(продолжение. Начало в № 10_12_2019)
Адольф Гоман
Александр Пэн
Я не тот…
Я не тот, кто с колечком, любя,
Постучит в твою дверь утром ранним.
Я припас на пути для тебя
Груз историй моих скитаний.
Не забрасывай удочкой взгляд.
Скорбь из глаз моих выудить трудно,
И безмолвно они говорят:
Он не тот, кого ждёшь ты подспудно.
Руки пýсты. Звезды и мечты
Я тебе не оставлю при встрече.
Стань поближе. Увидишь и ты:
Метой Каина лоб мой помечен.
Да не всё ли равно — буду ль я,
Иль другой бурю чувств напророчит
И, волнуя, сплетёт для тебя
Небыль лунную в сумраке ночи.
А, когда постучит легче грёз
В дверь перстами пурпурными Эос,
Он вернётся: «Вставай же, принёс
Песню я, что тебе и не снилась!»
Но не слушай его, скрой от всех,
Как судьбою своею ты правишь,
Где ты прячешь и силу, и смех,
И кому своё сердце оставишь.
Ты не плачь, по прошествии лет
Тот, другой, придёт ранней зарёю
И кольцо принесёт…
Я же, нет,
Я не тот, кого жаждешь душою.
1929
Александр Пэн
Песня пьяного
Петляет шоссе, и идти нелегко.
Дорога — конца ей не вижу!
Шатаясь бреду я, а ты далеко —
Луна, и та кажется ближе.
Шатаюсь? Вот грех-то! А ты мне ответь
(Ведь всё сейчас шатко на свете):
Налево? Направо? — Откуда смотреть!
Поэтому трудно ответить.
Моя голова — в небе, в венчике звёзд
И в облаке винного пара.
Весь день там шатаюсь, но поиск не прост:
Ищу тебя всюду, но даром.
…Ты столб или сторож?.. Подвинься, дружок…
Столб пьян, но стоит, между прочим!
Напился, как я, и, как я, одинок,
Дорогу забыл среди ночи.
Всё время качаюсь, кручу виражи,
Валюсь и пытаюсь подняться…
Как боль эту можно стерпеть, подскажи,
Но так, чтоб совсем не качаться?
Ты хоть до потери сознанья лакай
(и, впрямь, не сгибаются ноги),
Никто не поймёт, как им ни объясняй,
Души, что свихнулась с дороги.
Здорово, брат-столб! Я вообще ни при чём.
Фонарь твой китайца косее…
Глаза у неё светят ярким лучом,
А сердце — под стать суховею…
Давай, будь здоров! Поползу я домой.
Путём всё… Так зябко снаружи…
Шатаюсь, конечно, но вместе со мной
Вселенная пьяная кружит.
1934
Александр Пэн
Романс
В случайных встречах есть сиянье неземное,
Во взглядах — аромат сирени голубой.
Быль или небыль, но бывает и такое:
Твоя ночь — для него, его ночь — не с тобой!
Дело случая — встреча, но он не напрасен.
Была грустной. Он пьян был и нем за столом.
Он сказал: «Извините, мир, правда, прекрасен,
Если можно в нём встретить чудесный фантом».
Обожала его, он — кабак у дороги.
Провожая до дома, светила луна.
Он спокойной ей ночи желал на пороге.
Помолчав, «Доброй ночи!» — шептала она.
Была ли это быль, яснее мне не стало.
Касанья их цвели симфонией немой…
В случайных встречах есть фатальное начало:
Твоя ночь — для него, его ночь — не с тобой!
Обожала его, он — вино и стаканы.
И вдвоём обожали за небом следить.
А луна их любила обоих. Как странно,
Обожает луна всех влюблённых любить.
И молчали, боясь тишину потревожить.
Лишь глазами ласкал, и дрожала она,
Ревновала к стакану: у губ его может
Он краснеть от огня и густого вина.
Что было в были той? В ней глупость ли, наивность?
Немало у порога сгинуло ночей…
Что было в были той? В ней чудо, сон ли дивный?
Её ночь — лишь ему, его же ночь — не ей.
Дни не ждали… Они торопливы в дни наши,
Словно лодки, торопятся в море уплыть.
«Как смешон», — она думала, — «мир наш и страшен,
Если можно ещё в нём так сильно любить».
Обожала его, он кабак ценил выше.
И обоим им нравился режущий страх.
Но однажды луна содрогнулась, услышав,
Что сказала Она, чуть помедлив в дверях:
«Была ли это быль, яснее мне не стало.
