(окончание. Начало в № 10-11-12/2019)
«Секвенция – глагольная рифма музыки». С этим проснулся в Новом году.
***
У Мусоргского и Римского-Корсакова был один письменный стол на двоих. (Почти по Хармсу.)
***
Всегда, еще до всякой политкорректности, царапало «родила ему» – разве что в Союзе с его разбегающейся армией алиментщиков это звучало иронически.
***
Давным-давно разбившийся насмерть Валерик Майский – один из тех, кого я в своей жизни упустил – сказал при мне: не может больше ни играть, ни слышать, вообще терпеть не может Бетховена. Для меня тогда это ясно было как Божий день: загаженный плакат, вздымает всех и вся (Цветаеву, именно ее «вздымал»), даже Куприн высказался. А тут еще Ленин Горькому сказал…
И что же. Бетховен – градообразующее предприятие, когда представляешь себе Град Небесный. Так было, так есть и так будет до последнего вздоха.
***
На фотографии больничная палата в Пензе: вместо койки несколько сколоченных досок и под ними стулья. В каком-нибудь семидесятом и сам стаскивал на носилках покойницу в морг в компании других мужских больных. Сестра: «Мужики, помогите, а?»
***
Не спится няням. Плывешь по течению мысли. Под одним и тем же «я обвиняю» подписываешься в зависимости от того, кто этот «я». Геббельс или Черчилль, маоистский цитатник или диссидентский самиздат – о Советском Союзе. То же самое касается нынешней власти: все зависит от того, чьим именем ее клянут – пусть в одних и тех же выражениях: захватнический щелк зубов, бесправие, продажность. Одно дело, когда это исходит от мемориальской публики, а как быть, если от подписчиков на условную газету «День» или от условного «Правого сектора»? С Израилем в этом отношении проще. С теми, кто тебе делает приятное, говоря: «Молодцы эти евреи, врезали черножопым, не то, что мы» – с ними пиво пить не станешь. А от прочих доброго слова не услышишь.
***
Тест: насколько вы свободный человек. «Что лучше, максимальная скорость на автобане 130 км, или Свободная Скорость для Свободных Граждан?» (Was meint ihr: Tempо 130 auf der Autobahn oder Freie Farhrt für Freie Bürger?)
***
Rosinerbomber — «Изюмный бомбардировщик». Советская блокада Западного Берлина, 1948 г.
Сусанночка – уходя на рынок, характерный западно-берлинский marche:
— Снесла американская армия золотое яичко. Баба била-била — не разбила, а мышка пробежала, хвостиком вильнула…
Категорически не желаю этого слышать. У мышки хвостик не дорос. А уж как баба била… Снятие советской блокады Берлина — одна из самых волнующих и просветленных страниц в истории послевоенной Европы, которая 9 мая празднует свой день (в этот день 49 лет назад Роберт Шуман, не композитор, но тогдашний министр иностранных дел Франции, заложил экономическую основу будущего ЕС).
***
«Русские олим, те, что „хозру летшува“ – надели кипы и блюдут закон. От Бога можно прийти к Израилю, но через Израиль к Богу – лучше помолчу…» Последнее, что запомнилось.
Жрецы Астарты – евнухи, но в курсе всех радостей. Специалист по моей болячке, в отличие от меня, сам ею не страдал. Вижу аналогию.
Придя в себя после «опе», сказал – сестре-турчанке, наклонившейся надо мною: «Приятно увидеть в первую секунду красивое лицо». Я для нее овощ, старый, битый, сочащийся. Тем не менее на самый тяжелый вечер я купил ее расположение. По контрасту со своей злой красотою она кажется особенно милой. На другой день устыдилась, всю смену ходит, отворачиваясь, будто и не рассказывала мне, что родом из восточной Турции — «Анатолия» они не произносят. В Израиле полвека назад тоже был такой эвфемизм: «дром Цорфат» (юг Франции), обозначавший Марокко.
Сосед, против которого я юноша, в наушниках с включенным нон-стоп телевизором. Программа, показывающая нон-стоп, как что-то едят или готовят. Когда приносят еду (католическая больница, кормят вкусно и обильно), он снедает все подчистую, не отрываясь от экрана, где занимаются тем же. Привет от Астарты.
А на третий день вернулся домой. После плановой операции планово мерзко. Ничего не могу делать, разве что ткнуть одним пальцем в айпэд. И уже болеутоляющего ищет рука.
***
Бодливой корове Бог рогов не дает. Помолимся о том, чтоб и впредь так было. (Прочитал статью Суркова в «НГ».)
***
Читаю в ФБ: «Светлана Ганнушкина заявила, что каждый гражданин РФ несет ответственность за то, что делается от его имени».
Вероятно, это моя проблема: я не знаю, кто такая Светлана Ганнушкина, наверняка замечательная женщина. Тем не менее я не понимаю, как икс может нести ответственность за то, что от его имени делает игрек зету. Другими словами, идея коллективной ответственности подразумевает коллективную вину и мало того, топит индивидуальную вину, допускает еще, как показывает опыт, коллективную невиновность. Я имел удовольствие жить в стране победившей коллективной невиновности – в СССР. Не припомню такого времени, чтобы я идентифицировал себя с этой аббревиатурой. Как не своей волею я появился на свет, так же не своей волею я был гражданином Советского Союза. Задолго до того, как я освободился от этой сомнительной чести, которой был обязан превратностям рождения, я, клейменный раб, жаждал только одного: вырваться на волю. Не могу себе представить, чтобы 21 августа 68 года я испытал чувства стыда: ярость! ненависть! боль! А те, кто стыдливо потупил очи – они, видите ли верили – заслуживали всяческого презрения. Нет, я решительно стар и чего-то не понимаю. «Мне стыдно сегодня быть русским» = «мне стыдно сегодня быть патриотом».
***
«МЫ ЖДАЛИ ЭТОГО СОРОК ЛЕТ. Испания выносит тело диктатора Франко из мавзолея».
