергии. Но наращивание массы и усложнение структуры продолжается. Ядро явно растет, поглощая нейтроны и альфа-частицы, практически «питаясь» ими. А в конце пути ядро распадается, образуя осколки, могущие снова повторить весь путь от начала до конца. Это уже будет «размножение». Вот она, искомая динамичная модель живого!
Да, но это будет уже не атом. Это будет нечто, похожее на атом, но уже с известным прошлым и известным будущим. Это будет процесс, растянутый во времени, где атомное ядро изменяется в ходе ряда последовательных реакций ядерного синтеза. А каждый данный атом есть только «моментальная фотография», конкретная точка указанного процесса. Осталось только как-нибудь назвать этот процесс, эту функцию во времени, ибо никто ее еще никак не догадался обозвать. Осталось придумать «новую сущность». Ею и стало слово «симхион». Теперь это вполне материальная частица, проходящая со сложными перипетиями весь путь синтеза от водорода до урана.
Можно теперь и поспорить: был ли симхион действительно «придуман», или всё же на самом деле «открыт», так сказать, на кончике пера?..
Немного истории науки
Прежде чем автор посмел поименовать «новую сущность», в данном случае ввести в оборот слово «симхион», он погрузился в поиски возможных предшественников. Кто еще в истории науки обращал внимание на внешнее сходство, в смысле их неделимости, атома и живой клетки? Увы, никому до этого дела не было.
Забираясь в глубь истории науки всё дальше и дальше, минуя громкие авторитеты философии и физики семидесятых, шестидесятых, пятидесятых и сороковых годов, которым было видимо нечего сказать по данному поводу, автор добрался до годов тридцатых. И только там нашлась одна-единственная работа, где указанные вопросы были впервые поставлены перед наукой, только там нашелся некий ученый, который первым и последним задумался над этой аналогией. Этим ученым оказался выдающийся российский исследователь и философ Владимир Иванович Вернадский.
На одном из общих собраний Академии наук СССР, точнее 26 декабря 1931 года, В.И. Вернадский делал на первый взгляд рутинный доклад на тему «Проблема времени в современной науке». Мы позволим себе сделать краткую выписку из его текста, касающуюся нашей темы (сам доклад был опубликован в книге: В.И. Вернадский. Размышления натуралиста. Пространство и время в неживой и живой природе. М., «Наука», 1975, стр. 29-33), часть которой выведена также в эпиграф данной статьи.
«Хотя числа для неделимых мира (атомов) и для неделимых жизни (клеток) получаются резко разного порядка, но порядки чисел сравнимы. Явление явно имеет общие черты: большую величину размаха, неизбежность и неотвратимость бренности бытия, необратимость процесса…».
Кажется, здесь было сказано всё, или почти всё по нашей теме. Намек был достаточно прозрачен. Но сам В.И. Вернадский, подойдя совсем близко к идее некоего единства увиденных им в природе явлений неделимых — атома и клетки, всё же не перешел грани и не постулировал этого явления как принципиально единого и универсального. А другие исследователи на догадку В.И. Вернадского и вовсе не обратили внимания, ни тогда, в 1931 году, ни спустя десятилетия. Потому автор этих строк может тешить себя надеждой, что его прямым предшественником, идейным вдохновителем, предтечей, оказался сам В.И. Вернадский!…
Жизненный цикл симхиона
Теперь мы знаем, кто и как должен жить в мире атомных ядер, уподобляясь живой клетке. Здесь мы должны отвлечься от конкретных условий бытия атома или его ядра, а сосредоточиться на принципиальной стороне дела. Теперь атом — это умозрительная модель живой клетки, и потому попробуем проследить его (её) жизненный цикл от начала до конца, в предположении, что вокруг него все время сохраняется комфортная среда обитания. Другими словами достаточно энергий, так активирующих атомное ядро, что оно всегда готово к реакции синтеза или распада, а также достаточно «пищи» — нейтронов и альфа-частиц.