Моя ночь — лишь тебе, твоя — не для меня.
В случайных встречах есть фатальное начало.
Устала я любить. Будь счастлив… Но не я».
1938
Александр Пэн
Исповедь
Ночь осенняя, мост, фонаря свет на башне,
И на мне плащ простой, от дождя губы влажны
Помнишь, как ты впервые увидел меня?
И простых истин стало мне сразу яснее,
Что водою и хлебом впредь буду тебе я,
И, как к хлебу с водой, ты вернёшься любя.
В нашей бедности горькой ты, гневом пылая,
Много раз проклинал меня, смерти желая, —
Ликовали холодные плечи мои:
Ведь простых истин было всегда мне яснее,
Что в оковах тебя поведут, как злодея,
Но всем сердцем я буду с тобой в эти дни.
Не к добру это было — к несчастью, нет спора.
Но припомни ту встречу, ту первую ночь.
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет та же любовь в нищете и раздорах,
Тот же плащ, та же роза и, с тем же узором,
То же платье простое (тут нечем помочь).
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет так, будет так и точь-в-точь.
Я тебя ревновала, ночами следила,
Я тебя ненавидела, плача любила.
Улыбаться, смеяться мы уже не могли.
Когда злой, словно пёс, возвращался обратно,
За чужие обиды платила стократно,
Знала, думаешь ты обо мне и вдали.
И в ту ночь, когда дверь ты рванул что есть силы
И ушёл навсегда (я ребёнка носила),
Потемнело в глазах лишь, а в сердце — светло,
Ведь простых истин было тогда мне яснее,
Что, вернёшься ещё, упадёшь на колени,
И скажу, посмотрев тебе прямо в лицо:
«Не к добру это было — к несчастью, нет спора.
Но припомни ту встречу, ту первую ночь.
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет та же любовь в нищете и раздорах,
Тот же плащ, та же роза и, с тем же узором,
То же платье простое (тут нечем помочь).
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет так, будет так и точь-в-точь».
Знала я, что других мне любимых не надо,
Что из рук твоих смерть получу я в награду,
И сиянья её ожидаю с тоской…
Может, явится вдруг и, как дерево, срубит,
Может медленно в страшных мученьях погубит —
Не чужою, а только твоею рукой.
Но в голодную, скорбную ночь возникая,
Бледной тенью приду к тебе, дура такая,
И скажу: «Надоело бродить там и тут».
Ибо истин простых станет сразу яснее,
Что домой к тебе буду являться во сне я,
Пока молча тебя ко мне не понесут.
Не к добру это было — к несчастью, нет спора.
Но припомни ту встречу, ту первую ночь.
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет та же любовь в нищете и раздорах,
Тот же плащ, та же роза и, с тем же узором,
То же платье простое (тут нечем помочь).
Если снова начать, повторится всё скоро —
Будет так, будет так и точь-в-точь.
1941
Ионатан Ратуш
За грехи
Он кается в грехах
И он в тщете винится
Дрожит в руке струна ей больше не звучать
Он — эхо скуп в словах
И эхом повторится
Вослед мелодии «Пойдём мой друг встречать».
Ты тень скользишь ручьём
Ты ищешь и петляешь
Ты как цыганка — всякий уведёт с собой
Ты слаще ночи — днём
Ты львицей ускользаешь
Ты струйка ручейка в тяжёлый летний зной.
Пылает сердцем он
И словно глаз темнеет
Свеча его души горит, и он в огне
Всё тело бури стон
Вина он тяжелее
Напеву плоти в такт качаясь как во сне.
Ты тень навек одна
Ты ветреней блудницы
Любой прохожий взор воспламеняет твой,
Ты ночь, и ты темна
Ты хищная как львица
Ты жаждешь, ты ручей, сжигаемый жарой.
Как сердце он разбит
Он беззащитней глаза
Он зверем мечется — не вырваться из пут
И он вином бурлит
И с телом тает разум
И языки огня его на части рвут.
Ты только тень одна
Ты льнёшь подобно речке
Ты вся огонь для тех, кто даст тебе любовь
Ты ночь — обнажена
Ты будто львица в течке
Ты что ручей — смеясь обманешь вновь и вновь.
Всевидящий как глаз
Он сердца тяжелее
Тобой свершённый грех всегда тебе простит
Он горше вин в сто раз
И тела он добрее
И весь молитвой в камне он звучит.
