1. В путь
Вопрос на засыпку: что делать, если кто-то на предложение выйти за него замуж получает отказ? Правильно: уехать восвояси. Как всякому порядочному человеку. Ему ведь больше ничего не остается. Со мною получилось немного наоборот. В предчувствии отказа мне захотелось исчезнуть заблаговременно. А потом вернуться – на все готовое. Надо было такому случиться, что все совпало ненарочным пазлом, улегшись в одну кассу.
И дружок мой Мизинец с некоторых пор призывал к путешествию и приключениям. И погода наколдовала за окном позднюю осень – самое подходящее время для расставания. С надеждами на лучшее. С любовью. Со всем остальным. Ветрено. Не синь, серость. Бесприютность. Последняя желтизна с деревьев не опускается плавными снежинками, но несется круговертной прочью, смешанной с пылью, застящей глаза. Не избавиться, не проморгаться. Что-то ждет впереди? Неопределенность.
А Мизинец оказался здесь как тут, подманивая меня флагом необходимости смены рутины. Ну, Мизинец!
– Не теряйся! Поехали! Это недалеко. Да мы быстро. Развеешься! Одних праздников четыре дня! Заодно проверим верность провинции идеалам Октября. Я такой ром достал: «Дебютант». Настоящий заграничный! Сгодится. Уступлю одну бутыль. Червон с тебя. Эх, прокачу!
Он умолчал, впрочем, о главной причине своей кочкаревщины. Отсюда его нетерпеж и лицемерные заботы о моем развеивании!
Долго уговаривать меня не пришлось. Конечно, я по привычке слегка поупирался и попрепирался, но все мои доводы как то: сдача кандидатских минимумов, испытание жениховством и вообще, сейчас осень, не время... - он разбил наголову: предложение? Любовь? Брак – абортная сторона любви! Хорошо, раз тебе приспичило: невесту - в отложку или на депоненты, свежее будешь по возвращении! Минимумы и так сдашь, ты у нас один такой на всю ивановскую, а осень – лучшее время для шершеляфамства... Едем! решено и подписано! Куда деваться?
2. В пути
Но до чего быстро Мизинец в поезде освоился, обжился и стал сильно напоминать неунывающего героя из кинокомедии средней руки и ниже! Свято место... Став перед туалетом, предупреждал пассажирок: «Регламент - три минуты! Время пошло! Не задерживайте движение! Поезд не резиновый!»
С чего-то даже и проводник, явно принимая нас за каких-то не таких, как все, подыгрывал нам вовсю. Конечно, вопросы мы задавали ему неожиданные, распоряжения отдавали противоречивые, требовали в глаза смотреть да резких движений не делать! Строго спрашивали с него информацию о пассажирах, рекомендовали за иным приглядывать... Он весь так и извертелся.
Позднее оказалось, что он понимал наши игры. И сам доигрывал роль в предлагаемых обстоятельствах, якобы порученную ему, потрафляя нам, неизвестно за каким ляхом! Отсюда и вся бездонная грусть по прибытии на станцию назначения. В глазах его светилось безутешное разочарование, разбавленное бессильной недоброжелательностью. Проводниковые ожидания и наши притязания находились в разных сферах: он ждал чаевых, а мы резвились в предвкушении грядущих игрищ и забав!
Еще чего!? Для нас он был функцией и сферой, должности и приложения нашего веселья, соответственно. Проводник знал (опыт!): ему положены чаевые, мы полагали, что чаевые не входят в условия, которые диктуют те, кто заказывает игры. Он достаточно обогащен нашим вниманием, и нечего функции вымогать то, что выдается добровольно. Кончилось тем, что он присоветовал нам никогда больше не ездить в его вагоне. «Это не твой вагон, - объявил ему тот из нас, кто читал Шукшина, - это мой вагон!» Он не понял. Мы смотрели с разных берегов, хотя и на те же факты. Проводник был уверен, что вагон его, куплен им вместе с должностью, ему принадлежит и пассажирский люд в том фрагменте, который обеспечивает ему чаевые. Он при власти, другие - под нею, он и получает разницу между своею властью и чужою зависимостью. Для нас условие это было неприемлемым. Каждый из нас остался при своем мнении. И вместе нам не сойтись! Как Востоку и Западу.
