Предисловие Бориса Альтшулера (составителя книги)
Три «загадки» Ларисы Миллер: одна поэтическая и две политических
Эта книга — избранное из стихов и прозы Ларисы Миллер с проекцией на, говоря казенно, «общественную тематику». В книгу отобраны произведения, имеющие отношение к счастливым либо драматическим историческим реалиям в судьбе самого автора, ее родителей, в судьбе страны и мира. В этом предисловии — три части о трех «загадках» Ларисы Миллер.
-
«Загадка» поэтическая
О поэзии Ларисы Миллер написано немало. Приведу несколько откликов:
— «Когда я слушаю стихи Ларисы Миллер, то возникает загадка. Где те средства, которыми она добивается успеха, успеха у меня — читателя?.. Я почти не знаю людей, которые писали бы стихи настолько загадочно. Этот поэтический аскетизм поразителен и доступен только очень талантливым людям»[1];
— «Поэзия Ларисы Миллер — яркий образец торжества русской речи и русского классического стиха с его точными рифмами, лаконизмом, пушкинской, тютчевской, фетовской загадкой. Мы не знаем, почему такая поэзия никогда не устаревает…»[2];
— «Парадокс заключенной в стихах Л. Миллер «загадки» видится мне в том, что свои «загадочные» приемы она не прячет — вот они, на поверхности, налицо в каждом стихотворении. Но при этом настолько безыскусны, естественны, что читатели «проглатывают» их, не замечая, стремительно, на одном дыхании, не отдавая себе отчёта в истоках невольно возникающего гипноза… Процент гражданских стихов у Ларисы Миллер невелик, зато какие это стихи! Я живу в США. Три года назад смотрю по телевизору репортаж из Москвы о демонстрации оппозиции и вдруг вижу плакат с броскими строками, знакомыми ранее по «Новой газете»: “А Россия уроков своих никогда не учила”»[3];
— «Когда я спрашиваю, о первом читательском впечатлении от поэзии Ларисы Миллер — то почти непременно слышу о чуде простоты и особом обаянии её личной стихотворной тайны. Многие стихи Ларисы Емельяновны зачастую кажутся даже и не написанными, а словно бы жившими всегда.»[4];
— Арсений Тарковский (сентябрь 1977 г.): «У Ларисы прозрачно-родниковая форма при истинно глубоком содержании. Когда читаю её, отдыхаю от невнятицы и мнимого глубокомыслия, а их так много в современной поэзии…». С увлечением стал читать вслух её стихи, не вошедшие в сборник «Безымянный день». Потом сказал: «Как жаль, что её не услышит Ахматова…». Таких слов мне ни об одном из молодых поэтов от А.А. слышать не доводилось…»[5];
— «Есть поэты, которые словно бы присутствовали всегда. По крайней мере, какое бы время ни вспомнилось, они уже были: писали сами и о них кто-то писал. Такой устойчивый, ровный, успокаивающий фон: раз они есть, значит, все в порядке. Один из таких поэтов — Лариса Миллер, книги которой в последние годы выходят в свет с завидным постоянством и никогда не разочаровывают. Живой, в общем, классик.»[6];
— из откликов читателей в интернете: «Ваши стихи хорошо читать утром, на чистую душу»[7]; «Стихи Миллер полны аллюзий, вызывающих у читателя собственные образы. Воздействие её поэзии на нервную систему запредельно. Разве это — простота?»[8].
Вряд ли я могу дать здесь ответ на эту загадку воздействия на читателя поэзии Ларисы Миллер. Может быть, одним из ключей к «отгадке» является тот факт, что многие стихи Ларисы начинаются как бы с полуслова, состоят из одной фразы и произносятся на одном дыхании:
— «А между тем, а между тем, / А между воспалённых тем / И жарких слов о том, об этом / Струится свет. И вечным светом / Озарены и ты, и я, / Пропитанные злобой дня»;
— «А я мечтаю только об одном, / Чтоб больше не ходила ходуном / Земля, вернее, почва под ногами, / Чтоб не пришлось «другими берегами» / Назвать края, где жизнь моя и дом»;
— «Нет, мы не плачем, мы не плачем, / И будь мы хвостиком собачьим / Любой длины и толщины / С рождения оснащены, / Мы им бы весело виляли, / Безумно радуясь, что взяли / Нас погулять на белый свет, / Где можно взять волшебный след»;
— «Я ещё одну минутку / Попросить у вас хотела: / Я не все печали в шутку / Обратить пока успела, / И не всё, с чем шутки плохи, / Превратила в приключенья, / И не все сумела вздохи / Сделать вздохом облегченья».
-
Загадка политическая — советская.
Известно, что лирический поэт стихов не пишет, а за кем-то записывает: «Не пишется, не пишется. / И тщетны все уловки. / Не пишется без помощи / Таинственной диктовки…». Гражданской тематики в поэзии Ларисы Миллер немного, и появлялась она не по обязанности[9], а волею случая и потому что «достало».
Стихотворение, первая строка которого дала название этой книге, написалось вечером 15 сентября 1976 года, потому что утром того же дня на глазах поэта КГБ арестовало и отправило в психбольницу нашего друга композитора и барда Петра Старчика. Ужас всей картины был еще и в том, что все это случилось также на глазах жены и детей Петра, которые бежали за отъезжающей машиной скорой помощи и истошно кричали: «Папа, папа!». (См. эссе «Колыбель висит над бездной»).
