День рождения Танечки прошёл потрясающе. Дочке уже двенадцать — конечно, это дата. Но на сей раз Алик и Ольга ограничились лишь ролью наблюдателей. Всю организацию взяли на себя Олины родители. Сняли большой зал. В одной половине — Таня с друзьями и своя программа. В другой — взрослые, причём не только коллеги Алика по школе и сотрудники Ольги из фирмы, где она работала. Её мать и отец, после приезда в Америку открывшие русскую аптеку, тоже пригласили своих новых знакомых. Вечер пролетел на одном дыхании и, главное — весело.
А на следующий день неутомимые «старики» устроили в доме у детей тёплый праздник только для своих. Очень похожий — до щемящих воспоминаний — на теперь уже давние встречи там, в Минске. Звучала музыка, которую они любили. Накрытый стол так и напрашивался, чтобы его запечатлел какой-нибудь из великих художников. Пока не поздно. Тарелки с холодцом, заливной язык, печёночный паштет, даже фаршированная рыба! Казалось, Олина мама забыла, что она деловая дама, и превратилась в классного шеф-повара.
Алик наслаждался семейным благополучием. Любовался дочкой — Таня свободно участвовала в разговоре, изредка вставляя в русскую речь английские слова. А как шикарно выглядела его жена — красивая, уверенная в себе женщина! В памяти всплыла яркая картинка. Институт. Зимний вечер. Фестиваль, который проводит их физмат. И среди гостей с иняза — невысокая, скромная, с косичками и такая симпатичная девчонка, что у него даже сердце ёкнуло. Момент, который решил его судьбу.
Постепенно запасы еды, питья и развлекательных историй иссякли. Оживление пошло на убыль, и олины родители стали собираться домой.
— Таня сегодня будет ночевать у нас, — сообщил тесть.
Комната опустела. Алик включил телевизор и устроился на диване. Ольга взялась за уборку, унесла на кухню всю посуду. Но вернулась довольно быстро и, присев у стола, взглянула на мужа:
— Что-нибудь интересное?
— Ничего особенного, — покачал головой Алик. — Сплошная политика.
Оля почему-то вздохнула и негромко произнесла:
— Ладно, тогда я расскажу тебе то, о чём не покажут в телевизоре. Тебе будет очень интересно. Очень. Я встретила мужчину своей мечты.
Алик расплылся в довольной улыбке:
— Спасибо! Я хорошо помню, как ты впервые сказала мне эти слова!
— Ты меня неправильно понял. Прошлое не при чём. Я говорю про то, что случилось со мной сейчас.
— Не вижу разницы — тогда, сейчас.
— А жаль. Потому что речь не о тебе. Времена меняются. И объекты — тоже.
Алик всё еще улыбался:
— Любопытно, и сколько у тебя мечт? И как часто они будут сбываться?
— Ты напрасно изгаляешься. Я говорю совершенно серьёзно.
— То есть?
— То есть, я ухожу от тебя.
От неожиданности он хотел вскочить — и не смог, ноги стали ватными. Такого никогда раньше не бывало. Он качнулся вперед, чуть не упал, но тут же выпрямился. Только сейчас до него дошло, что это не розыгрыш.
— Где ты его нашла?
— На работе.
— Американец?
— Мы все здесь американцы.
— Из наших?
— Ты, как всегда, догадливый.
— И чем он тебя взял?
— Это не объяснишь. Вдруг возникает ощущение, что… что мы с ним — одно целое.
— Флюиды?
— Если хочешь — да.
— А мои, значит, уже не действуют… У него что — флюидов на килограмм больше, чем у меня?
— Напрасно ты так. Видишь ли, Алик, я ни в чём не чувствую себя виноватой. Мы с тобой прожили полтора десятка лет. И всё шло прекрасно. Мы притёрлись друг к дружке, привыкли. И эта привычка работала безотказно. А сейчас отказала.
— Он, случайно, не твой начальник?
— Ты опять угадал.
— Теперь всё понятно!
— Ничего тебе не понятно. Он человек дела. Целеустремлённый. Он ставит цели и достигает их. У него большое будущее. Но главное — у нас любовь.
Любовь… Красивое слово. Не поднимая глаз, Алик спросил:
— Он холостой?
