Однажды герцог Пармы устроил рыцарский турнир и сам в нем принял участие.
Во время одного из поединков герцога копьем сбили с лошади, и он упал на землю столь неловко, что сильно повредил спину.
С тех пор его и преследовали боли, и они бывали столь сильны и продолжительны, что герцог должен был днями лежать в опочивальне и пить дурманящие средства, чтобы не сойти с ума.
Однако ему повезло.
Миланской правитель прислал ему своего врача, и лекарь был настолько искусен, что его снадобья помогли герцогу Пармы отогнать на время болезнь.
Он даже смог ездить верхом на лошади.
Видя, насколько важен врач государю, некоторые придворные стали интересоваться, кто он и что он, чтобы при случае, зная его пристрастия, расположить к себе, но лекарь знакомства не заводил, жизнь вел замкнутую, и о его прошлом узнали немного, а о его происхождении стало известно только то, что у истоков его семьи стоял не христианин, а еврей из Египта. Именно оттуда в давние времена приезжали в Италию врачи. Обосновавшись в Милане, еврей крестился, чтобы пользоваться всеми преимуществами, которые христиане имели перед иноверцами. Лекарь приходился ему праправнуком.
Добрый государь разрешал ему лечить и других страждущих, посему у лекаря не было ни одной свободной минуты.
Его осаждали и дворяне, и простой народ.
Он помогал любому. Он, действительно, был превосходный врач. Ему даже случалось исцелять слепых и глухих, поднимать на ноги паралитиков и снимать проказу. Поведения он оказался престранного. К деньгам он был равнодушен. Когда излеченный им человек приходил к нему с платой за лечение, он брал деньги, не считая; когда его благодарили, он даже и не слушал, всем своим видом давая понять, что у него напрасно отнимают драгоценное время.
Если уж он совсем уставал от пациентов, он слушал певчих птиц, клетки с которыми были расставлены по дому. Или же гулял по саду и опять же слушал щебетанье птиц.
Вот, пожалуй, и все его развлечения.
Людей, если они не были пациентами, он сторонился.
Его единственной страстью в жизни была медицина, и на людей он смотрел только как на предмет для лечения.
Он был капризен, раздражителен, своеволен и груб со всеми.
Других проявлений человеческих чувств за ним не водилось.
Он был раздражителен даже с государем, хотя с ним-то он пытался себя сдерживать.
Герцог его терпел, а остальные благородные люди, хотя и ценили лекаря за его искусство, обращались к нему только по крайней необходимости. Лекарь был даже этому рад — он изнемогал от количества пациентов.
В народе пошли слухи, что его равнодушие к деньгам и неуважение власть имущих неспроста, и что он чернокнижник и продался дьяволу. Впрочем, так говорил только простой народ.
Единственным человеком, в чьем присутствии лекарь мог преодолеть постоянно охватывающее его раздражение, была его дочь Бланка.
Было ей в ту пору 20 лет.
Несмотря на молодость, она много переняла у отца, готовила по его рецептам лекарства и могла сама лечить больных. Отец это поощрял.
Никто в городе не мог понять, что им руководит.
Несмотря на все его странности, наверное, и он осознавал, что лечение больных не слишком подходящее занятие для женщины. Женщина должна быть женой и матерью или же служить господу.
Бланке давно пора было бы выйти замуж, но искать ей подходящего мужа отец не собирался, он не хотел отпускать ее от себя.
Впрочем, если бы нашлась сама собой подходящая партия, он бы не слишком противился — он любил дочь и желал ей счастья.
Однако подходящая партия сама собой не находилась.
Посудачив о лекаре, люди решили, что действует он из простого рассчета.
Бланка была привлекательна, а незамужняя незнатная женщина, если она привлекательна, нуждается в покровительстве. Пока жив отец, ей ничто не грозило, ну а вдруг с ним что-то случится? Но государю все равно понадобится хороший врач, так пусть им будет Бланка. Быть полезной государю — отличная защита от дурных помыслов охотников до беззащитной женской красоты.
