Андрей ГАЛАМАГА
***
Серый снег декабря, будто вор на доверии,
Точный час улучив и поклянчив взаймы,
Отобрал эйфорию осенней феерии,
Подменив на депрессию пресной зимы.
Месяц с лишком казалось, что всё только снится мне;
Но под утро крещенского, щедрого дня
Снегири — мультипликационными птицами, —
Прошумев за окном, разбудили меня.
Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,
Слиться с ливнем, полощущим по площадям,
И понять, что еще не пора успокоиться
И не самое время платить по счетам.
Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они
Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.
От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни
Тополиный июль застилает мой след.
НАРКОЗ
Из коридора доносился гомон,
Врач за спиной завязывал халат;
А я лежал на операционном
Столе под светом в десять киловатт.
Сестра, как прима из кулис на сцену,
Впорхнула; нет, скорее, подплыла.
Я помню, как легко входила в вену
Оранжевая бабочка-игла.
Но то ли что-то не сложилось, то ли
Меня не брал их фенобарбитал,
Я, потеряв все проявленья воли,
Сознанье до конца не потерял.
Я слышал, как сквозь радиопомеху,
Забавный писк, переходящий в бас;
Но мне, признаться, было не до смеху,
Во всяком случае, не в этот раз.
Сейчас меня разрежут, делом грешным,
А там уж расстараются вовсю.
Я попытался крикнуть безуспешно:
Постойте, подождите, я не сплю!
Но действие задумали с размахом;
Созвали весь, что есть, медперсонал,
И то, что я кричу, борясь со страхом,
Никто не слышал, и не замечал.
Я понимал, дела мои пропащи.
Но, господа, мне нечего терять!
Извольте помнить, кажется, пока что
Здесь не анатомический театр;
И я не исполнитель главной роли,
Чтоб потешался каждый ротозей.
А нож тем временем входил без боли,
И становилось во сто крат страшней.
Я им грозил (мол, вы меня не злите!),
Не выказать стараясь слабины;
Но чувствовал, что сам я здесь — как зритель,
И на себя гляжу со стороны.
Я больше не был неделимым целым;
Как будто через точечный разрез
Душа случайно разлучилась с телом
И где-то обретается окрест.
Мой дух кружил беспомощно снаружи
И сам с собою приходил в разлад.
Я погружался в первобытный ужас,
Как предки миллионы лет назад.
Под свод, облитый кобальтовой желтью,
Заклятья возносились по слогам;
Меня, казалось, приносили в жертву
Загадочным языческим богам.
Но тени отступали друг за другом,
Когда разрушился последний круг,
И таинство, творимое хирургом,
Соединило душу, плоть и дух.
Что ж, коль на то пошло, то взятки гладки;
Не важно — волшебство иль ремесло.
Но врач задумчиво снимал перчатки,
Как будто видел, что произошло.
Наутро он зашел в палату снова,
Велел сестре меня перевязать.
Мы с ним не перемолвились ни словом,
Хотя обоим было что сказать.
И то, что знали мы, запанибрата
Нас не свело. Нам было ни к чему.
Он лишь исполнил клятву Гиппократа.
А я был жив, благодаря ему.
ВСЕНОЩНАЯ
Земля погружена в тяжелый сон,
Тревожна ночь и непроглядна темень.
И снова тесный храм заполнен теми,
Кто верует, что свет — не побежден.
Взор устремив, кто долу, кто горе,
Застыли все в недвижном ожиданье;
Весь мир притих и затаил дыханье,
Лишь теплится молитва в алтаре.
Но вот — как бы незримая черта,
Что отделяет ночь от воскресенья,
Разрушится в единое мгновенье,
И — растворятся царские врата,
Как будто бы невидимо простер
Господь с престола руку нам навстречу.
И возгорятся восковые свечи,
И грянет тысячеголосый хор;
И хлынет необъятный свет с небес,
И разом вся вселенная проснется,
Когда под купол трижды вознесется:
«Христос воскрес! Воистину воскрес!»
Валентина ДОНСКОВА
ЗАГАДОЧНАЯ МУЗЫКА
Загадочная музыка печали
Околдовала августовский лес.