— У него семья. Двое детей. Он разводится с женой. Нам предстоит то же самое. Жить мы будем здесь. Надеюсь, ты не забыл, что наша квартира куплена на деньги моего отца и оформлена на меня? Так что всё честно.
— Когда мы ехали в Америку, у меня даже и мысли не могло мелькнуть, что я стану бездомным. Проще говоря — бомжом.
— Знаю, что причиняю тебе боль. Жалею и сочувствую, но изменить ничего нельзя. Ты сильный, найдёшь удачное решение. Папа обещал помочь тебе. И ещё: с этого момента у нас не может быть больше близости. Я постелю тебе на диване.
… Он ворочался всю ночь. Лежать было неудобно и жёстко, и мысли приходили такие же жёсткие. И только под утро, так и не уснув, он внезапно понял: то, что сегодня происходило в их доме, все эти тосты, музыка и фаршированная рыба — посвящены не его дочери. Это был вечер прощания с ним…
Через две недели Олин отец нашел ему квартирку в небогатом районе. Спальня, комнатка под громким названием «гостиная», в ней же и кухонька. Плюс душ и при нём туалет. Всё маленькое, дом не первой молодости, и, соответственно, плата за апартаменты умеренная. Со стороны вообще казалось, что жильё это как бы прилеплено сбоку ко второму этажу. Однако было в нём и ценное преимущество — отдельный вход. Внизу дверь, за которой вела наверх деревянная лестница.
***
Обычно по дороге из школы домой Алик заглядывал в магазин, чтобы купить себе что-нибудь на совмещённый обед-ужин. Чаще всего — уже готовые блюда. Сегодня это не понадобилось, за последние дни у него образовался запас. Быстро расправившись с казённым набором калорий, Алик уже в шесть часов разложил свои конспекты на столе в гостиной, обдумывая завтрашний урок в 10 классе. Проблема заключалась в том, что основную массу ребят в нём составляли откровенные гуманитарии. Вследствие чего, трудно было не только им, но и ему. Но ничего не попишешь, математика — обязательный предмет.
Автоматически он бросил взгляд на висевший на стене календарь, и что-то его зацепило. Боже мой, сегодня ведь ровно полгода, как он вселился сюда! Полгода назад он начал самостоятельную жизнь холостяка средних лет. Сколько воды утекло с тех пор… Однажды даже раковина протекла…
… В тот, самый первый день, поднявшись по лестнице, он опустил на пол вещи. Отомкнул дверь, зашёл внутрь и зажёг свет. Втащил с лестничной площадки чемодан и рюкзак. Замкнул дверь на защёлку. Открыл чемодан и откинул крышку. А из рюкзака просто вывалил всё содержимое. Вытер пот со лба и сел на кровать.
С сегодняшнего дня это его логово. Надолго ли — не знает никто. Ясно одно: как ни крути, он оказался у разбитого корыта. Проще говоря, прокололся. Но где? Как? Почему? Казалось бы, образцовый муж — хоть фильм о нём снимай. Но чем-то Ольге не угодил. Поди угадай, что в женской голове творится… Можно было бы еще понять, если бы она позарилась на коренного американца. Но поменять своего на своего?!
И тут он поймал сам себя за хвост: я рассуждаю, злюсь, возмущаюсь. Значит… значит любовь ушла. Выдохлась. А я и не заметил. Собирать осколки разбитого бессмысленно. Но как жить дальше? Просто плыть по течению?
Понятно, что раньше, при Ольге, путь был прочерчен чётко — до пенсии. И таких мыслей не возникало. Теперь же они часто выскакивали… Как это она ловко описала своего избранника! Целеустремлённый, видите ли. Ну и что? У каждого всегда есть та или иная цель. Может, дело в том, как её достичь? Можно сидеть и ждать удачи, а можно пробиваться локтями. А если не умеешь?
Он родился в Минске и жил там, как все вокруг. Из школы запомнил девиз: «В жизни всегда есть место подвигу». Сказал себе: «Возможно. Но меня это не касается». На четвертом курсе товарищ поделился с ним вычитанным афоризмом Талейрана: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Алик пришёл в восторг: блестящее остроумие. О том, что полстраны живёт по этому принципу, тогда как-то в голову не пришло. Да и сам Талейран тоже ведь выложил его не ради красного словца — для него это была линия поведения.