Но, возможно, и это не так, и лекарю просто хотелось иметь рядом кого-нибудь, с кем можно было поговорить о медицине.
У Бланки не было ни друзей, ни родственников и поэтому, когда ей надо было спросить совета о чем-то, что она полагала очень важным, она обычно приходила к ее духовнику.
Зная ее уже несколько лет, монах, тем не менее, после каждого разговора с ней каждый раз поражался образованности и разумности девушки.
У лекаря была обширная библиотека, доставшаяся ему по наследству, и посему, кроме знания своей профессии, она свободно читала на нескольких языках, знала наизусть многие стихи древних и современных нам поэтов и даже разбиралась в трудах отцов церкви, хотя уж это женщине совсем и не нужно и, если поразмыслить, даже и вредно. Отвлечённые размышления сушат прелесть женского характера. Слишком умудренная в трудах схоластов женщина забывает о своей роли и предназначении, и такое ей только во вред. Но к донне Бланке это не относилось.
Вообще имя Бланка удивительно ей подходило — такой чистой и прекрасной души духовник не видел ни до встречи с ней, ни после.
Среди знати герцог особенно отличал благородного графа Ричардо Альбоци. Граф происходил из старинной аристократической семьи, которая прежде правила островом Атора. С тех пор как остров захватили сарацины, графы Аторы жили в Парме. Замок графа находился в 30 лье от города.
К несчастью, печать какого-то проклятия висела над всеми мужчинами его рода. Редко кто из них доживал до 45 лет.
Мало известная наследственная болезнь преследовала их, и все они были тучны, страдали астмой, и у них было слабое сердце.
И чтобы никто в роду не избежал своей участи, рождались только мужчины. Девочек женщины не донашивали. Да и последующие за первенцем мальчики были значительно слабее, чем старший, как будто организм женщины исчерпывал способности к деторождению. Посему боковые линии возникали, но долго не продолжались.
В детстве представители рода Альбоци в развитии не отличались от своих сверстников. Правда, природа, как бы в компенсацию за их будущие испытания, наделяла их острым умом и желанием учиться. Если прибавить к этому богатство рода, то понятно, почему Альбоци всегда были столь влиятельны в герцогстве. С проявлением первых признаков болезни любой граф рода Альбоци начинал искать подругу своей жизни, женщину, которая любила его более, чем его деньги и положение. Женившись, они окружали жен такой любовью и заботой, особенно при первых признаках беременности жены, что женщины рода были предметом зависти прекрасной половины населения герцогства. Графы также были нежными и внимательными отцами. И так продолжалось раз разом, без изменений, как будто все графы Альбоци проживали одну и ту же судьбу.
По какой-то прихоти провидения род все не пресекался.
Детство графа Ричардо было несчастливым. В то время в Парме было безвластие, и однажды, когда его отец уехал куда-то по делам, замок графов Альбоци с помощью подкупа и предательства захватили враги. Мать графа убили, но самого его нянька успела спрятать.
Когда отец вернулся, печальные новости подкосили его. Как будто в нем что-то сломалось. Болезнь стала быстро развиваться, к тому же он впал в тоску. Посему он прожил недолго — умер, когда ему было тридцать два года.
И все-таки это был единственный случай в роду Альбоци, когда муж жил дольше, чем его жена.
Потеряв родителей, мальчик рос угрюмым и нелюдимым ребенком. У него были мудрые наставники, он хорошо учился, но все для него были чужими. Кроме няньки. Впрочем, когда он стал зрелым человеком, оказалось, что граф Ричардо очень умен, а в государственных делах даже мудр. Он был недоверчив, хитер и очень осмотрителен. И умел быть беспощадным. Он был одним из главных советников герцога.
Герцог посылал его вести переговоры после войн, и не было ни одного человека, кто мог бы сравниться с ним в искусстве дипломатии.