Стихотворение «Было всё, что быть могло… / Может завтра в путь острожный / Пыль дорожную глотать… / Мой сынок, родная плоть, / Черенок, пустивший корни / Рядом с этой бездной черной, / Да хранит тебя Господь / От загула палачей, / От пинков и душегубки, / От кровавой мясорубки, / Жути газовых печей…» появилось летом 1974 года, когда друзья принесли нам типографски изданный (говорили, что где-то подпольно в Грузии) «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Конечно, появление в этом стихотворении ещё одной — фашистской «бездны черной» не случайно; Лариса Миллер раньше читала и «Дневник Анны Франк» и много чего ещё про эти не укладывающиеся в голове ужасы, не говоря уже о том, что у нее самой в школе был угрожающий личный опыт в 1953 году во время «дела врачей». Немало читала она раньше и про сталинские репрессии. Но в «ГУЛАГе» — впервые не про отдельные репрессии или даже периоды репрессий, а цельный исторический обзор страшной советской «канализации», куда систематически «спускали» миллионы людей: от ленинских массовых расстрелов времен красного террора до уничтожения в начале 1930-х миллионов крестьян, а затем и «плановые расстрелы» всех подряд… Хорошо помню, что понимание Октябрьской революции как национальной катастрофы у меня и Ларисы сложилось именно тогда — после прочтения «ГУЛАГа».
Эти два и ещё 24 стихотворения были по цензурным соображениям вынуты Виктором Фогельсоном из первого сборника Ларисы Миллер «Безымянный день» (1977). Вообще-то в издательстве «Советский писатель» Фогельсон был одним из лучших редакторов, а эти стихи он вернул Ларисе со словами «спасибо за доверие» — не в КГБ отнес, а вернул автору! Тогда мы их собрали в самодельную книжку «Дополнение…», которая — не анонимно, а под именем автора — во множестве перепечаток распространялась в самиздате в конце 1970-х — начале 1980-х годов. «Дополнение» публикуется в этой книге.
Есть в нем и стихи про невозможность для автора эмиграции: «Почему не уходишь, когда отпускаюТ на волю?» (я выделил «т», потому что многоопытный Фогельсон сказал Ларисе, что стихотворение можно оставить в книге, если она уберет это «т»; она на это не пошла), «Что ж пой и радуйся дарам / Своей долины плодородной, / Но только жизнь осталась там, / Где был ты тварью инородной», «Господи, не дай мне жить, взирая вчуже, / Как чужие листья чуждым ветром кружит» и др. Эти стихи тоже возникли не случайно. В самом начале 1970-х подали на выезд в Израиль наши ближайшие друзья, и после двух лет героического противостояния с КГБ они получили разрешение на выезд. Лариса не могла не примеривать этот опыт на себя, убеждаясь в абсолютной для нее невозможности покинуть Россию.
В этой связи нельзя не сказать про одно фантастическое обстоятельство в судьбе поэта Ларисы Миллер. В 1987 году, в начале перестройки Маргарита Алигер ей рассказала, что в 1980-е среди писателей была распространена «достоверная информация», что Лариса Миллер уехала в Израиль. И многие в это поверили, поскольку из-за моих правозащитных дел, дружбы с А.Д. Сахаровым и Е.Г. Боннэр и наших «приключений» с КГБ мало кто из писательской среды решался тогда с Ларисой общаться (хотя с А.А. Тарковским и некоторыми ближайшими друзьями общение не прерывалось никогда). «Боря, когда вы с Ларисой вернулись из Израиля?», — спросил меня сравнительно недавно знакомый поэт, который никак не мог поверить, что мы из нашего Теплого Стана никуда никогда не уезжали. А фантастичность этой легенды КГБ в том, что она неожиданно всплыла через четверть века в статье П. Хохловского в «Литературной газете» от 20 февраля 2008 года, где было указано, что Лариса Миллер живет в Израиле?! Лариса сразу написала Главному редактору «ЛГ» Юрию Полякову свое возражение-опровержение, и оно было опубликовано в следующем номере жирным шрифтом с извинениями редакции (см. в интернете материал «Где живет Лариса Миллер?»).
Судьба сборника «Безымянный день» сама по себе тоже необычна. Лариса, при дружеской помощи Тамары Жирмунской, сдала рукопись в издательство «Советский писатель» в 1971 году вскоре после январского совещания молодых писателей, где руководители ее семинара Владимир Соколов, Василий Казин и Василий Субботин вознесли ее стихи до небес. И тем не менее она оказалась единственной из отмеченных на этом совещании молодых поэтов, кто не получил рекомендации в члены «Союза писателей» и чья книга не была представлена совещанием к изданию. «Не нравится им ваш пятый пункт», — шепнул Ларисе, предварительно оглянувшись по сторонам, Василий Васильевич Казин, когда они случайно встретились на улице. Но, думаю, дело ту не в пятом пункте, а в том, что Лариса уже была на особой примете у КГБ СССР — и из-за ее дружбы с двумя английскими аспирантками, из-за чего меня на работе в 1971 году посетил сотрудник с Лубянки, который интересовался также и литературными успехами моей жены (см. в повести «Роман с английским»), и потому что, как я уже сказал, наши друзья подали на выезд в Израиль, а мы от них не шарахнулись, продолжали с ними общаться и даже по мере сил помогать (например, летом 1972 года один из друзей вместе с двумя другими еврейскими отказниками прятались от КГБ в нашей квартире, когда мы уезжали на юг и после возвращения жили с детьми на даче). Ну а сигналы столь вездесущей организации, как КГБ СССР, для уважаемых советских поэтов, очевидно, были более чем авторитетны.
И тем не менее два «общественных» стихотворения Ларисы Миллер, опубликованные в «Дне поэзии 1971» получили высочайшую оценку вполне официального критика Игоря Мотяшова, в обзоре которого «Звено в цепи. Молодые поэты в сборнике «День поэзии 1971″»[10] такие слова: «Какие же новые силы вливаются в советскую литературу?.. Составитель правильно сделал, выделив для них специальный раздел под названием «Начало». В разделе опубликованы стихи 27 авторов… И пусть не сразу, но награда приходит. Судите сами, разве не стоит просеять сквозь сито памяти десятки, а может, и сотни посредственных, пустых и безликих стихов, чтобы среди них вдруг отыскалось такое…». Далее автор статьи приводит полностью эти два стихотворения Ларисы Миллер: «А лес весь светится насквозь… / И будто нет следов и мет / От многих смут и многой крови…» и «Я знаю тихий небосклон. / Войны не знаю. Так откуда / Вдруг чудится — ещё секунда, / И твой отходит эшелон?!…». Неудивительно, что после такого отзыва рукопись Ларисы включили в план издания в «Советском писателе».