Министр иностранных дел в трёх правительствах Франции, в том числе, при Наполеоне, с которым дружил, он потом своего шефа предал. Но ведь не бегал перед этим по дворцу и не кричал: «Я его предам!» Держал язык за зубами. Алик прочитал о нём недавно, уже здесь, в Америке. В статье была приведена масса его высказываний, в них цинизм прямо через край выплескивается. А итог? Талейран признан выдающимся дипломатом, получил при жизни два десятка орденов разных стран. Вывод: цинизм, при случае, очень даже может пригодиться.
И ещё один вывод, к которому пришёл Алик в первый день в новом жилье: разумные идеи надо использовать. Чётко сформулировать и записать как руководство к действию.
Назавтра он купил общую тетрадь и аккуратно вывел на обложке: «Ориентиры». После чего вписал в неё первый сформулированный им принцип:
«В жизни всегда есть место цинизму. Надо только знать, где, когда и сколько его применить. В цинизме, как и в честности, самое важное — чувство меры.»
И тут же подумал, что надо немедленно проверить, как это работает. Всего-то совершить такой поступок, чтобы народ восхитился: «Ну и циник!» Целую неделю искал, что бы такое выдать, но ничего не получилось. Чего-то в характере не хватало…
А пока с трудом осваивал непривычный жизненный уклад. Утром встаёшь — ты один. Обед — в одиночку. Вечер коротать — с самим собой. В кровати… чего уж говорить. Медленно, очень медленно проникался он монотонным ритмом существования одинокого мужчины. И всё же, без отдушины можно было бы не выдержать. Хорошо, что она была. На плаву его держала школа.
Алику повезло. Ему не довелось крутиться в сложных эмигрантских коллективах — среди детей всех цветов кожи, всех темпераментов, всех уровней культуры. Именно этим отличались общедоступные школы Сан Франциско. А он вёл уроки математики в частной школе.
Компактная — только старшие, с девятого по двенадцатый, классы. Учеников относительно немного — около 400. И все — способные. Кто-то больше, кто-то меньше. Бездельников — ни одного. Потому что за сына или дочку надо вносить плату, сопоставимую с университетской. Основали школу местный индус и бывший киевлянин. Обучение, конечно же, на английском, другой речи в школе не слышно. Однако с половиной родителей, при желании, можно свободно общаться по-русски. Это создавало определенную ауру доверия и понимания, помогало чувствовать уверенность в себе…
***
И вот уже полгода позади. Алик снял календарь со стены и поставил на знаменательной дате жирный восклицательный знак. Усмехнулся, подошел к кухонному шкафчику и достал из него начатую бутылку вина. За неимением бокала, наполнил до половины стакан. И вернувшись к столу, провозгласил:
— За достойных мужчин!
Но поднести стакан к губам и, смакуя, опустошить его, не смог. Рука остановилась на полпути. Ее задержал почти неслышимый звук. Алик напрягся, он узнал знакомый, возникший невесть откуда, ехидный баритон, с его особой тональностью и умением говорить крайне неприятные вещи. Это был его Внутренний Голос:
— Ха-ха-ха! Ты меня слышишь, уважаемый Александр Мильнер? Тебя опять заносит. Признайся честно: ты — не настоящий мужчина!
Алик отреагировал мгновенно:
— Только этого мне не хватало! Мало того, что жена бросила, так еще и ты собираешься нотацию читать.
— Не выкручивайся, давай кое-что вспомним, — возразил Внутренний Голос. — Когда вы поженились, ты переехал к ней?
— А что мне было делать? Мы с мамой жили вдвоём в коммуналке, а у Ольги большая квартира, отец — снабженец на заводе.
Добрые люди пророчили тогда Алику стычки и скандалы с тёщей, а получилось наоборот.
— Нам с Олей было хорошо! — сообщил он своему оппоненту без тени сомнения. И услышал в ответ:
— Это тебе было хорошо. А семейный воз, в основном, тащила она.
— У нас появилась дочка!
— Для этого большого ума не надо. А кто ею занимался? Родители жены.