Ты тень, и ты весь мир
Ручьём спешишь струиться
Лизать готова всех, в ком жар любви сильней
Ты ночь, и ты кумир
Ты без приплода львица
Ты исчезаешь как в песке ручей.
Авраам Халфи
Песня про попугая Йоси
Куплю попугая, назову Йоси
и буду беседовать с птичкой в тиши.
«Печаль — стакан, но, —
скажу, если спросит, —
как горько вино
в нём из гроздьев души!»
Йоси, птичка, ты мальчик чувствительный. Знаю,
что тихой смерть будет твоя
и простой.
И в стену шепну, как Амеири1 , вздыхая:
Что же ты сделал,
Йосенька мой!
И вернётся твой прах из угла белой клетки
жёлтой пылью над лесом зелёным парить.
Одинокому — где уж подруга и детки! —
попугаю, как ты, не пристало любить.
Таких ведь не любят по-настоящему.
Для всех ты приятный болтун,
не мудрец,
как всякий поэт с сердцем гневным, горящим
средь всех этих грешных холодных сердец.
Такие, как ты, лишь игрушка средь прочих,
забава ребятам, дразнилка — и всё.
Утешь меня зёрнышком, Йоси,
попотчуй.
Пусто сердце моё.
[1] Халфи всю жизнь был одинок и продолжил тему попугая, начатую А. Амеири «Весь день попугай мой кричал».
Авраам Халфи
Следы Твои видел во сне
Тебя не нашёл ни в морях, ни на суше,
Тебя не нашёл среди туч в вышине.
Из уст Твоих мёдом наполнил я душу,
следы Твои явственно видел во сне.
Пред тем, как от нас удалиться куда-то,
Ты мир наподобие сада взрастил.
В нём сон о Тебе, как цветов ароматы.
Ты нас в нём до смерти блуждать осудил.
Но кто же Ты? Кто? Как Тебя я узнаю?
Ты сколько раз образ за вечность сменил?
Открой мне Свой лик! В Твоём царстве блуждаю,
от всей этой жизни печальной без сил.
Мы любим Тебя, пусть с Тобой мы не схожи,
коль Ты есть Печаль, не озлобимся мы.
Всмотрись: солнце бедности всходит всё то же,
почувствуй: все ночи у нас — сгустки тьмы.
Чтоб видеть, как пусто вокруг нас на свете,
в домах наших окна распахнуты все.
Тебя я искал сквозь мрак ночи и ветер,
Тебя я искал и в песках,
и в росе.
Авраам Халфи
Над лбом сияет чёрный нимб
Над лбом сияет чёрный нимб
из золота (вспомнить бы, стих такой есть?)
Глаза и свет — вот рифма к ним
(вспомнить бы, рифма такая там есть?).
Но, чья б ни была ты,
вся жизнь его — песнь!
Ты в розовый кутаться любишь халат,
пушистый и мягкий, вечерней порою.
И как хорошо, что тебе я не брат,
не стою перед ангелом страхом объят,
как монах, весь во власти печальной мечты,
а пред ним — женщина, ты.
Ты любишь грустить в тишине в часы ночи,
любишь послушать о том и о сём,
а я каждый раз на тебя смотрю молча:
ни слов нет, ни сил.
Обо всём позабыл.
Твой дом завладел моею душой —
тобой пленена, со мной расстаётся,
когда тело моё расстаётся с тобой.
Мечту свою пред тобой расстилаю
ковром из цветов — пройдись, дорогая,
в халате розовом мягком под вечер.
Ещё немного, и вот у тебя я.
Лоб свой
в чёрном венце золотом,
как рифму стиху, дашь губам моим.
Я буду пьянея шептать до утра,
пока за окном
не вспыхнет лучом:
«Лоб твой в чёрном венце золотом…»
Авраам Халфи
Грустно тебе
Песня на музыку Йони Рехтера в исполнении
Арика Айнштейна и Йегудит Рабиц на сайте
Грустно тебе и мне грустно как раз.
Нам не сидится на месте.
Так приходи ко мне, детка, сейчас
и пообедаем вместе.
Поговорить нам с тобою не грех
о персонажах известных —
о праотце, о праматери всех,
об ангелочках небесных.
Пусть даже ни рая, ни ангелов нет,
зато будут Ева, Адам и обед.
Авигдор Амейри
Смотрю с вершины Ар-ацофим
Смотрю с вершины Ар-ацофим,
В земном поклоне склоняясь,
Шепчу с вершины Ар-ацофим:
Привет, о Йерушалаим!
