Переписка длиною в жизнь. Б.П. Герасимович — Х. Шепли, Ф. Шлезингер и др. (1919—1937) - продолжение0

(продолжение. Начало в №6/2019)

Глава III. Снова на родине

§1. Контрасты, контрасты…

Возвращение в Харьков и первые шоковые впечатления

 Покинув Соединенные Штаты 25 июня 1929 г., чета Герасимовичей, через Италию, посетив по дороге достопримечательности Неаполя, Рима, Венеции, и через Вену вернулась, наконец, к концу июля домой. После трех лет в благополучной Америке первые впечатления от родины стали едва ли не шоком. Дома Герасимовича ожидало наполненное симпатией письмо от Шепли, который спешил первым поздравить своего друга и коллегу с возвращением. Оно так живо напомнило Б.П. благодатную атмосферу Кеймбриджа и Гарвардской Обсерватории…

Б.П.Герасимович – директор Пулковской обсерватории

 Письмо № 30. Шепли — Герасимовичу

 «Июль 4, 1929
Профессору Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР (Россия)
Дорогой профессор Герасимович,
привет и с благополучным прибытием в ваш город! Я хочу одним из первых высказать надежду, что вы совершили приятное и полезное путешествие домой и пожелать вам счастья и успехов в текущем году.
Я хочу сказать вам официально, подразумевая то же и неофициально, что я получил огромное удовольствие от вашего пребывания в Гарвардской обсерватории и что чувствую, что как вы, так и обсерватория получили большую пользу от нашего сотрудничества и также, что мы наслаждались в общении с вами и миссис Герасимович нашей свободой от социальных проблем. Нам особенно будет не хватать её помощи в работе над Расширением Дрэперовского Каталога [2]. Мы надеемся, что она когда-нибудь найдет и в России полезную для себя работу в области астрономии.
 Завтра семья Шепли покидает Кеймбридж, отправляясь на три недели на каникулы в Lake Winnipesaukee[3]. Мы все в волнениях подготовки к поездке. В этот последний день я много пишу относительно объединенной программы по цефеидам — письма многим, кто может этим заинтересоваться. Мистер Робинсон [4] делает большие успехи в изучении цефеид в десяти полях [по этой программе? ]. Я подозреваю, что его работа по гарвардским пластинкам составит около половины всего объема этого объединенного проекта. Мы как раз планировали фотографическое определение величин серий переменных звезд, и в пределах года, я надеюсь, мы получим довольно хорошие шкалы для всех полей. Это само по себе будет кое-что, независимое от совместной (кооперативной) работы. Мисс Кэннон займется определением спектров для звезд сравнения. Величины их будут получаться обычным фотометрическим путем. Список переменных приведен в майском номере за 1929 г. Бюллетеня Лионской обсерватории. Список будет перепечатан также Канадским журналом и, в конечном счете, в Гарвардском Бюллетене, где мы, возможно, дадим больше данных относительно этих звезд.
Профессор Герриш[5] считает, что вы захватили с собой ваш ключ от Обсерватории. Если он все еще у вас, бросьте его, пожалуйста, в виде церемонии в реку Донец. Это будет надежнее, чем возвращать его по почте.
 Искренне ваш,
 Х.Ш.»

 Как видим, письмо Шепли не только было наполнено чувством большой дружбы, но явно демонстрировало как бы продолжающееся научное сотрудничество Б.П. с Гарвардом: Шепли продолжал посвящать его и в дальнейших в своих письмах в планы работы ставшей для него близкой обсерватории.

 Только спустя три недели Б.П. смог поделиться с Шепли своими делами и полными контрастов впечатлениями. Вся горечь обрыва, быть может, наиболее насыщенного научной работой периода жизни Б.П. отразилась в его ответе в Америку.

Письмо № 31(H.U.A.). Герасимович — Шепли

 «Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
Др. Харлоу Шепли
Обсерватория Гарвардского Колледжа
Кеймбридж, Массачусетс
Дорогой д-р. Шепли,
большое спасибо за ваше сердечное письмо, которое я получил вскоре после прибытия сюда. Я встретил дома различные беды и разочарования, и ваше письмо было для меня подобно капле психологического возбуждающего средства.
Наше путешествие было очень приятным, пока мы не высадились в Неаполе; с этого времени итальянская жара и наша общая усталость частично испортили его. Мы пробыли две недели в Риме и заглатывали колоссальное количество произведений искусства и предметов археологии, которое мы едва могли переварить. После очень короткого пребывания в Венеции и Вене мы, наконец, пересекли нашу границу. В течение трёх недель мы были чрезвычайно загружены. Вместо спокойной работы в корпусе А, я занимался тяжелым изнурительным делом изгнания кукушки, поселившейся в наших апартаментах. Миссис Герасимович, вместо обработки HDE[6], должна была совершать долгие и приятные прогулки через весь наш большой город, чтобы найти такие райские плоды как масло и т.д. Все это вместе взятое едва ли располагало меня к какой-либо серьезной работе и не сулит ничего блестящего в будущем. Теперь кукушка выброшена, мы имеем пшеничный хлеб три раза в неделю и т.о. можем наслаждаться нашим местом под Солнцем.
Наша маленькая обсерватория находится скорее в таких условиях бедности, которая, по-видимому, исключает какую-либо работу по цефеидам. Огромные здания американского типа, вознёсшиеся по соседству, мощные уличные фонари делают невозможной любую фотографическую работу. Нам обещают переселение за город, где должен быть воздвигнут новый университетский городок.
Думая о вас, я чувствую бесконечную благодарность за всё, что вы сделали для нас. Позвольте мне выразить мои чувства в наиболее неофициальной форме. Только теперь я осознал все трудности, связанные с нашим пребыванием в Гарварде, которые вы преодолевали столь стоически, не говоря мне ни слова. Я считаю себя вашим вечным должником, а мое пребывание в Гарварде лучшим периодом моей жизни, которая теперь, как кажется, схожа с кривой падения блеска Новой. Всё, что случилось со времени 25 июня, к несчастью, не мираж, и я больше никогда не проснусь на 11-ой Райт-стрит (Wright-street), чтобы прогуляться вдоль мирного Кеймбриджа к моему офису.
Я все еще смею думать, что в течение нашего пребывания на Обсерватории мы обрели несколько добрых друзей и что один из них, кому мы особенно признательны, иногда найдет, или лучше сказать, вырвет минуту, чтобы написать нам несколько строк.
Пожалуйста, передайте от г-жи Герасимович и от меня нижайший поклон г-же Шепли и всей вашей семье. Мы благодарим г-жу Шепли за доброе сердце и память. Все гарвардские подарки и сувениры, включая ваш великолепный шар (ball — [?]), в сохранности пересекли границу, но мы потеряли там большую часть нашего багажа. Обсерваторский ключ, который я нашел в своем чемодане, навсегда останется темным пятном на моей совести, быть может, я найду способ переслать его обратно.
 Искренне ваш,
 Б.П. Герасимович
Август, 21,1929».

Первые положительные оценки событий в стране. Новые перспективы и надежды.

 После первых потрясений от увиденного на родине жизнь постепенно входила в свою колею. Уже в первом письме из Харькова Герасимович, наряду с описанием своих невзгод и трудностей быта, отметил и крупномасштабные успехи новой жизни: разворачивавшееся грандиозное строительство в городе. Вскоре он «открыл» для себя Симеиз, назвав Крым одним из лучших для астрономии мест в Европе (!). Сообщает Б.П. и о появившихся перспективах сооружения новой, загородной обсерватории Харьковского университета… Шепли радуется за него и продолжает держать его в курсе творческой и бытовой жизни Гарвардской обсерватории — тогда в подлинном смысле скрещения главных путей для европейских астрономов…

Письмо № 32 (H.U.A.). Шепли — Герасимовичу

 «Сентябрь 23, 1929
Профессору Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР (Россия)
Мой дорогой профессор Герасимович,мисс Кэннон показала мне открытку, написанную вами из Симеиза. Я получил ваше письмо, рассказывающее о вашем возвращении домой в Харьков. К этому времени вы устроились и занялись спокойной жизнью.
Наш год идет своим чередом — с несколькими новыми визитёрами и окончившими университет студентами. В октябре к нам приезжает на два дня Паннекук[7]. Мистер Бок[8] здесь из Голландии (из Гронингенской Лаборатории), чтобы работать над диссертацией [букв. — тезисами] и стать американским астрономом. Вы, вероятно, знаете, что его новая жена (ставшая ею две недели назад) — Присцилла Файрфилд. У них дом в Шалер-Лейне (Shaler Lane), около Кеймбриджского госпиталя, и она будет преподавать в Колледже Смита уже в первом семестре. Во втором семестре она будет свободна по субботам и будет, вероятно, проводить их здесь в Кеймбридже. М-р Бок является ( нрб …gassiz) членом-исследователем (преемником мистера Хогга). Мистер Хогг [9] уехал неделю назад на год в Европу и большую часть [времени] проведет в Англии. У нас здесь была большая вечеринка по поводу его отъезда, прибытия Росселанда [10] и визита Милна [11] и др. Главной церемонией на этой вечеринке, как вы могли слышать от некоторых корреспондентов, было мое официальное и скорее шутливое объявление о помолвке Хогга — Савье (Sawyer). Милн был здесь в течение месяца, остановившись на последнюю неделю у Пласкеттов[12], которые живут теперь в их новом доме на Brattle-Street. Росселанды проживают в апартаментах на Channcy-Street (у них 4-х летний сын). Сам он читает лекции по космической физике и проводит конференции с физиками и теми из нас, кто может его понять. Он получил отпуск в Осло на год (в следующем семестре он будет обучать первокурсников). Д-р Хуфнагель[13] вернулся вчера из своей поездки на Запад и останется здесь на несколько месяцев дольше, работая с Гарвардскими спектрами. Д-р Унзольд [14] провел в Гарварде шесть недель и д-р Данхэм (Dunham) [15] — возможно, две недели. Мы устроили здесь несколько милых диспутов по контурам линий, когда собрались все вместе».

— Вся эта картина бьющей ключом жизни Обсерватории, как видим, расцвечена именами крупнейших творцов науки, вошедших в ее историю. И все это были — друзья и коллеги обоих корреспондентов. Б.П. в своей харьковской в этом смысле по существу провинции не мог не чувствовать, из какой благодатной атмосферы он был вырван обстоятельствами…

Упоминал Шепли и о менее приятных сторонах жизни:

«Школьный год уже стартовал, — писал он, — и, увы, мы все имеем больше рутинных и академических [связанных с преподаванием ] обязанностей, чем нам бы хотелось. Фактически все мы должны платить за наши исследовательские привилегии значительным количеством рутинной и общественной службы того или иного сорта».

Сам Шепли был в это время предельно загружен еще и своими обязанностями и заботами директора: «Моя монография, — сетовал он, — все еще не будет закончена из-за административных помех».

Тем не менее, глава Гарварда во всех письмах к Б.П. оставался воплощением энтузиазма и оптимизма. Он продолжает:

 «Но мы все время продолжаем планировать новые работы, — сообщал он, — и этот год должен быть превосходным. Одной из моих главных обязанностей, конечно, будет пытаться получить новые фонды для нового строительства и др. предприятий. Я имею программу деятельности, которая, если не сейчас, то, в конце концов, должна быть эффективной».