А в 1973 году сборник «Безымянный день» исключили из планов «Советского писателя» после скандала с публикацией стихов Ларисы в журнале «Простор», главный редактор которого Иван Шухов первым в СССР опубликовал стихи Цветаевой, Мандельштама… Подборка Ларисы вышла в № 5 за 1973 г., стр. 58‒59. Причем на стр. 59 сверху — пустота, то есть видно, что два стихотворения были сняты в последний момент, когда переверстывать номер было невозможно (до 1917 года в таких случаях на белом пространстве писали «не дозволено цензурою»). Среди 14 опубликованных стихов было и про «горемычного голубя», у которого «Нет судьбы черней, / Чем навек зависеть / От шальных парней», с последней строфой: «Да и разве можно / Высоко взлететь, / Если дом твой всё же / Запертая клеть». Одно из снятых в последний момент стихотворений (второе не помним) — о столь болезненном в то время конфликте поколений, когда «дети» уже начали прозревать, а «отцы» все еще жили романтикой революции: «Доводы, всё доводы, / Старых истин проводы… / Что же вы так что же вы / Пугаете прохожего / Срываетесь на крик? / Пожили вы прожили, / Мы только подытожили / Ваш опыт в краткий миг…». А 27 июня 1973 г. в «ЛГ» появляется передовица за подписью «Литератор» — обзор публикаций молодых поэтов с такими словами: «Пожалуй, лучший цикл опубликовал журнал «Простор», напечатав в пятом номере за этот год стихотворения Ларисы Миллер» (потом выяснилось, что «Литератор» — это критик Евгений Сидоров). Результатом этой похвалы в центральной прессе стал возмущенный звонок Первого Секретаря ЦК Компартии Казахской ССР Д.А. Кунаева Секретарю ЦК КПСС П.Н. Демичеву, после чего Петр Нилович, ознакомившись с публикацией, сделал разносный звонок в «Литгазету» — никогда ни раньше, ни позже партийный руководитель такого уровня лично в «ЛГ» не звонил. В редакции немедленно сочинили и 11 июля опубликовали под рубрикой «Читатель недоумевает» «письмо из Караганды», где этот вымышленный читатель задается вопросами: как могла «ЛГ» похвалить стихи полные «мистической предопределенности… тягостной мрачности… фатальной обреченности» (в книге публикуется подборка в «Просторе» 1973 г., также публикуется переписка об этих событиях Ларисы Миллер с Ильей Шуховым, сыном И.П. Шухова). После названного «отклика читателя» сборник «Безымянный день», как было сказано, изъяли из планов издательства «Советский писатель».
В том же 1973 году Арсений Тарковский подарил Ларисе на день рождения 29 марта «Вечерние огни» Афанасия Фета с надписью: «Милой Ларисе — единственной в России, кому Фет под стать». А «Безымянный день» все-таки через 4 года увидел свет исключительно благодаря настойчивости Тарковского, который, как много позже Лариса узнала (сам он ей об этом никогда не говорил), одиннадцать раз приезжал в издательство уговаривать начальство издать Ларису Миллер. Тамара Жирмунская говорила Ларисе, что видела в издательстве такую картину: идет по коридору замглавного редактора издательства Борис Соловьев, а за ним с палкой и на протезе поспевает Тарковский и читает ему стихи Ларисы. В результате книга в 1977 году вышла тиражом 10 тысяч экземпляров.
Однако, советская цензура была многопланова, регулировала и распространение изданий. Сборник «Безымянный день» был запрещен к продаже в Москве и Ленинграде. Но зато купить его можно было везде в других местах, даже в самой глухой провинции. О советской системе распространения книг мы в Новой России можем только мечтать. Одна из первых бесцензурных книг Ларисы Миллер «Стихи и проза» вышла в издательстве «Терра» тоже тиражом 10 тысяч экземпляров в марте 1992 года — за две недели до того, как под ударами «рыночных» реформ рухнула «Союзкнига». Но 10 тысяч экземпляров «Союзкнига» успела раскидать и по всей России, и в ближнее зарубежье, и даже в бывшие страны народной демократии в Восточной Европе. В том числе купил ее в г. Северодвинске композитор Михаил Приходько, сочинивший потом десятки песен на стихи Ларисы Миллер.
Вот и «Безымянный день» оказался доступен читателям по всей стране. Один из них подошел к Ларисе во время ее выступления в Тель-Авиве в Союзе Писателей Израиля в 1997 г. — по приглашению Игоря Мушкатина, автора и ведущего литературно-художественной передачи «Прогулки фраеров» русскоязычного радио Израиля РЭКА. Читатель этот пояснил, что жил раньше в г. Черновцы (ныне Украина), где у него была большая библиотека, но что при отъезде в Израиль в 1990 году он взял с собой только «Безымянный день», который и попросил надписать.
Высылка 22 января 1980 года А.Д. Сахарова, с которым я был знаком с 1968 года и с которым постоянно взаимодействовал по правозащитным делам, создала ситуацию угрожающей непредсказуемости, в том числе и для нашей семьи. Стихотворение: «Благие вести у меня, / Есть у меня благие вести: / Ещё мы целы и на месте / К концу сбесившегося дня…» написано вечером 22 января. В годы «застоя» было много всяких событий и мало публикаций, а вторая книга стихов Ларисы Миллер «Земля и дом» безнадежно лежала в издательстве.
