Так прощались с самой серебристой,
С самою заветною мечтой…
Павел Коган
В свое время — еще в московские времена (или по московскому времени) — мы с женой задались честолюбивой целью, а то и, прямо скажем, возмечтали: на практически голом месте составить свою семейную библиотеку, для передачи из рода, что называется, в род.
Кое в чем удалось преуспеть больше, в чем-то, естественно, меньше, хотя фундамент и был заложен — в основном, из глыб русско-советской и зарубежной классики, плюс двухсоттомник Всемирной литературы, плюс 25 томов Библиотеки современной фантастики, плюс пятидесятитомник Детской библиотеки. И также неплохая, скромно скажем, поэтическая библиотека. Известное внимание было уделено мемуарам. И еще имелся вполне представительный набор фантастики и книг из категории «Приключения и путешествия». Ну, и детективы, разумеется — по возможности.
Перед переездом в Израиль нам пришлось подвергнуть свое собрание самой безжалостной селекции, основываясь на принципе «будем перечитывать — или вряд ли». К числу необсуждаемых, то есть, тех, чья ценность полагалась безусловной, мы, разумеется, отнесли две книжки, впервые самостоятельно нами освоенные. С учетом двухлетней разницы в возрасте это были, соответственно, «Что я видел» Бориса Житкова и «Доктор Айболит», сделанный Корнеем Чуковским пересказ англичанина Хью Лофтинга. Обе книжки, как говаривал Буратино, «с ччччудесными картинками и большими буквами» (запомним последние два слова — мы еще вернемся к этому вопросу). А «чудесные картинки» — работы Елены Сафоновой (1902-1980 — сами понимаете, ничего общего с «Зимней вишней»). Елена Васильевна была десятым, самым младшим ребенком одного из основателей и директора Московской консерватории Василия Ильича Сафонова. Известна как книжный график, сотрудничала в журналах «Ёж» и «Чиж». За близость к обэриутам ее репрессировали в июне 1932 года; правда, довольно скоро она была возвращена из курской ссылки, хотя полной реабилитации дождалась только в 1958 году.
Два привезенных нами в Иерусалим томика — несомненная классика детского книгоиздательства. Вот на обложке книги, принадлежавшей жене, добрый доктор Айболит (верхом на Тянитолкае).
Рис. 1
А вот моя любимая «Что я видел», поистине энциклопедия для любознательного дошкольника, рассказывающая обо всем на свете. Главный герой, мальчик Алеша по прозвищу Почемучка, странствует поездом, пароходом, самолетом, побывав не только в Москве, Киеве, Харькове, но и в подмосковном дачном поселке, и в украинском колхозе. Он знакомится с представителями фауны как средней полосы (причем в естественной среде), так и всего мира (за оградой московского зоопарка); впрочем, с медведем и гадюкой он сталкивается в беспривязном режиме. Ему довелось увидеть и учебные маневры, и самый настоящий пожар, и воскрешение утопленника, и посчастливилось прокатиться в одном купе с дрессированной собачкой-кинозвездой. И всё это скрупулезно проиллюстрировано: на полях каждой страницы до четырех максимально детальных рисунков, где изображены и Красная площадь, и железнодорожный вокзал, и речная пристань, и аэропорт, и гостиничный номер, и купе поезда, и корабельная каюта, и дачный домик, и лес со всеми его деревьями и кустарниками, плодами и ягодами, и машины — легковые, грузовые, пожарные, автобусы и троллейбусы, и метро с его поездами и эскалаторами, и лифт (я, кстати, впервые ознакомился с этим видом вертикального транспорта тоже в возрасте Алеши Почемучки)… И звери-птицы-насекомые, не только среднерусские лесные и полевые, но и проживающие в тропических широтах. И рыбы — а вот ловлю неводом мне своими глазами увидеть не довелось… И бахчевые культуры я видел только на магазинном прилавке, а на баштане никогда не бывал…
Рис. 2
***
Так что же именно мы не смогли взять с собой (главным образом, по причине весовых ограничений)? В первую очередь, практически все подписки, включая и «Всемирную литературу», и БСЭ, и «Жизнь животных», и «Жизнь растений». Аналогичная участь постигла почти все Литпамятники и серию «Литературные мемуары». И многое из «Сокровищ лирической поэзии» (маленькие томики в белых суперах), и из «Мастеров поэтического перевода», и из «Библиотеки поэта» (больше пришлось пожертвовать Малой серией; Большая серия пострадала в меньшей степени). Оставили практически всю серию фантастики «Мира», не говоря уж об увесистых ежегодниках «Мир приключений», «В мире фантастики и приключений», «На суше и на море», сборниках фантастики издательств «Молодая гвардия» и «Знание». И почти все детективы. И долго, усердно собиравшийся фактически полный (без пары выпусков) комплект «Искателя» за все годы его существования. И книги о путешествиях и путешественниках, и книги о животных, и книги по истории и археологии. И не меньше трех четвертей поэтических сборников. И массу детективов.
