Марка Нёма, известного математика, признали неспособным решить проблему Мейснера. Он понял это после семинара. Коллеги разошлись и не задали ему ни одного вопроса. Только профессор Липшиц приподнял голову от своего листочка, отрешенно скользнул по нему улыбкой и опять погрузился в свои записи. Профессора Нёма не удивило поведение коллег. Он сам обнаружил темное место в доказательстве и прервал доклад.
Дома Нём освободил карманы и выпотрошил портмоне. Он забрал купюры, ссыпал мелочь в правый боковой карман куртки, свернул и сунул в пиджак приготовленный листок. Потом зашел в ванную, взял электробритву. Он еще раз все проверил, переобулся в кроссовки и вышел. И сразу в квартире зазвонил телефон. Автоответчик записал, что Шимон К. еще раз просил Марка Нёма прочесть его статью. Марк никогда не читал статей Шимона К. Ключи остались в квартире. Он достал из электрощита запасной ключ, открыл дверь и бросил ключ в квартиру. Ключ звякнул и отскочил вглубь на ковер. Нём захлопнул дверь и ушел.
Через два часа Марк Нём пришел в намеченное место. Он устал, сел отдохнуть в детском сквере и сразу уснул. Спал Нём недолго. Он открыл глаза в ранних сумерках и вспомнил, что сквер находился сразу за магазинами местного торгового пятачка. Здесь Нём купил японский кухонный нож ручной ковки, с острым твердым лезвием и длинным жестким клинком. «Новичок должен работать самым лучшим инструментом» - запомнил он услышанное на технологическом факультете. Тут же он купил литровую банку белой краски и маленькую бутылку воды.
Еще через полчаса Нём дошел до места. Адрес он знал наизусть. Оставалось подождать, когда в гараж въедет спортивная мазерати. Он сел поодаль на удобную для наблюдения уличную скамейку. Ожидание не изнуряло. Он привык работать в любых обстоятельствах. Снова нашел изъян в доказательстве и углубился в лабиринт ошибки. Всякая появлявшаяся машина требовала внимания: вспомнить, зачем он здесь, и понять, что это не мазерати. Пешеходов здесь было немного, важных для него машин тоже. Солнце село, похолодало, городские шумы стихали. Стали слышны редкие звуки. Слух обострился, Нём мог по звуку определить положение источника.
Через два часа совсем стемнело. Мазерати не было. Он вошел в дом следом за кем-то и спустился на парковку. Шаги звучали неожиданно громко и гулко. Свет он не включил, аварийной подсветки ему было достаточно. Он обошел парковку и обнаружил красный с отливом мазерати с холодным двигателем. Номер совпадал. Придерживая куртку и стараясь не запачкаться, он аккуратно вылил краску на лобовое стекло, не оставляя просветов. Все это он проделал бесшумно. И с легким шорохом бросил на капот под стекло пластиковый пакет из-под банки с краской. Пакет тут же прилип к натекшему белому пятну.
- Теперь он сразу не уедет, - Нём вышел на лучше освещенное место и внимательно осмотрел себя. Краски не нем не было. Удобно и незаметно он сел в темном углу парковки. Мерно гудела вентиляция, пахло бензином, кошачей мочой и известью, просыпанной рядом. Ждать он приготовился долго, вполне вероятно до утра. Можно было поразмышлять.
Марк Нём всерьез занялся проблемой Мейснера после доктората и быстро продвинулся. Он подошел к решению вплотную. И тут случился срыв. Он стал топтаться на месте, не замечал ошибок. Его мозг работал вполсилы. Это продолжалось уже года три.
Нём знал причину. Он долго пытался справиться с ней медитациями и анксиолитиками. Но тонул в ней все больше и тупел от таблеток. Тогда он решил устранить помеху. Это оказалось не просто. Незаметное расследование, поиск имен, адресов, устройства дома, распорядка дня, образа жизни, марок машин и расположения камер... все это не проходило бесследно.
Последние полгода Нёму едва удавалось удерживаться в проблеме на достигнутой им за много лет глубине. Сегодняшний провал на семинаре его поторопил. К тому же была середина января, лучшее время для действия.
Через полчаса на парковке включился свет, кто-то парковался неподалеку. Нём достал свою бумажку и еще раз изучил лицо в цветном и черно-белом варианте. Он вынул нож из упаковки и убрал во внутренний карман куртки. Припарковавшийся пожилой жилец увидел замордованную мазерати. Он пошел к лифту, одновременно вызванивая соседа, хозяина испачканной машины. Свет погас. Еще через несколько минут снова включилось освещение, и к машине вышел хозяин. Это был парень с фотографии, одетый по-домашнему. И Нём неспешно пошел к нему.
Парень психовал, звонил в полицию, отцу, просил кого-то прислать. Потом оглянулся и увидел Нёма совсем рядом. Парень, удивился его появлению, но Нёма он не знал и не испугался. Нём сочувственно осмотрел стекло, выказал желание помочь. Он сунул руку в куртку и схватил нож. Левую руку он протянул к чему-то прилипшему на стекле. Парень повернулся за рукой и получил удар ножом спереди под ребра.
- Я профессор Нём – сказал Марк с улыбкой, - Ты мешаешь решать проблему Мейснера.
Нём был тренированный правша и отработанный месяцами удар пришелся немного слева.
- Я не хотел, нас Эдна подбила, - прохрипел парень. Профессора Нёма устроило его признание: - Суд учтет, что ты не хотел насиловать мою дочь. – Нём знал: его дочь Лара Нём сбросила Эдну с крыши. Потом спрыгнула сама.