— Перед тем, как идти в загс, мы поклялись друг другу в вечной любви. И я сдержал слово — ни разу не изменил ей!
— Ну и дурак, — заметил Внутренний голос, и тут же поправился: — То есть, я хотел сказать — молодец. Видишь ли, к вечной любви надо бы еще материальное подкрепление. И заботу. И сочувствие. Да и в Америке ты оказался потому, что Олины родители уехали первыми и вызвали вас.
— Но я же здесь стал работать! Окончил заочно университет по своей специальности и стал работать!
— Во-первых, это тоже идея твоей жены, и она с английским тебе помогла. А, во-вторых, кем бы ты сейчас был, если бы ее отец, используя свои связи, не устроил тебя в частную школу? Так что твой тост совершенно неуместен. Ты проявил полную профнепригодность как мужчина.
Алик внутренне сжался и процедил сквозь зубы:
— Ты слишком далеко зашёл. Давно пора принять закон, лишающий Внутренний Голос права голоса. Я выключаю тебя.
Он поднял стакан с вином, поднёс его ко рту и в ту же секунду раздался резкий звонок в дверь. Алик вздрогнул — посетителей он не ждал, да и вообще, никто к нему не ходил. Соседи, что ли? Поставив стакан, он вышел на лестницу и крикнул вниз:
— Who is there? (Кто там?)
— Мистер Мильнер, это Элла! — донеслось из-за двери на чистом русском языке.
— Я не знаю никакой Эллы, — раздраженно откликнулся Алик.
— Ну, Элла Копелевич, ваша ученица. Из 12-го класса.
Ничего себе! С какой стати?
— Подожди минутку, сейчас открою!
Он метнулся в комнату, чуть ли не вбросил бутылку и стакан в шкафчик, скинул с себя трико, натянул брюки и, спустившись с лестницы, впустил гостью. Миловидная девушка в лёгкой куртке переступила порог и со смущенным, виноватым видом взглянула на Алика:
— Я к вам буквально на пару слов. Можно?
Он кивнул и пригласил ее подняться. Наверху Элла быстрым взглядом окинула неприхотливый интерьер и выложила цель своего визита:
— Мистер Мильнер, извините, вы же знаете, я учусь отлично. Ну, почти. А тут я не поняла последнюю тему. Про интегралы. Конечно, вы хорошо объясняли, но не врубилась. Дома никто объяснить не может. Помогите!
— Тоже мне, додумалась. Ладно, попробуем.
Она расстегнула куртку и присела возле узкого края стола. Алик отодвинул в сторону свои конспекты, над которыми работал. Взяв учебник и тетрадку, он устроился сбоку и стал объяснять, делая чертежи и приводя примеры. Через несколько минут Элла привстала:
— Извините, мне не совсем удобно, я не всё улавливаю. Наискосок плохо видно.
Обойдя угол стола, она вплотную придвинулась к Алику и слегка наклонилась вперед. Теперь ей хорошо было видно, зато ему стало трудно говорить. Он ощутил прикосновение молодого, крепкого женского тела. Мощное тепловое излучение неотвратимо нарастало. Ее упругая грудь лежала на его плече. Он понял, что сейчас ошалеет. Уже несколько месяцев он был без женщины. Нет, нет! Это надо немедленно прекратить!
Он резко вскочил:
— Я думаю, ты уже всё поняла. Извини, у меня расстройство желудка, я бегу в туалет. Ты можешь идти, захлопнешь за собой дверь.
И ринулся к туалету. Сел на закрытый стульчак и стал ждать. Никаких звуков из комнаты не доносилось. Прошло минут двадцать. Он не выдержал и тихонько вышел. За столом никого не было. Он облегчённо вздохнул — молодец, бесшумно вышла. Сделав пару шагов, бросил взгляд в спальню. Элла лежала на кровати и, приподняв голову, глядела на него. Куртку она сняла. И не только куртку. И была лишь чуть-чуть прикрыта.
Алик замер, но вихрь, знакомый каждому мужчине, уже поднимал его, и он знал, что управлять этим вихрем он не в состоянии…
… Они молча лежали рядышком, приходя в себя. Элла осторожно высвободила свою руку из-под его головы и задумчиво проговорила:
— Александр, знаете, когда я в вас влюбилась?