— В это время поступали в печать в Гарвардской периодике статьи Герасимовича, написанные по результатам, полученным им в США. Возвращаясь к научным проблемам, Шепли сообщал:

«Ваши различные статьи для Циркуляров проведены через препоны прессы вместе с другими Гарвардскими публикациями. Как обычно, много работ по переменным звездам; М-р Робинсон делает прекрасные успехи по цефеидам; и мы пытаемся систематически получать данные о долгопериодических переменных звездах. Я не мог еще закончить изучение цвета (colors), но это достаточно важно для моей рабочей программы. Нет никакой опасности, что мы будем упреждены [что нас могут опередить] в этом, и есть некоторый шанс дополнить материалы новыми измерениями.
Для миссис Герас может быть будет интересно услышать, что работа по Дополнению Дрэперовского Каталога [в которой она принимала участие] продолжается». И вновь — бытовые подробности, — некоторые понятные лишь самим корреспондентам: «Миссис Томас, которая занималась измерением [зв.] величин, уезжает в Хартфорд, куда переводится её муж. Также мисс Вебстер (Webster) оставила работу, собираясь в Албанию, чтобы преподавать там в течение года. Был взят лишь один новый работник; и никто не останавливается в комнате мисс Мори [16] (and no one put back in Miss Maury’s room).

На обложке Бюллетеня имеется реклама, где говорится, что на 11 Wright-Street [именно здесь жили Герасимовичи] имеются свободные комнаты».

— Все эти детали говорят, насколько близкими людьми стали выдающийся американский астроном и его русский коллега.

Здесь в их переписке появляется довольно загадочное, в наши дни почти забытое имя — П.Я. Давидовича. Он входил в Оргкомитет первого в России специализированного астрофизического института — ГАФИ (1922 г.). Но дальнейшая его судьба мало известна, сумбурна и весьма печальна. Из настоящей переписки видно, что свой ранний конец Давидович встретил…в психиатрической больнице.

«Я только что получил письмо от Давидовича, — писал Шепли, — говорящее, что он в Ленинграде, где занимает две должности — одну в Бюро стандартов и вторую в Технологической школе. Он пытается вернуться в Канаду. Очевидно, он отказался от места, которое обеспечил для него Субботин [17] на Обсерватории, и от его второго предложения — работы на водных сооружениях (at the water works) в Ташкенте. Он пишет вполне нормальное письмо, но не дает никаких доказательств счастья или удовлетворения этим. Я слышал от Профессора Нумерова [18] из Ленинграда относительно его визита в Америку. Ничего нового я не слышал от Ог[о]родникова [19].
 «С наилучшими пожеланиями вам и миссис Герас от всех нас, остаюсь весьма искренне ваш, Х.Ш.
P.S.
По слухам из Блумфонтейна высокогорный 24-дюймовик сделан прекрасно. Некоторые недавние пластинки, полученные Лейтеном, так хороши, что он опасается того, что более ранние для сравнения будут непригодны! 60-дюмовик все еще в Питтсбурге, но вскоре должен быть испытан [20].
 Х.Ш.»

Знакомство с Симеизом и встреча с Г.А. Шайном [21]. Перспективы научной работы. Возвращение к преподавательской деятельности. О большом научном строительстве в Харькове. Рекомендация К.Ф. Огородникова Шепли как своего протеже для практики в Гарварде.

 Постепенно жизнь Б.П. в Харькове налаживалась. Следующее письмо Герасимовича ярко отражает многообразие его впечатлений от новой жизни на родине, все более захватывающей его. Но и начинает, и кончает он проблемами научной работы.

Письмо № 33 (H.U.A.). Герасимович — Шепли

 «Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
Др. Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Массачусетс
Дорогой д-р Шепли,
большое спасибо за ваше сердечное письмо, содержащее ценную информацию и в то же время несколько капель поддерживающего лекарства для нас. Я получил также своевременно экземпляры Г[арвардского] Ц[иркуляра] 339 и 342, содержащие мои статьи; как обычно издательская сторона дела превосходна, и я уже писал мисс Пейн, выражая мою глубокую признательность за её любезность. Я замечаю, что длинный список моих долгов перед вами неуклонно растет, даже, несмотря на то, что я — здесь.
В настоящее время все мои беды с апартаментами и другими бесчисленными вещами преодолены; мы имеем уютные комнаты и живем вместе с родственниками миссис Герас. Но в самом начале я пережил очень тяжелое время, множество расстройств и неприятностей, они вынудили меня отправиться для небольшого отдыха в Крым, который, я считаю одним из лучших мест в Европе. Я нанес визит в Симеиз и встречался с д-ром Шайном, личность которого и преданность науке произвели на меня очень сильное впечатление. 40-дюймовый рефлектор и его спектрографическое оборудование превосходны. Шайн имеет программу [исследования ] RV около 200 — 300 звезд 6,0 — 6,5 m , никогда не наблюдавшихся спектрографически. Эта программа будет завершена в течение следующей зимы. Следующим летом в течение двух или трёх месяцев инструмент будет в моих руках, и я планирую проделать некоторую работу с кварцевым спектрографом.
 Я начал также мои лекции в университете (теоретическая механика). Это довольно лёгкая работа — всего шесть часов в неделю, которая не требует какой-либо специальной подготовки, поскольку предмет мне очень хорошо знаком. Так что, если ничего неожиданного не случается, у меня остается достаточно времени для моей собственной работы. На некоторое время я погрузился в тайны волновой механики (For a while I buried myself into the mysteries of wave mechanics), но в то же время я ощущаю бреши, образовавшиеся за время моего пребывания в Гарварде, когда, как вы знаете, я не мог позволить себе ни одной минуты для чтения. Я собираюсь взять в свое распоряжение несколько вычислителей и начать некоторую другую работу.
Вернувшись после долгого отсутствия, я нашел здесь много изменений. Всюду я наблюдаю возбужденную строительную работу — множество новых больших зданий, некоторые совершенно в американском стиле, воздвигаются повсюду вокруг, грозя поглотить нашу маленькую обсерваторию. Мы имеем также некоторые новые достижения в образовании. Имеется наполовину готовый, стоимостью в несколько миллионов долларов новый Физический институт (низкие температуры, сильные магнитные поля). Несколько физиков было привезено из Ленинграда и следующей весной этому будут посвящены новые лаборатории. Мы имеем также новый интересный Математический институт под руководством С. Бернштейна [22], который считается теперь одним из лучших европейских математиков — я являюсь членом этого Института и буду читать лекции по квантовой механике для научного состава.
 В этом октябре меня дважды посетил д-р Ог[ородников] на своем пути из Донецкого угольного района, где он был лектором по астрономии в некоторых горнорудных центрах. Он ничего не получал из Парижа, но полон надежд. Он очень приятный и серьезный член научного сообщества и в то же время энтузиаст-атлет. Я надеюсь, что он подпрыгнет выше чем кто — либо еще в Гарварде и таким образом восстановит репутацию российского спортивного мастерства, столь опозоренного моим поведением.
 Я получил письмо от м-ра Давидовича, у него, по-видимому, все в порядке, и он работает физиком в Ленинградских лабораториях.
Я работаю теперь над некоторыми теоретическими и статистическими проблемами, но всё ещё не получил интересных результатов. HDE[23], которое находится в сфере моих настоящих планов, очень интересует меня, и я был бы весьма обязан и рад услышать от вас, публикация каких его частей сейчас ожидается.
Миссис Герас. также в порядке, но очень загружена домашними заботами — найти здесь работу очень трудно. Мы шлем вам и миссис Шепли и всей вашей семье наши наилучшие пожелания и приветы. Пожалуйста, передайте наши приветы мисс Уолкер (Уокер? –Walker)[24] и всем, кто помнит нас.
 Искренне ваш,
 Б.П. Герасимович.
Харьков,ноябрь 4, 1929».

В своем ответном письме (№34) от 29.11.29 г. Шепли сообщает о своей помощи в продвижении оформления поездки в США К. Ф. Огородникова, о встрече в начале ноября в Принстоне с Нумеровым, который отправился в Техас до Рождества… — Продолжался период активных зарубежных контактов советских ученых, даже, несмотря на отсутствие дипломатических отношений между СССР и США и бюрократические препоны. В преодолении этих трудностей при поездках в Гарвардскую обсерваторию огромную роль играла активная позиция и авторитет Шепли.

В переписке Б.П. и Шепли, при всей серьезности содержания писем, немало образных, даже шутливых выражений, а порой и иносказаний, характерных для очень близких людей. Так, в шутливом стиле Шепли делится с Б.П. своими попытками объединить в своей деятельности «идеализм» и «материализм» — обеспечить чистое служение науке и заботы о новом большом строительстве (хранилища для стеклянной библиотеки Гарварда). Последнее он называет своей «погоней за радугой» — мечтой, граничащей с миражем (Fata Morgana).

Шепли начинает с упоминания о курьезной газетной заметке (вырезку из которой он прилагал) одного американского репортера, напуганного описанием в гарвардских трудах звезд с сильным ультрафиолетовым избытком в излучении, которое могло бы погубить всякую жизнь на планетах вокруг таких звезд.

Письмо № 34 (H.U.A.) Шепли — Герасимовичу

 «Ноябрь 29, 1929
Профессору Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР (Россия)
Дорогой профессор Герасимович,
один газетный репортер увидел Гарвардскую публикацию, относящуюся очевидно к УФ-избытку. Я прилагаю результат этого. Если не забуду, то собираюсь приложить моментальный снимок, сделанный одним из наблюдателей из AAVSO [25]. Мисс Кэннон [26] написала вам сама обо всем, что касается Дополнения Каталога Генри Дрэпера (HDE).
Все здесь идет своим чередом.
Ог[о]родников все еще не оформил свое членство (has not yet got his fellowship[27]), но я надеюсь, мы сможем получить это для него, и тогда он сможет приехать в мае. Я видел Нумерова в Принстоне 10 дней тому назад. Он поехал в Техас и собирается быть там на Рождество.
Я все еще продолжаю свою смесь игры с наукой и преследованием радуг. Преследование радуги — это искусство пытаться совместить идеалистов с их материалистической частью — так, чтобы мы могли и обеспечивать исследования и строить хранилища для пластинок. Некоторые успехи уже есть, но пока недостаточные [28].
…Искренне ваш,
Х.Ш.»

В отклике Герасимовича на это письмо, при общем его деловом содержании вновь звучит горькая нота пессимизма Б.П. от состояния, по крайней мере, некоторых сторон окружавшей его жизни в Харькове, а быть может и не только в нем.