Марк почти совсем вытащил клинок из-под ребер, развернул его острие в полости вверх и снова воткнул. Теперь он не спешил, воткнул нож на полную глубину и забил его вместе с рукояткой снизу вверх основанием ладони. Крови было мало. Почти сорок сантиметров широкого лезвия удерживали кровь внутри. Нём отступил, зажал бутылку коленями и открыл левой рукой. Он смыл кровь с правой руки и стер ею, еще мокрой, пятна крови с куртки. Теперь они не пачкались. Этого было достаточно. Марк вытер руку о рубашку осевшего неподвижного тела.
Послышался приближающийся шум двигателя. Нём насторожился: кто-то въехал на парковку. Шум удалился, машина свернула в другую сторону. Надо было торопиться, пока никто не вышел к лифту. Нём на ходу допил воду, бросил бутылку и выскочил на лестницу, едва не столкнувшись с кем-то, выходящим на парковку из открывшейся двери лифта.
На темном участке улицы он остановился, достал из кармана тонкую шерстяную шапку и вывернул наизнанку свою синюю куртку. Потом он неспеша сбрил усы и короткую бороду и зашвырнул в кусты бритву и галстук. Дальше он шел с выбритым лицом, в бежевой куртке и шапке натянутой до бровей. Опознать его по записям с камер было непросто.
Марк Нём не пытался бежать, прятаться, заметать следы, избегать камер. В его планы это не входило. Он пошел к морю. До намеченного им места на берегу было километра четыре, т.е. примерно час ходьбы на комфортной для его комплекции скорости. Если повезет у него будет два-три часа, чтобы закончить дело всей жизни. Десять лет и три часа – это все что нужно для решения проблемы Мейснера. Если этого не хватит, то не хватит и всей жизни.
Жертвоприношение вскрыло и его собственный нарыв. С гноем вышла его боль, тяжелый развод, тревоги; кровь омыла изнурение, неудачи и колебания.
Раны зарубцуются в дороге На послеоперационный период времени нет.
Марк шагал убийственно спокойный. Он стал на три года моложе, как и город вокруг. Семейная суета, жена и дочь как обычно, слегка раздражали. Это нормально, он привык. Ларка выпрастывалась из детской угловатости, вела себя последнее время несносно. Нет-нет, не сейчас, потом, сейчас это неважно.
Так где он остановился? Он не умел отчаиваться и не знал, что предаваться отчаянью можно по-разному. Ожила моторика памяти, расправились нервные окончания, вернулся опыт и мозг полыхал с прежней отрешенной собранностью.
Марк молодо распрямился и двигался высоко и гибко в своих владениях, в многомерном объеме свободы, обходил препятствия и не упорствовал в тупиках. Вот он заметил проблеск, откликнулся на тонкую идею, наметилась неожиданная техника доказательства. И он свернул на свет. Неторопясь, перепроверяя себя, шаг за шагом он обретал уверенность и, наконец, принял тычок в подвздошье – это оно. Это был знакомый ему, редкий знак успеха – доказательство замкнулось безупречно. Он проделал путь еще раз. Сомнений не осталось. Его отпустило. Он сделал крюк, чтобы выносить трепетно, как роженица дитя, нечаянную свою прощальную радость.
Нём бесцельно брёл по притихшему опустевшему городу-миражу, не замечая холода, звезд, желтых фонарей, синих цветов в темноте. Купил в каком-то баре бутылку «Джеймесона» по тройной цене и убрал в карман. Попросил, потом купил ручку и бумагу. «...А свеча есть? ...Да, зажгите ...Нет, одну». Не торопять, стараясь не форсировать, записал мелким почерком исправленное доказательство поперек текста меню с обеих сторон листа. Ничто так не радовало и не поддерживало его сейчас, как улыбка траурной свечи. Потребовался второй и третий такой же лист. Нём подумал, что Липшицу придется постараться. Но именно этот мягкий человек умеет читать математические тексты, как никто.
Еще через час Марк вышел к морю, сел в кафе, заказал двойной эспрессо, о котором сразу забыл. Дописал нагулянное в дороге недостающее, расширил комментарии. Еще раз прошелся по доказательству и кое-что уточнил, заботливо сохраняя читабельность текста. Потом на обороте листка с фотографией насильника набросал записку профессору Липшицу, дал ссылку на свою статью в «архиве» arXiv.org и точно указал, с какого места следует заменить доказательство.
Марк перевернул лист и по фотографии черкнул просьбу к полиции передать бумаги профессору Липшицу. Из-за быстрого набора телефона он не помнил, но по имени, университету и кафедре Липшица должны были легко найти.
Отпущенные Марку часы истекли. Он оставляет бумаги для полиции у метрдотеля кафе. Отдает ему остатки денег, просит его быть с рукописями поаккуратнее. И выходит прямо на пустой пляж. Ждать было нечего. Кто знает, как скоро полиция появится на берегу? Он идет к воде, входит в нее как можно дальше, выпивает бутылку виски и плывет в темноту. Он легко несет тяжесть намокшей одежды, плывет свободно вдохновенно, изо всех откуда-то взявшихся сил. От берега к своей цели невидимой в глубине моря.
Через две недели у профессора Липшица дошли руки разобрать бумаги и само доказательство. Он обнаружил в одном месте необоснованный переход. Обратиться с этим было уже не к кому. Заполнить лакуну Марку хватило бы полчаса. Для Липшица матерал был чужой, ему потребовались два дня.
Он передал автографы Нёма в архив университета. Никто не знал лица на фотографии, не понимал планов, адресов, поверх которых Нём сделал записи.
Имя Нёма привлекло новых спонсоров на математический факультет. Профессор Липшиц получил статус emeritus.
Профессор Шимон К. всем рассказывает, что сам Марк Нём незадолго до смерти прочел и высоко оценил две его статьи, к сожалению, устно, по телефону.