Будь я испанцем («Желание быть испанцем»), я бы воскликнул: а как же иначе?
Как еврей я в неоплатном долгу перед Франко. При республиканцах после пакта Риббентропа-Молотова НКВДшный Мадрид ни одного беглеца из Франции не впустил бы, все сделались бы вальтер-беньяминами. Какие там 250 тысяч паспортов для сефардов!
Как русский семидесятилетней выдержки я твердил бы: дурачье, скажите своему каудильо спасибо, что уничтожил эту заразу.
Как европейский либерал я бы ничем иным в своем мнении не руководствовался, кроме как законным опасением попасть в дурную компанию.
Проблема выбора.
***
В фб: «7 февраля. День памяти замечательного музыканта», и фото Даниила Шафрана.
Виолончель — инструмент, накладывающий на своего узника особенную печать. Если б моей внучке виолончелист сделал предложение, я бы… ох… Вот он весь сгрудился над своим инструментом и смурит. Он может быть светлой личностью и умницей, как Пергаменщиков, он может быть тяжелой черной дрянью, как один заметный ленинградский музыкант, кстати, старший родственник другого виолончелиста, Ролдугина (кажется). Но всех их, от мала до велика, роднит смурь. Я с детства был близок с обаятельным Загурским, общение с ним с годами превратилось в тяжкое испытание, которого я, увы, не выдержал.
Шафран был почитаем в узком кругу выше «Растрапа», которому противопоставлялся. Отдать пальму первенства Ростроповичу в этом «близнечном мифе» считалось среди моих однокашников дурным тоном. Отец Даниила Шафрана тоже был виолончелистом, настоящим, играющим. Слышанный в детстве от моего отца анекдот о Шафране-старшем: в симфоническом концерте исполнялась какая-то вещь, завершающаяся фугой – голоса (группы голосов) вступают одна за другой, здесь все должно быть с точностью, как на космодроме, иначе взрыв. Случайное, локтем, движение стоявшего за дирижерским пультом Гаука, и вторые скрипки вступают на полтакта раньше. Дирижер уже бессилен спасти ситуацию, самим считать свое вступление – тоже бесполезно. Голоса вступали один за другим по слуху, в оркестре сто человек, все сошлось. За кулисами Шафран-отец говорит о Гауке: «Старый дурак». Проходивший мимо Гаук услышал. «Сам старый дурак, с кем не бывает».
***
Я еще помню, когда «буфера» означали грудь, и помню дворовый анекдот про «Эмку, у которой буфера помяты». У взрослых за ближайшим поворотом памяти была блокада – слово, низведенное нынче до состояния неприличия. Ничто так хорошо не помню, как время, когда руки взрослых были на уровне глаз.
***
Израильский «9 канал»: «И.о. главы МИДа добавил масла в огонь, дав понять, что поляки – антисемиты с рождения».
Если арабы и евреи не поделили Иерусалим, то поляки и евреи не поделили Освенцим. Разница – горькая.
***
В 73-м, в двадцать пять или около того, прочел «Приглашение на казнь», университетская библиотека еще не была разграблена ордой русских интеллектуалов. Вчера мне понадобилось вновь прочесть «Приглашение на казнь», взял ардисовскую книжку – и вот сейчас кончил. Никакие мне не семьдесят. Опять двадцать пять.
Когда демобилизовался, хотел наскрести денег и слетать в Монтрё. «Ну и что вы увидите, Леонид Моисеевич? – сказал мне профессор Нерон. – Старого толстого человека, у которого под носом мокро и которому жена говорит: – Володя, не паясничай».
***
В фб: «22 февраля. Сегодня день памяти Ефрема Цимбалиста – виднейшего представителя школы Леопольда Ауэра».
В 905-м Цимбалист явился к Ауэру на урок в красной рубахе и получил по шея´м. Есть (в ютьюбе наверняка) забавная запись: Крейслер с Цимбалистом играют двойной концерт Баха. «Сопли висят на заборе» – вполне в духе времени. Двойной концерт всегда так или иначе соревнование. Для Цимбалиста тяжело пожатье каменной десницы.
***
Если бы Россия была Канадой (как в набоковской «Аде»), то Дума давно бы запретила графу «отчество» как пережиток гендерного неравенства.
Я не осуждаю, я всегда был знаменосцем унификации пола, просто с годами рука устала сжимать древко.
***
Образ Ташкента (просто чтоб не пропало).
Тамошняя тогдашняя шутка: табличка на двери приемной: «Давид Блох с двух до трех».
В ташкентском цирке выступают два еврея, один с завязанными глазами, другой берет нож и спрашивает: «Реб Хаим Мессер, что я держу в руке?» – «Нож». – «Правильно. А в какой руке я его держу?» – «В левой». – «Точнее». – «В правой».
Адрес общежития Ленинградской консерватории: Саперная ул., д. 11. (Стоит на открытке, присланной моей матери из осажденного Л-да, писала бабушка Гитуся – дед не умел писать по-русски. Там говорится, что «Циленька – младшая сестра – обнаружилась где-то за Полярным кругом». На открытке семь фарфоровых слонят, мал мала меньше, с надписью «Съ нами счастье». Старшеклассница Циля уехала на летние каникулы в Народичи к бабушке Мэрим. Самое Мэрим растреляли, а Цилю спас ее будущий муж, дядя Исайка, усадил на подводу – и на восток. Ей все равно было суждено погибнуть от рук врагов: взрыв на рынке в Петах-Тикве, семьдесят седьмой год. «Сверкнула молния, и Циленька ничего не почувствовала», – сказала бабушка Гитуся. Больше это имя она не произносила до самой смерти.)
Мэрим — моя прабабка, моя мать, дед Иосиф, Циля, бабушка Гитуся
Ташкентский рынок. В дневнике Мур несколько раз повторяет: «Срать хочется». Его мать повесилась, отца расстреляли. Самого его скоро пошлют на ВОВ, где тут же прихлопнут.