Среди событий: вызовы Ларисы в Главную приемную КГБ СССР на Кузнецком Мосту в марте и мае 1982 года, 9-часовый обыск у нас дома в ноябре 1983 года, увольнение меня с преподавательской работы и 5-летняя работа дворником (после возвращения из ссылки в декабре 1986 года Сахаров настоял на приеме меня на работу в его сектор в Отделении теоретической физики Физического института АН СССР, где я работаю и сейчас). Стихотворных публикаций Ларисы Миллер было очень мало, но, как ни странно, они все-таки были: в «Сельской молодежи», «Крестьянке», «Работнице», дважды в «Новом мире». А утром в день рождения Ларисы 29 марта 1985 года мы вдруг услышали, как по радиоточке читают ее стихи. Это было чудо! Случайно вышло так, что именно в этот день «Московский комсомолец» (спасибо редактору Наталье Дардыкиной) вышел с подборкой стихов Ларисы Миллер, а радио это отметило.
Но еще большее чудо случилось через год, когда в марте Ларисе позвонили из «Советского писателя» и пригласили читать верстку сборника «Земля и дом». Ситуация весной 1986 года: А.Д. Сахаров все еще в ссылке в полной изоляции «под колпаком» КГБ. У нас, как и еще у нескольких правозащитников, 1 января отключили на полгода домашний телефон (точно 1 июля 86-го года его снова включили) «за использование в антигосударственных целях», — этот пункт правил МГТС мне показали, когда я пришел выяснять причины. А Ларису Миллер приглашают читать верстку ее второй книги стихов, лежавшей в издательстве восемь лет. Мы поехали вместе, прочли, удивились: в книге были оставлены несколько стихов из названного выше самиздатского «Дополнения», а также было и такое стихотворение 1979 года: «…Придумала не я, придумали другие, / Что хороша петля на непокорной вые. / Придумала не я, и я не виновата, / Что вечно не сыта утроба каземата…» («Всё было до меня, и я не отвечаю…»; в 2017 году Лариса посвятила это стихотворение Людмиле Михайловне Алексеевой — к ее 90-летнему юбилею в июле 2017 года). Через пару месяцев книга вышла тиражом 9 тысяч экземпляров и теперь уже продавалась в Москве. Что это было? Поле выхода книги Лариса посетила издательство и зашла к заместителю главного редактора Михаилу Числову, поблагодарила за издание книги и сказала: «Наверно, это было не просто». На что Числов ответил: «Лариса, всё гораздо проще и гораздо сложнее, чем Вы думаете». Так это и осталось загадкой. Можно лишь предполагать, что это была одна из первых ласточек начинавшейся «перестройки». Но на каком уровне решался вопрос, мы не знаем.
-
Загадка политическая — российская
И вот грянула новая эра. В 1988 году на страну обрушился вал публикаций о советских репрессиях. Тогда было написано стихотворение «Предъявите своих мертвецов: / Убиенных мужей и отцов. / Их сегодня хоронят прилюдно. / Бестелесных доставить нетрудно… / Их убийца не смерч, не чума — / Диктатура сошедших с ума. / Их палач — не чума, не холера, / А неслыханно новая эра, / О которой писали тома…». На ту же тему — «Идёт безумное кино» (1987), «Но в хаосе надо за что-то держаться» (1989), «И в черные годы блестели снега» (1989), «Спасибо тебе, государство» (1990), «Неужели Россия, и впрямь подобрев, / Поклонилась могилам на Сент-Женевьев» (1990). Есть и стихи периода «лихих 90‑х»: «Опять минуты роковые…» (1993), «Надоели хмарь и хаос, / Бред, творящийся без пауз… / Все идём ко всем чертям» (1994), «Оживление в больничке…» (1994).
Теперь уже более четверти века нет СССР. Почему же в 2011 году появляется стихотворение «А Россия уроков своих никогда не учила…»? Да, устами поэта глаголет истина. Стихотворение было в подборке, напечатанной в «Новой газете» 22 августа 2011 г., а в мае 2012 г. Ларисе позвонил бывший однокурсник по Институту иностранных языков, давно живущий в США, и сказал, что только что видел плакат с этим стихотворением в прямом телерепортаже из Москвы с митинга на Болотной площади. А плакат со стихотворением «Спасибо тебе государство…» нёс участник Марша против «Закона подлецов»[11] в январе 2013 года. А стихотворение июля 2014 года с эпиграфом «Жертвам безумной распри посвящаю» («А люди всё бегут, бегут…») — это о кровавой междоусобице на востоке Украины с огромными жертвами среди мирного населения: «Они бегут с узлом в руках, / С младенцем сонным на закорках…». И примерно тогда же стихотворение «Россия, ты же не даешь себя любить… / Но как звучат твои волшебные слова!».
2008 год — в Англии в издательстве “Arc Publications” выходит двуязычная книга стихов Ларисы “Guests of Eternity”, в которую вошло немало и названных выше «гражданских» стихотворений. Книга была замечена: переводы Ричарда Мак Кейна получили приз “Poetry Book Society” (Британского общества поэтической книги), были хорошие рецензии, были выступления на Русской службе Би-Би-Си, а в следующем году в сентябре Ларису пригласили к участию в 25-м Международном поэтическом фестивале в Kyng’s Lynn, и также — в англоязычную престижную часовую поэтическую программу Радио-3 “The Verb” («Глагол»). Несколько позже Британский Совет рекомендовал Ларису Миллер к участию весной 2011 года в 40-й Лондонской книжной ярмарке, почетным гостем которой была Россия. Однако, несмотря на то, что Лариса удовлетворяла таким пожеланиям организаторов, как знание участником английского языка и наличие недавно изданной в Англии книги, Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, на правах российского соорганизатора выставки, вычеркнуло Ларису Миллер из числа примерно 50 членов российской делегации, включавшей Дмитрия Быкова, Людмилу Улицкую и многих других[12].
Такой же «персоной нон-грата» стала Лариса Миллер и при формировании российской делегации для участия в книжной ярмарке “BookExpo America 2012” в Нью-Йорке 4‒7 июня 2012 года. Наталье Перовой, директору издательства «Глас», опубликовавшего в 1996‒2000 гг. четыре книги Ларисы (последняя — англоязычная, автобиографическая проза), которая предложила ее к участию в этой выставке, пояснили в Московском центре им. Ельцина (официальный организатор российского стенда), что Лариса Миллер — «политическая фигура оппозиционной направленности» и включение ее в российскую делегацию невозможно. При этом в делегацию было включено «около тридцати видных российских писателей» от крутых оппозиционеров до столь же крутых сторонников существующей государственной власти[13]. Невольно вспоминается старая шутка про Вовочку в многоэтажном детском саду, где на первом этаже — дети-паиньки, на втором — обычные дети, на третьем — баловники, на четвертом — отъявленные хулиганы. а на пятом — Вовочка.