Итак, вначале симхион являет собой атом дейтерия. В свободном тепловом движении он встречается, сталкивается, с другими атомами, частицами, летящими к нему с различными скоростями. Среди них встречаются и дейтроны, и альфа-частицы. Если встреча произошла удачно, ядро дейтерия поглощает частицу, проглатывает ее, соединяется с ней. В результате атом дейтерия превращается в атом гелия. Тот также живет в подходящей среде, где всего достаточно: и частиц, и энергии. Усиленное питание встреченными частицами приводит к неуклонному росту ядра нашего выбранного атома. Он здесь уже отяжелел, обзавелся внутренней структурой своего ядра, и являет собой уже совсем другой атом, чем он был в начале пути. Теперь это, скажем, кислород или кремний, хотя симхион, то есть частица с прошлым и будущим, остается всё та же, хотя и находится она уже в другом возрасте (атомном весе).
Возраст железа — зрелость симхиона. Здесь его легкий рост тормозится. Но он происходит дальше, хотя дается это ему, симхиону, всё труднее и труднее. Не будем переживать вместе с ним его зрелые, пожилые и старческие годы, а отметим только, что к стадии урана он приходит совсем дряблым, рыхлым и неустойчивым. Здесь любое внешнее вмешательство приводит к гибели симхиона, к его распаду на части, среди которых будут и отдельные нейтроны (в реакции распада ядра урана порождается несколько свободных нейтронов). Далее, какие-то свободные нейтроны в ходе реакций бета-распада превращаются в протоны, которые объединяются с соседними нейтронами и превращаются в дейтроны. Этот объект (почти субъект) тоже симхион, потому он уже может сам начать дальнейший путь роста и развития, повторяя уже известный нам жизненный путь своего родителя — от водорода до урана. А это и есть размножение симхионов.
Итак, вот она, модель живого на атомном уровне. Это атомный симхион.
Но эта модель не только «напоминает» клеточный цикл жизни, она сама его проживает от начала и до конца. Поэтому можно уже не говорить — модель, можно говорить — реальная система! Вот почему имело смысл сформулировать для атомов собственный цикл индивидуального развития — от тяжелого водорода до урана — как симхиогенез, по аналогии с онтогенезом в биологии, или полный жизненный цикл превращений симхиона на атомном уровне. Он, атомный симхион, здесь почти «живой»! Ведь по внешним признакам он ведет себя так же, как и настоящая живая клетка. Он рождается, растет, питается, стареет, распадается и производит на свет несколько вполне жизнеспособных потомков. Ну, чем вам не жизнь?!…
Разумеется, полные жизненные циклы атома и клетки различны по времени: у атома — это миллиарды лет, у клетки — дни и часы. Но важен принцип, а он — общий для обоих симхионов.
Эволюционный скачок
Каждый раз, когда физики пытаются моделировать жизненные процессы, они делают одну и ту же ошибку. Они неявно предполагают, что жизненный процесс вообще и эволюция живого — это как бы одно и то же. Но это разные вещи, точнее эволюция есть только одна из частей жизненного процесса.
Специфика живого состоит в комбинации двух независимых жизненных процессов: есть развитие индивидуальное и есть развитие эволюционное. В биологии первое называется онтогенез, второе — филогенез.
Онтогенез есть развитие отдельного организма, живой клетки, от начала, от его рождения на свет, до конца, то есть до смерти, до митоза — деления клетки на дочерние. Это индивидуальное развитие, которое к эволюции по большому счету не имеет отношения.
Филогенез есть развитие видов организмов, когда на базе существующего вида (видов) организмов возникают (правда, неизвестно как) новые, более совершенные виды. Филогенез и есть эволюция в собственном смысле слова.
Когда мы пытаемся моделировать жизнь, или живой объект, мы должны четко себе представлять: что конкретно мы ищем, конструируем, индивидуальное развитие или же развитие эволюционное?
То же самое касается и жизненного цикла симхиона, о чем так подробно мы рассказали выше. Симхиогенез есть индивидуальное развитие неделимой частицы микромира, в данном случае атома, от начала до конца. И никакой эволюции здесь нет, ибо вид частицы на всех стадиях ее развития остается тот же — это по-прежнему будет атом.