3. Разминка
Ранним утром мы, едва устроившись в гостинице, вышли прорекогнисцировать театр предстоящих действий. Небольшие курортные города вообще очень удобно устроены во имя отдыхающих, и этот не составлял исключения. Все рядом: вокзал необычайной красоты: легкий, светлый с колоннадами полукругом, обращенным к площади, и плоским тылом – к выходу на перрон. Не потому ли и легкость в мыслях у нас парила необыкновенная, тогда как в нашем Городе она тугодумилась, преодолевая сопротивление местных материалов. А тут к нашим утехам и старый парк поблизости, лишь улицу перейти, ноги размять, мозги разжижить и легкие провентилировать, природа, погода, все такое прочее...
Небо синее берлинской лазури вперемежь с изрозово-белыми облаками. Воздух был чист и свеж, как поцелуй ребенка, которого, впрочем, у автора цитируемого отрывка, никогда и не было. Вековечные деревья над нами, отовсюду веет сырою прохладой и грибами. Так я всегда расшифровывал подобные ароматы, которых с детства был лишен в родном южном граде... Чего бы стоили безоблачно серое небо, каменные кубы домов и пресная сухость городов, когда б не облака и деревья? Не хотел бы я оказаться на чужой планете, лишенной красок, запахов, жизни!
Как тут не сбыться, не скажу поползновениям, но – поднимусь на пару-тройку пунктов – ожиданиям? Настроение было приподнятое, задержка за малым - приключениями, которыми и дополняются путешествия, и нет одного без другого: ни цельности картины, ни личного жизнеосуществления... Вот мы и сошли –
на берег моря суеты,
полные палкозакидательских настроений, впору смирительные штаны примерять на вырост! Чтобы не быть голословными, объявили не то смотр, не то смотрины. Смысл не меняется. Мы с Мизинцем были разборчивы, как невесты на выданье. Одних девиц браковали мы, вместе или порознь; другие браковали уже нас, зато – обоих вместе. Такая солидарность с их стороны могла бы вызвать уважение, не будь в это вмешаны наши интересы.
Подходим к одной сладкой парочке. Бодро так начинаем:
– А не скажут ли нам прекрасные горожанки, на какие имена изволят отзываться?
Одна из них тут же тянет замешкавшуюся товарку прочь. Дура, что ли?!
Или: – Вот смотрите: мы – одинокие обеспеченные холостяки, находясь с незваным визитом в вашем позабытом-позаброшенном...
Эти даже не дослушали! Фу ты, ну ты: – Обратите внимание на ваше воспитание!
И так несколько раз. У Мизинца от жалости к себе певческий голос проклюнулся хриплым фальцетом:
Люди встречаются, люди случаются, маются,
нам не везет в этом так, что просто беда!
Какие-то ненормальные зааплодировали. Только чокнутых нам не хватало! Мы мигом смылись куда подальше! Наши задачи были иные, развлекательные... Но с ними нам никак не перло!
– Куда мы попали? – спрашиваю Мизинца. – Отвечай, когда спрашивает подпоручик!
Он ведь меня заманил. Подлец, рожу воротит! Будто не к нему обращаюсь. Чего же с других уважения спрашивать?
Уж и не припомню, на какой попытке нам улыбнулась, наконец, фортуна. Память черным ящиком помалкивает. Как узнать, может даже наши претендентки проявили активность...
4. Первый тайм
Очень даже может быть. Не суть важно. И познакомились, с представительницами современной молодежи, привлекшими нас своею безыдейностью и бездуховностью. Какие уж тут «идеалы Октября и верность заветам Ильича!» Повыясняли «кто-что, зачем-почему, как-тяк...» Настолько заинтриговались, что встал вопрос продолжения знакомства. Но к себе не зовут. Туго в провинции с гостеприимством!
Пришлось договориться на вечер перед вокзалом, а ориентиром обозначился растиражированный в этих местах орел, на которого они нам указали пальцами в четыре руки.
«А что потом»? - спросят нас.
– «Почем нам знать? - парирую я. - Нипочем нам не знать!» - Будто сами мы себе голову не ломали на сей счет.
Посему решили ничтоже не сумняшиться, но старым дедовским способом бросить жребий. Положились мы, что называется, на Его Величество Случай! Пусть проявляет и дополняет необходимость, как учит философия! Это его работа! Тем более, что необходимость не может явиться на публике голышом и пользуется одеждою, одолженной ей случаем. Или произволом, реализуя наши интенции... Конечно, жребий! Не впервой! Тем более, что в прошлый раз он здорово сработал. Или подвел? Смотря как посмотреть... Верифицирую. И тут память галопом унесла меня в недавнее прошлое...