При всем при этом нельзя было не взять словари, составившие примерно седьмую часть библиотеки в ее урезанном, обкромсанном виде. Ведь это теперь во всемирной паутине легко отыскать перевод практически любого слова, словосочетания или выражения — а в прошлом веке, и даже в его зрелые, поздние годы, ситуация была не столь проста. Переводчики не жалели усилий и денег для того, чтобы обзавестись необходимыми справочными материалами, и держали соответствующие издания на заветных полках, поближе к письменному столу.
По счастью, ко времени нашего отъезда уже был выпущен последний том «Нового большого англо-русского словаря», фундамента всех изданий подобного рода, так что смогли взять с собой все три тома. (Кстати, над этом Словарем работала Ирина Александровна Ершова, моя главная университетская учительница, у которой я писал диплом, а перед этим три курсовых; ее вклад — буквы F, G, H, O и T.) Для систематического пополнения домашнего словарного фонда необходимо было постоянно следить за планами целого ряда издательств (чтобы вовремя оставить открытку, то есть, заказать намечаемую к печати книгу). Список этих издательств был пусть и ограниченным, но при этом не очень постоянным, а скорее, разнообразным. С середины 1970-х, к счастью, словарная деятельность более-менее сосредоточилась под крышей издательства «Русский язык», а вот раньше-то ситуация была иной. К примеру, из числа публикаций издательства «Наука» назовем двухтомный «Словарь иноязычных выражений и слов» и «Словарь словосочетаний, наиболее употребительных в английской научной литературе»; в издательстве «Международные отношения» вышел справочник «Иностранные имена и названия в русском языке», и так далее…
Не оставлял свою деятельность и Воениздат, давший нам, помимо двухтомного «Англо-русского военного словаря», также «Англо-русский и русско-английский словарь по морскому праву» и уникальный «Англо-русский и русско-английский словарь военно-морских команд» — ну, все эти «По местам стоять, с якоря сниматься!», «Право на борт!», «На руле не зевать!»… И еще «Англо-русский словарь военного сленга», с составителем которого Георгием Александровичем Судзиловским мне посчастливилось пообщаться на офицерских сборах.
Рис. 3. Книжка так и называется «Сленг — что это такое?»
Впрочем, были у словарей и вовсе неожиданные родители. Так, издательство «Морской транспорт» осчастливило нашу братию справочником «Чтение и составление радиограмм на английском языке» — пойди найди пособие для перевода такой узкоспециализированной лексики! Да, и не будем забывать малотиражные (но в высшей степени полезные) справочные издания ВИНИТИ (не помните, что это такое? а это могущественный Всесоюзный — теперь-то Всероссийский — институт научной и технической информации).
Заметим, как бы в скобках, что всё вышеперечисленное — это из числа счастливо приобретенных мною в Москве и благополучно перевезенных в Иерусалим.