Третий год пребывания в Израиле: «Мне кажется, что я в эвакуации в Ташкенте. Сейчас вернусь».
***
«Евреи не сеют» – в Средневековье, когда труд не был делом чести, доблести и геройства, это имело бы совсем иную коннотацию: «Отец ваш небесный их питает» прозвучало бы апологией нашему брату. Так же и с песенкой про «лодочку с ядерным моторчиком» в устах Ивана-дурака, но не того Ивана-дурака, который умный, а того, который дурень дурнем, а тут еще не один такой в лаптях под балалайку, а целый жопкин хор во фраках под управлением динамичного хормейстера.
Сегодня за кофием Сусанночка утверждала, что чувство юмора в России исчезает в процессе оскудения ее национальными территориями: без грузинского акцента, без армянского радио, без города-героя Одессы, без горячих эстонских парней, без украинских старшин с их «низэнько-низэнько» — на вопрос «летают ли крокодилы?», наконец без неизбывных рабиновичей останется разве что полусамовлюбленное полусамоиздевательское балагурство с рожей Савелия Крамарова (и то на поверку оказавшегося не тем, за кого его принимали).
***
Вчера после долгой и продолжительной болезни впервые отправился пасти детей, пока их родители гуляли в гостях. На сон грядущий читал им «Трех медведей», адаптированных к современности, без «Михайла Иванычева» и «Настасьи Петровнина». А перед тем выясняли, кем работает папа, кем работает мама. Германия до сих пор убеждена: работающая мать – горе семьи. В худшем случае, что с этим приходится мириться в ущерб детям. Тогда как для детей это предмет горделивого интереса: кем и где работает мама. Когда я высказался на сей счет, то услыхал в ответ неожиданное. Враг работающей матери – феминизм, который в таком случае сам рискует остаться без работы.
***
Пятое марта. Сегодня праздник, плакать нельзя. (Шолом Алейхем, «Мальчик Мотл».)
***
Впервые в Западном Берлине 8 марта выходной. Но «торговкам разных цветов» прибытку с этого ноль. Здесь подарить по случаю международного женского дня женщине цветы — ткнуть ее носом в гендерное неравенство. Это так же неприлично, как при ней пустить ветры. Либо она празднует 8 марта, либо она —дама. Вспомнил, как президент одной страны протянул канцлеру другой страны цветы. Или это он дразнился?
***
Не знаю, как жители Кармиэля, а я только что узнал, проходя мимо шарлоттенбургской ратуши, что Кармиэль и Шарлоттенбург – округа-побратимы.
Инди-Руси пхай-пхай! (Если кто еще помнит.)
***
Свадьбы у детей давно сыграны, костюм мне больше не надевать. «Ну, пожалуйста, – прошу, – не покупай мне рубашки без кармана. Мне же очки некуда класть». На что в ответ:
Обезьяна без кармана потеряла кошелек,
А милиция узнала, посадила на горшок
— чистый рэп.
***
Уйти по дальше (в два слова). Резюме сказанного Моэмом о том, как жить, когда тебе за семьдесят.
***
— Ум это смелость.
— А что, умных трусов не бывает?
На каком эсперанто прикажешь с вами разговаривать после этого.
***
Когда 46 лет назад мы прилетели в Лод, всех вещей у нас было: четыре тома Ушакова да скрипка («морем» не шло ничего). За эти годы из Ушакова я узнал много полезного, например, что «идиш» нескл. А вот три минуты назад вычитал: «кухонька» неправ., отныне буду говорить «кухонка» (исправивший меня при этом сидящий в айпэде авторедактор – дурак).
***
М.А. и Е.С.Булгаковы
«Синоп, 1936». На снимке чета Булгаковых. Он, как водится, в пижаме. Хождение в пижамах на черноморских курортах запретили в году 55-м. Я помню милиционера возле сочинской гостиницы «Советская», он разворачивал всех, кто шел на пляж в пижаме. А мы с отцом уже возвращались с моря, и страж ничего не мог поделать. Отец торжествовал (наши нехитрые радости).
***
Я могу представить себе Рубинштейна поющим – с ансамблем клезмеров – «Враги сожгли родную хату», но не в состоянии представить себе его поющим «Бухенвальдский набат».
***
Поскольку Израиль (где сейчас обретаюсь) это планета в миниатюре, то здесь все, как на ладони. Уже пять-шесть лет наблюдается пятая эмиграция. В русских эмиграциях нечетные – беленькие: первая, третья, пятая; четные – черненькие: вторая, четвертая. Если так, то шестая будет снова черненькая. Нарисовать себе ее мысленно – нарисовать будущую карту России.
Упустил. Самая многочисленная эмиграция, под два миллиона, была из царской России, черненькая в прямом смысле слова – лапсердачная, по преимуществу в США, что греет сердце, не то слово: эти спаслись. Как говорят двоюродные братья:
Спасай свою душу, коль в доме живешь позора.
Ведь земли Аллаха в равнинах своих просторны.
***
Только что в фб попалось слово «экспертка» – о Екатерине Шульман. Вчера в теленовостях «Свободы» услышал «канцлерка». Уже встречалось слово «авторка». О «поэтках» не говорю, им уж больше ста лет. Язык дает сдачи «поэтам», «журналистам», «переводчикам» и т.д. и т.д. – в приложении к женщинам. Плюс осваивается опыт «гендерной» корректности.
***
Изберём в Кнессет достойнейших!
С чувством исполненного гражданского. И, кстати, вовсе необязательно, что за арабский список, за который проголосовала одна молодая особа, с чьей матерью вчера познакомился на гробмановской выставке «Совокупляющиеся».
***
Пятьдесят два года назад мне было сказано одной семнадцатилетней девочкой – хотя сегодня она отказывается от своих слов: «Надо уметь терять». (На экране обламывается охваченный пламенем шпиль Нотр-Дам.)