Письмо № 35 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

 «Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
(приписка рукой Ш.:
Ответ от 10.февр.1930)
Др. Харлоу Шепли
Обсерватория Гарвардского Колледжа 18.I.1930.
Кеймбридж, Массачусетс
Дорогой д-р. Шепли,
несколько дней тому назад директор нашего Государственного издательства попросил меня наблюдать за украинским переводом «The Universe of Stars», намереваясь сделать эту книгу доступной нашим читателям. Конечно, без вашего разрешения я не мог дать ему какой-либо определенный ответ, но пообещал устроить [решить ] этот вопрос после представления его на ваше усмотрение. Беспокоя вас этой просьбой, я хотел бы указать на следующее [обстоятельство]. К сожалению, СССР до сих пор не имеет какого-либо договора с США об авторских правах, так что американские книги обычно переводятся совершенно свободно, и писателям [авторам] не платят ни цента. Вопреки всем моим желаниям и усилиям невозможно будет получить легального разрешения и в этом особом случае [т.е. добиться авторского гонорара], что могло бы быть использовано для вашей «погони за радугой» и создания хранилища для пластинок. Позвольте нам лучше оставаться на идеалистической точке зрения [т.е. в данном случае — позаботиться о популяризации книги, хотя и бесплатно для ее автора]. — Я полагаю, астрономам Гарварда будет лестно обрести 105 новых восторженных читателей в другом полушарии и увидеть работу H.C.O. [Обсерватории Гарвардского Колледжа] столь широко популяризированной.
Большое спасибо за ваше письмо, фотоснимок и вырезку из газеты. Я, конечно, горжусь открытием таких ультрафиолетовых солнц, сжигающих до смерти в немногие секунды Человечество В-типа [около звезды В-типа]. Однако намного желательнее было бы такое обеззараживание G0-карлика [нашего Солнца], по крайней мере, таков призыв моего разума в теперешнем его состоянии.
Г-жа Г. присоединяется ко мне в передаче поклонов и наилучших пожеланий г-же Шепли и вам.
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович».

Включение в государственную научно-организационную деятельность и опасение за судьбу научной… Отклик на теорию «Сверхгалактики» Шепли и идея необходимости международного сотрудничества и планирования крупномасштабных исследованийСледующее письмо Герасимовича к Шепли чрезвычайно полно отражает обстоятельства жизни его в Харькове, все большее вовлечение в новую деятельность по организации науки, его продвижение по служебной лестнице. Последнее хотя и вдохновляло его новыми перспективами и возможностями развития астрономии в Харькове, но еще более беспокоило как отвлечение от собственных научных исследований.

 Письмо № 36 (H.U.A.) Герасимович — Шепли [29]

 «Астрономическая обсерватория
Харьков, СССР
Дорогой доктор Шепли,
я так давно не писал вам, что вы могли впасть в ошибку и подумать, что я умер. Как видите, я все еще жив; более того, в настоящее время мы находимся в теплом месте на Черном море, наслаждаясь полным здоровьем, …включая плавание, чревоугодие и т.п.
В течение нескольких месяцев после нашего прибытия домой я рассматривался как чужестранец в своей собственной стране, что означало — располагать временем для [нрб — поисков? выбора?] работы. Шаг за шагом, [действуя] иногда осторожно, я [справился с этим] и … потерял мою свободу. Прошлой весной я был назначен вице-президентом [два слова нрб] и куратором всех научных институтов Республики. Приблизительно две сотни Институтов всех типов и специализаций теперь находятся под моим наблюдением — довольно тяжелая и порой не очень благодарная работа.
 Следуя вашему примеру (chasing rainbows — охота за радугой [увлечению погоней за радужными мечтами]), я охочусь за реальной Фата Морганой [миражем]. Это — видение большой и современной Обсерватории около Харькова. Мой проект одобрен Министерством Образования и Высшей Комиссией Планирования и должен быть рассмотрен Центральным правительством. Следующей осенью я надеюсь поймать мою Фата Моргану, возможно только с тем, чтобы увидеть последствия некоторого аномального преломления в моем мозгу. Так или иначе, я настроен на успех этого предприятия и вижу постоянно растущие благоприятные шансы [возможности] этого.
Эта работа, как и некоторые другие, была для меня очень большой нагрузкой и — как я и предвидел — мое имя полностью исчезло со страниц Астрономических журналов».

 Далее Герасимович откликается на новую теорию Шепли, который, впервые доказав нецентральное и довольно удаленное от центра Галактики положение Солнца, пришел к выводу, что Млечный Путь имеет колоссальные размеры (до 300 тыс. св. лет, т.е. в 10 раз завысил его реальные размеры) и при его сложной структуре является скорее не отдельной звездной системой, а сложной Сверхсистемой, включающей все видимые другие спиральные и прочие галактики, иначе Сверхгалактикой.

«Ваша статья о “Сверхгалактике”, — пишет Герасимович, — доставила мнебольшое умственное и эмоциональное удовольствие. В этом пункте я ваш восторженный последователь настолько, насколько это может позволить трезвое рассуждение. Но позвольте мне сказать Вам несколько слов [и] от моего “роскошного венка”, перед этими главными направлениями и высотами Астрономии». Здесь Б.П. дает весьма критическую оценку состояния организации астрономических исследований в мире и высказывает важные мысли о необходимости для решения масштабных проблем в астрономии объединения усилий на международном уровне и научного планирования исследований.
«Я рассматриваю вашу гипотезу, — продолжает он, — как весьма широкую программу на следующие десятилетия. Я думаю даже, что уже в настоящее время мы имеем достаточно данных для частичного решения некоторых проблем, связанных с вашей гипотезой. К сожалению, ничто реальное не может быть сделано при существующем состоянии организации (лучше сказать дезорганизации) астрономии. Возьмите, например, такой вопрос как “галактическое вращение”, существование и структура местной системы и т.д. Когда я читал текущие статьи, я видел игру в мяч, посылаемый туда — сюда [взад — вперед] несколькими чемпионами в различных странах. Теперь же я воображаю группу вдохновенных и способных астрономов различных специальностей, собранных в одном месте и работающую по единой строгой программе [зд. и ниже подчеркн. Б.П.]. Я бы назвал такую организацию “Ограниченная Компания Сверхгалактики” (Super Galaxy Company Limited.). Работая под вашим руководством, используя Гарвардские пластинки и шаг за шагом распространяя свое влияние на другие обсерватории, такая Компания будет способна поставить вашу гипотезу на прочную основу в течение нескольких лет. Я не думаю, что организация такой Компании потребует чрезмерно больших фондов.
 Эта идея — не просто идея, как это может показаться на первый взгляд. Только сконцентрированные и будучи распланированными усилия могут принести хорошие результаты в этой области».

В завершение письма Б.П. благодарит Шепли за согласие на перевод своей книги: «Большое спасибо за ваше щедрое разрешение относительно «Говорит радио Гарварда» [очевидно, речь шла о согласии Шепли на безгонорарное издание перевода своей популярной книги «The Universe of Stars» для широкого читателя. — А.Е ]. У меня (были) большие трудности с поисками украинского переводчика; но в настоящее время все улажено, и полный перевод будет готов следующей осенью».

 В конце Б.П. информирует Шепли о делах Огородникова и Давидовича.

«Доктор Огород[ников] получил благоприятный ответ из Парижа, но я не вполне уверен, что он получит разрешение от наших властей. Большое спасибо за вашу помощь в этом случае.
Г-н Давидович находится в Москве, работая физиком в Минералогическом Институте. Он здоров, хотя и с некоторыми странностями в поведении. Г-жа Герас. присоединяется ко мне в приветствии миссис Шепли и вам. Наши наилучшие пожелания и самая душевная благодарность за вашу доброту. Пожалуйста, напомните о нас мисс Кэннон и мисс Уокер.
С уважением,
Б.П. Герасимович
25.VIII. 1930»
Гурзуф (Крым).

Ниже в качестве иллюстрации приведена копия английского оригинал текста этого письма:

Dear Dr. Shapley:
I have not write you since a very long time and you have fall reason to think that I am dead. As you see — I am still vive; more than that; at the present time we are staying at a summer place on Bleak Sea enjoying full health and “noice par …” including swimming, eating and many other “ing”. For several months after our arrive home I was consiedered as a stranger in my own country — what means plenty of time for …? work. Step by step sometimes wary paint…ing I intend the real … and … lost my liberty. Last spring I was appointed vice President of the … plenum and supervising all scientific Institutes of the Republic. Some two hundreds Institutes of all types and specialties are now under my supervison — a rather heavy and sometimes not very grateful job.
Following your example (chasing rainbow) I am hunting a real Fata Morgana. This is a vision of a large and moderne Observatory in the vicinity of Kharkov. My project approved by the Ministry ] of Education and Supreme Planning Commission and is to be learnsted to the Central Government. Next fall I hope to grasp my Fata Morgana perhaps only to see the consequences of some anomaliens refraction (?) in my mind. Anyway I do my hert (heart?) for the success of this undertaking and see the fauvorable chances growing up steadily.
This job as were as several other keep me very busy and — as I have foretold it — my name entirely disappear from the puges of Astronomical Magazins.
Your paper on “Super Galaxy” afforded me a great mental and emotional pleasure. I am an enthusiastic follower of you in this point to far as this can be allowed by a cold reasoning. But let me tell you few words from my “splendid wreation (wreath?) ”, fore of highways and highheights of Astronomy.
I consider your Hypothesis as a very extensive program far a next decennaries. I think even at the present time we have sufficient data for a partial solution of some problems, connected with your hypothesis. Unfortunately nothing real can be done at the present state of astronomical organisation (better to say desorganisation). Take f.i. (for example) such a question as “galactic rotation”, existence and structure of local system etc. When I read the current papers, I think of a playing bull pushed back and forth by a few champions located in different countries. Now I imagine a group of enthusiastic and able astronomers of various specialties collected in one place and working after a rigid program. I meaned circle (? ) this organization “Super Galaxy Company Limited”. Working under your supervision , busing on Harvard plates and step by step extending its influence on other observatories such a Company will be able to put your hypothesis on a ..crd ground within next few years. I do not think, that the organization of such a Company will require unduly large funds.
This idea is not so idee as it looks at the first sight. Only concentrated and will planned efforts can give a good results in this field.
Many thanks for your generous permission regarding “Harvard Radio Talks”. I have big difficultes in finding ukrainian translater; but at the present time all is arranged and full translation will be ready next fall (осени).
Dr. Ogorod. has received favourable answer from Paris, but I am not quaite sure that he will get a permission from our authorities. Many thanks for your help in this case.
Mr. Davidovich is in Moscow, working as a physicist in Mineralogical Institute. He is well, through with some peculiarities in behaviour (так! — в поведении).
Mrs Geras. joins me in greeting Mrs Shapley and yourself. Our good wishes and as most sentimental thanks for your kindness. Please remember us to Miss Cannon and Miss Walker.
Very truly yours
B.P.Gerasimovich
VIII. 1930
Goursuff. (Crimea).

О собственных научных результатах. Уточнение нуль-пункта для зависимости «период-светимость» и др.