Словари — это хорошо. А хорошие словари — и еще лучше. Ну, а когда никакого официально признанного источника или пособия не имеется в наличии? Приходилось как-то выворачиваться и исхитряться. Вот один пример: представьте, что вам надо перевести название городка в тридесятом царстве, настолько малоизвестного, что его не отыскать ни в каких энциклопедиях или справочниках на русском языке. Не знаю, как изворачивались мои коллеги, но я лично поступал следующим образом. Где-то на четвертом или пятом этаже Ленинки имелся кабинет — не то, чтобы тайный, а просто недостаточно известный широкой публике, — где в числе прочих сокровищ хранились фундаментальные атласы Times — слава Богу, в открытом доступе, то есть, не надо было заказывать книгу у дежурного библиотекаря и потом не менее получаса ждать доставку из фондов. Берешь требуемый том, находишь по алфавитному указателю нужную страницу и нужный квадрат на карте, потом отыскиваешь — уже в квадрате — этот населенный пункт и, высунув язык от напряжения, выписываешь его долготу и широту. Потом спускаешься на первый этаж, в зал периодики — именно там лежит Атлас мира на русском языке. Он покоится на отдельном столике, поскольку размеры и вес издания не способствуют его ручной транспортировке. Находишь соответствующую страницу и по координатам ищешь русское название, отвечающее оригинальному. Если повезет (а мне обычно везло), то находишь. Тщательно копируешь кириллицей. Вот вроде бы и всё.
Вы, нынешние, только рассмеетесь (или снисходительно усмехнетесь): да зачем же вставать на уши, когда можно просто войти в ВИКИ, набрать искомый топоним на языке оригинала, а потом слева, в списке языков, отыскать соответствующий язык (скажем, русский — если вы переводите на этот язык), и готово дело: вы получаете нужный вариант написания. Минутное дело. А вот в те времена это была многочасовая операция: доехать до Ленинки, войти в здание (это если у вас имеется читательский билет научного зала — а иначе вообще дело дохлое), поработать с английским атласом, потом с русским… На круг часика три, учитывая дорогу туда-обратно. И это не считая времени, ранее затраченного на поиски, не давшие результатов.
***
Теперь о грустном: о судьбе книг, которые не удалось взять с собой. Кое-что пришлось продать — за копейки, заметим как бы в скобках, потому что книги уже никого не волновали; а ведь, помнится, квартиры грабили ради печатного слова в соответствующем переплете. Кое-что отправили дочери в Штаты. А добрую четверть библиотеки просто оставили на стеллажах в коридоре, причем сами полки также не удалось продать ввиду отсутствия спроса. Время было такое: те, у кого водились деньги, покупали новые вещи, а те, кто купил бы старые — не имели денег даже на это.
С пересылкой книжек на нью-йоркский адрес дочери, считай, повезло. Не пришлось мотаться на Главпочтамт, поскольку в Нагатино имелся как бы его филиал, что весьма удобно чертановским жителям — на метро по прямой, загрузив сумку на колесиках. Важно, что приемщицы там были настроены весьма дружелюбно и всячески помогали сформировать бандероли, вес каждой из которых не должен превышать пяти килограмм (что и определяло дневную норму в три отправления — больше 15 кило за раз мне не дотащить). А что значило в данном контексте слово «сформировать»? Ты выкладывал на весы одну за другой толстые книги, пока стрелка доходила до цифры 4, скажем, 820. Следующий том — уже явный перебор, и вот тут приемщица терпеливо ждала, пока мы добирали квоту тоненькими книжками издательства «Малыш». Надобно сказать, что младенческие и детские годы дочери (с 1970-х) стали райскими для книжек означенной возрастной категории — как по набору авторов, так и по качеству оформления. Васнецов, Диодоров, Калиновский, Каневский, Конашевич, Лаптев, Митурич, Сутеев, Токмакова, Чарушин, Чижиков — это лишь те, чьи имена вспомнились навскидку и перечислены тупо по алфавиту; прошу прощения, если кого-то упустил — но не сомневаюсь, что добавят в комментариях, поскольку это любимое занятие читающей публики. Хочу только заметить, что, как справедливо указывает Алиса на первой же странице описания своих приключений в Стране чудес, «какой толк от книги, если в ней нет картинок». Да, нелишним будет добавить, что каждая такая покупка обходилась в пределах 20-25 копеек!
Таким образом, мы постарались обеспечить внукам достойную библиотеку, и они — старшие, во всяком случае — исправно ею пользовались. Вот, правда, младшие… Впрочем, это общая беда нерусскоязычной среды.