Несмотря на тучность и затруденное дыхание, он был по-своему очень красив. К тому же, когда было надо, граф умел быть любезным, щедрым и обходительным с женщинами.
Многие девушки и дамы искали его любви, и граф никогда не упускал случая этим поискам поспособствовать. Он был известным сердцеедом. Девушки, зная какие чудесные мужья графы Альбоци, рассчитывали выйти за него замуж, дамы видели в связи с ним что-то очень романтическое. Но граф скоро бросал возлюбленных. В сущности он был холодным и равнодушным человеком. Разбитых женских сердец было не перечесть. Многие дворяне хотели посчитаться с графом за его проделки, но болезнь и близость к государю служили ему отличной охраной — не вызывать же на дуэль человека, который не может драться и которого любит герцог. К нему посылали несколько раз наемного убийцу, но у графа были отличные телохранители.
Однако дело шло к 40 годам, а граф, в нарушение традиций рода, еще не был женат, посему и наследников у него не было. Надо было подумать о будущем, да и здоровье у него слабело все быстрее и быстрее.
Герцогу было горько наблюдать, как его любимца сжирает недуг.
Сам, преследуемый болезнью человек, он понимал графа, как никто другой.
Предписания лекаря помогали графу Ричардо, но каждая встреча с врачом была ему невыносима. И когда этот простолюдин-лекарь, раздражаясь, кричал на Ричардо, графа охватывали сильные головные боли, и только с большим трудом он удерживал себя от желания убить врача.
А вот присутствие Бланки, наоборот, успокаивало графа и вселяло в него бодрость.
Заметив, что граф мрачен после каждого визита к врачу, государь поинтересовался причиной, а узнав подробности, попросил лекаря разрешить Бланке лечить графа одной.
Скрепя сердце, отец с трудом согласился.
Как хороший врач он и сам понимал, что вредит графу и что предоставить графа Бланке было единственным разумным решением.
Бланка стала лечить графа и успешно. Она научилась снимать его головные боли с помощью специального массажа и готовила ему какие-то микстуры, от которых графу становилось лучше. По ее просьбе Ричардо разрешил ей читать его семейный архив, чтобы она могла ознакомиться с тем, как протекала болезнь у его предков.
Благодарный граф был очень любезен с Бланкой, а поскольку он был очень умен, образован и многое повидал, ей было интересно беседовать с ним.
Надо ли говорить, что вскоре граф очаровал Бланку, а что самое странное, и она графа тоже.
Он еще не любил Бланку, но уже к ней очень привязался.
Поразмыслив, граф решил жениться на донне Бланке. Правда, рода она была низкого, но особое положение ее отца при дворе и болезнь Ричардо меняли дело.
Подобный брак можно было уже объяснить государственными соображениями, и его репутация как дворянина не страдала.
Кроме того у него были еще и другие соображения, в которых он не хотел признаваться себе до конца.
В некий момент он поведал ей о своем решении, но девушка не согласилась. В ответ она предложила графу стать его наложницей, если уж он так желает близости с ней.
Подобные слова девственницы, известной своей скромностью, изумили Ричардо, и он поинтересовался причиной столь странного выбора.
Донна Бланка ответила, что при других обстоятельствах он предпочла бы выйти за него замуж, но что за обстоятельства мешают ей это сделать, объяснять не стала.
Однако граф вовсе не желал сделать Бланку еще одной своей любовницей, он видел ее только женою. Он просил девушку объяснится, но Бланка неизменно отказывалась.
Ричaрдо подумал, что причина ее нежелания в том, что упрямый и странный отец Бланки не хочет отпускать дочь от себя, и рассказал о происходящем герцогу, прося его содействия. Тот полностью одобрил выбор Ричардо. Постоянное присутствие хорошего врача возле больного графа обещало продлить его дни, что вполне устраивало государя. В известность о планах Ричардо были поставлен епископ и еще несколько церковных лиц, включая духовника донны Бланки.