Добавлю, что Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, которое было организатором российского участия в лондонской выставке 2011 года и организатором российских мероприятий нью-йоркской выставки 2012 года, в течение ряда лет неизменно вычеркивало Ларису Миллер из заявок на гранты издательства «Время», опубликовавшего в 2004‒2015 гг. восемь книг Ларисы без какой-либо государственной поддержки.
Тема взаимоотношений российской власти и поэта Ларисы Миллер, наверно, не менее загадочна, как и власти советской. Как уже говорилось, в 1999 году «Новый мир» выдвинул Ларису на государственную премию РФ в номинации «поэзия». И она даже вошла в шорт-лист вместе с, увы, теперь уже ушедшими Владимиром Леоновичем, Романом Солнцевым и Еленой Шварц. Правда, в 1999 году лауреат так и не был выбран, премия в этой номинации не вручалась. Но вот летом 2004 года, за полтора месяца до открытия Московской международной книжной выставки-ярмарки еженедельник «Книжное обозрение» опубликовал шорт-лист конкурса «Книга года — 2004», в числе номинантов были названы также и Светлана Алексиевич, Юнна Мориц, Татьяна Бек и Лариса Миллер. Однако через две недели был опубликован другой список, где вместо названных литераторов появились Максим Амелин и Олег Чухонцев, потом получившие эту премию, присуждаемую все тем же Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям. Что же случилось? Вопросом этим тогда задались СМИ, писавшие о «скандале с невидимыми экспертами»[14], при этом называвшие одного эксперта, который мог бы прояснить ситуацию. Но не прояснил. Речь шла о Сергее Чупринине, бессменном Главном редакторе журнала «Знамя» и столь же бессменном членом жюри всех государственных и множества негосударственных литературных премий Российской Федерации.
Сплошные загадки, ответов на которые Лариса Миллер не знает. Было бы нечестно сказать, что эта более чем нелепая роль «политического Вовочки» её не угнетает. Но ко всему привыкаешь, тем более если это длится годами. Но самое главное, что теперь, в эпоху интернета, этот государственный «острый локоть» не способен стать барьером между автором и читателями, о чем говорит и многотысячная посещаемость блога Ларисы Миллер «Стихи гуськом» в Живом Журнале, Фейсбуке, социальной сети «В контакте».
***
Итак, хочешь не хочешь, но лирический поэт никак не может спрятаться от реалий, обозначаемых словами «политика», «государство». В интервью, данном Ларисой Миллер в Англии в 2009 году, был такой вопрос: «В какой мере поэзия может влиять на политические перемены?». Ответ ЛМ: «Когда в начале XIX века Александр Пушкин писал: “Мы добрых граждан позабавим / И у позорного столба / Кишкой последнего попа /Последнего царя удавим”, — это вряд ли стало причиной революции, которая произошла 100 лет спустя в 1917 году, хотя революция сделал именно то, о чем писал Пушкин. Но, с другой стороны, еще один великий русский поэт Фёдор Тютчев сказал: “Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…”».
Разумеется, такая «революционно-экстремистская» поэзия, как в процитированном стихотворении юного Пушкина (хотя, многие специалисты считают, что оно ему приписано, то есть относится к «псевдо-пушкиниане»), — это не Лариса Миллер. Её гражданская поэзия — об ужасе перед «бездной черной» и о нравственной силе тех, кто этой бездне противостоит: «…Почему задохнувшийся Корчак / Нам дышать помогает и жить.» («Можно вычислить время прилива…»).
Проза Ларисы Миллер многолика.
Это и рассказы о счастливом детстве в нищей послевоенной Москве, о замечательных педагогах, школьном антисемитизме во время «дела врачей» и неизбежном для той эпохи фоне репрессий: «Когда посадили мужа, она задушила себя собственной косой», «Люба, помни, я ни в чем не виноват», «районный врач Бухарина, замечательный детский врач, добрая и вечно усталая пожилая женщина, внезапно и навсегда исчезнувшая где-то в начале 1950-х… из-за несчастной фамилии», об аресте соседа — военного хирурга, жена которого после этого покончила с собой.
Это о родителях — глава «Мама, папа, Пастернак». О погибшем на фронте отце — журналисте, бесконечно влюбленном в поэзию, который, несмотря на очень слабое зрение, добился отправки на фронт, где за безвредный дисциплинарный проступок был приговорен к расстрелу, замененному на штрафбат после трех месяцев в камере смертников. О маме — корреспонденте журнала «Красноармеец», бравшей интервью у самых разных людей, из-за чего, волею судеб, 5-летняя Лариса оказалась в Кремле, где, стоя на столе в кабинете К.Е. Ворошилова, декламировала: «Товарищ Ворошилов! Когда я подрасту, я встану вместо папы с винтовкой на посту!». Но «при чем здесь Пастернак? Да при всём» (эссе «И всем, чем дышалось»).
Это студенческие годы и взрослый опыт: безумие в СССР («Колыбель висит над бездной») и безумие в Новой России («Homo normalis»). И также — о пути автора в поэзии и уникальных людях, сформировавшихся в совсем иную эпоху, которые этот путь определили, о том, как содержательно они умели общаться, как они читали стихи.