5. Предыдущая игра
В конце лета, когда я только задумывался о будущем предложении, Мизинец вытягивал меня на прогулки, уклоняя от матримониальных задач. Надо сказать, я и сам не больно торопился с обязывающим поступком. Вот и в тот раз вышли на стезю развлечений. Она у нас на Приморском бульваре помещалась. Как и все интересное в городской жизни.
– Они! не спугни! – это Мизинец углядел кого-то из собственного досье.
– А-а-а? – я медленно отвлекался от своих мыслей.
– Твоя старшая. Моя – младшая...
– А-а-а? – не доходило до меня.
– Зурна! Делай, как я. Но только со своей. Не перепутай...
Они, надо сказать, заметили нас еще раньше и некоторое время наблюдали, сделав скороспелые выводы, недалекие от истины, которая тоже работала не в нашу пользу.
Так и случилось. Обнаружив наш интерес, подруги устремились прочь. Мы – вдогон. Они приземлились на свободной скамейке. Мы, подоспев, уселись рядом с обеих сторон. Девицы сделали удивленный вид. Я решил, что начался мой час: – Между двух женихов оказались, загадывайте желание!
– Какое еще желание?
Мизинец закашлялся, явно предупреждая меня от обязывающей опрометчивости. Но я уже выплюнул узду и меня понесло: – Любое!
– А вы сможете?
Наши с Мизинцем физии изобразили противоположные эмоции... Подруги, внимательно оглядев нас, зашептались. Потом «моя», то есть навязанная мне, не особенно скрывая нахальство за равнодушием, сказала:
– Можем посидеть где-нибудь... – Тут она с некоторым опозданием церемонно обратилась к подруге: – Как на это смотришь?
Та как бы нехотя пробормотала: – Можно...
Мизинец сидел окаменевшим чучелом. Я за их спинами адресовался к нему: – Что скажешь, мой верный друг?
Он молчал. Только губы выводили неслышное шевеление.
– Извините, я на минутку! – и отвел его в сторону. – Говори, что скажешь?
– Опасно! Нутром чую – опасно! Динамо провернут, видишь, какие они...
– Пробьемся как-нибудь.
–У тебя все «как-нибудь»!
– Ну ты предлагай, только определенное что-нибудь.
– Что-нибудь... как-нибудь...
Он с капустным хрустом почесал голову. Надо отучить его от этих манер. Опозорит раньше времени. Еще в кулак сморкаться начнет!
– Говори!
– Давай, в гости пойдем!
– К ним?
– Ну не ко мне же! Это программа максимум!
– А минимум?
– Эй, кавалеры, скоро вы там? – не вытерпели подруги. – Аппетит остывает!
– Сейчас, – отозвались мы нестройным хором, - сейчас...
– Что минимум? Решай!
– Минимум: куда-нибудь, даже в ресторан, может быть, но не так сразу, а... давай жребий бросим!
Его идея мне сразу понравилась – переложить сомнения и неудачи на случай. – Отлично! Только в гости сам приглашай! Твоя очередь хоть что-то реальное предпринять...
– Эх ты! - укорил он меня. – Даже этого не можешь!
Я проглотил. Потом рассчитаемся. Вернулись к ним. Мизинец принял быка за рога: – Мы тут...
– Там... - вмешался я, и, разряжая обстановку, кивнул в сторону, где мы вели переговоры.
– Не перебивай! Мы там, посовещавшись кое с кем, решили принять приглашение и... – он набрал в грудь воздуху, а в голос апломба, и после веской паузы продолжил, – и пойти к вам в гости!
Сказать, что они онемели, значит промолчать! С минуту они приходили в себя. Потом: – Вы что – вообще?! – к ним вернулся дар речи; может и к худшему... – Думайте, прежде чем говорить!
– Подождите, вы нас не так поняли... мы берем последний тайм-аут! – я попытался выправить положение, хотя крен был критический. – Иди сюда, друг сердечный!
Он поплелся за мной.
– Что скажешь?
– Жребий, - нерешительно промямлил он. – Как договорились... И добавил: – Хотя бы не выпал!.. Р-р-решка! решка – не идем...
– Орел – идем! - твердо сказал я.
И пропеллером так взвинтил монету ввысь, что после долго искали ее в темноте. Я зажег спичку. – Что?
– Есть!
Я замер. – Есть! Решка! – торжествующе выкрикнул он.
– Решка, – удрученным шепотом подтвердил я и оглянулся на скамейку, где сидели они. Скамейка было пуста!