 Следующее письмо Герасимовича к Шепли говорит, прежде всего, о его интенсивной научной работе, хотя и содержит неприятные новости:

 Письмо № 37 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

 «Astronomical Observatory
Kharkov, U.S.S.R.
Д-ру Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шепли,
вложенная статья (которая будет опубликована в одном из астрономических журналов) представляет мой рождественский подарок вам. Я не мог послать вам красивый галстук от Jordan Marsh’а и поэтому решил послать готовившийся несколько месяцев астрономический подарок.
Как видите, мои результаты обеспечивают неплохую опору [букв. якорь — anchor] для кривой период–светимость в Галактике. Возможно, моя коррекция нуль-пункта вызовет у вас раздражение. Насколько я помню, вы были готовы принять поправку Уилсона (Wilson): моя собственная лишь на 10% больше. Я надеюсь, это исследование развеет некоторые многоголосые [букв. — многоголовые — multiheaded] голландские фантомы [то есть развиваемые многими астрономами («головами») в Голландии] и поможет всем, кто пожелает внести некоторый порядок в астрономические дела.
Г-н Ог[ородников] все еще добивается разрешения для поездки к вам. Г-н Давидович снова в психиатрической больнице. Всё — плохо. Таковы мои новости.
Г-жа Г. присоединяется к моим рождественским приветствиям и сердечным пожеланиям Миссис Шепли, вам и детям.
Ваш, как всегда,
Б.П. Герасимович
Харьков, СССР
Дек. 18.1930».

 Письмо № 38 от 3.02.31. Шепли — Шлезингеру.

 В этом письме Шепли между прочим сообщает: “Из Москвы прибыл д-р Ог[о]родников, полный идеями об эллиптических движениях для решения проблемы галактического вращения — все путаница [неразбериха] и нотации [наставления — б.м., в смысле: одни слова? ]”.

 Научное содержание преобладает и в следующем письме Герасимовича к Шепли от 30.03.31г. Основная его часть — реакция Б.П. на присланные Шепли данные о некой загадочной полуправильной переменной, исследовавшейся тогда в Гарварде. Т.о. Шепли старается дать Герасимовичу возможность поддерживать тесные творческие контакты с Гарвардскими исследователями по основной тематике обсерватории. И это высоко оценивается Б.П. Часть письма посвящена наблюдениям приблизившегося к Земле астероида Эрос. Но в нем появляются новые тревожные детали: сообщая о не совсем удачных наблюдениях Эроса на разных обсерваториях СССР, Б.П. пишет: «Погода была безнадежной и сверх того, некоторые хорошие наблюдатели были отстранены от работы по причинам, которые не могут быть объяснены в этом письме».

Письмо № 39 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

(штамп: APR 8 1931— дата ответа, см. №40)
« Астрономическая обсерватория,
Харьков, СССР.
Д-ру. Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шепли,
большое спасибо за ваш подарок как знак сотрудничества. Я трудился над ним несколько дней, пытаясь подыскать ему подходящее обрамление — интерпретацию обсуждаемой переменной. Результаты при сём приложены. К сожалению, должен сказать, что переменная «l»[полуправильная переменная, — см. зд. № 40] показывает скорее поведение неупорядоченное и не может быть классифицирована как имеющая регулярный (правильный) период. Период ок. 110 дней, как это предположила сначала мисс Райт [30] (Wright), не подтверждается наблюдениями больше чем (нрб) — в одном только случае (more than нрб.: t…hat — in one case only). Этот интервал скорее похож на отдельный цикл, но соответствующий максимум не может быть определен с какой-либо точностью. Пожалуйста, передайте это замечание вместе с моим поклоном Мисс Райт — если она согласится с моими заключениями, я был бы счастлив увидеть мое имя добавленным к ее авторству, в противном случае, пожалуйста, выбросите это в мусорную корзину.
К сожалению, достаточно “эротическая” кампания не была [у нас] вполне успешной [31].
Погода была безнадежной и сверх того, некоторые хорошие наблюдатели были отстранены от работы по причинам, которые не могут быть объяснены в этом письме[32]. Сразу же после получения вашего письма я написал во все ведущие обсерватории, убеждая их продолжить наблюдения Эроса. Я все еще не получил никакого ответа из Ташкента. Профессор Субботин покинул обсерваторию, а новый директор[33] совершенно неизвестен мне. Полученные материалы могут быть суммированы следующим образом.
В Пулково Эрос наблюдался фотографически с 13 декабря по 25 января (в настоящее время планета [находится] слишком низко (low)). Было проведено более 200 наблюдений (7 ночей). В Симеизе — только позиционные наблюдения. В Москве — ни одного (Блажко[34] был болен). В Харькове — ни одного (погода!). Ленинградские наблюдатели получили несколько сотен визуальных наблюдений первого класса [высокого качества — of the first quality]. Если вы пожелаете, я могу попросить их выслать вам результаты.
Я получил от МкГроу [из изд-ва МкГроу] вашу интересную книгу и был бы рад устроить ее перевод, как только получу ответ от вас и вашего издателя. Два дня назад я получил великолепную книгу мисс Пейн, которой я теперь наслаждаюсь подобно истинно французскому гурману. Есть только один пункт, по которому я не могу согласиться с C.H.P. (Сесилия Хелина Пейн) — падение (провал — depression) в голубом [участке спектра ]; надеюсь написать ей на этих днях. Я глубоко тронут её высокой оценкой моей работы, высказанной в книге.
Я усиленно работаю в статистической астрономии и астрофизике — некоторые статьи уже в печати. Помимо этого — ничего хорошего о нас [сказать нельзя]. Мое будущее неясно — вероятно, мы вскоре уедем из этого города, но куда, я не знаю — может быть, в Пулково, может быть, в Москву. Между прочим, в Пулково новый директор — г-н Дрозд [35], который был ассистентом на Обсерватории несколько лет тому назад.
Ваш подарок [очевидно, «информация для размышлений» о переменной звезде] очень понравился мне, и я буду рад и надеюсь быть полезным вам в рекламе Гарварда в любом вопросе, слишком обременительном (too bothersome for your busy people — букв. слишком надоедливом, докучливом) для ваших занятых людей.
Мой и г-жи Ольги поклон миссис Шепли и семье».

 В приписке Б.П. радуется за своего протеже К.Ф. Огородникова, который, наконец-то добрался до США.

«P.S. Я надеюсь, вы удовлетворены д-ром Ог[ородниковым] — его письмо полно восторга от Гарварда [36].
 Искренне ваш,
 Б.П. Герасимович
Харьков.
Март 30 1931».

Глава IV. Коренной поворот в жизни Герасимовича — Пулково.

§1. Перед выбором нового астрофизического плацдарма на родине: Москва или Пулково

 Из предыдущего письма Б.П. Герасимовича к Шепли от 30.03.31 г. видно, что радужные планы и надежды Герасимовича на создание новой базы для развития астрономии в Харькове (вернее под Харьковом), не говоря уже о создании университетского загородного городка, увы, не оправдались. Полное отсутствие перспектив научной работы в Харькове в области астрономии требовало поисков нового места. В перспективе Герасимович называл Пулково или Москву.

1.Научные контакты с Шепли и заинтересованность последнего в дальнейшей
судьбе Герасимовича. В двух следующих письмах (№№ 40, 41, апрель и июнь 1931 г.) Шепли откликается на новые результаты исследований Б.П. в области переменных, обсуждает их и полемизирует с ним, проявляя исключительную объективность в отношении и своих сотрудниц, а также сообщает о своих новостях, в частности о прибытии, наконец, Огородникова и о первых внешних впечатлениях о нем. Но особенно его интересует дальнейшая судьба Герасимовича. В связи с этим необходим краткий экскурс в историю формирования астрофизики в Пулково и в Москве.
2. К истории астрофизики в Пулково. Астрофизика в Пулковской обсерватории была «ровесницей» Б.П. Герасимовича. Эта главная российская обсерватория, созданная (1839 г.) с одобрения и при покровительстве Николая I, была нацелена первоначально на решение астрономо-геодезических задач, практически важных для огромной империи. Однако её научный основатель и первый директор В.Я. Струве, не оставляя этой цели, превратил Пулковскую обсерваторию в XIX в. своими исследованиями в области звёздной астрономии и организацией невиданной до той поры своего рода Службы точнейших звёздных каталогов, обновлявшихся каждые 20 лет, в мировой центр не только точной классической астрометрии, но и звездной астрономии, в «астрономическую столицу мира» (по оценке С. Ньюкома). После перехода сюда в 1888 г. по приглашению из Москвы главой астрофизического отдела в Пулково становится А.А.Белопольский (1854 — 1934), а в советское время после краткого своего директорства (1916 — 1919) он же становится еще и председателем новой Комиссии по исследованию Солнца (КИСО). Обсерваторию возглавляет известный небесный механик А.А. Иванов (1867 — 1939), которого в 1930 г. сметает первая волна партийно-идеологических чисток в научных учреждениях, а в качестве главы крупнейшей советской обсерватории назначается «сверху» мало заметный воронежский астроном, но с надлежащим партийным стажем (!) А.Д. Дрозд. В свое время, став аспирантом (1914 — 1917), Б.П.Герасимович, как уже упоминалось выше, проходил в Пулково практику у А.А. Белопольского и известного астрофотометриста, одного из основоположников астрофотографии и фотографической астрометрии у нас в России С.К.Костинского (1867 — 1936).

3. Состояние астрофизики в Москве. Родоначальником астрофизики здесь был Ф.А.Бредихин(1831 — 1904), но и он, как и его первый ученик, перешел в 1890 г. в Пулково, назначенный его новым (и первым русским) директором и одновременно избранный в академики. В Москве на рубеже 20-х был основан (по инициативе известного астрофизика-звездника В.В. Стратонова и астронома В.А. Костицина) и к 1922 г. сформировался — уже во главе с В.Г. Фесенковым [37] — первый в России Государственный астрофизический институт (РАФИ, затем ГАФИ) с небольшой загородной наблюдательной базой в Кучино (с 1924 г.). Новый директор был выпускником того же Харьковского университета и тоже воспитанником Л.О. Струве. Ввиду совершенно разных университетских судеб, пути В.Г. и Б.П. впервые пересеклись в 1914 г. на затмении в Геническе и в дальнейшем пересекались не раз…

 В начале 1930 г. В.Г. Фесенков уже был на пути к созданию нового астрономического объединенного с ГАФИ на базе АО МГУ института ОГАИШ [38], который был официально учрежден 29 июня 1931 г. Основным направлением нового института Фесенков явно мыслил астрофизическое, и привлечь известного харьковского астрофизика, к тому же работавшего в ином круге проблем, чем сам Фесенков, то есть не конкурента, было бы вполне логично. Не он ли мог подать Б.П. мысль о переезде в Москву? Разумеется, это лишь догадки. Документов об этом пока не обнаружено. Возможна некоторая надежда на переписку В.Г., если она сохранилась… В переписке Герасимовича на этот счет нет никаких намеков.

 Но в письме к Шепли (зд. №40) Б.П.Герасимович сообщает о неожиданном приглашении его в Пулково, на что он дал согласие — хотя и на определенных условиях.

 Сопоставляя почти одновременные события, связанные с реорганизацией управления наукой в Пулково и Москве, можно предположить, почему дальнейшая судьба привела Герасимовича именно в Пулково. Как уже говорилось, подготовка к созданию в Москве ОГАИШ приходилась на начало или весну 1931 г. Инициатором выступал директор ГАФИ астрофизик В.Г. Фесенков. Основным направлением нового центра явно предусматривалась астрофизика. Однако директором ОГАИШ неожиданно был назначен…некто А.А Канчеев, вроде бы математик, но далекий от астрономии, скорее партийный чиновник в новом руководстве советской наукой. Видимо, такой поворот событий и мог изменить планы, как Фесенкова, так и Герасимовича.

