Евгений В. Харитонов,
ДООС-Азоразавр
Есть поэты «тёмные», чей гений неуловим, распознаваем не сразу. Есть те, кого с первых строк, с первых звуков безошибочно определяешь: перед тобой большой поэт.
А есть ещё и третий тип: тот, кто, по ему ведомым причинам, очень не хочет, чтобы в нём угадали большого поэта, по какой-то неведомой причине ему неловко и застенчиво быть большим поэтом, он охотно раздаривает этот свой, Богом ему данный статус, другим. Такой была Елена Кацюба.
Она и в самом деле, редкий случай поэта-экспериментатора, поэта-исследователя, в котором сразу и безошибочно распознаешь большого русского поэта. Редкий поэт, впавший в формальный эксперимент, в исследование языкового нутра, удерживается на скейтборде собственно поэзии. Лене, при всей её жадности, охотности до эксперимента, формальных игр, это удавалось легко и изящно. Поэтому даже те, кто на дух не переносит любое отступление от стихотворных конвенций, от «традиции», в поэзии Елены Александровны видели Поэзию (справедливости ради: конечно, не все, но всё-таки многие).
Лена жила творчеством и дышала творчеством: поэзия, визуальная поэзия, видеоарт, клипы, журналы, исследование палиндромов… Оказываясь рядом с ней, в её круге общения, уйти незаражённым шансов не было. Другое редкое качество — небывалое в поэтической среде чувство литературного такта и уступчивости. Такой была Елена Кацюба.
…И вдруг сейчас вот поймал в памяти: я за двадцать лет знакомства с Еленой, кажется, ни разу не видел её без улыбки. Мелочь — да, но мне эта мелочь кажется важной и значимой.
Двенадцать лет назад я посвятил Лене крохотульный моностих-анагриф (анаграммическое стихотворение, в котором используются только буквы, входящие в заголовок, в данном случае это «Елене Кацюба»): «Ал бал неба, юн!» И сама Лена, и её поэзия, да и всё, что она делала (а Лена — это классический человек Возрождения), был какой-то немыслимо радостный, пылающий огнями бал абсолютного творчества.
Невозможно понять, осознать (понадобится время), как этот мир, пусть даже в границах нашего литературного мирка, сможет обходиться без Лены, Леночки, Елены Александровны. Как-то, видимо, будем, привыкать, приспосабливаться.
«На берегу музыки / грохочут волны безмолвия / оглушают молчанием чайки / Здесь убивают любовью / воскрешают отчаянием…»
Света Литвак
Абсолютно позитивный настрой, улыбчивый взгляд, смешливые интонации и всё лучезарное обаяние её образа не предполагают никакого печального нытья некролога. Что я представляю при звуке имени Елена Кацюба — зачарованное мелодичное медитативное чтение, любование каждой буквой, слогом и полное восхищение словом.
Розы сами не растут —
их создает садовник, конструктор розы.
Он Р — заберёт у грома,
О — отдаст рот,
З — закажут замок и загадка,
А — выдыхает май.
Роза в ней Ра солнца,
Ор восторга
За согласия,
Аз вязи азбуки.
Елена — конструктор РОЗ в саду поэтического универсума, теоретик и практик ДООС, неутомимый издатель оригинальнейшего и очень красивого «Журнала ПОэтов», поэтесса, неуклонно следовавшая своему призванию, легко и свободно, несмотря на подводные камни и необходимые препятствия.
«Я люблю неожиданное, люблю, когда меня удивляют, и пишу для таких же, как я. Одним людям уютно и спокойно в сотворенном мире, как в меблированной комнате. Вселились и живут, ничего не меняя, не переставляя. Другие предпочитают создать свой мир — от начала времен. Я так и делаю. У меня много вариантов сотворения мира» (Е. Кацюба).
Автор «Первого палиндромического словаря современного русского языка» (1999), экспериментатор и комбинатор, она упорно, трудолюбиво, но словно играючи, вылавливает «элементарные праформы из первозданного хаоса».
Современному читателю, в том числе и нам с вами, предстоит прочитывать и перечитывать книги Елены Кацюбы, осмысливать и осваивать её миры, любоваться садами и цветниками поэритмов и стихоформ.