***
Ну, да ладно. Поговорим лучше о тех немногих книгах, которые нам все-таки удалось привезти с собой в Иерусалим. Это, в первую очередь, Пушкин, Лермонтов, Гоголь. И еще Салтыков-Щедрин и Мельников-Печерский. Пятитомник Ильфа-Петрова. Пятитомник русского Набокова и еще отдельные томики его английских текстов — в первую очередь, моя любимая «Ада» и, разумеется, «Лолита». Трехтомники Борхеса и Довлатова. Двухтомники Акутагавы, Бродского, Зощенко, Маяковского, Пастернака, Самойлова, Терца, Цветаевой, Шукшина. И отдельные издания — вполне представительные в своей совокупности. Аксенов — не менее дюжины книг и к тому же «Звездный билет», первоиздание в 6-7 номерах «Юности» за 1961 год (автограф был получен уже в Иерусалиме). Десяток томов Алданова. Бабель — включая и репатриированный израильский томик (подаренный мне еще в Москве) с конгениальным послесловием Симона Маркиша. «Китай-город» Боборыкина. Достаточно полный Булгаков, пусть и россыпью. Солидный том Бунина. Вельтман — «Приключения, почерпнутые из моря житейского», а также сборники повестей и рассказов. «Говорит Москва» Даниэля. Ибрагимбековы — оба брата, два внушительных фолианта бакинского издания. Искандер — сборники как прозы, так и стихов. «Вчерашние заботы» Конецкого. Разнокалиберный — в полиграфическом смысле — Маканин. Столь же разнокалиберный Пьецух. Неплохая подборка сатириконцев (Аверченко, Тэффи, Саша Черный, Агнивцев, Бухов, Д’Ор…). Дилогия о Ходже Насреддине Соловьева. Тынянов — три сходно оформленных тома. Том Шварца в суперобложке работы Акимова… Словом, как сказано: немногое, но благая часть. Из вынужденно оставленных Литпамятников смогли захватить лишь два тома. «Фрегат Паллада» Гончарова (взамен оставленного восьмитомника) и «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого, любимый (особенно женой) шкатулочный роман, ранее памятный по фильму с блистательным Збигневом Цибульским.
Забавная история в этой связи. Коротко: наш первый совместный выезд за рубеж, двухнедельный тур по маршруту Турция-Греция-Египет-Израиль-Кипр. Программа предусматривает длительные морские переходы и, соответственно, палубное безделье, по каковому поводу я взял пару детективов в бумажных обложках, а жена — томик Потоцкого. Собственно говоря, том, внушительных размеров. Порт отплытия — Одесса, а поскольку на дворе октябрь 1993 года, то Украина уже была зарубежьем, со всеми вытекающими, включая паспортный контроль и таможню. По этому поводу нас для начала подняли среди ночи в поезде «Москва-Одесса»), но основное удовольствие предстояло в Одесском порту, при посадке на лайнер «Тарас Шевченко». Реакция бравого таможенника, обнаружившего в нашем багаже толщенный томище польского классика, до деталей описана Маяковским:
На польский —
глядят,
как в афишу коза.
На польский —
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости…
«Это что такое?» — спросил он строго. — «Книга…» — растерянно отозвалась жена. — «Зачем?» — был следующий вопрос. — «Читать… В дороге…» — «Чита-ать?» — саркастически переспросил страж. И принялся тщательно просматривать 624 страницы издания, что заняло соответствующее время. Не обнаружив искомой контрабандной валюты, он расстроенно махнул рукой: «Ладно, проходите…»
***
Итак, оказавшись в Иерусалиме, мы с женой стали обживаться на новом месте и, в числе прочих дел, обустраивать те жалкие остатки библиотеки, которые нам удалось захватить с собой.
Разумеется, мы и мечтать не могли о восполнении московского собрания. Так разве что, дабы лишь залатать самые зияющие дыры…
В частности, одной из моих первых иерусалимских покупок стала «Война и мир» — поскольку имею обыкновение перечитывать ее каждые 4-5 лет, а два десятка томов классика пришлось оставить в Москве, дабы не нарушать принцип справедливого формирования багажа. А вообще-то пополнение шло поштучно и (или) по мере выхода новинок из печати. Вельтман, Войнович — из числа недостававших в московском грузе. Объемная книга Горина (то есть, Офштейна — они с моей женой однофамильцы), изданная уже в 2010 году. Солидный том Набокова «Комментарии к “Евгению Онегину”». Эпистолярный роман Довлатова и Ефимова. «Книга японских обыкновений», прекрасная антология повседневности япониста Мещерякова. Томик Жапризо — люблю его и ставлю выше всех детективных французов…
Единственное, пожалуй, крупное приобретение — сделал себе к шестидесятилетию подарок: «черный» одиннадцатитомник АБС, содержащий факсимильное заверение Бориса Натановича, что «предлагаемые читателю тексты произведений являются, так сказать, “каноническими” или, если угодно, “эталонными”». А открывает подборку первая художественная публикация Аркадия Стругацкого — повесть «Пепел Бикини» (1956), написанная совместно с Львом Петровым.