Он смотрел на неё — и не узнавал. И верил, и не верил в то, что произошло. Неужели это та тихая, прилежная девочка, которая ничем не выделялась в школе? Но, пожалуй, самым удивительным являлся тот факт, что в состоявшемся поединке он не был учителем, не был даже на равных. Учителем была она.
— Не знаю, — ответил он. — Откуда мне знать?
— Это случилось еще в 10 классе, когда вы… когда ты впервые пришел к нам на урок. Высокий, обаятельный, уверенный в себе. А как интересно и понятно рассказывал! Настоящий мужчина!
И она стала говорить о том, что вообще-то, все учителя хорошие, им нравятся. Но есть такие, которые не понимают, что перед ними не дети, а взрослые, самостоятельные люди. Он слушал невнимательно, не вникал в суть, потому что его терзала мысль: как себя с ней вести дальше? А Элла, глянув на часы, вдруг спохватилась:
— Мне надо домой. Я маме сказала, что к подружке иду.
И, уже одетая:
— Но я еще не всё поняла. Мне нужны будут консультации. Я приду завтра. Или послезавтра.
***
Серое, однообразное существование учителя математики Александра Мильнера изменилось, как в доброй европейской сказке: вчера — бедняк, сегодня — король. В школе всё оставалось по-прежнему. Алик не обращал особого внимания на ученицу Копелевич, относился к ней, как ко всем остальным. Зато дома с нетерпением ждал ее звонка. Каждый приход Эллы «на консультацию» становился для него праздником.
В то же время, целый ворох тревожных и противоречивых вопросов, который обрушился на и без того расстроенное воображение Алика, выглядел совершенно неразрешимым.
Связь учителя с ученицей — преступление. Что скажут ее родители, если засекут их? Как это отразится на нём? Скорее всего, выгонят с работы. Конечно, ей уже восемнадцать, и она вправе самостоятельно принимать решения. Если честно взглянуть на ситуацию, он более, чем вдвое старше ее. Но они подходят друг другу. Почему нельзя считать, что она для него — гёрлфренд? Она ведь приходит к нему не по обязанности и от этих отношений не имеет никакой выгоды. Может, им суждено всю жизнь прожить в любви и согласии. Мало ли таких примеров вокруг?
Впрочем, если всё раскроется, эти рассуждения никто не станет слушать. И он решил: будь, что будет!
Внутренний Голос молчал, как воды в рот набравши.
Когда-то была такая песня: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня!» Наверное, эта птица залетела в его комнатку через приоткрытое окно…
Однажды Элла позвонила, что придет. И не пришла. Он утешал себя — значит, не сложилось. И действительно, назавтра она появилась. Но в тот вечер он открыл свою общую тетрадь с «ориентирами». Их было негусто, добавилось всего два. Причём, одна фраза — «Не думай о постороннем» — была зачёркнута, а под ней написано:
«В мире не бывает ничего постороннего. То, что еще недавно казалось второстепенным, неожиданно становится главным».
Алик взял ручку. Под влиянием момента у него родилось точное выражение того, что он уже некоторое время чувствовал и осознавал:
«Мы в ответе за тех, кого приручили. Это сказал, кажется, Сент-Экзепюри. Но ведь в процессе участвуют двое. И когда ты абсолютно уверен, что кого-то приручил, вдруг с удивлением обнаруживаешь, что приручили тебя».
В последнее время он не раз пожалел, что с ним здесь нет мамы. Когда уезжал, она отказалась ехать с ним в Америку: «Что мне там делать? Я буду только обузой для тебя». А ведь раньше он с ней обо всём советовался. Он и в пединститут пошёл, чтобы быть в близком ей мире.
Как-то, еще девятиклассником, вечером, Алик увидел: сидит она за столом, смотрит перед собой, а лицо… лицо такое светлое-светлое. Он тихонько подошел:
— Мам, ты любишь свою работу?
Она очнулась, лицо сразу погасло:
— Ты что-то спросил? Ах, да…
И после некоторого молчания:
— Сказать «люблю» будет неправдой. Сказать «не люблю» — тоже неправда. Ты задал мне трудный вопрос. Если честно: иногда не хочется идти в школу.
