Киммерийская ночь
(поэты пушкинской поры)
Задолго до конца вы отошли, как тени,
известность не узнав, но миновав суды,
вы, Дельвиг, Тепляков, Языков и Катенин,
не разделив с молвой ни славы, ни судьбы.
Знавали вы и скорбь, и многiя печали,
и на чужбине смерть, и одинокий век,
в именье – тишину, молчание – в печати,
и бремя нищеты, и срамоту опек.
За вами по следам, как злобные дуэньи –
бесславие и мрак, смятенье и надрыв,
и мимо – и балы, и свадьбы, и дуэли...
И не от пули смерть, но от глухой хандры.
Что пенье? что молва? Ведь славы нет без риска,
петлёю кончить жизнь не проще, чем тоской,
изгнанья не узнать – но ночью киммерийской
быть изгнанным навек из памяти людской!
Остались лишь стихи, но и куда ни день их,
не скрасили они лихие ваши дни.
...Задолго до конца вы отошли, как тени,
но в утешенье вам – в его большой тени.
2000
***
...книга, случайно упавшая на пол,
тотчас спешит провалиться сквозь землю.
Выпить бы виски, но в рюмку накапал
черт его знает какое зелье.
Старость вошла и сказала – здрассссте,
что с вами сталось?!
Нету ни грусти, ни злости, ни страсти.
Здравствуйте, старость!
Потеряли предметы стройность,
автомобиль – устойчивость.
Никуда не поеду и с кресла не тронусь,
ибо тело несу, точно воз.
По утрам, если б силы имел,
то пошел бы охотиться... есть ли, нет ли,
дичи...
Но лучше подруге послать имейл,
а затем на прогулку – в электронные недра.
Когда-то...
По Москве-реке, как встарь,
плыли ялики.
Разбазаривал сентябрь
груши-яблоки.
И аллеи супесь-глина –
в дрожь от топота.
И шиповник, и малинник
зябли толпами.
Рисовал на окнах иней
жизнь неправую:
то княжною, то рабыней,
рябой Рябою.
............................
Кроток? Бесноват и лих?
Но смотрю вослед, понеже,
был прекрасен русский лик.
Страшен.
Нежен.
2002
Вечерний звон
И лодку, севшую на мель,
и рощу – серебро и мел,
что ветер ранил и гранил, –
от той поры я ничего не сохранил.
Мой век, без страха и слезы,
топча и вехи, и следы,
гасил кровавый свет светил,
но дальний путь к иным созвездьям осветил.
Туда, где вспыхнула судьба,
где пел певец: là-bas, là-bas°,
где ты, как дома, нищ и гол,
но где тебя не вопрошают: ты отколь,
из коих дальних эмпирей?
Ты дервиш или иерей?
Иль инженер (помилуй Бог!)?
Кому ты рукописи в сумке приволок?
Как ты пришел? Бежал ли, плыл?
Как одолел ты страх и пыль?
Испил ли вдоволь горя, так
что нестерпимо оставаться в городах
российских? И, развеяв дым
отечества, о чем скорбим?
Какой печалью ты свербим?
С кем расставался – с чужестранцем иль своим?
Кому внимал ты по ночам?
Каких держался ты начал?
Что слушал – пенье или вой
родной страны?
Ответ: вечерний звон.
2000
° là-bas, là-bas (фр.) туда, туда
Евгений Терновский – поэт, прозаик, литературовед. Учился в Московском ИнЯз’e (1960-61), исключен за религиозные убеждения, работал грузчиком, санитаром, библиотекарем, переводчиком с романских языков. Эмигрировал в 1974, работал в ж-ле «Континент», газете «Русская Мысль». Преподавал в Кёльнском ун-те, в Лилльском ун-те, в 1985 получил степень доктора философии. Автор нескольких романов, в том числе на французском языке, а также исследования “Pouchkine et la tribu Gontcharoff”.