Ностальгия по навеки затонувшему (изгнанному из страны, истребленному) русскому культурному «Граду Китежу» — постоянный рефрен в мироощущении Ларисы Миллер, а значит и в её произведениях. Отсюда и полное неприятие любых попыток «оправдания» преступлений той исторической эпохи, любых признаков реставрации поиска «врагов-вредителей» и т. п. — См., например, Заявление Ларисы Миллер октября 2018 года о выходе из состава Русского ПЕН-центра или стихи «Опять здесь что-то попирают, / Опять надежды умирают, / Опять спешат здесь наказать / Того, кто тщится доказать, / Что, как во всем подлунном мире, / Здесь тоже дважды два — четыре. / «Нет пять, — орут, —нет пять, нет пять, / Он враг, пора его унять…» (2017) и «…Коль мы себе же яму роем, / Назначив палача героем?» («Не знаю, чем мы заслужили» — отклик на возложение 21 декабря 2018 года 13 500 красных гвоздик к могиле И.В. Сталина у Кремлевской стены).
Но в любом случае проза Ларисы Миллер — это проза поэта. «Где даже пятый пункт поэзия», — так назвал свой отклик на книгу «Стихи и проза» неизвестный нам автор «Н.М.» («Столица», 1992, № 36 (94)): «…Впрочем, «Терра» —известная оригиналка: то Брокгауза забомбит, то Ефрона. А то — Ларису Миллер. Книга, как женщина. Суперобложка с оборочками, бумага грубостью напоминает хемингуэевский свитер, переплёт чёрен и изящен. А внутри — целая жизнь: детство, пятый пункт, Тарковский… И, конечно, стихи, «где маются слова, тире и запятые в попытке удержать мгновенья золотые». И им это удаётся — несмотря на XX век, постмодернизм, вегетарианство…».
Завершает книгу материал «Правозащитник и поэт» — наше совместное интервью декабря 2017 года поэту Анне Саед-Шах, безвременно ушедшей в феврале 2018 года.
Борис Альтшулер
Стихи и небольшое эссе из книги «Колыбель висит над бездной»
***
Погляди-ка, мой болезный,
Колыбель висит над бездной,
И качают все ветра
Люльку с ночи до утра.
И зачем, живя над краем,
Со своей судьбой играем,
И добротный строим дом,
И рожаем в доме том.
И цветет над легкой зыбкой
Материнская улыбка.
Сполз с поверхности земной
Край пеленки кружевной.
15.09.1976
Было всё, что быть могло,
И во что нельзя поверить.
И какой же мерой мерить
Истину, добро и зло.
Кто бесстрашен — взаперти,
Кто на воле — страхом болен,
Хоть, казалось бы, и волен
Выбирать свои пути.
Свод бездонен голубой,
Но черны земли провалы,
Кратковременны привалы
Меж бездонностью любой.
Чёрных дыр не залатать.
Всяко было. Всё возможно.
Может, завтра в путь острожный
Пыль дорожную глотать.
Мой сынок, родная плоть,
Черенок, пустивший корни
Рядом с этой бездной чёрной,
Да хранит тебя Господь
От загула палачей,
От пинков и душегубки,
От кровавой мясорубки
Жути газовых печей.
Ты прости меня, прости,
Что тебя на свет явила.
И какая может сила
В смутный час тебя спасти.
Эти мысли душу жгут,
Точно одурь, сон мой тяжкий.
А в твоём — цветут ромашки.
Пусть же век они цветут.
1974
Почему не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему не летишь, коли отперты все ворота?
Почему не идешь по холмам и по чистому полю,
И с горы, что полога, и на гору, ту, что крута?
Почему не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен лучами небесного купола край.
Время воли пришло, время вольности, время исхода.
И любую тропу из лежащих у ног выбирай.
Отчего же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего же ты гладишь постылый настенный узор,
И совсем не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
1972
А лес весь светится насквозь —
Светлы ручьи, светлы берёзы,
Светлы после смертельной дозы
Всего, что вынести пришлось.
И будто нет следов и мет
От многих смут и многой крови,
И будто каждая из бед
На этом свете будет внове.
Вот так бы просветлеть лицом,
От долгих слёз почти незрячим,
И вдруг открыть, что мир прозрачен
И ты начало звал концом,
И вдруг открыть, что долог путь —
И ты тогда лишь не воспрянешь,
Когда ты сам кого-нибудь
Пусть даже не смертельно ранишь.
1971
Я знаю тихий небосклон.
Войны не знаю. Так откуда
Вдруг чудится — ещё секунда,
И твой отходит эшелон?!
И я на мирном полустанке,
Замолкнув, как перед концом,
Ловлю тесьму твоей ушанки,
Оборотясь к тебе лицом.
1965
***
В старой голубятне
С навесным замком
Одинокий голубь —
Белоснежный ком.
Горемычный голубь.
Нет судьбы черней,
Чем навек зависеть
От шальных парней.
Нет судьбы печальней,
Чем под свист и ор
Познавать манящий
Голубой простор.
Да и разве можно
Высоко взлететь,
Если дом твой всё же
Запертая клеть.
1969
***
Благие вести у меня,
Есть у меня благие вести:
Еще мы целы и на месте
К концу сбесившегося дня.
На тверди, где судьба лиха
И не щадит ни уз, ни крова,
Еще искать способны слово,
Всего лишь слово для стиха.
22.01.1980
***
Людмиле Михайловне Алексеевой
в день её юбилея 20 июля 2017 г.
Все было до меня, и я не отвечаю.
Законов не пишу. На царство не венчаю.
Придумала не я, придумали другие,
Что хороша петля на непокорной вые.
Придумала не я, и я не виновата,
Что вечно не сыта утроба каземата.
Но чудится: с меня должны спросить сурово
За убиенных всех. За всех лишенных крова.
1979
«Bring out your dead»
(«Выносите своих мертвецов»)
Клич могильщика во время эпидемии чумы.
Англия, XIV век.
Предъявите своих мертвецов:
Убиенных мужей и отцов.
Их сегодня хоронят прилюдно.
Бестелесных доставить нетрудно.
Тени движутся с разных концов.
Их убийца не смерч, не чума —
Диктатура сошедших с ума.
Их палач — не чума, не холера,
А неслыханно новая эра,
О которой писали тома.
Не бывает ненужных времён.