Наконец в какой-то день граф в присутствии герцога попросил у лекаря руки его дочери.
Врач был удивлен, но доволен. Он для приличия попросил день на размышление и назавтра объявил о своем согласии.
Уж он-то понимал, что граф долго не протянет, и его дочь останется владелицей богатейшего состояния и к тому же графиней.
Делать было нечего, Бланка не посмела перечить воле отца, и свадьбу назначили на осень.
Все это время Бланка продолжала приходить к духовнику и даже стала делать это чаще.
Она никогда не заводила разговора о графе и разговаривала почему-то о чем-то совершенно умозрительном.
Она любила говорить с ним о свойствах человеческой души.
Некоторые ее рассуждения отдавали ересью, как будто бы в них билась беспокойная кровь ее далекого еврейского предка.
Что-то очень тяготило ее, и монах чувствовал, что в разговорах приоткрывался только краешек мучительного отчаяния, которое охватывало ее все больше и больше.
В конце концов, она была всего лишь слабая молодая женщина, впервые столкнувшаяся с ситуацией, из которой не было хорошего выхода.
Однажды, она сказала монаху, что сомневается в том, что душа воплощается только в одно человеческое тело.
Ведь человеческая жизнь может быть коротка, люди умирают и во младенчестве, и посему, как сам человек накапливает опыт, так и душа должна накопить опыт, попадая в разные ситуации во время многих жизней.
В конце концов, и не ум, и не сердце, а именно душа руководит всеми нашими поступками, ибо ум это знания и логика, а сердце это наши чувства, и должно быть что-то, что позволяет одному на время властвовать над другим.
И, возможно, одна и та же душа вселяется сразу в несколько тел, и поэтому поведение некоторых людей столь схоже.
Услышав это, духовник вспомнил что, подобная мысль прежде посетила и его, но он ее отогнал как еретическую.
Потому монах просто сказал ей, что обсуждение некоторых вещей надо предоставить опытным богословам, ибо только они знают ту границу, где похвальные рассуждения о не материальных предметах не становятся проповедью ереси. И что прочим людям лучше этих предметов не касаться.
Но на другие темы Бланка говорить не хотела.
Где-то за две недели до свадьбы она последний раз посетила монаха, и несколько минут они сидели молча. Видя, что она не собирается начать разговор, монах спросил о чем она думает.
— Отец мой, — сказала она, — человеку дано право свободно выбирать, как поступать, но что есть сам выбор?
И не есть ли необходимость выбора — свидетельство наличия в душе разных начал, каждое из которых по своей сути тоже душа, и соединены они были в одно только для того, чтобы каждая из них обогатилась от набранного в их противостоянии опыта. И пусть сам человек, раздираемый необходимостью выбора, обречен, и это его судьба, но каждая из составляющих его души, вселённая в отдельного человека, уже умудренная, позволит человеку пребывать в покое и в гармонии с собой и миром?
Выслушав это, монах был совсем сбит с толку ее мудрствованиями и только подумал:
— Чего же она, в конце концов, хочет?
Бланка посмотрела ему в глаза, горько улыбнулась и откликнулась эхом:
— Чего я хочу? Отец мой. Того же, что хочет любая молодая женщина в 20 лет — любви, семьи, детей.
Но увы, это невозможно. И посему хочу понять, почему так устроен этот мир и почему именно мне досталось проходить через то, что я прохожу. Говорят, что под Неаполем есть монастырь, который возглавляет одна мудрая мать-настоятельница.
Монахини там не только служат богу, но и всерьез занимаются богословием и философией, как и богословы мужчины. Настоятельнице это позволили, ибо она племянница его святейшества, и он ей благоволит. Я бы пошла туда послушницей, возможно, это помогло бы мне разобраться в себе самой и в причине моего разлада.
Монах знал об этом монастыре и решил предостеречь Бланку.