Я только ещё открывала для себя мир московского поэтического андеграунда, когда Елена была уже его настоящей звездой. Её имя я запомнила и отметила для себя на первом же вечере, где прозвучали для меня её стихи. С тех пор уважение к мастеру переросло в любовь и восхищение поэтом, человеком, женщиной, другом, сподвижником и даже куратором (не побоюсь этого слова). Я благодарна ей за поддержку и неизменные добрые слова в мой адрес. На литературных вечерах, которые она устраивала, состоялись премьеры отдельных моих экспериментальных поэтических опытов. В журнале, издаваемом Леной, публиковались стихи, которые трудно было бы представить в любом другом бумажном литературном издании. Я гордо ношу имя ЗИОСА в стрекозиной стае ДООСА.
«Ты всё пела? Это — дело!» Это самое наше важное дело, Лена. Ты права!
Сергей Бирюков
Елена Кацюба представлялась стрекозой, которая лето красное пропела. И это была правда. Редчайший дар естественного слова она несла на стрекозиных крыльях. Прозрачных, светящихся. Стрекозиными очами выхватывала из онтологической глубины тайные смыслы слов и снов.
Пламя живет в глазах, глядящих на пламя.
В полете одной строкой охватить и продлить мгновение. Стрекозиная школа ДООСа, созданная в гнездовье Кедров — Кацюба. Сколько раз я поднимался в их гнездовье в Большом Гнездниковском переулке… Крылатые угощали нектаром поэзии, собранным в полетах. Лена читала:
Часы слов — чары снов
Часы снов — чары слов
И это было так естественно, как будто часы и чары снов и слов сами заставили поэтессу произнести их в таком сочетании. Такие схождения слов и снов — Лена называла «лингвистическим реализмом».
Можно бы сказать, что к ней само шло слово, и она только записывала, проговаривала, заговаривала. На самом деле это было встречное движение. Слово двигалось к ней, и она сама двигалась к слову. И в некоторой точке происходила встреча. В «Азбуке» она прямо говорит:
Розы сами не растут —
их создает садовник, конструктор розы.
Итак, не только стрекоза, но и садовница, создающая словесный розариум так, чтобы этот словесный рай возникал словно невзначай — из игры! Поэтому главная книга называется «Игр рай» или «игРай». Книга лучевая, проницающая пространство и время. Настолько, что время настоящего прочтения ещё впереди.
Своим «Палиндромическим словарем русского языка» Елена соединила палиндромически прошлое и будущее. Буало и Ломоносов одобрительно аплодировали новому поэтическому трактату, а Милорад Павич приветствовал достиги Елены в художественном жанре «словаря»!
Лена на моей памяти стала первой среди поэтов, принявшей компьютер как умную помогающую машину. В соавторстве с компом она создала сверхпоэму «Свалка» в нескольких вариантах, в том числе виртуально вращающийся.
Расширение поэтического начала в виртуальную сферу. Создание видеоклипов не только на свои тексты, но и на тексты других доосов. И наконец «Журнал ПОэтов», придуманный в гнездовье стрекозьем. Невероятная по художественной фантазии визуальная проработка. Аналогов просто нет в мире.
Это всё Лена, воспринимающая мир, как цепь метаморфоз.
Лена-Лена-Лена — летящая в бессмертие…
(члены редколлегии журнала "Слово\Word", как то Сергей Шабалин, Александр А. Пушкин, Надя Рафальсон и др., - со-чувствуют...)
Елена Кацюба
Лев
На берег музыки
выходит разгневанный лев
гриву склоняет, ложится на камни
воду призрачную лакает
и присмирев
говорит с луной языками пламени
На берегу музыки
грохочут волны безмолвия
оглушают молчанием чайки
Здесь убивают любовью
воскрешают отчаянием
Мудрость музыки высока и строга,
Зорким слухом миры прозрев.
Нет у музыки берега
нет у музыки берега…
но есть лев
Играю ноктюрн
…На флейте водосточных труб?
Маяковский
Я узнаю вас позвоночно
флюиды флейты в трубах стока
когда размытое утрило
в дали палитры мокрых окон
Бурливо гулькает в решетках
реки подземное бульканто
и дней закадры завершает
багрово тучное адДанте.
Происшествие
В каналы брошенные башни
на части рвутся
морщат окна
куда упала с парапета
та что смотрела в эти окна
на мокром камне поскользнулась
когда задумалась о жутком
и пожалела что сломалась.
На каблука тупую острость
упала солнечная сырость
реаниматор праздный молвил:
«Здесь капельницы не помогут
она обманывала много».
И увеличил жизни скорбность
златой улиткою валторны.
Рифма
В горящий закат
вечерний ракат
выпустил рифмы ракет
Только на западе знаки востока
обретают форму и цвет
Рифма блуждает меж языками
рождая словесный кайф –
в русском рифмуются НОЧЬ и НОЖ
в английском NIGHT and KNIFE