В следующем письме (от 8.04.31, зд. №40) Шепли, обсуждая научные вопросы, писал: «…..Я с интересом прочитал ваши публикации о нуль-пункте кривой период–светимость. С еще большим интересом я прочел ваше письмо, которое говорит о ситуации с вами и другими в астрономическом мире».

Письмо № 40 Шепли — Герасимовичу
«Апрель 8 1931
Профессору Борису П. Герасимовичу
Обсерватория Харьковского Университета
Харьков, СССР (Россия)
Дорогой Герас,
спасибо за замечание о полу-правильных переменных звездах. Мисс Райт и мисс Суоп (Swope) [39] понемногу работают над данными и вскоре, я думаю, мы получим их отчёт. Вероятно, с небольшими приемлемыми видоизменениями заметка появится в будущем Бюллетене Обсерватории.
Я с интересом прочитал ваши публикации о нуль-пункте кривой период–светимость. С еще большим интересом я прочел ваше письмо, которое говорит о ситуации с вами и другими в астрономическом мире. <…> [в этой части письма Шепли обсуждает ситуацию с наблюдениями Эроса в разных странах. И затем сообщает о первых впечатлениях об Огородникове ]
Я думаю, что мистер Ог[о]родников в полном порядке. В понедельник вечером он был в нашей гостинице на Обсерватории и танцевал почти за полночь. Каждому О[о]гродников кажется своим (человеком), и он проявляет себя очень трудолюбивым, встречая обычные трудности на пути любого, кто смело берется за проблемы спектрофотометрии.
Пожалуйста, держите нас в курсе о настоящем и в дальнейшем давайте нам знать, что ожидается впереди.
Искренне ваш,
подпись: Х.Ш.»

Следующее письмо от Шепли от 1-го июня 1931 наполнено рабочими научными новостями Гарварда, но заканчивалось словами: «Я смутно слышал через Ог[о]родникова о ваших Пулковских планах».

 Письмо № 41 (H.U.A.)

 «Июнь 1 1931
Профессору Б. П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
Дорогой Герас,
у нас все вполне благополучно — слишком много людей заняты слишком многими вещами, чтобы я мог точно знать, что в каком состоянии. Шестеро из нас — Эпик [40], Эндрьюс [41], Ог[о]родников, Пласкетт, Бок и я ездили на соседнюю конференцию в Нью-Хейвен вечером в пятницу и сидели за столом с двадцатью [б.м., вдвадцатером — ср. вчетвером и т.п. — and sat at table with twenty].
Рассел отдыхает этим летом с семьей в Аризоне; Браун и Шлезингер едут в Европу (также как и м-р Линдси и мисс Пейн из наших штатных сотрудников); Слокэм (Slocum) ищет места [для наблюдения будущего] затмения [в 1932г.].
Новое строительство все еще не началось; замедляет архитектура. Мы только что объявили о нашем 60-дюймовом телескопе для нашей северной станции [видимо, в Питтсбурге]. Мы настаиваем также на том, что завершение телескопа может занять два года.
Работа по переменным звездам продолжается с огромным энтузиазмом [букв. — неистово]. Мисс Суоп после получения ваших комментариев углубилась в тщательное изучение переменной 114 в MWF[42] 169. Она убедила нас, что лучше всего трактовать эту переменную не с точки зрения [наличия у неё] циклов [43], а как переменную с изменяющимися кривой блеска и периодом. Я рекомендовал ей опубликовать конкретные данные о кривых и периодах и не пытаться получить какую-либо обобщающую формулировку для типа переменности (and not try to get any multiple term formula). Звезда эта, по-видимому, весьма замечательная и уж не так ужасно неправильная в течение смены своих моментов [усиления?] яркости и стабилизированного состояния. В следующем году мы предполагаем поступить, как вы советуете в своих комментариях; [но] я рекомендовал использовать при этом не ваши, а более недавние соображения мисс Суоп. Я верю, что она проделала дополнительные или повторные измерения и, во всяком случае, затратила на это массу времени.
Мисс Пейн продолжает попытки получить сотрудника, чтобы работать по вашему списку неправильных звезд, рекомендованных для наблюдения. Эту работу начала мисс Вудс[44], исследующая SS Cygny фотографически и XX Ophiuchi, которые показывают странные эффекты (вещи — things), спектроскопически не коррелирующие с вариациями блеска [45].
Я смутно слышал через Ог[о]родникова о ваших Пулковских планах. Мы также слышали о смерти Давидовича. Лучшее, что я прочитал о России, — ее первый пятилетний план, принятый недавно с таким энтузиазмом, явно идеалистический, но с амбициями [46].
С наилучшими пожеланиями вам обоим,
Искренне ваш,
Х. Ш.»

§2. Приглашение Б.П. Герасимовича в Пулково и его выбор условий работы.

 Даже в атмосфере идеологической эйфории тех лет, когда руководящим был лозунг — большевикам все по плечу — новый директор-партиец, очевидно, понимал, что ему явно не по силам руководство крупнейшим астрономическим центром страны и поспешил обзавестись достаточно авторитетным помощником.

 Весной 1931 г. он пригласил на работу в Пулково уже широко известного к тому времени харьковского профессора-астрофизика 42-летнего Бориса Петровича Герасимовича, недавно вернувшегося из длительной зарубежной командировки, во время которой он работал на знаменитой Гарвардской обсерватории — в мировом центре астроспектроскопии и приобрел там высокий научный авторитет.

В своем очерке о пребывании в США (Герасимович,1931а) Б.П. Герасимович, наряду с прочим, чрезвычайно высоко оценил четкую деловую упорядоченно-плановую организацию научной работы на американских обсерваториях. Не исключено, что это также могло сыграть свою роль в качестве аргумента за выбор его кандидатуры. Но на какую должность? — Дрозд приглашал Б.П. Герасимовича к себе … в заместители.

Вот как писал Б.П. об этом повороте в своей судьбе Шепли:

 Ответить на апрельское и июньское письма Шепли (от 8.04 и 1.06.31 г. ,зд. №40, 41) Б.П. Герасимович получил возможность только в августе. За это время в его жизни произошли коренные перемены, о которых лучше всего говорит его письмо (зд. №42), написанное еще из Харькова и с тем же обратным адресом, но впервые на бланке Пулковской обсерватории (еще с традиционным немецким названием Обсерватории, хотя уже с новым — города).

Письмо № 42 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

«HAUPTSTERNWARTE
PULKOWO
bei Leningrad
Д-ру. Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шепли,
Ваше любезное письмо дошло до меня с некоторым запозданием ввиду моего отсутствия в городе. Большое спасибо за это письмо, а также за ваш интерес к нам и нашей здешней работе. Это лето было для меня довольно тяжелым. Ко мне обратился новый глава Пулково с предложением принять вице-директорские регалии в Пулково. По некоторым причинам, не зависящим от моей воли, я был не в состоянии оставить мою настоящую работу в Харькове и полностью переехать в Пулково. Поэтому я принял на себя обязанности заведующего астрофизическим и астрофотографическим отделом Пулковской и Симеизской обсерваторий, с тем, чтобы 75% моих обязанностей оставались за Харьковом и на 75% реально я мог отсутствовать в Пулково [47]. Все это лето я находился в Пулково, реорганизуя мой отдел. Это было нелегким делом, но я делал всё возможное, чтобы получить хорошие результаты. Там [в Отделе] имеются 12 членов штата [48] и сверх того 9 фотографических телескопов (включая 30” рефрактор [в Пулково] и 40” новый рефлектор [в Симеизе]). Необходимо было реорганизовать лабораторию и библиотеку пластинок на Cantaberian (?) [49] базе, не имея под рукой такой приятной леди, как Мисс Hod…don (нрб). Необходимо было наметить новые направления исследований, модернизируя тематику для некоторых устарелых, но все еще превосходных во многих отношениях инструментов. Я усиленно работал, даже не претендуя на то, чтобы [заранее] знать, выйдет ли что-либо из моих усилий. В настоящее время я получил возможность немного отдохнуть дома перед отъездом в Симеиз».

§3. Планы Б.П. Герасимовича реорганизации и развития астрофизических исследований в Пулково и Симеизе. Неожиданный рецидив ностальгии по Гарварду… Или предчувствие судьбы?..

О тесной творческой связи Б.П. с Х. Шепли говорит то, что Герасимович в том же письме (зд. №42) детально излагает ему свой план преобразования и развития астрофизики в Пулково: «Помимо некоторых давно начатых исследований (работа Белопольского по вращению Солнца с Литтровским спектрографом, площадки Каптейна [50] и т.д.) обсерватория будет работать по определенной проблеме — космическому поглощению. Я все еще (как определенно и вы) весьма скептически отношусь к дифференциальному поглощению в космическом пространстве[51] и считаю необходимым разрешить вопрос, работая «планомерным» образом (Курсив зд. и ниже А.Е.). Программа будет начата этой осенью и состоит в следующем. В течение трёх лет Зонная камера (свободная теперь от работы по плану Astronomische Gesellschaft) будет покрывать весь галактический пояс доступный здесь, проникая до [расстояний звезд] 15m: с определением соответствующей шкалы и нуль-пункта. Путем фотометрических подсчетов эта работа обеспечит расстояния наиболее тёмных туманностей, маркировки (? markings — от слова метка?) и т.д. Первые эпохи для собственных движений в некоторых полях темных туманностей (особенно в Тельце) будут заложены с помощью двух инструментов. Короткофокусные астрографы, занятые переменными звездами, будут, кроме того, использованы и для тёмных областей. Выделяются также некоторые области Млечного Пути для определения колор-индексов (до 12m) и спектральной классификации (до 10,5m). Возможно, некоторая работа по колор-индексам для очень слабых звёзд будет проделана с 40”(?) (возможно, опечатка в рус. пер.) Симеизским рефлектором, прежде чем с ним начнет выполняться программа по определению лучевых скоростей для более слабых В8 — В9 звезд. Как видите, предложенная программа обширна, но я думаю, что она может быть завершена в течение трёх лет».

План Герасимовича, таким образом, практически покрывал едва ли не всю тематику Обсерватории — неспроста, видимо, он допускает оговорку: «обсерватория (не Сектор астрофизики и астрофотографии!) будет работать и т.д.». Действительно, классическое звездно-астрометрическое направление работы Пулковской обсерватории к этому времени тесно переплеталось с астрофизикой. Ставившаяся Герасимовичем цель его обширной программы была во всеохватном изучении распределения в Галактике ее звездного населения различных физических свойств и типов, т.е. в изучении астрофизических свойств, строения и структуры Галактики в целом. Особое внимание уделялось при этом и второй, диффузной составляющей — темным туманностям и космическому поглощению. Такие глобальные задачи, не шли ни в какое сравнение с программой более специализированной Гарвардской…. Трудность для Б.П. выполнения задуманного состояла и в том, что он оставался тесно связанным с Харьковом: «До тех пор, пока я не могу уехать отсюда,— продолжал он, — я буду жить двойной жизнью, проводя четверть моего времени в Пулково, конечно, без возможности проводить наблюдательную работу лично».