***
Сегодня спустимся с гор, чтобы послушать «Немецкий Реквием». Тель-Авив это всегда выход в свет. На другой день по приезде Сусанночка уже ходила в Филармонию на 9-ю Малера, эту эмфизему предсмертного восторга. Мне не досталось билета. К чему это я? Есть французский фильм – по-хорошему слащавый: «Жизнь это глубокая спокойная река» (примерно так), где малоприятный сноб врач говорит: «Мне прислали запись из Бейрута „Кольца“ Вагнера». Естественно, детский смех на лужайке – русский переводчик перепутал Бейрут и Байройт. От Тель-Авива в двух шагах, на таком же побережье, лежит Бейрут, до середины 70-х тоже столица европейских наслаждений. Кажется, тель-авивский оркестр даже выступал там когда-то, при мандате. Во всяком случае, я работал с музыкантами, которые ездили туда на халтуры. И какая пропасть между этими двумя столицами теперь.
***
На реплику авиадиспетчера «сел с огоньком» Сусанночка отреагировала:
— Да это же Вовочкин репертуар.
***
Фашизм звучит как «сволочь». Из тех слов, которыми бранятся. Идейный спор: «Фашист!» – «Сам фашист!» (Попалась на глаза какая-то благоглупость фб.)
А в действительности одним и тем же термином обозначают разные вещи. Как вам такое определение фашизма: «Фашизм – это почитание совокупляющихся мужчины и женщины как абсолютной святыни, потому что их акт – это наш акт». («Фашизм и наоборот», НЛО, 2005.)
***
Страшный сон.
Упражнение в стрельбе
***
Параллельные места.
Как известно, играть на инструменте очень легко, нужно только в правильное время нажимать правильную клавишу – это «мо» принадлежит не то одному из А. Рубинштейнов, Антону или Артуру, не то Самому носителю «пыльного парика». В любом случае обо всех троих представления не имел Кольридж, сказавший, что поэзия это наилучшие слова, расставленные в наилучшем порядке. Правда, читатели Борхеса, мы знаем, что Кольридж был сновидцем, подобно Иосифу Прекрасному, воспетому в Книге, сплошь состоящей из параллельных мест.
***
«Альтист — скрипач с темным прошлым».
Глазами ребёнка — рисунок начала 60-х
(Моя мать преподавала альт в училище, в консерваторской десятилетке. После подачи документов в ОВИР ее учеников стали таскать в милицию на предмет дачи компрометирующих показаний. Один записал допрос на магнитофон. От другого, Жени Бродоцкого, уже студента консерватории, тоже чего-то требовали и, не добившись, позвонили к родителям — из кабинета проректора: «Срочно приезжайте, с вашим сыном случилось несчастье». Это надорвало мою мать, ее уделом стала душевная болезнь, клиники, лекарства. «Душевная болезнь это благородное заболевание», говорила она. И так все двадцать лет ее жизни в Израиле. После того, как она утонула, соседка сказала мне: «Бог сжалился над ней»).
***
Как двоечник, в муках закончивший девять классов, тупенько смотрю на доску и привычно не врубаюсь – на сей раз: за что Ассанж может быть арестован (выдан, судим), если постельное злодеяние с него снято? По-русски, по крайней мере, об этом нигде не говорится, а иврит и немецкий у меня в зачаточном состоянии.
Мои архаические представления восстают против отсутствия городов-убежищ в современном мире. Как так, чтоб не было куда бежать?
***
Третий день в Киеве. По случаю шаббата зашли в синагогу Бродского. Людно, русскоязычный Бней-Брак.
Бронзовый Шолом-Алейхем как олицетворение своего имени приветствует вас, поднимая шляпу. Ваятель позабыл, что собирательный еврей с непокрытой головой – нонсенс.
Памятник Шолом-Алейхему в Киеве
А вот в книгарне на Крещатике ни продавец, ни продавщица по-русски не знали ни слова. Немудрено: пара книжек, купленных нами, чтоб не скучать по пути в Одессу, продавались в отделе «иноземна мова». На этой иноземной мове гудит Киев. Из ста человек двадцать – «тарапуньки», изъясняющиеся на ласкающей слух полуиноземной мове, именуемой суржиком, остальные как «штепсель». Интеллектуалов-моноглотов, кроме как в книжном магазине, мы еще не встречали.
Набрели на «Бессмертный полк». В сравнении с тем, что ходит по городам и весям РФ этот фотоальбом будет помалочисленней… зато «томов премногих тяжелей». Тетки с портретами своих униформированных ребят, с угла черные ленточки. Сусанночка быстро нацепила темные очки и потом долго еще повторяла: «Душераздирающее зрелище». Конечно, это тебе не «спасибо деду за победу».
Вчера ходили в оперу на «Макбет». На сцене добротный ретро, без того, чтоб каждые три минуты снимать штаны, как это принято нынче. Пели тоже добротно, оркестр в порядке. В свое время НКВД не удалось взорвать оперу, немцы успели разминировать. «Так-таки как выглядит, так и звучит» (это я приуготовляюсь к Одессе). «Велыка опера» в годы оккупации – тема одного моего романа. В прошлый приезд я прошел по улице Артема до Бабьего Яра, заняло часа полтора, я человек старый, тучный, плетусь, как и они плелись, те тридцать пять тысяч. Тогда, в пятнадцатом году, Киев чем-то напоминал орвелловскую Барселону тридцать шестого года: мужчины в камуфляже на вокзале, танки перед правительственными зданиями – пускай даже для парада. Сейчас чувства тревоги в воздухе нет. Не уловил.
***
Леонид Пастернак, «Ребёнок с няней»
SOUVENIR D´ODESSA. Картинная галерея на разрытой на всем своем протяжении Софиевской улице. Масло Леонида Пастернака: «Ребенок с няней», у ребенка пейсики. Удивился: семья эмансипированная, давным-давно «маскилим». (Пастернак, насколько я понимаю, несмотря на все свое православие, остался нехристем: до революции ему, попутчику футуризма, креститься было не к лицу и незачем, а уж потом, в пейзаже взлетающих церквей… Но чтоб Боре родители отпустили в младенчестве «жидовские локоны» (Гоголь), это уже слишком. После сообразил: отец писал Жозефину, его сестру.)