— Тебя бы туда не взяли, — сказал он, — туда берут женщин только из аристократических семей.
— Я знаю, отец мой, — ответила Бланка, — значит и это мне невозможно. И еще. Помогая отцу, я наблюдала столько людских страданий, что я в отчаянии от ограниченности моих возможностей им помочь. И посему я бы поехала в Египет, где лучшие в мире врачи, и женщине, пусть даже и не любой, но возможно учиться и учить других и, главное, лечить безо всяких ограничений. Но и это для меня невозможно.
После этих слов она вскоре попрощалась и ушла, и более монах никогда ее не видел.
В день свадьбы Бланка выглядела подавленной, хотя изо-всех сил старалась это скрыть.
Когда гости, собравшиеся на свадьбу, разъехались встревоженный граф спросил жену, что ее тяготит.
Бланка собралась с духом и сказала:
— Господин мой, сегодня первый день нашего брака, и этот день самый трудный для меня, потому что я собираюсь сказать вам что-то очень важное, отчего зависит вся наша совместная жизнь. И пообещайте выслушать меня до конца.
Удивленный ее тоном граф, кивнул.
Бланка продолжала.
— Сказать вам то, что я хочу сказать, мне очень трудно, ибо я вас очень люблю, но тем не менее другого выхода у меня нет.
Господин мой, я знаю, что вы ко мне привязались, вам со мной хорошо, но это только одна из причин, по которой вы хотите, чтобы я стала вашей женой. К тому же я лечу вас, и это вам необходимо все больше и больше, и вам нужно мое постоянное присутствие. Это еще одна причина. Но главной причиной является то, что у вас есть надежда, что я, будучи искусным врачом, сумею найти возможность родить вам здорового ребенка или хотя бы отдалить его болезнь, правильно обходясь с ним в детстве?
Это так?
— Так — сказал граф.
— Я могу родить вам здорового наследника, — продолжала Бланка. Более того, я, наверно, смогу продлить вашу жизнь еще лет на 15 — но цена, которую Вам придется за это заплатить, очень высока. Правда я не думаю, что вы согласитесь на эту цену.
— Все, что угодно — сказал граф, — ты же сама это знаешь.
— Погодите, — сказала Бланка, — Вы еще не знаете, что я Вам скажу и прошу принять это с мужеством и спокойствием. Я могу родить Вам здорового наследника, но не Вы будете его отцом. Он должен быть ребенком другого мужчины.
Граф побагровел. Он привстал в кресле. Но Бланка была готова к приступу его гнева.
— Не спешите. Вы обещали выслушать меня до конца. Господин мой. Я изучила вашу болезнь. В Европе ею, практически, никто не болен, и врачи не знают, как ее лечить. Но в библиотеке отца я нашла арабский перевод трактата, написанного в одной из восточных стран. Там эта болезнь тоже редка, но не так, как здесь. Ее там хорошо изучили.
У вас нет никаких шансов стать отцом здорового ребенка. Более того, ребенок, родившийся от вас, будет болен с младенчества и у него не будет даже такого детства, какое было у вас.
Дело в том, что Вы пропустили ваш срок — вам надо было завести детей раньше. Чем старше мужчина с вашей болезнью, тем хуже для развития ребенка.
Вашим предкам было дано понимать это инстинктивно, а вам — нет. Я думаю, что подобный инстинкт — просто знание души. Ваша душа такое знание потеряла. А может быть вы просто были несчастливы в ваших попытках найти правильную женщину для брака.
Я скажу вам вот что еще.
Нет средств вылечить Вас. Но ваше спасение в гармонии ума и серца. Любовь к жене и воспитание детей и давали эту гармонию всем мужчинам вашего рода.
Именно потому они и менялись, вступая в брак. Душа подсказывала им, как себя вести. Умом ни один из них это не понимал.
Рождались здоровые дети, и у них была надежда, что в конце концов эта проклятая болезнь прервется.