Но поведай мне, коли умён,
В чём достоинство, слава и сила
Той эпохи, что жгла и косила
Миллионы под шелест знамён.
1988
Но в хаосе надо за что-то держаться,
А пальцы устали и могут разжаться.
Держаться бы надо за вехи земные,
Которых не смыли дожди проливные,
За ежесекундный простой распорядок
С настольною лампой над кипой тетрадок,
С часами на стенке, поющими звонко,
За старое фото и руку ребенка.
1989
Посвящается Тамаре Петкевич
и её книге «Жизнь — сапожок непарный»
И в черные годы блестели снега,
И в черные годы пестрели луга,
И птицы весенние пели,
И вешние страсти кипели.
Когда под конвоем невинных вели,
Деревья вишневые нежно цвели,
Качались озерные воды
В те черные, черные годы.
1989
Спасибо тебе, государство.
Спасибо тебе, благодарствуй
За то, что не всех погубило,
Не всякую плоть изрубило,
Растлило не каждую душу,
Не всю испоганило сушу,
Не все взбаламутило воды,
Не все твои дети — уроды.
1990
Ренэ Герра, ставшему символом
возвращения России в Россию
Неужели Россия, и впрямь подобрев,
Поклонилась могилам на Сент-Женевьев?
Неужели связует невидимый мост
С Соловецкой землёй эмигрантский погост?
На чужбине — часовня и крест, и плита,
А в Гулаге родном — немота, мерзлота,
Да коряги, да пни, да глухая тропа,
Где ни тронь, ни копни ” черепа, черепа.
1990
Опять минуты роковые.
Опять всей тяжестью на вые
Стоит История сама
И сводит смертного с ума.
И гнёт деревья вековые.
И снова некогда дышать
И надо срочно поспешать
В необходимом направленье,
Осуществляя становленье
И помогая разрушать.
А что до жизни до самой —
То до нее ли, милый мой?
И думать не моги об этом:
Мятеж весной, реформы — летом,
И перевыборы зимой.
1993
Оживление в больничке,
Поутру запели птички,
Принесли благую весть
К нам в палату номер шесть.
Весть о том, что скоро лето.
Скоро станет больше света,
Больше радости для глаз
Даже в Кащенко у нас.
Даже в нашем заведенье
Станет радостнее бденье
И еще бессвязней бред
Тех, кто солнышком согрет.
1994
А Россия уроков своих никогда не учила,
Да и ран своих толком она никогда не лечила,
И любая из них воспаляется, кровоточит,
И обида грызет, и вина костью в горле торчит.
Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью.
Матерится она и ярится, и кашляет кровью.
2011
***
Жертвам безумной распри посвящаю
А люди всё бегут, бегут
По той земле, что населяют.
А в них стреляют и стреляют,
Их здесь совсем не берегут.
Они бегут с узлом в руках,
С младенцем сонным на закорках,
С мечтою об уютных норках,
Где тишина, как в облаках.
А впрочем, гонится и там
Беда за ними по пятам.
Июль 2014 г.
Россия, ты же не даёшь себя любить.
Ты так стараешься домучить нас, добить
И доказать нам, что тебе мы не нужны.
Но, Боже, как же небеса твои нежны!
Но как к нам ластится и льнёт твоя трава!
Но как звучат твои волшебные слова!
2011
***
Можно вычислить время прилива,
Скорость ветра и силу его,
Но захочешь понять, чем всё живо,
И опять не поймешь ничего.
Не поймешь, где тот скрытый моторчик,
Не дающий здесь всё сокрушить,
Почему задохнувшийся Корчак
Нам дышать помогает и жить.
2014
***
Опять здесь что-то попирают,
Опять надежды умирают,
Опять спешат здесь наказать
Того, кто тщится доказать,
Что, как во всем подлунном мире,
Здесь тоже дважды два — четыре.
«Нет пять, — орут, — нет пять, нет пять,
Он враг, пора его унять.
Он оскорбляет наши чувства.
У нас свой счёт, своё искусство,
Своя морковка, свой укроп.
Прочь, ненавистный русофоб».
2017
***
Времена группы Simple. Советы учителя
«Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют…» — писала Ахматова, намекая на то, что на этом свете его уж точно нет. Разве что на том. Хочу возразить. Чтоб найти уют, совсем не обязательно отправляться в лучший мир. Достаточно просто начать изучать какой-нибудь иностранный язык. «Хэлло!» — «Хэлло!» — «Как вас зовут?» — «Анна» — «Откуда вы родом?» — «Из Франции». — «Вы туристка?» — «Нет, я студентка. Я приехала в Лондон изучать английский». — «Вам нравится Лондон?» — «Да. Лондон — очень большой и интересный город. В нем много прекрасных парков, театров и ресторанов. Я хорошо провожу время».
Последуйте примеру Анны, начните изучать язык, и вы, не сходя с места, окажетесь в безмятежном и уютном мире. Конечно, и в нем не все так гладко. Бывает, что ломается машина или заболевает горло. Но эти неполадки не нарушают гармонии и длятся ровно столько, сколько требуется для усвоения нужной лексики. «У меня сломалась машина», — сообщает А. «Почему бы тебе не отвезти ее в гараж?» — советует Б. «У меня болит горло», — канючит А. «Тебе надо обратиться к врачу», — говорит умница Б. «Замечательная мысль!», — восклицает А., и все встает на свои места. Подобные накладки только подчеркивают уют того мира, в котором случаются. Мира, где все происходит на фоне ясного неба, а дождь идет лишь для того, чтоб мы усвоили нужный оборот. Усвоили — и снова ясно.