Эволюция начинается тогда, когда в ходе некоего другого, тоже процесса развития, появляется нечто качественно новое по сравнению с атомом: это — молекула. Рассмотрим две гипотетические реакции с участием дейтерия:
дейтрон + дейтрон = ядро гелия + энергия;
дейтрон + дейтрон = молекула дейтерия + энергия.
Разумеется, это будут некоторые идеализированные реакции, которые для простоты понимания мы не будем загружать излишними подробностями.
Итак, первая реакция — ядерный синтез. Выход свободной энергии очень большой. Вторая реакция — химическая. Выход свободной энергии тоже есть, но небольшой. Казалось бы, преимущество имеют те реакции, которые высвобождают больше энергии. В данном случае это первая реакция — реакция синтеза гелия. Это теоретически верно. Но практически, всё зависит от конкретных условий окружающей среды. Точнее, всё зависит от возможности встретить нужную энергию активации. Первая реакция выделяет больше энергии, но одновременно она требует и большей энергии активации. А в окружающей среде гораздо чаще встречаются меньшие энергии активации, чем большие. Это означает, что при прочих равных, то есть статистически, химические реакции образования молекул дейтерия будут происходить чаще, чем ядерные реакции синтеза гелия.
А теперь сравним результаты обеих реакций: ядро гелия и молекулу дейтерия. Какая между ними разница? Очень большая. Ядро гелия, обзаведясь электронами, станет атомом гелия. Молекула дейтерия останется молекулой: сложной организацией из двух атомов. Исходный материал одинаковый, всего пара дейтронов, а результат — абсолютно разный. Молекула дейтерия — это не просто сумма двух атомов. Молекула — это новое качество организации материи, по сравнению с простым атомом. А если это так, то закономерно возникает вопрос: а не является ли молекула новым единичным симхионом? Или же это просто сумма двух симхионов предшествующего уровня (атомного уровня)? Если это сумма, то перед нами уже скопление симхионов, то есть некая масса частиц, подверженная и подвластная закону рассеяния. Если же это единичный симхион, то он будет никак не подвластен этому закону. Где критерий такого различия?
Надо проверить молекулу на предмет соответствия ее понятию симхион. Может ли молекула развиваться? Может ли молекула переходить из одного состояния (одной химической формулы) в другое, более сложное (в другую химическую формулу), да еще и с выделением свободной энергии? Что мы знаем вообще о взаимопревращениях химических веществ?
Да, это возможно. Справочники по химии пестрят понятиями и значениями «теплоты образования» веществ. Так что переход одной молекулы в другую, с выделением энергии, очень даже возможен. И есть к тому же основания думать, что, начиная с некоторого момента, переход молекул друг в друга затрудняется, и становится возможен уже с поглощением энергии извне. Похоже, что молекула — это действительно симхион более высокого порядка. Для проверки этой догадки нам пришлось перерыть много химических справочников в поисках некоей общей кривой зависимости энергии связи атомов в молекуле, то есть «квитанции о расходе свободной энергии», от числа атомов в той же молекуле. И такой зависимости мы не нашли. Никто, видимо, никогда не интересовался такой проблемой вообще. И тогда пишущему эти строки пришлось самому попытаться построить указанную зависимость.
Открытие молекулярного симхиона
Это был конец 1975 года. Автор давно уже имел ученую степень по биологии, но по семейным обстоятельствам должен был перейти на совсем другую, не творческую, но лучше оплачиваемую административную работу. Субботники, воскресники, поездки на картошку, политзанятия, стенгазета, план, план-график, график, подведение итогов соцсоревнования, день качества, отпуска, больничные, распределение премий, всё это не вдохновляло молодого — тогда — ученого. Душа требовала праздника — чего-нибудь вечного и несуетного, удаленного от серых будней советского конструкторского бюро. Автор удалялся в служебную библиотеку и зарывался там в справочники по химии, благо в планы родного КБ входили и химико-технологические разработки.