И еще. Вы можете полюбить и больного ребенка, тем более это Ваш ребенок. Но Вы будете страдать при его виде. У вас будет чувство вины, которое вы никогда ранее не испытывали. А вы слишком слабы для этого. Вы должны полюбить чужого ребенка, чтобы себя спасти».
— Может ты уже носишь такого ребенка? — зло бросил граф.
Бланка побледнела, но осталась внешне спокойной.
— Я думаю, что вы уже достаточно изучили меня, господин мой, чтобы так не думать.
— Почему ты мне раньше этого не сказала? — спросил граф.
— А вы бы мне не поверили, господин мой, подумали, что я говорю это потому, что не хочу выходить за Вас замуж.
— Да, — согласился граф, — пожалуй, не поверил бы. Я и сейчас не до конца тебе верю.
— Именно поэтому я и не хотела выходить за вас замуж. Несмотря на всю любовь к вам, господин мой.
— А зачем ты мне вообще все это сказала? — спросил граф. — Врачи лгут во спасение. Завела бы ребенка и сказала бы, что он мой.
— Я не лгу. А тем более вам не могу солгать. Да и что бы было, если бы ложь раскрылась? Какого было бы и вам, и ребенку?
И как Вы себе представляете я могла бы это сделать? С одним из Ваших слуг? — Она помолчала секунду, собираясь с мыслями — и продолжала немного сбивчиво. — Господин мой. Я хоть и врач, не знаю жизни, которую ведут другие люди. Мы с отцом жили очень замкнуто. Он делал то, что я просила, а просила я немного. С десяти лет я росла без матери, а подруг, учитывая характер отца, у меня не было.
Я так и не научилась ни хитрить, ни лгать. Именно такими и были все жены графов Альбоци. Но им было легче — я знаю больше, чем они. Вы нашли меня. Но очень поздно. — Она еще немного помолчала. — И это совсем не обязательно должен быть мой ребенок. Найдите девушку, попавшую в сложное положение. Но вы должны искренне полюбить и ее, и ее будущего ребенка. И потом мы скажем, что ребенок родился у меня.
И вы должны спешить. Срок у вас год. После этого и я вам помочь ничем не смогу. Примите решение, господин мой.
Вы можете прогнать меня или оставить здесь. Если вам невыносим мой вид, то я тут же уйду назад к отцу. Но я всегда помогу вам как врач.
Ричардо как-будто не слышал ее. Он спросил:
— И ты можешь определить пол будущего ребенка, если бы я взял такую девушку?
— Да, — ответила Бланка, — для этого надо уметь читать гороскопы родителей, знать примерную неделю зачатия и еще несколько вещей. Это просто, господин мой. Отец это умеет и еще несколько врачей в Милане.
— А если бы, — продолжал граф, — если бы мы с тобой, сейчас…
— У меня была бы двойня, — не совсем на вопрос ответила Бланка. — Но я не хочу более говорить, мои слова вредят вам. А я уже сказала все.
И, правда, граф опять начал багроветь. Очевидно, услышанное им вызвало приступ, и его уже мучили головные боли.
— Прими решение сама, — внезапно сказал он, — и о ребенке, и о том, останешься ты здесь, или нет.
— Но это должно быть ваше решение, господин мой, — сказала Бланка.
Граф усмехнулся, в усмешке его было что-то волчье.
— А вот от того, какое решение примешь ты, и будет завесить мое решение.
Он встал. Лицо у него сводило.
— Разрешите мне помочь вам, господин мой, — сказал Бланка.
— Нет, — сказал граф. — Я приду на рассвете. К тому времени ты должна будешь все обдумать».
И он вышел из комнаты.
На следующий день граф послал горничную за женой, но в покоях Бланки ее не нашли. Не было ее также и в других помещениях, и в саду. В замке начался переполох.