Одесса, как облупленное наполовину яйцо. Вместо белка кирпич. Вся крошится, рассыпается в прах. На ум пришла Гавана – где никогда не был. Мы остановились в гостинице «Центральная», из тех дореволюционных гостиниц-динозавров, что отремонтировать дороже, чем построить новую. На Преображенской. Кругом названия улиц по Прусту: «Имя местности: имя». Сплошь литература. Туристский план города разлинован на квадратики. Вывески: «Библиотека тканей», «Коллекция завтраков со всего мира», «Реставрация обуви». На каждом шагу ресторанчики с названиями типа «Яшина курочка», «У Бениной мамы». Театр теней. Или сувенирная лавка в стране пирамид – только непонятен покупатель. В вокзальном буфете на прилавке копилка. В Германии бы написали «кофе-касса», в России бы написали «на храм», здесь «на загранпаспорт» (кстати, в поезде столкнулся с давно позабытым институтом «провожающих»: – Провожающим просьба выйти из вагона, – в Европе провожающий уедет вместе с отъезжающим, так случилось однажды со мной.)
Из чужестранных языков чаще других звучит иврит. Здесь пожилые израильские туристы смахивают на американцев, чего в других краях с ними не бывает. Хозяин картинной галереи на площади перед восстановленным памятником Екатерине (сегодня б не восстановили) провожает меня словами: «Ма нишма?» Так заезжему русскому на рынке араб кричит по-русски: «Как дела?» Галерист одет клоуном: набелен, на кончике носа красная точка, в колпаке, на шее цирковая бабочка. Усмехается: «Зайдете позже, да? Понимаю». Из Кишинева, Не лыком шит. Выпускал газету по-румынски, одновременно на кириллице и на латинице. У него дружбан – румынский посол на Кубе, знает семь языков, масон, член «румынского духовного совета», не религиозного, а именно «спиритуального». Паспортов у него два: молдавский, румынский плюс украинский вид на жительство. Ему совершенно доподлинно известно, что скоро здесь будет образован новый хазарский каганат – и тогда прогоним нациков, снова будем жить, все народы, в любви и согласии. Еще в одиннадцатом году здешний раввин, хабад- или любавический, он не помнит, сказал: сорок тысяч израильтян уже поселились в Крыму, а сто сорок пять здесь, в Одессе. Квартиры дешевые, они их покупают. (Знакомая из одесского университета подтвердила: да, действительно поговаривают, что спасение придет через новый хазарский каганат. То-то Глазьев сказал, что «в зачищенный Донбасс завезут евреев»)
На Ланжеронской зашли в «Книжковый супермаркет». Хозяйка, женщина лет тридцати пяти с простуженно-заплаканным лицом, сказала, что из российских издательств она «работает» только с издательской группой, куда входят «Махаон», «Азбука», «Колибри» и еще какое-то. Некоторые русские издательства запрещены, по крайней мере частично, книги прочих облагаются такой пошлиной, что заказывать нет смысла. Также запрещены и отдельные авторы. «Например?» – «Например, Акунин». Я вспомнил, что уже слышал об Акунине – запрещенном по причине некорректной, с точки зрения Украины, интерпретации российской истории. Но – и это для владелицы книжного магазина «вааще» – якобы запрещен Булгаков, правда изданный «не тем издательством».
В Одессе бросается в глаза маскулинность города, то, что сегодня именуют «мачизмом». Мужчина глядит хозяином положения: «Мне девки руки целовали, как шальные». Девки, вероятно, должны это поощрять, что порождает специфический тип женственности. Какой? Кто она, одесситка – бой-баба, битая баба или еще какая-то? Конечно, это все литература, но именно в одесской литературе мне стало что-то понятней. Как и в тех одесситах, которых встречал или которых читал. От Жаботинского и Бабеля до Блюмкина или никому не ведомого скрипача Яши Риклиса. Не представляю себе в этом городе тренд на дэнди-«метросексуала».
Вчера, в последний наш «вечер на рейде» ходили в оперный театр – само здание из тех каменных брошек, что составляют предмет провинциальной гордости: у нас установлен макет венской оперы. Это в ней начинается действие романа Жаботинского «Пятеро». Кроме большой группы пожилых жителей Хайфы и двух десятков дам в нарядных вышиванках, зал наполняли живописные гипсовые ню с развевавшимися конечностями. Был показан «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского. Вышиванки в зале отлично корреспондировали с вышиванками на сцене – а вот с кипами хайфских старцев они сочетаются похуже. Когда-то в своей первой повести я изобразил «Запорожца за Дунаем» (знал о нем из курса истории музыки народов СССР):
«Балагур-осетр поет, словно характерный бас в опперете Гулак-Артемовского, любимца Глинки:
Раз пришел я домой — вижу дома пять галош.
Что за черт, что за черт, почему вдруг пять галош?
Было б шесть, тогда понятно, гости, стало быть, пришли.
Было б две, понятно тоже, позабыл свои надеть.
Но вот пять, но вот пять, почему вдруг пять галош?»
(«Перевернутый букет». Иерусалим, изд. «Шамир», 1978.)
***
«Что слышно насчёт холеры в Одессе?»
Парк в Днепропетровске, 50-е гг. Что называется, схвачен момент. Говорящий – Юда Серебреник (с таким именем только и жить что в стране воинствующих безбожников). Он всю жизнь что-то сочинял на идиш и просил меня, уже глубоким стариком, забрать рукопись в Израиль – переслать через голландское посольство, тогда так делалось. Сусанночка летала проститься со своими днепропетровскими дедом (он на снимке справа) и бабкой – последняя, услыхав про рукопись, заставила нас ее оставить, так перепугалась: в 37-м на следствии Сусанночкиному деду выбили глаз. Я еще не встречал более испуганных людей, чем днепропетровские старые евреи.