Автор поставил тогда перед собой задачу — провести гигантский физико-химический эксперимент, разумеется, мысленный эксперимент, — и, чтобы никто из начальства ничего не мог бы заподозрить…
Некий справочник по химии от 1954 года, название которого теперь, равно как и издательство, его издавшее, за давностью лет уже не установить, содержал сведения о 362 неорганических соединениях, встречающихся в природе. Данные включали в себя информацию об их химической формуле, теплоте образования, энергии связи атомов в молекуле и другие сведения. Мы взяли все эти известные тогда соединения и разделили их на группы, содержащие одинаковое число атомов.
Группы с одинаковым числом атомов анализировались на предмет определения средней энергии связи атомов в молекуле. Полученные точки были нанесены на график, выражавший собой зависимость средней энергии связи (в ккал/моль) атомов в молекуле от числа атомов в той же молекуле. Этот-то график здесь представлен на рисунке 1 в виде верхней кривой.
Теперь можно сравнить оба графика на рисунке 1. Очевидно, что они выражают некую общую закономерность: резкий подъем в первой части кривой, насыщение, и медленный спад кривой в конце. Это сходство и позволило нам утверждать тот факт, что молекула, подобно атому, тоже является симхионом. А именно. Самопроизвольное усложнение молекулы от 2-атомного до 10-15-атомного состояния происходит с выделением свободной энергии, а потому очень вероятно. Область насыщения, где энергия активации реакции равна выделяемой свободной энергии, находится в зоне молекул с 10-15 атомами. Дальнейшее усложнение молекулы становится всё менее вероятным. Оно идет уже только с поглощением энергии извне: энергия активации всё больше превышает выделяемую свободную энергию. Однако этот процесс в природе идет, и его результатом являются молекулы со всё большим числом атомов, вплоть до сорока. Более сложные молекулы в природе, возможно неизвестны; речь идет, разумеется, о неорганических соединениях. Это, может быть, предел сложности молекулы в природе. Да, но откуда взялись в природе эти сложные многоатомные молекулы? Только путем синтеза из более простых. Тогда мы можем смело заменить на оси абсцисс обозначение А (число атомов в молекуле) на букву Т(возраст молекулы). Разумеется, „возраст молекулы“ будет неким средним, идеализированным понятием времени, наподобие „дления“ по Вернадскому. Тогда полученная кривая будет описывать полный жизненный цикл молекулярного симхиона — кривая симхиогенеза молекулы во времени.
Так был поставлен и успешно проведен мысленный физико-химический эксперимент. Его результаты подтверждали гипотезу, что молекула есть симхион, единичная и неделимая частица микромира, живущая полноценной жизнью от начала (от 2-х атомов) и до конца (до стадии около 40 атомов). Что и требовалось доказать.
И дорогостоящее оборудование, как и миллионное финансирование, были сэкономлены. Друзья-экспериментаторы были посрамлены…
Перспективы дальнейшей эволюции симхионов
Следующие ступени эволюции симхионов можно только умозрительно предположить.
В начале нашего исследования мы уже установили, что атом — есть симхион, следующая эволюционная ступень, молекула, тоже — симхион, затем, пропустив много пока неясных уровней, мы видим также, что и живая клетка — есть симхион. Возникает вопрос: что есть эти самые, пока неясные уровни между ними. Здесь можно воспользоваться методом математической индукции: два подряд уровня внизу, один уровень вверху, подчиняются одним и тем же законам симхиогенеза. Значит и всё возможное множество промежуточных уровней между ними также заполнено симхионами, там происходят совершенно аналогичные процессы симхиогенеза. Но их установление выходит за рамки нашего исследования.
Можно только предположить, что следующим уровнем симхионов, идущим сразу после молекулярного, может оказаться уровень макромолекул. Из химии полимеров известно, что процесс полимеризации идет самопроизвольно, молекула сама наращивает число мономеров, да еще и с выделением энергии. Это явный признак того, что полимерная макромолекула также является симхионом более высокого уровня. Полимерная молекула должна иметь некий максимум внутренней стабильности — определенное число мономеров, ниже и выше которого макромолекула будет нестабильной. Этот уровень еще ждет своего исследователя.