Но, очевидно, это не помешало Б.П. серьезно реорганизовать Сектор, ввести новые темы, начать ремонт и совершенствование инструментов. В Отчете обсерватории за 1931 г. о Секторе астрофизики и астрофотографии говорилось: «Проведенная летом отчетного периода реорганизация с образованием специального сектора астрофизики и астрофотографии внесла в эту область работ обсерватории много нового, особенно в тематическом отношении. Подверглись пересмотру старые планы исследований и намечен ряд новых весьма актуальных тем, связанных с вопросом о космическом поглощении и природой темных галактических туманностей. Коренной переработке подверглась программа 30-дюймового рефрактора». Далее в отчете говорилось о начавшейся модернизации телескопа и о том, что за всеми сотрудниками были закреплены обязанности наблюдений на том или ином инструменте. Так, Белопольский, Амбарцумян, Козырев и Перепелкин вели спектральные наблюдения на 30” рефракторе. Особенно продуктивным был последний из них (Отчеты…, 1938).

Но возвратимся к письму №42 Герасимовича. В конце его текст письма неожиданно приобретает иносказательный смысл (далее курсив А.Е.):

«Это письмо до сих пор показывает лишь мою спектрофотометрическую температуру. Но вопреки утверждениям Мисс Книр (Kneer) [52], я, наподобие добротной ранней звезды, имею сильный придаток также и в далёком ультрафиолете, природу которого вы сможете легко увидеть вашим острым человеческим и астрономическим глазом. Будете ли вы очень удивлены и рассержены на меня, если я вновь повторю ту же самую просьбу к вам, что и в 1926 г. в Копенгагене? Я хорошо знаю — трудности велики, но желание и потребность (necessity) сильнее. Насколько я могу видеть, вы имеете обширные планы для Гарварда, которые, по-видимому, не очень тормозятся [даже] современной финансовой депрессией в США. Я был бы рад услышать от вас больше о ваших предприятиях.
Мадам Ольга шлет свой нижайший поклон и пожелания вам и миссис Шепли и я присоединяю свои собственные.
 Искренне ваш,
 Б.П. Герасимович
Харьков. 24 VIII 1931».

 Резким и неожиданным диссонансом к общему содержанию предыдущего письма Герасимовича звучит его вторая часть, выделенная здесь курсивом.

 Из нее следовало, что Б.П. Герасимович все еще скептически относился к перспективам своей научной работы на родине и был полон ностальгии по работе в Гарвардской обсерватории, у Шепли. И это желание не было мимолетным. О том же Б.П. Герасимович пишет и в следующих двух письмах к Шепли, хотя и наполненных событиями и планами все более захватывавшего Б.П. начавшегося пулковского периода его жизни. Это даже вызвало искреннее удивление Шепли (см. зд. ниже письмо № 44), полагавшего, что с новым назначением положение Б.П. в отечественной астрономии укреплялось и выглядело вполне благополучным. Так что Шепли должен был признаться, что, видимо, ему известны не все обстоятельства и что у его друга и коллеги были причины беспокоиться о будущем…

§4. Укрепление контактов с Шепли и международного авторитета Б.П.  Герасимовича. Очередное проявление благородства Шепли. Загадочный для него пессимизм друга и коллеги.

Из следующего письма Герасимовича к Шепли — от 2.12.31 г. видно, что он за это время получил от него приглашение войти в Комиссию МАС по переменным звездам (еще задолго до вступления СССР в этот астрономический Союз). При этом Шепли просил его и о рекомендациях в нее новых членов из России. В свою очередь Б.П. приглашал Шепли посетить Россию и в частности Симеиз. В этом письме Б.П. выражает беспокойство о своем протеже в Гарвардской обсерватории К.Ф. Огородникове.

Письмо № 43 . Герасимович — Шепли

 «Astronomical Observatory
Kharkov, U.S.S.R.
Др. Харлоу Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шепли,
большое спасибо за ваше письмо и любезное приглашение принять участие в работе Комиссии по переменным звездам МАС. Расценивая это приглашение как честь для меня, я готов работать, следуя вашим указаниям. Отвечая вашим пожеланиям, я хотел бы обратить ваше внимание на двух выдающихся исследователей переменных звезд в моей стране — Проф. Сергея Н. Блажко и м-м [мадам] Лидию Н. [П.! — у Б. П. ошибка!] Цераскую [53] из Московской Обсерватории, которые могут быть полезными для Комиссии. Я был бы рад получить экземпляр нового Устава МАС, если у вас найдется один из них в запасе.
Теперь я хочу поговорить с вами об одном подозрении, которое внушает мне некоторую тревогу. Я слышал, что д-р Ог.[ородников] покинул Гарвард ради Йеркской Обсерватории. Этот шаг сам по себе, конечно, не одиозен, но … может быть и так. Я рекомендовал вам этого коллегу, и меня тревожит мысль, что, возможно, он не удовлетворил некоторым традиционным требованиям Гарвардской Обсерватории. У меня большая просьба к вам — пожалуйста, найдите минуту написать строчку, касающуюся этого дела.
Мне хотелось бы знать, получили ли вы мое письмо от 25 авг. Оно содержит просьбу огромной важности для меня, хотя и выраженную на эзоповский манер. Получили ли вы это письмо? [Дата указана ошибочно: в упомянутом письме — зд. № 42 — четко проставлено рукой Б.П. 24.VIII. — А.Е.]
Я рад узнать, что мой старт в Пулково был отмечен вашим согласием украсить небо Симеиза вашей собственной персоной — теперь я собираюсь залучить (заманить сюда, букв. украсть, похитить — to steal) и некоторые другие знаменитые кантаберийские (? Cantaberian) имена.
Рождественские поздравления и наилучшие пожелания от меня и мадам вам, миссис Шепли и вашей семье — мы желаем вам Веселого Рождества и счастливого Нового Года. Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
Харьков, декабря 2,1931
P.S. (Приписка от руки) Украинский перевод «H…n T… s (нрб)» [54], наконец, опубликован. Экземпляр будет вам выслан, как только я его получу».

В своем ответе от 29.12.31г. Шепли успокаивает Б.П. относительно Огородникова. Он действительно «не прижился» в астрофизическом Гарварде, но лишь по причине чисто математического склада своего ума. И вновь Шепли проявил необыкновенную заботливость — теперь о новом русском «визитере», приложив немало сил для обеспечения К.Ф. Огородникову более подходящего для него места работы в США, именно у О. Струве. При этом Шепли не преминул отметить совершенно иной уровень сотрудничества в Гарварде «его выдающегося предшественника» — Б.П. Герасимовича, проявившего, по выражению Шепли, в отличие от многих местных сотрудников-американцев, «активную компетентность». По-видимому, Шепли имел в виду то, что основной местный контингент Гарвардской обсерватории составляли чрезвычайно трудолюбивые, дисциплинированные, даже выдающиеся и талантливые, но все же исполнители.

Сесилия Пейн (Пейн-Гапошкина)

Но главное, Шепли удивляет и беспокоит не уменьшавшийся пессимизм Б.П. в отношении перспектив его деятельности в России, его настойчивое стремление вернуться в Гарвард, в чем Шепли бессилен был помочь в условиях разразившегося в это время в США экономического кризиса. В письме затронуты и другие вопросы, отчего оно также заслуживает почти полного цитирования.

Письмо № 44 (H.U.A.) Шепли — Герасимовичу

 «Декабрь 29. 1931
Профессору Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
Дорогой д-р Герас,
ваши рождественские поздравления пришли в сочельник. Мы ценим вашу память о своих американских друзьях. Я спешу ответить на ваше письмо в нескольких кратких абзацах, с извинениями в том, что слишком слаб телом и перегружен умом (заботами), чтобы позволить себе взяться за пространное письмо, какое я хотел бы написать.
Пожалуйста, уймите ваше беспокойство относительно д-ра Ог [Зд. та же манера американцев сокращать длинные русские фамилии]. Он был частным образом приглашен поехать в Йеркскую Обсерваторию д-ром Струве [55], нынешним ассистентом директора, и после обсуждения этого со мной мы оба решили, что для него было бы полезно провести несколько месяцев своего пребывания в Америке в Йеркской Обсерватории. После большой переписки с Нью-Йорком и Парижем мы оформили через Рокфеллеровский фонд оплату дополнительных дорожных расходов и добились для него разрешения продолжать работу в Йеркской Обсерватории. <…> Его работа здесь не была и близко так удовлетворительна, как работа его выдающегося предшественника. Он настолько прирожденный математик, что ему трудно увидеть (схватить — he has difficulty in seeing) весь физический и астрофизический смысл проблемы, и он должен с упорством рассматривать то, что некоторые другие люди находят без колебаний. <…>. Д-р Ог. был и остается лично популярным и показал себя трудолюбивым [работником]. <…> Я уверен, что [у него] не было никакого недостатка, чтобы не удовлетворять «традиционным требованиям» Обсерватории. Я думаю, что он и Струве хорошо уживаются, и на рождественской конференции на этой неделе ими представлена совместная работа по некоторому спектроскопическому вопросу.
Я получил ваше письмо от 25 августа [речь явно о письме от 24.08 [№42], см. выше] и определенно ответил на часть его. Просьбу, на которую вы ссылаетесь, я понял сразу и с тех пор много раз обдумывал ее. Я был естественно немного удивлен, что в вашем современном положении это имеет такое большое значение для вас, но, конечно, есть много странных вещей, о которых я не знаю. Но я не нашел никакого ответа на эту просьбу; возможно, [найду] в будущем. Меня изумляет, имея в виду ваше заявление два или три года назад, [ваш вопрос,] — не будет ли возможности когда-либо снова стать первым помощником мисс Кэннон или, по крайней мере, в ближайшем будущем взять шефство … [дальше что-то вроде пословицы…— patronize the A&P or cat apple pie a la mode]. В самом деле, я думал, что весомое общественное положение устроило [ваши] дела на многие годы. Я мог быть введен в заблуждение, хотя д-р Ог как-то сказал мне, что условия таковы, каковы они есть. (Dr. Og once told me that conditions are what they are.) Экономическая депрессия, худшая, чем когда-либо в прошлые 50 — 60 лет, обрушилась на американский бизнес. Коллеги очень сильно чувствуют это. Безработица особенно широко распространилась в классе «белых воротничков». И мы все стараемся обеспечить дополнительно временные рабочие места для безработных (and we are all assessing ourselves to provide additional part time jobs for the unemployed). Очень мал или вовсе нет притока в университеты, и когда смерть или возраст уводит кого-либо, место временно остается незаполненным. Такой, я боюсь, должна быть ситуация и в Гарвардской Обсерватории. <…>
Но я оставляю мои глаза открытыми [= держу ухо востро], и вы можете услышать от меня [и что-либо новое]. Активная компетентность довольно редка в американской астрономии в настоящее время, и я могу нуждаться в вашем совете (advice). Но я, конечно, хотел бы больше знать об ассистенте мисс Кэннон [56].
Я благодарю вас за кандидатуры профессора Блажко и мадам Цераской. Я больше надеялся, что вы назовете мне имя какого-нибудь активного лидера наблюдателей долгопериодических переменных звезд из любительского Общества. Я едва ли смогу справляться один, хотя д-р Эпик мог бы помочь мне; но я предпочел бы, чтобы вы порекомендовали мне более подходящее имя в этой области. Я хотел бы знать, не будет ли назначение мадам Цераской не более чем почетным? Но, конечно, она заслуживает признания за прошлую деятельность.
С наилучшими пожеланиями в Новом Году обоим вам.
Остаюсь искренне ваш,
Х.Ш.»