Имеется у нас также вещь в достаточной степени редкая — отысканный еще в старые времена в «Детским мире» диафильм по сценарию АБС «Девятая планета». Диафильм! Кто помнит, что это такое? Вопрос, впрочем, риторический — просьба иметь это в виду и не торопиться отвечать на него развернуто, с описанием диафильмотеки — своей, своих детей и внуков.
Еще более уникальны два выпуска журнала «Байкал», №№ 1 и 2 за 1968 год, где появилась «Улитка на склоне» (первая, формально говоря, часть романа, «Управление», с иллюстрациями Севера Гансовского), хотя — такова грустная ирония советской книгоиздательской политики — вторая часть романа, «Лес», увидела свет раньше, весной 1966 года, в сборнике фантастики «Эллинский секрет»; эта книжка также имелась на нашей московской полке, но везти ее в Израиль было бы перебором (в смысле, перевесом). Что же касается «Байкала», так немало чего напечатано было в этом провинциальном двуязычном издании (русский и бурятский языки), выходившем в городе Улан-Удэ чуть более чем десятитысячным тиражом; при этом — непонятным образом — журнал исхитрился заполучить в члены редколлегии Юрия Алексеевича Гагарина, а это, сами понимаете, давало известную свободу выражения. Помимо полузапретных к тому времени Стругацких в этих двух журнальных номерах публикуются главы из книги Аркадия Белинкова о Юрии Олеше «Поэт и толстяк» — с солидной, казалось бы, отмазкой: предисловием Корнея Ивановича Чуковского, который подписался своим внушительным титулом «Лауреат Ленинской премии». Нет, не помогло. Реакция последовала незамедлительно: по Стругацким ударила «Советская Россия», по Белинкову — «Литгазета». И второй номер журнала, уже было вышедший из типографии, запрещается к продаже, причем решение принято на таких верхах, что и сказать страшно. Всё, казалось бы. Однако — не говори однако, как гласит народная мудрость. Отпечатанный тираж к тому времени своим порядком был доставлен на центральный московский склад «Союзпечати». А имелся у нас приятель, также страстный любитель фантастики и при этом сексуальный бандит, хлеще старшего лаборанта Туза (герой «Улитки», если кто не помнит). Он проник на этот склад, охмурил некую сотрудницу (которую использовал, по его словам, тут же, на журнальных пачках) и получил в награду запрещенный плод в количестве двух экземпляров. А у нас имелся (неважно, какими путями добытый) лишний экземпляр первого номера, что и означало благополучный конец — путем естественного обмена между заинтересованными сторонами.
Завершает же нашу полку Стругацких роман «Бессильные мира сего» С.Витицкого (наиболее известный псевдоним Б.Н.), написанный Борисом Натановичем уже после кончины брата.
И еще — подарок иерусалимских друзей: двухтомный путеводитель по мирам братьев Стругацких, не имеющая аналогов энциклопедия, включающая все действующие лица и места их действий, равно как и всё, что их окружает и с ними связано; на ее страницах соседствуют (в алфавитном порядке) Модест Матвеевич Камноедов и Томмазо Кампанелла, объясняется суть деритринитации и интравизионной съемки, определяется местонахождение Арканарского королевства и планеты-заповедника Пандоры. Пользователи Энциклопедии могут уточнить для себя различие между вроде бы однофамилицами Стремберг Сильвой (знакомая М.Хачатряна — «Подробности жизни Никиты Воронцова») и Стремберг Эллой (жительница Города, пропавшая в Красном Здании — «Град обренный»); тут же предлагается узнать, кто такой М.Хачатрян, что такое Город и Красное Здание.