Еще одно важное свойство эволюции симхионов — это соотношение энергий активации процессов синтеза. Вспомним, что в природе малые внешние энергии, могущие служить энергией активации, встречаются чаще, чем большие. Поэтому в обычных условиях чаще идут не те реакции, которые выделяют наибольшую свободную энергию, а те реакции, которые запускаются меньшими, но наиболее часто встречаемыми в природе энергиями активации. Пока реакция синтеза внутри уровня требует большей энергии активации, чем реакция синтеза между уровнями (см. выше приведенный пример с дейтерием), чаще, вероятнее, происходят реакции скачка вверх. Но с каждым следующим уровнем для скачка вверх требуется всё большая энергия активации, а для синтеза на том же уровне — всё меньшая. И на каком-то уровне обе энергии активации станут совпадать. Тогда симхиогенез, или реакция синтеза на данном уровне от начала, от момента рождения симхиона, до конца, то есть до его распада на части, по времени будет успевать полностью состояться, прежде чем произойдет следующий скачок вверх. И симхион начинает успевать „проживать“ всю отпущенную ему жизнь на данном уровне, с оставлением полноценного „потомства“, способного потворять тот же путь.
Рис.2. Происхождение жизни в симхионной модели
Это и будет «условным началом жизни».
И по прошествии некоторого, пока не установленного, числа эволюционных скачков вверх, симхионы постепенно приходят к стадии живой клетки. То, что клетка является симхионом — не вызвает сомнений. А вот следующий уровень, следующий эволюционный скачок симхионов, будет уже сразу многоклеточный организм. Похоже, что эволюция симхионов с этого момента начинаает расходиться с биологической эволюцией.
Основы дарвинизма
Помнится, в пятидесятые годы ХХ столетия в наших школах преподавался предмет с таким названием: „Основы дарвинизма“. Скучнее урока было трудно себе представить. Автор, тогда школьник-пятиклассник, откровенно не понимал, зачем, почему, для чего, морочили головы нам этим „дарвинизмом“ наши учителя. Позднее, десятилетия спустя, пришло понимание, что в этом „учении“ нам тогда пытались втолковать лысенковскую теорию о наследовании приобретенных признаков и о преобладающем влиянии внешней среды на онтогенез (индивидуальное развитие) и на филогенез (эволюционное развитие) живых организмов. Это мыслилось тогда в качестве альтернативы тогдашней завзятой „лженауке“ — генетике.
О дарвинизме пришлось вспомнить лет через 60. Симхионная концепция требовала факторов естественного отбора, и находила их, но обходилась вообще без генетики. Да это же чистый дарвинизм! Почти „лысенковщина“. Привет пионерскому детству от пенсионерской старости.
Итак, какие факторы внутренней и внешней среды могли бы играть роль факторов естественного отбора в случае симхионов? Что является „движущей силой“ развития симхиона? Внутренним фактором, как правило, является стремление к минимуму внутренней энергии — к возрастанию энергии связи между составными частями внутри симхиона. Внешних факторов было найдено два, и оба оказались связанными с неустойчивостью.
Неустойчивость — это самое рутинное, обыденное, тривиальное, имманентное свойство вещества. Неустойчивость — это та „ахиллесова пята“ вещества, которая позволяет второму началу термодинамики прямо-таки „бесчинствовать“ в природе. Благодаря неустойчивости, все скопления вещества когда-нибудь будут рассеяны как пыль в пространстве. Благодаря неустойчивости, все „неделимые“ симхионы, достигнув определенной массы, станут большими, рыхлыми, неустойчивыми, и когда-нибудь развалятся на составные части (вспомним ядро урана), да еще и с выделением энергии. Одним словом — беда от этой неустойчивости. Под ее личиной всегда прячется та же коварная и всевозрастающая энтропия.
Так видит проблему физик. Но биолог видит проблему иначе. Он знает, что в природе нет „хороших“ и „плохих“ взаимодействий. Если что-то там существует, значит, для чего-то это понадобилось. Или вначале возникло, а потом было кем-то и для чего-то с толком использовано.