6. Перерыв между таймами
Ресторан Мизинца, как всегда, манил меньше, гости – дело другое, оно и разными сторонами повернуто быть может! И обойдется не так накладно. Так, под гнетом противоположных тенденций и составилась дилемма дня: ресторан или гости, а под пунктом «разное» – жеребьевка. Я, как водится, на «орла» поставил, тем более, что городок обложен и засеян был квадратно-гнездовым методом одноименными пернатыми фигурами. И твердо уверен был в торжестве законов драматургии, которые тотально навязываются миру, минимизируя неорганичные отклонения от них. Вот вам и дополнение к необходимости! Случай и тут не отступился ни от необходимости, ни от драматургических законов, сработав на орлиный позитив!
– Орел! – воспрянул я духом.
И Мизинец неслышным эхом подтвердил: – Орел!
– Орел! - резюмировал я. - That is the Еagle! The one and only!
Есть еще справедливость на этом свете!
7. Первый тайм мы уже проиграли...
И вечер наш под сенью орлиных крыльев начался и ими же оттенился. Погода, как было замечено еще классиками сатирического жанра, благоприятствовала любви. Обе новоявленные наши подруги уже ожидали под крыльями популярной птицы лицом к привокзальному ресторану. Завидев нас, изобразили такую радость, словно мы не виделись с ветхозапамятных времен, и, подхватив под руки, устремились к ресторанным дверям. Будто уже были наслышаны о сенсационных результатах жеребьевки! Мы и рта не успели раскрыть, как оказались в углу зала под пыльной пальмой, а официант спешил к нам с хищно раскрытым блокнотом.
Пока мы с Мизинцем изучали меню, официант успел принять их заказ и, одарив златозубою улыбкой, исчез по своим делам. Вообще, в этот вечер все происходило как-то необыкновенно быстро, как нечасто бывает по вечерам, особенно в курортных городах, когда в предчувствии забытья южных ночей хочется и самому незаметно забыться... Вот уже и заказ на столе, не иначе подруги за все распорядились, заботливые наши! Веселые, смеются, не забывая жевать, а главное – глотать, и говорят, говорят, говорят без умолку, не то что в парке утром, когда рот через раз раскрывали да сонными глазами подхлопывали. Что-то ждет нас? Но они-то, они?! Сметали со стола почем зря, не забывая шампанским запивать съеденное и шоколадом закусывать выпитое. Потом и разговоры оборвали за ненужностью, отвлекающей от остальных отправлений молодых организмов. Неожиданно для нас в самый разгар молчаливого веселья им одновременно и срочно взотребовалось куда-то выйти, и они умчались, динамическим ветром унесенные, похватав свои сумочки и шоколадки, которыми на пару и шару закусывали, а вправду, так заедали Советский Шампань!
Исчезли: были и - нет как нет, как не были! Время затопталось на месте и замерло. Зал показался нам пустынным. Люстры обтусклились, хотя до этого свет резал глаз. Оркестр, отнюдь не лаская слух, вяло наигрывал пошлые блюзы (а я было подумывал пуститься в танцы, пусть еще не решил с которой). Пальма, более пыльная и вялая, чем была, тоже казалась обманутой в своих ожиданиях. Да и самый официант с наклеенною улыбкой и промасленным блокнотом выглядел более их сообщником, чем нейтральным работником сферы общепита. Нам ничего не оставалось - только ждать. Не их, но бесславного окончания много и напрасно обещавшего вечера.
Чего ж Автопилот мой не словил сомнительных информационных сигналов в море энтропии? Даже о «будущей невесте» ни разу не... - «А то, – отозвался эхом он, – что сам ты не хотел никаких сигналов и здравого смысла слушать»! И впрямь! Чего уж теперь на зеркало души пенять?
Испить залпом чашу до дна мешал снисходительный взгляд на нас с соседнего столика (теперь мой Автопилот улавливал все сигналы, памятуя о предстоящей взбучке). Нас высматривала пара, умудренная, как выяснилось из дальнейших реплик, любовной жизнью. Через некоторое время ведущий пары счел нелишним утешить нашу потерянность и сочувственно произнес: – Динамо?
Наш столик отозвался сдавленным молчанием.
– Динамо!.. – и чувственно добавил:
– А вот меня не прокрутят! – ласково посмотрев на свою спутницу, как бы провокативно предлагая ей побег (не в том, сигнальном для меня смысле, которым была пронизана моя жизнь, во всяком случае, ее половозрелая часть), одновременно благородно предоставляя ей возможность самой решать собственную судьбу (в Советской Конституции, между прочим, этот пункт аналогизировался правом наций на самоопределение). И счастливчик, в подтверждение законности моей догадки, одобрительно похлопал верную любовницу по маргинальному ее участку спины... Она заулыбилась.