Рис. 4. Иерусалимская полка Стругацких
(слева лежат журнальные издания АБС: «Нева» 9,1990 — «Жиды города Питера»; «Нева» 3-5, 1969 — «Обитаемый остров»; «Байкал» 1-2, 1968 — «Улитка на склоне»; «Юность» 9-11, 1970 — «Отель “У погибшего альпиниста”»; «Аврора» 11-12, 1974 — «Парень из преисподней»; «Аврора» 7-10, 1972 — «Пикник на обочине»)
В иерусалимские времена значительно разросся наш фонд поэзии — главным образом, благодаря дарам новых израильских друзей, знакомых и знакомцев. Естественно, круг нашего общения прирастал главным образом за счет людей пишущих, а каждое посещение творческого вечера или презентации новой книги имело следствием пополнение библиотеки сборником стихов. Впрочем, случались и книги прозы, хотя их было меньше — по причине или причинам, мне неясным. Думается, здесь уместно будет повторить неоднократно декларируемое мною: стихов никогда не писал, хотя любил и люблю их с юных лет и доныне. Неслучайно отдельную полку у меня занимают сборники с параллельными текстами: антологии английской и американской поэзии, Байрон, Бернс, Блейк, Киплинг, По, Элиот… И еще «Эмали и камеи» Теофиля Готье — не столько ради оригинала (с французским у меня не очень), сколько ради переводов Гумилева.
А вообще-то наши израильские покупки — это в основном издания на английском. Обнаружил я тут пару мест, где книги, бывшие в употреблении, хотя и во вполне приличном состоянии, продавались буквально по шекелю. Там я приобрел практически всего Лена Дейтона, довольно полного Джона Ле Карре, неплохую подборку Фредерика Форсайта, около десятка книг Пи Ди Джеймс (до Иерусалима я знал эту Агату Кристи наших дней только по роману «Саван для соловья»), с полдюжины романов Сидни Шелдона, всесторонне развивающих теорию заговора (его герои — серые кардиналы разведки, максимально близкие к верхушке национальных спецслужб; сам же Шелдон может считаться героем Книги рекордов Гиннеса как самый «переводимый» автор в мире)…
Детективами, впрочем, я не ограничивался — за означенный провербиальный шекель там можно было отыскать и отдельные томики классиков, новые или почти что новые. Одним из первых здешних приобретений стали «Посмертные записки Пиквикского клуба» — книга, замечательная по своей смехотворческой эффективности. Надобно сказать, что лексику у нас со второго курса вел человек не вполне обычный для советской высшей школы — реэмигрант, у которого если и существовали проблемы (незначительные, впрочем), так это с русским, английский же для него был родным. И вот по пятницам, в конце, стало быть, учебной недели, он устраивал нам чтение Пиквика вслух — то есть, мы читали и разбирали, а он руководил процессом. Представьте картинку: четверо юношей и шестерка юниц читают себе по очереди Диккенса и единодушно ржут в голос.
С творчеством Ивлина Во мне посчастливилось познакомиться раньше многих сверстников — один из названной четверки писал по нему сначала курсовую, а затем и диплом, и потому давал почитать соученикам романы этого британского классика, неизвестного, впрочем, тогда в СССР. Энтони Берджесс, автор столь же неизвестного советскому человеку «Заводного апельсина», скажет в свое время: «Когда-то я даже воображал себе, что рай — это такая страна, где всякий раз с утренним чаем тебе подают новую книжку Ивлина Во» — и как я согласен с этим! Во всяком случае, лишь только предоставлялась возможность, я немедленно покупал его книги — или просил привезти из-за рубежа (к счастью, Во был малоизвестен не только рядовому советскому читателю, но и властным структурам, и потому проблем на таможне возникнуть не могло — все-таки не Набоков). Свой любимый роман «Возвращение в Брайдсхед» я заполучил в собственность уже в Израиле (в качестве дара из США).