«Мой рабочий день» — так называется наш следующий текст: «Я встаю в семь утра, делаю зарядку, умываюсь и одеваюсь. Потом завтракаю. На завтрак ем яйцо всмятку и пью чай. Я выхожу из дома в восемь часов и сажусь на автобус. Мне требуется полчаса, чтоб добраться до работы. На работе я отвечаю на письма, перевожу статьи и обсуждаю с коллегами важные дела. Я возвращаюсь домой в шесть часов вечера, ужинаю и смотрю телевизор. Обычно я ложусь спать в 11 часов». Поставьте, пожалуйста, вопросы к тексту. Неважно, что вам все ясно. В этом уютном мире вопросы задаются не потому, что необходимо узнать ответ, а потому, что надо усвоить вопросительную форму. Вот вы опять пропустили вспомогательный глагол do. Повнимательней, пожалуйста. Здесь порядок слов в предложении равен мировому порядку, а пропущенный глагол или неправильно употребленное время порождают хаос. Достаточно исправить ошибку, и воцарится порядок.
Этот мир интернационален. Его населяют разномастные люди. Вон сколько их на картинках. «Откуда ты родом?», — спрашивают они друг друга. «Из Бразилии», — отвечает один. «Из Италии», — говорит второй. «Из Индии», — сообщает третий. И все улыбаются. Все довольны. Все существуют по принципу, провозглашенному котом Леопольдом: «Ребята, давайте жить дружно».
Но вот в чем закавыка: чем быстрее вы усвоите тонкости языка, чем стремительней обогатится ваш словарь, тем изощреннее станет мир, тем меньше будет в нем уюта. Вот уже и модальные глаголы пошли, всякие там «должен, можешь, обязан, вынужден»: «Не хочу, но должен. Не могу, но вынужден». И небо уже не то: задымленное, темное. Потому что из огромной заводской трубы идет дым, иллюстрирующий текст про загрязнение окружающей среды. А на следующей странице изображен изможденный тип с безумным взглядом. В тексте сказано, что его жена пострадала в автомобильной катастрофе и врачам не удалось ее спасти. Она умерла прямо на операционном столе. «Вы виноваты в ее смерти, и вы поплатитесь за это», — воскликнул убитый горем муж и пошел взрывать машины докторов. Четверо врачей погибло, пятого удалось спасти. Окруженный полицейскими бедняга террорист подорвал себя сам. С помощью этой жутковатой истории нам предлагают учить сослагательное наклонение: «Если бы женщина была внимательнее, она бы не попала в аварию; если бы она не умерла во время операции, ее муж не стал бы мстить врачам; если бы полиция не выследила террориста, жертв было бы больше». Но зачем нам читать по-английски про то, что случилось в маленьком американском городке? Нам и на родной земле хватает взрывов, смертей, аварий, катастроф. Мы уже всем этим по горло сыты (fed up, как говорят англичане).
Нет уж, лучше вернемся к началу, к наклонению изъявительному и временам группы Simple, к чистым беспримесным краскам, к бесконфликтному существованию, к примитивным сюжетам типа «Мой отпуск»: «Летом я поеду к морю. Я буду купаться и загорать. Я люблю плавать. По вечерам я буду гулять в парке и ходить в кино». Обойдемся без сложносочиненных и сложноподчиненных. Обойдемся без тонкостей и обиняков. Да здравствует мир примитивный, как рыночный коврик, начальный мир чужого языка, terra incognita, по которой мы делаем первые робкие шаги. Ну как еще взрослый человек несенильного возраста может впасть в детство? Только так, уча иностранный, повторяя за учителем или за кассетой: «Хэлло! Как живешь?» — «Прекрасно. А ты?» — «Я тоже.» — «Как жена?» — «Хорошо». — «Как дети?» — «Отлично!» — «Прекрасная погода, не правда ли? Сияет солнце и поют птицы. Поедем завтра за город?» — «Хорошая идея. До завтра!».
«Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют?». Он здесь, в учебнике с надписью «Элементарный курс английского (или какого-нибудь другого) языка». Учи язык. И мой тебе совет: не спеши, растягивай удовольствие, подольше оставайся в том пространстве, где мама готовит ужин, папа читает газету, малыш играет с кошкой, а кошка — с бабушкиным клубком. Счастливо! Bye-bye!
2000
Примечания
[1] Юрий Ряшенцев, «Литературная газета», 19.02.1997.
[2] из Ходатайства редакции журнала «Новый мир» при выдвижении Ларисы Миллер на Государственную премию Российской Федерации в области литературы и искусства 1999 года.
[3] Анатолий Розенцвейг, «Я современник Ларисы Миллер», «Новый Берег», № 50, декабрь 2015 г.
[4] Павел Крючков, «Живу на свету», «Фома», № 6, июнь 2012 г.
[5] Суламифь Митина. «Из бесед с Арсением Тарковским» — «Искусство кино». 1992. № 10, 11; «Арсений Тарковский о своих любимых поэтах» — «Книжное обозрение», июнь 1992, № 24.
[6] Юрий Орлицкий, «Хочу остаться живой до самой смерти», «Арион», № 1, 2016 г.
[7] a_trunin — https://larmiller.livejournal.com/69192.html
[8] Ольга Питерская — https://wplanet.ru/index.php?show=text&id=19070
[9] «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», — Н.А. Некрасов, 1856 г.
[10] «Литературная Россия», 22.10.1971 г.
[11] Федеральный закон от 28 декабря 2012 года № 272-ФЗ — так называемы «Закон Димы Яковлева», запретивший усыновление российских сирот гражданами США.
[12] https://ria.ru/culture/20110218/335455748.html
[13] «Около тридцати видных российских литераторов — Дмитрий Быков, Эдвард Радзинский, Ольга Славникова, Владимир Маканин, Сергей Лукьяненко, Михаил Шишкин — примут участие во встречах в крупнейших библиотеках и книжных магазинах Нью-Йорка. К участию в авторской программе приглашены также и русские писатели и поэты, живущие в США: Юз Алешковский, Алексей Цветков, Александр Генис, Борис Парамонов, Вадим Ярмолинец.» — Источник: http://www.yeltsincenter.ru/en/node/3151
[14] «Литературная Россия», № 37, 10.09.2004
* Из книги «Колыбель висит над бездной», Москва: Де’Либри (Delibri), 2019
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer12/miller/