Я держался из предпоследних сил. Даже юмора наскреб:
– Да-а, плохо мы еще воспитываем нашу молодежь, понимаешь! Удивительно несерьезное отношение к брако... – и доглотил неуместное сочетание цитаты.
Ждать, собственно, было уже нечего... Ловить тоже. Мы вяло доели и допили (мой аппетит был надежно, а мизинчатый безнадежно подпорчен) немногое из скудного репертуара, оставленного нам прожорливыми динамовками. Поминутно поглядывали на часы, которые упорно показывали остановившееся время...
8. Еще не вечер...
– Как вы себя чувствуете?
– Как последний дурак!
(Шерлок Холмс и доктор Ватсон. 2 серия. Кровавая надпись)
Нахлебавшись несолоной динамикой, вернулись в номера. Перемолчали прокол, оставив разбор пролетов на опосля. Когда при самом удобном случае будем колоть глаза друг другу, тыча носом каждого в свои ошибки. Я с горя откупорил свою бутылку заготовленного «Debutante»... но не для таких же оказий! А приятель, друг называется! – отказался, оберегаясь во имя... (но тогда я до этого пункта не допер). И исчез. Пришлось оприходовать ее самому. За неимением собутыльника, первый тост поднял синхронно со своим двойником в зеркале: за динамовок и их ближайших родственников по материнской линии! «Невеста» бы со мною никогда так не поступила. Даже если бы согласилась пойти со мною в ресторан, не говоря уже о принятии предложения, которое я прособирался ей сделать, вовлеченный в поиски приключений. Она бы... Подняли: за ее здоровье и будущее счастье в семейной жизни! Еще за что-то! И пару-тройку раз повторили! Но этого мне показалось мало, и я авансом от избытка благодарности написал ей спьяну коротенькую записочку, справедливо полагая, что она, как говорится, поспособствует моему предприятию. В смысле – счастью. И вообще решил на будущее поддерживать собственную легендарность в качестве (несмотря на левые уклоны от генеральной линии) жениха и из каждого города, куда меня ни забросит фигура речи, напоминать о себе
Потом, не найдя ни марки, ни конверта, свалился и отключился... на ночные кошмары! «Невесту» не увидел и даже не вспомнил о ней, а вот динамистки, те да: шваркнули мне жребий в лицо! До вчерашних событий сна досмотреть не довелось, а то бы рассчитался с ними по полной! О, я такой! Если меня раскочегарить, такие счеты сведу, что!.. Нет, не досмотрел, их счастье!..
Первым, что я увидел, очнувшись поутру, были зажмуренные глаза мои изнутри. Слезы готовы были пролиться, но водопад удержался закрытыми веками. Потом они с трудом разлепились и объявился обрыдлый гостиничный номер, грязный и неприбранный. Тут же и незваный друган мой Мизинец. Довольный. Ухмыляется. С чего бы это?
Как мне ни хотелось покрыть его бесплощадною бранью (беспощадными словами, но не употребимыми на площади), я, еле сдерживаясь, заговорил в рифму:
Нас вводила молодость
в денежный расход, -
но от него, недорифмованного нашего, сочувствия еще никто не дожидался:
Вас водила молодость
за куриный нос!.. –
подлил он огня в масло... И резюмировал грубо и в свойственном ему стиле: – Скадрена вошь!!
Кого имел в виду? Не иначе виновниц вчерашнего провала! Который отличался от обычного провала, как атомная бомба от настоящей! Хотя на динамовок...
Он разорвал круг моих несчастливых мыслей эгоистическим парафразом:
вся ночь впереди,
разденься и жди!
Я с чего-то принял его экспромт за пожелание покойной ночи и машинально ответил симметрично. Он рассердился не на шутку:
– Тебе самому пускай покой снится!
Я и забылся тяжким сном на следующие половинные сутки светлого времени. На полдень не обратил накакого, ты-што-с, внимания – лишнее свидетельство моей прострации вследствие сдвига по фазе. И не только временного! Не говоря уже об ударении на предпоследнем слоге. Не до политесу! Было от чего сдвинуться! Но я собрал мысли в кулак и усилием воли вернулся, прикованный к неотвязному кругу своему. Парадокс: хотя и немного на динамовок тех и ставил!