Она опять помолчала.
— Понимаешь, класс — это маленький зрительный зал, сорок человек, и все разные. Актеру легко — ему надо всего лишь понравиться и заслужить аплодисменты. А учитель хочет, чтобы после урока каждый почувствовал уважение к себе за то, что стал немножко умнее или добрее. И при этом учитель совершенно точно знает, что с каждым это не произойдёт. Хорошо, если хотя бы с немногими. И аплодисментов не будет. И всё равно снова и снова выходишь на сцену, потому что эти дети уже стали твоими, как же их бросить? И отдаёшь свои нервы и сердце таким разным, очень разным девчонкам и мальчишкам. Даже тому, о котором мне сказали, что за глаза он называет меня «жидовкой»… Да, порой я бываю бессильной. И всё же ни минуты не жалею, что пошла в учителя. Не знаю ничего интересней этой профессии.
Позже, через несколько лет, мать призналась Алику, что в тот момент, когда он спросил её о работе, она думала совсем о другом. Вспоминала отца своего сына. Отца, которого сын никогда не видел. Вспоминала те незабываемые счастливые дни, когда они были вместе. Как недолго это длилось! Он обманул её… Ушёл, оставил, бросил… И всё же, если бы он вдруг появился и сказал: «Здравствуй, вот и я!» — она бы простила ему всё. Потому что она его любит…
Как недавно это было — и как давно! В дальней дали сын может только предполагать, как отнеслась бы его мать к тому шаткому — но прекрасному! — положению, в котором он оказался. Будь она рядом с ним, в Сан-Франциско, что бы она ему посоветовала? «Сынок, — наверное, сказала бы она, — делай то, что подсказывает тебе твоё сердце». Его мама верила в любовь.
Внутренний Голос молчал.
… Наступившая весна принесла школьные и общенациональные тесты. Элла прошла через барьеры успешно. Теперь выпускники рассылали документы по университетам, надеясь попасть в престижный вуз.
Был яркий солнечный день, когда в дверь кто-то позвонил. Алик вышел на лестницу:
— Who is there?
— Это я, Элла! — раздался звонкий голос.
Шутница, улыбнулся Алик. Явилась без предупреждения и повторила тот же трюк, что и в первый раз.
Элла влетела в комнату:
— Меня приняли в Гарвард! Сразу после выпускного мы с мамой уезжаем туда. Надо разобраться с общежитием, с программой. Возможно, придется снимать комнату. Так что я пришла попрощаться.
Алик подошел, обнял ее:
— Поздравляю! А что за спешка такая с прощанием? До выпуска еще почти месяц. Да и потом я буду заказывать номер в гостинице и приезжать.
Элла высвободилась из объятий и присела на краешек стула:
— Понимаешь… университет — это сложно. Мне рассказывали. Вкалываешь и вкалываешь. Времени свободного нет. Совсем на школу не похоже.
— Ничего, кое-что наскребём, — заверил ее Алик. — Нам ведь много и не нужно.
— Эти несколько месяцев были для меня… ну, в общем, я много поняла. Про себя. Ты — замечательный человек, ты… как бы это сказать… ты очень надёжный…
В ту минуту, когда Элла начала этот сидячий монолог, Алик внезапно ясно и отчётливо понял, что последует дальше.
—… говорят, когда очень сильно любишь, никогда не изменишь тому человеку, которого любишь. Не знаю, не приходилось пробовать. Может, и бывает так. Хотя, если честно, очень сомневаюсь…
Алик слушал молча, не проявляя никаких эмоций.
… я не такая, я увлекаюсь. Мне нравятся разные люди. Поэтому я и пошла на психологию. А, кроме того, говорят, что современная женщина должна быть свободной. Как мне сказал один серьезный человек: «Она не должна быть рабом своих чувств». Так что я прощаюсь. Конечно, мы увидимся, когда я приеду на каникулы.
Алик сделал пару шагов в сторону — вроде как прошёлся — и повернулся к своей ученице:
— Спасибо за признание. Спасибо за то время, что мы провели вместе. Удачи тебе, пусть в университете всё складывается наилучшим образом. И лишь единственное, от чего я хочу тебя предостеречь: не будь свободной женщиной. Женщина должна быть связанной — семьёй, любовью, детьми. Только в этом проявляется суть её личности.