Например, волки, поедающие мирных оленей, есть зло. Особенно для съедаемых оленей. Но волки ловят и поедают не всех оленей, а только больных, слабых и старых. Это, конечно, плохо с позиций гуманизма. Но, с позиций сохранения и, может быть, эволюционного совершенствования всей оленьей популяции в целом, это, безусловно, хорошо. Потому что несъеденными, уцелевшими, остаются только молодые и здоровые особи: они-то и приносят на свет потомство. Это потомство от здоровой части само будет более здоровым, и популяция получит большую гарантию выжить, чем если бы это было потомство от всей исходной популяции. Значит, волки сыграли для популяции положительную роль — роль фактора естественного отбора. Отбора наиболее пригодных особей для данных условий внешней среды. Значит, волки есть добро…
Вот таким своеобразным „злом — добром“ и выступает в эволюции симхионов свойство неустойчивости и стоящий за нею закон энтропийного возрастания.
Как мы могли уже заметить, неустойчивостей будет две: коллективная и индивидуальная. Они с двух сторон ограничивают бесконтрольный рост как коллективов частиц, так и самих „неделимых“ частиц, рассеивая и уничтожая всё рыхлое, неустойчивое, громоздкое. А что же остается? Интересный вопрос. Остаются только те коллективы частиц, и только те частицы, которые по каким либо причинам оказались устойчивыми. А значит, через некоторое большое время, всё неустойчивое будет уничтожено, рассеяно, а сохранится всё устойчивое, надежное, стабильное, не слишком тяжелое, не слишком громоздкое. Вспомним „Железную смерть Вселенной“ — это предельный случай действия только одного фактора неустойчивости: индивидуальной неустойчивости, причем на одном лишь уровне — атомов. Если бы в мире были только атомные симхионы как единственные „неделимые“, и если бы не было к тому же еще и фактора коллективной неустойчивости, она — „железная смерть“ — давно бы уже наступила. А так — нет. Почему? Потому что в природе действует, во-первых, комбинация двух факторов неустойчивости, и, во-вторых, дело совсем не ограничивается всего лишь единственным атомным уровнем: их много и они существуют, и превращаются друг в друга, параллельно и одновременно.
Это сочетание многих уровней организации, с одной стороны, и всего двух факторов отбора, с другой стороны, позволяет Вселенной сохранять то многообразие форм и взаимодействий, которое мы можем наблюдать в реальности. Схематически это можно себе представить в виде некоей лестницы, ведущей вверх, на каждой ступени которой слева и справа восседают „демоны неустойчивости“, ведущие свой жестокий отбор. По праву первым, кто сформулировал нечто подобное, был дон Игнатио Лойола, отец-основатель ордена иезуитов. Он говорил: „самый опасный враг — отсутствие врагов“, из-за чего, следовательно, может прекратиться вообще всякий прогресс. Они, «демоны», ведут отбор, то есть препятствуют неограниченному росту симхиона, или его скоплений, сколько нибудь длительному движению внутри ступени налево, или направо, вынуждая его „прыгать“ вверх, каждый раз делая эволюционный скачок. Схема в ее идеализированном виде была помещена в вышеупомянутой статье в журнале „Знание-сила“ (№ 11, 1983 год). Мы приведем ее здесь для наглядности еще раз.
Рис.3 Схематическое представление эволюции симхионов
Итак, многообразие форм организации вещества в природе определяется его исходно симхионной структурой. Ведь только на ней (на них — на симхионах) действуют соответствующие факторы естественного отбора, они в свою очередь сохраняют и поддерживают некоторое численное равновесие между симхионами различных уровней организации материи. Отсюда — некая гарантия стабильности сегодняшнего состояния нашей Вселенной (будем на это надеяться).
Таким образом, эволюция неживой материи идет, во-первых, только среди симхионов, и во-вторых, под действием одновременно двух факторов естественного отбора. Любая попытка игнорировать какое-то одно из этих условий тут же приводит исследователя в тупик: неясно, что эволюционирует и куда, и неясно, почему оно эволюционирует, и вообще, эволюционирует ли. (Как мы помним, второе начало термодинамики не допускает вообще никакой эволюции.)
Это и есть, так сказать, «чистый дарвинизм» за пределами биологии, точнее в добиологических областях. И он реально там действует.