Дело минуты и случая, что называл поэт:
дешевых брюк,
скинутых сгоряча!
Презренной прозой говоря, не стоит жизнью дешевить, тем более что сгоряча. Пусть это, скорее, усугубительный принцип, нежели объяснительный, коль скоро комментариями мы оправдываемся задним числом, а усугубление входит в нас явочным порядком. Отсюда и пресно-депрессное похмелье по пробуждении.
Окончательно я проснулся уже к вечеру следующего дня, благополучно проспав не только подробности случившегося, но и самый его факт, выросший из предыстории, на которую я так долго закрывал глаза. Так вот что означал отрывок из его арии... И повторять не хочу!
О том, что произошло за время моего отсутствия в трезвом мире, я был проинформирован Мизинцем почти в режиме реального времени. Но с суточной задержкой. Опять свою песнь завел!
– Это ты уже исполнял!
Но его понесло:
Эх, раз! Еще раз!
Еще много-много раз!
И перешел на речитатив:
– Остаешься за главного! Я телепортируюсь в другой номер! Только ты меня пока не выписывай, мало ли что. Пиши до востребования.
И убежал по своим козлиным делишкам. Пока я собирал ключки воспоминаний, сопоставляя их с его куплетами, он объявился вновь:
– Знаешь, когда это долго не, то не долго это...
– Мне-то что за дело? Обратись в лигу сексуальных реформ!
Он хотел обидеться, но передумал. Видимо, заговорила совесть или... что там у него. – Слушай... а хочешь? нет, потом...
Что ли со своей этой, как то бишь ее, пошел советоваться. И долго не появлялся. Настолько, что я успел что-то связать и ужаснуться его вероломству.
Несмотря на всю свою занятость (хорошо устроились!) в ее номере, он время от времени навещал меня, возбуждая во мне чувство, расположенное где-то между завистью и попранной справедливостью. Так вот почему был он сравнительно весел, несмотря на продинамленный провал, и не торопился раскрыть карты, имея в активе долгозванную встречу со ставленицей бухучетного процента...
9. Предыстория падения Мизинца
Припоминаю, что регулярно этот болтун заводил бесконечный, не в смысле длинный, но всего лишь нескончаемый, коль скоро он ни разу не закончил своего рассказа. Так же, как не довел тогда свое знакомство, по собственным его словам, до логического конца. Всякий раз он приводил настолько разные и несообразные обстоятельства, что их связь представлялась мне абсолютно нереальным фантомом. Зато детали были более чем живописны, пусть тоже противоречивы. А когда я исключительно из любви к истине пытался их уяснить, он с жаром упрекал меня не только в недоверии к его россказням, но заодно и к нему самому! Мне действительно не верилось, что для перехода к тому, что он называл логическим концом, кто-то согласится залечь с ним в койку,
намерения его двусмысленны поскольку!
Но это так, к слову, которое вылетит – не поймаешь... Лучше продолжу, исходя из того, что только сейчас сплелось в небольшой очерк. Произошло их знакомство прошлым годом на курсах повышения бухгалтерской квалификации, которая, кстати, у Мизинца была довольно низменной, не знаю, как у нее, свечку не держал. И сошелся он с нею, как он божился, просто-запросто (к моему удивлению, ему на это дело собраться – только распоясаться), предложив заполнить вакуум; даром, что дурень Шукшина не читал, жизнь надиктовала! Что-то тогда им помешало... причины он приводил такие, что... Поневоле расстались.
Весь год, в течение которого она успела выйти замуж и проводить своего новообретенного суженого в армию, велась у них с Мизинцем любовная переписка, в предвкушении перехода к практической части повышения каждым своей квалификации и взаимного обмена опытом, ради чего он оказывается и затеял эту поездку. Он, значит, хранил на депонентах свой вклад в отношения, которым предстояло составить их... счастье? Ну тогда пусть будет – удовольствие.
Ведь я для них оказался только прикрытием; может и еще меньше! Жила бухгалтерша в соседнем городке (мы не направились прямиком туда исключительно из соображений конспирации и уж, конечно, скрываясь не передо мною, но только ее соседями – даже с ними считались больше!) впоблиз нашей дислокации. Неудивительно: там все городишки в невподалеком взаимстве, и орлы-близнецы скрепляют их в нетленный и/или тлетворный союз против разного рода искателей приключений, развлечений и похождений...
С этим вроде разобрался. И что теперь? Надо смотреть правде в глаза. Да и Мизинец,
Что ему Гекуба?
У него своя подруга!