Были опрошены с пристрастием слуги, но никто ничего не видел. Охрана у дверей утверждала, что из дома Бланка не выходила. Окно в сад было закрыто. Правда, один из слуг вроде слышал какой-то шум у дверей Бланки, но когда он подошел и проверил, то ничего подозрительного не заметил. Весь замок и сад внимательно обыскали, но ничего не нашли.
Граф был в горе. Он объявил, что ее похитили, и назначил огромное вознаграждение тому, кто освободит его жену. Огромную, хотя и меньшую, сумму он обещал за любые сведения о ней.
Герцог выпустил специальный эдикт, по которому он освобождал похитителей от любого наказания, если они сами возвратят Бланку домой живой и невредимой. За возвращение жены граф им тоже обещал вознаграждение и поклялся не мстить.
Стража обыскала лес вокруг замка и пещеры в холмистой местности неподалеку. Дома всех людей, которые имели прежде неприятности с законом, были обысканы. На дорогах стояла крепкая стража, которая осматривала все крытые повозки.
Герцог разослал всем окрестным государям письма с просьбой о содействии.
Но никаких следов Бланки не обнаруживалось.
Сразу после исчезновения Бланки по городу поползли слухи.
Одни говорили, что Бланка — ведьма, недаром она дочь чернокнижника, что она обратилась птицей и улетела в окно и сейчас прячется у отца.
Благо, лекарь любит птиц.
Чуть только люди свыклись с этим слухом, пошли толки, что Бланку убил муж за то, что она отказалась совершить магический обряд и сделать его молодым.
Третий слух состоял в том, что Бланку никто не убивал, да ее и не было вообще, а был призрак, морочивший графу голову. Правда, уж такому слуху, практически, никто не верил.
Итак, слухи сменяли друг друга один нелепее другого, и, в конце концов, герцог решительно прекратил толки, приказав публично выпороть на площади нескольких особенно разговорчивых.
Никаких следов Бланки все не находилась, однако недели через две монах кое-что все-таки узнал.
Его посетила старая нянька графа. Эта женщина находилась в замке на особом положении. Граф ей благоволил, а она графу она была предана, как собачонка. Ей позволялось заходить в любые покои в любое время. Старуха была внимательна, умна и проницательна. Однажды она уже спасла жизнь графа и с тех пор
пыталась предостеречь его от всех опасностей. Она прикидывалась простушкой и подслушивала разговоры слуг в надежде надежде обнаружить предательство и крамолу и шпионила за графом, чтобы зная все его планы, при необходимости спасти его от беды.
Нянька пересказала монаху разговор между графом и Бланкой, который ей удалось подслушать, и добавила, что когда он вышел, она последовала за ним в отдалении до его покоев.
Она видела, что у графа начинается приступ, а приступов графа нянька очень боялась.
Когда граф вошел в свою опочивальню, она немного подождала у дверей и потом вошла. Он лежал на постели и тяжело дышал. Он увидал ее.
— А это ты, — сказал он и попросил. — Дай воды.
Голос у него был хриплый.
Старуха налила ему воды из кувшина.
Он выпил, а она свернулась калачиком в кресле. Так было и в детстве. Когда ребенок засыпал, она проводила все ночи с ним. Тогда он ничего не боялся.
Постепенно приступ прошел, и граф уснул. Уснула и старуха.
Во время сна она слышала в комнате чьи-то легкие шаги.
Проснувшись, она обнаружила, что граф еще спит, и вид у него был умиротворенный. Она заснула опять.
Проснувшись окончательно, она вышла в коридор. Слуги выглядели испуганными и шептались — Бланка пропала.
Это было все, что она рассказала.
— Почему ты не пришла ко мне ранее? — спросил монах.
— Надеялась, что молодая госпожа отыщется, — просто ответила она. — Теперь надежды нет.
— А как твой хозяин? — продолжал духовник.
— Горюет, — ответила она.
Потом сама спросила монаха, что он думает, как духовник Бланки о всей этой истории. И может ли он посоветовать няньке, что ей делать.