(продолжение следует)

Примечания

[1] Перевод писем с английского языка на русский, предисловие и примечания. Работа впервые опубликована в сборнике «Историко-астрономические исследования», вып. XXXIX, Дубна: Феникс+ 2016.

[2] Из этого письма ясно, что О.М. Герасимович также была вовлечена в работу Гарвардской обсерватории.

[3] Озеро Уиннипесоки, ок. 120 км к северу от Бостона — Кеймбриджа.

[4] Среди известных астрономов-звездников ХХ в. найти подходящей кандидатуры не удалось. В настоящее время в интернет упоминается Тайлер Робинсон (США?), планетолог, занимающийся проблемами физики экзопланетных атмосфер. Как удалось выяснить Г.Е. Куртику, в Гарвардской обсерватории в описываемое время был аспирант Л. Вернон Робинсон (1898 — 1980), видимо, не получивший в дальнейшем широкой известности. Возможно, о нем здесь и идет речь. Действительно, в списке литературы, использованной при составлении современного отечественного Общего каталога переменных звезд (ОКПЗ), в Т. 1 приведена и гарвардская публикация: L.V. Robinson, HA 90, N 2, 1933 г.

[5] Уиллард Пибоди Герриш (Willard Peabody Gerrish, 1887 — 1939) — американский астроном, в описываемое время был сотрудником Гарвардской обсерватории. Хотя он был известен на обсерватории как профессор, но никогда не преподавал. Он был ассистентом профессора астрономии и инженером и отвечал за инструменты. (См. интернет 2001 — 2013; Haramundanis, 1984, p. 142; интернет).

[6] Henry Draper Extension (HDE) — Дополнения к известному Каталогу звездных спектров им. Г. Дрэпера (Henry Draper Catalogue, или HD), составленному в Гарвардской обсерватории (1918 — 1924 гг., он содержал спектральные данные о 225300 звездах). ( Дополнение было опубликовано в 1925 — 1936 гг.)

[7] Он как раз спросил меня о вашем новом адресе.— Прим. Шепли.

[8] Барт Ян Бок (1906 — 1983) американский астроном голландского происхождения. В 1927-29 работал в Астрономической лаборатории Гронингенского университета, с 1929 — в США (в 1933 — 1957 в Гарвардском университете). Исследователь структуры, динамики и эволюции Галактики. Впоследствии один из пионеров радиоастрономии и инициатор создания первого радиотелескопа в Гарвардской обсерватории. Открыл глобулы (маленькие компактные темные туманности, трактовавшиеся как протозвезды).

[9] Фрэнк Хогг (1904 — 1951) — канадский астроном, первый из приглашенных Шепли в организованное им Отделение астрономии (Гарвардского ун-та) студентов, который начал работать в нем под руководством Пейн (пока ее не сменил Хэрри Пласкетт, поскольку она как женщина не имела тогда при всех ее заслугах права получить звание профессора, что было необходимо для руководителя Отделения!) (Haramundanis,1984, p. 222), в дальнейшем он был директором обсерватории Дейвид-Данлеп; область его деятельности — спектры и лучевые скорости звезд (Колчинский, 1986).

[10] Свен Росселанд (1894 — 1985) — норвежский астрофизик-теоретик, один из первых применил в 20-е гг. в теории внутреннего строения звезд квантовую механику, занимался теорией пульсации физических переменных звезд. В 1924 — 1926 гг. сотрудник обсерватории Маунт- Вилсон, с 1928 г. жил и работал в Осло (профессор университета, директор Института теоретической астрофизики ун-та, затем Солнечной обсерватории).

[11] Эдуард Артур Милн (1896 — 1950) — английский астрофизик-теоретик и космолог, по образованию математик и физик-теоретик. Основные работы относились к теории физики атмосферы, а затем к теории звездных атмосфер, именно к теории образования спектральных линий (1923- 1924 гг.). В 1925 — 26 гг. сделал подтвердившийся в дальнейшем вывод о возможности излучения Солнцем потоков быстрых частиц со скоростями в тысячи км/с (солнечные космические лучи). Начиная с 30-х гг. сосредоточился на космологии нестационарной Вселенной, которую строил на основе своего варианта общей теории относительности (теория кинематической относительности).

[12] В Гарвардской обсерватории в эти годы проживала семья канадских астрономов — Джон С. Пласкетт (1865 — 1941), спектроскопист, прославившийся исследованием звезд высокой светимости Вольфа — Райе (WR) и его сын Хэрри Хемли Пласкетт (1893 — 1980), астрофизик, наблюдатель и теоретик, исследователь физики Солнца (с 1928 г.), его модель солнечной фотосферы объяснила неоднородность вращения Солнца (различную скорость на разной широте). В своих воспоминаниях С. Пейн тепло пишет о них и о миссис Пласкетт, как о первой семье, с которой она познакомилась на Гарвардской обсерватории.

[13] L. Hufnagel — исследователь переменных звезд, соавтор Б.П. Герасимовича (см. Герасимович,1929), печатавшийся и отдельно в Гарвардском бюллетене (HB, N 873, 1930), в описываемое время сотрудник (возможно, также приглашенный) Гарвардской обсерватории, в дальнейшем, по-видимому, не получивший большой известности: биографических сведений о нем найти не удалось.

[14] Альбрехт Отто Иоганнес Унзольд (1905 — 1995) — немецкий астрофизик-теоретик, профессор ряда германских университетов (Мюнхенского,1929; Гамбургского, 1930-32; затем Кильского, также директор его обсерватории). Области исследований: теория звездных атмосфер, с 1927 г. — теория образования спектральных линий поглощения в них; химический состав атмосфер Солнца и звезд. Дал теоретическое объяснение солнечной грануляции(1930).

[15] Данхэм (Theodore Dunham, Jr. (1897— 1984) американский астроном и физик, сотрудник обсерватории Маунт- Вилсон, обнаружил, вместе с другим ее сотрудником В.(У) Адамсом, CO2 в атмосфере Венеры и высокое давление в ней (1932 ); а затем (1934). — слабые следы О и водяного пара в атмосфере Марса., определив, что ее плотность, напротив, составляет менее 1% по сравнению с земной. Позднее вместе с О.Струве показал обилие Н в составе межзвездного газа и наличие в нем кальция.

[16] Антония Каэтана Мори (1866 — 1952) — американский астроном, одна из первых сотрудниц Э.Ч.Пикеринга на Гарвардской обсерватории, специалист в области спектральной классификации звезд и спектрально-двойных звезд (Haramundanis,1984,p.140; Колчинский, 1986).

[17] Михаил Федорович Субботин (1893 — 1966) — русский и советский астроном, небесный механик. В 1922 — 1930гг. директор Ташкентской обсерватории, в дальнейшем директор Ин-та теоретич.астрономии (ИТА) АН СССР (Колчинский, 1986).

[18] Борис Васильевич Нумеров (1891 — 1941) — советский астроном, астрометрист, небесный механик, геофизик. В 1924 — 1936 гг. директор созданного по его инициативе Астрономического института в Ленинграде (впоследствии ИТА). (Нумерова, 1984).

[19] Именно так Шепли все время воспроизводил фамилию К.Ф. Огородникова. Кирилл Федорович Огородников (1900 — 1985) — советский астроном, специализировавшийся в звездной и внегалактической астрономии. В 1922 — 1934 сотрудник Гос. астрофизического ин-та в Москве (ГАФИ, который в 1931г. стал составной частью нового Государственного астрономического ин-та, ГАИШ); в 1934 — 1938 сотрудник Пулковской обсерватории, с 1939 — Ленинградского университета, в 1941 — 1950 директор обсерватории ун-та. В описываемое в письме время Огородников ожидал оформления своей командировки на Гарвардскую обсерваторию, куда был рекомендован Герасимовичем. Б.П. впервые встретил начинающего тогда астронома К.Ф.Огородникова в Харькове и в дальнейшем всячески способствовал реализации его мечты — поработать на обсерваториях в США. Как уже упоминалось выше, длинную фамилию самого Герасимовича Шепли вскоре переделал на американский лад в краткий вариант — «Герас», а в дальнейшем и Огородников превратился у него в «Ог».

[20] Наблюдательные станции Гарвардской обсерватории в Южной Африке и в США.

[21] Григорий Абрамович Шайн (1892 — 1956) — советский астрофизик, специалист в области звездной спектроскопии и физики газовых туманностей, академик АН СССР (1939). В 1925 — 1945 сотрудник Симеизского отделения Пулковской обсерватории, по его инициативе здесь был установлен рефлектор с зеркалом диаметром в 1м. (Колчинский и др., 1986; Еремеева, 1991).

[22] Сергей Натанович Бернштейн (1880 — 1968) — советский математик, академик АН УССР (1925) и АН СССР (1929). В 1920 — 1933 профессор Харьковского университета; в 1933 — 1941 проф. Ленинградского политехнического ин-та и ЛГУ, с 1935 — Математического ин-та АН СССР. (БСЭ, М.: Сов. энциклопедия. 3-е изд., 1970, с. 757).

[23] Видимо, имелось в виду Дополнения Каталога Генри Дрэпера (HDE, см. ниже).

[24] Arville D. Walker — одна из сотрудниц Гарвардской обсерватории (Haramundanis, 1984, p. 140).

[25] The American Association of Variable Star Observers (Американская ассоциация наблюдателей переменных звезд). Объединяет широчайший круг главным образом астрономов-любителей.

[26] Мисс Энни Джамп Кэннон (Annie J. Cannon, 1863 — 1941) — американский астроном, одна из знаменитых исследовательниц звездных спектров в созданном здесь еще Э.Ч. Пикерингом (1846 — 1919) небольшом научном чисто женском коллективе для спектральной классификации звезд и составления первых обширных каталогов звездных спектров. Стала продолжательницей В.Флеминг и А.К.Мори. — Вильямина Флеминг (Williamina Paton Stevens Fleming, 1857 — 1911) — первая сотрудница Пикеринга (с 1881 г.), начав с выполнения секретарских и вычислительных обязанностей, показала себя настоящим ученым. Она разработала систему классификации звезд по виду их спектра и составила за 9 лет первый «Каталог звездных спектров Генри Дрэпера», включивший более 10000 звезд (издан в 1890 г.). В 1906 году В. Флеминг стала первой американкой, избранной в Лондонское королевское астрономическое общество. Ее непосредственной продолжательницей была А.К.Мори (см. зд. прим.80) . Э.Д. Кэннон работала в Гарвардской обсерватории с 1896 г., провела классификацию всех звезд в новом, составленном ею фундаментальном «Каталоге Генри Дрэпера» (HD, 1918 — 1924) и его «Дополнении» (HDE), а также в каталоге звездных спектров, составленном на Йельской обсерватории и в каталоге звезд южного полушария. Всего классифицировала спектры более 350 тыс. звезд. Составила в 1903 и 1907 г. каталоги переменных звезд, открыла 300 новых переменных и 5 новых звезд. Почетный член Лондонского королевского астрономического общества (1914), почетный доктор многих университетов, первая женщина, получившая степень доктора наук Оксфордского университета (1925, Англия). На родине была удостоена Золотой медали им. Г. Дрэпера (1931) и премии им.Э. Ричардс (1932) Нац. АН США (Haramundanis,1984,p.140; Колчинский и др., 1986).