Наш старый знакомый из Института биофизики РАН (Пущино-на-Оке), профессор С.Э. Шноль однажды в одной из своих статей написал, что жизнь начинается тогда, когда в дело вступает естественный отбор. А до живого, на неживых уровнях организации материи, по его мнению, нет никакого отбора. Теперь мы видим, что это не так. Отбор действует всегда и везде. Но это, конечно, не означает, что всё — живое! Отнюдь нет. Просто у живого есть четкие и понятные предшественники, живущие по своим законам, также диктующим эволюцию. Это симхионы предшествующих уровней.
Автор книги „Диалектика ноосферы“ Евг. Беляков недавно приписал мне утверждение, что симхион — это бытовое определение понятия жизнь. Но я этого не утверждаю. Симхионы — это „дожизнь“, жизнь и „послежизнь“ вместе взятые. Это, смотря по тому, как их сравнивать между собой. В нашем случае стоит сравнивать живой организм не с компьютером, или с шагающим луноходом, или с макромолекулярными смесями, и тому подобными вещами, а с соответствующими ему симхионами.
Почему не удается моделировать живое?
Этот вопрос равноценен вопросу: а что такое живое? И чем оно отличается от неживого? Ответ может быть такой.
Живой организм есть отдельный симхион. Он принципиально неделим в вышеупомянутом смысле. Любая модель, которую сегодня могут сочинить, сконструировать инженеры, может быть хороша всем, кроме того, что она являет собой множество симхионов (например, макромолекул, атомных конструкций — кристаллов и т.д.) нижележащих уровней. А множество — всегда неустойчиво. Устойчива единица. Модель живого организма и живой организм — несравнимы принципиально. Любое множество, скопление элементов, рано или поздно будет рассеяно в пространстве вследствие действия закона энтропии. Это означает, что любая техническая конструкция во времени будет только разрушаться, и никогда — саморазвиваться с увеличением массы, усложнением структуры. Да еще и с распадом на жизнеспособные осколки. Вот когда, и если, инженерам-бионикам удастся создать „неделимый механизм“ с такими вот способностями, если это вообще возможно, тогда можно будет говорить о создании живого из неживого, не ранее того. Нельзя сравнивать кролика с камнем — это разные качества, они подчиняются разным законам. Кролик — единичный симхион весьма высокого уровня, камень — множество симхионов нижележащих уровней. Они подвержены разным влияниям, подчиняются разным законам, имеют разный тип неустойчивости.
Здесь хотелось бы еще раз вернуться к работе Евг. Белякова „Диалектика ноосферы“. Во-первых, я благодарен незнакомому мне исследователю, взявшему на вооружение порожденное моим воображением детище, и попытавшемуся вдохнуть в него новую жизнь. Во-вторых, свое несогласие с некоторыми его выводами я уже сформулировал выше, и скажу еще в следующем разделе. В-третьих, стоит особо подчеркнуть те важные моменты в концепции симхиона, которые этот исследователь понимает и развивает, на наш взгляд, верно. Приведу некоторые цитаты из его высказываний, под которыми я готов был бы и сам подписаться.
„Симхион обладает практически всеми чертами, которыми характеризуется живое. Но некоторые симхионы традиционно не относятся к живым существам. И даже к мертвым существам они не относятся (например, атом). Даже современный человек, далекий от теоретической физики, вряд ли что-нибудь сможет сказать о „генетике атомов“. Особенно, если учесть, что и физик-теоретик об этом знает не так уж много… Однако достаточно, чтобы углядеть тут некую общность, достойную обозначения одним и тем же словом“.
И в другом месте, на сайте „Красная застава. Информационный ресурс ноосферно-коммунистической культуры“, на вопрос читательницы: „Правильно ли я поняла, что Вы считаете диалектику применимой только для сверхсложных систем?“, последовал такой ответ Евг. Белякова:
„Да, именно для симхионов… Почти всё, что нас окружает, есть либо симхионы, либо их фрагменты, либо их обломки… Так как симхион — это научный аналог бытового понятия „живое“, то можете считать, что я вижу Мир преимущественно живым…“.
Здесь только одно уточнение: фрагменты и обломки симхионов есть тоже симхионы, но нижележащих уровней. А так — всё верно.