У меня немножко болит душа, когда я вспоминаю историю с рукописью. Вообще же Израиль был последним местом для передачи рукописей на идиш. Война языков («милхемет асафот») еще не утихла. Идеологически идиш все еще по инерции искоренялся, был «языком баранов, которых вели на бойню». Лозунг 1912 года, времен строительства кайзером «Техникума» в Хайфе, оставался в силе: «Еврей, говори на иврите!» («Иври, дабер иврит!»). В двадцатые годы сионистская комсомолия на улицах Тель-Авива бегала за теми, кто говорил на идиш, и стыдила. Накинулись на одного такого, а он им: «В жару я не способен говорить на иврите». Это оказался Бялик. В семидесятых идиш был языком-марраном, испускавшим дух. Какие-то гастролирующие румыны представляли на нем оперетки по разным медвежьим углам.
Война языков стара как мир. Сейчас в Киеве мне пришло на ум мандельштамовское:
Мяукнул конь и кот заржал,
Казак еврею подражал.
***
— Нэма яйки, нэма вина, до свиданья, Украина – говорили в 43-м немцы, улепетывая. Вот и мы завтра возвращаемся в Берлин. И завтра же введение во храм нового президента. (Процедура, именуемая трудным словом, боюсь написать с ошибкой: «ау» или «уа» – гурация.) Новый президент хотел вступить в должность сегодня, пугая в противном случае транспортным коллапсом. Если завтра мы действительно опоздаем на самолет, это будет означать, что у молодого президента слова с делами не расходятся. Ну, а если успеем, то конфектный фабрикант все еще, выходит в силе: вот видите, громадяне, никакого коллапса не произошло.
На Грушевского у Дома Правительства припаркован изрядно скромный автомобиль, судя по цвету — Зеленского. На стекле стикер: «Путiн врятуе Украйну». На мою просьбу перевести, прохожий озлился: «Вы хотите, чтобы Порошенко выбрали?» – «Я ничего не хочу, я здесь не живу». — «Путин спасет Украину, — и пояснил: — Это ирония».
«Путин спасёт Украину»
Я ни во что здесь не въезжаю. В метро по вагону идет слепой с палочкой. Естественно, я вскакиваю, хватаю его за руку, пытаюсь усадить на свое место. Он отчаянно вырывается. Он собирает подаяние. Сконфуженный, я сажусь. Я чувствую себя мистером Бином.
Наиболее помпезная часть Крещатика, от Майдана до уцелевшего в войну квартала, по выходным перекрыта, и на ней в солнечную погоду, как сегодня, нескончаемое молодежное гулянье. «А то ли еще будет!» В отличие от Москвы, где отводят в сторону угрюмый недоверчивый взгляд, киевляне улыбаются тебе — в смысле мне — по-южному легко.
Такое чувство, что Киев переживает свой звездный час, точнее вкушает фаустовский «высший миг». Один молодой немец, германист, сказал мне: «Если бы в начале девятнадцатого века в немецких кантонах Швейцарии создали свою грамматику, сегодня мы бы имели еще один европейский язык, еще одну европейскую литературу, и не из последних. А так швейцарцы говорят на одном языке – пишут на другом». Разве что это дает Украине шанс стать второй Швейцарией.
Говоря всерьез: в многомиллионном русскоговорящем Киеве нет ни единой вывески на русском. Да еще коварным образом при общем кириллическом алфавите. Значительная часть европейски просвещенных жителей страны лишена письменности. Миллионы людей – как местечковый скрипач, играющий по слуху. Зато под девизом «В Европу!» (в ту самую Европу, где каждое публичное слово дублируется в соответствии с многоязычием нации). Я не знаю, чему это можно уподобить. Это даст сто очков вперед любой антиутопии, любому орвеллу. За такие фокусы платят очень высокую цену – как минимум интеллектуальным уровнем народонаселения.
***
Случай письменного суржика, не осознающего себя таковым (сегодня в фб):
«В июле и начале августа заканчиваются дозволы на тимчасове мовлення в ООС и на Чонгаре. Подовження этих дозволiв должно было быть еще в мае… но НацРада с питань телерадиовещания этого не сделала».
То же, что «ин кладовке аф дэм полке штэйт абанке мит варенье». Суржик всегда комичен. За океаном едят «копченую турку». В Израиле «имеют схуёты». В Германии «шпарят деньги». Немецкий язык не раз завоевывал себе жизненное пространствоэ. На Украине в оккупацию был такой стишок – обращенный к немецкому солдату:
Их тебя чекала,
Варум ты не прийшов?
Я не такая фрау,
чтоб ждати драй часов!
Нах хауз я тикала,
Бо з неба вассер йшов.
***
ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ. Эсти носится по квартире на беспедальном велосипеде двухлетнего Мусика.
— А где твой?
— В келлере.
— Надо говорить «подвал».
— Скелет поцеловал…
Этому она выучилась у своей третьеклассницы-сестрицы, которая сегодня с утра мурлычит: «У моей России голубые очи, на меня похожа ты, Россия, очень». Берлин, школа им. Ломоносова. Рекомендую. (И нечего на меня так смотреть: русский мир выветрится, русский язык останется.)
Тетрадь ученицы берлинской школы им. Ломоносова
***
Следствие того, того, что Мариэтта Шагинян была глухая. Пишет: «Насвистывал он эту песенку на самый заунывный мотив». Для нее песенка – только слова. А речь о «Последней розе лета», одной из самых знаменитых мелодий XIX века, лирическом гимне Ирландии. (Читаю «Лунный каменень» в переложении этой литературной чернавки – как-то раз видел ее со сцены на концерте в Филармонии (!). Сидела в первом ряду с лунным камнем в ухе… Да, знаю, в либеральные годы она поспешествовала разрешению 14-й Шостаковича.)