не даст забыть, как иные не дают соврать. Не такой он человек.
10. Непристойное предложение
Да вот и он сам. Скалится. Явился доложить, что первые серии его любовных страстей высококвалифицированно утолены. Это мне надо? Да и в дальнейшем он, отрываясь от своей вожделенки, тайм-аутами бегал ко мне с докладами, маскируя свое полное довольствие псевдозаботою обо мне, столь недовольным сложившимся раскладом. Справедливости ради добавлю, что он предложил и мне, как это? да, «попользоваться» его дамою (причем на свой страх и риск, поскольку не был уполномочен ею на такие эскапады), и даже фальшиво пропел:
Адресованная другу,
ходит девушка по кругу,
потому что круглая земля!
Но как только я подпел ему в тон, хотя и не в унисон:
Поделись подругою своей,
и она еще не раз к тебе вернется! –
он, вопреки правилам формальной логики, отнюдь не освобождающей от необходимости мыслить, осекся: только не сейчас, а ближе к концу, исходя из одному ему ведомой щепетильности. Пока я раздумывал, памятуя, что Мизинец ничего за просто так не сделает, а в оправдание еще и процитирует своего кумира, который за каждый витамин, скормленный Балаганову, намеревался стребовать с того множество мелких услуг (и кто знает, как и чем придется расплачиваться?) - наш вояж кончился, причем скорее, чем мы того ожидали.
11. Реванш во втором тайме
В один из последующих дней (затрудняюсь сказать, в какой именно, времена у меня в сознании по вполне объяснимым резонам рассинхронились) наша незадачливая тройка решила прошвырнуться по некоторым из орлиных городишек-спутников. В одном из них, кстати, я имел совместное с родителями и Систрицею летопрепровождение с десяток лет назад. Теперь я решился заодно сравнить прежнее свое мироощущение с нынешним, выяснив, наконец –
кто изменился - я или мир?
Что сказать? Небо и подземелье!! В общем, аршином как бы не измерить: запахи и звуки были те же и так же уходили наискосок от меня, но сам я шел теперь напрямки, зная, чего хочу, и... не добивался желанного. Видать, одного хотения в мире этом недостаточно для достижения успеха, надо еще чего-кой предъявить! И знать –
чего,
когда,
зачем
и сколько?..
Задача со многими небезызвестными! И я, оставляя теоретическое решение на полях подобно Ферма, продолжаю излагать сухие факты; что – мысли? они малоинтересны и столь же банальны, сколь и их носитель. Тогдашне-нынешний! Шутка!
Возвращаюсь к орлообразующим городам и весям скоротечного пребывания нашего. Оказавшись в третьем из них, мы ехали узкоколейным трамвайчиком по направлению к легендарному Провалу в который, чтобы самим изволить провалиться – в миг един,
чтоб нам исчезнуть вместе с ним! –
ибо дружеская подруга высмотрела сквозь замутненное окно бижутерно-ювелирную лавку и тут же стащила нас из вагона по первому своему требованию. А уже в лавке углядела неимоверно дешевую цепочку из презренного металла, которым наш основоположник полагал мостить общественные туалеты для демонстрации достижений пролетарской культуры. Ленинские уроки, надо полагать, не затронули ни единой клетки ее мозгового вещества! Цепочку я, не без сократовского влияния – «как хорошо, что ничего этого мне не надо!» – тут же окрестил веревочкой, сводя невидимые миру мизинчатые просчеты, и уже не без влияния классики уверял: и веревочка в дороге, ежели взопрет нужда что подвязать, пригодится! Она за гоголевскую идею зацепилась вполне, но приятель, конечно, отказался не то что купить ей в подарок (он был скуповат на деньги, да и на все, что на них можно приобрести), но даже одолжить ей, не без оснований полагая, что он потеряет или эти деньги с концами, или (если она от большого ума сдуру вознамылится съездить за ними к себе) – любовную ночь... Оба варианта его не привлекали. Подруга обратилась было и ко мне с аналогичной просьбой...
Это было первое непосредственное ее обращение ко мне. На правах утопающего к спасительной соломинке. До самой сей минуты нас, как бы, пребывающих в двух параллельных мирах, не существовало взаимно! Видимо, это было связано с непристойным предложением одного из нас в утешение другому, а третье лицо почувствовало неодносмысленность ситуации. И сейчас только все еще мой и все еще друг Мизинец оказывался единственным гипотетически связующим звеном и свидетелем встречи двух инопланетян на многогрешной Земле... если бы... если бы они вдруг соизволили пообщаться. И вот более чем неожиданное обращение ко мне напрямую и, не побоюсь этого слова, напропалую!
