***
Так рано повеяло снегом…
Вчера полыхала жара;
с шумящим лесным набегом
пришла восковая пора —
пора неземных откровений,
небесного зимнего дна;
с наплывами лунных горений
немного ещё зелена
листва, но дворик мой золот
и терпок — в своём купаже,
а тихий осенний холод
и важен, и нужен душе:
пленительна, самозабвенна
в лачужке веранды свеча, —
строка, как слеза, вдохновенна
и, словно любовь, горяча!
***
Легка рассветная звезда,
в хрустальной дымке бирюзова —
среди неслышимого зова
ясна, крылата, молода;
летит среди миров чужих,
которым много лет знакома:
среди полей, над крышей дома
так много их, так много их;
их не понять из древних книг,
не осознать удел их вечный
и взмах крыла, почти беспечный,
несущий нам всего лишь миг;
умом постичь — напрасен труд,
открыться сердцем — бесполезно:
легка пылающая бездна
рассветных, солнечных минут.
***
Как небо, встала надо мною…
А. Блок
…Ты в дом входила в шёлковом платке
и, скинув плащ, о чайник грела руки,
затем к огню садилась — налегке,
припоминая давние разлуки,
и, угли странно, дико вороша,
смотрела — сквозь, твоё лицо краснело, —
как будто чья-то тёплая душа
врастала вновь в твоё живое тело;
как будто вновь, на Землю низойдя,
не театрально, а в привычной яви
ты забывала сполохи дождя
и рассуждала: «О Всевышний, я ли
себя, по воле неба, обрела?
Достойна ль я жить в облике подобном?..»
Струились капли хрупкого тепла
в обычном доме, маленьком, укромном:
мы пили чай, мечтали — обо всём,
иных миров пространства обсуждая;
я видел свет и прах в лице твоём,
но всё же верил в то, что ты — другая,
что не грехом была ты рождена,
а чем-то высшим — отблеском, рассветом;
я созерцал, почти не видя дна,
и понимал по косвенным приметам,
что где-то рядом чьи-то имена,
что вслед летят — кометы, ядра, пули;
а утром ты рассады семена
бросала в почву и, плетя на стуле
свою косу, смеялась мне в глаза:
«Да, я верна, о друг, всем понемногу:
когда на небе вспыхнет полоса
крылатых звёзд, я улетаю — к Богу…»
Шутница! Вновь жива и не жива.
Понять, простить — бывало не такое:
сто тысяч лет закатная трава
вдаль уносила солнце, как каноэ;
сто тысяч лет, о Муза, рядом ты —
сплетенье звёзд, рожденье тьмы и света:
тебе своей хватает высоты,
а нам, поэтам, в наказанье это!
ФЕВРАЛЬСКИЙ СВЕТ
I
Метель кружилась во дворе,
Качая сумрачные ели,
А мы задумчиво сидели
И были рады злой поре,
Когда за маленьким окном,
В кустах заснеженной сирени
Сливались пасмурные тени:
Фонарь скрипел над чердаком.
В прихожей иней на двери
Блестел, сквозь щели проступая;
Искрилась ваза голубая,
Я говорил тебе: «Не ври,
Что не боишься тьмы земной
И ждёшь меня с благоговеньем...»
Но ты была почти виденьем
В ночной сорочке предо мной.
II
Свистела в сумерках метель,
Спокойно щёлкали поленца,
Но снова с хрустом полотенца
По снегу прыгала капель;
Ты в зимней шапке — меховой,
Из серебристой чернобурки —
Пришла, ругая переулки,
И села с влажной головой.
Блестел узором хрусталя
Стаканчик с клюквенной настойкой,
Ты расцвела улыбкой горькой;
Был тёплым вечер февраля.
Мы говорили о весне,
О том, что скоро хлынут льдины.
И пепла яркие седины
Увидел я в глубоком сне...
III
И тепло, и светло, и грешно...
Снова рву со стихами бумагу,
Слыша в трубах морозную тягу,
И смотрю у окна на кашпо,
Где поник одинокий цветок
И земля у корней пересохла,
Как волос твоих зимняя охра;
Но вздымается свет моих строк
О тебе, для тебя, об одной,
Той, которую знал я невинной —
В длинном платье и шляпке старинной.
Что теперь происходит со мной?
Обращаясь к таинственной мгле,
Вспоминаю раздор между нами...
Твой атласный рукав с узелками
Меня держит в незримой петле.