***
В начале семидесятых, открыв для себя русскую прозу, очарованный Лесковым, я за какие-то гроши в магазине «Дар» на Давидке купил уже испробованную червем «Жизнь Николая Лескова» – 1954 г., Москва, – книгу, столь же невероятную, сколь и мало известную. Книгу трагической судьбы. Я знал, что написавший ее Андрей Лесков прожил мафусаилов век, был после революции военспецом, что в блокаду рукопись сгорела и восьмидесятилетним он восстановил ее. А сейчас вдобавок ко всем у я узнаю, что он был одним из архитекторов советской «границы на замке». Не просто преподавал в академии, а был в пересчете на понятную мне табель генерал-лейтенантом погранвойск, другими словами служил в ОГПУ.
– Горе! Горе! – как в античной трагедии, той самой, где гибнет не герой, а хор.
***
«Я остро чувствую, как страшен евразийско-фашистский поход против свободы, но страшно мне и либерально-демократическое пренебрежение к истине».
(Довиль, бессонница, читаю эмигрантские журналы 20-х. Степун на собрании «Зеленой лампы» у Мережковских.)
***
Меня поправили: нужно говорить «кувшинА», «кувшинЫ», «кувшинОв» – и т.д. А когда я избразил лицом то же, что и вы бы изобразили на моем месте, мне была предъявлена «акцентуированная парадигма по Зализняку». Я заткнулся.
Сейчас в предисловии к роману Джейн Остин читаю: «В своих юношеских произведениях Джейн Остин…». Я осторожен по части мимики. Автор предисловия – особа именитая.
***
Разговор на средиземноморском курорте – французском. Шуточки времен проигранной войны.
«Рай это когда немцы инженеры, швейцарцы организаторы, французы повара, итальянцы любовники, англичане – полицейские.
Ад это когда французы инженеры, итальянцы организаторы, англичане повара, швейцарцы любовники, немцы – полицейские».
А Сусанночка взяла и ляпнула на это:
– Ад это когда русские скупили все.
Неловкость.
(Евг. Беркович предлагает немецкую версию.
«Рай: английские машины, итальянская еда, немецкая организованность, русские женщины.
Ад: итальянские машины, английская еда, русская организованность и немецкие женщины».
И никакой неловкости не произошло).
***
Свастика означает четыре сросшиеся в одной точке «Г»: Гитлер – Гиммлер – Геббельс – Геринг. (Ленинградский двор 50-х гг.)
***
«В сбрызнутом солнцем лесу лесу Гэбриэл Сайм нашел то, что нередко находили там нынешние художники. Он нашел импрессионизм – новое имя последнего, полного сомнения, которому н на чем поставить мир».
Бьюсь над смыслом, пытаюсь «разобрать по членам» (как немца Гадена в «Хованщине»). Уже минут двадцать как. Не бился бы когда б не маститая переводчица знаменитого романа (над ним я тоже бьюсь много десятилетий, как и над другими романами Честертона, но они – загадка персонально для меня).
***
Капитан Ахав в представлении Рокуэлла Кента (1930 г.). По мне так это кукрыниксовский Гитлер.
Иллюстрация Р.Кента к роману Мелвилла «Моби Дик»
***
Живу по старинке, записаны в местную б-ку. Взял там дневники Булгаковой, читаю на пляже. Мысль: а почему бы не поставить «Батум» в традициях того времени? Как сие виделось Мастеру. Я бы первый кинулся смотреть.
***
У Марамзина в «Эхе» (1986, №14) был напечатан рассказ Агурского, датированный 1959 годом. Называется «Краткая история Северной войны». О том, как свободолюбивая независимая Гренландия, освободившись от датского колониального гнета и отныне именуемая Нунатака, на голову разбила армии США и Канады с помощью новейшего конхоидального оружия.
Перечел этот рассказ ввиду его актуальности: очень недурен.
Парижский журнал «Эхо»
***
В ФБ стоит поздравительное сюсюканье: начало нового учебного года. Общеобразовательная школа! Ты была мучительным нечистоплотным черно-белым кино – в сравнении с красками первых лет жизни – которое даже не досмотрел, на другой день после того, как стукнуло 16, сбежал от всех этих физик-мизик, от комических литератур, ото всех этих дремучих дур, распоряжавшихся тобою. Илло-хо-хо!
***
Чем я занимался все утро – слушал музыку Л. Шварца (не путать с И. Шварцем), в т.ч. песню «Одиннадцать сестер» из фильма «Девушка с Камчатки» на слова А.Гатова. Напомнило киббуцный хор по Решет Алеф в старые добрые времена.
Песня «Одиннадцать сестёр». 1938 г.
***
Попалось сравнение нынешних московских судов с «тройками». Но «тройки» – это развороченная страна, уничтоженная деревня, голод, эшелоны ссыльных, лагерная пыль. То, что происходит сегодня, скорее напоминает военно-полевые суды в прифронтовой полосе. Всякое сравнение должно содержать в себе элемент подсказки.
***
Сусанночка — узнав, что сегодня в Москве состоится ралли с автозаками: «С заключёнными внутри?» Не поверила.
***
Когда-то прочел у Битова: «Одни живут, другие пишут». Аналогия этому: «Одни говорят, другие пишут». Либо – либо: бумага как пробуждение от сна устной речи. (Запись казавшихся блистательными лекций. Не говоря о салонных златоустах.)
***
Встретишь человека по фамилии Гостдинер, беги как от огня. Всякий, кто зовется слугой Божиим, страшнее пистолета.
***
Не могу представить себе еврея по фамилии Успенский, не могу представить себе антисемита по фамилии Успенский, не могу представить себе дурака по фамилии Успенский, не могу представить себе скрипача по фамилии Успенский, не могу представить себе землекопа по фамилии Успенский. Ничего не могу!
***
Вот просто так. Касательно «хедера имени Пруста». Поскольку все уже давно отсмеялись, позволю себе заметить: хедер имени Пруста лучше, чем хедер имени газеты «Гудок».