Века веков мечтал о тебе,
О счастье видеть свет на челе.
Йерушалаим, Йерушалаим,
Взгляни же на сына любя!
Йерушалаим, Йерушалаим,
Из праха отстрою тебя!
Прими с вершины Ар-ацофим
Привет, о Йерушалаим.
В изгнанье в дальних странах скорбим,
К тебе свой взор обращая.
Благословен будь тысячекрат,
Храм Владыки, царский град!
Йерушалаим, Йерушалаим,
Не двинусь я с этих высот.
Йерушалаим, Йерушалаим,
Придёт к нам Машиах, придёт!
1928
Зельда
Есть у каждого имя
(Рифмованный перевод белого стиха)
Есть у каждого имя,
Что дал ему Бог,
Как назвали отец и мать.
Есть у каждого имя,
Что дали ему
Смех его, одежда и стать.
Есть у каждого имя,
Что дали ему
Стены дома его, кручи гор.
Есть у каждого имя,
И в имени том —
Воля звёзд и людей приговор.
Есть у каждого имя,
И в имени том —
Страсть его и его грехи.
Есть у каждого имя,
Что дали ему
Те, кого он любил, и враги.
Есть у каждого имя,
И в имени том —
Радость праздника, будни в поту.
Есть у каждого имя,
Несущее смену времён
И людскую в веках слепоту.
Есть у каждого имя,
Что дал ему Бог,
Как назвали мать и отец.
Есть у каждого имя.
Его нам дают
Волны моря
и смерть
под конец.
1974
Перевод белым стихом Р. Ливензон — см. на сайте
Арик Айнштейн
В путь, птенец!
Птенцы мои гнездо покинули все.
Крылом взмахнули и скрылись.
Ну а я, состарившись, остался в гнезде
и надеюсь, что будет всё всегда в порядке.
Всегда я знал, что он придёт, этот час,
когда они покинут дом,
но всё случилось так внезапно для нас…
Что ж удивляться, я немного смущён.
В путь, птенец!
Крылом разрежешь небо.
Всё твоё — и ширь, и высь.
Но не забудь:
Орёл есть! Где б ты ни был,
Берегись!
А мы теперь в гнезде остались одни,
но мы с тобою ведь вместе.
Так обними меня покрепче, скажи:
Мы и вдвоём неплохо сможем здесь прожить…
В путь, птенец!..
Я понимаю, что природа сильнее.
Когда-то сам я начал путь.
Но вот, когда настало время,
мне чуть-чуть сдавило грудь,
сдавило что-то грудь.
В путь, птенец!..
Меир Ариэль
Змеиная кожа
Стебель я засунул в пасть,
сверху мост готов упасть,
а по нему повозок строй проложил дорожку.
И один вопрос лишь есть:
что бы мне такое съесть?
А серьёзный муравей меня всё мерит ножкой.
Вновь я в гонке колымаг
сброшен наземь нищ и наг
с колесницы-развалюхи дребезжащей.
Я вырвался из свалки дел,
Я словно в буре уцелел
от меня теперь не торопясь вдаль уходящей.
Отец мой мне говорил:
«Бросишь день, он сбросит тебя тут же с возу.
Повозка вскачь несётся и нет сил?
Сегодня соскочишь, и вмиг
прошли два года,
Вновь я в гонке колымаг
сброшен наземь нищ и наг
ты остался там же, где и был».
Без парашюта и без крыл
себя я всем ветрам раскрыл,
желанье всё и вся познать одно мной правит.
И потому пока застыл
в той позе, как положен был,
ускорение растёт, меня через миг раздавит.
Я нищ и наг, от всех вдали.
Смотрю на кожицу змеи.
О, если б мог и я вот так же, братцы…
О, если б люди так могли
культуры кожу всю в пыли
сменить и к новым берегам добраться!
Но мой отец мне твердил:
«Бросишь день, он бросит тебя для начала.
Повозка вскачь несётся и нет сил?
Ты сегодня не вспрыгнешь, и вмиг
двух месяцев не стало,
ты остался там же, где и был».
Была подружка у меня,
слегка дика и не в меня…
И не смекнула: так же ведь могу я.
Раз в машине среди дня
помял ей форму я любя,
а как раз сейчас по ней тоскую.
Поди найди-ка путь теперь,
как найдёшь свой путь теперь?
И под мостом тут стебелёк жую я.
Кому нужен ты теперь,
помнят ли тебя теперь?