В 1930 году Во перешел в католичество. Решился он на этот шаг позднее Грэма Грина (1926 год), хотя и ранее Мюриэл Спарк (1954 год). Надобно сказать, что религиозные убеждения авторов не определяют моего к ним отношения; главное в книге — на мой, разумеется, взгляд, — чтобы ее можно было не просто читать, но и перечитывать. Таким образом, переход писателя от Церкви Англии под власть Святого Престола никак не может влиять на мое восприятие его творчества. Возьмем, к примеру, того же Джона Фаулза, который (не будучи католиком) представлен на моей книжной полке во всей полноте. Заметим при этом, что «Женщину французского лейтенанта» я урвал всё в том же магазинчике и за тот же шекель — к тому же, это был не затрепанный покетбук, а практически новое издание в твердом переплете и целехонькой суперобложке, в известном смысле не менее прекрасное, чем восхитительная Мерил Стрип.
Что же касается Грэма Грина, то он в нашей библиотеке представлен не очень широко, а «Тихий американец» и «Наш человек в Гаване» и вовсе изданы московским «Прогрессом»; правда, «Ведомство страха» и «Комедианты» — покетбуки вполне английского производства. Широко известно, что в годы войны (1941-1944) Грин был штатным сотрудником британской разведки в Сьерра-Леоне и в Португалии, формально числясь представителем министерства иностранных дел Соединенного Королевства. Любопытно, что одним из его коллег в те годы был Ким Филби.
Грэм Грин неоднократно выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, но при этом так и не удостоился поддержки прогрессивной общественности. В частности, Артур Лундквист, (член Шведской академии языка и литературы, автор более 100 книг, в числе которых сборники стихотворений, лирической прозы, рассказов, литературоведческих эссе, переводов лирики, романов, путевых очерков и книг по киноискусству — см. ВИКИ, а также — кстати — лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» за 1957 год) заявил, что «этот детективный автор получит премию только через мой труп». Кстати, кому из вас доводилось читать Лундквиста — поднимите руку. И еще кстати: в 1981 году Грин стал лауреатом Иерусалимской премии, присуждаемой писателям, творчество которых отстаивает свободу человека в обществе.
Еще одна высокочтимая мною католическая писательница Великобритании — Мюриэл Спарк. Родилась в Эдинбурге в 1918 году, отец — литовский еврей, мать — англичанка. С начала 1944 года и до конца войны работала в разведывательном отделе Министерства иностранных дел Соединенного Королевства. В католичество Спарк перешла в 1954 году.
Из Москвы я привез две книги Спарк: «На публику» на русском и «Мандельбаумские ворота» — купил в букинистическом накануне отъезда в Израиль. Первая хороша не только подбором произведений (тут и «На публику» — повесть, давшая название всему сборнику, — и «Баллада о предместье», и «Черная Мадонна», но также и именами переводчиков (в их числе Муравьев, Хинкис, Голышев). По страницам второй книги я постарался пройти вживую, уже ставши иерусалимским жителем. Остальное же — «Memento mori», «Холостяки», «Мисс Джин Броди в расцвете лет», «Симпозиум», «Аббатиса Крусская» — я приобрел всё в том же шекелевом раю.
И завершая начатый выше разговор о смехотворческой эффективности английских авторов, нельзя не назвать еще одно, куда как действенное средство для борьбы с меланхолией и черными мыслями, приходящими в голову, — это книги Пелема Гренвилла Вудхауза. Основную его трилогию о Дживсе и Берти Вустере я привез из Москвы; впоследствии удалось докупить (и в Израиле, и в Штатах) десятка полтора его покетбуков, включая такую классику, как «Перелетные свиньи».
Кстати (надеюсь, это последнее «кстати» в данном тексте) Энтони Берджесс тоже был католиком.
***
А вот теперь мы вернемся к словам Буратино насчет «больших букв». Захожу это я в свой любимый шекелевый магазинчик и вижу довольно объемистый том (всё за ту же смехотворную сумму) — «Антология детективной литературы», 1929 года издания. Открываю — а там и Амброз Бирс, и Джером Клапка Джером, и Чарльз Диккенс, и Эдгар Аллан По, и Артур Конан Дойл, и Джозеф Конрад, и Роберт Льюис Стивенсон, и Брэм Стокер, и Герберт Джордж Уэллс, и Гилберт Кит Честертон… Составитель этого сокровища — Дороти Ли Сэйерс, английская писательница, основавшая совместно с Агатой Кристи и Гилбертом Честертоном английский Детективный клуб, члены которого на своих заседаниях занимались обсуждением проблем детективной прозы.