***
У Сусанночки есть одно удивительное свойство: попадать в точку. Когда в последних известиях показали, как Жириновский (мы еще жили в Ганновере и у нас был телевизор) стал паясничать, по-птичьи надувая зоб и по-всякому произнося «ы-ы» — букву, «которую надо отменить», Сусанночка сказала: «Подает знак. «Ы» это «Крым»». И ведь угадала, планировали не только хапануть — горячие головы были не прочь переименовать Крым в «Тавриду», что позволяло присовокупить к имени верховного главнокомандующего титул «Таврический».
(«Мозаика малых дел», 2015)
***
Нам не дано предугадать… Вчера смотрел «Женитьбу Бальзаминова». А сейчас слушал 3-ю Брукнера и думал о Нонне Мордюковой.
***
Мне кажется, якутские шаманы,
С бурятских не пришедшие полей…
(Гуголев)
Мне кажется, руководящая роль Православия на Руси перешла к новому верованию, именуемому Бессмертный Гарнизон и объявившему шаманизму – и прочим свидетелям Иеговы – беспощадную войну. Поэтому я боюсь за моего друга Гуголева.
***
В детстве я знал, что в этот вечер, приходя к деду Иосифу, следует сказать: дэр лэбн барайор. (Бормотание же на «иврисе» отсылало к ларингологу: адэной… адэной…)
Шана това.
***
Написал пару дней назад: «Из некролога узнал, что Марк Захаров из дворян и порадовался за себя. Приношу извинения тем, кого задел». Френд Юра комментирует: «Леня, ты айсберг, но на сей раз я не расшифровал». Из других реплик и даже пространных рассуждений мне ясно: мысль моя темна. Постараюсь объясниться. Впервые имя это мне встретилось на самом излете Перестройки и Гласности. Уже становилось интересно просматривать советские газеты. В одной обнаружил заметку за подписью «Марк Захаров» – по поводу провинциального конкурса красоты: почему надо называть «Мисс» – не помню, Саратов, скажем, – а не «Сударыня»? В нос шибануло, как из выгребной ямы, и пошлостью, и дуростью разом. Но имя запомнилось. Годом позже, когда от КПСС уже мало чего осталось, увидел по телевизору торжественное аутодафе: режиссер Захаров сжигает свой партбилет. Тогда же посмотрел – вернее, совершил попытку – какой-то его фильм. Культурное советское ломанье под кисло-сладенькую музычку: фижмы, дворяне, кареты. Одним словом, попса, которую, в отличие от – имена проставьте сами – не стыдно любить. Потом Захаров встречается мне среди поющих осанну Единой и Неделимой. Если б там что-то было, кроме слюнявого советского китча, ладно, лижи сапоги, такая уж профессия. Если б ты был человеком сияющей нравственности, тоже промолчим. Но ты же ничтожество кругом, к тому же культивирующее ничтожность в других. И что противно: рожа у тебя такая же, как у меня. А я уперт в свое еврейство. Меня всю жизнь достает, что среди евреев «бесов легион» – и таких, и сяких, и этаких. А уж если еврей дурак, то уж всем дуракам дурак, если сволочь, то Сволочь с большой буквы, если предатель, то Иуда. И вдруг узнаю из некролога что покойник из дворян. Что ж, баба с возу, кобыле легче. Порадовался за себя.
Повторяют: о мертвых хорошо или ничего. А тут новопреставленный. Но это была публичная фигура – раз. И потом, если уж на то пошло: о мертвых хорошо или ничего, кроме правды.
***
По мне говорить «ватник» то же, что говорить «блин».
***
Некто, художественная натура, объясняет отсутствие в себе социальной чванливости – последняя характерна для «людей богемы», в отличие от «людей профессии» с их демократическим устройством:
– Я довольно низкого о себе мнения, потому что достаточно хорошо себя знаю. С другой стороны, я очень высокого о себе мнения, потому что недостаточно хорошо знаю других.
(Вчера по интернету смотрели фильм Сванидзе о Юрии Нагибине.)
***
Два еврейских парубка, между собой на идиш, с мужиками на ихней мове. Мой дед (справа) говорил по-русски очень смешно: «Летает пилота» (пыльно), «А мы, простые бессмертные», «Я буду дома точно приблизительно в пять». Зажмурившись, припадал ухом к радио, откуда доносились позывные «Коль Исраэль». Я первое поколение, для кого русский — родной; он хрупок, мой русский, впридачу полвека в эмиграции. Оттого трясусь над ним, как трясутся над единственным ребёнком.
«Фотографiя»
***
В связи с возросшим за минувшие сутки интересом к смертной казни вновь мелькнуло что-то о мировой закулисе, о всемирном еврейском заговоре. Да, он существует, как деятельный его участник я никогда этого не оспаривал. Принять участие в нем может каждый желающий, число возможных заговорщиков ограничено количеством людей, живущих на Земле.
***
«Розовое это голубое. Левое это правое. Свобода это рабство. Зазеркалье, зовущееся „das Land, das meine Sprache spricht“». («Страна, что на моем языке говорит».)
Он отложил перо и задумался… Кто? Хорошо, отложил карандаш и задумался. Думаешь: вот сейчас бы начать жить с твоим умением и имением. Последнего, запасов «что сказать», кажется, еще на целую жизнь. Ан нет. Кругом приобретающие все заново, своим умом, ломящиеся в открытую дверь. И покуда они испещряют свой собственный чистый лист своим собственным почерком, между поколениями отчуждение, как между зверями в лесу. А когда, поставив точку, они станут тянуть к тебе свои лапы и твоим именем клясть следующую смену, тогда уж будет поздно. И тем не менее! И тем не менее! Мир не возвращается на круги своя. Это прельщение – утешительное заблуждение для тех, кому так проще. Идущие за мной привстанут на пальцы ног.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer1/girshovich/