Вот ищи, как связь вернуть былую.
Как мой отец мне говорил:
«Бросишь день, он бросит тебя для начала.
Повозка вскачь несётся и нет сил?
Сегодня выпрыгнешь, вмиг
двух часов не стало,
ты остался там же, где и был».
Ури Асаф
Цветами со мной говори
Зимою дождь окна и крыши залил.
Сказала, что белый любим ею цвет.
Он ей протянул — а в душе праздник был —
белых нарциссов душистый букет.
Засмеялась она: «Милый мой,
разговор наш продолжим весной.
Цветами, любимый, мне говори,
цветами мне говори».
Весною она, как весна, расцвела.
Принёс ей букет золотых хризантем.
Она уже летнее солнце ждала.
Остался он снова растерян и нем.
«Вселенной всей цветы собери;
как пройдёт весна, приходи.
Цветами, любимый, мне говори,
цветами мне говори».
День летний сияет, а он нелюдим.
Цветы в поле сжёг беспощадный хамсин.
И вдруг она вновь появилась пред ним,
просила цветы, ну хотя бы один.
«Сухо всё, что тебе подарить?!»
А она продолжала просить:
«Цветами, любимый, мне говори,
цветами мне говори».
Шломо Арци
Парень идёт на балкон
Парень идёт на балкон и вдруг исчезает
между кустами внизу.
Ветер подует, и он пропадает,
как осенью лист
с ветки, так и он.
Не сердись, бывает:
он ведь влюблён.
Заглядывай чаще к нему.
Он спокойней с тобой.
Хоть странный путь он выбирает,
ты же любишь его.
Да, иногда он с балкона вдруг исчезает,
старый мурлыча мотив,
и в бок ему ветку куст вонзает,
и роза — свой шип.
Липнет грязь к башмакам. Не сердись, бывает.
Он ведь влюблён.
Когда он приходит к тебе,
ты спокойней: ведь так ласков он.
Хоть странный путь выбирает
сказать тебе, что влюблён.
Но и когда балкон пуст (так бывает
в субботу днём)
и ветер неслышный чуть-чуть навевает
и тишь кругом,
твои мысли о нём,
а в траве играет котёнок хвостом.
Когда он придёт к тебе,
молчит, но как ласков он!
Хоть странный путь выбирает
сказать тебе, что влюблён.
Айала Ашеров
Не волны в морях
Скажи, что сделать можно, чтобы слёз не лить?
Скажи мне, есть ли мир другой, где можно жить?
Скажи мне, почему нет правды — лишь одни мечты?
Зачем пытаться продолжать, рыдать? Скажи мне ты.
Не волны в морях —
мир, разрушенный в прах,
скрыт, разбитый об мол без пощады.
Скажи, что сделать можно, чтобы слёз не лить?
Скажи мне, есть ли мир другой, где можно жить?
Когда бегут здесь люди, словно к морю, в ад.
Готова я бежать в огонь, только б пришли назад.
Не волны в морях…
Скажи мне, как со смертью ты живёшь
И слёзы скрываешь во мраке? Скажи, чего ты ждёшь?
Огонь, что зовёт меня, там не смогу найти.
А тот, что вдруг исчез, нельзя вернуть и спасти?
Не волны в морях
Скажи, что сделать можно, чтобы слёз не лить?
Скажи мне, есть ли…
Хамуталь Бен-Зеэв
Отдать
(песню часто исполняют в День памяти павших — А.Г.)
Отдать,
вобрать всю боль в себя,
когда душа скорбит любя.
И как увидеть грань и нить
между отдать и получить?
И научиться отдавать…
Проследить весь ход событий
и причин распутать нити,
когда душу бередят
случайный смех, случайный взгляд.
Стараясь даже думать тише,
чтобы никто другой не слышал,
ты избегаешь точных слов
в молчанье тягостных часов.
Отдать,
вобрать всю боль в себя,
когда душа скорбит любя,
и научиться отдавать…
Суметь за много лет понять,
как можно что-то создавать,
все изменения принять,
и дальше жизни нить сплетать.
Как молча тяжесть дней терпеть
и чувств наплыв преодолеть,
всегда умея уступать,
но всё ж рассудок не терять…
Отдать,
вобрать всю боль в себя,
когда душа скорбит любя,
и научиться отдавать…
И, хоть паденья дней не счесть,
знать: для прощенья место есть
и есть всегда надежды тень
начать обычный новый день.
Отдать…