Монах пожурил старуху за то, что она не пришла ранее, и посетовал ей молиться и ждать.
Проводив няньку, монах поспешил к епископу.
Поговорив, они решили, что Бланку никто не крал, и либо граф ее убил, либо она, обманув слуг, как-то ускользнула из замка.
Если она ушла сама, то делать было нечего, время было упущено. Отец явно ей не помогал. В последнее время лекарь прямо обвинял графа в убийстве. А он был никудышный лицедей и не смог бы, спрятав дочку, затем врать.
Герцогу епископ по понятным соображениям решил ничего пока не говорить.
Монах с ним вполне согласился. Еще епископ попросил монаха поговорить с лекарем и убедить его, что граф Бланку не убивал, а она сама ушла, рассказав ему о ее сомнениях перед свадьбой.
Монах встретился с лекарем и вполне справился со своею задачей.
Правда, врач ругал его на чем свет стоит, что монах не сказал о разговорах с Бланкой ему ранее.
Но монах стерпел брань с кротостью и смирением, как полагается доброму христианину.
В городе все постепенно успокаивалось, но граф продолжал свои розыски. Сумма награды за любые сведения о Бланке все росла.
Однажды к нему пришел какой-то купец и сказал, что видел в Венеции молодую жену его родственника, которую тот привез из Франции и которая выглядела точь-в-точь, как Бланка.
Несмотря на ухудшавшуюся болезнь, граф поехал в Венецию сам.
Он подстерег молодую женщину, когда она вышла из дома вместе со служанкой. Позади нянька катила коляску с двумя младенцами. Граф кинулся к женщине, но та поглядела на него с изумлением и спросила по-французски:»Что сеньор хочет?»
Граф обратился к ней по-итальянски. Она не понимала его.
Было ясно, что он обознался.
Граф извинился и отошел.
Но он все-таки велел разузнать подробности.
Оказалось, что ее муж по торговым делам провел во Франции 5 лет, где и женился на ней. Сейчас он вернулся домой в Венецию. Ричардо велел узнать дату его рождения. Выяснилось, что гороскоп графа совпадает с гороскопом мужа.
Граф поехал назад в Парму.
Через год, когда граф был совсем плох, в Парму заехал посланник султана Египта в Риме. Он бывал в Парме и ранее.
Он хорошо знал лекаря и Бланку, они лечили его, когда он внезапно заболел, посещая город.
До всех этих событий он был отозван в Египет и сейчас был послан в Италию опять.
Услышав о происшествии, он рассказал герцогу одну удивительную вещь.
При дворе султана он встретил молодую женщину в одежде незамужней еврейки. Она была одним из врачей султана.
Она выглядела точь в точь, как Бланка.
Поразившись сходству, посланник поговорил о ней с одним из придворных. Оказалось, что она еврейка из Яффы и ее отец — известный врач. В Египте она была уже два года.
Герцог попросил посла этим рассказом больного не тревожить.
Через месяц граф умер.
Время шло. Об истории в городе стали постепенно забывать.
Но монах-то знал, новости еще будут, и знал — откуда; правда, сам разузнавать не торопился.
Наконец, кто-то из братии, непоседа, сплетник, выпивоха и балагур, вечно менявший монастыри, рассказал монаху, что два года назад, он обосновался в одном из монастырей под Неаполем. Один раз он присутствовал при разговоре двух монахов о какой-то удивительной послушнице женского монастыря Святой Девы, поражавшей всех своим умом и знаниями. Она год назад приехала в монастырь из Польши, и сама — из рода князей Радзивилл. И что якобы лучшие богословы Рима приезжают в монастырь для бесед с нею. Из любопытства его знакомый решил посмотреть на нее. С виду она была очень похожа на Бланку.
Монах посоветовал ему держать язык за зубами и никому в Парме о сходстве не говорить.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer12/vainstein/