Итак, диалектика, по Евг. Белякову, применима только для симхионов. В своей „Диалектике ноосферы“ он так и пишет: „Диалектика — наука об общих закономерностях движения симхионов“. Браво! Привет великому Энгельсу! Выше похвалы мне, как автору, трудно себе и представить.
Значит, в Мире вещества есть симхионы, только симхионы, и ничего, кроме симхионов. Вот она, истинная симхионная реальность.
О применимости понятия «симхион» к общественным системам
Естественный вопрос — что дальше? После уровня многоклеточного организма наступает неопределенность. Существуют ли симхионы следующих уровней? Наверное, следующим уровнем должны были бы стать какие-то социальные группы организмов, всевозможные стаи, стада, популяции, иные хорошо организованные коллективы организмов, виды, например. Но являются ли они симхионами? Это большая и пока нерешенная проблема. Надо ответить на вопрос: единично и «неделимо» ли это объединение организмов? Ответ пока неясен. Может ли оно дальше развиваться? Очевидно, что да. Может ли делиться на жизнеспособные «потомки»? Тоже да. Проблема потребует более глубокой проработки, что можно было бы оставить следующим поколениям исследователей.
Но слово сказано, и вот, понятие «симхион» уже пытаются практически применять к общественным системам другие исследователи. В данном случае первым выступил уже известный нам Евг. Беляков со своей работой «Новые революции», ныне широко обсуждаемой в Интернете (www.krasnaya-zastava.ru). У него всё общество в целом есть симхион. А, кроме того, солнечная система, космос, тексты, парадигмы в науке… Всё это очень неочевидно. Среди списка возможных кандидатов в симхионы, даваемых Евг. Беляковым, есть и действительно таковые, на наш, разумеется, взгляд. Это атом, бактерия, человек. Но вот дальше — есть ли что-нибудь подобное на верхних уровнях организации материи? Есть ли там «неделимые»? Чтобы общество было симхионом, оно должно было бы быть в состоянии взаимодействовать с другими обществами (конкурировать за пищу, поедать более мелкие, распадаться на части, могущие дальше расти и развиваться).
Обладает ли наше общество всеми этими свойствами? Вряд ли, потому что оно одно на Земле, ему не с кем взаимодействовать, бороться, съедать кого-то и быть кем-то съеденным. Конечно, если будут когда-нибудь найдены внеземные цивилизации, алчущие нас поглотить, тогда другое дело… Но пока наша земная цивилизация ни с кем подобным образом не взаимодействует, приходится ей отказать в присвоении статуса симхиона.
Но внутри человеческого общества обнаруживаются структуры, которые ведут себя похожим образом: борются, конкурируют, съедают друг друга, растут за счет этого, рождаются и умирают. Являются ли они симхионами? Очень может быть. Но утверждать это было бы преждевременно. Речь идет об этносах в терминах теории Л.Н. Гумилева. И их воплощениях — государствах, прежде всего империях.
Мы не будем повторять здесь общие закономерности зарождения, развития и гибели этносов в человеческой истории. Примеры этногенеза советского и великогерманского этносов в свое время были нами уже рассмотрены и опубликованы на этом сайте.
* * *
Пользуясь случаем, хотелось бы выразить искреннюю благодарность Виктору Альбертовичу Вейнику (Москва) за многолетнее внимание и интерес к нашим публикациям.
Публикации по теме:
Глейзер С.И., «Как трудно быть симхионом», журнал «Знание–сила», 1983, № 11.
Глейзер С.И., «Жизнь — глазами физика и химика», журнал «Знание–сила», 1984, № 12.
Глейзер С.И., Серебровская К.Б., «Курица или яйцо?», журнал «Знание–сила», 1985, № 4.
Глейзер С.И., «Философское значение симхионной концепции», рукопись, 21 июля 2005 года (www.veinik.ru).
Глейзер С.И. «Реальность симхиона. Симхионная реальность», рукопись, 11 ноября 2006 года (www.veinik.ru).
Глейзер С.И. «Возникновение жизни в парадигме В.И.Вернадского», журнал «Успехи современного естествознания» РАЕН, 2014, № 3.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer12/glejzer/