Элла поднялась:
— Ну, я пошла?
Ему очень хотелось еще раз обнять её, почувствовать её перед расставанием, но он сдержался и лишь кивнул:
— Давай.
Внизу хлопнула дверь.
Ещё час назад комната жила незримой перекличкой мыслей, желаний, чувств, надежд. Сейчас в ней стояла гулкая пустота. Алик, действуя почти автоматически, сел за стол и открыл общую тетрадь. Долго смотрел на страницу, ничего не соображая. Потом сосредоточился. Перевёл взгляд на календарь. Что-то шептал, приглашая свой Внутренний Голос. И, наверное, с его подачи в самом низу страницы вывел своим аккуратным почерком:
«Счастье — как закипающее молоко. Чем плотнее, по неведению, закрываешь крышку, чтобы не сбежало, тем больше шансов, что убежит.»
После чего включил телевизор.
… Торжественная церемония вручения выпускникам дипломов (аттестатов) завершилась концертом. Выходившие из зала толпились в фойе, то тут, то там возникали смешанные группы учителей, родителей и теперь уже бывших учеников. После 12 школьных лет было о чём поговорить. Каждый кружок обязательно звал к себе Александра Мильнера — фото на память, смешные случаи на уроках, откровения о минувших страданиях от всех этих пределов и производных. Алик был наполнен впечатлениями — всё-таки его первый выпуск в американской школе. Улучив момент, он отошел к стене передохнуть. И увидел, что к нему направляется женщина.
Она была одета вызывающе скромно. Что избавляло от восклицаний типа: «Какое красивое у вас платье!» Зато побуждало обратить внимание на саму носительницу простенькой блузочки. Чуть-чуть насмешливые глаза, привлекательное лицо. Ее нельзя было назвать красавицей. В то же время — отлично скомпонованная фигура. И — ненавязчиво, но чётко намеченные выпуклости и вогнутости. Всё это непроизвольно притягивало взгляд.
Приблизившись к Алику, женщина мягко произнесла:
— Здравствуйте, я мама Эллы. Я вам очень благодарна, вы так много сделали для моей дочери.
Он на мгновение смутился, но тут же собрался и спокойно ответил:
— Да, у Эллы были кое-какие проблемы. Но она девушка сообразительная и в итоге хорошо усвоила материал.
— Я имею в виду не только математику. Сами знаете, как это сложно — отпускать ребенка в другой город, в полностью самостоятельную жизнь. Его надо серьёзно подготовить во всех отношениях. Когда мы выбирали Элле партнёра по сексуальному опыту, мы остановились на вас. И не ошиблись. Спасибо!
Она взяла Алика за руку и легким кошачьим движением пожала ее. Задержав на несколько секунд. При этом насмешливые огоньки в ее глазах вспыхнули чуть ярче. Потом повернулась и пошла к группе родителей.
Он долго стоял, онемевший и оглохший от неожиданного признания, приводя в порядок скомканные чувства и мысли. Бесспорно, это было потрясающее завершение праздника…
Вернувшись домой, он первым делом принял холодный душ. Не то, чтобы ледяной, но достаточно прохладный. Он не знал, сколько времени простоял под холодной струёй, но вышел из-под неё совершенно другим человеком. Окинул взглядом комнату — её сдали ему «меблированной». Твёрдая кушетка, какие-то вялые шторы цвета хаки. А за куцым столом сидел, наверное, еще Колумб. Удивительно, как привыкаешь и не замечаешь примитивного оснащения своего логова. Надо всё это выбросить и поменять на новое. Кстати, где-то он видел объявление о курсах программистов. Менять, конечно, надо не мебель, а квартиру. И вообще…
Он был сыт — после прощального вечера. Телевизор включать не хотелось. Да и усталость за день давала о себе знать. Алик растянулся на кровати. Глаза закрылись сами собой. И последнее, что промелькнуло на краешке его уплывающего в сон сознания было: «а Эллина мама еще очень даже ничего… интересно, она…».
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer1/kur/