IV
Потемнел золотистый графин
С ярко-алой вишнёвой настойкой,
Ты у зеркала хмурилась с плойкой,
Мне казалось: я был не один
У тебя — и в лесу сквозь пургу
Пробирается медленно пеший
С хриплым кашлем, ругаясь, как леший;
Это видел я сердцем, не лгу:
Чёрный призрак исчез вдалеке,
Оставляя следы в перелеске;
Твоих губ молчаливые фрески
Трогал я, словно льдинки в реке,
Когда сонно и длинно январь
Окропил окна светом лампады...
Оставляя в душе водопады,
Расплескался по небу янтарь.
V
Сквозь стёкла в зимний коридор
Катилось солнце, догорая,
И заливало вдоль сарая
Багряным светом старый двор,
Где я с тобой стоял в тиши
Среди искрящихся сугробов
И неба пасмурных разводов
Не принимал оклад души,
Когда вздыхал февральский сад
И сосны в зареве темнели,
Но чуть заметные капели
Влекли меня в твой дом, назад...
А ночью проседь угольков
Нам из печи опять светила,
Её загадочная сила
Боялась долгих сквозняков.
VI
Прости меня теперь за то,
Что я, конечно, не во власти
Соединить небес две части:
Когда ты скинула пальто
И, мглу духами окропив,
Ко мне уверенно шагнула,
Я встал с расшатанного стула,
Услышав старенький мотив
О двух пылающих сердцах;
Но наши чувства были в прошлом,
В дыму чужом и придорожном,
В летящих в поле бубенцах,
За полуночной пеленой,
Где душу спутала усталость.
А ты по-прежнему пыталась
Быть непокорной предо мной...
***
В этом городе мгла за околицей,
Глубоки полевые снега.
Одинокой серебряной горлицей
Подо льдом задремала река.
Острый месяц в стекле расколотом
Загрустил о былых делах.
Облака наливаются холодом,
Проплывая в чужих мирах.
Над осокой по склонам стелется
Горьковатый седой дымок.
Закружив надо мной, метелица
С ветерком унеслась на восток.
Небо вспыхнуло ярко, молодо...
В пелене пробежавших лет
На окраине старого города
Светлой памятью я согрет.
***
Мы встречались с тобой на закате…
А. Блок
Звезда над рекой моросила,
снега отступали легко,
сквозь стены незримая сила
носила живое тепло,
а веник, отставленный в сени,
ютился под шляпкой гвоздя;
сходили к холмам полутени,
по узким тропинкам скользя;
под сводом чердачного лаза,
над просинью хлынувших вод
меня ты ждала хитроглазо
у чёрных старинных ворот,
где лёд прожигали крапивы
у окон, склонившихся ниц,
и плакали трепетно ивы
под гомон окрестных синиц;
и что-то в душе клокотало,
и что-то взрывалось внутри —
горели сиренево-ало
остатки вечерней зари,
над лесом, над полем, над домом
с чуланным рассольным душком,
над тьмою, клубящейся комом
под вспыхнувшим звёздным ушком;
хотелось мечтать и, мечтая,
предчувствуя близость, любить,
когда говорливая стая
тянула свой клин, словно нить,
и, штопая давние раны
земли, пробуждалась весна;
парили тугие туманы —
от взмаха ночного хвоста
кометы, застывшей над миром
и сблизившей нас на века
ожившим нездешним эфиром,
как будто вспорхнувшим с цветка,
где каждая ночь окропилась
золой, как речная вода.
И виделось: ты мне приснилась —
легка, молода, золота…
***
Ты вся — сомнение и тайна...
Свои серёжки теребишь.
Ты откровенна и печальна,
Когда летят дождинки с крыш.
Сомкнёшь жемчужные ресницы —
В окно струится блеск реки...
Как две осенние зарницы,
Мы то близки, то далеки.
***
Казалось бы — о чём и говорить?..
Неровный снег бросает в стёкла блики;
Подтаяв, лёд в сугроб вонзает пики —
И день февральский рвётся, словно нить.
И дремлет кот, забывший про клубок,
И к старой пряхе волна* льнёт клоками,
Как рыхлый наст, разъеденный кострами,
Иль недалёкой тучки островок.
Спешат по кругу ходики-часы,
Закатный луч на скатерти подвижен,
А за окном на кроны зимних вишен
Ложится гул дорожной полосы,
Откуда ты внесла набоек стук
В мой стылый дом — спокойна, сероглаза —
И над цветком, над тёплой астрой газа,
Согрела кисти побледневших рук.
Всю ночь мороз узоры рисовал,
В печном огне всё стало ярко-красным,
К твоей груди, блестя дымком атласным,
Скатился льдинкой сколотый опал.
Но унеслись, куда-то унеслись
Те дни, когда, я думал, только крепла
Любовь: теперь, как будто горстку пепла,
Февральский свет её уносит ввысь…
*Волна — овечья шерсть (смол.).