[27] В штате Гарвардской обсерватории как приглашенного исследователя.

[28] I still proceed in my mixture of playing with science and chasing rainbows. Rainbow chasing is the art of trying to get idealists to part with their materialism so that we can build plate vaults therewith, and endow researches. Some luck so far, but not enough. — Смысл фразы: Шепли шутливо называет свои хлопоты астронома-специалиста о создании хранилища для пластинок попыткой совместить в своей работе задачи чисто научные (идеалистические) и хозяйственные (материалистические)

[29] Письмо написано от руки и в его ксерокопии, к сожалению, немало неразборчивых слов.

[30] Frances W. Wright (1897 — …) — сотрудница Гарвардской обсерватории, работавшая и дружившая с С. Х. Пейн в 20-е гг. (Haramundanis, 1984, p.183). В ОКПЗ упомянуты ее публикации: F.W. Wright, F.S.Hogg. HB, N 861, 1928; F.W. Wright. HB N 916, 1942.

[31] Unfortunately enough the “errotic” compaign has not been quite successful. — Здесь Б.П. явно шутливо обыгрывает название астероида, называя работы по его наблюдению достаточно «эротической компанией», которая не удалась (правда с опечатками в обоих словах: надо бы erotic campaign).

[32] Кого и какие причины имел в виду Б.П., установить оказалось невозможным.

[33] После перехода в начале 1930г. М.Ф. Субботина в Пулково директором ТАО стал И.А. Теплов (1884 –1954).

[34] Сергей Николаевич Блажко (1870 — 1956) — русский и советский астроном, специалист в исследовании переменных звезд (продолжатель В.К.Цераского в создании московской школы исследователей переменных звезд), а также в практической астрономии. Профессор Московского ун-та (1818), — директор Астрономической обсерватории МГУ (1920 — 1931) и АГНИИ (Астрономо-геодезического ин-та МГУ, 1922 — 1931), на базе которых и ГАФИ в 1931 г. был создан ГАИШ МГУ; в 1931 — 1937 зав. каф. астрономии, в 1937 — 1956 — каф. астрометрии мехмата МГУ.

[35] См. о нем ниже.

[36] Из предыдущего письма Шепли к Шлезингеру видно, однако, насколько иллюзорны были надежды Герасимовича: научные интересы Огородникова были чужды Шепли и он не «прижился» в Гарварде.

[37] После ареста и высылки в 1922 г. из страны В.В. Стратонова (тогда занимавшего пост декана физико-математического отделения Московского университета) вместе с другими мятежными профессорами МГУ, в основном философами, на знаменитом «философском» пароходе. Перед организацией ГАФИ (сначала задуманного как Южная астрофизическая обсерватория) Стратонов вызвал к себе в заместители из Новочеркасска В.Г. Фесенкова.

[38] Объединенный государственный астрономический институт им. П.К.Штернберга, ныне ГАИШ МГУ.

[39] Генриетта Хилл Суоп (Henrietta Hill Swope, иногда произносят «Своуп», 1902–1980) — сотрудница Гарвардской обсерватории, занимавшаяся звездной фотометрией и прославившаяся исследованием физических переменных звезд, особенно в области Млечного Пути в направлении центра Галактики для выявления ее размеров и структуры (проект Шепли) (Haramundanis,1984,p. 170, 199; интернет).

[40] Эрнст Юлиус Эпик (1893 — 1985) — эстонский астроном широчайшего профиля (области исследований: метеорная астрономия и физика, физика планет и комет, звездная статистика, фотометрия звезд и теория их внутреннего строения), с 1938 академик АН Эстонской ССР; с 1944 — жил и работал в Германии и Северной Ирландии. В 1930 — 1934 гг. работал в Гарвардской обсерватории (Бронштэн, Пустыльник, 2002).

[41] Очевидно, кто-то из окружения Шепли.

[42] В ксерокопии письма эта аббревиатура напечатана «KWF», что было загадочным. И лишь после консультации с исследователем переменных профессором Н.Н. Самусем (из ИНАСАН, территориально работающим в ГАИШ), стало ясно, что здесь очевидная опечатка. MWF — Milky Way Fields, так называлась программа Шепли для поисков переменных в избранных площадках неба (полях) в полосе Млечного Пути.

[43] Как это предполагал Герасимович.

[44] Сотрудница Гарвардской обсерватории.

[45] SS Лебедя — самая яркая карликовая новая и вторая обнаруженная (после U Близнецов), Луизой Д. Уэллс (Louisa D. Wells) в обсерватории Гарвардского колледжа в 1896 году. Переменная типа U Gem, или карликовых новых: непродолжительные вспышки, сменяющиеся длительными интервалами почти постоянного минимального блеска. По современным представлениям это очень тесные двойные из белого карлика и обычной звезды. Причина вспышек — нестабильность аккреционного диска, возникающего в такой системе вокруг белого карлика. (Куликовский, 2002, с. 170).

[46] I have best reading the Russian primer — the Five-Year Plan — recently, with considerable enthusiasm for the idealism expressed, and the ambitions involved.

[47] Приглашение третьестепенным астрономом уже достаточно известного ученого к себе в заместители, с очевидностью имело оттенок нонсенса. Можно думать, это не мог не ощутить и сам Б.П. Поэтому, видимо, Герасимович, не имея перспектив в Харькове и уже решив сменить его на Москву или Пулково, сделал единственный тогда верный выбор: принять на себя руководство только одним, но ведущим, Отделом, вернее Сектором Пулкова, что явно давало бо’льшую самостоятельность в организации его работы и в выборе тематики. Хотя сам Б.П. указывает на другие причины выбора — среди них еще прочная связь с Харьковом.

[48] А.А. Белопольский, Г.А. Тихов, С.К. Костинский, И.А. Балановский, Е.Я. Перепелкин, А.Н. Дейч, Г.Г. Ленгауэр, М.Д. Берг, И.Н. Леман-Балановская и только что поступившая в штат молодежь — окончившие аспирантуру у Белопольского и ставшие «научными сотрудниками I разряда» В.А. Амбарцумян и Н.А. Козырев. К этому времени уже был в штате и ближайший молодой сотрудник Белопольского Д.И. Еропкин. Сам Герасимович, Н.И. Идельсон и М.Ф. Субботин в 1931 г. стали «действительными членами» штата обсерватории.

[49] Образ, видимо, из мифологии (?)…понятный Шепли.

[50] Предложенная в 1904 г. голландским астрономом Я. Каптейном (1851 — 1922) международная программа коллективных исследований — подсчета и определения характеристик звезд в избранных площадках неба для уточнения формы нашей звездной системы — Галактики (развитие «метода черпков» В. Гершеля).

[51] Его зависимости от длины волны; такой точки зрения, как кажется, придерживался Г.А. Тихов.

[52] Видимо, также сотрудница Гарвардской обсерватории.

[53] Лидия Петровна Цераская (1855 — 1931) русский и советский астроном (по образованию преподавательница французского языка), специалист по поискам переменных звезд на фотопластинках (за четверть века открыла их 219). Жена и помощница В.К.Цераского (1849 — 1925, основатель московской школы исследователей переменных звезд; в 1890 — 1916 директор Астрономической обсерватории Московского ун-та).

[54] Неясно, о какой книге Шепли идет речь. Выше в переписке обсуждался вопрос о переводе на украинский язык книги Шепли «Вселенная звезд».

[55] Отто (иногда пишут О.Л.) Струве (1897 — 1963) правнук В.Я. Струве, сын Л.О. Струве, профессора Харьковского университета и директора университетской обсерватории, студент Б.П. Герасимовича (существенное влияние которого на выбор своего пути в астрономии отмечал впоследствии). В годы Гражданской войны в России О.С. оказался в рядах Белой армии, в 1920 г. эмигрировал в Турцию, с 1921 г. поселился в США, в 1927 г. получил американское гражданство. С 1921 — ассистент, с 1932 директор Йеркской обсерватории. Один из наиболее крупных астрофизиков ХХ в., наблюдатель-спектроскопист и теоретик, более 30 лет в значительной степени направлял развитие исследований в области физики газовой составляющей космической материи, главным образом нестационарных явлений в атмосферах двойных и переменных звезд.

Главные достижения: открытие (совместно с г. А. Шайном) вращения одиночных звезд и газовых колец вокруг наиболее горячих; идея и открытие (вместе со своим учеником Су Шу-Хуангом и др.) газовых аккреционных дисков в системах тесных двойных звезд; окончательное доказательство (вместе с Б.П.Герасимовичем) существования в межзвездном пространстве, считавшемся ранее практически пустым, облаков Са и Мg; открытие (с изобретенным им в1937г. в соавторстве со своим сотрудником К.Т. Элви небулярным спектрографом) огромных облаков слабо светящегося межзвездного водорода. Вместе со своими учениками О. Струве внес большой вклад в развитие теории эволюции звезд на основе изучения неправильных переменных звезд. Среди его учеников были крупнейшие астрофизики ХХ в. — Чандрасекар, Койпер, Унзольд, Су Шу-Хуанг. Его основные сочинения переведены на русский язык, в том числе «Астрономия ХХ века» (1962, рус. пер 1968, соавтор Велта Зебергс). С. был членом многих академий и научных обществ, вкл. Нац. АН США с 1936 г.), лауреатом множества научных наград. В 1932 — 1947 — главный редактор американского Астрофизического журнала («Astrophysical Journal»). В 1952 — 1955 О.С. был президентом Международного астрономического союза и инициировал проведение следующей Генеральной ассамблеи МАС (1958 г.) в Москве. С. поддерживал тесные творческие и дружеские связи с советскими астрономами (особенно с Б.П.Герасимовичем) путем переписки и во время их заграничных командировок (но сам СССР никогда не посещал).

[56] И в самом деле — что могло руководить Б.П.? Возможно, перспективы пугавшей его чрезмерной организационно-административной нагрузки, выбивавшей его из колеи чисто научной деятельности… Воспоминание о спокойной комфортной сосредоточенности на науке в тихом Кеймбридже… Но вместе с тем, его деятельность там была заключена в тесные рамки узкой тематики переменных … Недаром в одном из предыдущих писем к Шепли он сетовал на то, что отстал от современной физики (в которой видел необходимую опору для современной астрофизики), так как из-за напряженной работы по переменным не имел в США времени на чтение более широкой физической литературы. Видимо, все эти причины и обстоятельства не давали ему покоя…

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer2/eremeeva/