Так вот, этот внушительный том стал для меня первым неодолимым препятствием — я несколько раз приступал к нему, сначала просто напрягая зрение, потом вооружившись лупой. Но всё без толку. Тогда-то я и понял, что в наступающей старости никак не избежать судьбы мартышки, ставшей слабой глазами — а выход из положения: книга электронная, ласково именуемая в народе читалкой, позволяющая устанавливать удобный для пользователя размер шрифта. Возможность же хранения в одном корпусе, причем небольшом по размерам и весу, целой библиотеки явилась дополнительным положительным фактором для человека, проводящего немалое время в странствиях, вдали от дома.
Признаю, однако, с горечью и грустью, что использование читалки нарушает интимные связи человека с литературой, поскольку книга — это нечто существенно большее, чем просто текст или даже иллюстрированный текст. Взятый с полки томик пробуждает целую вереницу контекстных, так сказать, воспоминаний. Когда и при каких обстоятельствах эта книжка появилась в твоей библиотеке. Где ты ее купил — в Москве ли, либо в командировке, в какой-нибудь дальней точке Союза, где спрос на печатную продукцию не столь велик, либо вообще в турпоездке, в пражском или софийском магазине «Русская книга», затратив драгоценную (в буквальном смысле этого слова — по тем-то временам!) валюту. Или — в годы жесточайшего книжного голода — как именно ты ее достал: с переплатой, путем обмена, а то и благодаря чудесному стечению обстоятельств.
Тут я отвлекусь и позволю себе абзац общеобразовательного характера — относительно немецкого Издательского дома Таухница. Его основатель, Бернхард Таухниц (1816-1895), в 1841 г. начал реализацию, говоря современным языком, проекта под названием Собрание британских и американских авторов — на языке оригинала. Это были перепечатки книг, пользовавшихся спросом у англоязычных туристов в европейских странах; а дабы избежать юридических коллизий, указывалось, что «настоящие издания не предназначены для ввоза в Великобританию и ее колониальные владения».
Рис. 5. Сборник рассказов Эдгара По 1884 года издания (внизу на обложке — пресловутая оговорка о «неввозе в Великобританию и ее колонии»)
Эти недорогие выпуски в бумажной обложке — по сути дела, прямые предшественники нынешних покетбуков. Первой книгой Собрания стали «Записки Пиквикского клуба», потом несколько томов Байрона, потом Бульвер-Литтон, потом Голдсмит, потом снова Диккенс и так далее… Помимо Эдгара По (как уже отмечалось, 1884 года издания), на нашей полке имеется еще и «Ким» Киплинга — 1901 года издания. Заметим при этом, что цена им была — та же трешка, что и обыкновенному покетбуку в тогдашнем московском букинистическом магазине (иностранной литературы, разумеется). Впрочем, всё относительно: в те годы за три рубля можно было приобрести две, а то и три новые книги на русском языке в твердом переплете, только что выпущенные центральными советскими издательствами. К примеру и для сравнения: цена «синего» Булгакова («Художественная литература», 1966) — один рубль 33 копейки (по номиналу, конечно же, не у спекулянтов).
Разумеется, ясна и понятна ценность изданий Таухница во всеобъемлющей библиотеке, собираемой в рассчете, что называется, на поколения, и место им — в красном углу.
Да вот только не могу забыть грустную историю моей иерусалимской коллеги. Заскочил я к ней, а она и говорит: «Хочешь, похвастаюсь?..» И показывает томик Вийона, изданный в городе Париже где-то в середине позапрошлого века. «Откуда ж у тебя такое сокровище», — спрашиваю. — «А вот вышла тут мусор выносить — глядь, а возле помойки разложены книжечки… Правда, на газетке, аккуратненько так, чтобы не запачкались. Народ книги, все-таки… Помер, видать, владелец, а потомкам такое наследие ни к чему. Ладно, хоть не в мусорный бак выбросили — и на том спасибо. Да и вообще кому это нужно? Моему оболтусу? Помру я — он точно также вынесет и этого Вийона, да и всё прочее, к той же помойке».
…И со вздохом я отсылаю читателя к эпиграфу — насчет серебристых и заветных мечтаний…
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer1/gopman/