Могла бы и не обращаться: мой ответ ликвидировал реализацию сепаратного мизинчатого предложения, столь контрастирующего с тем, которое я собирался сделать возможной своей невесте!
12. Реванш в дополнительное время второго тайма
Справедливость восторжествовала, законы жизненной драматургии – тоже и не раз: она уехала почти так же споро, как плехановские динамовки, но с пустыми, в отличие от тех, руками!!
А ее уже, наверное, бывший друг-любовник заплатил по первому требованию уборщице какую-то сумму, соотносимую с веревочной ценой, за «засратые (как та выразилась, видимо, по простоте бездуховной) простыни». Вот он, маловысокохудожественный касательный пунктир, выводящий на динамовок! Мизинец пытался опротестовать, дескать, прачечная состирает, и вообще все равно... но, наткнулся на зарифмованное убиральщицей:
Если б было все равно,
люди ели бы говно!
На него, впрочем, больше подействовало добавленное презренной прозой ее же: – Обосрался, так и веди себя соответственно! Не то - коменданта позову и по месту работы сообщат! Тебе же дороже выйдет!
Надо ли говорить, что наш герой беспрекословно выполнил все требования. Расстроенный свалившимися на него невзгодами, он, судорожно собираясь восвояси, неловким движением разбил свою дебютантскую бутыль, подведя итог плехановским потерям. Теперь уже точно ни в Плехановске, ни и более тем в фешемебельной гостинице нас -
никто не удерживал
и ничто не удерживало,
кроме непрошенных воспоминаний, избавляясь от которых, мы и поспешали обратно.
13. Реванш после игры за пределами поля
Насвистывая песню, почтальон
За домом дом обходит всю округу.
И хорошо, что знать не знает он,
что пишут в письмах граждане друг другу.
Самуил Маршак
Каждого из нас ждало свое. Ему попытаться выправить положение со своей, уже не боясь ошибиться, бывшей... Мне, счастливо выпутавшемуся из свинцовых мерзостей бытия, сделать предложение до невозможности маловероятной невесте... Хотелось бы добавить, как честному человеку, но это несет незаслуженный отсвет того, что не имело быть. Обогащенный ошибками (не надо оваций, дон Жуана из меня не вышло), пойду искать, где оскорбленному есть счастья уголок... Это могло бы составить тему нового рассказа, но теперешний мой рассказ продолжается и вплоть до окончательного мизинчатого провала и далее.
По возвращении в пенаты Мизинец обсыпал свою безверевочницу водопадом писем. Она на свою голову ответила всего одним (вот оно – вторичное торжество справедливой мести!) – но обвальным; приятель, впрочем, этого письма не получил, а только как бы вычислил на кончике ума (как его предшественник Леверье – наличие Нептуна) содержание! Ого! Это стопроцентно реконструированный факт, ведь он не имел ни фактуры, ни конструкции: не умея в точности знать, что именно она ему написала, Мизинец лишь догадывался (чуйка!), что ничего обнадеживающего. Основания для подобного умозаключения? Их есть у него и более чем! Письмо-то он получил, адресованное вовсе не ему! Адрес, однако, был безжалостно точен. Что и говорить, судьба не связывается с какой-либо одной конкретной формой воздаяния, но проявляет удивительную изощренность и сноровку. Письмо, полученное им, более чем стоило другого, полученного не им, и это было да! Оно полнилось изъявлениями любви и любовного нетерпежа, ожиданиями встречи и пламенными обещаниями столь многообразных утех, что их в совокупности на 1000 + 1 (сумма прописью: тысячу и одну) ночь достало бы! Отдаться потоку радости Мизинцу мешала конкретика: его называли не именем собственным и достаточно неблагозвучным, рифмующимся с напитком, которого он к тому же и не переносит, а более приемлемым для другого человека. Адресатом должен был оказаться военнослужащий муж счетоводки, не ведавший о том ни сном ни духом! Тут Мизинец догадал и все остальное, причем синхронно с законным ее супругом, который получил не в пример менее лирическое, но куда более категорическое письмо.
На фоне мизиновских провалов моя история оказалась довольно счастливой. При любом исходе грядущего предложения. Причем, безо всякого жребия...
Муслумов Рустам Рафикович, доцент кафедры социологии и управления общественными отношениями УрГЭУ-СИНХ, кандидат психологических наук, живёт в Екатеринбурге.