Недаром, значит, филины кричали,
Как чудища, сошедшие с небес.
Откуда эта музыка? Зачем?
Чьи слезы сердцем леса овладели?
О чем молчат нахохленные ели?
В чем виновата ночь и перед кем?
Быть может, это — ночь перед грозой?
А слёзы… Слёзы о любви погибшей…
И мы молчим, а хмель, стволы обвивший,
Висит шатром у нас над головой.
ЛЕСНАЯ РЕЧКА
Растрепала ива волосы,
Старый тополь смотрит ввысь,
Света солнечного полосы
С полутьмой переплелись.
В камышах тихонько плещется
Беспокойная река,
Звуки странные мерещатся
В звонкой песне родника.
Писк и плеск, и крыльев хлопанье,
След на ленточке песка —
За поломанной осокою
Кто-то воду расплескал.
Там в куге утята прячутся,
Ловят рясковую взвесь…
И мечтается, и плачется
По-особенному здесь.
БЕССМЕРТНИК
Загадочный и вечный,
Воздушно-невесомый,
На тонко опушённом
Упругом стебельке…
Цветок колеблет ветер…
Иль ты звенишь, бессмертник!?
О чем поёшь? Иль плачешь?
В далеком далеке.
Здесь не растут такие.
Здесь ярко-золотые,
А в памяти остались
Лиловые цветы.
Пригорок над рекою…
Луна… И мы с тобою…
Сиреневые звоны,
Наивные мечты…
Яков МАРКОВИЧ
***
Какие виды за моей избушкой!
В дали — опушка, рядышком — тропинка,
Росинок искрометное блистанье
И щебетанье ласточек вечерних.
Высокое значенье есть и в малом,
Хоть в алом зеркальце зари — в росинке —
В осинке у тропинки к перелеску,
Конечно, если всё вошло в стихи.
***
Море и рокот, солнце и ветер,
Светел твой взгляд, как нежданная радость,
А на ресницах осталась росинка —
Очень красивая капелька моря.
Зори встречать нам теперь, моя нежность,
На побережье, как мы, одиноком,
Где ненароком судьба нас связала,
Нет, не судьба — твой трепещущий локон.
***
Сквозь завыванье вьюги — плач волчонка,
Нечеткий очерк дымчатой луны,
И не видны деревья за опушкой,
И в кружке чай на угольках кипит.
Чай — это снег и шишка старой ели,
Я еле пью, зато согрев такой,
Как бы настой далеких лет и лета,
И ветра плач о пристани родной.
Александр КУВАКИН
***
Есть области таинственного зренья,
Куда не проникает гордый взгляд.
Не встретишь там ни смерти, ни забвенья,
Там смыслы, освещая всё, горят.
Но нам, хлебнувшим воли, не до смысла.
Мы — гордые! И всё нам по плечу.
Горит Восток! И роковые числа
Навстречу нам уже зажгли свечу.
УТРО НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
Владимиру Кострову
Как соловья ни трави, —
Вечно поёт о любви.
Вечно поёт об одном —
Славит Предвечного дом.
Друг мой! Былые года,
Словно донская вода,
Словно донская печаль,
Канули в самую даль.
«Ты их назад не зови», —
Молят твои соловьи.
Красное утро, гряди!
Сердце живое буди.
Взвей над полями рассвет
Долгих, безоблачных лет.
Сколько блаженств впереди!
Белое солнце, гряди!
Друг мой, душа! Не страшись —
Ясная в ясном явись.
Да, все мосты сожжены,
Да, ни детей, ни жены,
Да, только други вокруг,
Да, только солнечный круг.
Пусть впереди — смертный бой.
Белое солнце — с тобой!
…Здесь, у Непрядвы твоей,
Вечно поёт соловей.
***
То, что мы видим, обречено
Преобразиться мгновенно.
Так вода, обращаясь в вино,
Дышит новозаветно.
Душу новую явит огонь
Веры — по-прежнему жаркой.
Эту душу попробуй тронь —
Испепелит до огарка.
